Мне стало нехорошо. Вот она, расплата за длинный нос и неистребимую жажду помогать людям! Ведь теперь убить меня возжелают и Перцев, и Равиль, и Леля. Раскрыв планы Лели, я из сообщницы мгновенно превращаюсь в ненужного свидетеля. То-то мне стало нехорошо.

А почему, собственно, мне стало нехорошо? Пока Леля думает, что я стараюсь посадить за решетку Перцева, мне ничего не грозит. Я ее главный свидетель. До суда я могу спокойно спать, а вот потом…

До «потом», думаю, дело не дойдет. С этой мыслью я позвонила на мобильный Евгению, однако он мне отвечать не спешил.

«Дрыхнет, наверное, — решила я. — Доставил Турянского в деревню, там их старушки сытно покормили, вот его сон и сморил. Пусть спит, здесь со мной это вряд ли ему удастся. Да, пусть спит. А что ему еще делать после бессонной ночи? Интересно только, как Перцев с Равилем выкручиваться станут. Вряд ли они решатся убить моего Женьку. Порой он ведет себя так, что надо бы его убить. Что-то подозрительно часто. С этих ночных дежурств является такой измотанный! Нет, работой так себя не измотать! И куда только я смотрю?!»

Мысль была столь мучительна, что срочно пришлось переключаться на приятное. Я позвонила Марусе и спросила:

— Леля не проявлялась?

— Е-мое, старушка, она знает адрес, — отрапортовала Маруся.

— Все идет как по маслу! — обрадовалась я и помчалась к Леле.

Роза попыталась увязаться за мной, чтобы отвлечься — бедняга никак не могла забыть те роковые буквы, — но я воспротивилась.

— Ты мне здесь нужна, сиди на телефоне, — приказала я. — И сама время от времени звони моему Женьке, пусть он подкрепление в деревню шлет. Бог знает, как там все сложится.

Роза сразу же наложила в штаны, простите за грубость, но иначе не назовешь то, что она сделала. Она ухватилась за меня и с криком: не пущу! — попыталась удержать. Будто это возможно. Да еще с ее субтильной комплекцией.

— Соня, я боюсь! — вопила она. Пришлось открыть ей душу:

— Если ты останешься здесь и дозвонишься до моего мужа — ведь когда-то же он проснется, епэрэсэтэ, как говорит Маруся… Короче, если ты поставишь в известность Женьку, бояться будет нечего, а если поедешь со мной, и я начну бояться.

Моя рассудительная речь подействовала на Розу благотворно.

— Что я должна делать? — спросила она.

— Если представится возможность, сообщи моему Евгению, что я поехала в деревню. Пускай он высылает туда подкрепление.

— А если не представится возможность сообщить Евгению? — капая слезами, спросила Роза.

— Тогда тебе остается молиться. Порой помогает и это. Я, конечно, неисправимая патриотка, но коль речь идет о моей жизни, то уж лучше молись американскими молитвами. Рейган утверждал, что они самые действенные в мире.

Роза окончательно сникла, но вдруг ожила, озаренная вздорной мыслью.

— Соня! — радостно визгнула она. — А почему бы тебе самой подкрепление не вызвать? Позвони Женьке на работу и вызови. Да хотя бы его друга Серегу попроси.

Я с жалостью взглянула на нее и ответила.

— Роза, — ответила я, — ты порой так меня удивляешь. Станет Серега слушать? Ты забыла, какая у меня репутация? Только ленивый не думает, что по мне плачет дурдом. Для непосвященных обывателей гении и дураки — одно и то же.

С этой горькой истиной я и покинула Розу.

* * *

Я бы могла поджидать Лелю где-нибудь в рощице у въезда в деревню, но не было уверенности в том, что она точно последует предугаданному мной сценарию, поэтому я отправилась поближе к ее дому.

Пристроилась в соседнем дворе, из которого хорошо просматривался подъезд Турянского, и приготовилась ждать, рискуя быть изгнанной охраной дома, которая почему-то не терпела в непосредственной близости от здания никаких чужих машин. Однако ждать совсем не пришлось. Только я пристроилась, как Леля словно угорелая вынеслась из подъезда, прыгнула в свой автомобиль и умчалась. Я за ней. Старалась не отставать, но и дистанцию соблюдала приличную. Минут десять спустя стало совершенно очевидно, что движемся мы в сторону деревни.

Следуя за Лелей, я не теряла даром времени, все прокручивала в голове детали этого преступления, анализировала — такая уж умная у меня голова: и секунды не может без мыслей.

И чем дальше прокручивала, тем больше неприятностей видела в этом деле. Очень сильно настораживало то, как быстро раскололась соседка Турянского. Не той закваски баба, чтобы так быстро колоться. Да и Перцев действовал уж слишком глупо и неумело: зачем ему подслушивать, если сама Леля заодно с ним? Разве она ему и так не расскажет обо всем, что творится у нее в доме, без всяких «жучков»?

А может, Перцев не верит Леле?

И потому бросает крутую невесту? Нет, Перцев рассчитывает только на Лелю. Женившись на ней, он получает и любимую жену, и полную власть над капиталами. Разве стал бы он пускаться в такое опасное предприятие, если бы не верил Леле?

Тогда зачем он прослушивает ее квартиру?

Да разве только с этим неясности? Тут одни вопросы! Кто требует с Лели сто тысяч? Ведь явно же проступает еще одно лицо. Как минимум, одно. Чует мое сердце, что это Коровин…

Ох уж эти мне гомики! Не удивлюсь, если Равиль дурит Лелю и ведет двойную игру. Тогда и любовничек Коровин в курсе. Он и решил погреть руки за спиной Равиля…

Точно, Коровин и требует стотысячный выкуп с Лели, но где он ей возьмет Турянского?

Нет, Коровин мне не подходит. Турянский же ясно сказал, что кто-то заходил в подвал. Кто-то с красивым голосом, а именно такой голос у Коровина. Значит, он про Турянского ничего не знал, раз полез в подвал и сказал, что там никого нет.

Ой, что-то мозги опять пухнут!

На этой трагичной ноте и зазвонил сотовый. К громадному моему удивлению, объявилась Треплева. Я не слышала ее сто лет — какой только черт заставил ее позвонить. Больших сплетниц я в жизни не встречала. Маруся против нее ничто. Пустое место!

Треплева всегда так занята, что виделись мы с ней за всю жизнь всего пару раз, но зато очень крепко дружили по телефону. Правда, это всё было до периода Великого Развала. Великий Развал всех так сильно переориентировал, что многие поменяли даже свой пол, не говоря уже о крыше. Даже в русском языке все поменялось так, что некоторые невинные и тривиальные слова без краски стыда и произнести невозможно. Иные слова приобрели прямо противоположный смысл.

Треплева же осталась прежней, но еще более занятой. Теперь она мне звонила раз в год и со сверхзвуковой скоростью вываливала накопленную информацию в течение сорока минут. Можно понять, как я отнеслась к ее звонку.

— Очень рада, но я вся в делах, — сразу же предупредила я. — К тому же я за рулем, чего сильно не люблю — всякая собака может остановить и настроение испортить.

Любой поймет, кого я имела в виду.

— Соня, я как узнала, так чуть с ума не сошла! — не обращая на меня внимания, зачастила Треплева.

Она, как и Тамарка, всегда слушает только себя.

— Я даже всплакнула, — продолжала наспех страдать Треплева. — Ведь какой был человек! Какой был человек! Знаешь, Соня, он же за мной ухаживал.

— Да кто «он»? — поразилась я. — Кто такой за тобой ухаживал, о ком я не знаю?

— Турянский, — жеманясь, призналась Треплева.

Я остолбенела. Ужас! За рулем!

— За тобой ухаживал эстет Турянский? — воскликнула я, с брезгливостью вспоминая бульдожьи (обвислые и синеватые) щеки Треплевой. — Господи! Как же его угораздило? И почему я не знаю?

— Это было в детстве, — млея от нахлынувших воспоминаний, сообщила Треплева.

Голос ее стал как у кошки, раскатавшей губу на хозяйскую сметану. Бог ты мой! При чем здесь сметана? Что я мелю! Порой сама себе удивляюсь. Я же о Треплевой. Она вдруг стала чрезвычайно мила, даже голос перестал скрипеть и приобрел девичьи нотки.

— Ах, он носил мой портфель, — уже со скоростью света излагала Треплева, — носил за мной сумки, часами торчал под окнами, рвал мне с клумбы цветы, бил за меня мальчишкам морды, ах, мы учились в одной школе, в параллельных классах…

— Надо же, — изумилась я, — вот уж не думала, что ты так стара. Ветхий Турянский носил твой портфель! Как далеко шагнула медицина! — восхитилась я, имея в виду пластические операции, которыми Треплева всю себя перекроила, перешила и перештопала.

— При чем здесь медицина? — озадачилась она и с присущей ей бестолковостью пояснила:

— Турянский здоров как бык.

— Ну да, он таким и был, раз твои сумки носил, но с тех пор много воды утекло, и кое-что изменилось. Теперь у него порок сердца и клаустрофобия.

Треплева захлюпала носом.

— Знаю, знаю, — плаксиво ответила она, — от этого он и умер. Ах, мне как твоя баба Рая сказала, так я и занемогла. Теперь болею и все о Шурике думаю.

— О каком еще Шурике? — опешила я.

— Да о Турянском же.

— Ах да, он же у нас Александр Эдуардович, черт его побери! И кто, спрашивается, тянул за язык бабу Раю! Как ты думаешь, многим она о Турянском успела рассказать?

— Господи, Соня, да об этом вся Москва уже знает. Только и разговоров, что об исчезновении Турянского. Многие его давно похоронили, я же в это не верю.

С этой Треплевой я, забыв о погоне, расслабилась и опасно приблизилась к автомобилю Лели.

«Надо сворачивать эту беседу», — подумала я и деловито сказала:

— Так, дальше давай, чем там закончился ваш роман с Турянским?

— Месяца два мы тискались по подвалам, целовались и все такое…

— Что «такое»? — удивилась я. — Как это по подвалам? Ты ври, да не завирайся. Зачем Турянскому лезть в подвал?

— Соня, дело же было зимой. Куда еще податься молодежи? В подъезде холодно и гоняют. В наше время нравственность была в чести.

Я рассердилась:

— При чем здесь нравственность? Как мог Турянский со своей клаустрофобией лезть в подвал? Он вообще боится закрытых помещений.

— Не знаю, раньше не боялся, — отмахнулась Треплева и приступила к другим новостям.

Я несколько раз ей намекала, что занята, но она к моим намекам осталась равнодушна. Можно было, конечно, нахально отключиться, но Треплева бывает обидчива, а мне не хотелось лишаться полезного источника информации, разносторонне освещающего события в стане приятелей и друзей.

«Ладно, потерплю», — решила я и не стала отключать Треплеву.

И правильно сделала, потому что сам господь мне ее послал. Треплева похвастала в гору идущим бизнесом сына и… похвалила Коровина.

— А Коровин здесь при чем? — удивилась я.

— Он же консультирует моего сына, — поведала Треплева. — Кстати, Турянский когда-то давно (Коровин только-только начинал) моему мужу этого медиума и посоветовал.

— И что, Коровин мужу помог?

— О да, расцвет дела предсказал и с какой фирмой сотрудничать посоветовал! У мужа тогда был невероятный подъем, правда, через год та фирма прогорела, и муж остался на бобах, но это уже не вина Коровина. Сам лопух.

«Не удивлюсь, — подумала я, — если фирма принадлежала Турянскому, который с помощью Коровина нагрел руки на муже Треплевой».

— И как идут дела у сына? — поинтересовалась я.

— Ой, прекрасно, — оживилась Треплева. — Коровин такие интересные вещи ему прогнозирует. Мой сыночка, зайчик, постоянно пользуется его подсказками — бизнес в гору так и прет.

«Значит, скоро этот самый бизнес сверзится с горы», — подумала я, вспоминая, как Пупс и Тамарка используют Равиля.

Теперь у меня уже не было сомнений, что и Турянский пользуется услугами духов, только больше опирается на Коровина, чем на Равиля…

И вот тут-то я заподозрила неладное.