Галина пообещала и не обманула: вернулась в десять часов. Утра.

По этой причине Далила пережила адскую ночь. Едва Галина вышла за дверь, малышка Ангелина проснулась и, не обнаружив мамаши, отчаянно заревела. Ни игрушки, ни уговоры ребенка не успокаивали. Далила даже петь цыганские романсы пыталась — безрезультатно.

Когда-то она выступала солисткой университетского хора, и все хвалили ее вокал, но Ангелина была обратного мнения. Пение крестной девочку не впечатлило. В знак протеста она сама взяла такую высокую ноту, что легко заглушила Далилу.

— Мама! Мама! — натужно кричал ребенок, заливаясь слезами.

И Далила сдалась:

— Все! Звоню твоей маме!

Мама в восторг не пришла.

— Мне что, возвращаться? — возмущенно спросила она.

— Хотя бы скажи, что делать с ребенком? — взмолилась Далила.

— Спать уложи.

— Здрасте! А как?

— До свидания! Ты ей спляши!

— Каким образом?

— Под звон погремушек. Как папуас.

— И это поможет? — усомнилась Далила.

Галина заверила:

— В секунду умолкнет.

— У ребенка дурные наклонности, — ужаснулась крестная мама.

Подруга радостно согласилась:

— Конечно, она в тебя удалась.

— Здрасте! Больше не в кого ей удасться!

— До свидания! Я отключаюсь! — сказала Галина и снова не обманула.

Она отключилась, но позже: когда встретилась с Граблиным, забыла про все, а пока лишь отключила свой сотовый. Теперь уж Далила дозвониться к ней не могла и скакала козой под треск погремушек едва ли не до утра. Оказалось, что Ангелина под топанье и звон погремушек действительно засыпает, но просыпается сразу же, как смолкают любимые звуки, и тут уж она издает свои. Ее арию «Мама! Мама!» мог слышать весь дом, от первого этажа до последнего.

Короче, хочешь не хочешь — скачи.

Чем же занималась Галина, пока скакала Далила?

Галина проводила время с Граблиным так душевно, что не расставалась с ним до утра. Сначала она честно пыталась добывать информацию, и ей даже кое-что удавалось на этой нелегкой стезе.

Нелегкой стезя была потому, что Граблин, шагнув на порог ресторана, сразу потащил подругу в кабинку и там уж порывов своих не стеснялся. Его руки гуляли по телу Галины с тем пылом, какой сжигает любого мужчину, если он молод, здоров и принял на грудь должную дозу. Галина весело от порывов Граблина отбивалась, задавая вопросы, он с бодрым мужеством наступал, кое-как отвечая.

Так продолжалось до тех пор, пока Граблин не познакомил Галину с коллегой. Ванек (чех и журналист) от скуки невзначай заглянул в их кабинку. Тут уж пошли совсем другие дела: мгновенно завязалась традиционно мужская дружба (крепкая, градусов сорок), и Галина невольно начала выступать в роли наперсницы. Не сходя с места, ей открывались (то одним, то другим) страшные тайны. Оказалось, что Ванек внебрачный сын испанского гранда, а Граблин вообще отец всех детей.

Всех, кроме дочки Галины.

Здесь Ванек зачем-то признался и даже покаялся в том, что болеет мечтой — мечтой о высокой и чистой любви. Граблин, как ребенок, порадовался:

— А я, слава богу, такой гадости от баб не цеплял. Вот триппер однажды подхватил от медсестры, но это как насморк. Она же и вылечила. Жениться дважды хотел, но и это бесследно прошло. Да и на ком, брат, жениться? — спросил он у Ванека.

Ванек выразительно уставился на Галину. В этом месте сердце Галины не выдержало: облилось кровью, часто забилось и заныло не сердечной — зубной болью, которая (как известно) самая сильная.

— Граблин, — взмолилась она, — на мне и женись! Чем я тебе не жена? Глянь на меня!

Граблин нехотя глянул. Чех посмотрел с удовольствием, усиленным градусами. Галина энергично занялась саморекламой.

— Я красивая, умная, ласковая, хозяйственная! — искренне перечисляла она.

— Да, хорошая, Галка, ты баба, — душевно заверил Граблин. — Хорошая, но слишком добрая. Не можешь никому отказать.

После такого признания Ванек немедленно пожелал пригласить внезапных друзей в свой дом.

— В Прагу? Прямо сейчас? — испугалась Галина и радостно согласилась:

— Едем!

— Да нет, — просветил се Граблин, — не в Прагу. Ванеку его фирма дачу снимает в Лисьем Носу. Мы там в картишки, бывает, режемся по нужде и от скуки.

Взяли такси, поехали в Лисий Нос. В дороге Ванек жался к Галине и ломано объяснял, что он отморозок. Дружно все возразили, даже таксист.

— Почему вы не верить? — обиделся Ванек.

— Потому что «отморозок» плохой человек, а ты очень хороший, — пояснила Галина.

— Ага! Тогда я отмороженный! — поправился Ванек.

Граблин его просветил:

— Это одно и то же.

— Ну не знаю, — впал в задумчивость Ванек. — Тогда я, может, мерзавец? Или мерзкий?

— Ты на что намекаешь? — отодвигаясь, спросила Галина.

В отчаянии чех признался:

— Я очень ваш холод боюсь и страшно люблю тепло. Особенно женское.

Граблин его успокоил:

— Тогда ты, братишка, мерзляк. На, глотни из горла, сразу согреешься.

— Согреюсь не так. Водка не женщина, — мудро изрек Ванек и, с обидой взглянув на Галину, предложение не отклонил, глотнул.

Она напряглась и шепнула на ухо Граблину:

— Кажется, твой чех ко мне пристает.

Тот заверил:

— Не бойся, как приедем, сразу возьму его на себя.

— В каком смысле? — испугалась Галина. — Ты что, уже гом?

— Еще чего! — обиделся Граблин. — С Ванеком у нас отношения деловые.

— Это как?

— Сразу сядем за карты. Он азартный, а у меня в кармане дыра. Все в нее исчезает. Надо срочно поправить финансы.

Галину перспектива насторожила.

— А что мне делать, пока ты будешь финансы свои поправлять? — капризно проныла она.

Граблин обнял ее и поставил вопрос ребром:

— Новую шубу хочешь?

— Конечно, хочу, — оцепенела Галина.

— Вот и будешь Ванека отвлекать.

— Как?

— Титьками трясти над столом, глазками игриво постреливать. Ванек до наших баб безобразно охочий, особенно до красивых.

Комплимент растопил окончательно мягкое сердце Галины.

— Хорошо, за шубу я и не на такое согласна, — шепнула она.

Сказано — сделано. Ввалились в дом Ванека, сели за стол: часто пьют, редко закусывают, мужчины дуются в карты, Галина глазки им строит. Граблин глазок не замечает, но регулярно проигрывает.

Ванек, напротив, и выигрывает, и на глазки весьма реагирует. И вот наступил трагический момент, когда Граблин вдрызг проигрался. Убитый горем, он пьяно шепнул на ухо Галине:

— Подруга, спасай. Бился ради тебя.

— Я бы рада спасти, — посочувствовала она, — но в картах мало что понимаю.

Граблин взбесился:

— Да на кой мне твое понимание? Не видишь, чех меня обувает! Хочу отыграться, а с бабками по нулям. Короче, приготовься, ставлю на кон тебя, свое самое дорогое.

— И долго мне там стоять? — сердито осведомилась Галина.

— Пока шубу не выиграю, — бодро заверил Граблин и с тихой тоской добавил:

— Или не проиграю тебя, верную подругу свою.

— А что будет, если ты меня проиграешь?

— Придется тебе с чехом ночь провести.

Верная подруга закатила глаза. Взглянув на часы, Граблин ее успокоил:

— Не дрейфь! Там осталось той ночи…

Галина отрезала:

— Это невозможно. Ни ночь, ни ее остаток чеху не светят. Даже и не проси.

Своим заявлением она основательно огорчила верного друга.

— Без ножа режешь меня! На порядочность, блин, пробило! — взъерепенился Граблин и, наткнувшись на жесткий взгляд, срочно взмолился:

— Галочка, солнышко, выручай!

— Не могу!

Он напомнил:

— Ты же добрая, выручала всегда.

— А сейчас не могу, — отчаянно прошипела Галина. — Хочу, но не могу.

Бедняга Граблин очумело спросил:

— Почему?

Она уклончиво пояснила:

— У меня эти, ну сам понимешь.

Он не понял:

— Что у тебя?

— Дни критические, дурак, — рассердилась Галина бестолковости друга.

И это ее сообщение сочувствия не нашло.

— Что? Критические дни? А у меня какие? У меня что, не критические? — мгновенно входя в раж, завопил оскорбленный Граблин.

Он решительно не допускал, что кому-то может быть хуже, чем ему самому.

— «Менц» у меня, придурок, — совсем уж откровенно призналась Галина, чем Граблина рассмешила.

Осознав ничтожность проблемы, он залился счастливым смехом, восклицая:

— Так вот о каких ты днях! Нашла о чем беспокоиться. Не видишь, чех в дупель пьян. Не смыслит он ничего. На автопилоте режется в карты.

— Ничего себе не смыслит, — поразилась Галина. — Если он на автопилоте так тебя обыграл, как же обстоит дело, когда он трезвый?

Граблин признался:

— А по-трезвому я с ним за это дело и не сажусь. Чрезвычайно опасно. Короче, подруга, шанс упускать нельзя. Ты как хочешь, а я ставлю тебя на кон.

Галина поежилась, но, взглянув на мертвецки пьяного Ванека, согласилась:

— Черт с тобой, ставь, все равно он рухнет сейчас под стол.

Однако надежды ее не оправдались.

Надежды Граблина — тоже. И мертвецки пьяный Ванек (а ведь ему подливали еще!) мужественно собрав в кучу мозги, выиграл красотку Галину. Героически выиграл. Она только ахнула:

— У меня же эти.., дни!

— Да ладно тебе! — изображая непоправимое горе, отмахнулся друг Граблин. — Ты же добрая! Не зуди! Кому сейчас хорошо?

Хорошо было чеху. Он издал дикий радостный вопль и потащил добычу наверх — дача была двухэтажной, а спальня, как водится, на втором этаже.

— А еще говорят, что русские много пьют, — с осуждением молвил им вслед убитый поражением Граблин.

Замахнув в себя стакан водки, он рухнул на близлежащий диван и захрапел, не обращая внимания на грохот, исходящий от потолка. Это Галина в спальне на втором этаже отбывала повинность без сна и без отдыха.

Впрочем, с удовольствием отбывала.

Здесь надо заметить, Ванек (не то что Граблин, эгоист и скотина) действительно в постели стремился к высоким и чистым чувствам. Он был так нежен и трудолюбив, что Галина забыла про свои нелегкие женские дни. Галина про все на свете забыла.

Остаток ночи пролетел незаметно. Когда же чех истощился, заснув на полном ходу, Галина глянула на часы и ужаснулась обманчивости питерского утра. За окном было темно, а часы говорили, что давно наступил рассвет.

— Далилка меня убьет! — испугалась она. — Точно убьет, если на работу опоздает!

Галина наспех оделась и улетела, оставив мужчин набираться сил.

Долго они набирались — часам к двум набрались.

Первым очнулся счастливый чех. Окрыленный воспоминаниями, которые нахлынули, едва он продрал глаза, чех сладострастно провел рукой по постели. Не обнаружив рядом Галины, Ванек горько вздохнул, смирился и покинул кровать: без женщины там ему нечего делать.

Гордо спускаясь по лестнице вниз, чех разбудил своим топотом Граблина. Взглянув на друга, тот обмер от страха и закричал:

— Ванек! Где же ты так сильно побился? У тебя лицо все в крови!

— Но нишего не болит! — развел руками растерянный Ванек, старательно вслушиваясь в тело.

Его здоровое тело молчало. Чех взглянул на пустые бутылки и совсем уж удивленно добавил:

— Не болит даже моя голова. А что, лицо правда побито? — озабоченно спросил он, думая о начальнике, о работе и прочих неприятных вещах из какой-то другой, скучной жизни.

— «Побито», не то слово! — мрачно заверил Граблин и просветлел, осененный:

— Черт! Как я забыл! Это же Галкины дни!

— Дни? Ты о чем? — озадачился Ванек.

— Да ладно, дружище, ты в голову не бери. Все пустое, — философски заметил Граблин и бодро призвал:

— За дело! За карты!

А Галина, возвращаясь домой, столкнулась в дверях с Далилой. Та с крестницей на руках и заботой в лице неслась на работу.

— Безобразие! Я всю ночь не спала! — набросилась она на подругу.

— Думаешь, я спала? — посетовала Галина. — Как же, даст он уснуть!

— Кто — он? Граблин?

— Почему Граблин? Чех.

— Что за чех?

— Ванек.

— Ванек?! О, кошмар! — ужаснулась Далила. — На этот раз ты лишку хватила!

— Я трезвая как стекло, — гордо сообщила Галина, падая на диван и в тот же миг отрубаясь, иначе не скажешь.

Чех знатно ее умотал.