Как только я приняла рискованное решение, так сразу же Владимир Владимирович замаячил на горизонте. Слава богу, пока лишь в моих мыслях.
“Он, конечно, обязательно узнает о нашем разговоре с Любой, — подумала я, — если уже не узнал, но с другой стороны, неужели он заподозрит, что я такая дура?
Так я ему в ресторан и попрусь, на эту дурацкую свадьбу, туда, где скопище моих друзей, за которыми без устали следят…
Нет, не выгляжу я такой дурой, какой на самом деле являюсь,” — с присущим мне оптимизмом заключила я и смело отправилась отбивать своего несчастного мужа у подлой разлучницы.
В холл ресторана я вошла уже с радужной мыслью: “И семейные вопросы решу и заодно узнаю у Любы про ее соседей.”
В общем, “планов громадье”.
Однако, на пути осуществления этих планов выросли неожиданные препятствия. Когда я попыталась проникнуть в зал, метрдотель — мой старый добрый знакомый — смущенно сообщил:
— Софья Адамовна, уважаемая, дорогая, очень сожалею, но свободных мест нет.
В этом я увидела козни Юльки и тут же решила во что бы то ни стало козням помешать.
— Хорошо, — согласилась я, — тогда мужа моего, пожалуйста, позовите. Пусть на минутку выйдет сюда, мне нужно ему кое-что сказать.
Метрдотель, как человек чрезвычайно в таких вопросах опытный, и догадываться не стал. Он просто знал, что именно я могу сообщить своему мужу, играющему свадьбу с моей подругой, а потому он и заволновался и смутился, пролепетав:
— Позову его, если найду.
— Если не найдете, тогда сама вам помогу, — на всякий случай пригрозила я.
И метрдотель панически скрылся.
Угроза подействовала благоприятно: Евгений появился в холле потрясающе быстро.
— Зачем ты явилась? — сразу же набросился он на меня. — Скандала ищешь?
Я не стала скрытничать и ответила:
— Как получится.
Он неожиданно взмолился:
— Соня, прошу, не надо скандала, все горшки побиты, сожжены все мосты, ты же умная женщина, прошу, уходи.
— Что?! — взревела я. — Что я слышу?! Впервые ты признал что я умная женщина и то в связи с тем, что сам ты, дурак, женишься на Юле! И почему я должна уходить? Ты пригласил на эту, черт возьми, свадьбу всех моих друзей, а я уходи? И чем я, по-твоему, должна на это ответить? Пригласить на свою свадьбу твоих друзей?
К радости моей Евгений насторожился:
— На какую свадьбу? Ты что, собралась замуж?
— А почему бы и нет? Я теперь женщина свободная, и ноги у меня не такие кривые, как у твоей Юли!
Евгений занервничал:
— При чем здесь ноги? Ты, как всегда, болтаешь глупости.
— Я-то глупости всего лишь болтаю, а ты, как всегда, их делаешь! У Юли кривые ноги, отвислый зад, дряблые окорока и выпученные глаза! И попробуй мне возразить!
Евгений, похоже, был искренне удивлен, что позволило сделать однозначный вывод: он заблуждается.
“Бедняга и не подозревает, что у Юли кривые ноги, — торжествуя, подумала я, — не говоря уже про зад и окорока! Вот это номер! Он что же, ослеп? Надо срочно открыть глаза бедняге!”
— Не ты ли нахваливала Юлю ежедневно с утра до вечера? — тем временем напомнил Евгений.
“Точно! Я! Ах, вот же дура!”
— Нахваливала, но не для того, чтобы ты на ней женился, а для того, чтобы ты познакомил ее со своим положительным и холостым другом. Я хотела устроить счастье подруги, но никак не рассчитывала расстроить счастье свое и уж тем более не собиралась женить своего собственного мужа.
— Так значит ты неискренне хвалила Юлю? — наконец прозрел мой наивный Евгений.
Я даже поперхнулась, даже голос потеряла, так это меня впечатлило.
Поперхнулась, потеряла голос, но очень быстро необходимую форму приобрела и разумно все ему объяснила:
— Дорогой, ноги — это ноги, а не абстракция какая-то, о которой можно долго и туманно рассуждать. Здесь достаточно пристально посмотреть, и сразу станет ясно можно ли хоть на секунду заподозрить меня в искренности, когда я это хвалю. Уж я-то разбираюсь в красоте, что обязательно отразится на моем будущем выборе.
Уже отразилось: выбор хоть куда!
Евгений занервничал еще больше и вот тут-то я поняла, что и в первый раз его заставили волноваться отнюдь не ноги Юли.
“Ага, — подумала я, — он боится, что и я не растеряюсь и тут же замуж выскочу! Собака на сене! И сам не гам и другому не дам!”
— Завтра же замуж выхожу! — отрезала я. — И не так как ты, не понарошку, а намертво! Намертво замуж выхожу!
Не такого эффекта я ожидала — Евгений взял да и рассердился.
— Почему ты решила, что я понарошку женюсь? — прорычал он. — Уж кого-кого, а меня нельзя обвинить в несерьезности. Я не разбрасываюсь своими словами, как некоторые! Я семью хочу! Я жену хочу! Я, черт возьми, ребенка хочу! Мне тридцать восемь лет, и времени осталось слишком мало, тебе же все по фигу, у тебя один ветер в голове. Устал ждать когда ты за ум возьмешься, да и некогда, возраст поджимает, мне уже тридцать восемь лет.
Боже! Сколько трагизма!
Внезапно я всплакнула, хотя и не держала в планах глупости такой, но как тут не всплакнешь, когда родной муж ведет себя неблагородно.
— Как это по-мужски, — всхлипывая, посетовала я, — прибегать к подлым аргументам, когда больше нечего сказать. Покинутую женщину легко унизить…
— Да чем же я сейчас унизил тебя?! — вскипел и опешил Евгений.
— Ты напомнил про мой возраст, про нашу разницу. Да, я старше тебя на три года…
— Не на три, а на десять! — взвизгнула над самым моим ухом Юля.
Как только ей, мерзавке, удалось незаметно подкрасться? И как это невовремя!
Я отпрянула и пуще прежнего залилась слезами, приговаривая:
— Вот, вот, теперь каждый может обидеть меня. Благодаря тебе, Женечка, теперь плюнет в меня любой. Давайте, давайте, все плюйте в…
Продолжать я не смогла: горькие рыдания задушили!
Ну, не до смерти, конечно, жива я осталась, но разговаривать и стоять утратила всякую способность: ноги подкосились, Евгений подхватил меня на руки и отнес на диван. Юля бежала рядом и злобно кричала:
— Притворяется, аферистка! Притворяется! Уж я-то знаю! Сама меня притворяться учила! Женя, сейчас же ее бросай! Ты же муй муж! Она того и добивается, чтобы ты по-прежнему, как дурак, носил ее на руках!
“А ты добиваешься, чтобы он тебя, как дурак, носил на руках,” — подумала я, но слова молвить уже не могла, уже сильно умирала.
Как много в людях жестокости, должна я сказать.
Однако, служащие ресторана заволновались — назревал грандиозный скандал. Вышел метрдотель и озабоченно поинтересовался не нужно ли чем-нибудь помочь.
— Она сейчас уйдет! — психуя, успокоила его Юля, хотя я уже умирала, лежа на диване, и уходить не имела возможности.
Вместо меня, смущенный, ушел метрдотель. Будь на моем месте кто другой, он быстро навел бы порядок, но со мной его связывали годы, можно сказать, дружбы, еще той, некапиталистической дружбы. Он еще помнил мою бабулю — несравненную изысканную Анну Адамовну, частенько обедавшую здесь. В общем, бедный старик растерялся окончательно и ретировался, Юля же не унималась.
— Ты всю жизнь его обманывала, ты старше Женьки на десять лет, — визжала она.
Ответить я не могла и, заливаясь слезами, лишь беспомощно глядела на мужа.
— Не на десять, а на пять, — восстановил справедливость Евгений и (вот она настоящая храбрость!) напомнил: — Вы же ровесницы, в одном классе учились.
Невозможно передать, что случилось с Юлей: она побледнела, покраснела и позеленела одновременно, остолбенела и от злости затряслась.
— Ага! — закричала она. — Так ты уже ее защищаешь?!
Я мгновенно бросила умирать (до того ли?), осушила глаза и, торжествуя, спросила:
— А тебе хотелось бы, чтобы он меня побил? Прямо на твоих глазах?
Я строго глянула на мужа и спросила:
— Женя, ты меня побьешь?
Бедный Евгений, страшно пасуя, тревожно залепетал:
— Я что, я что, с ума сошел, бить тебя? Когда я тебя бил? Не буду я бить тебя…
— Ага! Так это сделаю я! — завопила Юля и с непередаваемым энтузиазмом набросилась на меня.
Поскольку я настроилась на совсем другие отношения, вошла совсем в другую роль и к отпору абсолютно не была готова, то произошло самое страшное: Юлька вцепилась в мою дорогую прическу.
С одной стороны я даже была польщена: значит она по достоинству оценила мастерство Кольки Косого, и салон я посещала не зря, но с другой стороны — драка в таком месте, где меня знают как писательницу, как интеллигентку, как воспитанного человека, общественного деятеля широкого профиля…
Все это сильно сковывало.
Однако позволить Юльке мять мой новый костюм я тоже не могла…
В общем, не знаю что осталось бы от Юльки, если бы на мою беду не появилась Тамарка. Как всегда, она появилась очень не вовремя и по привычке сразу же бросилась делать глупости.
— Мама, ты невозможная! — закричала она, оттаскивая меня от Юльки, потому что Евгений в этом смысле был совершенно беспомощен: стоял как парализованный.
— Она невозможная! — тяжело дыша и усердно восстанавливая силы, подтвердила Юлька.
— Я невозможная? — тоже тяжело дыша и тоже усердно восстанавливая силы, спросила я.
— Конечно! — возмутилась Тамарка. — Ты невозможная! Зачем ты Харакири натравила на меня? Только представь: буквально сразу же после нашего разговора он явился в мой офис и потребовал тысячу долларов, упрямо ссылаясь на тебя. Это что, его новый прикол? Он может плохо кончится. Мне стало дурно, Мама, чуть разрыв сердца не получила.
Я была так потрясена, что даже на секунду забыла про Юльку.
— Артем-Харакири явился к тебе? — закричала я. — Значит его уже выпустили? Так быстро?
Тамарка удивилась:
— Выпустили? Откуда?
— Ну уж не знаю куда эфэсбэшники потащили его, — пожимая плечами, ответила я. — С Лубянки, думаю, выпустили, откуда ж еще?
Тамарка смотрела на меня с обидным скептицизмом и недоверием:
— В своем ты, Мама, уме? Харакири? С Лубянки? Что он, ничтожество, там делал?
Мне сразу расхотелось рассказывать Тамарке, что и я там была.
— Ах, Тома, не время об этом, — отмахнулась я, — лучше скажи, ты денег ему дала?
— Нет, конечно, не дура же я. Сказала, чтобы подождал меня в кабинете, а сама тихонечко сбежала сюда. Ха! Штуку баксов! Какому-то Харакири! За кого ты меня держишь?
Пока мы обсуждали проблему моего долга Харакири, Юлька, пользуясь моей занятостью, попыталась тихонечко, по-подлому, ускользнуть. То, что она собиралась прихватить с собой и моего мужа, думаю, не стоит уточнять.
Но есть Бог на свете! Беглецы уже собирались войти в зал, доступа в который меня надежно лишили, когда в холле появилась Люба со всем своим выводком, разодетым с той яркостью и колоритом, которые присущи цыганскому табору. Нарядный Валерий выступал впереди всех и нес громадный сверток, думаю — подарок.
Этот сверток с панталыку Юльку и сбил, она замешкалась, оглядываясь, тут-то я ее и настигла…
Ужас, что там началось! Пух и перья полетели от этой Юльки, но никто ничем не мог ей помочь. Все растерялись.
— Мама, ты невозможная! — вопила Тамарка.
— Уведи детей! — верещала Люба.
— Спасите! Помогите! — взывала Юлька.
Помогать ей было некому.
Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел и глаза таращил.
Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надо поскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же и Люба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чем жизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театру боевых действий и лишь беспомощно квохтали.
С надменным “фэйс-контролем” в свое время я так подружилась, что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их на улицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.
Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала — Юлька лысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.
И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…
Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он с дикой яростью завопил:
— Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!
— Не сволочь, не сволочь, — обиженно затараторила Люба, — не сволочь, а очень переживающий человек.
На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся и дал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.
Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юльки оттащили — клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали и усердно уговаривали.
Больше всех уговаривал Рамбулье , прозванный так за косматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мне симпатизировал и явно был на моей стороне.
— Софья Адамовна, — шептал он, — вам лучше на улицу пойти погулять, там вы успокоитесь, давайте пойдем, покурим.
Дружная же компашка времени даром не теряла: мгновенно устремилась в недра зала — Юлька вырвалась вперед , только муж мой замешкался и поотстал.
— Женя!!! — отчаянно завопила я. — Женя, вернись!!!
Сердце его дрогнуло, он вернулся. Ребята насторожились и вцепились в меня еще сильней.
— Отпустите, — потребовала я, — разве не видите, мне бить больше некого!
Мне поверили и отпустили, смущенно в сторону отошли, поглядывая украдкой как бы я еще чего не выкинула. Выпроваживать меня грубо ни у кого духу не хватило.
Евгений с тоской смотрел на меня: на лице его отражалась боль.
— Соня, зачем ты мучаешь себя?
Ха! Что несет он, бедный мужчина?! Себя мучаю! А что же говорить о Юльке? Еле живая ноги унесла! Или его это не волнует?
— Соня, не мучай себя!
Ужас, какая в его глазах тоска!
— Так это я, оказывается, мучаю себя? Я! А не ты! Теперь знаю, что мне делать. На завтра же назначу свадьбу и приглашу всех твоих друзей!
Евгений переменился в лице: тоска сменилась на тревогу.
— Но мы же официально еще не разведены, — напомнил он.
— Если ты можешь жениться при живой жене, то что помешает мне выйти замуж при живом муже?
Евгений — какое непостоянство — обрадовался:
— Так значит ты согласна на развод?
И тут меня куда-то понесло, куда-то не туда, словно забыла зачем пришла.
— Да, — гордо ответила я, — для этого сюда и явилась. Прими это в качестве свадебного подарка. Завтра же дам тебе развод. Прощай и желаю счастья! Насколько это возможно при твоей новой жене.
Я это так громко сказала, что все — и метрдотель и охрана — с облегчением вздохнули, Евгений же с опаской спросил:
— Значит я могу идти? Ты не будешь больше скандалить?
— Иди, — согласилась я. — Иди, если ты меня больше не любишь.
Он удивился:
— Нет, это ты больше не любишь меня. Ты твердила это с утра до вечера, даже хуже: говорила, что ненавидишь, что презираешь.
— А ты? Что делал ты? Не хочешь ли ты сказать, что любишь меня? — с надеждой спросила я.
— Нет, уже не хочу, — отрезал Евгений.
— Ну и катись к своей каракатице кривоногой! — взвизгнула я.
Он зло сплюнул, безмолвно выругался и ушел.