Леонид Павлович очень спешил и нервничал невероятно. Пока Евдокия по шкафам собирала его рубашки, он носился за ней и вопрошал:
— Даша, как я оставлю тебя одну?
Она, скрывая смятение, спокойно ему отвечала:
— Очень просто: возьмешь и оставишь. Как всегда. Не первый раз уезжаешь.
— Не первый, — соглашался Лагутин, — но раньше ты была под присмотром. На Пенелопу я мог положиться, а на тебя не могу. Ох, что теперь будет? И не ехать нельзя. Итак уже всем во вред оттянул командировку, но больше тянуть нельзя…
— Не тяни.
— Тянуть и нельзя! — рассердился Лагутин. — Нельзя не уехать! Неприятности на работе зреют, а домработницы я не нашел.
— Потому что ищешь мне няньку, — ответила Едокия, — а я уже взрослая. Порой даже старая, если на руки мои теперь посмотреть. Ты не заметил, что давно уже дом на мне. Все хозяйство на мне. И я как-то справляюсь. Будь спокоен и поезжай с легким сердцем. Все равно ты не видишь меня: днем — на работе, а ночью в другой кровати. Как я тут? Чем занимаюсь? Тебе даже некогда расспросить. Поэтому поезжай и не волнуйся.
— Но как, как я могу оставить тебя одну, когда ты такой ребенок? — разволновался Лагутин. — Дверь не всегда закрываешь, бегаешь по ночам…
— Уже не бегаю, — перебила его Евдокия.
— Так бегать начнешь без меня.
— Не начну.
Лагутин ревниво спросил:
— И не будешь разговаривать с незнакомыми людьми?
— Никогда.
— И дружить с чужими мужчинами себе не позволишь?
Евдокия закатила глаза:
— Ленечка, как возможно такое? За кого ты меня принимаешь?
— И к телефону не подойдешь?
Она, покачав головой, шепнула:
— Для меня существует только мобильный.
— И в дом посторонних не станешь пускать?
— Ни в коем случае.
— И дверь будешь тщательно закрывать?
— Ленечка, успокойся, закрою на все замки. Я буду паинька, каких свет не видывал.
Лагутин пристально посмотрел на жену и попросил:
— Поклянись.
Евдокия торжественно произнесла:
— Сто раз клянусь!
Лишь после этого он отстал от нее и занялся чемоданами. Когда чемоданы были закрыты, Лагутин вернулся к жене и с нежностью вспомнил, что надо проститься. Прощались традиционно: страстно и на кровати. И, конечно, наспех: Евдокия толком не успела раздеться — мужу оставила память, не снимая своей комбинации.
После этого времени осталось в обрез: пришло такси, поэтому все наставления (совсем как Пенелопа когда-то) Евдокия на скорую руку давала.
— Не забывай пить таблетки, — скороговоркой твердила она, выскочив к лифту за мужем в том, в чем была, а была она в комбинации. — И, Ленечка, мазать артрит не ленись, и на ночь копресс приложи себе на руку, и, умоляю тебя, вовремя спать ложись, а то потом ты весь день раздражительный и с кем-нибудь поругаешься наверняка.
Лагутин уже был в пути — жену он не слушал, но машинально со всем соглашался:
— Да, дорогая, все буду делать, не волнуйся, все будет так, как положено.
Двери лифта раскрылись, и он закричал:
— Щеку давай!
Евдокия поспешно подставила щеку, но муж ее чмокнул в губы и, виновато пожав плечами, загрузил чемоданы в лифт.
— Я тебе потом позвоню, — бросил он и замахал руками: — Иди, родная, иди, ты раздета, не ровен час соседи увидят.
Двери закрылись — Евдокия, сделав важное дело, опустошенно сказала Бродяге:
— Вот и все, неожиданно мы одни. Человек предполагает, а бог располагает.
Бродяга с ней согласился — он был очень встревожен поспешными сборами и не знал чего от них ждать.
«А вдруг хозяйка уедет и меня не возьмет?» — вопрошали его глаза, но никто не собирался ему отвечать.
Все были заняты страшно.
Лишь теперь, когда ненавистный мужчина был заключен в большой короб, Бродяга вздохнул с облегчением: хозяка осталась, и он при ней. Жизнь хороша, хоть она и собачья.
А вот Евдокие жизнь не казалась хорошей. Проводив наспех мужа, грустная она поплелась домой. В голове — тревога за брата вперемежку с обещаниями, данными мужу.
«И что же я там наобещала ему? — подсчитывала она. — Двери не открывать, с посторонними не разговаривать и к телефону не подходить. Что ж, выполнить это совсем мне не сложно».
Едва она так подумала, как в кабинете Лагутина зазвонил телефон. Евдокия, забыв про обещания и ни секунды не думая, бросилась в кабинет и схватила трубку.
— Леонид Павлович мне срочно нужен, пожалуйста, позовите его, — услышала она взволнованный мужской голос.
— Леонид Павлович только что в командировку уехал, — ответила Евдокия, и «голос» запаниковал:
— В командировку? Это совсем невозможно! Это просто беда!
— И тем ни менее, это так.
— Послушайте! — совсем уже истерически завопил «голос». — Его нужно срочно вернуть! Вы ему кто?
Евдокия призналась:
— Жена.
— Жена?! Отлично! Верните его! — приказал мужской голос.
— Вернуть? Но как?
— На мобильный звоните.
— Мобильный он отключил. Включит только тогда, когда доберется до Нузы.
— А я ему, как дурак, звоню и понять ничего не могу, — посетовал голос и строго спросил: — Зачем же Лагутин сотовый отключил?
— Он перед важной встречей хочет в дороге спокойно книги свои почитать, понимаете?
— Не понимаю!
— Да что же тут непонятного, — прикрикнула Евдокия. — Мой муж обстоятельный, ко всему подходит ответственно…
Незнакомец не стал ее слушать, он истерически завопил:
— Умоляю! Верните его! Как угодно верните! Иначе беда!
— Беда?
— Да-да! Ужасное что-то!
Евдокия насторожилась.
— Простите, а беда у кого? — спросила она. — Ужасное у кого?
— Да у всех! У меня! У него! У всего человечества! Умоляю вас! Придумайте что-нибудь! Верните его как угодно! Любым путем! Лагутин вам сам же и скажет спасибо! Иначе! Иначе! Иначе…
Незнакомца заклинило.
— Что — иначе? — воскликнула Евдокия.
— Иначе все! Все погибло!
— Ах, боже ты мой! — испугалась она и прямо в одной комбинации понеслась из квартиры.
И в этом был смысл: на разговор ушло не больше минуты. Вполне возможно, что муж еще грузит чемоданы в такси и есть вероятность его задержать.
«Если, не мешкая, поспешить, я точно его верну», — подумала Евдокия, бросаясь к лифту.
Лифт был занят — пришлось по ступеням бежать. Евдокия неслась, как угорелая, и все же она успела увидеть лишь «хвост» такси, на котором уехал Лагутин. Она прыгала, и кричала, и махала вслед мужу руками, но ее не заметили — такси, набирая скорость, уносило Лагутина в аэропорт.
— Не успела! — в отчаянии крикнула Евдокия и, осознав эту данность, вдруг поняла, что выглядит неприлично: босиком в одной комбинации на тротуаре стоит.
Спешащие мимо прохожие, с укором покачивая головами, стыдливо отводили глаза. Перцу придавал ситуации факт случайный, но очень постыдный: сквозь прозрачную комбинацию было видно обнаженное женское тело, а пышная грудь Евдокии некоторых из прохожих просто сводила с ума.
Оценив свой позор, Евдокия сконфузилась и, покраснев, со всех ног понеслась к подъезду, но и здесь ей не повезло. Одновременно с ней в дверь срочно захотел войти незнакомый мужчина. Точнее, туда он уже входил, когда приспичило поскорей сделать то же и Евдокии. Не имея желания и лишней секунды задерживаться на тротуаре, она повела себя агрессивно и даже пыталась мужчину «слегка» оттолкнуть.
Скорей всего, он тоже спешил — иначе чем объяснить и его настырность? Евдокию он вперед себя не пускал, но и сам пройти в дверь не мог, поскольку с его чемоданом и с ее бюстом желающих было чрезмерно много — габарит двери был настроен на меньшее.
Оба теснились в проеме, упрямо пытаясь войти вдвоем, до тех пор, пока мужчина не ощутил, что его рука напряженно касается полуголой женской груди, весьма привлекательной. Осознав, что его конкурентка не очень одета, он смутился и отступил.
Евдокия, почуяв свободу, на сверхчеловеческой скорости ворвалась в подъезд. Под недоуменно-насмешливым взглядом консьержки она захватила лифт и лишь там отдышалась, стараясь не рвать себе сердце случайным конфузом.
Впрочем, ей было уже не до какого-то там позора — на Леню может рухнуть беда! Догнать и спасти, вот в чем суть ее действий — остальное все чепуха, над которой они потом посмеются. Потом, когда отведут беду.
Поскольку беда была неизвестной, а такси умчалось стремительно, то лифт, казалось, на месте стоял. Евдокия с трудом дождалась своего этажа и вылетела, звуку подобно.
Дверь квартиры (какое счастье!) была нараспашку. Охваченная одним лишь желанием (догнать!!!!), Евдокия устремилась домой, но была остановлена криком о помощи.
— Пожалуйста, помогите мне! — звал незнакомый голос.