Евдокия самолетами никогда не летала и даже в аэропорту впервые была. Все сложилось не так, как она представляла. Застенчивость мешала ей получить информацию. Евдокие казалось, что главное добраться, а там уж Ленечка сразу ее увидит и сам подойдет. Но вышло не так.

Обнаружив толпу народу, Евдокия заробела и не решилась своими вопросами обнаружить невежество, сама же разобраться в расписании она не смогла и на табло смотрела, как коза на синхротрон.

Бестолково набегавшись по этажам и погрузившись в отчаяние, Евдокия вдруг увидала Кириллова — он преспокойно беседовал с симпатичной девицей, служащей аэропорта.

«Помог один раз, поможет мне и второй», — подумала Евдокия и устремилась к нему.

Девица в щегольской униформе с явным чувством вины объясняла Кириллову, что очень хочет ему помочь, но сегодня все плохо сложилось. Кириллов ее успокаивал, убеждая, что почвы для беспокойства нет, что он найдет другой вариант, девица же настойчиво его уговаривала лететь завтра вечером.

— Завтра вечером я не могу, — отбивался Кириллов. — Слишком поздно.

— Но тогда самолетом в ближайшие дни вы в Нузу не попадете. Туда у нас всего два рейса в неделю…

«Я быть может и дура, — подумала Евдокия, — но эта фифочка как кошка в него влюблена…»

И тут до нее дошло о чем идет разговор.

«Фифа сказала про Нузу!» — обрадовалась Евдокия и затараторила:

— Девушка, умоляю вас, подскажите, где здесь посадка на Нузу?

— Самолет уже улетел, — небрежно бросила Евдокие девица и с лаской вернулась к Кириллову. — Сереженька, — засюсюкала вновь она, — соглашайтесь на завтра, а то потом передумаете, но будет поздно. Мест осталось совсем немного.

— Спасибо, Люсенька, это мне не подходит, — ответил Сергей и удивленно уставился на Евдокию.

Она, чрезвычайно мучительно переваривая информацию, выпала из этого мира и погрузилась в свой. Потом вдруг встрепенулась и нервно спросила у служащей:

— Девушка, я вас не поняла. Где здесь посадка на Нузу?

— Что вы не поняли? — грубо ответила та. — Я же сказала, самолет улетел.

— Как улетел?

— По небу!

— Ужас какой! — ахнула Евдокия и, схватив на руки пса, (Бродяга топтался у ног хозяйки) поплелась к выходу из аэропорта.

— Что же делать? — растеряно бормотала она. — Что же теперь мне делать?

Сзади раздался оклик:

— Постойте!

Евдокия остановилась и оглянулась. К ней устремился Кириллов.

— У вас был билет на Нузу? — спросил он.

Она грустно вздохнула:

— Не было.

— А я, признаться, хотел вам помочь его сдать. Вы не обижайтесь, но у меня сложилось впечатление…

— Что я неумеха, — предварила его Евдокия и, не обидевшись, согласилась: — Вы правы, порой это так. Сейчас именно этот случай. Я впервые в аэропорту.

Он удивился:

— Впервые?

— Да, я очень боюсь летать.

— Но вы же не пробовали.

— И не попробую никогда, — заверила его Евдокия, — потому что боюсь высоты.

Кириллов совсем растерялся:

— Зачем же вы ехали в аэропорт?

— Долго рассказывать, а я очень спешу.

— Куда?

— Я спешу в Нузу.

— Мне тоже туда, — сообщил Кириллов. — Хотите вместе поедем?

Евдокия внимательно на него посмотрела, вспомнила клятвы, данные мужу, и ответила:

— Не хочу.

Кириллов — молодой красивый мужчина — ожидал другого ответа. Он слегка покраснел и, растерявшись, спросил:

— А как же вы доберетесь до Нузы? Поезд только утром пойдет, а вам надо срочно.

— А автобусов нету?

— Ушли все давно.

Евдокия задумалась и удивилась:

— А как же вы собираетесь ехать?

— У меня есть машина, — напомнил Кирилов. — Я прямо сейчас выезжаю, могу и вас с собой прихватить.

— С вашим водителем я не поеду, — заявила она.

— Почему?

— Ваш Коля собаку мою невзлюбил.

— В тот-то и дело, что водитель останется здесь, — успокоил ее Кирилов. — Машину я сам поведу. Путь неблизкий, одному будет скучно. С удовольствием вас возьму. Соглашайтесь.

Евдокия засомневалась.

— К утру будем в Нузе, — заметив ее колебания, заверил Кирилов.

— Правда?

— Я вам обещаю.

— Это же совсем другое дело! — обрадовалась Евдокия. — Тогда конечно поедем. Только собака тоже поедет со мной.

— Я давно это понял.

— Да, мы неразлучны, — подтвердила она. — Пес на меня рассчитывает, а я подвести его не могу. Вы вот что, идите сами к водителю, а мы с Бродягой здесь вас подождем.

— С кем подождете? — удивился Кириллов.

— С Бродягой, так зовут собаку мою.

— Ах вот оно что. Хорошо, я согласен. Стойте здесь, я скоро подъеду.

Евдокия никогда не узнала бы, что больна, если бы ей не рассказали. Когда она была маленькой, мать заметила, что дочка долго молчит и сразу обратилась к врачу. Такой же болезнью был болен ее старший брат, Борис. Врач осмотрел Евдокию и поставил диагноз: та же болезнь. И с тех начались ее скитания по врачам и мучения. Евдокию так запугали, что нового приступа молчания она боялась уже больше уколов — хотя казалось, страшней уколов нет ничего.

Болезнь Евдокии заключалась в том, что порой она выпадала из общественной жизни и уходила в себя. Толчком могло послужить что угодно: яркое впечатление, стресс, даже легкая ссора — все, что лишало ее уверенности в себе. В результате появлялись симптомы: Евдокия начинала икать, становилась задумчива, молчалива, стеснительна и раздражительна, про еду забывала…

Но страшно было не это, Евдокия старалась внешнего не замечать: мир сам по себе, она сама по себе. И чем дальше, тем больше.

В конце концов она уходила в кокон, извлечь из которого и вернуть в нормальную жизнь Евдокию было почти невозможно — гораздо легче ее туда не пускать. Так медицина и поступала, в результате чего Евдокия жила, балансируя на грани общения с миром и ухода в себя. О коконе своем она только знала, но в центре его никогда не была — ее уводили от самой границы. Уводили силком.

А Едокию тянуло туда — только там, в самой себе, она находила покой, но врачи говорили, что это безумие. Что надобно в обществе жить: ходить, говорить, думать, работать, а не ложиться на самое дно души.

Евдокия боялась и послушно глотала таблетки. Лагутин ее убеждал, что если такое произойдет, если она ляжет на дно души, то там и останется. Евдокия ему отвечала, что в своей душе ей хорошо, а в этом мире совсем неуютно. Здесь все лгут, хитрят, обижают друг друга, а в самой себе чистота и покой. Почему бы туда не залечь?

— Это хуже, чем смерть, — пугал ее муж. — Если заметишь в себе смущение, старайся не замыкаться, главное, говори, говори, говори. Нельзя терять связи с людьми, болтай, проявляй себя, взаимодействуй как можешь с миром, а там уже подоспею и я, уколами и таблетками помогу.

Обычно так и бывало: учуяв приближение приступа, накат новой волны, Евдокия болезнь забалтывала-защебетовывала и мужа звала. Он всегда ее из кокона выводил, но все близкое и родное оставалось именно там, в ее коконе. Может поэтому Евдокия и стремилась туда? Может потому и болела, что не было рядом родной души — мир слишком часто казался ей незнакомым, чужим и враждебным. Она чувствовала в нем себя безоружной и одинокой. Одиноко ей было всегда и со всеми: даже с братом, даже с мужем, с подругами, с Евой…

Только собаки ее понимали.

Бориса не понимали даже собаки. Одиноким он был абсолютно всегда. Он даже выдвинул версию, что одиночество есть у всех, просто здоровые люди умеют с этим недугом бороться.

— Их общество развлекает, — объяснял Евдокие Борис. — А нам в обществе плохо.

Лагутин же утверждал, что болезнь их именно в том заключается, что они ни с кем не умеют общий язык найти.

Евдокия ему отвечала:

— Я всех понимаю и вижу насквозь, а они меня не понимают, так кто с кем не может найти языка?

— Понимать мало, — возражал ей Лагутин, — надо уметь мириться с несовершенством и злом, ты же во всем ищешь трагедию.

— Я ищу не трагедию, а того, кто меня со всеми моими грехами поймет и примет.

— Нет таких, — смеялся Лагутин. — Каждый норовит больше взять, чем отдать.

Подруги придерживались аналогичной точки зрения и только Борис соглашался с сестрой.

— Надо не закукливаться в старом кругу, а искать, — говорил он Евдокие. — Конечно, среди старых друзей и знакомых нам гораздо удобней. Страшно пускаться в вольное плавание, но другого выхода нет. Я уверен, болезнь наша от инородной среды. Ева, Ирина, Майя и даже Лагутин — это все не твоя среда. Общаясь с ними, ты живешь в постоянном страхе быть непонятой, отсюда и стресс. А ведь где-то ждет тебя человек, которому не придется сто раз объяснять почему ты не можешь пройти мимо бездомной собаки, почему для тебя содержание важнее, чем форма и так далее и тому подобное. Мы, Дуняша, потому и болеем, что не можем себе пару найти. Надо найти того, кто нас понимает.

— Но многие без пары уживаются и не болеют, — сетовала Евдокия.

— Значит они нервами крепче, — заключал Борис.