Расставшись с Тамаркой, я поспешила к Коровину. Не зря же я кокетничала с ним, завлекала. Уж если на то пошло, то с большей охотой я занялась бы красавцем Равилем, но великий магистр пока у нас маэстро Коровин, следовательно, выбор невелик.
С этой мыслью я и вошла в дом. К моей радости, толпа почитателей из салона второго этажа переместилась на первый этаж в приемную. Или переместилась сама, или Коровин непринужденно ее туда переместил. К последнему выводу я и склонилась, заметив, как Коровин тайком подает мне усиленные знаки.
Повинуясь этим знакам, я, прячась от Розы и Маруси, незаметно порхнула на второй этаж. По гостеприимному жесту помощника Коровина, приглашающему в салон, я мгновенно поняла, что не ошиблась: меня здесь ждали.
Уверенным шагом я вошла в комнату. Салон был пуст. На столе одиноко лежала корзинка, насквозь пронзенная карандашом, та самая, которая еще недавно грациозно и ловко танцевала под тонкими нервными пальцами Равиля, выводя грифелем по бумаге откровения императорского духа.
Я взяла в руки корзинку и попыталась на той же бумаге что-нибудь ею начертать. Вышло нечто несуразное, слишком далекое от желаемого — курица лапой нацарапает красивей. Лишь после этого я в полном объеме оценила мастерство Равиля, который управлял корзинкой, едва ее касаясь. Порой мне казалось, что его пальцы над ней просто парили, а грифель действительно сам собой выводил французские фразы.
Я вновь попробовала, вцепившись в корзинку руками, управлять ею. Опять ничего не вышло. Буквы были слишком крупны и в ровный ряд не ложились. Снова восхитилась я умением Равиля. К тому же от Маруси я слышала, что Равиль всегда писал разным почерком. Роза же утверждала, что проверяла сама: почерк в точности соответствовал тому духу, который являл откровения.
«Какой талант», — подумала я.
Скрипнула дверь. В комнату вбежал радостный Коровин.
— Софья Адамовна, вы окрылили меня! — с восторгом воскликнул он, но, увидев в моих руках корзинку, озабоченно заметил:
— Это нельзя. Это не игрушка. К такой вещи может прикасаться лишь рука медиума. Я удивилась:
— Почему?
— Вместилище духов, — с серьезнейшим видом пояснил Коровин, после чего я отбросила от себя корзинку, как гремучую змею.
Коровин успокоился и обласкал меня взглядом. Было очевидно, что он мечтает поскорей удалиться со мной в комнату, где «сексодром», которую он по непонятной причине называет кабинетом. Я же имела на Коровина абсолютно другие виды.
— Мы здесь одни? — озираясь по сторонам, прошептала я.
— Конечно, — тоже переходя на шепот, ответил он.
— Меня волнует вопрос, который, по сути, является тайной. Могу я положиться на вас?
— Можете, можете, — заверил Коровин, знаком приглашая меня присесть к столу.
Я присела, Коровин устроился напротив и был достаточно от меня далек, что радовало.
— Так в чем проблема? — спросил он. Для пользы дела я решила позволить себе некоторую откровенность, а потому воскликнула:
— Жив ли один человек, муж моей подруги? Признаюсь честно, я не слишком верю в ваших духов. Мистика лишь обостряет во мне чувство юмора, но порой с такими чудесами соприкасаешься, что не захочешь, а подумаешь: «Чем черт не шутит…»
Коровин удивленно уставился на меня, как бы вопрошая: «А я-то здесь при чем?»
— Вам я поверила сразу, — отвечая на его немой вопрос, воскликнула я. — Обладая всеми мистическими знаниями и понимая их силу, могли бы вы помочь мне установить одну истину?
— Что именно вас интересует?
— Хочу знать, жив ли муж моей подруги.
— Только это?
— Да, остальное, похоже, я знаю сама.
— Чем больше мы знаем, тем легче установить истину, — воскликнул Коровин.
«Да, но я вовсе не собираюсь делиться своими знаниями», — мысленно ответила ему я.
Коровин задумался.
— Для этого случая, пожалуй, лучше подойдет планшетка, — вслух рассуждал он.
«Хоть гашетка, лишь бы поскорей», — подумала я.
— Речь идет о мужчине? — спросил Коровин.
— Думаю — да, раз это муж подруги.
— В наше буйное время приходится уточнять. Муж и жена — понятия уже весьма расплывчатые и неоднозначные.
Мне нечего было возразить.
— Когда он пропал? — Вопрос застал меня врасплох.
— Альфред Гавриилович, — растерялась я, не собираясь идти на такую откровенность, — почему сразу пропал?
— Если он не пропал, тогда вы должны бы знать, жив он или нет, — резонно заметил Коровин.
— Полагаюсь на ваш опыт, — сдалась я. — Пропал он в понедельник.
— А сегодня среда, следовательно, два дня назад, третий день пошел, — уточнил Коровин.
— Выходит, что так. Но он не совсем пропал. Известно, что его похитили.
Тут я встревожилась и спросила:
— Вы можете гарантировать секретность всех последующих моих сообщений?
Коровин только руками всплеснул. Я же не успокоилась и пояснила:
— Тайна не моя, поэтому и волнуюсь. Так что хотелось бы знать, что вы можете гарантировать…
— Софья Адамовна, голубушка, — прервал меня Коровин, — вы сами все себе прекрасно гарантируете. Что я знаю? Кого-то похитили. Это и без ваших сообщений можно предположить. В таком мегаполисе, как Москва, уж обязательно кто-нибудь кого-нибудь похитит. Без этого просто невозможно прожить такому большому городу.
Его логика успокоила меня.
— Хорошо, Альфред Гавриилович, полагаюсь на вашу порядочность, — продолжила я. — Так вот, мужа моей подруги похитили и требуют выкуп.
— Выкуп советую уплатить, — вставил Коровин.
— В этом направлении ведется работа, но дело в другом. У меня возникли серьезные опасения: жив ли муж моей подруги?
— А почему, собственно, они у вас возникли, эти опасения?
— Дело в том, — я предельно понизила голос, — дело в том, что муж моей подруги болен. — Я оглянулась по сторонам и спросила:
— Вы уверены, что нас никто не подслушивает?
Коровин отшатнулся:
— Софья Адамовна! Вы слишком недоверчивы!
— Просто мне кажется, что нас подслушивают. Шорох слышите?
— Нет, не слышу, — признался Коровин. — Впрочем, можем перейти в мой кабинет.
Я ужаснулась:
— Нет-нет, не стоит, думаю, мне показалось.
— В таком случае, продолжайте. Что за болезнь? Вы начали говорить о болезни.
— Да-да, болезнь. Даже две болезни: порок сердца и клаустрофобия.
— Клаустрофобия? — удивился Коровин. — Такое редкое заболевание?
— Не скажите. Оказывается, она частенько встречается. Наша Роза слегка этой штукой больна.
— Надо же. Кстати, вы утверждали, что знаете, кто похитил этого вашего мужа.
— Не моего, не моего, — напомнила я. — Моего мужа вряд ли похитят, разве что из желания доставить мне удовольствие. Однако я не утверждала, что я точно знаю похитителей, но почти вычислила их благодаря своим уникальным способностям.
— О способностях ваших наслышан, — любезно заверил меня Коровин. — Значит, похитителей много?
— Точное количество еще мною не установлено, но это дело нескольких дней. Хотелось бы знать, вы можете оказать конкретную помощь?
— Могу точно сказать, жив ли похищенный и даже местонахождение его укажу, если вы снабдите меня для этого всем необходимым.
В голосе Коровина была абсолютная уверенность, но я изменила бы себе, если бы на этом моменте не заострила свое внимание.
— С какой долей вероятности вы можете это мне сказать? — спросила я.
— Стопроцентно, — обиженно сообщил Коровин. — Если получу все необходимое, стопроцентно. Осечки еще не было.
Я восхитилась. Совершенно искренне. Наша милиция, разведка — где они? Чем занимаются? Почему не хватают этого человека и не используют его во благо Родины?
— Что от меня требуется? — загораясь энтузиазмом, воскликнула я.
— Фотография, — спокойно молвил Коровин. Мой энтузиазм как рукой сняло.
— Что значит — фотография? — рассердилась я. — О каком секрете тогда идет речь? Человек этот известен. Его и по телевизору показывают порой.
— Софья Адамовна, не волнуйтесь, я сам не люблю знать лишние тайны. Не надо фотографии. Ее легко заменить вещью, в которой сохранилась энергетика похищенного.
— Что за вещь?
— Что-либо из очень личного: нестиранное нижнее белье, расческа, кольцо с его руки.
Я испугалась: «Неужели придется тащить к Коровину грязное нижнее белье Турянского?»
— Софья Адамовна, — заметив мое замешательство, воскликнул Коровин. — Неужели и с этим проблемы?
— Еще какие. Откуда расческа у лысого человека?
— А кольцо? Хотя бы обручальное кольцо у него есть?
— Есть, с ним его и похитили. Кольцо могу вам дать после того, как беднягу найду.
— Зачем оно мне тогда? — пожал плечами Коровин. — Остается белье. Только не говорите мне, что белье уже все постирали.
— Не волнуйтесь, я скажу вам другое: хоть убейте меня, не повезу к вам грязное мужское белье. Тогда уж лучше фотография.
За черной ширмой, из-за которой во время сеанса появлялся Равиль, раздался шорох.
— Послушайте, — вскочила я, — вы уверены, что нас никто не подслушивает?
— Кому мы нужны, — задумчиво отмахнулся Коровин и тут же возрадовался. — Софья Адамовна, туфли! Ношеные туфли у него есть?
— Наверняка.
— Они мне подойдут! Завтра принесите, только не отдавайте при всех. Останетесь после сеанса и, когда все разойдутся, мы уединимся…
Коровин вскочил со стула и устремился ко мне. Я опомниться не успела, как оказалась в его объятиях.
— Кхе! Кхе! — вдруг раздалось у нас за спиной. Я и Коровин обернулись — у ширмы стоял стильно одетый Равиль.
— Так значит, Софья Адамовна, говорите, клаустрофобия? — делая значительное лицо и слегка от меня отстраняясь, будто бы продолжил разговор Коровин. — Значит, говорите, серьезная болезнь?
— Да, я так говорю, — громко ответила я и тут же прошипела:
— А вы говорите, что нас никто не слышал, а за ширмой все это время находился Равиль.
— Он снимал грим и переодевался, — шепнул мне Коровин. — Ему не до нас, ему на все плевать, его только деньги интересуют.
Равиль по-прежнему стоял у ширмы, наблюдал за тем, как мы шепчемся, и загадочно молчал.
— Ты куда-то собрался? — холодно поинтересовался Коровин.
— Да, я приглашен на ужин, — с нежной улыбкой глядя на меня, ответил Равиль.
— Так иди, — посоветовал Коровин. Равиль же, не отрывая от меня своих ласковых глаз, спокойно сказал:
— Софья Адамовна, судя по всему, вы остались без машины.
Я подошла к окну и глянула на площадку. Равиль был прав. Все гости разъехались, на площадке не было ни одного автомобиля.
— Я позабочусь об этом, — нервно ответил Коровин.
Равиль усмехнулся, осторожно тронул меня за локоть и, увлекая к двери, шепнул в самое ухо:
— Люблю не только деньги, но и красивых женщин, а потому приглашаю вас на ужин.
— Не возражаю, — шепнула я, радостно убегая от остолбеневшего Коровина.
Однако тот, видимо, сдаваться не привык.
— Софья Адамовна! Куда же вы? — сердито крикнул он мне вслед.
Пришлось вернуться для объяснений. Равиль (какая умница!) не бросил меня, а остался в дверях, всем своим видом демонстрируя нетерпеливое ожидание.
— Софья Адамовна, что это значит? — строго вопросил Коровин, испепеляя взглядом Равиля.
— Это значит, что теперь задерживаться у вас неприлично, — безрадостно сообщила я, кивая на свидетеля.
Мол, как замужняя женщина не могу допустить падения в присутствии посторонних, мол, странно слышать от вас такие вопросы — сами должны понимать.
Коровин понял и расстроился. Ах, как расстроился Коровин.
«Что он вбил себе в голову? Даже страшно становится», — подумала я, посылая хвалы господу за так удачно подвернувшегося Равиля.
— Завтра, Альфред Гавриилович, все завтра, когда приеду с башмаками похищенного, — ободряя его, шепнула я.
Коровин смирился и ответил:
— Хорошо, идите с этим волокитой, но будьте с ним осторожны и помните, завтра я вас очень жду.