Глава 1

Неприятности у меня начались сразу же. Припоминаю теперь, что в этом городе так бывало всегда. Однако, сходя с трапа самолета, я плохими предчувствиями не мучилась и подозрениями не страдала. Ни о чем не тревожась, я предвкушала одни удовольствия и не сомневалась, что встретят меня с почетом.

Меня и встретили.

Наручниками. Прямо в аэропорту.

Нет, не сразу. Я успела получить багаж и довольная катила его за собой — новенький чемодан из кожи нильского крокодила, дорогущий ужасно. Разорилась, ради прикола.

Катила стильный чемодан и кокетливо поглядывала на витринные стекла аэропорта, неплохо играющие роль зеркал. Я любовалась собой и особенно новым леопардовым пальто. Знаю, многие поступают иначе, но я в дорогу беру все новое, особенно если еду в провинцию: надо же задавать там столичный тон. Тем более, что в провинции зачастую одеваются так, словно живут от банкета и до банкета, словно от приема до приема коротают свободную минутку у прилавков магазинов, в прачечных, в автобусах, в метро. Там Ферре, Миссони и Версаче никого не удивишь. Во всем этом они на работу ходят.

Кстати, о работе. Однажды в местном метро ко мне подошла попрошайка — девица с ребенком на руках. Так вот на ней был пиджачок из того же салона, в котором с глубочайшим отвращением одеваюсь и я. Скрою название салона, чтобы не делать подлецам рекламу — кошмар, как там дерут! То есть грабят, упаси вас бог подумать плохое — я не о сексе.

Здесь не могу не заметить: ужас, как богатеет русский язык, просто на глазах богатеет: слова обрастают двойным и тройным смыслом. Уже и фразы бросить нельзя, чтобы не брякнуть двусмысленности, так стремительно наши слова меняют значение. Куда это придет неизвестно, но все чаще и чаще приходится думать, когда говоришь, иначе сказанное приобретает неожиданно извращенное направление. Год-другой и невинные “драть”, “пороть”, “жарить”, “парить” смело будем относить к пошлым и даже охальным. Туда же скоро отнесут и милейшее словечко “голубой”, не сомневайтесь. Скоро толковый словарь Ожегова переименуют в “словарь матерных и бранных слов”, вот как цинично мы стали смотреть на мир.

Но вернемся в аэропорт. Я катила дорогущий чемодан из крокодила, любовалась отпадным пальто из леопарда и с нежностью думала о себе: “До чего же я в своем вкусе! Молода, стройна и стильна! Просто повезло, что не видит меня старушка Брижит Бардо — пламенный защитник животных, будто на нашей планете больше некого защищать, будто всех людей уже защитили. Да-а, старушка-Брижит убила бы меня. Особенно за крокодила. И за леопарда. И за пояс из змеи. И за шагреневую косметичку. Боже, сколько зверья извели ради такого животного как человек!”

Едва я об этом подумала, как ко мне подошел высокий симпатичный милиционер, очень молодой, даже юный. С обворожительной улыбкой на устах я приготовилась бодро давать автограф, но милиционер ни с того ни с сего строго потребовал документы.

“Не узнал меня, — огорчилась я, но тут же повеселела: — Еще бы! Ведь после развода с мужем я помолодела на десять лет! А после свадьбы с Робертом сбросила еще лет двадцать, не меньше!

Стоп! Это сколько же мне тогда?

Да, переборщила слегка. Но по-любому, я теперь молодоженка и изменилась неузнаваемо. Теперь меня даже соседские собаки не узнаю — лают как сумасшедшие Не удивительно, что милиционер тоже меня не узнал”.

— Попрошу предъявить документы, — строго потребовал он, о своем счастье не подозревая — не каждый же день знаменитости вроде меня попадаются ему на глаза.

— Неужели вы не догадываетесь кто перед вами? — кокетливо играя глазами, спросила я.

— Догадываться я не привык, конкретно хочу это знать, — ответил юный милиционер, глядя на меня без всякого интереса.

— Ха-ха! — обрадовалась я возможности его огорошить. — Так вы еще не в курсе какое важное событие произошло в вашем городе?

Милиционер слегка растерялся и спросил:

— Какое?

— Так слушайте, — с гордостью заявила я, элегантно отводя в сторону леопардовую полу и упираясь рукой в свое роскошное бедро, изысканно драпированное французскими шерстяными кружевами — стильный костюмчик от самого…

Впрочем, не стоит и ему делать рекламу.

Стоя в этой элегантной позе: одна рука небрежно брошена на чемодан из крокодила, другая — на кружевном бедре, я многозначительно выдержала длинную паузу и добилась своего: милиционер начал приобретать вид задумчивый и рассеянный, что очень ему шло.

— Я вас слушаю, слушаю, — нетерпеливо бормотал он, механически приподнимая фуражку и вытирая со лба капли пота.

“От меня и не таких в пот бросало! То ли еще будет!” — подумала я и воскликнула:

— Слушайте!

И, выдержав паузу, снисходительно усмехнулась, после чего с триумфом продолжила:

— Перед вами настоящая знаменитость! Наимоднейшая писательница! Скорописица даже! Строчащий русский талант! А может и гениальность!

— Да кто же вы? Кто?

— Я…

Ох уж эта молодежь, вечно она торопится — новой паузы он не выдержал и с трепетом закричал:

— Ну же! Ну!

— Не нукайте, молодой человек, меня невозможно запрячь! К тому же, я совершенно не лошадь!

— Не лошадь? А кто вы? Очень хотелось бы знать!

— Я аж целая Софья Адамовна Мархалева! — брякнула я и сразу же пожалела.

Признаться, думала он падет ниц и поцелует подол моего «леопарда», но этот сосунок в «пеленках» милиционера вдруг озверел и завопил:

— Ха?ха! Мархалева! Вас-то мне и надо, мошенница и аферистка! Хватайте ее! Хватайте!

И меня схватили!

Самым неприятным образом — как это принято у стражей порядка — на глазах у толпы. Пока я усердно перечисляла, сколько хорошего написала о внутренних органах, меня (в леопардовом пальто!) грубо и не эстетично волокли в «воронок». И толпа зевак глазела, будто я депутат или верблюд. Или Боинг-777.

Ужас!

У-жас!!!

В таких немыслимых условиях лишь невероятным усилием воли удавалось сохранять присущую мне элегантность. Поверьте, в наручниках весьма нелегко чувствовать себя неотразимой.

Впрочем, я неисправимая оптимистка. Даже от этого жуткого инцидента у меня остались приятные воспоминания, чего не могу сказать о местной милиции. Уж им-то, доблестным мужам, не забыть меня никогда. А вот я и по сию пору с умилением вспоминаю ту грациозную пощечину, которую получил господин полковник — он больше остальных меня унижал, изощренно обзывая то мошенницей, то пройдохой, а то и вовсе старой воровкой.

Ах, какую восхитительную, какую утонченную пощечину я отпустила ему сейчас же, как только сняли с меня наручники. У бедняги едва не слетела с плеч голова. Моя нежная рука легкой не была никогда, о чем с утра до вечера твердили бывшие мужья — бабники, алкоголики и лентяи, но не буду вдаваться в подробности. Мужья, они и в Африке мужья, о чем любая из вас, дорогие мои, знает не понаслышке.

Поэтому вернемся к полковнику. Долго! Долго он извинялся. Но я его не простила, так рассерженная и ушла, презрительно отказавшись от задрипанного автомобиля. Зачем мне машина, когда Фрося живет совсем близко, а я обожаю ходить пешком. Это очень полезно для моей фигуры. Я ушла. Ушла страшно ругаясь и абсолютно ничего не понимая из того, что было и что говорю.

“Черти вас всех дери!”, — зло думала я, ничего сексуального ввиду не имея и как самая заурядная прохожая шагая по улице в своем роскошном леопарде и с «крокодилом» в руках — речь о сумке, которую в милиции на свою голову тщательно обыскали.

Ха! Дюжина женских панталонов, это что-то! Эт-то тяжелая артиллерия!

А в милиции служат далеко не французы, которым все трын-трава: от бюстгальтеров до супер стрингов. Русский мужчина стыдлив и раним, оттого так тщательно и защищает матом да водкой свою тонкую душу. Бедняги-милиционеры, увидев мои панталоны, от смущения готовы были валиться на пол. Просто больно было смотреть как краснели они и бледнели.

Бюстгальтеры же мои они пережили еще болезненней — хотя, что такое бюстгальтер? Невинная вещь. Когда же дело дошло до вибратора — искусственного мужского члена невероятных размеров — бедные милиционеры окончательно обалдели и приблизились к обмороку.

— Что это? — спросил молоденький лейтенант, с нервным хихиканьем извлекая со дна сумки мой член.

Ну, в смысле не мой, а купленный мной для очень благого дела.

— Это орудие возмездия! — с нарочито зверским видом призналась я.

Лейтенантик отбросил член, как гремучую змею, и храбро рухнул на пол, остальные же схватились за оружие. Впрочем, не все, некоторые последовали примеру лейтенантика и тоже упали на пол, зажимая уши руками. Запуганные террористами, они думали, что член мой рванет.

А член не рванул, потому что был предназначен для мирных целей.

Итак, гигантский фаллос невинно лежал на столе в кабинете начальника отделения, я с гордым видом грациозно стояла в наручниках, остальные пребывали в шоке. Короче, немая сцена. Очень напряженная.

И вот в такой ответственный момент в свой кабинет вдруг вошел начальник. Вошел (почему?то) решительно и, увидев мой член, так же решительно попытался выйти, но вовремя одумался. Видимо вспомнил, что не пристало старой гвардии трусить в присутствии дамы, то есть меня — пусть я и с членом, а это, согласитесь, загадка. Крадучись приближаясь к своему столу и стыдливо отводя глаза от моего фаллоса, начальник грозно спросил:

— Что это?

— Силиконовый вибратор новейшего образца ценой в пятьсот долларов, — без запинки отрапортовала я.

Простите, приврала слегка по привычке, на самом деле член не стоил и пятидесяти.

Начальник остолбенел. Новый вопрос вылетел из его рта механически.

— Что это?!! — закричал он, и я с пафосом повторила:

— Силиконовый вибратор новейшего образца ценой в пятьсот долларов!

Судя по всему, начальнику сделалось дурно. Очевидно, он вовсе не хотел, чтобы я так часто повторяла крамольное слово в присутствии его молодых подчиненных, этих едва оперившихся птенцов.

— Зачем вам мужской член? — спросил несчастный, покрываясь испариной.

Зачем бабе член? Согласитесь, — глупый вопрос, но я поняла его истинный смысл. Я поняла даже больше, чем начальник мог мне сказать. Полагаю, ему хотелось продолжить эту тему и объяснить мне, что дама с такими формами, коими обладаю я, вполне может рассчитывать и на живого мужчину. Опасаясь, что не подумав, он начнет предлагать себя, я поспешила сообщить:

— Это последний крик моды. Теперь, когда у нас в Москве все мужчины норовят стать геями, женщины только этим и спасаются.

— Не может быть! — изумился начальник и в глазах его появилась несвойственная ему философская задумчивость.

Думаю, он размышлял на какое число заказать билет до Москвы.

Чтобы не вводить беднягу в разор, я призналась:

— Шутка, начальник. Мужиков хватает и у вас, и в Москве. То, что путевых мало, это другой вопрос. А вибратор ради хохмы с собой прихватила.

Его брови устремились к лысине:

— Ради хохмы?

— Ну да, в подарок моей любимой подруге Фросе, точнее, ее зловредной соседке. Видите ли, эта соседка настоящая змея. Она портит жизнь моей Фросе, не дает ей бесконтрольно ступить и шагу, постоянно сует нос в ее дела, да просто за ней следит, вот я и решила отомстить этой сплетнице.

Начальник отделения насторожился:

— Каким образом?

Я усмехнулась:

— В этом смысле член — страшное оружие. Дело в том, что муж соседки патологически ревнив, вот я и решила сыграть на его недостатках. Всего лишь надо выбрать момент когда соседка поедет к портнихе. Тогда-то я и подложу в ее сумочку член, то есть, вибратор.

Тут уже изумились и остальные стражи порядка и хором воскликнули:

— За-чем?

Я не стала таиться и сообщила:

— Чтобы позвонить ревнивому мужу и поведать, что его верная жена укатила не к портнихе, а на лесбийские оргии. Естественно, я намекну и на сумочку, мол в ней притаилось розовое и очень большое. Можете представить, что подумает этот ревнивец, когда ворвется к портнихе и обнаружит там свою полуодетую жену с силиконовым членом в сумочке.

Все схватились за головы, из чего я сделала вывод, что и у милиции есть воображение.

Как я смеялась! Ах, не могу передать… Несмотря на наручники, я смеялась…

Жаль, все в прошлом. Все приятное в прошлом. Начальника срочно вызвали, а вернулся он совсем другим человеком — скучным и растерянным. Недоуменно корчился, бледнел, сыпал комплиментами, похожими на оскорбления, долго лепетал слова извинения, ссылался на досадное недоразумение, просил меня не гневаться и оставить все без последствий…

И вот я шагаю по улице с чемоданом в руках, униженная, но непокоренная. Шагаю и теряюсь в догадках. Да и есть от чего потеряться.

“Сначала мне портят настроение, хватают, сковывают наручниками, а потом униженно извиняются, говорят что я молода, не глядя на возраст, и глупо шутят, всячески пытаясь развеселить.

С чего бы это?

Что вообще происходит?”

Тут мое внимание привлекло объявление под красочным заголовком: “Разыскивается опасная преступница!”.

Пригляделась: “Ба! Да это я! Мой портрет!”

Но что под ним написано? Что-оо?!!

“Стало известно, что в ближайшие дни в наш город собирается приехать опасная рецидивистка — воровка, вымогательница, мошенница и аферистка Зента. Пользуясь сходством с модной писательницей Мархалевой, Зента входит в доверие к гражданам и совершает свои злодеяния под именем нашей всеобщей любимицы Софьи Адамовны.

Всякого, кто поможет обнаружить закоренелую преступницу, ждет щедрое вознаграждение в сто тысяч долларов в рублях по курсу ММВБ”.

Прочитать про себя такое!

Можно представить мое удивление.

Удивление мое увеличилось, когда выяснилось, что такими объявлениями оклеен весь город. Весь путь, который мне пришлось преодолеть до дома Фроси, я удивлялась и негодовала.

Что ни столб, то объявление!

Раз двадцать меня хватали под руки и пытались грубо тащить. Еще бы, сто тысяч долларов — куш приличный!

Еле отбилась. Хорошо, что со мной был сотовый телефон. Я тут же устраивала охотникам легкой наживы переговоры с начальником милиции, после чего выслушивала сбивчивые извинения, милостиво давала автограф и продолжала свое путешествие.

А через сто шагов все заново: нападение, грубости, звонок начальнику, сбивчивые извинения…

Извинения, почему-то, всегда сбивчивые, чего нельзя сказать об оскорблениях. Оскорбления получаются четкими даже у неисправимых заик.

Короче, до дома Фроси я шла часа два. И это при том, что рассчитывала добраться минут за пять. Ох, как я злилась! Как я злилась!

На кого?

Да на Фросю, на кого же еще? Лишь она способна на такой изощренный прикол. Я, обремененная связями, талантами, делами, бросаю все, мчусь по первому зову подруги и вляпываюсь в комплименты полковника, не говоря о прочем другом.

Ох, как я была зла!

 

Глава 2

Два часа потратить на дорогу!

Немыслимо!

А перед этим — наручники и “веселое” развлечение в отделении милиции!

Абсурд!

Абсурд и безобразие!

И это тогда, когда я настроилась на торжественный прием. На делегацию с подарками и цветами у трапа.

Ха! Как дура ждала толпу поклонников, а получила наручники! Кстати, где этот их фан-клуб? Если мои фанаты расположились в какой-нибудь дыре, удавлюсь!

Нет, это мне не присуще! Лучше удавлю их всех! Всех фанатов и Фросю!

Хороша же я в леопардовом пальто с чемоданом из крокодила, который сама и тащу, словно «челночница»…

Видимо хороша, раз так оглядываются прохожие. Но смотрят все на чемодан. Боже, когда уже я его дотащу! Вот вам и раскрученный брэнд! На первом же километре отлетели колесики, но я-то рассчитывала как раз на них, когда так безбожно чемодан набивала. Впрочем, еще больше я рассчитывала на поклонников. О-хо-хо, надеюсь, будет польза хотя бы моей фигуре.

Я страшно была зла. С этой злостью в дверь к Фросе и постучала — у нее никогда не работал звонок. Постучала, но никто не открыл. Постучала сильней, потом еще сильней и, отбросив церемонии, забарабанила изо всех сил даже ногами. Барабанила до тех пор, пока на пороге не выросла Фрося.

— Ой, Со-оня! — обрадовалась она.

— Соня, вижу, ты, а не я. Я всего лишь Софья. Дрыхнешь опять?

— Да, вздремнула немного, — зевая, ответила Фрося и виновато улыбнулась.

— Зато я теперь не усну.

— Почему?

— Чем глупые вопросы мне задавать, лучше занеси чемоданы в квартиру.

Фрося удивленно уставилась на моего “крокодила” и сказала:

— Но чемодан же один.

— Зато весит как сотня и стоит, как тысяча, так что быстрей заноси.

Пока Фрося смиренно затаскивала мой чемодан и закрывала дверь, я порхнула к зеркалу и наконец?то взглянула на себя: хоть здесь все в порядке.

— Почему не восхищаешься моим леопардом? — удивленно спросила я, вспоминая про свою обнову.

— Видимо, еще не проснулась, — буркнула Фрося, неприветливо рассматривая мое пальто.

— Еще не проснулась?!

Ну как тут не возмутиться? И после этого будут мне говорить, что я раздражительна. При таких раскладах психанет сам ангел небесный.

— Ты еще не проснулась? — возмутилась я. — Твоя подруга уже успела прилететь из Москвы и побывать черт-те где, а ты еще не проснулась?

Фрося виновато пожала плечами.

— Сонечка, но что поделаешь, если ты как снег на голову свалилась? — спросила она.

Я едва не задохнулась от злости.

— Как снег на голову? И это говоришь мне ты? Ты, которая в трубку кричала, что ждешь не дождешься?

Слезы навернулись на мои глаза:

— Фрося, на что это похоже? Как это называется? Почему ты меня не встретила?

— Мархалева, но я ждала тебя завтра.

Я снова взбесилась:

— А объявления по городу уже сегодня расклеила!

Фрося изобразила искреннее удивление:

— Какие объявления?

— Сама знаешь какие! Не морочь мне голову! Признавайся, почему меня не встретила? Я же дала телеграмму!

— Да. Вот она, — Фрося протянула телеграмму.

Я прочла и пришла в изумление. Действительно, она права, если верить телеграмме, то я еще в Москве.

Но я-то здесь!

И уже в милиции побывала, говоря языком Маруси, вся в наручниках!

— Ладно, черт с тобой, — смилостивилась я. — Видимо, снова ошиблась.

— Да, но я уже договорилась с фанатами. Они будут ждать тебя завтра в аэропорту. С цветами, подарками и шампанским. Все как ты просила.

Фрося расстроилась.

— Ерунда, — воскликнула я. — Что нам мешает поехать завтра на эту встречу?

— Но они будут ждать у трапа.

— А мы зайдем с другой стороны. В нашей стране к этому не привыкать. И все, дорогая, хватит о неприятном. Есть хочу, — заявила я, снимая своего леопарда и взглядом приглашая Фросю полюбоваться моим французским костюмом.

Однако ей было не до костюма, она схватилась за голову:

— Ты хочешь есть, а у меня в холодильнике шаром покати! Завтра с утра собиралась на рынок…

— А что тебе мешает сходить сегодня? Рынок-то рядом. И почему ты не хвалишь мой новый костюм?

— Да-да, неплохо, — рассеянно кивнула Фрося, погружаясь в размышления. — Как-то неловко тебя сразу бросать, — забормотала она, — как-то некрасиво получается: ты в дверь, а я за дверь… Но с другой стороны кормить тебя совершенно нечем.

Я наблюдала за ней и дивилась: как легко люди создают себе проблемы и как мучительно ломают голову над тем, что и яйца выеденного не стоит. То ли дело я…

Впрочем, речь тут не обо мне — к сожалению. В конце концов Фрося растерянно уставилась на меня и спросила:

— Так что, Соня, как мне быть? Может есть смысл сходить на рынок?

Я рассердилась:

— Конечно, раз ты к моему приезду так тщательно все подъела. Беги скорей и покупай все самое вкусное. С утра мне уйму нервов вымотали, да и чемодан выкачал из меня немало калорий, так что могу себе позволить легкое отклонение от диеты. Впрочем, нет, будем сдерживаться, поэтому купи мне килограмма два еды, не больше.

— Хорошо, я быстро: одна нога здесь, другая там.

— Кому ты рассказываешь, я тебя знаю.

Схватив громадную сумку, Фрося убежала, я же распаковала чемодан, освободила в шкафу несколько полок и аккуратно разложила на них свои бюстгальтеры, панталоны и прочее. Хотела переодеться, но, передумала, решив, что Фрося недостаточно еще насладилась моим французским костюмом.

Поскольку я женщина быстрая и ловкая, из тех, у которых в руках огонь, то за десять минут со всеми делами управилась. Фрося, копуша, думаю, и до лифта еще не дошла.

Покончив с делами, я огляделась. Возник естественный вопрос: “Чем бы заняться?”. Словно по заказу я увидела на мольберте картину.

Да-а, забыла сказать, моя Фрося художница. Она имела причастность к оформлению одной из моих книг. Несмотря на значительную разницу в возрасте, мы очень сдружились. Когда Фрося бывает в Москве, всегда останавливается только у меня.

Я тоже частенько к ней приезжаю, потому что люблю ее не только как подругу, но и как творца.

Она тоже меня обожает. Как известно: бездари тянутся к бездарям, а таланты — к талантам. Фрося очень талантливая художница. Талантливая и трудолюбивая. В свои двадцать шесть она достигла признания. Не подумайте, что я преувеличиваю, Фрося действительно очень талантлива.

Возможно, и гениальна.

Как всем известно, я тоже не бездарь. Мы, творческие люди, обычно умеем все. Какая разница что писать: книги или картины — нам без разницы.

В пароксизме творчества, я накинула на себя Фросину рабочую блузу, дабы не испачкать французский костюм, и, схватившись за кисти, уставилась на картину.

Мне сразу не понравился ее колорит, явно не хватало красного. С присущим мне бесстрашием принялась за дело. Высунув от усердия язык, я щедро обогащала картину красным, когда в дверь постучали. Зная повадки Фроси, я крикнула:

— Открыто!

В прихожей раздался топот, и в комнату ввалились три здоровенных мужика, настоящие мордовороты. Увидев, что я пытаюсь внести свою лепту во Фросину картину, они возмутились:

— Хорош пачкать холст!

— Что значит — пачкать? — возмутилась и я.

— А то и значит, что мы почище тебе нашли работенку, — заявил самый огромный мужик, из тех, кому возражать не хочется.

Однако я, невзирая на обстоятельства, всегда возразить готова, но на этот раз (увы) не удалось.

Нет, я пыталась им объяснить, что в этом деле (в живописи) и сама кое-что понимаю, что обойдусь без советчиков, но мордовороты слушать меня не стали. Накинув на мою голову мешок, они связали мне руки и ноги и потащили вон из квартиры. Вытащили на улицу и со страшным матом затолкали в машину.

Думаете я испугалась?

Нисколечко.

“Опять Фроська дуркует, — думала я, лежа на заднем сидении. — Известная приколистка”.

В прошлом году она нашей общей подруге, бизнесменке Тамарке, письмо от любовника сконструировала — вечный зов!

И Тамарка, как дура последняя, в Турцию помелась вызволять своего обожаемого юнца с курорта для средне-нищих. Вот там-то турки за девочку бабушку нашу и приняли и попытались определить Тамарку в бордель.

Бедный был бы бордель!

Преуспевающая бизнесменка Тамарка там навела бы порядок — такой же, какой она (и еже с нею) навела в нашей стране.

Пока турки пробовали престарелой Тамаркой поторговать (говорила ей, не увлекайся лифтингом своего лица!), любовник тем временем с цыпочкой (ноги торчат из ушей) на Таити балдел на “бабки” Тамаркины. А почему бы и не побалдеть!

Вот такой безобидный прикол сделала Фрося нашей преуспевающей бизнесменке. Мы с Марусей со смеху чуть ни погибли. Да что мы, вся Москва над Тамаркой смеялась.

Однако теперь, лежа в машине с мешком на голове, я чувство юмора мигом утратила. И жизнерадостность исчезла куда-то. И оптимизм куда-то ушел.

“Как надоела она, эта Фрося, со своими приколами! — злилась я зверски. — Будто ее примитивными штучками можно пронять меня, умницу и красавицу! Сразу ее раскусила, с первых же слов.

Ха, холодильник пустой!

Нашла повод смыться из дому. И теперь эти дебилы Ваньку валяют…

Ну, да бог с ними, пусть порезвятся…

Но что я сделаю им, если они покалечат мой французский костюм…

Даже страшно подумать!”

Вот такими благими намерениями была я полна.

 

Глава 3

Ехали мы довольно долго; я устала лежать в неудобной позе, связанная, с мешком на голове. Признаюсь, уже страшно злилась, нечеловечески — ведь привыкла к жизни иной.

“Не затянулась ли шутка? — думала я. — Напугали, по городу повозили, хватит, пора бы и меру знать”.

Увы, выразить свое «фи» я не могла: мордовороты сделали то, чего не догадались сделать все мои мужья — рот залепили мне скотчем. Поступили мордовороты, должна заметить, весьма предусмотрительно, иначе наслушались бы они от меня такого, чего и врагу не пожелаешь. Здесь я большая мастерица, натренировалась на своих мужьях…

Впрочем, я и со скотчем уже начала вести себя очень тревожно: ерзала, крутилась, куда-то ногами била — думаю в дверцу машины.

Наконец автомобиль остановился, меня извлекли на свет белый и повели в неизвестность.

“Обратно к Фроське”, — решила я.

Почуяв скорую свободу, разумеется, оживилась.

“Ох и покажу же этой зловредной Фроське где раки зимуют, пусть только руки развяжут!” — мысленно лютовала я, готовясь к ответным мерам.

Однако, свободой там и не пахло. Когда с головы моей сняли мешок, я обнаружила себя в громадной комнате, обставленной с неприличной роскошью. Сплошное мещанство: резная мебель, хрусталь, позолота и ковры, ковры, ковры…

Впрочем, удивляла не роскошь, а обилие дверей.

Несмотря на то, что ноги и даже руки мне развязали, драться почему-то совсем расхотелось: комната, битком набитая мужчинами огромными и неприветливыми располагает к смирению. Судя по выражению их лиц, им самим ужасно драться хотелось, с трудом сдерживались.

Я притихла и подумала: “Ну-у, это Фрося явно переборщила”.

И мысли нахлынули, мрачные все какие-то, щедро сдобренные сомнениями.

Пока я развлекала себя мрачными мыслями, в комнате началось движение. Мужчины взбодрились и с надеждой поглядывали на дверь. Я тоже туда посмотрела, никого не увидела, но зато услышала высокий голос, непонятно, то ли женский, то ли мужской:

— Где она? Где?

С этим криком в комнату вбежал, точнее, вкатился маленький толстенький человечек. Глаза и лысина у него блестели, пухлые щечки горели, влажный рот нетерпеливо хватал душный воздух — верзилы невообразимо потели.

— Где она? Где? — кричал человечек.

Я поняла, что речь идет обо мне и приосанилась, желая сразить его своей красотой.

На кой ляд этот человечек мне сдался, было совершенно не ясно, как не понятно было, зачем мне, умнице и красавице, понадобилось стараться ради такого урода.

Но я приосанилась, как это ни смешно. Даже просторную Фросину блузу приподняла, чтобы продемонстрировать ему свою фигуру, да и французский костюм заодно. Такое со мной происходит постоянно: сколько живу, столько пытаюсь кого-нибудь собой сразить. И, что удивительно, не надоедает.

Однако человечек оказался неблагодарной свиньей. Игнорируя мои старания, он брезгливо поморщился и недовольно спросил у верзил:

— Что, не могли привезти помоложе?

Я и возмутиться не успела, как верзилы бросились меня защищать.

— Не кобенься, — сказал человечку самый громадный из них, — ты что, ослеп? Только глянь, какая отвальная бикса!

— Не дева, но хороша, — поддержал его и второй, самый интеллигентный из всех верзил.

У него у единственного не было в глазах той характерной пустоты, которая объединяет мужчин такого сорта и рода. Более того, лицо его озарялось, порой, самой неподдельной, настоящей прям-таки мыслью.

— Да, не дева, — повторил он, — но зато какой шик, шик во всем, и в мимике, и в походке.

Я изумилась: “Как он узнал? Я же лежала лицом в мешке!”

Изумился и человечек. (Вот подлец!)

— Да где же шик? — взвизгнул он.

— Да ты шо? — обиделся за меня Интеллигентный. — Совсем, гад, слеп? А фигура? А все остальное?

Мне бы здесь разобидеться: разглядывают меня, как корову на ярмарке, я же, глупая, подарила Интеллигентному свою самую ослепительную улыбку (из тех, что всегда в запасе держу) и шепнула:

— Приятно, что вы разбираетесь.

— А то! — самодовольно осклабился он и добавил такую нецензурщину, что до сих пор горит лицо, когда вспоминаю ту гадость, хоть и истина она настоящая.

Зато человечек задумался — правда, безрезультатно.

— Старье, оно и есть старье, — в конце концов сказал он, но верзилы его слушать не стали и хором возмутились.

— Много на себя берешь! — загалдели они. — Есть заказчик. Ему видней. Он платит, значит знает за что. Тебе-то какая разница?

Человечек, увидев их гнев, согласился.

— Да, мне без разницы, — сказал он. — Раз эту заказали, значит эту и будем лишать.

И из комнаты вышел, абсолютно не прояснив, чего лишать меня (умницу и красавицу!) собираются — вроде как всего, чего можно, давно уж добровольно лишилась. Почему добровольно, спросите вы? А как же, сама ведь жила эту жизнь, не заставлял же никто — в результате одни потери, одни потери! А тут снова собираются чего-то лишать!

В общем, запаниковала я. Все выглядело так натурально, что становилось ясно: это не розыгрыш Фроси, не ее это прикол, а самая настоящая действительность. Я бы сказала даже, наша действительность, российская.

Едва я это поняла, как сразу начала чувств лишаться. В висках застучало, колени подогнулись, еле живая стою, а в голове одна только мысль: “Меня заказали! Господи! Заказали! За что? А я-то надеялась, что это прикол”.

Невозможно передать как тяжело я расставалась с последней надеждой, как грустно было осознавать, что Фрося здесь ни при чем. Как я могла сердиться из-за приколов? Приколы — чудесная штука! Я уже молила Бога, чтобы он послал мне прикол, чтобы этот кошмар оказался розыгрышем. О, как я молила, да где там, Бог меня не услышал.

В комнате, между тем, воцарилось молчание — тишина стояла кладбищенская. Верзилы скучали, я коченела от страха. Нервы мои были так напряжены, что когда зазвонил мобильный, я с диким визгом подскочила метра на полтора, но машинально попыталась извлечь телефон из кармана.

Вот что значит привычка!

Но, к сожалению, это был не мой телефон. Интеллигентный верзила приложил трубку к уху и бодро гаркнул:

— Да, батя, она давно здесь.

Видимо “батя” интересовался в чем заминка, кстати, это же интересовало и меня. Интеллигентный верзила прояснил обстановку.

— Ждем партнера, — сказал он. — С минуты на минуту прибудет.

Я призадумалась и даже больше того.

“Партнер — это кличка или состояние?” — истерически гадала я, чувствуя, что от этого зависит вся моя дальнейшая жизнь, если она у меня еще есть, жизнь дальнейшая.

Вскоре выяснилось, что партнер — это состояние. Прибежал мужчина (в спортивных штанах и в майке-борцовке) и важно заявил, что он партнер и зовут его просто Арнольд. Верзилы презрительно ухмыльнулись, а я напряглась еще больше, тревожно своей участи ожидая.

Партнер, должна сказать, был ничего. Особенно вышел фигурой: качок еще тот. Будь он помоложе, я, пожалуй, пошла бы и на роман.

Впрочем, возраст не самый большой недостаток, были у него недостатки похуже: гуттаперчивость и шарнирность. На месте, бедняга, не мог устоять. Даже больно было смотреть на него: дергается, мускулами поигрывает. Залетел в комнату и прямиком ко мне. Я опять (ну вы знаете) приосанилась, зачем-то желая и этого сразить наповал. Он смерил меня очень мужским взглядом и презрительно протянул:

— Фиии!

Верзилы напряглись похлеще меня и с угрозой ему завопили:

— Что — фиии?

— А то, что не подходит она, — заявил Арнольд и еще раз смерил меня очень мужским взглядом.

Я ответила ему женским и на всякий случай сказала:

— Урод.

Но, увы, он не услышал, ему было не до меня: на него наступали мои похитители и защитники в одном лице — точнее, лиц было много и все они были поборники справедливости, хоть и мерзкие хари.

— Ты кто? — кричали верзилы, грозно потирая свои кулаки. — Партнер ты или не партнер?

— Я партнер, — мгновенно согласился Арнольд.

Верзилы успокоились.

— А она партнерша, — почти ласково сказал Интеллигент. — Она — партнерша, ты — партнер, следовательно не кобенься.

“Вот оно что! — прозрела я, не зная ликовать или плакать. — Так он мой партнер! Если мой, то в чем?”

Арнольд, между тем, призадумался. Верзилы опять напряглись.

— Знаешь что, — возмутился самый громадный, — ты, пацан, тут в распятие не впадай. Дело есть дело. Это работа твоя, и совсем не сложная. В конце концов, бабки отстегивают за то, что я и даром бы делал.

Я окончательно запаниковала: “Что этот гоблин мне делал бы даром? Надеюсь, не дырки в моей голове?”

Пока я паниковала, Интеллигентный рассвирепел.

— Хватит уламывать недоноска! — взревел он и тяжело посмотрел на Арнольда. — Раз эту бабу нам заказали, значит выбора нет. Батяня звонил, заказчик уже понтуется, весь на изменах, так что резину тут не тяни. Выполняй, бля, заказ!

— Фиг с вами, — согласился Арнольд, и у меня подкосились ноги.

“Господи! Неужели гибель моя пришла?!” — подумала я, уже не надеясь дожить до развязки, так от страха к смерти была близка.

Казалось вот-вот испущу дух без всякой посторонней помощи.

“Господи! Господи!” — стучало в моих висках.

К Всевышнему обратился и мой партнер.

— Господи, — с укором глядя на верзил, сказал он, — помоложе не могли привезти. Неужели мне с таким антиквариатом придется заниматься сексом? Кому рассказать, не поверят.

Я мгновенно вернулась к жизни и завопила:

— Что-оо? Сек-соом?

— Конечно, — подтвердили верзилы, — а для чего еще мы тебя сюда привезли? Не похоже, что ты на другое способна.

— Так вы не будете меня убивать? — на всякий случай уточнила я.

— Нет, не будем, — заверил интеллигентный верзила.

Иногда я бываю придирчива, потому и спросила:

— Почему?

Интеллигентный меня просветил:

— Не заслужила пока.

“Ну это я быстро у вас заслужу!” — подумала я, но промолчала.

 

Глава 4

Так уж устроен человек: не ценит того, что имеет. Как только выяснилось, что убивать меня не собираются, сразу обнаружились и другие проблемы.

Тем более, что речь о сексе зашла — здесь я чрезвычайно разборчива. Разумеется, стало ужасно обидно, что предложили мне — МНЕ!, умнице и красавице! — такого недостойного партнера.

Если честно, когда думала, что меня собираются жизни лишать, жутко испугалась, но теперь пришла в еще больший ужас.

“Легче умереть, чем переспать с этим уродом”, — мгновенно решила я и завопила:

— Убейте меня! Лучше убейте, чем мучить!

Верзилы опешили:

— Ты что, баба, сказилась?

Партнер тоже оторопел.

— Что с ней? — спросил он у верзил.

Но я сама его просветила.

— Урод, ты в отцы мне годишься! — гордо заявила я, и он (какой неженка) пошел красными пятнами.

Чтобы окончательно его добить, я пояснила:

— А мой бывший муж, пожалуй, сгодится тебе и во внуки. Лучше вены себе перережу, чем лягу с таким на одну кровать!

И на всякий случай я завизжала тем дурным голосом, которым пугала всех своих бывших мужей.

Однако, добилась совсем не того, чего от мужей получала. Парнер, как ни странно, от визга пришел в себя и обнаглел. С чувством превосходства он посмотрел на меня, но обратился к верзилам.

— Бабенка завалит все дело, — сказал он. — Зря думаете, что это легко. Это искусство, приходится тщательно выверять движение каждое, а вы предлагаете мне психопатку.

Верзилы за меня по обычаю встали горой.

— Никакая она не психопатка, — возмутился самый огромный, — просто ты, Арнольд, не в ее вкусе. Не обижайся, ты качок и все прочее, но, будь я бабой, еще не так заорал бы, сосватай мне кто тебя.

Услышав это, я попыталась издать вопль отчаяния прежнего пострашней, но поперхнулась, закашлялась и вынуждена была вести себя тихо.

— Видите, — сказал партнер, — у нее явный непорядок с мозгами: то кричит, то молчит.

— Бабе мозги совсем не нужны, — философски заметил Интеллигентный. — Баба другим местом сильна.

— Оно так, — согласился партнер, — но при снятии нашей порнухи нужны крепкие нервы, эта же — настоящая истеричка. Разве может она трахнуться гениально?

— Гениально я все могу! — с гордостью начала я, но тут случайно вдруг поняла истинный смысл сказанного презренным партнером.

А я еще собиралась быть паинькой. Мои благие намерения как корова слизала.

— Что-ооо? — завопила я тем самым голосом, которым собирался вопить верзила, будь он бабой вместо меня. — Так речь идет о грязной порнухе?! Вам втемяшилось снимать меня в порно?!

И я поступила как порядочная женщина: саданула своему партнеру коленом между ног и попыталась выпрыгнуть в раскрытое окно.

Но не успела: верзилы меня схватили и… устыдили.

— Ну-у, что ты, глупая, в распятие так впадаешь? — добродушно распекал меня Интеллигентный, со злорадным сочувствием глядя на коченеющего от боли Арнольда. — Вон, мужика до тоски довела, а ведь ему еще предстоит этим органом важным работать на благо нашего дела.

— Это мой самый рабочий орган, — сквозь зубы выдавил Арнольд, страстно сжимая срамное место руками. — Будешь, сука, платить мне пенсию по инвалидности, — пригрозил он, не зная, что я платить не умею.

С детства я не привыкла платить.

— Зачем платить, — ответила я, — если в нашей стране хватает того, что плохо лежит. Нагнись и бери бесплатно.

Здесь я помянула свою бизнесменку-Тамарку, которая воровством пирожков в школьном буфете проложила себе дорогу в светлое будущее, наступившее для нее сразу же, как нашу страну скоропостижно скрутила рыночная демократия. Тамарка была в первых рядах тех, кто с демократическим свободолюбием превращал нашу страну в рынок, типа базар. Натренировавшись на пирожках, она потянула из закромов родины такие богатства, каких там, казалось, и не было. Теперь Тамарка владелец заводов, газет, пароходов…

Говорила я вдохновенно, как всегда говорю, осуждая подруг. Верзилы умнели на глазах и слушали меня с неослабевающим интересом, а вот Интеллигентный с чего-то вдруг поглупел и взбунтовался, рявкнув:

— Молча-ать!

Разумеется, я не замолчала, поспешно сообщив, что Тамарке плевать на долги — суды она все купила.

Интеллигентный махнул на меня рукой и не на шутку встревожился, глядя на синеющего Арнольда.

— Что, братан, и в самом деле так плохо? — спросил он. — Неужели работать не сможешь?

— Да работать-то я смогу, член в моем деле не главное, — весьма противоречиво успокоил его Арнольд, будто забыл, что совсем недавно утверждал обратное. — Работать я буду, только не договаривались мы так. Не знал я, что мне подсунут дикую стерву. Партнерша опасна. За риск надо платить. За травму тоже.

— А-аа, вот ты о чем, — успокоился Интеллигентный. — За травму доплатим как за производственную. Риск еще выше оценим.

Я возмутилась:

— Ему, развратнику, значит, доплатите! А мне, порядочной женщине, как же?

— Ты тоже в обиде не останешься, — туманно заверил меня самый огромный верзила, очнувшись от повести про Тамарку.

Терпеть туманностей не могу — я повторила попытку бежать. С криком “я не такая!” бросилась к окну, и опять неудачно. Меня снова схватили и поволокли к двери, за которой (я не сомневалась) была съемочная площадка.

— Ни за что! Никогда! Даже и не надейтесь! — вопила я, храбро и не жалея французского костюма отбиваясь от пятерых верзил.

Клянусь, они уже раскаивались, что связались со мной. Царапалась и лягалась я так, будто делала это последний раз в жизни, они же обращались со мной осторожно, поскольку боялись повредить мой “фэйс”, как выразился Интеллигентный — видимо, полиглот и большой любитель английского.

— Никогда! Ни за что! — страшно орудуя ногтями, вопила я.

— Тихо, тихо, — уговаривали они.

В конце концов верзилам надоело. Самый огромный воскликнул:

— Мы заплатим тебе, черт возьми!

— Платите, сволочи, в евровалюте! — заявила я, мгновенно стихая.

Меня отпустили.

Ну, в “евро” не в “евро”, но Интеллигентный отслюнявил дрожащей рукой триста долларов и мрачно протянул мне купюры.

Три жалкие бумажки! Я рассмеялась ему в лицо.

— Да-аа? — удивленно пропел Интеллигентный и отслюнявил еще две.

— Здесь не панель, — сказала я, твердо решив вцепиться в рабочий орган Арнольда бульдожьей хваткой сразу же, как предоставится случай.

Интеллигентный тревожно взглянул на часы, сокрушенно покачал головой, вздохнул и отслюнявил еще две бумажки.

— На, зараза, бери и больше просить не смей, — процедил он.

Я удивилась:

— С чего это вдруг?

— Больше у меня нет с собой, — буркнул Интеллигентный, нахально запихивая обратно в карман толстенную пачку “зеленых”.

— Как нет? — возмутилась я. — Как это нет, когда глаза у меня на месте.

— Пока, — уточнил самый крутой, чем насмешил Арнольда.

Мой партнер просветлел, представив меня безглазой — настроение у него поднялось.

У меня же, напротив, совсем “опустилось”, но виду я не подала.

— Чем глядеть на тебя, лучше и вправду родиться слепой, — небрежно бросила я Арнольду и обратилась к жлобу-Интеллигентному: — “Бабки” гони. Работать я не привыкла, даром — тем более.

— “Бабок” нет у меня, — нагло ухмыляясь, ответил он.

— А что в карман положил?

— То не мое, то пахана.

Я рассудила: “Пахан он потому и пахан, что с ним не договориться”.

— Фиг с тобой, — согласилась я, тщательно укладывая то, что урвала, за лиф комбидреза и не собираясь добровольно расставаться с этим ни при каких обстоятельствах.

Выполнять прихоти верзил и партнера я тоже не собиралась, но об этом умалчивала, кротко и глупо похлопывая глазами.

Таких дур мужики обожают, поэтому верзилы вздохнули с облегчением и расслабились, да поспешили — не знали они, что я за штучка. Вдруг одна из дверей распахнулась, оттуда выбежал маленький человечек и пропищал:

— К съемкам все готово.

Демонстрируя супер реакцию, я сразу вцепилась в “фэйс” крутого верзилы — он ближе стоял.

— Никогда! Никогда! — визжала я, безбожно царапаясь и лягаясь.

А зачем себя ограничивать, раз уж так повезло, что и я попала в неприкасаемые — не все же одной Тамарке иметь привилегию так беспредельничать и борзеть, что даже самый отъявленный чиновник (взяткобратель, мерзавец и плут) тронуть ее не смеет — боится руки испачкать.

До Тамарки, разумеется, мне далеко, но и я беспредельничала как могла, пользуясь тем, что мой “фейс” верзилам жизни дороже: и ногтями орудовала, и каблуками молотила куда ни попадя и выражений при этом не выбирала.

Верзилы пришли в отчаяние. У Интеллигентного крошка летела с зубов, но он взял себя в руки и терпеливо начал меня уговаривать, словно маленькую.

— Ну чего ты боишься, дурочка? — увещевал он. — Ты же баба. Секс — дело конкретно твое, тебе дело привычное. И не пыльное, мы же не картошку сажать тебя заставляем.

Много чего говорил, но я оставалась неумолимой — такой выдала им концерт! Бенефис еще тот!

Маловато, жаль, зрителей было.

— Удавлюсь, а на промискуитет1 не пойду! — дурным голосом вопила я, сражая верзил эрудицией. — В моногамности выросла в ней и умру! Что скажет мой восемнадцатый муж?! Что скажут единственные подруги, соседи?!

Верзилы опешили и изумились.

— У нее есть муж! — закричал самый огромный. — Про это базара не было.

— Хорошо, что муж. Так даже прикольней, — успокоил его Интеллигентный и пояснил: — Больше кипешу будет.

— Ах, так! — разъярилась я и активизировалась нечеловечески, удивляя верзил и радуя себя потрясающим здоровьем. И энергией.

Есть еще порох в пороховницах, а свекровь все пилит меня, что я уж не молода — такого шороху я не производила даже в двадцать пять лет — дай бог здоровья и моему третьему мужу, если он еще жив.

Или четвертому? Или пятому?

Впрочем, неважно. Речь не о том.

Хочу сказать о партнере. Партнер мой очухался от удара и, скрестив на груди руки, с наслаждением наблюдал за премьерой своей потенциальной коллеги, то бишь меня. Было видно, что о женской чести он где-то слыхал, но не ведал, что ею так дорожат. Мои боевитость и здоровый азарт его ублажили, партнер улыбался. Сокрушая верзил, я краем глаза за ним наблюдала и мысленно констатировала, что он уже симпатизирует мне, а значит не держит зла. Радовало меня и его спокойствие, поскольку в недрах сознания я готовила партнеру сюрприз. Люблю контрасты. Чем спокойней сейчас он, тем громче будет орать потом, когда я вцеплюсь ногтями в…

Короче, меня радовало его спокойствие. А вот за верзил порадоваться я никак не могла. Уже с огромным трудом они держали себя в руках. В конце концов рассвирепел даже миляга Интеллигентный.

— Как хотите, — заявил он безвкусно, — но я эту стерву сейчас пристрелю!

— Так бы сразу и говорили, — ответила я, мгновенно обретая спокойствие.

“Пора бы уже осуществить свое коварное намерение да вцепиться в рабочий орган Арнольда”, — подумала я и, решительно оттолкнув верзил, сама бодро вошла в распахнутые двери.

Вошла и остановилась…

 

Глава 5

Комната была пуста. Во всяком случае, никакой кровати я там не обнаружила. Лишь дорогая видеокамера стояла на штативе в углу да несколько стульев расположились перед темной потрепанной шторой.

Я растерялась:

— Где же мне раздеваться?

Верзилы пришли в изумление:

— Раздеваться?!

— Ну да.

— Зачем?

— Как — зачем? — рассердилась я. — Мы что же, одетые будем порно снимать?

Маленький человечек вдруг психанул — бывают же такие уроды.

— Вы что, ничего ей не рассказали? — взвизгнул он и давай убиваться: — Нет, так невозможно! — вопит. — Никаких условий нет для искусства! В такой пошлой обстановке я не могу свои шедевры творить!

— Шедевры? — рассмеялась я. — Со мной вы собрались творить шедевры? В сексе? В скучном постельном деле? Ха! Слышали бы это мои мужья! Сдохли бы со смеху! Все двадцать! Или тридцать человек, сколько там их было? Мелочей я не помню.

Человечек обиделся.

— Почему они сдохли бы? — капризно оттопыривая губу, спросил он. — Почему сдохли бы со смеху?

— Да потому, что шедевры творить я могу только в скандале, чем и занимаюсь с утра до вечера. В постели же я отдыхаю.

Верзилы переглянулись.

— Отдыхаешь? Каким образом? — поинтересовался Интеллигентный.

— Как все жены: лежу, будто бревно, на потолке мух считаю, гадаю, не пора ли нам делать ремонт. Но чаще сплю, вижу сны эротические, знаете ли такие-эдакие сны…

Верзилы открыли рты, партнер заржал, а человечек взбесился.

— Зачем она все это нам тут рассказывает? — зло и растерянно спросил он у верзил.

Те равнодушно пожали плечами. Пришлось мне самой за них отвечать.

— За тем, — закричала я, — чтобы вы знали: для секса я слишком порядочная. За тем, чтобы вы не повторяли ошибок моих мужей и не слишком рассчитывали на меня в смысле постели. Сделайте первые кинопробы, посмотрите и подумайте хорошенько, стоит ли переводить на меня время и пленку.

Человечек начал задумчиво грызть ногти, я же подошла к видеокамере и сделала вид, что собираюсь раздеться. Человечек ужаснулся и завопил:

— Что она делает?! Сейчас же прекратите! Здесь вам не бардак!

— А что же здесь? — искренне удивилась я, вполне составив мнение о доме, где нахожусь.

— Здесь приличное место, — пояснил партнер. — И вас никто не собирается в самом процессе снимать.

— Да-да, — поддержал его человечек. — Дилетантов я не терплю, особенно в таком важном виде искусства.

Верзилы дружно заржали. Слава богу, до них, наконец, дошло.

— Ты что, в натуре решила, что тебе доверят порнуху? — спросил самый огромный. — Ты еще на групповуху, блин, замахнись.

— Ну да, так и думала, что раз порно, значит групповичок, и я первая в списке. Неужели вы из списка меня уже вычеркнули? — с ревнивым волнением поинтересовалась я.

— Тебя туда не заносили, — ответил огромный и поразился: — Ну и баба! Чего хочет, не знает сама.

— Ну да, я обычная женщина, — согласилась я и обиделась: — А почему это не занесли меня в список участников группового секса? Чем другие достойней меня?

Интеллигентный меня просветил:

— Да ты нам всю “малину обхезаешь”.

Я рассердилась:

— При чем здесь ваша малина?

— При том, — ответил самый огромный. — Это тебе не картинки, бля, малевать. В порнухе настоящий талант потребен. Снимем щас несколько поз в чем стоишь, чтобы компьютерщики могли твою рожу куда надо приделать, а дальше профессионалка сработает.

Человечек оживился:

— Да-да, я работаю только с профессионалами. К тому же, мне не подходит ваша фигура.

— Да как она тебе подойдет, — озлобилась я, — когда ты вообще гомик.

Признаться, думала он (капризный) разозлится и всех нас: и меня, и верзил на три буквы пошлет, он же с гордостью согласился:

— Да, я гомик, чего желаю и вам.

— Ну спасибо, — ответила я, — и без ваших желаний с трех лет только мужчинами интересуюсь. Правда, сама не знаю зачем.

Верзилы хором заржали, а партнер озабоченно посмотрел на часы и спросил:

— Так мы работаем? Времени у меня в обрез, через час должен быть в главной студии.

Человечек захлопал в ладоши:

— Все! Все! Работаем! Работаем! Посторонние из помещения вон!

Верзилы послушно вышли из комнаты, я попыталась увязаться за ними, но партнер мне путь преградил. Дверь захлопнулась; я растерялась:

— И что прикажете делать?

Человечек направился к видеокамере.

— Вам ничего делать не надо, просто стойте, — сказал он и обратился к партнеру: — Арнольд, начинай, дорогой, потихоньку.

Арнольд искусственным движением сбросил майку и неистово прикусил губу. Страстно закатывая глаза, он медленно пошел на меня.

— Стоп! Стоп-стоп-стоп! — завопил человечек и пришел в отчаяние: — Не-ет, я так не могу! Почему эта баба стоит?

Баба?! Я рассвирепела:

— А что я должна, по-вашему, делать? Вы сами мне велели стоять!

— Но не с таким же дурацким видом. Кто во время любви так таращит глаза?

— Еще и не так таращат, — поделилась я жизненным наблюдением.

— Может быть, но мне все это противно. Натурализма терпеть не могу. Я весь в искусстве.

— И что прикажете делать?

Человечек топнул маленькой ножкой:

— Не знаю, что угодно, но только не то, что вы делаете, и не по-дурацки.

— Прикрой глаза, — нервно поглядывая на часы, посоветовал мне Арнольд.

Я плюнула и прикрыла. Естественно, сразу лишилась возможности наблюдать за партнером. А в комнате, между тем, интересное нечто происходило. Нечто такое, что нравилось человечку. Он радостно приговаривал:

— Хорошо, хорошо, дорогой, ты гений, Арнольд, ты гений не только в постели.

Любопытство одолело меня, я открыла глаза и разочаровалась. Арнольд в спортивных трусах стоял на стуле и каким-то странным образом лениво витал надо мной. Вдруг он состроил дикую рожу, издав рев молодого быка, вступившего в первый брачный сезон. Я обалдела и, как последняя идиотка, открыла рот.

— Оч-чень хорошо, — сказал человечек. — Вы весьма эротично на него посмотрели. Ну все. Думаю, хватит. Одевайтесь. Впрочем, что это я? Вы же не раздевались.

— Вот именно, сами не дали раздеться, — с обидой напомнила я. — Между прочим, сглупили. Но, что о том, все в прошлом, как и моя фигура.

Человечек колдовал над камерой и не обращал на меня внимания.

— Съемка закончена? — уточнила я.

Он безразлично кивнул.

— И что я должна теперь делать?

Человечек пожал плечами:

— Что хотите. Вы мне не нужны.

— Вы мне тем более, — буркнула я.

— Значит мы оба свободны, — благодушно пропищал человечек.

Я обрадовалась:

— Значит можно идти?

— Конечно идите.

— А куда?

— Я вас провожу, — сказал Арнольд, неожиданно переходя на “вы”.

Он взглянул на часы и, торопливо натягивая майку, порадовался:

— Прекрасно, еще успеваю в главную студию. Поспешите за мной.

Не будь дурой, я поспешила. Вышли мы не через ту дверь, в которую вошли с бандой верзил, а через другую. Попали в пустую комнату, судя по всему, играющую роль прихожей. Арнольд полез в шкаф, достал теплую куртку, штаны, натянул это все на себя и удивленно воззрился:

— На кого вы похожи!

Я оглядела себя, несуразно облепленную рабочей Фросиной блузой, и рассердилась:

— В чем дело? Что вас не устраивает во мне?

— Где ваше пальто? — с ядовитой усмешкой поинтересовался Арнольд.

— Дома, — ответила я и задумчиво уточнила: — У подруги. Меня привезли на машине.

Арнольд опять усмехнулся:

— Ясно. После того, что вы вытворяли, вряд ли вас повезут обратно.

— Того же мнения, — впервые согласилась с ним я.

Он растроганно вздохнул и промямлил:

— Ну что ж, пойдемте, раз навязались на мою бедную голову.

Голова его и в самом деле была небогата по части волос, о чем я сразу ему сообщила. Арнольд грустно взглянул на меня и признался:

— Как вы мне надоели.

— Сорок лет прекрасно жила без вас, — с гордостью сообщила я, утаив год-другой.

— Так много? — поразился Арнольд. — Я думал, вам не больше двадцати девяти.

Я обиделась:

— Что ж тогда антиквариатом меня обзывали?

— В нашем деле двадцать девять — возраст запенсионный, — пояснил Арнольд, забегая вперед и галантно распахивая передо мной дверь.

Мы вышли из дома, и я сразу поняла, почему он ядовито усмехался отсутствию моей верхней одежды: на улице был собачий холод, а мы явно находились далеко от Фроси, где-то за городом.

— Что же мне делать? — спросила я, сжимаясь под порывами ледяного ветра и совсем не надеясь на свой французский костюм и рабочую блузу Фроси.

— Я на автомобиле, — сжалился он. — Если хотите, могу подвезти.

— Он еще спрашивает! Конечно хочу! — обрадовалась я.

Арнольд на своем авто (рухляди такой не видала!) довез меня до дома Фроси и умчался, я же, ругаясь на чем свет стоит, потопала к квартире подруги. В голове рой мыслей. Что это было? Кто похитил меня? С какой целью снимали порно? Почему отпустили?

А ну как творчество лысого человечка увидит кто-нибудь из читателей!

Из моих читателей!

Нет, внешне Арнольд вовсе не плох, лишь из вредности его я ругала — но волновало меня на тот момент нечто другое. Представить страшно: всеми уважаемая писательница, певец нравственности — Софья Мархалева и где? В грязной порнухе! Стыд и срам!

Вспомнив про своих строгих читателей, я по-настоящему пришла в ужас — даже про мужа забыла. Впрочем, мой Роберт живет в науке — за формулами своими он может и не заметить, что это именно я голой скачу на экране. Если он вообще еще помнит какая я голая, если еще не забыл, что я, Софья Адамовна Мархалева, его родная жена.

Нет, с Робертом все очень просто — гораздо сложней с читателем: вот кто все подмечает и уж точно помнит мое лицо. Конечно, читатель-то видит меня почаще чем муж — муж телевизор не смотрит и не слушает радио, а я загрузила собою почти все каналы и весь эфир. Как говорится, из утюга лишь не выскакиваю.

“Какой кошмар, — страдала я. — Какая беда! Все пущено на самотек! Черт знает кому эти верзилы теперь лицо мое предоставят…

Доверия и к лысому человечку нет у меня. Один бог знает какую он подберет мне фигуру. А ну как приделает торс Шварцнегера?

Гомик есть гомик, ясно какой его вкус. Да и все эти порно звезды зачастую так бывают уродливы, будто взялись бороться с пороком: если кому чего и хотелось, так, взглянув на звезду, расхочет грешить в тот же миг.

Ай-яй-яй, как все плохо!”

Признаться, я не на шутку загоревала. Больше всего удручало то, что не могу самолично выбрать себе дублершу. Так, вся в печали, к подруге своей и ввалилась.

Фрося была уже дома. Увидев меня, чертовка обрадовалась и бросилась целоваться.

— Сонечка, милая, — твердила она, — как хорошо, что ты вернулась! Как же я волновалась!

Должна сказать, что я не только переживала из-за фигуры дублерши, но и другими полезными делами была занята, пока добиралась до города из вертепа. К примеру, анализировала происходящее.

В результате, пришла к выводу, что схватить собирались Фросю, а не меня. Ведь верзила ясно сказал: “Это тебе не картинки, бля, малевать, здесь настоящий нужен талант”. Следовательно, бандиты приняли меня за художницу. Да и блуза рабочая была на мне, и стояла я у картины, и схватили меня прямо в доме у Фроси…

Волосы зашевелились на голове и мороз продрал кожу, когда я отчетливо поняла, что через эту ужаснейшую процедуру должна была пройти моя Фрося, чистая, юная. Ладно я, бывалая баба, как говорится, обремененная дурью и опытом. Меня трудно обидеть — если надо, кого хотите сама изнасилую, что не раз и случалось, в переносном, конечно, смысле.

Да, что там греха-то таить, и в прямом смысле бывало…

Но это все я, а вот Фрося…

Я самовольно решила: “Нет, Фрося для порно не создана!”

Давая себе страшные клятвы молчать о таинственном происшествии, как бы ни хотелось разболтать все прямо с порога, я ввалилась в квартиру подруги.

Да-да, я пошла на жертву такую — решила молчать, что для русской нормальной бабы смерти подобно, и каково же было мое удивление, когда Фрося заговорила сама о моем происшествии.

— Сонечка, — едва ли не плача, закричала она, — я решила, что ты уже не вернешься!

— Почему это — не вернусь? — слегка настораживаясь, спросила я.

— Как — почему? Да потому, что я дура! А ты — самая лучшая!

Против такого расклада я ничего не имела — я с ним согласилась, а Ефросинья продолжила:

— Сонечка, ты обиделась и очень права! Ожидая тебя, я о многом подумала и решила, что я негодяйка. Ты слишком доверчива, я не имела права так забавляться. Мой прикол слишком жесток.

Разочарованно ахнув, я подивилась:

— Так это был всего лишь прикол?

— Прикол, — стыдливо потупившись, призналась она. — Мой идиотский прикол. Ничего не могу поделать с собой, такой у меня накопился протест против богатых и самовлюбленных дурако… Ой, прости, против людей. Но этот прикол особенно идиотский, если учесть твой возраст и твою популярность.

— Это жестоко, — промямлила я, не желая свыкаться с противной мыслью, что не увижу себя никогда в забойном групповичке.

Это же счастье, купаться в грехе, сохраняя сугубую нравственность — мечта любой женщины: грешить и считаться святой. И со мной такое едва ни случилось. Но теперь мечта остается только мечтой. И виною тому моя Фрося.

— Что ты наделала, — пригорюнилась я. — Такая надежда и… Все прахом пошло. Это очень жестоко.

Фрося, сложив молитвенно руки, призналась:

— Возможно, я так поступила из зависти. Каюсь и абсолютно согласна с тобой: это очень, очень жестоко. И мерзко.

Я вспомнила Арнольда — по дороге в город мы беседовали с ним о… цветной капусте.

“Оказывается в свободное от порно время Арнольд занят своим огородом, — прозрела я во время его рассказа, — огородом, на котором выращивает всевозможную капусту”.

Здесь же я вспомнила знакомую проститутку, которая бежала в детский сад за ребенком прямо с панели, а потом вела свое любимое чадо в музыкальную школу на скрипочку — мальчику пророчили великое будущее на музыкальном поприще. Ничего удивительного, его мать тоже была талантлива, в своем, разумеется деле. Вот как жестока бывает жизнь.

Арнольд своими положительными качествами растрогал меня до слез. Он сразу стал мне симпатичен. Прекрасный семьянин, огородник. Милый, милый Арнольд. За малым не дала ему свой “телефончик”.

А теперь выходит, он вовсе не милый, этот Арнольд — он не работник порока и врал про капусту.

Я действительно слишком доверчива. Даже глупа.

Хорошо, что не знает об этом свекровь.

Впрочем, как же не знает, если она-то твердит об этом моему муженьку каждодневно — хорошо, что Роберт в науке и никого не слышит…

— Я поступила жестоко! Жестоко! — убивалась тем временем Фрося.

— Ну почему — жестоко, — сказала я, вспоминая красивое и благородное лицо Арнольда и его потрясающие бицепсы. — Все было очень смешно. Даже не знала, что ты у нас выдумщица.

Фрося перестала убиваться и от радости даже подпрыгнула.

— Соня! Так ты не сердишься? — набрасываясь на меня с поцелуями, спросила она.

— Не сержусь, и даже высоко твой прикол оценила. Ты так правдоподобно это устроила. Была минута, когда даже я попалась на вашу удочку: за чистую монету все приняла.

Мысленно уносясь в прошлое, я на себя рассердилась.

— Да что там минута, — досадливо морщась, воскликнула я, — скажу больше: до самых последних секунд, пока ты мне не призналась, думала, что все это правда.

— Да? — пискнула Фрося.

Я ужаснулась:

— Да! Старая дура! Что это прикол, уже тогда могла бы заметить, когда мне не дали раздеться. И когда я про мужа им ляпнула. Как они удивились! А все потому, что ты не знаешь еще, что я опять вышла замуж.

— Ты вышла замуж? — не поверила Фрося.

— Вышла и, как всегда, очень удачно.

— Кто же он?

— Мой муж перспективный ученый, весь мир его рвет на части. Поверь, это лучше даже слепоглухонемого моряка дальнего плавания. Я и при муже, и пользуюсь полной свободой. Если бы не свекровь… Ну да бог с ней, возможно, это ненадолго, — закончила я, непонятно что имея ввиду.

Надежды в связи со свекровью казались необоснованными: ведь цветущая мамочка Роберта не только не помышляла о смерти, но даже и не болела. Единственное, на что она жаловалась, так это на нехватку времени: ее фитнессы, бассейны, солярии и прочее-прочее…

Ох, не помещалось все это в 24 часа — вот с каким размахом живет старушка.

Сообщив наскоро Фросе режим мамочки Роберта, я вернулась к приколу.

— Мархалева тоже не сплоховала, — воскликнула я. — Жару им задала. Билась я не понарошку. Да-аа, классно ты меня провела. Знаешь, даже завидно.

Фрося вдруг изумилась:

— О чем ты? Не понимаю.

— Еще бы, тебя же там не было. Характер мой знаешь, все пошло не по сценарию. Изрядно там всех потрепала. Ничего-оо, расскажут тебе, еще посмеетесь хором с меня.

Тут я заметила изысканно накрытый стол (с чудесным вином, лобстерами, свечами) и восхитилась:

— Какая прелесть! Что это?

Фрося смутилась:

— Завтрак или уже обед. Надо же нашу встречу отметить.

— Так что же мы тут стоим! — воскликнула я и бросилась снимать Фросину рабочую блузу.

Увидев мой (уже не такой новый) французский костюм, Фрося запоздало его похвалила:

— Соня, это чудо! Просто отпад!

Видимо и в самом деле переживала, бедняжка, что с приколом своим малость перестаралась.

— Ладно, не подлизывайся, — отмахнулась я, отправляясь мыть руки. — Будто не знаю, что к тряпкам ты равнодушна.

Наспех приведя себя в порядок, я уселась за стол и сразу вооружилась щипчиками для лобстеров. Когда вижу лобстеров, терпение меня покидает. Впрочем, диеты прививают страсть к любой пище, даже к пельменям и кашам.

Фрося уселась напротив и зажгла свечу. Вид у нее был загадочный.

— Сонечка, — прошептала она, — ты действительно простила меня?

— Совершенно, — благодушно заверила я, жмурясь от удовольствия и предвкушая “знакомство” с лобстером. — Все было очень мило. Клянусь, я не останусь в долгу. Выступлю с ответным приколом в ближайшее время. Чур, ты тоже не обижайся.

— Хорошо, — обрадовалась Фрося. — Не буду. Но мне любопытно. Ты расскажешь, как все это было?

— Охотно расскажу, но только после обеда, — сказала я, поигрывая щипчиками и приноравливаясь подцепить кусок мяса побольше.

Момент предвкушения, самый сладкий, еще слаще, чем момент поглощения. Я едва не захлебнулась слюной. Лобстер смотрел на меня, словно возлюбленный… Мои ноздри улавливали его тонкий, сладковато-пряный аромат. Я, говоря языком Маруси, прямо вся к нему устремилась, имея ввиду и вино — Ефросинья долго жила в Париже и толк в винах знает. И в еде она знает толк. Поэтому я пошла собою на стол и…

И в дверь забарабанили!

Ужасно!

Думаю, что и ногами. И кулаками. Фрося крикнула:

— Открыто!

Спрашивается, кто “открыто” кричит, когда раздается такой дикий грохот? Умней было бы прятаться в шкаф, под стол, под кровать…

Куда угодно!

Но мы не спрятались. В комнату ввалились уже знакомые мне верзилы, и я мгновенно поняла почему такой загадочный вид был у Фроси — пошла вторая серия прикола.

Кстати, увидев верзил, она, чертовка, с трудом смех сдержала. Я тоже не ударила в грязь лицом и, одарив верзил улыбкой приветливой радости, с пафосом им сообщила:

— Мальчики, мы вас заждались!

Видимо, я вышла за рамки сценария — верзилы с фальшивым удивлением уставились на Фросю.

“Как плохо ребятки играют,” — подумала я.

— Кто это? — спросил Интеллигентный.

— Моя подруга, — ответила я.

Верзилы слегка растерялась:

— Подруга?

Мысленно я их осудила: “Отвратительная! Отвратительная игра!”

— Шо будем делать? — спросил у самого огромного Интеллигентный.

Тот махнул рукой:

— Хватаем обеих.

И нас энергично схватили.

 

Глава 6

Как и в прошлый раз, меня затолкали на заднее сидение, Фросю пристроили рядом. Теперь я уже знала куда нас везут: туда же, откуда с Арнольдом вернулась — куда же еще?

Я ничего не боялась и сожалела только о том, что не могу выразить Фросе свое восхищение. Какой многоходовой прикол — это высший пилотаж в прикольном искусстве!

“Уж и не знаю чем тут ответить, — прикидывала я. — Все, что приходит в голову, кажется тусклым. Вряд ли смогу переплюнуть подругу”.

Вскоре выяснилось, что я ошиблась: нас привезли в другое место. На этот раз мне попался дырявый мешок, и я видела, что опять нахожусь за городом. Дом был еще больше, зато усадьба гораздо беднее — не размерами, а ухоженностью: сад бурьяном зарос и смешался с березовой рощей.

И меня и Фросю привели в полутемную комнату. Лишь там с наших голов стянули мешки.

— Не скучайте, девочки, без меня, теперь вы поступаете в распоряжение наших коллег, — гаркнул интеллигентный верзила и оставил нас одних.

Дверь, разумеется, он с серьезнейшим видом закрыл на ключ.

Мы с Фросей переглянулись и покатились со смеху. Каждая пыталась что-то сказать, но смех был воистину гомерический: выразить свои чувства возможности не имели.

— Ну ты, Соня-яя, даешь, — сквозь хохот выдавливала Фрося.

— Нет, это ты дае-ешь, — вторила я, тщетно пытаясь продолжить.

Насмеявшись до слез, разом умолкли.

— И долго мы будем сидеть здесь? — с улыбкой спросила Фрося.

— Сама знать хочу, — ответила я.

Фрося игриво толкнула меня в бок. Я ее тоже игриво толкнула.

— А то не знаешь, — сказала она и опять захохотала.

— А то ты не знаешь, — воскликнула я, предчувствуя новый припадок смеха.

Дверь распахнулась. В комнату заглянул изумленный верзила — родной уже Интеллигент. А намекал, что мы не увидимся. Впрочем, я не стала его упрекать.

— Они ржут! — сказал он и спросил: — Дурочки, шо вы ржете? Вам бы плакать в самую пору.

Настоящий артист — так натурально сыграл, что мы замахали руками, не в силах говорить, только корчились, надрывая животики.

Верзила загадочно покрутил у виска пальцем и исчез, я же отметила: “ Отлично в образ вошел. Еще немного, и я точно поверю. Кстати, деньги отсчитывал мне он тоже весьма натурально”.

Едва вспомнив про деньги, расстроилась: смеха как не бывало.

— Фрося, — тревожно спросила я, — выходит, если это прикол, то “баксы” придется вернуть?

Возвращать я никогда не любила.

— Какие баксы? — удивилась она.

Я полезла за лиф комбидреза и достала семьсот долларов, свои, честно заработанные — как мне совсем недавно казалось.

— Вот эти.

Фрося изумленно открыла рот, да так, не закрывая его, и спросила:

— Кому ты должна их отдать?

— Да парням этим, твоим “кентам”, — пояснила я, чувствуя, как прямо на глазах портится настроение: еще недавно счастливой была и вот, уже осиротела на кучу долларов.

Испортилось настроение и у Фроси.

— Сколько здесь? — спросила она, кивая на мой трофей.

— Ты разве не знаешь? Семьсот.

— Живодеры! — воскликнула Фрося. — Да все это стоит гораздо дешевле! Ты что, именно столько им заплатить обещала? Семьсот долларов?

— Ну да, — рассердилась я. — Обещала, как же, держи карман шире. За кого ты меня принимаешь? Они сами мне заплатили. — Подумав, добавила: — Я их заставила.

Фрося вдруг потеряла дар речи — абсолютно искренне эта чертовка была сражена. В мою душу даже закралось сомнение.

— Тебе заплатили? — оправившись от изумления, закричала она. — Заплатили семьсот баксов? За что?

— Будто не знаешь! — гаркнула я. — Или ты думала, что я даром в порнухе сниматься должна! Вижу теперь какого ты мнения о своей лучшей подруге!

Бедная Фрося пошла вразнос — совсем над собой контроль потеряла: вскочила, по комнате заметалась, потом опустилась на пол, открыла рот и, тараща глаза, долго, как рыба на берегу, беспомощно воздух глотала. Мое состояние было не лучше: я понять ничего не могла и терялась в догадках, но делала это весьма эстетично: в позе, почти роденовской.

Наконец к Фросе вернулся дар речи.

— Эти мерзавцы заставили тебя в порно сниматься? — с бесконечным отчаянием воскликнула она.

Я обиделась:

— Меня невозможно заставить. Сама согласилась.

Не признаваться же любимой подруге в таком унижении — зачем понапрасну доставлять Фросе радость?

— Постой, разве это не твой прикол? — опешила Фрося.

— Нет, конечно, прикол пока твой, но и мой не за горами. Долго ждать не придется, — заверила я.

Ефросинья в испуге оглянулась на дверь, нервно облизала губы и, задыхаясь, спросила:

— А кто эти люди?

Я усмехнулась:

— Тебе видней. От себя могу лишь добавить, что артисты они плохие. Да и ты, голубушка, часто фальшивишь. Думаешь, я не видела, как ты смехом давилась, когда эти твои “кенты” с деланной крутизной в квартиру вломились.

— Вломились твои дружки, — уточнила Фрося.

Я подскочила, словно ужаленная:

— Что ты хочешь сказать?!

— Этих людей вижу впервые, — заверила меня Ефросинья и слегка раздраженно добавила: — Хватит, Соня, побаловала, меня удивила, но во всем надо меру знать. Тем более, что на этот вечер намечена важная встреча: речь о картинах моих пойдет. У меня выставка на носу в Германии. Пожалуйста, прикажи своим милым друзьям, пускай отвезут нас обратно.

— Что значит — обратно? — гаркнула я. — Как — прикажи?

— Как можно строже.

— Разве эти орлы не твои “кенты”?

И наступила немая сцена. Фрося распахнула глаза: так долго и изучающе на меня чертовка смотрела, что мороз по коже продрал. Я хребтом ощутила: гадает, шучу я или всерьез?

Схватившись за голову, я завопила:

— Так это, выходит, совсем не прикол!

— Не прикол?! — ужаснулась Фрося, хватаясь за сердце.

И опять наступило молчание — мы обе переваривали то, что с нами случилось.

Не знаю о чем размышляла подруга, но я взять в толк не могла, что понадобилось от меня мерзавцам-верзилам. К чему это порно? Если кто-то решил погубить мою репутацию, почему так долго терпели? Почему не хватали меня в Москве?

А может не хватали как раз потому, что я и сама с этим делом неплохо справляюсь — так ловко гублю свою репутацию и карьеру, что врагам даже завидно: им так не суметь.

Да что там врагам, подругам моим уже тошно. Сами судите: с пятым мужем едва развелась, чуть второй раз замуж не вышла — не удивляйтесь, у меня свой отсчет — но не вышла, одумалась вовремя, и почти расписалась с таким му… чудаком, что у бабы Раи, экономки моей, едва не случился удар. Уже после этого подвернулся последний муж, Роберт — мужчина моей мечты.

Скажу я вам: нет хуже трагедии, чем сбывшаяся мечта. Счастливый брак меня подкосил, я совсем растерялась: что делать? Как теперь жить?

Даже свекровь не спасает: ее ложка дегтя утонула в нашей с Робертом бочке счастья.

Как истинно русская к благу я не привыкла, вот и дернула к Фросе приключений искать.

И кто знает, не добрый ли человек приказал схватить меня и сюда усадить, чтобы спасти от дальнейших дурацких поступков.

Тогда зачем меня в комнате этой держать?

Гораздо надежней лишить меня жизни: тогда уж точно глупостей не совершу, а на них я огромная мастерица…

И тут меня осенило: вот он, мой эгоизм, при чем здесь, черт возьми, я?! Хватая меня, верзилы Фросю мою хватали — я же у ее картины стояла. И блуза на мне ее была.

Но за что хватать мою Фросю?

Она же ни рыба ни мясо: безобидна, безгрешна, добра. У нее давно отобрали, все, что смогли — точнее, все, что было у Фроси. Остался только талант, его-то не отберешь. И защищаться она не умеет, и на хитрость ведется…

Нет, что-то не вяжется здесь…

Тут и порнуха припомнилась. Как странно ее снимали. Что за порно, когда все одеты? И этот Арнольд со своею капустой — комичный, черт возьми, персонаж!

Мысль вернулась в пункт отправления: “Да нет, это розыгрыш! Проводят меня, как последнюю дуру!”

Я глянула на Фросю; и она с улыбкой глянула на меня.

“Нет, все же ей надо было идти в артистки!”

— Ефросинья, хватит меня дурить, — сказала я со смешком, игриво толкая подругу в бок.

— То же самое могу сказать и тебе, — рассмеялась и Фрося. — Это надо же такое придумать? А я, глупая, повелась. Да любой же знает, какая ты фантазерка! И приколистка!

Она глянула на часы и нахмурилась:

— Ну все, Софья, хватит, пошутили и будя. У меня важная встреча на вечер намечена. Опаздывать я не могу.

“Ох и хитрунья”, — подумала я и насмешливо предложила:

— Поэтому быстро зови орлов, пусть везут нас обратно. Я устала, ванну принять хочу, лобстера слопать, хлебнуть твоего винца.

Фрося, кивая, так же, с улыбкой, начала меня убеждать, что она все понимает, но шутка подзатянулась и Германия погибает без ее гениальных картин, и встреча уже под вопросом.

Я со всем соглашалась:

— Да-да-да, поэтому быстро зови орлов. Черт с ними, с долларами, раз дело такое — верну!

— Конечно-конечно, — вторила Фрося, — вернешь-вернешь и самой себе. Придумано гениально.

— Спасибо, но выдумка не моя, — пыталась я повернуть на серьезное.

Да какой там, Фрося грозила мне пальцем:

— Софья, пора! Быстро зови орлов!

Уж не знаю как долго мы препирались бы — обе упрямые — но за дверью послышался топот и голоса. Кто-то кого-то ругал, кто-то перед кем-то оправдывался — разумеется, все это делалось матом.

Естественно, и я, и Фрося отнеслись к этому с интересом, как ко второму (а для меня уже и третьему) действию фарса: обе заинтригованно переглянулись и воззрились на дверь, изогнувшись знаком вопроса.

“Что будет дальше?” — хотелось нам знать.

И мы быстро узнали: дверь распахнулась — на пороге вырос здоровенный мужик. Из-за его спины десятиголовым чудовищем торчала свита из родных мне верзил и из совсем незнакомых.

Фрося смущенно сказала:

— Здрасте.

Я состроила рожицу и показала верзилам язык.

Здоровенный мужик опешил, а верзилы скорбно “пожалились”:

— Видишь, батя, это просто чума. Черт рядом с ней отдыхает. Замучились мы.

Интеллигентный ткнул в свой роскошный фингал (ну что я за мастерица!) и промямлил:

— Орехоколом, бля, наварила.

“Неужели?” — подивилась я, гадая где раздобыла орехокол — всего не упомнишь в батальной сумятице.

Интеллигентный же сокрушился едва не до слез:

— Живому человеку по лицу железным орехоколом! Креста на ней нет!

— Свой крест я ношу с собой! — отрезала я, но, похоже, никто меня не услышал.

Все смотрели на батю, на здоровенного мужика. А он уже на Фросю смотрел и бубнил:

— Значит на той нет креста… А на этой? — Он ткнул толстым пальцем в мою подругу.

Та зачем-то снова пропела “здрассье” и покраснела — мол кроткая дурочка.

Верзилы на уловку не повелись: дружно пожали плечами и дружно признались:

— Батяня, про нее еще не успели понять. Гадаем. Только вот появилась, но подружка чумы, так что, хорошего мало.

— Яс-сно, — с неясной угрозой пропел здоровенный мужик, из чего мне стало понятно, что не ясно ему ничего, оттого он сердит, а уж на ком выместить зло он найдет: нас с Фросей воочию видит.

“Похоже, ему не до шуток, — ежась, подумала я. — Неужели не врет Ефросинья? Неужели весь этот прикол совсем не прикол?”

Я растерянно глянула на подругу: ей хоть бы хны. Крутит глупой башкой на верзил, на их шефа и думает, что ей здесь отечественное кино.

А здесь не отечественное кино!

Здесь хуже!

Гораздо хуже, хоть кажется, хуже и не бывает. Так думала и сама, теперь же глянула на “батяню” и поняла: “Бывает и хуже!”

А когда “батяня” цокнул фарфоровым зубом, я совсем обомлела: по опыту знала, так зубом цокать может лишь тот, у кого руки по локоть в крови.

“Фрося сейчас на мели, — мгновенно смекнула я, — такого “мастера” ей не купить. Значит это, увы, не прикол!”

Тут уж и я, культурно кивнув головой, брякнула шефу:

— Здрассье.

— Покедова, — с угрозой ответил он, и дверь притворилась.

 

Глава 7

ЦВЕТОЧНИЦА

Она была необычным ребенком. В детском доме ее дразнили врушкой. Дразнили дети — воспитатели называли сказочницей и фантазеркой.

Врушкой она не была никогда. Фантазеркой? Быть может, но скорее мечтательницей. Она мечтала…

Стоя за прилавком цветочного магазина, она мечтала о…

Впрочем, это секрет. Об этом знают только она и ее фиалки, любимицы-сенполии. Только их нежным перламутровым лепесточкам и мягким бархатным листочкам она доверяла свои тайны — она пропитывала цветы таинственностью, которой много в природе и совсем нет в городе. Тихим ангельским голоском она пела им свои песни-мечты, доверчиво пела о сокровенном. Сенполии знали все девичьи секреты — может поэтому и раскупались так быстро они, ведь каждому известно как манит загадка.

Да-да, малютки-сенполии не застаивались на прилавках, а ведь покупателей было немного. Несмотря на то, что цветочный магазинчик расположился у входа в метро, покупателей было совсем немного: от силы пять-шесть человек за весь день. Из чрева подземки валила масса народа, но всем было не до цветов, все куда-то спешили, толкались, неслись, пробегая мимо…

Но уж тот, кто случайно зашел, обязательно уходил с покупкой. И так мила была продавщица, и так загадочны были цветы, что хотелось улыбаться, и почему-то очень хотелось любить. И делать добро…

С беспричинной (но мы-то знаем уже что причина была), задумчивой и сердечной улыбкой уносили люди в старомодных горшочках чужую тайну. К себе, домой. Уносили хорошую тайну. (В этом мире так мало хороших тайны.)

“Ах, — думали люди, любуясь сенполиями, — какие волшебные фиалки. И стоят недорого. Сколько там зарабатывает эта симпатичная девушка, наверняка, копейки. И за эти копейки она согласна ковыряться в земле! Нет, что ни говори, но все эти цветочницы — необыкновенные женщины”.

Да-да, так думал каждый, уходя из цветочного магазинчика. И это чистая правда. Женщины, выращивающие цветы и торгующие цветами, обладают невероятным терпением. С потрясающей легкостью они готовы ради чужой красоты жертвовать даже собой — вряд ли это в природе женщины. Да, цветочницы действительно необыкновенные. Все-все без исключения.

НЕЗНАКОМЕЦ

В этот день она была особенно мила. Словно с утра ждала чего-то светлого, необычного. Надела новое розовое платье, долго укладывала в кокетливую прическу свои длинные пепельные волосы (все говорят, что очень красивые), подкрасила серые, чуть раскосые глаза, слегка тронула карандашом тонкие, изумленно изогнутые брови… Даже губная помада ей пригодилась сегодня — дело невиданное.

Она старалась не зря. Несомненно, сегодня она была мила. Это все отмечали. Все покупатели.

“Вам очень к лицу розовое,” — сказала пожилая женщина с печальными глазами.

Кстати, она выбрала для себя розовые махровые сенполии. А молодой человек, купивший для своей невесты фиолетовую малютку-Машеньку — она давала имена всем своим цветам — долго не хотел отходить от прилавка, явно стараясь произвести впечатление. Еле выпроводила его, уже начала сердиться, стыдливо и озабоченно поглядывая на дверь.

Впрочем, сегодня она весь день посматривала на дверь. Зачем? Будто ждала кого-то. Кого ей ждать? Она одна на всем белом свете. У нее нет ни близких, ни родных, только подружки-сенполии.

И все же она ждала. Ждала, поглядывая из окна своего крохотного магазинчика на двери метро.

Какая глупость!

Весь день высматривала и пропустила, пропустила его. В тот момент, когда он вышел, она была занята постоянной покупательницей, симпатичной статной брюнеткой, страстной любительницей всего и в особенности фиалок. На этот раз брюнетка купила Светланок. Светланки очень, очень хороши! Маленькие белые сенполии с серебристыми бархатными листочками. Просто чудо!

Пока она расхваливала брюнетке свой товар, из метро вышел высокий красивый мужчина средних лет с густой шевелюрой, едва тронутой сединой. Все в нем было респектабельно: и строгий костюм, и прическа, и галстук. В руках дорогой английский портфель. Такие мужчины ездят на “Мерседесах”, их нечасто встретишь в метро. Именно поэтому все обращали на мужчину внимание, некоторые оглядывались ему вслед, он же был задумчив и не замечал вокруг ничего.

“Почему меня не встретили?” — гадал он, проходя мимо цветочного магазинчика и бросая равнодушный взгляд на юную продавщицу, бойко расхваливающую свой живой товар разодетой брюнетке, весьма интересной даме.

На брюнетке он задержал на секунду взгляд и машинально отметил, что бабенка совсем ничего, даже очень и очень, вполне и вполне…

Отметил и дальше пошел, решая свою загадку.

“Странно, — думал он, — странно, что меня не встретили. Опять помощники все перепутали. Да это и хорошо, — порадовался вдруг он. — Как нормальный человек поброжу по городу. Сто лет так не бродил. А мне здесь есть что вспомнить”.

Он жадно глотнул городской воздух и сказал:

— Черт! Куда я спешу? Куда я все время спешу?

Проходившая мимо невзрачная женщина интеллигентно осведомилась:

— Простите, вы что-то спросили?

— Нет-нет, извините, я не вам, — смутился он, кланяясь ей и мысленно отмечая: “Тетка — синий чулок, но я ей понравился”.

Игривое настроение охватило его. Он почувствовал свободу и подумал: “Эх, хорошо, что меня не встретили. Времени навалом, аж до завтрашнего утра, даже до обеда. По городу поброжу, на девушек поглазею. Девушки здесь сумасшедше красивые! А какие здесь были денечки…”

Воспоминания нахлынули на него…

Хорошие воспоминания, но стало грустно.

“Совсем отвык от нормальных людей за этой кабинетной жизнью, — пригорюнился он. — Помнится, я бабником был, пламенел от любого девичьего взгляда, волочился за каждой юбкой… — Он удивился: — Куда все это ушло?

Куда? В песок. Все в песок, вся жизнь туда. Работа-работа, обязанности-обязательства, интриги…

Забыл уже, что я мужик. Настоящие чувства грязью дорогой подменил. Все какие-то фифы крутятся возле меня, какие-то задаваки, кривляки, алчные все бабенки. И дружно чего-то хотят от меня, требуют, топают, шантажируют… И угрожают.

Давно я не видел баб настоящих, тех, которые не охотятся, а живут. Красиво живут: правильно, творчески, умно, со вкусом к тому, что имеют, без иждивенчества, без идиотской погони за яхтами, замками, “мерсами”. Настоящая женщина знает: замок хотеть — это пошло. Хотеть можно то, что возможно собою объять. Остальное — мораль рабовладельца, что преступно, низко и дико — из начала нашей эры эта мораль”.

Он окинул мысленным взором свою непростую судьбину и удручился: “Да-аа, оторвался я от простых людей и попал в такое говно!

А жизнь идет. Жизнь мимо проходит”.

В этот момент он вдруг ощутил, что его томит, томит какое-то чувство, чем-то брезжит эмоция, откуда-то из глубины сознания исходит таинственный интерес… Вот только к чему?

Он покопался в себе и обнаружил там много приятного, целый пласт, но все это ощущения… Даже не так — остатки эмоций, а вот каких? Он не знал.

Начал вспоминать. Так в детстве бывало, когда играя с большим увлечением, вкусное что-то съедал. Про лакомство уж и забыл — и на языке не осталось, а приятное впечатление сохранилось, испытываешь удовольствие и не знаешь уже от чего.

Так бывало и позже, когда красивая девушка улыбку дарила. Ее лицо давно из памяти стерлось, и не помнишь уже о ней самой, а настроение все хорошее…

Стоп! Девушка! Где я видел ее? Где?

В метро!

Нет, позже…

Что было позже?

Он оглянулся — от метро ушел не далеко. “Вернуться? Вернусь”.

Медленно побрел в обратную сторону, посматривая вокруг и напряженно пытаясь припомнить, отыскать эту мысль, что так растревожила.

Когда показался цветочный магазинчик, он встрепенулся: вот оно! Вот! Шаг стал шире. И в памяти брюнетка всплыла.

“Нет, не то”. Поморщился. “Совсем не то”.

Напротив магазинчика двери метро.

Он остановился, подумал: “Дальше глупо идти, я там не был”.

И все же пошел, побрел к магазинчику, остановился у самой витрины, бессмысленно поглазел на цветы. И вдруг словно молнией ослепило: она! Продавщица фиалок! Тонкими гибкими пальцами достает с верхних полок горшки, встала на цыпочки, изогнулась, сама как прекрасный цветок. Лиана — стройна, высока, нежна.

“Вот оно что, — радостно он подумал. — Это она, та самая девушка, из-за которой я настрадался мальчишкой. Да-да, это она. Смешно ловила коленями мяч, любила грызть кончик косы своей пепельной и бегала, шлепая, босиком. По лужам! По лужам! И хохотала! Смех высокий и звонкий”.

Сердце бешено заколотилось.

“Успокойся, — сказал он себе, — Да, это она, та, что любила в дождь босиком бегать по лужам. Подол приподнимет и шлепает. И смеется. А смех звонкий, тонкий — очень заразительный смех. Да, это она, ну и что?”

А вот что: душа ожила и восстала, а память просто взбесилась — за секунду одну пронеслось все, что было длинною в юность и казалось давно забытым, похороненным под монументами побед и руинами поражений.

“Но как же я сразу ее не заметил? — удивленно подосадовал он. — Старею. Старею…”

И тут же порадовался: ”Но молодой еще глаз у меня. От меня один глаз и остался. Мозгами все не то замечаю, фотографирую все какую-то чушь, ерунду, а глаз выхватил, выхватил нужное, выхватил и запомнил”.

Он смело вошел в стеклянную дверь под звон колокольчика. Девушка так увлеклась цветами, что не услышала звона. Сидела на корточках, нежно перебирая листочков велюр, грустная и задумчивая, погруженная в мысли.

Он кашлянул и сказал:

— Я бы хотел…

Она испуганно вздрогнула, вскочила, едва не уронив горшок, но ловко поймала его, воскликнув:

— Ах, простите, увлеклась, не заметила как вы вошли. Вы что-то хотели?

— Да, я бы хотел…

Она глянула в его добрые глаза и стушевалась, впервые за этот день не посмотрела за окно и на дверь.

— У меня прекрасные сенполии, — от смущения залепетала она. — Самая лучшая коллекция. В городе. А может быть и в стране. Таких нигде не найдете.

И протянула горшочек с бледно-сиреневыми цветами. Он покачал головой:

— Нет-нет, вы не поняли, я бы хотел…

Расстроилась:

— Не нравятся?

В ее руках мгновенно появился другой горшок.

— Вот еще один экземпляр. Редкий цвет, голубой-серебристый. Правда, похожи на незабудки?

Он опять покачал головой:

— Нет, я бы хотел…

Она, снова обрывая его, ловко достала с верхней полки горшок и воскликнула:

— А вот эти! Посмотрите. У них очень красивое имя: Лаура. Правда чудо? Вы кому собираетесь их дарить? Жене? Сестре? Подруге? А может быть просто девушке?

— Вы не поняли. Я хотел бы подарить самый дорогой, самый ценный цветок из вашей коллекции…

— О-оо! — обрадовалась она. — Это прекрасно! Тогда вам нужен вот этот! Роскошнейший экземпляр! Я зову его Долли. Правда, чудо? К сожалению, он стоит дорого, но цветет круглый год. Купите, не пожалеете. Ваша дама, когда увидит этот цветок…

— Вы не поняли, я хочу подарить его вам. Именно вам, славная девушка, — наконец сказал он, и она растерялась.

— Мне?

— Вам.

— Но этот цветок и без того уже мой…

— Неужели?

— Все цветы здесь мои, — усмехнулась она. — Я их задумала, изобрела и потом уже вырастила. Я их холила и лелеяла. Их трудно мне подарить.

Он растерянно сник:

— Все — ваши?

Она развела руками:

— Увы — да.

— Но что же я вам подарю?

Он был сильно расстроен.

Она подумала: “Нет, не зря я надела свое новое розовое платье, и прическу сделала тоже не зря, даже губная помада оказалась не лишней”.

Глянула исподлобья (знала, что так особенно хороша), усмехнулась кокетливо и, скрывая остатки смущения, тихо спросила:

— Почему вы хотите подарить мне цветы?

Он улыбнулся:

— Не только цветы.

Краснея, она воскликнула:

— Не только цветы? Что же еще?

— Я весь мир хотел бы вам подарить.

Ее тонкие брови взлетели вверх:

— Но почему? Почему?

Он смущенно признался:

— Потому, что вы… девушка моей мечты.

 

Глава 8

Дверь притворилась, и мы с Фросей опять остались одни: одни в комнате, но не в доме.

— Только попробуй теперь меня обвинить в дурацком приколе, — воскликнула я.

— Не собираюсь, — лаконично ответила Фрося, и даже в сумраке было видно, что она стала мела белей.

“Неужели и Ефросинья все поняла?” — подумала я и спросила:

— Не собираешься? Почему?

Ответ прозвучал в форме вопроса:

— Знаешь, кто этот здоровущий мужик?

— Шеф, — буркнула я, — их “батяня”. Верзилы перед ним навытяжку все стояли.

Фрося, округляя глаза, сообщила:

— Это Боря, местный крутой, воротила, мафиоза и черт знает кто там еще! Сонечка, мы попали в такой переплет, что вряд ли выйдем отсюда живыми!

— Да-ааа?!

И вот тут-то разум мне отказал, что частенько бывает. Почему-то вдруг захотелось вернуться к привычной версии, более безопасной.

— Хватит меня пугать, — брякнула я, — этот Боря тоже прикол. Часть твоего прикола.

— Да нет же, — горячась, воскликнула Фрося. — Это зверь и убийца, настоящий бандит, Борис Вырвиглаз по кличке Якудза.

— Не пыли мне мозги! — гаркнула я. — Ты сама про прикол говорила!

Фрося вдруг согласилась:

— Да, говорила.

— Тогда объясни, что имелось ввиду.

— Как обычно, я решила над тобой подшутить и расклеила по городу объявления с фотографией и текстом, мол разыскивается преступница, аферистка…

Я разъярилась:

— Ты лжешь! Ты о другом говорила! Что ты имела ввиду, когда насчет долларов меня распекала и ворчала, что здесь это стоит дешевле?

Фрося горестно сообщила:

— Я всего лишь хотела сказать, что Москва, это другая страна. У нас все дешевле и проще. И касалось это не моего прикола, а твоего. Я-то подумала, что ты мне в отместку дуркуешь: заплатила верзилам, вот они по городу нас и катают. Уверяю, за семьсот долларов здесь тебя увезут на Луну, а не то, что за город.

Мне стало нехорошо.

— Так говоришь, это Борис Вырвиглаз? — спросила я, смутно ощущая реальность.

Фрося с искаженным страхом лицом подтвердила:

— Да, по кличке Якудза.

— А кличку свою он как получил? — грациозно стирая капельку пота, спросила я.

— Как-как, ясно как. За жестокость восточную и беспредел. В нашей области его даже куры боятся.

— Ой-е! — воскликнула я, хоть и склонна к тому никогда не была: грубостей не терплю с тех самых пор, как полюбила искусство.

Фрося моя тяжко вздохнула и мечтательно прошептала:

— Пожить бы еще…

И зловеще присовокупила:

— Так не хочется умирать.

— Ни с того ни с сего, — дополнила я и меня обдало кладбищенским холодом.

Как-то сразу захотелось домой, к мужу, к Роберту, под бочок к любимой свекрови…

Вот что меня всегда поражает — даже на самом краю могилы — так это народная мудрость.

Как умен наш народ!

Как он прав, когда говорит: “Помяни черта, он и рога высунет”.

Я только мысленно свекровь свою помянула, а она уже тут как тут: сотовый зазвонил, я трубку к уху прижала, а оттуда вопль Вельзевула:

— Невестка, ты где!

Повадилась своло…

Да что такое? Откуда прет эта грубость? Из меня, из нежнейшей натуры! Сама себе удивляюсь! Вот до чего нас доводит российская жизнь, беленьких и пушистеньких.

Так вот, продолжаю: повадилась мать наша с Робертом невесткой меня называть, будто нет у меня знаменитого имени. Ну да ничего, я в долгу не осталась: свекровушкой нежно ее зову.

Правда, созвучно с коровушкой?

В этом мой тонкий прикол.

— Свекровушка, — ей отвечаю, — я здесь.

Где “здесь” не уточняю, чтобы жалкую оперативную память свекрови объемной информацией не загружать.

— И что ты там делаешь? — интересуется она, эта мать Роберта.

Лаконично ей отвечаю:

— Мою полы.

Не рассказывать же ей про битву с “быками” — не хватало еще, чтобы моего Роберта мать жалела каких-то “быков”.

К тому же, она обожает когда я мою полы. Пусть радуется сво… Своевольная женщина.

На этом наш разговор оборвался по воле свекрови. Я положила трубку в карман и возмущенно уставилась на Ефросинью.

— Ты что-нибудь поняла? Лично я — ничего!

— Кто тебе, Соня, звонил? — удивленно спросила Фрося.

— Мой верный враг и близкий вредитель, — ответила я.

Вспомнив, что подруга замужем не была, быстренько пояснила:

— Звонила мне мужа мать, ити!

— А-аа, свекровь, — прозрела она.

— Именно! Это ужасное мне и звонило! Даже здесь меня достает! Теперь удивляюсь, как она без меня жила? Чем развлекалась?

Фрося не просто замужем не была, а очень сильно замужем не была, иначе не знаю чем объяснить последовавший вопрос.

— О чем ты? — спросила она, и меня прорвало.

— Вот спрашивается, что это был за звонок? — взбесилась я. — Зачем эта родственница позвонила? Чего добивалась? Хотела чего?

— Настроение испортить хотела, — вставила Фрося, и я поняла, что подругу недооценила.

Видимо, некоторым, особенно умным, замуж не надо ходить, чтобы понять, как оно выглядит, ЭТО (свекровь) чем живет и на что, блин, способно! Простите, но иначе не скажешь — не та будет истина.

Разумеется, я согласилась:

— Точно, хотела невестку расстроить. Теперь меня даже радует, что “быки” батяни нас скоро пришьют.

— Почему?

— Свекровь моя осиротеет и со скуки удавится или от переизбытка злости помрет. И знаешь что, это только начало. Она еще сто раз позвонит.

Фрося дала дельный совет:

— Выключи телефон.

— Правильно! Выключу! То-то ее перекосит!

И тут до меня дошло, чем я обладаю — богатством каким!

Боже вас упаси глупость подумать: нет, не свекровью — обладаю я сотовым телефоном. Тупые верзилы не догадались меня обыскать.

— А что это я здесь сижу! — воскликнула я. — Надо звонить в милицию!

Фрося моя оживилась:

— Правильно! Сейчас же звони!

И я позвонила: 02 набрала и поимела беседу похуже, чем со свекровью. Я им говорю:

— Нас с Ефросиньей похитили.

Мне отвечают:

— Не вас одних.

И просят адрес назвать.

— Чей адрес? — опешила я.

— Ваш и того, кто вас похитил.

— Мой адрес в Москве, — я им сообщаю, — адрес же похитителей сами и выясняйте, раз вы милиция.

И тут началось невероятное: меня отчитали и пригрозили в “обезьянник” забрать, если еще повторится.

— Что повторится? — спросила я из чистого любопытства.

Мне в ответ:

— Прекратите нас отрывать!

— От чего?

— От работы!

— О-о, извините, не знала, что вы сейчас водку сосете и с аппетитом закусываете под зверский секс. Ведь в этом ваша работа, кажется, заключается. Ах, извините, забыла: еще взятки, поборы-побои, крышевание и прочие мелочи. И в самом деле, каторга, а не работа.

— Слушай, ты, — донеслось мне в ответ.

Остальное не подлежит переводу на нормальный русский язык — правду, я вам скажу, не любит никто.

“Миленькая беседа, — подумала я. — Интересно, за что я налоги плачу? Но не на ту нарвались! Дармоеды! Лентяи! Я их заставлю работать! И не таких заставляла — мои мужья живое тому доказательство…

Впрочем, полуживое уже после меня”.

— Вот что, — грозно я заявляю, — со мной шутки плохи, сейчас же пришлите группу захвата, пока по-хорошему вас прошу.

В ответ лаконично:

— Куда прислать?

Я, растерянно глядя на Фросю, шепчу:

— Приплыли. Где мы находимся? Как им сказать? Ты поняла каков был маршрут?

Подруга в ответ, пожимая плечами:

— Кроме мешка ничего не заметила.

Я пылко обратилась к милиции:

— Вы должны понимать, что на нас надели мешки и утащили за город! Заточили в нищенский дом и держат здесь принудительно в антисанитарии, а я к джакузи привыкла!

— Отвыкай, — получила я глупый совет, — и чаще закусывай.

— Вам видней, — ответила я. — Не забывайте опохмеляться!

На том разговор и закончился — в трубке раздались гудки.

— Что это было? — спросила я Фросю, теряясь в догадках.

Она просветила:

— Наша милиция.

— И как же теперь? Не поняла, приедут спасать нас или оставят в лапах Якудзы?

Поражая меня пессимизмом, Фрося заверила:

— Конечно оставят.

— Ужас какой! Бессердечие! Беспредел! Бестактность! Бессвязность! Бессилие! Безмозглость! Бесславие! Бессистемность! Беспечность! Беспутность и беспробудность! Беспросветность! Бляд…

Как великий писатель, я знаю: у нас в алфавите букв тридцать (по-моему). Казалось бы, богатый ассортимент. Меня же на “б” заклинило. Сидела и тупо перечисляла все, что начиналось на “б” — приличного мало, должна вам сказать.

Фрося быстренько осознала, что я в шоке — в нормальном состоянии, как истинно русская, я не ругаюсь, но разве наша русская жизнь нормальное состояние знает?

Впрочем, не стоит о грустном — поговорим о смешном.

Фрося, видя мой шок, тревожно сказала:

— Сонечка, успокойся. Наша милиция очень хорошая, она просто не знает как нам помочь. Ну посуди, где нас искать? И сами не знаем, где мы находимся.

Точно! И сами не знаем!

Теперь меня загрызло чувство вины — так оскорбила милицию!

Захотелось их всех расцеловать, этих бессеребреников!

— Как я могла?! Там же одна беспристрастность! — с пафосом воскликнула я. — Бескомпромиссность! Бесшумность! Бессменность! Бесстрашие! Беззлобность и беззаветность!

— Соня, остановись! — испугалась моя Ефросинья. — Там много чего, перечислять, дорогая, замаешься. Давай лучше думать как сделать так, чтобы все это нам помогло.

Я согласилась:

— Правильно! Думать давай! Не часто со мною такое случается!

И в этот миг снова ожил мой телефон, и снова глас Вельзевула — хоть трубку к уху не прижимай.

— Ты где? — грозно возопила свекровь. — Если не скажешь мне по-хорошему…

Нашла чем пугать, я сама всех так пугаю.

И все же, из уважения к старине, я покладисто ей отвечаю:

— Я у подруги.

— Не лги! Ты с мужиками!

“В каком-то смысле она права, — подумала я, — но признавать это глупо”.

Поэтому я возражаю:

— Что? Я с мужиками? Сущая ерунда! С тех пор, как вышла за вашего Роберта, мужчины мне абсолютно противны!

Пусть знает, до чего ее сыночек здоровую бабу довел со своей дурацкой наукой. Она же как и не слышит.

— На молоденьких потянуло! — вопит.

Все по Фрейду — о чем сама думает, о том и зудит. Истину эту, конечно, скрываю, но доступно весьма объясняю, что слегка она неправа. И тут мне свекровь (злорадно так!) заявляет, что у меня есть Валет.

Как громом меня поразило: “Валет? Что за валет? В азартные игры я не играю. Или мать Роберта “крышей” стала слаба?”

Для прояснения обстановки задаю ей вопрос:

— Что за Валет, дорогая моя?

— Огромный Валет! — сообщает глас Вельзевула и добавляет: — А в ухе серьга в форме пениса!

Ну как тут не вспомнить опять Пушкина, прозаика и поэта? Я вспомнила и вот уже перед глазами картина: предсмертный выдох сумасшедшей старухи: “Тройка, семерка, туз”.

Последние сомнения, покидая меня, толкнули на версию: “Точно, у матушки Роберта “крышу” снесло. Добегалась по соляриям. Бог свидетель, я предупреждала ее!

Впрочем, так даже лучше”.

Мысленно подбирая приличный дурдом, я задаю новый вопрос:

— И что он, этот валет?

И Вельзевул злорадно мне отвечает:

— Думаю, он хочет залезть на даму, а вот кто эта распутная дама, мой Роберт скоро поймет!

Пришлось мне признаться:

— Возможно, Роберт ваш и поймет, но я-то совсем не понимаю!

— Ну! Что я тебе говорила! Ты мало что дура, оказалось вдобавок и б…дь! — торжествует свекровь и вешает трубку.

“Кажется, меня оскорбили! — растерянно думаю я. — Неужели назвали самой популярной в России женщиной?! Но за что?”

Теперь я на Фрося смотрю в полнейшей прострации и обалдении.

— Детка, — я ей лепечу, — есть в вашем городе этот, ну как же его, с серьгой в форме пениса, имя забыла…

Фрося мне подсказала:

— Валет.

“Сейчас лишусь чувств!” — подумала я, но не лишилась.

 

Глава 9

Я чувств не лишилась, я начала Фросю пытать, и она мне рассказала, что Валет состоит у Якудзы на службе. Я поразилась:

— Откуда ты это знаешь?

— Весь город знает, — горько усмехнулась она. — У нас демократия. Якудза от народа ничего не скрывает и секретов не держит.

— Так почему же этот народ милиции все не расскажет? — задала я разумный вопрос.

И глупейший ответ получила.

— Милиция — тоже народ, — философски заметила Фрося и пояснила: — Милиция тоже все знает.

Тут возникала загадка: милиция — не свекровь. Моя же свекровь о Валете знает. И даже о серьге в форме пениса. Откуда?

— Надо свекрови звонить, — сказала я Фросе и, шарахнув по двери ногой, истошнейше завопила: — Караул! Умираю!

И сразу выяснилось, что верзилы такие же люди, и у них есть любопытство: они мигом открыли дверь и нетерпеливо воззрились, желая узнать как я умирать собираюсь. Я умирать передумала и спросила:

— Есть среди вас Валет?

Интеллигентный ответил:

— Есть. Он у нас самый главный после батяни.

— С серьгой в ухе?

— Ага.

— А серьга в форме пениса?

— Точно, он прикольщик, наш шеф Валет.

“Все сошлось, — мрачнея, подумала я. — И кличка противная, обещает много плохого”.

Пришлось осведомиться:

— А кличку он как получил? Неужели всех подряд валит?

Интеллигентный осклабился:

— Нет, Валет очень трусливый, всегда первым он сваливает, вот и прозвали Валетом его.

“Трусливый? Ну хоть где-то мне повезло”, — подумала я и спросила:

— Он со мной как-нибудь связан, этот Валет?

Оборот речи совсем не из простых, согласитесь — верзилы мои призадумались.

— Он ее похищал? — подсказала им Фрося.

— Да-да, похищал, — закивал черепком Интеллигентный. — Он на нее мешок надевал.

— Все ясно, — констатировала я и кивнула верзилам: — Теперь вы свободны.

Интеллигентный заржал:

— А вы нет, — и вышел из комнаты.

Верзилы потянулись за ним. Дверь закрылась на ключ.

— А вот теперь позвоню свекрови! — воскликнула я и позвонила.

К ней вопрос был один: как узнала ты, старая шельма, про верзилу Валета.

Вопрос, разумеется, я задала в той форме, которая располагает к ответу: мамуся-дорогуся и прочее-прочее. Понимаю, что фальшь и цинизм, но пришлось: деваться-то некуда.

В ответ получила глас Вельзевула:

— Раз Роберт так сильно занят наукой, я сама решила за тобой последить.

— Вы и здесь ни на что не способны, — отрезала я. — Как вы следили, если с Валетом скрестили меня? Ведь с ним я с единственным не общалась!

— Мне плевать с кем ты общалась! — заявила свекровь. — Оправдываться будешь перед Робертом, глупым сыном моим! Я же могу сказать только одно: мой детектив про Валета все знает и мне уже доложил. И еще детектив мой подслушал как ты набивалась в друзья к бандитам и мечтала сняться в порнухе.

Я восхитилась свекровью: “Ну, стерва, дает!” — и кротко спросила:

— Какой детектив?

— Тот, которого я наняла, чтобы вывести кое-кого на чистую воду. Пусть не думает Роби, этот мой сын, что жена у него святая. Уж теперь я все знаю! Узнает и он! Все! Все узнают!

Во дела! Все скоро узнают, а как же я? Я-то когда узнаю?

— Мамуля, — вкрадчиво ей говорю, — ну раз уж скоро об этом узнают какие-то все, так может и мне вы доверите страшную тайну. Что мой Роберт узнает?

Вельзевул мой взорвался:

— Не твой, а мой! Роберт мой! Только мой!

Чтобы не хватил старушку удар, пришлось пойти на компромисс.

— Хорошо, — отвечаю, — будем считать, что я Роби взяла в аренду у вас, а теперь скажите, пожалуйста, что он узнает, ваш Роберт?

— А то, что ты с детства мечтала сняться в порнухе! — выпалила свекровь и заверила: — Мой детектив все подслушал!

Мне стало обидно — пришлось сказать:

— Глупость вам страшно идет, с ней и живите. Если ваш детектив так усердно подслушивал, тогда он не мог прослушать того, как я насмерть сражалась. Визг на всю округу стоял, так раздеваться я не хотела.

— Раздеться ты предложила сама, — прогремел Вельзевул, — но бандиты глядеть не хотели на то, что ты называешь своей фигурой, и запретили тебе.

— Если речь зашла о фигуре, то я вам скажу: кто бы мне говорил! Сверху загар, а под ним полтора метра чистого сала! А объемы: 160-160-160 — талию делайте где хотите!

— Посмотрим, что будет с тобой лет через двадцать! — пообещала свекровь.

— Хотите сказать, лет через сорок? Ведь на столько вы старше меня?

Вельзевул мне мгновенно ответил, но услышать я не смогла: в нашу беседу встряла бедная Фрося.

— Ничего не пойму, — сказала она. — О чем вы говорите?

— Сразу поймешь, когда женщиной станешь, — ответила я и обратилась к свекрови, переходя прямо к делу:

— Как удалось вам узнать, куда я отправилась?

— Роберт, этот мой сын, рассказал! — злорадно заявила она.

Я взбесилась:

— Ах, Роберт! Этот мой муж! Он у меня получит!

— Ты регулярно ему не даешь!

— Он, наглец, и не просит! И теперь он еще посмел разболтать куда я поехала?! Будет ему развод!

— А тебе еще хуже будет! — интригуя меня, пригрозила свекровь и бросила трубку.

В отчаянии я завопила:

— Вот они, родственники! Как помогают в беде! Меня похищают, а детектив все это снимает на камеру! А у свекрови моей одно на уме! По себе стерва судит и ничего, кроме измены, не приходит ей в голову!

Фрося кое-что понимала, но вопросы от этого только лишь множились.

— Соня, что происходит? Ты мне скажешь? — спросила она.

— Конечно скажу! Эта мать Роберта наняла детектива, и теперь она в курсе, что здесь происходит.

— Это же счастье! — воскликнула Фрося, от радости захлопав в ладоши.

Конечно приятно, что еще есть на свете наивность, но пришлось внести ясность.

— Детка, — скорбно поведала я, — не хочу тебя разочаровывать, но не все в этой жизни так просто, как кажется на первый взгляд. Свекровь, эта мать Роберта, уверена, что мы здесь с тобой собрались на групповичок. Понимаешь? На пошлую групповуху!

— Она что же, не знает, что верзилы бандиты? — спросила Фрося растерянно.

— Знает конечно и от этого ей во сто раз обидней. Меня, ее невестку, жену этого Роберта, сына, черт побери, будут иметь не какие-то там “ботаники”, зачуханные наукой, а сами бандиты, парни с железными яйцами! Вот как думает мой Вельзевул! И страшно завидует!

Фрося, бедная, поразилась:

— Да как же возможно так думать, когда нам на головы надевали мешки?

— Детка, — грустно ответила я, — разум ее так устроен, что только о сексе может думать она. Эта старушка мозгами застряла в подростковом периоде. Так бывает. Вокруг оглянись и увидишь немало шустрых старушек-тинэйджериц.

— Даже не верится.

— Ефросинья, поверь, даже если меня будут казнить и потащат на плаху, то и там эта стерва пришьет мне измену с моим палачом! Она не поймет, что меня жизни лишают, потому что во всем видит только лишь ЭТО!

— А она вообще человек?

— Абсолютнейший, — заверила я, — доброта ей тоже присуща.

Тут Фросю мою нелепо вдруг осенило.

— Тогда нас может спасти мать твоего Роберта! — закричала она. — Ей надо толково все рассказать, объяснить, что мы похищены, и она нас спасет! Сейчас же звони свекрови!

Я мгновенно прикинула, чем нам это грозит и ужаснулась. А Фрося, неправильно оценив мой скорбно задумчивый вид, спросила:

— Думаешь, она Якудзу не сможет найти?

Я так не думала — я знала свекровь: она, если захочет, отыщет иголку в любом стоге сена. Да что там иголку: если захочет и жар-птицу добудет, и конька Горбунка, и щуку, и змея Горыныча — ей просто в голову не приходило всех их искать.

— Да нет, — промямлила я, — Якудзу она найдет.

Наивная Фрося моя удивилась:

— Откуда тогда у тебя сомнения взялись?

— Да вот, размышляю сколько свекровь даст на лапу Якудзе, чтобы он нас лет сто здесь держал.

И тут меня осенило:

— Мы же знаем кто нас похитил! И знаем, что за нами следил детектив! Надо звонить в милицию! Они свяжутся с детективом и прижмут Якудзу в два счета! Вот теперь мы спасены!

 

Глава 10

ОБИДА

— Потому, что вы… девушка моей мечты.

Сказал и мгновенно понял: “Все! Все испортил!”

И действительно, она сердито нахмурилась:

— Я девушка вашей мечты?

Он поспешно добавил:

— Понимаю, это звучит банально, но что поделать, если так случилось? Я знаю про вас все…

Она испугалась:

— Все?

Он замялся:

— Ну-у, не все, но многое. Очень многое.

В ее глазах появилась ирония:

— Что же, к примеру?

— Вы мяч смешно в детстве ловили.

— Ловила мяч. Как же?

— Коленями.

Она растерялась:

— Действительно… Откуда вы знаете?

— Я же говорил, что вы девушка моей мечты. Обычно мужчины многое знают про своих любимых девушек.

Она зарделась, но смотрела уже с интересом:

— И что еще вы знаете про меня?

— Вы очень звонко и заразительно хохочете.

Услышав это, она рассмеялась, действительно звонко и заразительно.

— Вот, именно так, — подтвердил он удовлетворенно и просиял: — Теперь видите, что и здесь угадал.

Она погрозила ему испачканным в земле пальчиком и воскликнула:

— Эка невидаль. Девушки моего возраста смеются всегда звонко и заразительно. Скажите другое: то, что есть лишь у меня.

— Вы по лужам любили бегать, под дождем, — сказал он, и она восхитилась:

— Я и сейчас очень люблю! Вы точно! Точно знаете все про меня! Говорите еще! — закричала она, уже не замечая того, что сообщает он очевидное: почти все девчонки любят бегать по лужам.

Он повеселел и воскликнул уже дурашливо:

— Вы все время грызли хвостики у своих косичек.

Господи, да какая девчонка не любит грызть своих хвостиков? Но в ее глазах появилось опять восхищение.

— Вы волшебник? — завороженно прошептала она. — Волшебник!

Он с доброй улыбкой покачал головой:

— Нет.

— Тогда разведчик!

— Нет, я просто очень влюбленный мальчишка, который немножечко постарел. И еще я хотел бы познакомиться с вами.

Она удивилась:

— Познакомиться с той, которую знаешь так хорошо?

Он кивнул:

— Да, именно с такими девушками и надо знакомиться. Жаль, раньше не понимал. Но теперь, когда прожита жизнь и давит жестокий опыт, могу вас заверить: на два шага не подходите к тому, кто вам непонятен. Это опасно.

Она погрустнела, задумчиво и внимательно взглянув на него: на его костюм, на его дорогой портфель, на английские туфли…

— Командировочный? — словно охнув, спросила она.

Он стыдливо кивнул — будто признался в тяжком грехе:

— Да. Только-только приехал в ваш город, впереди целый день свободный, от чего я совсем отвык. Не хочется время бездарно терять…

Она рассердилась:

— И таким неприличным образом вы предлагаете мне вас развлечь? Скрасить вам одиночество? Спасибо за откровенность, но я занята!

ССОРА И ПРИМИРЕНИЕ

Она была очень обижена. Принарядилась с утра, причесалась, как дура подкрасилась, чего-то с трепетом намечтала, стреляла глазами то в окна, то в дверь, нетерпеливо ждала и… дождалась. Пришел этот пошлый командировочный и практически ей нахамил.

И где? Здесь, в святая святых!

И цветочки все это слышали!!!

Позор!!!!!!

Никогда еще не было такого ужаса и кошмара в ее магазинчике. Она расстроилась до гнева, до слез — надула губы, глаза потемнели. Что подумают крошки сенполии? Что подумают они о ней?

Мужчина прочитал это горе в ее глазах и понял, как он груб, как неловок.

“Вот тебе результат неправильной жизни. Все в спешке делать привык, всегда и со всеми запросто, — с досадой подумал он. — А кому нужна эта простота? Такая простота даже хуже того воровства, к которому я, кстати, тоже привык.

Черт! Некстати! Совсем некстати! — мысленно взорвался вдруг он. — Некстати я испоганился, изолгался, исподлился! Душу в свалку вонючего мусора превратил! И ради чего? Ради денег, власти и славы? Будто без них быть счастливым нельзя. И даже наоборот: только без них и можно быть бесконечно счастливым.

Как она счастлива, эта девушка — чистая, нежная, милая, не тронутый грязной жизнью цветок — а я сдуру о своих холостяцких проблемах додумался ей рассказать. Кретин! Идиот! Да к такой девушке подойти можно с одним лишь намерением: если имеешь свободное сердце и хочешь просить руки”.

Он был очень огорчен, растерянно топтался у прилавка, из одной руки в другую перекладывал свой английский портфель, вздыхал, и она это заметила и пожалела его. Взгляд ее потеплел.

“Ну зачем набросилась на человека, глупая? Видно же, он хороший. Другой бы плюнул и ушел, мол сорвалось и ладно. Этот же остался, переживает, что некрасиво у него получилось, что обидел меня. Да он и не нарочно обидел. Случайно. Мужчины бывают грубыми потому, что боятся показаться смешными. Да и современные девушки часто к грубости располагают”.

Он почувствовал в ней перемену и проникновенно заговорил:

— Если все, что я тут наболтал, кажется вам обидным, то извините. Я неуклюж и даже безвкусен, но не всегда я был таким бестолковым. Слишком много живу. Жизнь делает нас черствыми, но, клянусь, я с юных лет мечтал о такой славной девушке. Клянусь, из года в год вы мне снились, ваши чудесные серые глаза, ваши пепельные волосы. И пусть я буду банальным, но вы действительно девушка моей мечты.

Сказав это, он испуганно взглянул на нее и попятился:

— Не верите?

Она улыбнулась:

— Конечно верю. Вы тоже мужчина моей мечты.

На его лице мелькнуло сомнение. Она поспешила продолжить:

— Честное слово, когда вижу высокого, плотного, даже массивного мужчину, двигающегося легко и грациозно…

Девушка внезапно покраснела, он ей поверил и сразу начал ревновать.

— И часто вы видите таких мужчин? — спросил он, слегка хмурясь.

Она опять улыбнулась:

— Где же таких часто увидишь?

И без всякого перехода спросила:

— Вы вправду сегодня прилетели в наш город?

— Да. И не знаю куда себя деть.

Сказал и испугался: а вдруг снова обидится?

И, что еще хуже, добавил:

— Простите.

И обреченно подумал: “Теперь уж точно обидится”.

Но она не обиделась — ласково на него посмотрела и ответила:

— Я с удовольствием проведу с вами день и потом, когда мы расстанемся, буду долго его вспоминать. Только не надо приглашать меня в ресторан, — сказала она, глядя на его костюм и портфель. — Лучше я приглашу вас к себе в гости. Идет?

— Идет, — обрадовался он. — Я только что с самолета, не мешало бы душ принять.

И опять испугался: “Ну что я ляпнул? Вот же старый дурак, все ляпаю, ляпаю. Сорок пять лет прожил, а ума так и не нажил. Хоть вообще рот не открывай. Вон она какая стоит волшебная, неземная среди своих красивых фиалок, а я одни пошлости ей говорю. Сейчас возьмет и рассердится и подальше меня пошлет”.

Но она не рассердилась, как ни в чем ни бывало вышла из-за прилавка и стала совсем земной.

— Я живу рядом, на автобусе две остановки, — сказала она и уверенно взяла его под руку.

 

Глава 11

— Надо звонить в милицию! — воскликнула я. — Вот теперь мы спасены!

Фрося и слова сказать не успела, как я снова набрала 02. Меня сразу узнали — иначе и быть не могло: в душу всем западаю. И очень легко. Представляться частенько мне не приходится, не представлялась я и теперь — меня мгновенно спросили:

— Как ваши дела? Уже закусили?

Второй вопрос я оставила без комментария, а на первый ответила:

— Дела наши плохи, но кое-что я для вас разузнала.

Из трубки нахально раздалось:

— Спасибо, мы вас не просили.

— А зря.

— Ну ладно, так и быть, говорите, — сжалились надо мной.

— Нас похитил Якудза, — ответила я, чем вызвала вопль сомнения.

Теперь в милиции просто не знали как со мной поступить — думаю, у них возникал порыв поспешить на помощь Якудзе.

Лишь сейчас я поняла какую допустила оплошность. Обстоятельства сложились так плохо, что поминать свекровь, с ее детективом, становилось очень опасно. По всему выходило: свекровь и детектив свидетели, а что бывает свидетелям я знала по сериалам. Им бывает “секир башка”!

Да, свекровь моя баба стервозная, но Роберт мне все-таки муж, а она его мать!

Мать его!

Поэтому я сочла нелишним успокоить “ментов”:

— Свидетелей похищения нет и быть не могло. Якудза похитил нас очень тайно. И тайну эту я только вам доверить могу, поэтому поспешите, пока мы еще кое-как живы.

Хотела ограничиться этим, но не удержалась от любопытства, спросив:

— Как вы собираетесь нас спасать?

После длительной паузы мне сообщили:

— Надо крепко подумать.

Я мигом взбесилась.

— Подумать?! Не за свое дело беретесь! — рявкнула я. — Лучше шерстите все “малины” и все дома, где обитает Якудза! В одном из них мы и сидим! Уверена, теперь у вас дел немало!

— Разберемся, — ответили мне. — Лучше скажите, чем занимаетесь.

— Глупый вопрос! Чем я могу заниматься в чужой полутемной комнате? Я здесь сижу!

— Что у вас за профессия?

Я ничего не слышала, я продолжала:

— Ха, сижу, прохлаждаюсь без дела, и это в то время, когда меня ждут у трапа фанаты!

— Фанаты? Какие фанаты? — насторожилась милиция. — Вы террористка?

— Что вы себе позволяете! — рявкнула я, собираясь гневно отвергнуть поклеп, но, как это часто бывает с талантами, над глупостью призадумалась, и нешуточно зашевелила мозгами — слава богу, есть чем шевелить.

“А разве не терроризм современная проза? — задалась я вопросом. — А фантастика? А детективы? О журналах-газетах не говорю: там зачастую пишут такое, что даже у ангела вырастет хвост и полезут рога. А включив телевизор, этот ангел скопытится, так ужасны сценарии фильмов: режут, взрывают, насилуют, бьют. Милиция, кстати, бездействует. Особенно в детективах. Там преступник что хочет творит, создавая иллюзию неуловимости. Грабь, убивай — кроме какой-нибудь сумасшедшей бабенки все равно никто не поймает. Любой же дурак знает, что в жизни бабенок таких у нас нет. Ну разве что я. Но я-то одна, а преступников много. А у нас подрастают молодые мозги — плеяды мозгов на таких детективах! Что ждет наше общество?”

Вот такая короткая мысль, и ту перебили.

— В чем дело? — рассердилась “милиция”. — Почему вы молчите?

— Думаю, — ответила я, сомневаясь, что там понимают, что это такое.

Так и вышло, меня мгновенно спросили:

— Думаете?

Я пояснила:

— Раскидываю умом!

— Над чем?

— Над пагубным влиянием прессы на беззащитные молодые мозги.

— Вы сумасшедшая?

— Да, я современный писатель! Разве психически нормальный человек согласится наживать геморрой, портить зрение и гробить свой позвоночник за те гонорары, которые предлагают наши издательства? Разумеется, я сумасшедшая, потому что я соглашаюсь. Впрочем, и я не осталась в долгу: как платят, так и пишу.

“Трубка” прозрела:

— Так вы писатель?

— Само собой, и уж поверьте, это похуже, чем терроризм.

И еще будут мне говорить, что у нас тупая милиция! Вздор! Узнав, что я писатель, “мент” подобрел.

— Хороший писатель? — раздался вопрос.

Поскольку искренность не изменила мне, пришлось повиниться:

— Очень плохой.

— Не признают? — опечалилась “трубка”.

— Напротив, даже собаки читают меня.

Предельное изумление:

— Тогда почему вы плохой писатель?

— Статистика утверждает, что перевес на стороне дураков. Тут уж судите сами.

“Трубка” скорбно посетовала:

— И почему-то все дураки собрались в моем отделении.

— Среди нас, писателей, дураков не меньше, — призналась я, стопроцентно не имея ввиду себя.

— Да знаю, — ответила “трубка”, проникаясь ко мне симпатией.

Я тоже смекнула, что у нас зародилась беседа интеллигентов — тонкие души друг друга нашли и эстетически смотрят на жизнь единым мысленным взором.

“Теперь мне “трубка” пропасть не даст, — подумала я, — теперь мы друзья до гроба”.

Так и вышло. “Трубка” сказала:

— Вот что, девушка…

Я уточнила, слегка приврав:

— Мне сорок лет.

— А выглядите моложе.

— Это вы меня еще не видели! — восхищенно воскликнула я и подумала: “В знойной моей красе!”

— Надеюсь, увижу, — оптимистично заверила “трубка” и пессимистично продолжила: — Дело дрянь, если вас похитил Якудза. Против него здесь никто не пойдет, разве что не поступит приказ свыше.

Я поразилась:

— Неужели в вашей губернии налажена связь с самим Богом?

— Юмор люблю, — хохотнула “трубка”, — но мне не до смеха. Умеете вы задавать задачи, только решай. Ну, да попробую ненавязчиво разузнать к чему клонит Якудза.

— Да-да, разузнайте, — посоветовала я, — особенно упирайте на то, зачем Якудзе порнуха.

— Ну это я вам сразу скажу, — ответила “трубка”. — Порнуха — бизнес его. Как и все остальное.

— Да, но меня он зачем снимал?

— Видимо, у вас присутствую данные. Кстати, как ваше имя?

Доверие было мое уже таково, что я чуть не представилась, но вовремя сообразила, что это опасно как для меня, так и для “трубки”.

— Обстоятельства за то, — ответила я, — что нам лучше друг друга не знать. Мало ли как там будет в дальнейшем?

— Правильно. Если вас вдруг начнут пытать, а вы имя мое назовете, жена моя станет вдовой.

— А дети сиротами, — добавила я, радуясь, что нет у меня ни жены, ни детей.

И тут меня осенило: “Как — нет? А Санька — приемный сын! Чем он мне не дитенок?

А Роберт?

Муж не хуже жены! И что там “трубка” еще говорила? Пытать?

Меня будут пытать?!”

Мне стало дурно.

— Считаете, нас могут пытать? — пролепетала я, слабея от страха.

— Обязательно будут, — заверила “трубка”. — Якудза мастер в таких делах.

— Но я к его мастерству не готова!

— Так приготовьтесь. Времени мало осталось.

Я глупо брякнулась в обморок, внезапно обрывая важный деловой разговор.

Очнулась я на полу — Фрося тормошила меня со словами:

— Соня, что “мент” сказал?

С присущей мне сообразительностью я поняла, что в отключке прохлаждалась недолго.

— За дело приниматься пора! — воскликнула я, охваченная мыслью продолжить деловой разговор: должна же я точно знать что нам с Фросей вот-вот предстоит.

Игнорируя изумление подруги, я быстро набрала 02 и спросила:

— Как нас будут пытать?

Мне ответили:

— Разницы нет.

— Ха! Это смотря кому! Мне разница есть! Может, я лучше сама повешусь! Оно как-то надежней, чем доверяться Якудзе.

Кто-то меня заверил:

— Якудза не подведет.

— Думаете?

— Точно знаю!

И с ужасом я осознала, что голос совсем не тот: злой и холодный, без прежней дружеской нежности.

Мне стало дурно: “Неужели собеседника подменили?”

Дальнейшее показало, что я права. Секунду спустя был задан жестокий вопрос:

— Дамочка, вы что, шалите?

— Какой там шалю, — промямлила я, понимая, что надо сворачивать разговор.

Я поступила разумней — я разговор оборвала и воззрилась на потолок с такой усердной задумчивостью, что Фрося настороженно спросила:

— Сонечка, что с тобой?

— Случилось ужасное, — воскликнула я, — “трубка” куда-то пропала, а ведь она очарована мной была, она мне почти уже помогала.

Ефросинья, сосредоточенно вглядываясь в мое лицо, растерянно возразила:

— Сонечка, ты трубку не потеряла, ты ее держишь в руке.

— Если бы! Но это не так, “трубка” пропала, — заверила я и с потрясающей стены легкостью вскарабкалась на подоконник.

Меня привлек шнур, висящий у штор. Хороший шнур, ладный и длинный. Я вцепилась в него, испытывая на прочность, Фрося же возопила:

— Сонечка! Что ты делаешь?

— Разве не видишь, — ответила я, — собираюсь повеситься, а ты мне мешаешь.

— Это я еще не мешаю! — завопила подруга и, схватив меня за ноги, начала активно мешать.

 

Глава 12

Если бык и в самом деле упрямый, то, уверяю вас, я гораздо упрямей — когда во что-то упрусь, сдвинуть меня невозможно. Я решила повеситься чего бы мне это ни стоило! И баста! Пусть Якудза придет и увидит: моя взяла! Изверг на пытки настроился, а кого он будет пытать? Мой труп? Сколько угодно! Пожалуйста!

Главное, только успеть!

Этой мыслью я и была охвачена: “Успеть повеситься раньше, чем Якудза к пыткам приступит!”

Фрося же, словно взбесилась: назойливо ко мне приставала, липла к ногам и мешала. Я пару раз лягнула ее, но бесполезно — вижу, не помогает.

— Зачем ты залезла на подоконник? — вопит.

Пришлось отвечать — не отстанет же. Я ей говорю:

— Ефросинья, времени мало, просто в обрез. Чем хватать меня за ноги, лучше себе веревку ищи. Или жди когда освободится моя, но она не освободится, если будешь виснуть на мне.

Тут до подруги дошло чем я собралась заняться, и начался сущий кошмар. Я раньше не знала, что у Фроськи силищи столько скопилось — пора отдавать девку замуж. Ох, как терзала она меня, как терзала и свалила-таки с подоконника. Прижала к стене и даже не задохнулась, а на мне ни одной живой косточки нет.

“Еще немного и точно задавит, — порадовалась я, — так даже лучше: принять смерть от любимой подруги”.

Но Фрося разочаровала меня — не стала давить, а строго спросила:

— С чего ты, дура, вешаться собралась?

Я гневно ей отвечаю:

— Говорю же тебе, “трубка” пропала и надежда последняя с ней!

Фрося вдруг психанула и, отпустив моей знаменитой башке подзатыльник, рявкнула:

— Дурища, трубку ты держишь в руке!

Я глянула — точно, держу в руке.

Вот она цивилизация — скоро в гроб будем ложиться с мобильными: даже драка не выбила из меня эту чертову трубку!

А Фрося смотрит на меня уже подозрительно: ну примерно так, как смотрит врач-психиатр на своего пациента. Я, желая рассеять дым подозрений и чтобы ясность внести, ей говорю:

— “Трубка”, узнав, что я писатель, восхитилась и подобрела. Она очарована мной была и уже подписалась нам помогать.

Подозрительность взгляда Фроси усилилась — я разозлилась и брякнула:

— Ты мне здесь из себя не строй великого психиатра Ницше!

— Ницше философ, — ядовито заметила Фрося.

Я с гордостью заявила:

— А лидер коммунистической партии утверждал, что Ницше великий психиатр всех времен и народов. Почему я должна верить тебе? Лидер коммунистической партии знает, что говорит.

— Только один он и знает, — вставила Фрося. — Остальных спасает лишь то, что не могут его понять. Слова произносит русские, а смысл инопланетный.

Я поразилась: “Как легко она в тему вошла! Нашла время! Вот она, особенность русского человека: любим мы о политике поговорить, когда под нами, образно выражаясь, горит земля”.

— Это о чем мы тут “пуржим”? — гаркнула я. — Времени мало! Некогда о политиках говорить. Отпусти меня, у нас горе, — взмолилась я, прислушиваясь к болям во всех костях.

— Знаю, ты потеряла трубку.

— А большего горя, думаешь, нет? Мент из трубки пропал! Обещал прощупать Якудзу и сразу пропал, а перед этим предупредил, что нас будут пытать.

Фрося моя побледнела:

— Пытать? Почему?

— Не успела спросить, в обморок брякнулась. Слушай, давай поскорее повесимся, — снова взмолилась я. — Даже свекрови своей не боюсь, а вот пыток не выдержу. Что-нибудь расскажу.

— И это все, чего ты боишься? — поразилась подруга.

Я с пафосом изрекла:

— Долг превыше всего!

— Тогда успокойся, ничего ты не знаешь.

— Так не бывает; что-то да знаю. Иначе зачем нас сюда притащили?

Фрося вдруг хлопнула себя по лбу и радостно завопила:

— Слушай, Сонька, а может это твоя свекровь прикололась?

— И Якудзе вашему заплатила? Тогда нас точно будут пытать, — заверила я и предложила: — Давай быстро повесимся.

— Зачем? — удивилась по-детски Фрося.

— За тем, что уж я-то знаю, что такое настоящие пытки. Всю жизнь пытала сама.

Подруга зловредно вставила:

— Тогда еще лучше об этом знают все твои сорок мужей.

Я смутилась:

— Ну, не сорок, их было немного меньше.

Фрося взбесилась:

— К черту мужей! Давай говорить про свекровь.

(И в самом деле приятней.)

— Если это прикол матери твоего Роберта, то нам не о чем волноваться, — сделала странное заключение неопытная моя подруга.

— Прикол Вельзевула? — воскликнула я. — Да брось ты! Мой муж Роберт — ее первый и последний прикол. На большее свекровь не способна.

— Тогда дело плохо, — пригорюнилась Фрося, опрометчиво отпуская меня.

— О том только и говорю! — гаркнула я, снова взмывая на подоконник.

И тут мне открылось такое, от чего желание наспех повесится померкло и отступило. Я заглянула за штору и поразилась.

— Фроська, — кричу, — верзилы нам лохи попались! На окнах решеток нет!

— Не может быть!

— Сама посмотри!

Она заглянула за штору:

— Точно! Но, Сонечка, здесь третий этаж.

— Да вижу, и сама боюсь высоты, но выбора нет. Сейчас сорвем шнур, на котором собиралась повеситься, и на нем спустимся вниз.

Сказано — сделано. Шнур (толстый, тяжелый, надежный, почти как трос) я сорвала, но за что его зацепить не нашла — в комнате, как назло, не одного предмета надежного. Попробовала шнур приладить к дивану — диван поехал за мной. Я близко к сердцу его движение не приняла, но Фрося моя заныла:

— Сонечка, оставь в покое диван, он слишком легкий. Ты утащишь его за собой.

Вот они, женщины! — Злые шпильки готовы вставлять даже в трех шагах от своей могилы. При таких обстоятельствах, если и возмутилась я нецензурно, думаю, бог простит.

— Епэрэсэтэ! Фроська, ты хочешь сказать, что я тяжелей дивана? После трехнедельных диет и месячных голоданий?

Подруга нахально пожала плечами:

— Ты же видишь сама.

— А ты видишь здесь что-то тяжелее меня? Может, шнур к стулу привяжем? Или к люстре? Или к тебе?

И тут меня озарило:

— Послушай, а это мысль! Ты, вопреки своему мнению, точно тяжелее меня. Шнур привяжем к тебе, я спущусь, а следом спустишься ты.

Фрося, зверея, спросила:

— Каким образом? К кому я себя привяжу? Может, к верзиле?

— Интеллигентный верзила стопроцентно перевесит нас вместе взятых, — заверила я.

Фрося съязвила:

— Так может его позовем?

— Нашла время для шуток! О, боже, нет от тебя мне ни помощи, ни спасения!

В бессильном отчаянии я по привычке подняла к потолку глаза и… (о чудо!) увидела крюк! Серьезный, конкретный крюк — он крепко сидел в стене прямо над тем окном через которое мы собрались “линять”.

— Фроська, мы спасены! — воскликнула я и снова взмыла на подоконник.

Взмыла, раз десять подпрыгнула, но до крюка достать не смогла: ни рукой, ни ногой. Фрося стояла рядом и противно зудела:

— Соня, не мучайся, все равно не получится.

В общем, вела себя как та украинка, у которой тонущая соседка в отчаянии помощи запросила. Та тонет, вопит: “Спаси, соседушка, вытащи!” А украинка ей флегматически отвечает: “Не рви, кума, живота, лягай на дно!” Чем моя Фрося лучше?

Ничем!

Осознав, что могу на себя лишь рассчитывать, я спрыгнула с подоконника, сварганила из шнура петлю и под пушкинский “Арион” пафосно попыталась накинуть петлю на крюк, как Чингачгук Большой Змей лассо на мустанга.

Уж не помню как накидывал лассо Большой Змей, но я с присущей мне ловкостью промахнулась. И повторила попытку. Шнур метала, назидательно декламируя: “Нас было много на челне; иные парус напрягали, другие дружно упирали в глубь мощны весла…”

Думаю, знаете: в “Арионе” у Пушкина их на челне прохлаждалось немало, но спасся лишь тот, который не сдрейфил пред вихрем и жестокой морской стихией. Такой был один (певец гимнов), совсем как я, — остальные, как моя Фрося, руки в воду опустили и, считай, что утопились.

Таким образом мне пришлось делать сразу два дела: покорять шнуром крюк и младшую подругу воспитывать на шедеврах русской литературы.

И Фрося, кстати, не бездельничала — рядом стояла, энергично зудя:

— Сонечка, брось, ничего не получится.

Послушав ее, я в сотый раз бросила, и оказалось, что Фрося права: не получилось — промахнулась опять.

На этот раз я промахнулась с такой потрясающей ловкостью, что из рамы вылетело стекло — шнур-то тяжелый!

Ужас! Вылетело стекло!

Но…

Не разбилось!

Ну как тут не восхититься собой и не воскликнуть:

— Вот она я! Кто еще на такое способен?!

— Только кто-то совсем безрукий, — ядовито заметила Фрося.

Я изумилась:

— Слушай, да ты змея! Как я раньше не замечала?

— Удивляюсь, как сейчас ты заметила. Ты же везде видишь только себя.

Тамарка права: надо реже встречаться, если хочешь дружить. Еще недавно мы с Фросей обожали друг друга и что теперь?

И дня в закрытом пространстве не провели, а уже готовы друг в другу в глотку волчьей хваткой вцепиться!

Вот она, жестокая правда жизни! Бедные космонавты!

Впрочем, сейчас и нам не позавидуешь: Якудза приговорил меня к Фросе, возможно, пожизненно. Есть и другой вариант, изощренно жестокий: Фрося призвана и пытать меня, и казнить — похоже, уже приступила: пилит, ноет, четыре раза унизила и даже пыталась бить, делая вид, что спасает от смерти.

Я так разозлилась на Фросю, что шнур метнула с той зверской силой, с какой хотела отпустить оплеуху любимой подруге — вон оно что выясняется: и дивана я тяжелей, я и безрукая, и дура, и эгоистка…

— Ура! Ура! — воскликнула Фрося, захлопав в ладоши и одновременно пытаясь меня расцеловать. — Сонечка! Ты попала! Ты зацепила! Ты самая меткая женщина в мире!

И действительно: моя петля удачнейше затянулась на крюке — я подергала шнур: надежно!

Фросю я, разумеется, снова так возлюбила, что решила избавить ее от заточения первой — героически пропустила подругу вперед.

— Лезь в окно, — говорю, — а я тебя подстрахую.

И что же? Подруга решила испортить тщательно спланированный мною побег — рухнула на пол и заявила:

— Соня, лучше я здесь умру! Клянусь, ты с места меня не сдвинешь!

— Что за дурь? — воскликнула я. — Быстренько полезай в окно!

— Нет, я боюсь высоты! — взвизгнула Фрося и покрепче прижалась к полу.

— А пыток ты не боишься?

Задумалась, глупая, и растерянно отвечает:

— Сонечка, пыток тоже боюсь. Умоляю, подай мне пример. Если увижу, что у тебя получилось, то, пожалуй, тоже полезу в окно.

— Ага, значит я тебе как подопытный кролик! Сама же спорила, что я тяжелей. А если крюк на мне оборвется?

— Ужас какой! — зажмурилась Фрося.

— Что за ужас? Всего третий этаж. Если не выдержит крюк или шнур оборвется, я упаду и убегу, а ты дожидаться пыток останешься.

— Значит такая моя судьба, — обреченно промямлила Фрося.

Я озверела:

— Что еще за судьба? Мы творцы нашей судьбы! Хватит Ваньку валять на полу! Раз ты легче, лезь в окно первая!

— Не полезу!

— Полезешь!

— Не-ет!

Я схватила подругу за шкирку и скомандовала:

— Быстро лезь!

Ефросинья отчаянно напряглась и к полу прижалась — я услышала характерный звук (догадайтесь какой!) и спросила:

— Фрося, что это?

— Стул скрипит.

— Ты сидишь на полу, какой стул?

— Кажется, жидкий. От страха медвежья болезнь приключилась, — виновато призналась моя бедная Фрося и покраснела.

— Черт возьми! Как невовремя! — воскликнула я, бросаясь вставлять в раму стекло и прикидывая как снять с крюка шнур.

Господи, что же это такое! Еле его туда нацепила!

Стекло вставить не удалось — шнур (слава богу!) тоже сниматься не пожелал. Я задвинула шторы и, перекрестившись (матерь божия, пронеси, но не так, как подругу!), забарабанила в дверь:

— Садисты! Проводите нас в туалет!

— Срочно! — взвизгнула Фрося.

В ответ лениво раздалось:

— Слышь, Валет, наши бабы, похоже, обхезались. Пойди, разберись.

Протопали чьи-то шаги, и я услышала незнакомый мужской голос:

— Ну че там у вас?

— Естественные процессы, — нервно поведала я.

А Фрося визгливо добавила:

— Неукротимые!

Голос кхекнул и поразился:

— Ну, блин, вы даете! А ключа у меня нет!

Я возмутилась:

— Это вы, блин, даете! Что за халатность? У вас две женщины на руках, а вы сортиром не озаботились! Не знаете, что ли: женщины, те же дети.

Голос послал нас:

— Пошли вы на …

Букв было много, я всех не упомнила — а шаги удалились.

В отчаянии я воззрилась на Фросю — та, бедняжка, виновато сказала:

— Терплю.

Я глянула на окно: рамы с приставленным к ней стеклом не было видно, но шнур висел на крюке и зримо уходил за штору — трудно его не заметить.

— Фрося, — раздраженно сказала я, — как невовремя ты затеялась! Сейчас верзилы найдут ключ, придут и увидят подготовку к побегу.

— И пусть видят, — безразлично ответила Ефросинья. — Ты замыслила глупость. Даже если фантастически допустить, что я по веревке спущусь, то дальнейшее полный абсурд.

— В каком смысле? — опешила я.

— Что потом будем делать? Мы за городом, на улице холод, верхней одежды нет, в какой стороне дорога не знаем.

— Главное смыться, остальное приложится, — оптимистично заверила я.

Не желая пропитываться моим оптимизмом, Фрося ядовито спросила:

— Остальное приложится? Хотелось бы знать, что и куда?

Я пожала плечами:

— Ну… не знаю.

— Зато знаю я. Приложится к моей хрупкой челюсти огромный кулак когда нас верзилы догонят.

— Да с чего ты взяла, что нас кто-то догонит? — психуя, спросила я и компетентно заверила: — Улепетнуть шанс велик. Собак у них нет. Представить себе не могу, как нас верзилы найдут.

Ефросинья меня просветила:

— По запаху, причем без всяких собак. Видишь сама, какая у меня на опасность реакция. Метки оставлю под каждым кустом.

— Да что же это такое?! — воскликнула я в отчаянии. — Думала, что самое трудное на землю спуститься, тут выясняется, что под вопросом уже можешь ли ты бежать!

— Не все подвластно человеку, — философски заметила Фрося.

Я схватилась за голову и закричала:

— Эх, знала бы, не брала бы тебя с собой!

Подруга откровенно заметила:

— Я шла не охотно.

И свою неохотность мне пояснила:

— Только что голову вымыла, и тут же на нее натянули грязный мешок.

Пришлось согласиться:

— Да, это самое неприятное из всего, что с нами случилось.

Беседа внезапно нарушилась: Фросе вдруг стало не до меня.

— Ой! Ой-ей-ей! — завопила она.

Я ее успокоила:

— Потерпи, скоро мы убежим.

— Нет уж, Соня, — взмолилась она, — беги без меня. Сейчас я мечтаю лишь об одном: чтобы верзилы ключ поскорей отыскали!

Я, заслышав за дверью шаги, поспешила подругу обрадовать:

— И мечта твоя, похоже, сбылась.

 

Глава 13

Оказалось: на третьем этаже туалетов в этом доме не водится — верзилы потащили нас на второй.

Я уже не ругала Фросю, я тоже мечтала: “А вдруг и там обошлись без решеток? Со второго этажа, пожалуй, сигану вниз без всякого шнура”.

Но, увы, сортир нам попался без окон. Выяснив это, я ждать Фросю не захотела — подруга надолго расположилась. Я запросилась назад, в надежде раскрутить на беседу верзил — надо же хоть перед уходом узнать какого черта нас сцапали.

Но мерзавцы обществом моим погнушались, бросили меня на пол, наручниками к батарее прищелкнули и, сказав: “Управитесь — позовете”, — отчалили резаться в карты.

Сижу-грущу в коридоре, одинокая, жду когда Фрося освободится (во всех смыслах), потихоньку ругаю верзил…

Вдруг (о, счастье!) одна из дверей открывается, и на пороге возникает мой любимый Арнольд! Держит в руке пальто и деловито спешит к туалету, слепо не замечая меня, умницу и красавицу!

Тороплюсь партнера обрадовать и подаю с пола голос.

— Занято, — приветливо ему говорю, — там Фрося застряла, моя подруга.

Он (без признаков радости) спрашивает:

— И надолго она там застряла?

Пожимаю плечами:

— Уж не знаю. Когда я ее оставляла, Фрося была вся в делах.

— Плохо.

— Уж как есть, — буркнула я.

В результате Арнольд, покачав головой, задумчиво посмотрел на часы и сделал неприятное для меня заключение:

— Ладно, до главной студии потерплю.

И собрался нахально уйти.

Я взмолилась:

— Какого черта, козел! Любитель капусты! Зря думаешь, что ты мужчина, если двух слабых женщин не можешь спасти!

— Я уже спас вас однажды, — рассердился Арнольд. — До сих пор удивляюсь, что после глупости этой выжил и даже работаю, черти эту работу дери! А виной тому член мой — здесь бог меня не обидел.

Я поразилась:

— При чем здесь ваш член?

— Мой член рекордсмен, — заносчиво сообщил мне Арнольд. — Настоящий гигант!

Пришлось на всякий случай спросить:

— Гигант по размерам?

— И по возможностям. Во всей области у меня у одного такой агрегат. А может и в целом мире. Только поэтому и простил меня батя Якудза.

Я с восторгом его успокоила:

— Раз у вас такой уникальный член (жаль что не видела!), значит Якудза вас и вторично простит.

— Вряд ли, — усомнился Арнольд.

Я привела аргументы, как обычно, неопровержимые:

— А куда же этому гаду деваться, раз он порнухой на жизнь промышляет. Гигантские члены, поди, на дороге запросто не валяются. Поэтому смело нас с Фросей спасайте. Чует сердце мое, на вас теперь не подумают, а я не дура по новой к ним попадаться.

Не заметив энтузиазма на лице Арнольда, я грохотнула наручниками и приказала:

— Отцепите меня!

Партнер посоветовал:

— Не шумите, вас могут услышать.

— А плевать, раз вы, гигант половой, от меня отказались! Жизнь утратила ценность!

Арнольд посмотрел на меня с симпатией да и сжалился.

— Так и быть, кое-что для вас все же сделать могу, — шепнул он.

Я вдохновленно воскликнула:

— Что?

— Могу показать вам свой член, раз вы сожалеете, что его не видали.

От нечеловеческой наглости я потеряла дар речи. Бессовестно пользуясь этим, Арнольд горделиво продолжил:

— Зрелище грандиозное. Кто его знает, как оно там повернется. Может, больше вам не доведется получить такой шанс.

— Какой шанс? — настороженно спросила я.

— Полюбоваться моим гигантом. Хоть напоследок сделаю доброе дело: прямо сейчас вам свой агрегат покажу, раз вы так просите.

И Арнольд, как последняя сволочь, начал ширинку расстегивать.

— Да подавись ты своим стопудовым фаллосом! — прокляла его я.

— Именно этим и иду заниматься, — скорбно посетовал он и, оставив в покое ширинку, зло добавил: — Как мне порнуха, блин, надоела! Ведь рожден для высокого, чистого, а член подложил мне свинью!

Я загадочно и туманно заверила:

— Если спасете меня, все изменится: мы подложим свинью вашему члену.

— Каким образом? — заинтересовался Арнольд.

Пришлось щедро пообещать:

— Я вас несметно обогачу, и член утратит над вами власть, вы же приобретете свободу.

— От члена? — поразился Арнольд.

— Ну да, кажется, этого вы хотели.

Бедняга был потрясен:

— Импотентом я что ли стану?

Вот пойми их, этих мужчин — логики ноль!

— Да нет, — успокоила я Арнольда, — вы останетесь прежним, просто агрегат ваш попадет на биржу труда…

Мысль довести до конца не успела, а мой партнер побелел и дурным голосом возопил:

— Мой член оторвут? Или отрежут?

— Фу-у, не порите горячку. Я образно выразилась. Член мы сохраним, просто он потеряет работу.

— Почему? — паникуя, захотел знать Арнольд.

Вот же тупица!

Я его просветила:

— Да потому, что, обогащенные мною, вы оба заленитесь и утонете в роскоши.

Хотела как лучше, но результата добилась обратного.

— Да зачем мне, мертвому, ваша роскошь? — рявкнул неблагодарный Арнольд и начал меня совестить: — И вообще, как вам не стыдно? Однажды уже вы воспользовались моим незнанием и сбежали. Хотите снова меня на безумство подбить?

Я не стала таиться:

— От мужчин только этого и хочу!

— Так вот этого больше не повторится! — с патетикой воскликнул Арнольд и прозаически удалился.

— Поживем увидим, — бросила я ему вслед.

Не успела с партнером разделаться, как из туалета выползла Фрося и, приникнув плечом к косяку, обессилено мне призналась:

— Сонечка, если дело так и дальше пойдет, до пыток я не доживу.

— Доживешь! — с присущим мне оптимизмом заверила я. — Доживешь, если положишься на меня!

Пока Фрося пыталась постичь смысл моего обещания, я, времени не теряя, завопила верзилам:

— Ведите нас в нашу комнату!

— Ну и наглая баба, — подивился Интеллигентный. — Скоро начнет выселять нас из дома.

Но я поступила лучше — я сама из их дома выселилась. Как только нас с Фросей водворили обратно, я мгновенно взялась за прежнее — благо теперь мне никто не мешал. Первым делом я Господа поблагодарила за подорванное здоровье подруги. Бог дал мне возможность, и я поступила хитро: пользуясь слабостью Фроси, я скрутила ее, шнуром спеленала по рукам и ногам, а в рот кляп вогнала.

Взвалив подругу на плечи, я сказала:

— А ты не врала, ты действительно весишь меньше меня. Вряд ли мне удалось бы себя поднять.

С этими словами я бодро отправила Фросю за окно — нет, не выбросила, а осторожно опустила на шнуре, пользуясь ее полным безмолвием. Что в это время происходило со штанишками Фроси я и подумать боялась. Но даже свинье не до поросят, когда ее смолят, что уж тогда говорить обо мне, талантливой, умной, красивой! Разумеется, мне было не до штанишек подруги.

Как только Фросино тело опустилось на землю, я перекрестилась, задрала подол юбки, им обмотала ладони (французскими кружевами!) и схватилась за шнур.

— Была не была! — воскликнула я да с этими напутствием и съехала вниз: задницей прямо на Фросю.

Та бревном валяется на земле, жалкая, бездыханная. Я кляп не вытащила, но пощечин ей надавала — подруга пришла в себя: лежит, таращит глаза, грязно мычит — ругается.

— Детка, — шепчу, — ты можешь идти?

Пожимает плечами: не знаю.

— А бежать?

Тут и вовсе бедняжка глаза закатила.

— А ведь придется, — воскликнула я, — шанс упускать нельзя. Надо успеть перехватить Арнольда.

Пользуясь тем, что дал бог — проворством — я Фросю от шнура и кляпа освободила и приказала:

— Вперед!

— Куда?

— За партнером!

— За каким?

— За моим!

У Фроси тупость в глазах. Со скоростью сто слов в минуту — женщины это умеют — я рассказала подруге о знакомстве с Арнольдом и получила глупейший вопрос:

— А как ты заставишь его увезти нас отсюда?

Я истину приоткрыла:

— Путем шантажа и угроз!

— Не знала, что ты такая, — ответила Фрося.

Вот она, благодарность!

— Еще и не то про меня узнаешь, — ответила я и, зацепив подругу, помчалась подальше от дома.

Поскольку вокруг было все, кроме партнера, (деревья, сараи, кусты) бежала не молча — проклинала своих похитителей.

— Верзавцы! Мерзилы! — волнуясь, вопила я.

Фрося, наступая на пятки, меня поправляла:

— Мерзавцы! Верзилы!

Но легче нам почему-то не становилось: деревья не расступались, являя машину Арнольда — напротив, природа все гуще кустилась. А тут и Фрося заныла:

— Сонечка, я замерзла! Мы заблудились!

Туманностей не терплю — обожаю конкретику, поэтому и спросила:

— Что предлагаешь?

— Давай в дом вернемся, там хоть тепло, — проблеяла Фрося, поклацивая зубами.

Очень вовремя, кстати, проблеяла: я тоже замерзла, и мои зубы выбивали чечетку. Однако, услышав перлы подруги, я взбесилась и мигом согрелась — меня бросило в жар, так я тонко устроена: глупостей не выношу.

— Ты же сама сказала, что мы заблудились! — рявкнула я. — Так как же мы в дом вернемся?

И вот тут-то Фрося меня удивила.

— Сонечка, ты можешь все, — согревая пальцы дыханием, жалобно пропищала она, — верни поскорей нас обратно, пока я не сдохла от холода.

Лично я чуть не сдохла от гордости — вот как магически действую на людей! Ха! Если бы на людей — хуже: на лучших подруг! За волшебницу меня уже почитают!

А почему бы и нет? Во мне фантастически много и привлекательности, и обаяния! И черт знает чего еще!

Жаль, не все хотят это признавать…

Распираемая важностью, я с сожаленьем воскликнула:

— Эх, был бы здесь мой предыдущий муж! Как досадно, что нет здесь его!

Фрося опешила:

— А что, разве Женька разведчик? Разве нашел бы он дом?

— Никогда! — заверила я. — Он на одно только способен!

— На что?

— Мой предыдущий муж — сверх пилот!

— И на чем он летал?

— Не летал, а пилил! Пилил он меня ужасно, этот чертов пилот! Жаль его рядом нету!

Фрося скептически осведомилась:

— И чем бы он нам помог?

Я с пафосом ей сообщила:

— Ты, порой, чудесно так говоришь, что ему не мешало б послушать. Вот когда бы мой Женька понял какого счастья лишился после развода со мной!

Фрося взбесилась:

— Тьфу на тебя! Тошно смотреть на то, как некоторые обожают себя! Тебе самой не противно так сумасшедше себя любить?

— Да только эта любовь меня и спасает! — воскликнула я. — И тебя, кстати, тоже.

— Хотелось бы знать, каким образом?

— Да не будь я себе так дорога, ты до сих пор у верзил сидела бы в доме!

— А я уже только о том и мечтаю как вернуться обратно! — рявкнула Фрося и, бездумно меня оттолкнув, со всех ног понеслась в адские кущи.

Я понеслась за глупой, за ней — не бросать же подругу в беде. Как она выживает без меня? У нее же нет к себе той беззаветной любви, которая меня из всех бед выручает.

Бегу за Ефросиньей и думаю: “Любви-то нет у нее, но, видимо, есть что-то другое — иначе откуда взялась у девчонки энергия? Ишь как ломится сквозь непроходимые дебри!”

— Фроська! — кричу. — Постой!

Какой там — не слушает. А я уже начала подуставать — сказалась разница в возрасте. Лицом и фигурой мы с подругой почти ровесницы, но природу-то не обманешь: годы не те. Опять же, радикулит прихватил — частенько, сволочь, он стал прихватывать. Причем, в самых не подходящих моментах. И коленная чашечка разболелась.

Повадилась, зараза — коленная чашечка — знаете ли, болеть! Сорок пять лет не болела, а тут на те вам, заболела без всякой причины!

И дыхание сбилось! Я же не просто бегу, я о потерях и приобретениях Фросе подробно докладываю: дыхания нет, сил нет, зато ест радикулит и боль в чашечке появилась.

Короче, я (простите за оксюморон1) бодро взмолилась:

— Остановись! Иначе! Клянусь! Упаду!

Культуру не скроешь. И здесь сказалась моя начитанность: вопила примерно так, как у классика Достоевского стенала жена алкоголика Мармеладова: “Уездили клячу! Надорвалась!”

О том, с чего все началось — об Арнольде и автомобиле его — разумеется, не вспоминаю. Да и что вспоминать — Арнольд к главной студии подъезжает.

“Если не подъехал уже, — с тоской подумала я, — мы с Фроськой рысачим по кущам давно: часа два-три, не меньше. Коленная чашечка не зря разболелась: километров сорок пройду, сразу ныть начинает!”

— Фроська! — кричу. — Пощади!

Оглянулась подруга — сердце не камень, спрашивает:

— Ну что?

Вижу, и сама она уже никакая.

— Калина моя ты красная, — нежно ей говорю.

— С чего это? — удивляется.

— Докрасна раскалилась. Лицо у тебя, как помидор.

Ефросинья схватилась за щеки, охнула:

— Полыхают, горят, — и повалилась на землю.

Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили — упала. Что теперь делать?

И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…

Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.

А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.

Машины не ездят по дебрям и чащам!

Значит рядом дорога!

Я потянула подругу за руку:

— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!

— Мне уже все равно, — ответила Фрося.

Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.

Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!

Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.

 

Глава 14

ПРИЯТНЫЙ СТРАХ

Цветочница тащила его за руку:

— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.

День казался особенно солнечным, радостным. От счастья она порхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…

Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так же быстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часов в неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там же посещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…

Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее, давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность, галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось, всем есть дело лишь до него.

Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я уже поре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственная значительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…

Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.

А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведь мне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, без чванства нести его невозможно.

А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, а я, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своими регалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовой матери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?

И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь по коврам.

А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потому что не корчит из себя сверх кого-то.

А я корчу. Представляю, как я смешон”.

Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку его отпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.

Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отстал ли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.

Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.

Гордая. Она была очень гордая.

Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.

“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”

Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…

Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.

“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.

Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.

Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.

“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.

В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…

Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.

Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.

“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…

Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?

Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.

Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…

Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…

Черт, какой я кретин!”

С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”

Унизительно, если она это слышит!

Он испуганно оглянулся — она далеко.

Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.

Осознавая свою беспомощность, он страшно злился. В конце концов решился и, протолкнувшись к ней, шепнул:

— Какая милая давка.

— На этом маршруте всегда такая, — шепнула она в ответ.

Он смутился:

— Простите.

— За что? — удивилась она.

— Я не сообразил пригласить вас ехать в такси.

Она была уверена, что его потеряла и теперь счастья скрыть не смогла.

— Ну что вы, зачем такси? — радостно рассмеявшись, сказала она. — Мы приехали, выходим сейчас.

И начала быстро продвигаться к двери. Он, не зная, что делать с портфелем, который всем мешал и мешал, неловко двинул за ней.

Когда, наконец, кончился ад, и оба они оказались на тротуаре, он с облегчением выдохнул:

— Уф-фф! Неужели я вышел оттуда живой!

Она озорно улыбнулась:

— А я каждый день подвергаю себя такому вот испытанию.

— Да-а, это невероятно тяжелый труд, ездить городским транспортом. Здесь и массаж, и тренажеры. А куда мы теперь?

— Туда, — она махнула рукой в сторону громадного четырехэтажного здания, расположившегося в переплетении двух улиц.

Мужчина начал припоминать, что там располагалось в годы, когда он был задорным и юным. И припомнил, и удивился:

— Это же…

Она рассмеялась, заразительно, звонко:

— Да-да, это универмаг.

— Вы и универмаг? Вы что, и там работаете?

— Я там живу.

 

Глава 15

Шум терзаемого стартера не обманул. Продравшись сквозь густую растительность, я действительно выползла на дорогу и возблагодарила Всевышнего. На обочине стояла машина с открытым капотом, под капотом копошился мужчина.

“Вот он, спаситель!” — подумала я и, решительно одернув остатки французских кружев, боевито поправила шевелюру.

Натянув на лицо прелестнейшую из богатого арсенала улыбок, звонким голосом двадцатилетней кокетки спросила:

— Поломка?

Из-под капота раздалось:

— Черт возьми, да! Поломка! И не одна!

— И я не одна, — воскликнула я и предложила: — Давайте друг другу поможем. Я машину вам починю, а вы нас с подругой до города довезете.

— Машину почините? Разве вы разбираетесь в этом? — с задумчивым безразличием был мне послан ответ.

Задумчивость относилась к поломке, безразличие — явно ко мне.

Я презрительно хмыкнула:

— Хм, разбираюсь ли я?! Да я просто ас! Если клянетесь, что подбросите нас с подругой до города, то я моментально запущу ваш старый движок! И выйдите наконец из-под капота, сколько там можно торчать!

Он вышел — я поразилась: это был мой любимый Арнольд!

— И еще мне будут морочить голову, что нет на свете судьбы! — торжествуя, воскликнула я. — Вот так встреча! Признаться, не ожидала! То есть, нет, я-то ждала, но Фрося так медленно телепалась, и по всему выходило, что мы не успеем.

— А у меня машина, вот, поломалась, — с виноватой безысходностью развел руками Арнольд, — а то был бы сейчас уже в городе, — с тоскливой мечтательностью добавил он и запнулся.

И с затравленной жадностью взглянул на кусты. Взгляд его мне не понравился — не сбежал бы партнер.

— Да-да-да, — подхватила я резво и продолжила за него, — был бы в городе я и глаза мои вас не видали бы. Все бы так, дорогой, но не судьба! — добавила я от себя и грозно спросила: — Так чиним машину?

Арнольд вздрогнул, скукожился и прошелестел:

— Чиним, чиним.

Я впилась в него глазами:

— А не обманешь? До города довезешь?

Он обреченно махнул рукой:

— Довезу!

И я полезла под капот. И чертыхнулась — а как же, без этого, братцы, нельзя: отечественные машины без чертыханья не едут. А у Арнольда была отечественная машина: под капотом черт голову сломит.

Я не черт, голову не сломила, но поломала изрядно, в результате спросив:

— Двигатель, перед тем, как заглохнуть, чихал?

— Он у меня все время чихает, — удрученно ответил Арнольд.

— И плохо тянул?

— Он у меня никогда не тянет.

— Та-ак! — сделала вывод я и уверенно заявила:

— Тогда это трамблер!

— Трам — что? — изумился Арнольд.

— Не по твоей это части, мозги задаром не напрягай, а то импотенция ненароком приключится, — ответила я и подумала:

“Да-а, плохо кормит порнуха, а я за малым профессию не поменяла. Даже на приличный автомобиль партнер не наскреб, и это с гигантским фаллосом. Как же живут те порно-актеры, у которых писюн рядового колибра? Даже страшно подумать”.

Жалко мне стало Арнольда — трудится, члена не покладая, а результатов ноль. Я нежно его успокоила:

— Ничего, сейчас поедет рухлядь твоя. Ключ на семнадцать давай.

Отпустив гайку трамблера, я решительно повернула его ровно на пять градусов (не удивляйтесь, вот она, я!), затянула гайку обратно и гордо скомандовала:

— Пробуй!

Арнольда попробовал — машина завелась с пол-оборота. Я приказала:

— А теперь вместо расплаты отправляйся в кусты!

Он испугался:

— Зачем? Можно и здесь.

Пришлось поразиться:

— Что ты за эгоист? Только и думаешь о себе, а я не такая. У меня подруга в кустах.

— Ах, вот оно что, — прозрел Арнольд и покорно потопал в кусты, расстегивая ширинку.

Я шла рядом, его поучая:

— Болван, одно у тебя на уме! Нельзя же мыслить так плоско! Подругу надо в машину нести, а не то, что ты членом своим подумал.

Арнольд оказался лентяем. Узнав, что работать ему не придется, он повеселел, как пушинку Фросю мою подхватил, и, словно нож в масло, вошел в непролазные дебри. Я конвоем шагала за ним, поражаясь честности порно-актера. Другой бы бросил меня, обманул — не помню, правду, у кого это получалось.

Бережно уложив мою Фросю на задние кресла, Арнольд сел за руль — я пристроилась рядом и приказала:

— Трогай, давай!

Он, как истинно русский в минуты опасности, матюкнулся, перекрестился, зажмурился, словно собрался в бездну сигать, обреченно воскликнул: “Ну, я попал! Якудза меня убьет!” и, тронув с места машину, бодро врубил “Русское радио”.

В салон ворвалась Пугачева-старушка и запела: “Я такая молодая! Я такая не худая!” — в общем, нахваливала себя, как это принято в наше время. Поражаюсь, чем Фрося моя недовольна — видит же, все так делают.

От звуков музыки Арнольд повеселел и придавил на газ.

— Зря вы дергать заладились, — бросил он мне, заводно притопывая свободной ногой и тряся головой в ритме песни. — Никто вас пытать там не собирался.

Я не поверила:

— Ты мне наговоришь, лишь бы не рисковать.

— Правда, — заверил Арнольд. — Слишком хорошо я знаю Якудзу. Представить себе не могу, что заставило этого зверя с пытками мешкать. Если решил он кого убить или пытать, так сразу же и приступит, прямо на месте, а вас он в покое оставил и отправился по делам. Я сам слышал как он Валету сказал: “Вернусь к вечеру”. О чем это говорит?

— О чем? — озадачилась я.

— О том, что в плане у него одно: вас задержать. Этот план он и выполняет.

— Ага, сначала задержит, потом пришьет!

— Говорю же, — рассердился Арнольд, — давно бы пришил, если это целью имел. У Якудзы явно другие цели. Я сам слышал, как он “быкам” своим повелел: “Смотрите мне, чтобы обе бабы были целые и живые: без единой царапинки”.

Я искусственно поразилась:

— Да ну! Трогательная забота! Может, прикажешь вернуться и расцеловать благодетеля нашего, Боречку Вырвиглаз, зверя-Якудзу?

— Вольному воля, — пожал плечами Арнольд, — но мне сдается, что вас в скором времени домой возвращать собирались без шуму и пыли.

— А мне сдается, что бандиты даже толком не знают кого прихватили. Вдруг, когда это выяснят, откроется им и другое: что мы вовсе не те, за кого нас принимают. Тогда “быки” нас пришьют как неугодных свидетелей. Пришьют, а беречь от царапин будут кого-то другого, ну, да нам с Фросей это уже без разницы.

Арнольд покачал головой:

— Они правильно вас схватили. Здесь стопудово уверен. Другой вопрос, что одна из вас лишняя. Это Якудзу слегка озаботило. Как я понял, он поехал к высшему руководству выяснять куда девать лишнюю: отправить домой или за компанию подержать с той, которая нужная.

Я нервно осведомилась:

— А лишняя кто? Терпеть не могу быть лишней! Я всем нужная!

Арнольд меня успокоил:

— Похоже, вы им и нужная, а лишняя — ваша подруга.

Теперь меня озаботил вопрос: чего хочет Якудза?

Поэтому я спросила:

— А чем ваш друг занимается?

— Вы о ком? — удивился Арнольд.

— О Якудзе, о ком же еще, ведь он же меня похитил, чертов Борис Вырвиглаз.

— Якудза совсем мне не друг. Он дружит с большими людьми, я для него мелкая сошка. Меня он не видит в упор.

Я отмахнулась:

— Пусть так, чем он занимается?

— Всем. Секс-индустрию тут развернул: порно и проститутки. Клубы-рестораны под ним. Там же и казино. Сейчас вот организовывает производство сакэ. Завод еще только закладывают, а он уж губернию сакэ наводнил. Пьяные здесь даже куры. Короче, Якудза у нас ко всему имеет прямейшее отношение.

“Но какое отношение он имеет ко мне?” — подумала я и с любезной улыбкой спросила:

— А литературу любит ваш вездесущий Якудза — Борис Вырвиглаз?

— Вот это вряд ли, — пожал плечами Арнольд. — Знаю, что Якудза умеет писать, а вот читающим его никогда не видал. Мне кажется, он писак презирает.

Улыбки у меня как не бывало. После такого высказывания сразу расхотелось признаваться в своей знаменитости.

“Ничего, — успокоила я себя, — скоро мы с Фросей доберемся домой, прихватим мой чемодан крокодилий и в Москву сквозанем, подальше от всех грехов”.

— Да-а, жалко, что так получилось, — горестно вдруг вздохнул мой Арнольд.

Я мигом насторожилась:

— Что вас печалит?

Он признался:

— Да все. И баба ты, видно, хорошая, и подруга твоя еще молода, и капустка моя уродилась.

Я поразилась: “Что у него в голове?” — и спросила:

— К чему этот разброс: я, баба, подруга, капустка? Не пойму, куда вы, право, и клоните.

— Да туда и клоню, что всем нам теперь каюк: Якудза мне не простит, что я вам сдернуть помог.

— Что, и гигантский член вам не поможет? — довольно-таки равнодушно спросила я, какое мне дело до порно-огородника Арнольда.

Он страдальчески как-то завыл и сообщил:

— Когда Якудза наш разъярится, он забывает про все, даже про член. А вас он теперь просто в асфальт закатает. После того, как до смерти замучает.

— Но он же о нас обещал заботиться, — настороженно напомнила я. — Сами ж сказали, что Якудза “быкам” приказал, чтобы мы в абсолютно живом состоянии были. И без единой царапины.

— Это так, — согласился Арнольд, — но уж очень Якудза побегов не может терпеть. Тут в прошлом году один сумасшедший пытался бежать, до сих пор содрогаюсь, когда случай тот вспоминаю.

Он взглянул на меня и, озабоченно покивав головой, заключил:

— Не будем о страшном.

— Нет уж, — воскликнула я, — вы мне, пожалуйста, поподробней о случае том расскажите.

— Хозяин барин, — нехотя согласился Арнольд. — Чувак тот оказался дурным, вот и дернул. И взяли-то его из-за сущей мелочи. Якудза и свирепствовать не собирался: так, утюгом слегка засранца погладили бы, да паяльничком, может, пару раз к заднице приложились бы. И все, отпустили б домой, должок получив. Чувак же, дурак, сбежал.

Вспомнив свой, настораживающе благополучный побег, я спросила:

— Плоховато жертв своих “быки” охраняют, слишком часто от них бегут.

— Не часто, — расстроил меня Арнольд. — Вы — второй случай. А то, что плохо “быки” охраняют, так стараться им нет резона. Куда от Якудзы сбежишь?

— Россия страна большая.

— Ага, а у Якудзы везде свои люди. Якудза найдет и в могиле, об этом знает любой дурак. Бесполезно бежать.

Я проглотила ком, застрявший в ставшем вдруг узким горле, и, облизав нервно губы, спросила:

— И что было с тем чуваком, который сбежал?

— Ну, ясное дело, Якудза его поймал и так долго пытал, что весь город за беднягу просил: “Пожалей ты его, горемычного, убей сразу, не мучай!”.

— И что Якудза, послушал, убил? — холодея, спросила я.

Арнольд с непередаваемой болью потряс головой и сообщил:

— Не-а, зверь, не убил! Так и замучил!

Я в панике оглянулась на Фросю (боже, как молода!) и призналась:

— Мы первым же рейсом отбудем в Москву.

— Не поможет, — отмахнулся Арнольд. — Тот, замученный, как только удрал, тоже так сделал, но Якудза нашел его и в Москве.

— И что?!

— На колени поставил и спокойно сказал: “Теперь, братишка, тебе хана: так тебя проучу, чтобы другим неповадно было”.

“Неужели меня имел Якудза ввиду?” — ужасаясь, подумала я и закричала:

— Проучил?!

Арнольда вдруг передернуло:

— Проучил. Как мучился, горемычный! — ударился в воспоминания он. — Как сильно мучился! Узники концлагеря — отдыхают!

У меня неожиданно обнаружилась дрожь в коленях.

“Вот так не повезло! — зашевелила я в панике имеющимися (ПОКА!!!) мозгами. — Если Якудза какого-то затрапезного чувака так быстро нашел, то меня, умницу и красавицу, да еще знаменитость, и подавно найдет. Мои же фанаты ему и подскажут где надо искать. Мои же подруги меня и сдадут ненароком, а подруг у меня четверть Москвы”.

— Почему же вы раньше мне не сказали, что дела обстоят для нас с Фросей столь неблагоприятно? — обиделась я. — Почему не уберегли от оплошности?

— Разве вас можно от чего-нибудь уберечь? — посетовал несчастный Арнольд.

Пришлось согласиться — нельзя. До чрезвычайности я бываю порой неуправляемая.

Ладно — я! А он-то! — Тоже хорош! Зачем на побег нас подбил? Не попадись мне в злую минуту этот подлый партнер, сидела бы я на третьем своем этаже и в ус бы не дула — так там хорошо! Сумеречно! Спокойно! Тепло!

Я накинулась на Арнольда:

— Но вы-то зачем ввязались? Зачем нас в город везете? Вам бы разумней было от нас сбежать. Оставили бы нас на дороге в безвыходном положении, все и было бы тип-топ и у вас, и у нас. Вы к капустке своей в огород вернулись бы, а мы с Фросей, по дебрям досыта нагонявшись, полезли б обратно в дом, под бочок к добрым верзилам. Эх, какой вы дурак!

— В том-то и дело, что слишком умный, — посетовал подлый Арнольд. — Глянув на вас, сразу понял: дамочка еще та, вломит по полной программе.

Ну как тут не поразиться?

Я поразилась:

— Вломлю? Да с чего вы, несчастный, взяли?

— С жизненного опыта. С первого взгляда на вас был уверен, что вы бессовестно убедите Якудзу, будто я помог вам смыться вторично. Сознательно теперь уж помог, не по ошибке, как в первый раз.

Я усомнилась:

— Так Якудза меня и послушает.

— Послушает, ему все равно. Якудза сильно разбираться не станет, не в его это правилах. Нет, как ни крути, а выбора не было у меня, — удручился Арнольд. — А так хоть лишний часок поживу.

“Но какою ценой! Ведь ему за предательство больше нашего от Якудзы достанется, осиротеет его капустка”, — зашлась от жалости я — добрая женщина, да и воскликнула:

— А ну, поворачивай быстро оглобли!

— Что?

— Поворачивай, может, еще не обнаружили верзилы наш дурацкий побег. Может, еще успеем залезть обратно в окно.

Арнольд грустно покачал головой:

— Не успеете.

— А вот и посмотрим! Давай, поворачивай!

— А что теперь поворачивать? Куда вы теперь успеете? Уж лучше поехали прятаться, хоть денек-другой, бог даст, поживем. А то, может, лучше нам отравиться? Вы как?

Я взбесилась:

— Да вы что? В своем вы уме?! Зачем мне травиться в полном расцвете лет?

Арнольд с оскорбительным скептицизмом на меня посмотрел и промямлил:

— Насчет расцвета вы погорячились, а отравиться нам не помешает.

— Да с чего я вдруг стану травиться!

— Со мной за компанию, — ответил Арнольд. — Оно как-то надежней, организовать смерть себе самому. Надежней и безопасней. Якудза так изощренно умеет пытать!

— Что за панические настроения? — воскликнула я. — Поворачивай быстро назад!

— Какой смысл? Подруга ваша лежит, вон, без чувств. Вы-то в окно, может, сгоряча и залезете, а ее как туда затащить?

Я Арнольда обрадовала:

— Фрося моя не без чувств. Спит она, уморилась, по дебрям набегавшись, силы молодые свои восстанавливает. Как раз к тому времени, как мы обратно вернемся, она окончательно силы свои восстановит да с ними и полезет на третий этаж.

— Вы уверены? Точно полезет? Боюсь, хуже не вышло бы.

Я заявила, больше рассчитывая на себя, чем на Фросины силы:

— Уверена! Полезет как миленькая! Если, конечно, еще успеем, если верзилы нас не хватились…

— Успеете! — радостно заверил Арнольд. — Если подруга здорова, значит успеете. Когда я уходил, “быки” только-только пулечку расчертили и замахнулись на классику. Игра бесконечная, так что режутся в карты, что те фраера, не управятся до прихода Якудзы.

С этими словами он повернул на сто восемьдесят градусов, а я закричала:

— Ура-а! На мины! Вперед!

Арнольд вздохнул с облегчение:

— Слава богу, есть у вас ум, возвращаемся.

 

Глава 16

Месяцем раньше. Япония. Провинция Акито. Резиденция уважаемого в стране якудзы (одного из шести повелителей японской мафиозной организации) господина Судзуки Хаято, известного больше под именем Тацу — Великий Дракон.

Осень осмелилась “предать огню” дворец Тацу — Великого Дракона, — всевластного господина Судзуки Хаято. Бесстрашно подступив огнем кленов к усадьбе, осень ворвалась в сад пламенем низких японских рябин, зажгла кусты бузины, разбросала охру вишен по камню террас, обдала багрянцем ольху, устремленную к ажурным пагодам дворца господина Судзуки.

Величественно парил прекрасный черно?белый дворец — точная копия Замка Окаяма — над пламенеющей лесной стихией провинции. Дорога, словно стрела на излете, бессильно роняла себя с крутых сопок к дубовым резным воротам — за ними мерно и чинно текла жизнь шестого Тацу Большого Совета Якудзы — повелителя восьми кланов Вселенной, властителя судеб, великого господина Судзуки Хаято.

Юдзан торопился: путешествие из России оказалось тяжелым и длинным, но нельзя опаздывать к Тацу. Стремительный джип соскользнул с асфальта, обузданный неистовым Юдзаном, недовольно заскрипел тормозами и покорно зашуршал колесами по гравию двора, почтительно вкатываясь в ворота замка.

Чуть осклабив жемчужные зубы на свирепом азиатском лице, красавец Юдзан, поигрывая мускулами, стиснул руль обнаженной рукой — изумрудный дракон ( татуировка, символ уважаемого клана могущественной Якудзы) ожил на коже, задвигался, казалось, взмоет и двинется на врага.

Бегло взглянув на часы, Юдзан с радостным облегчением отметил:

— Успел.

Одно опоздание к Тацу — и мизинец с левой руки долой!

Легко выскользнув из машины, Юдзан резким движением задрал подбородок, рисуясь перед охраной. Широким шагом двинулся к резиденции шефа: неистовый, злой, строптивый — шел, играя стальными мышцами, катил глазами “железную бочку”.

“Железная бочка” — древний прием самурая — незримая, но очевидная, хоть и созданная волей воображения. Несуществующий, но грозный и разящий каток — гремит, раздвигает пространство, повергая в ужас противника.

Юдзан овладел приемом блестяще, — он шел один, но казалось, армия наступает…

— Эй, парень! — раздался насмешливый оклик. — Можно спросить, на кого бочку катишь? На самого Дракона?

Юдзан вздрогнул, испепелил глазами снобов-охранников и решительно пресек их насмешки — дал достойный ответ:

— Многоуважаемый Судзуки Хаято, Великий Дракон, всем нам отец. Он строг, но в нем одном справедливости мера содержится.

— Ладно уж, проходи, — не смея возражать очевидному, кивнул начальник охраны.

Красавец Юдзан нес важные вести и надеялся, что Тацу примет его без промедления, отложив все дела. Но, вопреки чаяниям, аудиенция отложилась. Секретарь Тацу, строгий господин Ямасита, велел ждать, указав гонцу на место за ширмой, украшенной прекрасным рисунком по шелку.

Лишь опустившись на циновку, Юдзан понял как он устал. За плечами остались сотни километров удручающего бездорожья российского Дальнего Востока, где даже его мощный джип ежесекундно рисковал увязнуть без надежды на помощь. Затем была переправа на морском пароме, затем гонка по Японии и вот… Глаза Юдзана смыкались, голова клонилась все ниже и ниже…

Тацу — Великому Дракону — недавно исполнилось сорок семь лет. Долгий путь борьбы на опасном пути воина Якудзы (от простого “солдата” до “маршала”) сделал из Тацу философа, склонного к консервативным взглядам на жизнь и государственные проблемы. Войдя в пору зрелой мудрости, Тацу вдруг осознал: истина в вине!

И… все свои капиталы, все средства кланов, которыми он управлял стальной рукой, Тацу направил на производство, популяризацию и рекламу сакэ. Тацу не смущало, что в Японии имелось уже более трех тысяч официальных производителей рисового вина. Великий Дракон свою миссию видел в том, чтобы распространить сакэ, как традицию, по Вселенной.

И начать он решил с России — весьма ошибочно, стоит отметить. Не учел Тацу как беззаветно и преданно россияне чтут традиции собственных предков — пьют все, что горит, но, придирчиво взирая на градусы, а в сакэ их, против обычаев, мало.

Непростительно мало!

Но Великий Дракон об этом не знал и мечтал с прямодушием мафиози: “Для начала — контрабанда, а затем и легальное производство наладим. Когда же русские дикари пристрастятся к сакэ, наступит время посеять в их варварских душах зерна традиций. Ибо сакэ — это прежде всего традиции. А традиции — это нравственность. Нравственность же основа государственного порядка, основа семейного благополучия. Основа основ!”

“Дикари” же о планах Дракона не знали. Имея свои традиции, о японских они дерзко не помышляли. Отсюда возникала коллизия: Великого Тацу уже в самом начале пути ожидали “сюрпризы” размаха такого бескрайнего, как и сама Россия.

Но Великий Дракон (к его же спокойствию) об этом пока не ведал. В безмятежном ожидании вестей из России Тацу писал письмо госпоже своего сердца. Время от времени отрываясь от серьезнейшего занятия, он с умилением поглядывал на портрет рыжеволосой дамы славянской наружности, в небрежной позе расположившейся на обложке собственной книги, совсем не случайно лежащей на письменном столе Тацу Судзуки.

“Вот она какая, многоуважаемая моя Мархалева Софья Адамовна, — с легкой грустинкой подумывал Великий Дракон. — Интересно, чем сейчас занимается эта божественная женщина? Наверняка чем-то полезным и очень высоким!”

И, как всегда, не ошибался Великий Дракон: Софья Адамовна Мархалева в тот самый момент действительно занималась весьма полезным и очень высоким: семиэтажно крыла свою свекровь, мать мужа Роберта, вредную и строптивую!

Не в силах такого представить, Тацу печально вздыхал и возвращался к письму, но вскоре снова смотрел на портрет своей госпожи, размышляя: “Как разнообразен, как многогранен ее талант. На ком же она его отточила?”

Ясно на ком — все на той же свекрови!

Но и об этом Тацу не знал, а потому размышлял безмятежно: “Ее книги, исполненные глубочайшего философского смысла — настоящие произведения искусства. Ее творения прекрасны, как строки несравненной Сэй Сёнагон (автор сборника эссе “Записки у изголовья”, литературного шедевра, 12 века). Даже осмелюсь сказать, что еще более прекрасны.

А мысли сходны с моими. Госпожа Мархалева, так же, как я, недовольна нравами, царящими там, в России. Нравы те, судя по мастерским романам великой и любимой моей писательницы, нуждаются в исправлении. Я же знаю, что для этой цели нет ничего лучше сакэ…”

Великий Дракон бросил взгляд за окно — там “полыхал”, “зажженный” осенью, Бархат Амурский, красивейшее растение, обожаемое господином Судзуки. Из стволов Амурского Бархата издавна делались пробки для вина сакэ. Поэтому Бархата было в усадьбе особенно много — не для производственных нужд, а для услаждения глаз.

Господин Судзуки — Великий Тацу — вздохнул и горестно посмотрел на письмо. Мысли о прекрасной и недоступной госпоже Мархалевой заставили руку дрогнуть, и черта под иероглифом “до” получилась вялой, незавершенной.

“Придется снова переписать”, — удрученно подумал Тацу.

Он отложил письмо и тряхнул колокольчиком — на пороге кабинета возник секретарь, склонившийся в подобострастном поклоне.

— Переводчика! — не отрывая глаз от испорченного письма, приказал господин Судзуки.

— Слушаюсь, господин, — тихо ответил секретарь и растворился за дверью.

В ожидании переводчика господин Судзуки принялся переписывать собственное письмо к Мархалевой Софье Адамовне. Великий Тацу не был чужд искусства каллиграфии и потому, сосредоточившись, макнул кисточку в тушенницу и вывел на чистом листе рисовой, изготовленной вручную бумаги, первый иероглиф. Придирчиво оценил его и остался доволен.

“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна…” — тщательно выписал Тацу, и дело пошло.

Вскоре он так увлекся творчеством над письмом, что не заметил как в кабинет несколько раз попытался войти секретарь, не решающийся беспокоить грозного шефа. В приемной же, на циновках, подремывал и Юдзан, проделавший долгий путь из России, и переводчик-очкарик, скучая, сидел, срочно вызванный по велению господина Судзуки — Тацу забыл про весь белый свет. Так постоянно бывало, когда сердце его обращалось к госпоже Мархалевой.

Наконец, Великий Дракон закончил труды и облегченно вздохнул.

Письмо получилось: содержание учтиво и конструктивно, а формой мог бы полюбоваться и опытный каллиграф, и даже поэт.

Господин Судзуки еще раз перечитал письмо:

“Многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна!

Спешу принести Вам самые искренние поздравления в связи с выходом в свет Вашей новой замечательной книги с изящным названием: “Раз свистнул на горе себе”. Стремясь быть объективным, не могу не заметить, что мастерство Вашего пера было и остается непревзойденным. Переводить и перечитывать Ваше творение — великая радость и удовольствие — может быть сравнимо лишь с чтением Накура?но?соси.

В Вашем поистине гениальном труде с присущим Вам мастерством отражены нравы российской организованной преступности, которые не могут вызвать у меня одобрения. Слишком много у вас непорядка и виною тому отсутствие полезных традиций. И дело это вполне поправимое. Достаточно лишь того, чтобы ваши братки начали употреблять сакэ (в нерабочее время!) А сакэ моя родина (из любви к вашей стране) готова предоставить и в изобилии, и по сходной цене.

Наше сакэ привнесет благость в души ваших братков, и группировки России приобретут благонравие японской Якудзы!”

В кабинет опять попытался войти секретарь, но, оставшийся незамеченным, с поклоном пятясь, на цыпочках удалился.

— Занят пока господин, — шепнул он встрепенувшемуся в надежде очкарику-переводчику.

Великий Дракон был не просто занят, он был всепоглощен своею богиней, потому что принялся перечитывать ту часть письма, которую посвятил литературному творчеству Мархалевой.

“Уже имел честь уведомить Вас, многоуважаемая госпожа Мархалева, что в течение последних двух лет занимаюсь переводом на японский язык вашего криминального шедевра “Зимовье жареных раков”. Однако в процессе перевода возникли сомнения в правильности применения некоторых терминов из области просторечия. К примеру сказать: ваше изящное выражение “опустить ниже плинтуса” вызвало жаркие споры у наших специалистов. Одни склоняются к мнению, что это прием борьбы самбо, другие же утверждают, что “опустить ниже плинтуса” — идиома, говорящая о том, что героя отправили в лифте на нижний этаж. Лично я склоняюсь к мнению, что “опустить ниже плинтуса” — означает проявление качеств незаурядных и говорит о способности добиться невыполнимого. В таком случае с гордостью вам сообщаю, что и меня “жизнь опустила ниже плинтуса” — я достиг в нашей уважаемой организации высшего сана Тацу, что в переводе на русский звучит как Дракон.

Буду очень признателен вам, божественная Мархалева Софья Адамовна, если окажете нам неоценимую помощь и проясните вопрос. То же касается и выражений…”

Господин Судзуки еще раз пробежался глазами по перечню “выражений”, нуждающихся в пояснениях, убедился, что ничего не упустил и перешел к заключительной части письма.

«… Я просил бы у Вас, многоуважаемая Мархалева Софья Адамовна, разрешения послать вашему издателю в честь выхода в свет Вашего нового литературного шедевра, бочонок наилучшего сакэ. Знаю, что в вашей прекрасной стране сакэ еще не столь популярно как нам хотелось бы и потому спешу сообщить, что такой подарок в Японии традиционно считается официальным, а потому бесчестья не будет: ваш многоуважаемый издатель может не беспокоиться о том, что подношение кто-либо расценит, как взятку. Кроме того я нижайше прошу Вас, многоуважаемая и достопочтенная Мархалева Софья Адамовна, принять от меня весьма скромный дар, символизирующий наше согласие в сотрудничестве и, смею надеяться, нечто большее — имею ввиду нашу дружбу.

С глубочайшим уважением, всегда преданный ваш слуга

Судзуки Хаято

(для Вас, просто Тацу).

Улыбаясь блаженно и мечтательно Великий Тацу вновь тряхнул колокольчиком, стараясь придать лицу выражение бесстрастной озабоченности.

— Переводчика! — приказал он мгновенно появившемуся секретарю.

И красавец Юдзан, не веря своим глазам, увидел как какой-то очкарик входит в кабинет Великого Тацу раньше него, гонца из России — страны, где у якудзы великие начинания!

И масса других важных дел.

 

Глава 17

Арнольд оказался парнем толковым, к самому дому машину свою подкатил. Я даже струхнула:

— Не слишком ли вы расхрабрились?

Он ухмыльнулся:

— А чем я рискую? Подъехал с той стороны, на которую мало кто забредает. К тому же, сам-то я не в бегах. И “быки” мне доверяют, никогда не суют носов в мой драндулет. Да и не до нас им теперь. Как собаки режутся в “преф”.

Я огляделась: и правда пустынно.

— Что-то очень уж подрасслабились ваши “быки”, — говорю я Арнольду. — Хоть бы охрану какую выставили за ради прикола.

Он отвечает:

— Зачем? Кого им опасаться? Их самих здесь боятся все, даже “менты”.

— Эх, занесла же меня нелегкая, — тяжко вздохнула я и полезла вон из машины.

Арнольд разбудил Ефросинью и быстренько ей объяснил наши планы на будущее. Подруга пришла в ужас и попыталась немедленно снова заснуть, но мы ей не дали. Подтащили к шнуру и приказали:

— Вперед!

Фрося нервно спросила:

— Куда?

Я с пафосом изрекла:

— К вершинам спасения!

— Куда-а?!

От пафоса моего в глазах у бедняги отразился такой запредельный ужас, что я не лишним сочла прозаически ей пояснить:

— Лезь обратно, на третий этаж.

— Я не скалолазка, — попятилась Фрося и без всяких причин рассердилась: — Мархалева, послушай, не приставай! Бесполезно! Нет той силы, которая затащит меня туда!

— Ошибаешься, есть, — заверила я, глазами указывая на своего партнера Арнольда.

Ефросинья дернулась и попыталась бежать. Пришлось нам с партнером глупую девку крутить и вязать. И кляп ей в рот, разумеется, тоже пришлось пристраивать. Усердно работая, я приговаривала:

— Что за вздор, возвращаться не хочет она. Не об этом ли ты мечтала пока мы бегали по лесам? Сама же ныла, что в доме тепло, а теперь лезть не хочешь?

Думаю, Фрося имела что мне ответить, но молчала как рыба об лед, опять же благодаря вовремя вставленному кляпу.

Кляп Ефросинье был очень к лицу. Так это было мило и мне приятно, что даже мысленно и философски отметила, не отрываясь от дел: “Хороший кляп — залог женской дружбы. С Тамаркой моей неплохо бы эту находку практикануть. Вот у кого рот круглосуточно не закрывается, вот куда просится кляп”.

Но хватит мечтать — вернемся под дом. Когда Ефросинья была обезврежена, закапризничал мой Арнольд.

— Чепуха, — сказал он, — так у нас ничего не получится. Связать мы ее связали, а как поднимем?

Ну мужики! Абсолютно безрукие!

Пришлось ему объяснять:

— Я одна ее вниз опустила, так неужели не поднимем вдвоем? Поднимать, по-моему, легче.

— Ошибаетесь, — рявкнул Арнольд.

Да-а, мужик есть мужик! Любое пустяковое дело вмиг окажется невыполнимым, если за него возьмется этот природы царь!

— Ваши предложения? — с присущим мне лаконизмом спросила я.

— Вы полезете первой и поднимете куль.

— Какой куль?

— Вашу подругу.

Ну, что я вам говорила! Так и вышло: оказалось, все делать должна одна я!

Что ж, вежливо согласилась:

— Хрен с вами, полезу.

Сообщение Арнольда порадовало, причем во всех аспектах моей философской мысли: и в том, — что наверх полезу, и в том, — что хрен с ним.

Я, поплевав на ладони, бодро взялась за шнур и попыталась сделать пару шагов по стене — звон раздался ужасный: на первом этаже вылетело стекло.

До сих пор удивляюсь, как “быки” не услышали.

А Арнольду удивляться некогда было, он хватался за голову и шепотом мне вопил:

— Что вы наделали?

Оправдываться не в моих правилах, но ему объяснила, раз попался такой бестолковый:

— Я тут ни при чем. Вы сами когда-нибудь пробовали лезть на стену на каблуках десяти сантиметров?

— Так снимите их, — разъярился Арнольд.

— Невозможно. Теперь их только с мозолями можно снять, а мозоли намертво прилипли к ногам. И вообще, что такое? Я настоящая женщина! Неужели вы думаете, что я добровольно сниму свои каблуки ради какой-то паршивой стены, если я их и в дебрях лесов не снимала?

— Не ради стены, а ради свободы! — с патетикой воскликнул Арнольд.

Вот что не идет ужасно этому деятелю порнухи, так высокий и выспренний стиль. С презрением глядя в его бессовестные глаза, я спросила:

— Лезть на стену ради свободы? Какой свободы? Может, хотите сказать, я должна постараться, чтобы свободно попасть в заточение?

Снова взбесился — ну мужики!

Агрессоры! И тупицы!

— Какая разница! — мне вопит. — Нет времени пререкаться! Не кочевряжьтесь! Немедленно полезайте наверх!

— Тише, — спокойно ему говорю. — Нас могут услышать.

А он еще громче:

— У меня из-за вас съемка накрылась!

Тут и мои нервы не выдержали.

— Что там съемка? Накрылась вся моя жизнь! — взвизгнула я и, вспомнив о переводчике, слезно добавила: — Если бы только жизнь, похлеще того, карьера. Моему переводчику, господину Судзуки я солгала! Сегодня днем должна была ему позвонить, а вы, с вашими похищениями, поломали все мои планы.

— Я тут при чем? — удивился Арнольд.

Но мне уже было не до него, меня уже осенило!

— А что мне мешает прямо сейчас ему позвонить? — воскликнула я.

— Кому и куда?!

— В Японию, моему переводчику, господину Судзуки!

В поисках телефона я бросилась хаотически рыскать по карманам костюма — французского! Нового! Нечеловечески дорогого! Загубленного в дебрях провинции!

— Куда же он подевался? — бубнила я, имея ввиду телефон, костюм был частично на месте. Правда, основная часть кружев на ветках осталась, метров пять, не меньше смотала с себя.

— Что вы делаете? — опешил Арнольд.

— Ищу телефон, разве не видно.

— Зачем?

— Буду срочно звонить переводчику, господину Судзуки.

Арнольд ужаснулся — какой впечатлительный:

— С ума вы сошли! Нашли время звонить! На третий этаж полезайте и звоните там хоть Судзуки, хоть Мицубиси, мне все равно!

— Ха! Полезайте! На третий этаж? Я что, скалолазка? Нет уж, лучше переводом займусь.

— Ну что мне, и вас что ли связывать? — с отчаянием спросил бедный Арнольд.

— А что, мысль неплохая, — порадовалась я. — Свяжите меня, кляп вставьте в рот и спокойненько уезжайте. Только прикройте нас с Фросей каким-нибудь одеялом, а то холодновато уже.

— И что это будет?

— А ничего. Если бандиты нас около дома найдут, связанных и безмолвных, то сразу поймут, что мы не виновны, что это совсем не побег, а новое похищение. На этот раз неудачное.

Арнольд растерялся: было видно, что умная мысль вызвала в нем массу противоречий. С одной стороны, ему очень хотелось поскорей от обузы избавиться, но с другой стороны, ему было боязно снова идти на поводу у меня, штучки, как он ядовито выразился, еще той.

В связи с этим он озабоченно осведомился:

— А что вы им скажете, когда вас найдут?

Я закатила глаза:

— Что может сказать человек, пролежавший всю ночь на земле связанный да еще и с кляпом во рту? На все их вопросы я буду глупо крутить головой и отвечать: “Ихь бин не понимайт! Ихь бин балной!”

Арнольд не поверил:

— Ага, будете вы крутить, только не головой, а Якудзой и мной. Батяне сразу и скажете, что я вас связал да сбросил с третьего этажа.

— И что ж тут плохого? — наивно полюбопытствовала я.

— Нет, ничего! — ни с того ни с сего взбесился Арнольд. — На этот раз Якудза убивать меня даже не станет. Просто пристроит в дурдом. Черт с вами! Так и быть! На третий этаж сам полезу!

— Вот это мужской поступок, — одобрила я.

Сказано сделано: я осталась внизу любоваться ловкостью и спортивной сноровкой партнера, а он полез наверх демонстрировать все это мне. Когда аттракцион на стене был закончен, и Арнольд оказался в заветном окне, я решила над ним подшутить.

— Вы уже в нашей комнате? — осведомилась я.

С наивной радостью он мне ответил:

— Да! Да!

— Вот там и оставайтесь, а я пошла за “быками”. То-то они удивятся, обнаружив в комнате вас вместо нас с Фросей.

— Так и знал! — взвыл Арнольд. — Так и знал, что вы подлая баба!

Пришлось напомнить ему:

— Еще недавно вы знали, что я баба совсем неплохая, ну да фиг с вами, не убивайтесь, лучше подругу тащите наверх.

— Цепляйте ее! — ликуя воскликнул Арнольд.

Фрося задергалась и закатила глаза — я же порадовалась: “Как вовремя мы вставили кляп этой трусихе — визгом своим всех бандитов на ноги подняла бы она, даже “преф” не помог бы”.

Привязав покрепче Ефросинью к шнуру, я предусмотрительно отошла подальше.

“Вдруг сорвется и упадет да ненароком заденет лицо”, — подумалось мне.

После мысли такой я отошла еще дальше и принялась за нелегкое дело: Арнольда на истинный путь наставлять.

— Давай, поднимай, — ему говорю, — выше, чуть дальше, чуть медленней, еще немного осталось, еще и еще! О, хорошо!

И мысленно констатирую: “Слышал бы кто, черт-те что о нас с безвредным Арнольдом подумал бы”.

А сама продолжаю командовать:

— Еще, давай посильней, а теперь полегче, помедленней, за ножку, за ножку, о, хорошо…

Арнольд команды мои выполняет, и благодаря только этому Фрося неминуемо движется к третьему этажу. Когда Арнольд в окно подругу втащил и, отвязав ее, бросил шнур вниз, меня вторично на шутки “пробило” — ну как обычно.

— Каково самочувствие Фроси? — интересуюсь загадочно.

— Отлично, — он мне отвечает. — От страха еле жива, но скоро дар речи к ней снова вернется.

— Значит пора за “быками” идти, — констатирую я. — Интересно, как Фрося “быкам” объяснит мое исчезновение из комнаты и ваше там появление.

Арнольд снова ругаться:

— Я так и думал! Я знал, что вы подлая баба!

Но на этот раз хулиганство ему с рук не сошло: Фрося за меня заступилась — оказывается он опрометчиво от кляпа ее освободил.

— Подонок! — закричала она. — Не смейте подругу мою обзывать! Вы и ногтя ее не стоите!

Вынуждена была подтвердить:

— Да, не стоит.

Но после такого великодушного акта пришлось отказаться от похода к “быкам” — захотелось вернуться к любимой подруге.

Я известила Арнольда:

— Так и быть, возвращаюсь! Спускайтесь сюда!

Бедняга не поверил своим ушам:

— Что значит — спускайтесь? Как я должен спускаться? По чем?

Я объяснила:

— Разумеется, по стене, по чем же еще? Или вы, как Бэтман, летать умеете?

К стыду партнера выяснилось мгновенно, что летать он совсем не умеет.

— Значит сползайте по шнуру, — дала я дельный совет.

— Зачем? — удивился Арнольд.

— Чтобы и меня связать, как Ефросинью.

Вы не поверите, но он взбунтовался:

— Не буду я связывать вас!

Ну как тут не поразиться? Я поразилась:

— Не хотите меня связать? Добровольно лишаете себя удовольствия?

Он хмуро отрезал:

— И связывать не буду, и жалею уже что связался, и спускаться не буду. Как хотите, так и поднимайтесь.

Я возмутилась:

— Как это — вы не будете! Чем я хуже подруги? Ее охотно вязали, а меня почему-то вдруг не хотите! Это несправедливо! Дискриминация это!

— Знаете что, — рассердился Арнольд, — мне капризы ваши уже надоели.

— Мои капризы мне и самой уже надоели, — миролюбиво призналась я, — но на этот раз не шучу. Во избежания зла вы меня лучше свяжите. Кляп тоже не помешает. Обычно я неплохо владею собой, но третий этаж, это третий этаж. Пару слов нецензурных и из меня могут вылететь, а слово не воробей, вылетит не поймаешь. Особенно, если тем дурным голосом завоплю, каким я в таких переделках (обычно) о плохом настроении мир извещаю. “Быки” точно услышат, и “преф” не спасет, — заверила я.

И загордилась. Умею подбирать аргументы — мигом Арнольда на подвиг подбила. Он быстренько пауком опустился вниз, меня хорошенько связал, осторожно снабдил мой молчаливый рот кляпом и пчелой взмыл наверх.

И началось!!!!!!!

Не буду подробностями ваш слух омрачать, скажу лишь одно: мой подъем прошел значительно тяжелей — сказалось отсутствие моих же советов. Зато Арнольд себя не очень-то ограничивал, то и дело шипел:

— Не дергайтесь! Не трепыхайтесь! Поменьше каблуками орудуйте!

Если честно, я вообще ничем не могла орудовать — телепалась как в проруби это, как его…

Ну, да не будем о грустном.

И все время билась об эту, как ее…

Господи, что же с моей головой? Билась о что-то, а вспомнить никак не могу…

О! О стену! О стену я, черт возьми, и билась, как сумасшедшая! И все лбом! Головой! Головой! — Главным рабочим органом.

Как попала в окно не помню, помню только как рухнула на пол. А рядом рухнул Арнольд и бестолковейше брякнул:

— Гораздо вы тяжелей!

И это при любимой подруге! Которая только того и ждет! Потому что только о том и слышит как я на диете сижу и какое у меня голодание!

— Вы совесть имеете? — интересуюсь я у Арнольда, стараясь радости Ефросиньи не замечать.

— Ужасно устал, — отвечает он невпопад.

Я глянула на него — и в самом деле бедняга упарился, а всего и смотался по стенке: пару раз туда и один — обратно.

“А что это он тут сидит? Расположился!”

— Вы никуда не спешите? — строго спросила я у Арнольда.

Он ответил:

— Ужасно спешу.

— Вот и отправляйтесь скорее вниз, неровен час пожалуют в гости “быки”, будет тогда вам коррида.

— Сам понимаю, но вряд ли в ближайшее время спуститься смогу.

Я удивилась:

— С чего это?

Арнольд, с укором взглянув на меня, прошептал:

— Она еще спрашивает.

Вижу — человек в полном упадке. Решив его приободрить, я бойко воскликнула:

— Если хотите, мы с подругой вам поможем спуститься.

— Как? — оживился Арнольд.

— Сбросим вниз, — ответила я, и…

Он согласился:

— Бросайте.

Этот партнер так халатно тащил меня вверх, что я чуть не сделала доброе дело, но Фрося ни с того ни с сего помешала.

— Как можно живого человека выбрасывать с третьего этажа? — озадачилась вдруг она.

— Я уже не живой, — успокоил ее Арнольд.

Фрося и на это нашла ответ:

— А к мертвым у нас в России тем более отношение особенное: их всячески хвалят и превозносят.

Подумав, я согласилась:

— Да, мы тоже, когда Арнольда вниз скинем, сразу начнем его превозносить. И хвалить.

Уж не знаю, чем дело закончилось бы, но за дверью вдруг раздались шаги.

— Это “быки”! — воскликнула я, бросаясь к окну и задвигая штору.

Все на мне! Все на мне! — Фрося с Арнольдом не шелохнулись: на полу оба сидят и тупо смотрят в пространство.

Проверив как обстоит дело с проклятым шнуром — виден он или не виден — я убедилось, что со шнуром дело даже похуже, чем со стеклом, ловко выставленным мною (если вы еще не забыли) из рамы. Стекло-то закрыто шторами, а вот шнур — зараза! — торчит.

Но мне уже было не до шнура — по комнате бегал Арнольд, беспомощно приговаривая:

— Теперь я пропал!

Я возмутилась:

— Что — пропал? Лезь в диван!

Арнольд — ну и дурак — наотрез лезть в диван отказался: гордость мужская, видите ли, не позволяет ему. Откуда только она взялась у порно-актера?

А к шагам уже добавилось ковыряние ключа в замке — в воздухе завитал огнеопасный дух керосина!

— Фроська! Что сидишь? — рявкнула я.

— А что я делать должна? — удивилась подруга.

— Арнольда быстро за ноги хватай и спасай его, бросай под диван!

Так мы и поступили: схватили партнера за ноги (невзирая на мой радикулит!) и попытались затолкать под диван — не пошел. Тогда мы его прямо в диван уложили, туда, где обычно хранят белье.

И вовремя, вам скажу, управились: едва диван успели прикрыть, как дверь распахнулась, и в комнату ворвались “быки”.

 

Глава 18

Если веселый мой взгляд на жизнь вас окончательно не притомил, то скажу: “быков” я не считала, но было их много. А шнур на крюке висел на самом видном месте под потолком.

“Кто-нибудь из парнокопытных обязательно углядит”, — цепенея, подумала я.

Пришлось вызывать огонь на себя. Перво-наперво я выбрала для себя подходящего “быка”, того, кто был ближе. Памятуя о наказе Якудзы — о том, что на нас не должно быть ни единой царапины — я резво подскочила к избраннику и саданула его промеж ног так, что и другая коленная чашечка у меня разболелась.

“Теперь будут обе болеть!” — зло подумала я и добавила.

На этот раз подумала с сожалением: “Ну все, от члена мало чего рабочего у бедолаги осталось”.

А “бык” с диким воплем хозяйство свое сразу двумя руками бережно обхватил — но поздно, раньше надо было беречь самое дорогое. Пока другие “быки” в задумчивости столбенели, пострадавший по комнате жеребцом игривым скакал и сквозь зубы все пытался узнать у меня:

— Ты что, сука, совсем охренела?

Я смело ему отвечаю:

— Да нет, просто у меня характер такой.

Остальные “быки” об этом узнав, заторопились — друг друга расталкивая, поспешили из комнаты. Травмированный мною зло цыкнул зубом — не впечатляюще, не так как батя Якудза — и за бригадой своей враскорячку последовал.

Едва они вышли, раздался звук рухнувшего тела — оглянулась: Фрося в отключке лежит на полу. Я бросилась к ней, на диван затащила, рядом присела и, как ближайшей подруге, с огоньком надавала по обеим щекам — короче, спасла. И что же в ответ получила?

Фрося пришла в себя и вместо благодарности, дико тараща глаза, с осуждением строго спросила:

— Мархалева, зачем ты сделала это?

И многозначительно кивнула на дверь, за которой “быки” растворились. Я пожала плечами:

— Сама не пойму, что на меня нашло…

Хотелось, конечно, на своем состоянии остановиться и поподробней его обсудить, но не судьба — под нами вдруг ходуном заходил диван. И завопил басом партнера Арнольда:

— Выпустите меня, а то задохнусь!

Пришлось его выпустить. Вылез — тоже неблагодарный — злой презлой и сразу прощаться:

— Все девочки, желаю тут вам не скучать, а я пойду лучше к окну.

Фрося к планам Арнольда отнеслась со своим пониманием, сразу спросила:

— Какнешь — придешь?

У нее, у несчастной, одно на уме на почве Медвежьей болезни.

— Зачем он нам, — вразумляю ее. — Пусть идет, точнее, летит.

— Да-да, — заспешил Арнольд, и вот тут-то вдруг и раздался подозрительный звук.

Умудренная опытом, я воззрилась на Фросю:

— Опять стул скрипит?

Она, испугавшись, ушла в отказ:

— У меня нет больше стула.

Арнольда же любопытство заело.

— Какого стула? — спросил он.

Фрося обреченно головой помотала:

— Никакого нету уже.

А я слышу новый звук — совсем другой, нечто вроде полета шмеля, а следом “шмяк”, и настоящая русская речь, правильная, без единой ошибки.

“Это кто же там емко так выражается? — подумала я и сама же себе ответила: — Видимо тот, кто с ветки слетел”.

Я заглянула в окно. Арнольд — следом за мной, впрочем, и Фрося. В шесть глаз уставились вниз и что же мы видим?

Внизу под нашим окном копошится мужчина и так жалобно стонет грамотным матом, что у нас с Фросей мигом сердце кровью облилось.

— Бедненький, — ему говорю, — вы живы?

Он отвечает:

— Спасибо, кажется жив, но ходить не могу.

— Какой там ходить, — встревает в нашу беседу Фрося, — вам надо отсюда бежать.

— Сам знаю, — отвечает “побивец”, — но нога не идет, на вывих похоже.

Слететь с высоты нашего этажа и отделаться вывихом? Это надо суметь! Чувствуется хорошая выучка!

Размышления мои прерывает Арнольд, близкий к удару. Он, как обычно, глупый вопрос задает:

— А это еще кто такой там валяется?

— Детектив свекрови моей, — небрежно ему отвечаю.

— А как он сюда попал?

— Он на службе. Круглосуточно стоит на страже спокойствия и любопытства моей свекрови.

— И что с ним?

— Во время службы детектив пострадал, не видите разве? Он чрезмерно ретиво служил, хотел слишком много знать, вот и сверзился с дерева.

Я выглянула в окно и изрекла специально для детектива:

— Так будет с каждым, кто позволит себе шпионить за мной.

А Арнольда уведомила:

— У человека производственная травма.

— Откуда вы все это знаете? — поразился Арнольд. — Ведь ближайшие три часа мы с вами не расставались.

Мне стало смешно: откуда знаю? — Глупый вопрос.

— Подсказали мозги, — призналась я и, спохватившись, добавила: — Впрочем, что такое мозги, вам все равно не понять.

— Мозгов повидал я немало, — хвастливо не согласился Арнольд, — и на стенах, и на полу, и на сиденьях машин. Уж в мозгах я разбираюсь. Однажды видел мозги на прилавке ювелирного магазина, лежали размазанные. “Бык” в перестрелке их потерял. Вид, я вам скажу, у мозгов отвратительный. Даже не верится, что и у меня есть гадость такая.

Я усмехнулась:

— Не веришь, и правильно делаешь. У тебя этой гадости нет, а вот если б была, то сразу и понял бы ты как я догадалась, что там, внизу, детектив.

— И как? — заинтересовался Арнольд.

Пришлось тайну ему приоткрыть:

— Я вывела эту истину путем сложнейших аналитических и математических вычислений, плюс индукция, плюс дедукция.

— Плюс информация, от свекрови полученная, — не к месту вставила Фрося.

Я, чтобы не обидеть подругу, с ней согласилась:

— Да, это тоже мне пригодилось.

Арнольд — что за мужчины? — снова взбесился:

— Не вешайте мне лапшу! Лучше скажите, что будем делать с этим придурком?

И без пояснений я догадалась, что речь идет о детективе свекрови, а потому решительно постановила:

— Будем его спасать.

— Что-о? — взревел мой Арнольд. — За какие такие коврижки?

— Без всяких коврижек, — ответила я. — Бескорыстно. Или вы хотите взглянуть, как беднягу будет пытать ваш батя Якудза?

Наглец презрительно бросил:

— Не собираюсь на это смотреть.

— А ведь придется, — компетентно заверила я.

— Еще чего! — рассмеялся Арнольд, правда, нервным каким-то смехом. — Сейчас уеду и поминайте как меня звали.

Вынудил-таки карты свои приоткрыть — я с серьезнейшим видом ему сообщила:

— Уехать-то вы уедете, но Якудза вернет вас назад как члена нашей организации.

Вот оно, мое благотворнейшее влияние: Арнольд умнел на глазах. Он обреченно уставился на меня и спросил:

— Чего от меня хотите?

Я пожала плечами:

— Ничего не хочу. С чего вы взяли?

Он рассердился:

— Будто я вас не знаю. Говорите быстрей, что надо делать, а то ужасно спешу.

Раз он сам набивается, я не стала предложений его отклонять:

— Хорошо, полезайте вниз и притащите сюда детектива, пока ваши звери “быки” не сцапали этого трудоголика.

— С чего я должен за ним лезть? — опять ударился в протесты Арнольд.

Я разозлилась:

— Да с того, что мне его жалко! Как никак он мне не чужой! Детектив свекрови!

Тут Арнольда ревность накрыла:

— А меня вам, значит, не жалко! А я вам, выходит, чужой! И я еще вас спасал!

— Зря ревнуете, — успокоила я его. — Вас мне жалко не меньше. Или забыли, как мы с Фросей, жизнью рискуя, спасали вас от “быков”.

Арнольд взбесился совсем:

— Называется, вы спасали — садистски затолкали в диван, где я почти задохнулся!

Мои нервы тоже не канаты стальные.

— Неблагодарный! — рявкнула я. — Вот из-за таких мерзавцев, как ты, у меня радикулит и приключился! И боль в коленной чашечке! Теперь уже и в обеих!

Фрося (подруга что надо!) нашла “удачный” момент и зловредно вставила:

— Ха, боль в коленной чашечке! Мархалева, не надо было верзилу по детородному органу бить!

Зря Арнольда она просветила — бедняга спокойно в неведении пребывал, прикрытый диваном, узнав же об устроенном мною побоище, окончательно распалился.

— Вы посмели ударить “быка”? — завопил он, как-то странно хватая воздух губами.

Я презрительно повела плечом:

— А почему бы и нет, если мне это ничем не грозит. “Бык” даже царапины не имеет права на мне оставить.

— Страшный вы человек! — сделал неправильный вывод Арнольд. — Беззащитных вы обижаете!

— А по-вашему, я должна бить только тех, кто мечтает мне по уху залепить и имеет такую возможность? Вечно вас тянет на глупости! И хватит о пустяках, давайте вернемся к детективу свекрови, пока он там в землю не врос.

Являя собой воплощение черствости, Арнольд заявил:

— Детектива не потащу!

Не знаю как упрямца уговорила бы, не образуйся у Фроси гуманизма припадок: начала дивчина плакать да такие проникновенные речи толкать, что даже у сухаря Арнольда умильно увлажнились глаза. Так, в пароксизме человеколюбия, за окно и полез.

И вскоре вернулся уже с детективом. От шнура служащего свекрови моей отвязал, Фросиным заботам его передал и с облегчением мне говорит:

— Ну все, теперь уж точно мы расстаемся.

Я презрительно фыркнула:

— Сама об этом мечтаю!

— Значит мне повезло, — занося ногу на подоконник, обрадовался Арнольд, — потому желаю вам всяческих благ.

Фрося тоже ему пожелала, не отрываясь от молодого и симпатичного детектива:

— А вам, Арнольдик, успехов в работе.

— С его данными успех его же рождением обеспечен, — ядовито вставила я, намекая на агрегат.

— О, да, — просияв, согласился Арнольд, но, глянув вниз, побледнел, чертыхнулся и прошептал: — Вот это я, братцы, точно попал.

Я подскочила к окну:

— Что случилось?

А тут и ответ не понадобился: вижу, внизу собралась толпа из “быков”. Видимо, детективу меньше нашего повезло, его полет с дерева незамеченным не остался. Хуже того, “быки” не просто собрались внизу, они с интересом рассматривали окно первого этажа и, гадая, уже вешали на детектива разбитое моим каблуком стекло.

Естественно, у Арнольда желание нас покинуть так же мгновенно исчезло, как и пришло. Зная уже какой он злой, я думала, что Арнольд на детектива набросится: ведь детектив же с ветки слетел и малину всю ему обос…

Впрочем, не будем конкретизировать. Ясно любому, что стадо “быков” собрал служащий моей свекрови, ненасытной и жадной до информации обо мне. Но Арнольд почему-то стал наезжать на меня.

— Это все вы! — зашипел он, размахивая кулаками в опасной близости от моего лица. — Это все из-за вас!

Пришлось удивиться:

— Где имение, а где вода? Нашли крайнюю. Чем я виновата, что “быкам” вашим в “преф” не играется?

А тут и Фрося (настоящая, черт возьми, подруга!) присоединилась к Арнольду, набрасываясь на меня.

— Меньше надо было по яйцам “быков” коленками быть, — прошипела она, скатившись до пошлости.

И все это в непосредственной близости происходит от моего, простите, лица. Вижу, еще немного и точно царапин не избежать.

В голову сразу приходит мысль, полная гуманизма: “Бедные наши “быки”! Вторыми после меня пострадают. Не простит им Якудза моей покарбованной внешности!”

Только из человеколюбия вынуждена была я прибегнуть к противным мне оправданиям.

А Фрося уже почти на крик переходит:

— Этот ж надо додуматься, лупить по яйцам самих “быков”!

Вроде как даже мной восхищается.

“Черт с вами, — думаю, — подавитесь оправданиями моими!” — и кротко им отвечаю:

— Всего разик-то и ударила.

— Вот и активизировались “быки”, — сделал глупый вывод Арнольд. — Вот и захотели узнать с чего вы такая наглая и беспредельная.

Я, с ненавистью уже глядя на детектива, неоспоримые привела аргументы своей правоты:

— Не заладься этот дурной мотылек с веток порхать, “быки” и в ус бы не дули. Спокойно играли бы в “преф”. Эх, зачем мы только шпиона спасали! Оставался бы там на радость “быкам”.

Детектив с обидой всех просветил:

— Вы спасали меня за тем, чтобы я под пытками не рассказал о вашем побеге и возвращении.

— Да-ааа? — хором воскликнули мы с Арнольдом.

А я с чувством добавила:

— Ну ладно, тогда тут пока посиди.

Фрося же озадачилась:

— А куда мы двоих-то спрячем, если “быки” снова к нам в гости пожалуют?

Арнольд сразу диван “забил”, сообщив, что он на правах хозяина этого дома в свое обычное место полезет.

Я его осадила:

— Здесь хозяин не ты, а Якудза. Ему и решать куда кому прятаться.

Арнольд мигом сговорчивым стал и пообещал детективу:

— Так и быть, возьму тебя, парень, с собой в диван, если что.

Долго события этого нам дожидаться и не пришлось — я постаралась. Не успел детектив толком посомневаться поместятся ли под диваном два (нехилых совсем) мужика, как я подскочила к двери и, замолотив по ней кулаками, дурным голосом завопила:

— Откройте, подонки, иначе я удавлюсь!

Видимо, подонкам жизнь моя была дорога, потому что за дверью мгновенно раздались шаги. И не шаги даже, а топот: бежало стадо “быков”.

Арнольд и детектив, не уточняя зачем я шум подняла, наперегонки устремились к дивану. Удивляя нас с Фросей сноровкой, загрузились туда виртуозно: нежно прижавшись друг к другу, в панике залегли. Абсолютный молчок. Нам с подругой оставалось только сверху пристроиться, что мы едва и успели — так быстро на этот раз распахнулась дверь.

 

Глава 19

Дверь распахнулась — комнату заполонили “быки”. Злые-презлые, ноздри у всех раздуваются, по скулам гуляют огромные желваки, а руки на срамных местах скрещены наинадежнейше, что у тех футболистов, перед ударом штрафным.

А мы с Фросей, как куры на жердочке, сидим на диванчике и глупо глазками лупаем. У “быков” же не глаза, а сплошные матюки и вопросы, ну, думаю, сейчас начнут нецензурно их задавать — пора!

Вскакиваю с диванчика и давай бунтарски качать права.

— Сволочи! — непокорно кричу. — Голодом решили нас заморить!

И брык им в голодный обморок — упала, лежу, глаза бессильно прикрыв. “Быки”, все как один, смутились. Ропот по стаду прошел:

— Слышь, Валет, а кормить-то мы их и взаправду не того, а ведь Якудза наказывал нам.

Они-то не знали что я на диете, я же уведомлять их не стала, ожила и говорю:

— Валет? Кто из вас здесь Валет?

Интересно же посмотреть к кому свекровь меня “клеила”.

А там и смотреть-то не на что, интересного — только серьга, действительно в форме пениса: ювелирный шедевр.

Сообразив, что Якудза Валета оставил за главного, обращаюсь сразу к нему:

— Примите заказ.

По стаду снова ропот прошел.

— Эта чокнутая хочет кого-то уже заказать! — переглядываясь, заволновались “быки”.

А Валет, нервно потрогав свой пенис, (имею ввиду серьгу) с необъяснимым достоинством мне заявил:

— От женщин заказов не принимаем.

Пришлось сделать ему “комплимент”:

— Ты придурок, достойный лидерства партии, уточнять не буду какой.

Валет почему-то обиделся и предупредил:

— До этого не унижусь, так что полегче.

Я возмутилась:

— Полегче? Куда еще легче? По вашей вине меня ветром качает. Значит так, принимайте заказ: две порции черепахового супа, на второе блинчики с мясом, к ним можно добавить плов. Плова давно я не ела, как и блинчиков с черепашьим супом. Еще ананасовый сок и арбуз — почки надо промыть. Да, еще мороженое на десерт не забудьте. С шоколадно-клюквенным муссом. И это все мне одной, — сочла не лишним я уточнить, — о другой части меню у подруги спросите. Она тоже не ела с утра, проголодалась, поди.

“Быки”, кажется, начали ко мне привыкать — слушали, уже не столбенея от наглости моей, но на рожах объяснимая грусть.

“Эх, дать бы беспредельщице этой по кумполу так, чтобы он отскочил, да жаль, что нельзя”, — легко читалось в их глупых глазах.

Но я-то знала, что не могут они мне по кумполу дать, поэтому с присущей мне храбростью продолжила издеваться над ними.

— И это еще не все, — говорю. — Пыталась от вас я скрыть, но, чувствую, что не могу.

“Быки” напряглись и подались вперед — Фрося аналогично им поступила. На всякий случай она даже подпрыгнула на диване, как бы умоляя меня: “Не вздумай брякнуть им про Арнольда и детектива! Молчи!”

Но я не стала молчать.

— Так вот, вынуждена вам признаться, — уведомила я “быков”, — что зреют у вас неприятности.

— В чем дело? — хором спросили они.

— Дело в том, что с “крышей” у меня неполадки большие. Сказалось обилие в мое жизни мужей. Так что, если ужин мне не понравится, не удивляйтесь, если я удавлюсь.

— Как удавишься? — опешил Валет, снова щупая пенис, то бишь, свою серьгу.

А “быки” даже не погрустнели — думаю, примерно этой пакости от меня и ждали они.

Раз дело такое, я к “быкам” интерес потеряла и внимание целиком на главного переместила — на Валета.

— А так удавлюсь, — ответила я, — как делала это неоднократно. Сейчас бы не болтала с тобой, когда бы врачи не спасли.

Глаза Валета мгновенно зажглись нечеловеческой ненавистью ко всем (без исключения) врачам.

Но и про меня он не забыл — глазами зверски меня расчленяет, а в голос нежности напустил и потихоньку, хитрец, выпытывает:

— А как же ты неоднократно давилась, голуба моя? Расскажи нам, неграмотным.

Я заважничала:

— Разумеется по системе Йоги давилась, как делают это все образованные и начитанные.

Тут уж оживились и остальные “быки”:

— По системе Йоги? Да ну? Это как же? А ну, голуба, колись!

С чувством превосходства им отвечаю:

— А что тут рассказывать? Нос и рот рукой зажимаю и прекращаю дышать. Минут через пять наступает смерть. Иногда даже раньше.

Валет (вот придурок!) взялся тягаться со мной, находчивость решил проявить.

— А если мы руки свяжем тебе? — спросил он хитро и, подумав, добавил: — И ноги!

— Тогда просто перестану дышать, но результат будет тот же: неизбежно умру, — заверила я.

— Да-аа.

Валет задумчиво поскреб в затылке и, снова пощупав свой пенис (серьгу!), на Фросю уставился.

— А вам, девушка, чего бы хотелось? — с какой-то омерзительной лаской спросил он у нее.

Видимо, на моем дерзком фоне она вызвала симпатию у “быков” своей молчаливой кротостью.

Ефросинья пожала плечами и безразлично ответила:

— Мне все равно. И есть-то не хочется.

После такого ответа в глазах “быков” настоящая нежность к ней появилась.

А на меня с осуждением, мерзавцы, воззрились и в глазах их нечто типа того: “Вот с кого тебе надо пример брать, заполошная, с подруги твоей”.

С этим видом и потянулись из комнаты один за другим, не снимая рук с места срамного. Только Валет, узрев мой свирепый взгляд, вежливо отчитался:

— С ужином, голуба, придется вам чуток погодить. И не все обещаем, уж больно понтов много в вашем меню.

Я с гордостью его просветила:

— И не только в меню. Понтов у меня всюду хватает.

Валет задумчиво покачал головой (на что намекал, до сих пор гадаю) и вышел.

Едва дверь закрылась за ним, случилось две неприятные вещи: диван заходил ходуном, и Ефросинья накинулась на меня едва ли не с кулаками.

— Совсем ты с ума, Мархалева, сошла! — взбесившись, завопила она.

С присущим мне хладнокровием я удивилась:

— С чего ты взяла? Кажется, повода для таких заключений никогда не давала.

— Ха! А разве это не повод: за каким чертом в дверь тарабанила? Зачем “быков” на ноги подняла?

— И зачем злила “быков”? — раздалось из дивана Арнольдовым басом. — Зачем издевалась над ними?

— И немедленно освободите меня! — Это уже детектив подал голос. — Умоляю, сойдите с меня!

Мы с Ефросинией вняли мольбам и дружно подняли попки с дивана, да лучше бы там они оставались. Арнольд с детективом выскочили и давай на все лады разносить меня, умницу и красавицу.

Как только не обзывали — досыта подругу мою нарадовали. Фрося, как настоящая баба, радости не обнаруживала — даже защищала меня, но я-то не маленькая, знала какой праздник в ее душе, потому разъярилась и достойный дала отпор неблагодарным мужчинам.

— Придурки, — вежливо объяснила им я, — если бы я в дверь не постучала, “быки” в нее сами вошли бы, но уже с обыском. Тому доказательством служит скорость, с которой “быки” на стук мой откликнулись.

— А она права, — прозрел детектив. — Кажется, так и было.

Арнольд тупо уставился на него:

— Как — так?

Детектив пояснил:

— Судя по всему, эти заслуженные деятели бандитизма направлялись сюда и именно с обыском. Зря мы на милую даму набросились. Своими смелостью и находчивостью она нас спасла.

— И решимостью, — добавила я.

Детектив, отпустив мне учтивый поклон, согласился:

— Именно, и решимостью.

Я обалдела!

Как тут не вспомнить свою свекровь?! Умнющая, скажу я вам, баба!

Впрочем, другой свекрови и не может быть у меня. Эта мать Роберта! Моего лучшего в мире мужа! Мать его если берется не за свое дело, то с огоньком и большим мастерством — и вот результат: такого отличного детектива урвала, что сердце мое не нарадуется. Высокий! Красивый! Мышцы покруче Арнольдовых! Умный! Совсем как я!

И с чувством юмора, что редко встречается и приятно особенно.

Любезно поблагодарив за поддержку детектива свекрови, я без промедления обратилась к Арнольду:

— Теперь вы поняли, кто вы такой среди нас?

Пока он бестолково хлопал глазами и ломал голову над ответом, я вдохновенно продолжила:

— Советую прислушаться к знающему человеку, раз выпал такой вам счастливый случай, что в одной комнате собрались сразу два умных человека.

(Фросю я решила не включать в нашу компанию с детективом — слишком часто она Арнольда поддерживать стала в последнее время.)

Казалось бы, отличнейший дан совет, благодари и выполняй, если ты не круглый дурак, Арнольд же ничего умней не придумал, как в обиды удариться.

— С чего это я должен прислушиваться к нему, пацану? — с ревнивыми нотками в голосе, сердито спросил мой партнер и обосновал свой вопрос: — Он же меня моложе.

Можно было бы оставить глупый вопрос без ответа, но я уважаю людей, даже таких. Окатив Арнольда заслуженным презрением, я снизошла, пояснив:

— А с того, что он, хоть и моложе, но работает головой, а не тем местом, которым вы. И это сразу плоды принесло: господин детектив сумел разгадать мой хитроумный прием, а это дано не каждому.

— Это да, — согласился со мной детектив.

— К вашему анализу, — продолжила я, — добавить могу лишь одно: своим стуком в дверь я не только “быкам” заморочила голову и уберегла от обыска облюбованный вами диван, я еще обеспечила всех своевременным ужином. Правда, заказ получился скудноватым, но здесь не моя вина. Кто мог подумать, что на Фросю застенчивость нападет. А закажи я для себя для одной четыре порции плова, боюсь, даже “быки” впали бы в подозрения. Видит бог, одна я старалась на благо нашего с вами общества как могла.

Детектив, целуя мне ручку, отметил:

— Задумку с ужином я тоже по достоинству оценил. Должен признаться, что восхищен.

— Ах, спасибо, — потупилась я. — Кстати, не пора ли нам познакомиться? Уважаемый детектив, как вас зовут?

Он с улыбкой симпатии мне ответил:

— Для вас зовут меня просто Женя, а вот вы можете не представляться, вас теперь знает вся наша страна.

Пока Арнольд и его невежество пытались постигнуть когда успела вся наша страна узнать про меня, я, ликуя, призналась:

— Ах, Женечка, год прошел, как развелась с бывшим мужем, но, кажется, в глубинах души, до сих пор мерзавца люблю. Поэтому вам будет не лишним узнать, что имя Евгений ласкает мой слух.

Такую фразочку закрутила — даже умница детектив бестолково захлопал глазами, об Арнольде не говорю, он просто остолбенел. Фрося пришла на помощь обоим и сообщила с ядовитой усмешкой:

— Ее бывшего мужа тоже звали Евгений. Еле бедняга ноги унес от нее.

— Вот в чем дело, я тоже Евгений, — просиял детектив и бесстрашно добавил: — Очень приятно.

— Это мне очень приятно, — с любезной улыбкой призналась я.

— Ну что вы, мне гораздо приятней, — воскликнул Евгений.

Я не отступала:

— Обижаете, приятней моего не может быть никому.

И он не сдавался:

— И все же мне — может.

— Значит мне приятно в квадрате, — настаивала я.

— А вот и нет, — не соглашался Евгений.

— А вот и да…

Я так соскучилась по светской беседе, что могла бы предаваться ей до самого ужина, и что вы думаете, Арнольд, этот порно-актер, позавидовал нашему удовольствию и скатился к грубому хамству.

— Вам-то приятно, — ни с того ни с сего гаркнул он, разрушая магию обстановки, — да мне на вас традиционно насрать!

Нет, ну надо же!

Детектив Евгений угрожающе почесал кулаки, но я дала понять ему взглядом, что умею поставить на место любого.

— И что из этого следует? — испепеляя Арнольда глазами, нежно спросила я.

— То и следует, что я пошел, — ответил он, направляясь к окну.

— А мы вам разве мешали? Могли бы уйти по-английски.

— А мне захотелось по-русски, — огрызнулся Арнольд, занося ногу на подоконник. — Вы столько мне крови попили, что должен и я на прощание вам что-то сказать.

Я не возражала:

— Раз должны, так скажите.

И он отвел душу таким живописнейшим матом, что я, как ценитель русского языка, получила огромнейшее наслаждение. Даже детектив, чуждый искусства словесности, слушал его с интересом. А я страшно жалела, что не имею возможности записать перлы Арнольда. Только кивала ему головой, пыталась запомнить и с восхищением просила:

— Продолжайте, мой друг, еще! Еще!

Но он быстро иссяк, высморкался на пол (почему-то злорадно), поплевал на ладони, ухватился руками за шнур, глянул вниз и…

И на глазах изменился: стал милым и вежливым, залепетал комплименты, рядом с которыми и грубости отдыхают — короче, не за свое дело взялся.

— Что с вами? — недовольно спросила я.

— “Быки” часового поставили под окно, — беспомощно признался Арнольд и неожиданно сделал разумное заключение: — Вот теперь я точно попал!

 

Глава 20

Месяцем раньше. Япония. Провинция Акито. Резиденция уважаемого в стране якудзы (одного из шести повелителей японской мафиозной организации) господина Судзуки Хаято, известного больше под именем Тацу — Великий Дракон.

Улыбаясь блаженно и мечтательно Великий Тацу тряхнул колокольчиком, стараясь придать лицу выражение бесстрастной озабоченности. Это давалось ему нелегко. Он все еще держал перед собой письмо к великой и желанной Мархалевой Софье Адамовне.

— Переводчика! — приказал господин Судзуки мгновенно появившемуся секретарю.

— Вестник из России… — едва слышно выдохнул секретарь, пытаясь напомнить о задремавшем в приемной Юдзане.

Глаза Великого Дракона метнули молнии.

— Сколько у твоей матери сыновей? — зловещим шепотом спросил Тацу мигом побелевшего от ужаса переводчика.

— Один… Я один… …мой господин, — складываясь в поклоне, скрывшем смертельную бледность, ответил секретарь.

— И эта достойная женщина не смогла дать должного воспитания единственному сыну!? — голос Великого Тацу гремел, потрясал и уничтожал.

— Простите, мой великий господин! — взмолился секретарь.

Он рухнул на пол, и в руке его блеснул длинный нож, неведомо откуда извлеченный. С решимостью палача секретарь глубоко вонзил клинок в дубовые доски пола, прижал к лезвию мизинец и…

Только так можно просить прощения у того, кто для тебя больше, чем отец! Только так извиняются перед тем, кто день и ночь печется о твоем благополучии и достатке твоей семьи!

Одно мгновение, короткое движение лезвия, превращенного в гильотину, и палец отделиться от руки.

Но и этого мало!

Счастье! Великое счастье, если Тацу примет его извинения. Если простит.

Секретарь господина Судзуки прижал к клинку мизинец и…

— Не сметь! — прогремел голос Великого Дракона. — Твой палец еще может мне пригодиться. На сегодня ты прощен, но в следующий раз тебе не хватит и двух пальцев!

— Спасибо, мой добрый господин, мой Великий Тацу!

Секретарь господина Судзуки вздохнул с облегчением и подумал: “Стареет Дракон… Десять лет назад за мой промах понадобилось бы десять рук, чтобы хоть на одной из них остались все пальцы…

Знаю, что виноват, но понять не могу и сейчас, как жалкий переводчик может быть важнее гонца из России? Важнее якудзы, из клана Изумрудного Дракона… Но перечить Тацу…

Я повредился умом!»

Однако Великому Дракону не было дела до ничтожных мыслей ничтожного секретаря.

— Переводчика! — грозно напомнил он.

Уже через секунду переводчик, склонившись в поклоне и не смея оторвать глаз от пола, застыл перед Тацу.

— Уважаемый профессор, как продвигаются дела с переводом шедевра госпожи Мархалевой? — учтиво поинтересовался господин Судзуки.

— Продвигаются, о Великий Дракон! — ответил профессор-переводчик.

— Зовите меня просто Тацу, — милостиво разрешил господин Судзуки.

— Да, Тацу, — сохраняя позу кающегося грешника, согласился профессор.

— Не терпится взглянуть на вашу работу, — поторопил профессора Великий Дракон.

Он буквально впился в строки перевода, оставив профессора стоять в противоестественной позе. На лице Тацу блуждала кроткая, умиротворенная улыбка, но…

От первых признаков грозы до леденящего душу окрика Великого Дракона прошел лишь миг.

— Идиот!!! — гремел всевластный якудза. — Высокообразованный кретин!!! Чему ты можешь научить нашу молодежь там, в своем университете! Тебе не удалось понять возвышенную душу этой прекрасной женщины. Этого истинного перла природы. Ты недостоин своей матери!

Великий Дракон потрясал листочками перевода и гремел, гремел, гремел…

Но его уже никто не слышал. Затылок профессора, погрузившегося в глубокий обморок, гулко стукнул по дубовому полу.

— Пустоголовый! — злорадно произнес Великий Тацу, созерцая распростертого на полу профессора.

Несчастный переводчик умудрялся подергиваться от ужаса даже в обмороке.

— Надо же до такого додуматься! — продолжал бушевать Великий Дракон. — До чего он тут мне допереводился! До “идите вы все в задницу”! Да могла ли госпожа Мархалева Софья Адамовна, эта богиня утренней росы, эта нежнейшая из женщин, эта прекраснейшая из писательниц, исторгнуть подобное? Подумал бы своими тупыми профессорскими мозгами, прежде чем нести мне эту похабщину! Убери этот гнусный пасквиль! — приказал грозно он.

Профессор мгновенно пришел в себя и, вскочив с пола, залепетал слова извинений:

— Простите, о, простите Тацу! Это нелепая ошибка… моего аспиранта… Я доверил набор текста… Простите… Это страшное недоразумение… Я лично исправлю… Я понимаю как нелепо…

“Может приказать спустить с него шкуру с живого? — размышлял Великий Дракон. — Или определить его дочь в проститутки? Но… Все равно нет кары достойной отмстить за госпожу Мархалеву. Так и быть, пусть живет, жалкий ученый червяк!”

Словно услышав мысли Тацу, профессор упал на колени и возопил:

— Я закончу перевод шедевра госпожи Мархалевой на год раньше срока! Я искуплю!

— Ладно, — одобрительно кивнул Великий Дракон. — Ты мне еще пригодишься. А теперь за дело! Скажи, что означает фраза: “с нее элегантно съехала ее прекрасная шляпка”?

— О, — оживился профессор, — это мое достижение. Путем долгих медитаций мне удалось постичь русское выражение “у нее крыша поехала”.

Сказал и тут же пожалел о сказанном. Великий Дракон вновь издал грозный рык.

— Ты посвятил всю свою ничтожную жизнь изучению русского языка? — ядовито спросил он.

— Да, Тацу, да… — кланяясь, как китайский болванчик, пролепетал профессор.

— Это было ошибкой, — констатировал Великий Дракон. — Тебе нужно было идти поденщиком на рисовые плантации. Даже ребенок знает: по-русски “крыша поехала” — значит сошел с ума, спятил. Несравненная госпожа Мархалева прибегла к фольклору. Все великие украшали этим своими труды.

— И все же я в своем переводе более склонен употребить выражение: “безумие слегка тронуло ее прекрасные черты”.

“Все-таки хорошо, что я не приказал удавить этого профессора-недоумка, — подумал Великий Дракон. — Порой и от такого морального урода бывает польза. Может ведь, когда захочет…”

И Великий Тацу отпустил переводчика со словами:

— Только месяц могу дать на исправление твоих мерзких ошибок. Только месяц! Иначе…

— Да, да мой господин, только месяц, — эхом отозвался профессор, испаряясь.

Секретарь к тому времени уже изготовился и доложил еще до того как раздался звон колокольчика:

— Гонец из России, Великий Тацу. Юдзан, начальник буке (военного дома) клана Изумрудный Дракон.

— Докладывай! — приказал господин Судзуки почтительно склонившемуся Юдзану, проскользнувшему в кабинет с изяществом истинного буси (воина).

— Великий Тацу, отец мой и господин, — церемонно начал Юдзан, — спешу доложить, что в целом дела в России идут неплохо.

— Зови меня просто Тацу и говори конкретно, — приказал Великий Дракон.

— Да, Тацу! Мы экспортировали из доверенного вами края, — продолжил Юдзан, — пятьсот девиц легкого поведения.

— В какие страны? — заинтересовался господин Судзуки.

— В Турцию, в Гватемалу, в Алжир и в Гондурас, — без запинки доложил Юдзан.

— Это не хорошо, — огорчился Великий Дракон. — Говорят, в Турции мужчины утратили уважительное отношение к женщине. Бесчестные сутенеры не платят жалование даже трудолюбивым проституткам. Приказываю! Экспорт в Турцию прекратить!

— Будет исполнено, Тацу.

— Продолжай!

— Неплохо обстоят дела и с импортом краденых автомобилей из Японии. За месяц мы импортировали пятьсот пятьдесят машин.

— Каких марок? — вновь проявил интерес Великий Дракон.

— “Субару”, “Мицубиси”, “Ниссан”, “Тойота” — без запинки отрапортовал Юдзан.

— Экспорт краденых “Субару” временно прекратить, — последовало распоряжение господина Судзуки. — Правление концерна в последнее время сотрясают скандалы. Можем ли мы предлагать честным людям ворованные машины, произведенные бесчестными людьми? Нет, не можем! Потому что это будет противоречить принципам ваби. Ваби — одна из ключевых эстетических категорий японцев. Ваби — это уединенность, безыскусность, скромность и честность. Скандалы концерна “Субару” попирают скромность, уединенность и честность. Во всем этом вижу интригу и фарс, значит скандалы попирают и безыскусность. С этого дня никаких “Субару”!

— Да, Тацу, — так ничего и не поняв, признал Юдзан. — Никаких “Субару”.

— Продолжай!

— Неплохо идут дела и с импортом оружия, Тацу. Мы вывезли из России в различные страны триста танков Т?90, сорок две системы “Град”, двадцать систем “Ураган” и пять штурмовиков-истребителей СУ?31, которых нет на вооружении даже в России.

— До сих пор не пойму, как возможно такое, — вставил Великий Дракон и приказал: — Продолжай.

Юдзан продолжил:

— Кроме того, мы продали чеченским сепаратистам пятьдесят переносных ракетно-зенитных комплексов “Игла”.

— Неплохо, — одобрил деятельность своих эмиссаров Великий Дракон. — Но поставки ПЗРК чеченским террористам следует немедленно прекратить. Они стреляют по гражданским самолетам. Это недопустимо! Наши люди тоже летают. Мы можем понести потери.

— Будет исполнено, Тацу, — поклонился Юдзан и продолжил, — а теперь о сакэ…

Великий Дракон оживился.

— О, это главное! Расскажи Юдзан как обстоят дела с контрабандой сакэ.

— Мы завалили Россию высококачественной контрабандой с наших подпольных заводов. Начато строительство легальных предприятий по производству спиртного.

— Они смогли оценить прелесть и значение нашего несравненного сакэ? — с надеждой спросил господин Судзуки.

— Они его пьют, Тацу, — уклончиво ответил Юдзан, не смея добавить: “Когда выпито все, даже одеколон”.

— Что ж, — философски заметил Великий Дракон, — начать можно лишь одним способом: взять и начать. Пусть пьют. Остальное придет позже. Продолжай!

— С властями достигнуто взаимопонимание, — сообщил Юдзан. — Губернатор не препятствует нашей деятельности. Он заинтересован в инвестициях и приветствует строительство заводов по производству сакэ. Он доволен тем, что мы вкладываем деньги в сервисные центры по обслуживанию краденых автомобилей.

— Так и должно быть — кивнул Великий Дракон. — Но сотрудничать нужно не только с официальной властью.

— Да, Тацу, — поспешил согласиться с господином Судзуки Юдзан. — Нам во многом удалось наладить взаимовыгодное сотрудничество с местной братвой. Однако…

— Говори! — громыхнул Великий Дракон.

— Они полоумные, мой Тацу. Думают одно, говорят другое, а делают третье. Люди без чести и совести. Положиться на их слово нельзя и невозможно. Даже когда им выгодно честными быть, они по привычке лгут все равно. И еще эта немыслимая и почти беспричинная жестокость. Они поклоняются силе, не имея ее. Эти люди стреляют друг в друга из-за безделицы, из пустяков. Они ведут непрекращающуюся войну всех против всех. Они двуличны и лживы. С ними очень трудно работать, но мы стараемся, Тацу. И пока у нас получается.

— А пьют ли они сакэ? — заинтересованно вопросил Великий Дракон.

— Пьют, Тацу, пьют и сакэ тоже, только…

— Говори Юдзан!

— Это выше моего понимания, господин. Мне известны все точки, которые реализуют наше вино сакэ. Однако во всех городах края появилось в продаже не наше сакэ.

— Не наше? — Великий Дракон изумленно поднял брови. — Но чье? И какое оно?

— Совсем не такое, каким сакэ быть должно. Сорокаградусное!

— Сорокаградусное сакэ?! — ужаснулся Дракон. — Святотатство!

— Да, наш отец. Их не устраивает наше вино. Ведь в самом крепком из наших сакэ всего 21 градус. Но этикетки на их огненном пойле наши.

— Конкуренция! — задыхаясь от ярости, констатировал господин Судзуки. — Недобросовестная конкуренция! Фальсификация! Дискредитация! Фикция! Подумать только, сорок градусов!

— Мой господин, — терпеливо дождавшись слова, продолжил Юдзан. — В России популярен напиток с крепостью в сорок градусов. К тому же, русские привыкли запивать водку пивом. Их любимая поговорка: “водка без пива — деньги на ветер”. Негодяи, подделывающие сакэ, знают это прекрасно.

— Дикари! — возмутился Судзуки.

— Да, мой господин, — подтвердил Юдзан. — Мне кажется, что и нам следует учесть местную специфику. Ничего ведь не стоит производить сакэ крепостью в сорок или даже в шестьдесят градусов. В коммерческих целях, я думаю…

— Ты думаешь!!! — взревел Великий Дракон. — Тебе приспичило думать! На сакэ замахнулся! Посмел! На традиции! На устои! Ты посягнул на мое право думать за всех!

— Прости, Тацу!

С глухим стуком Юдзан рухнул на колени, вонзил в пол кинжал. Рукоять оружия уже начала движение, лезвие уже впилось в кожу, но…

— Прекратить! — потребовал Великий Дракон. — Твой палец еще может мне пригодиться.

Великий Тацу погасил в глазах молнии и вернулся к делам.

— Скажи, Юдзан, — потребовал он, — все ли предпринято для того, чтобы губернатор края, покровительствующий нам, был переизбран на второй срок? Выборы очень скоро.

— Мы предприняли все меры, Тацу. Губернатор должен быть переизбран. Мы дали взятки, перечислили деньги политическим партиям, заплатили местному телевидению, запугали непокорных. Мы предусмотрели экстренные варианты на случай непредвиденного развития событий.

Великий Дракон удовлетворенно кивнул.

— Немедленно возвращайся в Россию, Юдзан, — приказал он. — Найди и покарай гнусных фальсификаторов нашего прекрасного сакэ. Смерть святотатцам!

— Да, Великий Дракон! Смерть! — грозным эхом отозвался Юдзан.

С этими словами он, не теряя времени на отдых, пустился в обратный путь.

 

Глава 21

Обнаружив под окном часового, Арнольд ужасно расстроился. Мне стало жалко его, захотелось несчастного успокоить.

— Вот и чудесно, оставайтесь на ужин, — с обычной своей любезностью предложила я.

Арнольд не оценил моего радушия.

— Ха! Оставайтесь! Будто у меня есть возможность уйти! — завопил он, рысача по комнате.

Фрося схватилась за сердце:

— Умоляю вас, тише.

— Да, нас могут услышать, — напомнила я.

Арнольд, меча стрелы и молнии уже только глазами, уселся на пол и замолчал. Я, вздохнув с облегчением, пригласила детектива Евгения на диван, собираясь продолжить беседу, но он, против моих ожиданий, настроен был вовсе не светски.

— Вы понимаете, что здесь происходит? — ни с того ни с сего спросил он.

Я со вздохом ответила:

— За суетой некогда даже об этом подумать.

— А надо бы, — невежливо встряла Фрося. — Зачем нас схватили? Почему держат здесь? Может, это мои конкуренты решили германскую выставку завалить?

Меня умилила ее наивность — кому эта Фрося нужна? С ее выставкой!

— Душечка, — успокоила я подругу, — схватили только меня. Ты случайно сюда угодила.

— Тем обиднее, — возмутилась она и набросилась на меня с обвинениями: — Это все ты, задавака! Суешь нос в чужие дела, а потом у хороших людей неприятности приключаются. “Я умница! Я красавица! Я знаменитость!” — весьма мерзко передразнила меня Ефросинья и, хулигански сплюнув, добавила: — Старая дура! Вот срамота!

Нашла в чем меня обвинить. Эка беда — себя возношу. А кто нынче себя не возносит? На кого ни глянешь — все зверски хвастают. Раз двадцать первый век — век выскочек, хвастунов и лентяев, значит мне тут и место.

Фрося же понимать этого не хотела и не унималась никак: просилась домой, во всем винила меня и даже перешла к прямым оскорблениям.

— Я тебя ненавижу! — в конце концов заявила она.

Думаете, я на подругу обиделась?

Вовсе нет, я глазам и ушам своим не поверила. Нас еще не пытали, а деликатная Фрося так уже дерзко себя повела. Что же дальше с ней будет?

Впрочем, время покажет.

Пока я не верила своим глазам и ушам, Фрося (увы!) опять не молчала, она продолжала “наезд” — иначе не скажешь.

— Зачем я только тебя позвала? — с необоснованной злобой вопрошала она. — И как ты посмела приехать, если знала, что все так выйдет?

Тут уж пришлось возмутиться:

— Откуда я знала?

— Она знать не могла, — подтвердил детектив. — Еще с Москвы слежу за Софьей Адамовной и засвидетельствовать могу: похищения не предвещало ничто.

Тут гнев Ефросиньи померк — разумеется перед моим.

— Вы следите за мной с самой Москвы? — гаркнула я, взвиваясь как у черта на вилах.

Он кивнул:

— Да, сорок пять дней. За тридцать мне уже заплатили. И, поверьте, свой хлеб заработал совсем нелегко. Я потрясен вашей энергией. Вы измотали меня, я потерял пять килограмм.

— Почему же на мне два нарастилось? — опешила я.

Евгений пожал плечами:

— Поэтому и потрясен. Вы уникальная женщина. Если честно, я не всегда за вами следил. Порой с ног свалюсь и упаду в ближайших кустах — нет сил до дому дойти, вы же вперед бодро летите. Казалось бы, утро дуэтом мы начинаем: вы и я, а вот к концу дня, зачастую, идет такой диссонанс моих сил и ваших возможностей, что брак в работе уже неизбежен: я просто от вас отстаю. И это при том, что я славлюсь среди друзей отменным здоровьем.

— Вот чем похвастать никак не могу, — воскликнула я. — На самой заре моей юности радикулит доконал! И коленная чашечка сильно вредит!

— Теперь уже две, — ожесточенно напомнила Фрося.

Я согласилась:

— Да, обе коленные чашечки сильно вредят.

— Слава богу, — воспрял детектив, — очень вовремя вышли из строя ваши коленные чашечки, хоть теперь будет мне послабление. Я давно уже говорю вашей свекрови, что один за вами не услежу…

— Зря говорите, — вставила я, — свекровь моя жадина. Кстати, хотела вам выговор сделать, но раз вы в таком от меня восхищении, то матерински вас пожурю.

Он согласился:

— Журите.

— А что это вы, милый Евгений, дезинформацией возбудили мою свекровь? Ведь с вашей подачи решила она, что я с целью разврата в этом доме сижу, что я по поводу групповичка сюда прибыла.

Детектив отшатнулся:

— Боже вас упаси! Я доложил ей, что вы похищены, что вы в страшной опасности!

— И что же она?

— Утверждает, что в опасности те, которые собрались вас, старую жабу, ну это, как бы вам помягче сказать…

Детектив запнулся и смущенно продолжил:

— В общем, не стоит и уточнять. Любую информацию ваша свекровь на секс поворачивает, даже и слышать не хочет, что бандиты вас захватили. Твердит, что сами, бедняги, в ваши сети попали.

Я воскликнула:

— Узнаю эту мать мужа Роберта!

И все же, как прав наш народ, утверждая: помяни черта, он и рога высунет!

Не успела я фразу закончить, как ожил мой сотовый. Трубку к уху прижала, а оттуда снова глас Вельзевула:

— Развратница, мало тебе бандитов, теперь выясняется, ты и япошку уже совратила!

Я удивилась:

— Япошку? Какого япошку?

— Того, который прислал тебе помоев письмо! Грязней ничего не читала!

— Да это же не япошка! — негодуя, воскликнула я. — Это же мой переводчик!

— Ага, переводчик, переводит тебя из душа в кровать, — ядовито согласилась свекровь и спросила: — Тогда почему он, якобы переводчик, глаза твои хвалит и волосы? Он что, слепой?

— Он не слепой, он в восхищении от моих криминальных романов. У нас с ним серьезные отношения, — рявкнула я и добавила: — Деловые ужасно.

— И поэтому он целует тебя, этот япошка? Делово! Делово! Не смей мне вешать лапшу! Распутница! Ненасытная шлюха! Я еще и до конца не дочитала письмо, а уже вся от ярости покраснела, столько здесь тебе комплиментов. Не иначе, япошка слепой.

Я с тоской посмотрела на Фросю:

— Представляешь, эта зараза не смогла дочитать до конца чужое письмо, такой прилив желчи ее окатил. Так ей не терпелось нервы мне помотать.

— А зря вы не дочитали, — обратилась я снова к свекрови, демонстрируя миролюбие, — тогда вы узнали бы в чем заключается настоящий смысл переписки двух интеллигентных людей, утонченных любителей высокой словесности.

— Я с первых строк и узнала! — завопил Вельзевул. — Япошка не слишком темнит, с первых строк видно: трахнуть тебя косогласый наладился! Но я вам не дам! Я вам не позволю! Я раскрою Роберту, бездарному сыну, раскрою глаза на его жену! Он поймет, какие рога ему эта стерва наставила!

Я взбесилась — обо мне, в третьем лице!

— Да как вы смеете! Я сама чистота! Мой переводчик, господин…

Он волнения память мне отказала. Я растерянно посмотрела на Фросю и попросила:

— Ну подскажи мне фамилию, подскажи…

Она бестолково лепечет:

— Кукую фамилию?

— Ой, господи, мотоциклетную!

— Мицубиси, — мгновенно подсказал детектив, парень сообразительный.

Я замахала руками:

— Да нет же! Другую!

— Хонда? Судзуки?

— Да, — ликуя, воскликнула я. — Мой переводчик, господин Судзуки, тонко воспитанный человек. Он на секс не способен!

— Ага, Судзуки, — смеется свекровь. — Имени хахаля даже не знаешь! Вот до чего дошло, уже вступаешь с распутную связь, имени не спросив! Так и быть, я тебе сообщу: япошку зовут Тацу — Великий Дракон.

Я растерялась:

— Что? Тацу? Великий Дракон?

— Да, в конце письма стоит это имя!

— Ну… не знаю, раньше он был господином Судзуки. Возможно, он взял себе псевдоним.

Вельзевул мой снова развеселился:

— Ха-ха! Псевдоним! Вот я этому твоему псевдониму и расскажу, для чего ты, распутница, из Москвы укатила!

— Для чего? — озадачилась я.

И свекровь со смаком меня просветила:

— Для групповичка с молодыми бандитами!

Отрывая трубку от уха, я взвыла:

— О, боже, опять она за свое! Евгений, хоть вы ей скажите!

Детектив согласился:

— Попробую, но вряд ли получится.

Он оказался прав: все его разумные доводы разбились о буйную фантазию моего Вельзевула.

— Вот оно что! — завопила свекровь, осознав, что ее детектив защищает меня. — Оба спелись! Эта стерва захомутала уже и тебя! Ты уже у нее адвокатом! Мальчишка! Сопляк! Сам угодил в ее постель, сам потом и не жалуйся!

Свекровь моя так вопила, что слышать ее имели возможность все: и Фрося, и даже Арнольд. Какое-то время я комментировала ее дикие речи, но в конце концов и мои нервы не выдержали. Пришлось выхватить у Евгения трубку и завопить:

— Да что она себе позволяет, эта мать Роберта!

Но в трубке уже раздавались гудки.

— Я уволен, — грустно сообщил детектив и пояснил свою грусть: — За пятнадцать дней мне теперь не заплатят.

Захотелось его успокоить.

— Не в деньгах счастье, — воскликнула я.

— Возможно, но кушать хочется иногда, не реже трех раз в сутки, а я постоянной работы лишился, — окончательно скис детектив.

Арнольд, враждебно взглянув на меня, посоветовал:

— Фиг с ней, с такой работой, радуйся, что избавился.

— Имеется ввиду, что от меня? — риторически поинтересовалась я и ободрила детектива: — Не переживайте, я вас на работу возьму.

Евгений оживился, но (настоящий мужчина!) предупредил:

— Я стою дорого.

— Само собой, за дешевкой я не гонюсь. Сидя тут, взаперти, кучу денег я сэкономила. Вот на эти деньги детектива себе и найму. Чем я хуже свекрови? Могу же себе позволить! Приступайте!

Он удивился:

— К чему?

— К расследованию. Срочно хочу узнать за каким хреном я здесь сижу.

Евгений с важностью заявил:

— Есть у меня на этот счет кое-какая мыслишка.

— Излагайте, — потребовала я.

— Как посторонний наблюдатель, я сделал вывод, что вам ничто не грозит.

Я сказала:

— Конечно, все плохое уже случилось.

А Фрося моя оживилась:

— Думаете, нас отпустят отсюда?

Детектив мой со значительным видом кивнул:

— Да, и в ближайшее время.

Я удивилась:

— С чего вы взяли?

— С того, что пахан их, Якудза, за внешность вашу очень переживал. Сам слышал, как строго-настрого “быкам” он наказывал даже пальцем к вам не прикасаться.

— Почему? — спросили мы с Фросей хором.

Евгений ответил вопросом:

— Сколько дней заживает самый легкий синяк?

— Дня три, не меньше, — ответила я, с удовольствием вспоминая роскошный фингал Маруси: произведение разгневанного Вани, ну да, кто же его осудит, зная Марусин нрав.

Фрося пожаловалась:

— Какой там три дня, с меня даже легкие синяки сходят неделю.

— В том-то и дело, — обрадовался детектив, — из этого делаем вывод, что неделю вас здесь держать не собираются. Значит завтра, ну в крайнем случае послезавтра вас целых и невредимых вернут домой.

Мне вывод его понравился, но хотелось чего-то большего.

— А почему нас здесь держат? — спросила я.

Ответить детектив не успел — за дверью раздались шаги.

Арнольд снова по-хамски себя повел: вскочил с пола и нас с детективом буквально спихнул с дивана — спрятаться поспешил. А Евгений (что мне понравилось) стоит и ждет от меня приказаний.

Я на диван кивнула и пригласила его:

— Женечка, вам тоже туда.

Он беспрекословно последовал в объятия Арнольда, а мы с Фросей сверху присели глазками хлопать.

Долго хлопать нам не пришлось — дверь распахнулась, на пороге вырос Валет и, радостно щупая пенис (свою серьгу!), громогласно нам сообщил:

— Ужин, леди!

Я хлопать глазками перестала и дерзко выкрикнула:

— Без развлечений удавлюсь!

Валет, тупо воззрившись, спросил:

— И что?

— Требую телевизор! — гаркнула я и, видимо, зря.

Испугала Валета. Он даже в комнату не прошел: корзинку оставил и быстро утопал.

Еле успела сообщить ему вслед:

— Зрелищ мне! Зрелищ!

— Ага, Битлы к вам пылят уже со всех ног, — хохотнул из-за закрытой двери Валет, осмелел скотина.

Я сунула нос в корзинку, а там вареная колбаса (правда, целая палка) и два огурца.

Не вам плова, не супа из черепахи!

— Сволочи! — гаркнула я, с нежностью прижимая к себе колбасу.

 

Глава 22

Долго нежничать нам с колбасой не позволили. Из-под дивана мгновенно выбрался мой детектив и, радостно потирая ладони, воскликнул:

— Что? Ужин? Как вовремя! Я страшно голоден!

— А что там у нас на ужин? — следом за ним полюбопытствовал и Арнольд.

Фрося и вовсе вырвала у меня колбасу (целую палку!) и заявила:

— Делить поровну буду сама!

Я изумилась:

— Что вы за люди? Какой угодно характер испортите, даже мой!

— Вот именно, — согласился со мною Арнольд, сердито глядя на Фросю, — тут кто-то вообще от еды отказался. Кто-то совсем есть не хотел.

Он оглянулся на моего детектива и спросил:

— Малец, ты не знаешь, кто это был?

Тот с фальшивой задумчивостью припомнил:

— Кажется, дядя, это был тот, кто теперь собрался делить.

— Поровну! — многозначительно вставила я и, констатировав: — Так всегда! — вырвала палку у Фроси.

Она обиделась:

— Всего лишь хотела помочь вам, а теперь сами делите.

— Мы разделим, — заверил ее детектив, вооружаясь перочинным ножом.

Настоящий мужчина, все есть у него и возникает в необходимый момент.

Я подумала: “Не поспешила ли выйти замуж за Роберта?”

И с восхищенным взглядом спросила:

— Женечка, вы не сирота?

— Нет, — ответил Евгений.

“Жаль, — подумала я, — надоели свекрови”.

Но все же подарила ему еще один восхищенный взгляд.

Арнольд мой восхищенный взгляд перехватил, ревниво нахмурился и в отместку сказал:

— Я жертвую свой огурец Ефросинье.

Мой детектив, бегло глянув в корзину, мгновенно ответил:

— А я свой жертвую Софье…

Он запнулся, видимо, отчество припоминая.

— Можете не продолжать, — воскликнула я, поправляя остатки костюма, — обойдемся без отчества. Пока возраст еще позволяет.

И подумала: “Раз нет пятидесяти, юность моя продолжается, о чем ты, красавчик, в ближайшее время непременно узнаешь”.

Детектив мыслей моих не читал, а потому улыбнулся и, потирая руки, сказал:

— Ну что ж, если продукты распределены, значит можно и приступать.

И мы приступили к трапезе — особенно приступил Арнольд. Стало ясно, почему он спешил нас покинуть, этот обжора. Он единственный выпадал из приятной светской беседы. Он и Фрося — подруга ныла, просилась домой и мечтала о выставке ежесекундно.

Мы с моим детективом вели себя безупречно: предавались еде и неспешным беседам. За трапезой обсуждалась все та же тема: причина моего похищения. Между первым и вторым куском Евгений меня огорошил.

— Думаю, не ошибусь, предположив, что история эта напрямую связана с вашим другом якудзой, — сказал он.

Чуть колбасой я не подавилась от его невыносимой находчивости.

— Да что вы, — прыснула со смеху я, — как вам удалось так метко и правильно догадаться?

— Ошиблись только в одном, — вставила Фрося. — Якудза Мархалевой не друг, а я страшно хочу домой.

На ее тоску о доме внимания уже никто не обращал, не обратил и детектив.

— Да я о другом якудзе, — занервничал он. — Я о том, который метит в друзья, я о переводчике, который письма писал.

— А-аа, — прозрела я, — вы, Женечка, о господине с мотоциклетной фамилией, все время забываю ее.

— Судзуки, — подсказала мне Ефросинья и не к месту вздохнула: — Хочу домой.

Я прожгла ее взглядом и спросила у детектива:

— И к чему вы Судзуку моего сейчас приплели?

Евгений горделиво ответил:

— К тому, что он подписался Тацу, Великий Дракон. Известно ли вам, что так называются предводители кланов в мафиозной организации Японии, настоящии якудзы?

Глупости такой я поразилась:

— Хотите сказать, что мой переводчик предводитель одного из кланов якудзы?

— Да, — подтвердил детектив, — и думаю, не одного клана, а многих. Тацу — высокое звание. Считай генерал.

— Чушь, — воскликнула я, — мой переводчик так подписался из чистых понтов, говоря откровенно. Как человек интеллигентный, он мал и тщедушен. Это только когда сила есть, ума не надо. А если есть ум, то сразу становится ясно, что и сила не помешает. Отсюда и погоняло… Ой, простите, отсюда и псевдоним берется со смыслом. Вот вам и Дракон.

— Ты видела его? — с серьезнейшим видом спросила вдруг Ефросинья и снова не к месту шарманку свою завела: — Я страшно хочу домой, лучше бы мы не возвращались сюда.

— Чем тебе здесь не нравится? — с плохо скрываемым раздражением осведомилась я. — Бандиты кругом! Приключения! Опять же красавцы мужчины, у Арнольда вон гигантище агрегат! У Евгения ум грандиозный! И мышцы! И сила! Короче, приятное общество, сидим, едим колбасу с огурцом. Мне, как творческой личности, это очень полезно.

Фрося, покрутив у виска пальцем, (до сих пор не пойму на что намекала) сердито спросила:

— А если нас завтра убьют? Не слишком ли дорого придется мне заплатить за твои удовольствия?

— Глупости, тебе совсем не придется платить. Евгений сказал, что нас сегодня отпустят.

Воскликнув это, я огорчилась:

— Честное слово, здесь так хорошо, что уходить даже не хочется.

Детектив с нетерпением ждал конца нашей с Фросей дискуссии. Заметив его нетерпение, я спросила:

— Что вас беспокоит?

— Ефросинья задала вам вопрос, ответ и мне интересен.

Я изумилась:

— Да ну! Неужели она на такое способна? Фрося, повтори свой вопрос.

— Когда мы домой попадем? — незамедлительно спросила она.

— Неужели это и вам интересно? — удивленно воззрилась я на Евгения.

Он раздраженно замотал головой:

— Нет, она о другом вас спросила.

— О чем же?

Фрося других вопросов не помнила, и Евгений вынужден был сам вопрос задавать.

— Почему вы решили, что ваш переводчик не может быть главным якудзой? Вы его видели? — спросил он.

— Нет, но уверена, что он какой-нибудь хилый очкарик, ничтожество, вот и решил назваться Драконом. А почему бы и нет? Чем ничтожней мужчина, тем фанфаронистей. Впрочем, я таких не осуждаю.

Мой детектив проницательно на меня посмотрел и спросил:

— А с чего вы взяли, что ваш переводчик ничтожество? Что натолкнуло вас на эту конкретную мысль?

Едва я открыла рот, чтобы дать умнейший ответ, как Фрося опередила меня.

— А разве приличный мужчина способен хвалить то, что написала писательница Мархалева? — спросила она, показывая на меня колбасой.

Оскорбительно, правда?

Ужасно!

Вы думаете, я оскорбилась?

Нет.

Не успела. Арнольдик опередил и так возмутился, что я не нашла в себе сил перекричать этого порно-актера, глупца, труса, обжору и горлопана. (Боже, сколько в нем недостатков!)

— Что-о? — завопил он, (тоже тыча в меня колбасой). — Писательница? Мархалева? И все это она? А кто же тогда художница?

— Художница я, — ответила Фрося, чванливо ткнув себя в грудь огурцом. — Битый час вам твержу о выставке моих гениальных картин в чудесной Германии.

(Вот зараза! У меня уже хвастать она научилась!)

— Я в курсе, — подтвердил мой Евгений. — О картинах неоднократно шла речь.

— Вот это попал наш Якудза! — загадочно гаркнул Арнольд и, прихватив свой кусок колбасы, бодро дернул к дивану.

Мой детектив за ним поспешил — со своим куском колбасы, и без всяких с моей стороны приказаний — потому что за дверью раздались шаги.

И не просто шаги — топот стада “быков”.

Мы с Фросей, подстать Арнольду, “быкам” и Жене, медлительностью совсем не страдали. Когда дверь распахнулась, мы с подругой, как куры на жердочке, уже на диванчике благочинно сидели и остатками колбасы баловались, переживая лишь об одном: не удивятся ли наши “быки” скудности этих остатков?

И в самом деле, за очень короткий срок мы, хрупкие девушки, успели слопать фантастически много — целую палку!

И два огурца!

Переживали мы зря. Вы знаете, нет, не удивились “быки” — им было не до того. В отличнейшем настроении они волокли телевизор. Валет замыкал бычье шествие, загадочно потирая свой пенис, то бишь в ухе серьгу.

— Зрелищ хотели? — ехидно спросил он у меня, когда телевизор был установлен напротив дивана.

Я, проглотив застрявший в горле кусок, растерянно промычала:

— В каком-то смысле, наверное, да, зрелища не помешали бы.

Валет бодро изверг из себя “гы-гы!”, остальные “быки” и вовсе заржали.

Признаться, меня насторожили их пошлые и тупые ухмылки, но, как вежливый человек, я поблагодарила “быков” за отклик на просьбу.

— Да шо там спасибы нам говорить, — зло втыкая вилку в розетку, живо ответил Валет. — Ты зрелищ просила?

Нервно сглотнув, я сказала:

— Ага!

— Их есть у тебя! — хохотнул Валет и с силой дернул свой пенис, чуть “бычара” ухо себе не оторвал. — Новость смотрите, — посоветовал радостно он.

Я (сдуру) тоже обрадовалась:

— Да-да, новостей мне не хватает. Свекровь уж и групповуху мне приписала, а я даже в кино не была!

— Ну, так сейчас везде побываешь, — туманно пообещал Валет и, бросив: — Девочки, развлекайтесь, — вышел из комнаты.

“Быки” за ним поспешили.

“Странные они сейчас какие-то были”, — подумала я, но Фрося включила уже телевизор, и мысль моя оборвалась.

Выпустив из дивана Арнольда и Женечку, мы уселись рядком и заспорили что будем смотреть. Шли детские мультики, а Фросе подавай развлекательные каналы с разными ток-шоу, Арнольду — спортивный канал, детектив заявил, что намерен смотреть “Человек и закон”, меня же сверлил вопрос: “Почему бандиты намекали на новости?”

— Значит новости и надо смотреть! — воскликнула я, чем вызвала стон несогласия, причем, хоровой.

Давая несогласным понять, что митинги бесполезны, я вырвала из рук Ефросиньи пульт и переключилась на “Новости”. Дабы возражения пресечь, угрожающе глянула на мужчин, а они и рады уже, рот открыв, восхищенно уставились на экран. А Фрося, наоборот, отвернулась, глаза зажмурив.

— Что такое? — воскликнула я.

Арнольд хохотнул:

— По “Новостям” порнуху крутят уже! Вести с фронта сражения!

Глянула на экран и глазам своим не поверила: напряженная шла там “борьба” — фирменный акт половой, да какой!

Кто кого невозможно было понять в хитросплетении тел, но очевиден был факт, что занимались тела любовью с большим огоньком. И с азартом! И все это происходило не где-нибудь, а в “Новостях”, о чем извещала нас надпись в углу экрана.

— Куда катится наша страна?! — воскликнула я, как писатель.

А как рядовой зритель, я с интересом уткнулась в экран, сожалея, что не вижу лиц участников акта.

Впрочем, долго сожалеть мне не пришлось, лица тоже нам показали. Сначала мужское. Он был ничего, симпатичный такой мужчина вполне зрелых лет. Для меня, правда, он староват, но, если взять во внимание его супер-активность, то можно (как развлекательный вариант) и этого старичка рассмотреть.

Женская дружба — великая сила! Даже в этом, пустяшном вопросе, захотелось с подругой установить контакт, набежавшими мыслями поделиться, впечатления обсудить…

Игриво толкнув Фросю в бок, я спросила:

— Как тебе этот мужчинка?

Она же — само целомудрие!

— Нет, — отвечает, — я на порно смотреть не могу. Тем более, при свидетелях.

— Да я не на порно глазеть тебя приглашаю, ты мужчину в пол глаза мне оцени и скажи, как он тебе? Не староват для меня?

— В самый раз, — заверил Арнольд.

— А вас здесь никто не спрашивает, — рявкнула я.

— Но он прав, — встрял и мой детектив.

Я не стала пререкаться с насмешниками, мне знать Фросино мнение страшно хотелось. Повернув голову подруги к экрану, я приказала:

— Фрося, немедленно посмотри!

Лицо мужчины показали как раз крупным планом — она взглянула и ахнула.

И упала без чувств.

Но со мной случилось значительно худшее — я никуда не упала!

Я сидела столбом когда на экране мелькнуло второе лицо — лицо героини порно-продукции. Лицо мелькнуло, исчезло, вернулось и застыло крупнейшим планом — таких планов не видела никогда!

Почему, спросите вы.

Потому, что это было собственное МОЕ ЛИЦО!

 

Глава 23

Увидев меня на экране, Арнольд прозрел:

— Так вот для чего я старался! А что, неплохой фильмик смастрячили, — порадовался он, чем взбесил меня окончательно.

Я, заметавшись по комнате, в отчаянии завопила:

— Сволочи! Конец всему! Конец моей репутации! Конец браку! Конец карьере!

Больше всего меня огорчило, что подсунули мне старика — лет пятьдесят мужчине, не меньше.

Я возмутилась:

— Какой-то простатик! И еще он берется демонстрировать секс! Так подставить меня, умницу и красавицу! Такого унижения Якудзе я не прощу!

Евгений задумчиво осведомился:

— Какому Якудзе?

— И в самом деле, какому? — опешила я. — Эти Якудзы множатся в моей жизни уже, как кролики на свободе!

Пришлось заключить:

— Обоих убью!

Арнольд неожиданно меня поддержал:

— Правильно, зажился батяня Якудза, пора бы его убить, пока он вконец не испоганил мою карьеру. Спрашивается, зачем я старался? Взяли мой гениальный член и приставили черт-те к кому! К какому-то губернатору!

— Не-ет, — пропел детектив, — губернаторства теперь ему не видать, как зайцу своих ушей. Вряд ли такой порно-слив положительно отразится на голосах избирателей. Губернатором теперь старого изберут. Повторно, хоть он и ворует.

Я оцепенела:

— О чем вы тут говорите?

Арнольд удивился:

— Как о чем? Не слышали разве, что диктор сказал в новостях?

Ха! Когда же мне было слышать? После грязного порно я не видеть, не слышать уже не могла — лишь говорить!

И то нецензурно!

— И что сказал диктор? — хватаясь за сердце, спросила я.

Просветил меня мой детектив:

— Он сказал, что теперь, когда конкурента, считай, завалили, у действующего губернатора появился шанс переизбраться на второй срок.

— А еще он сказал, — с блаженной улыбкой добавил Арнольд, — что писательница Мархалева своей сексуальностью сильно в том ему помогла.

Я, писательница Мархалева, открыла рот да так, не закрывая его, и спросила:

— Кому?

— Старому губернатору, — ласково пояснил детектив (так врач психиатр говорит со своими больными).

— Какого черта! — взбесилась я. — Никого я не знаю, ни старого, ни молодого! Зачем Якудзе понадобилось втягивать меня в это дело?

— Это как раз понятно, — ухмыльнулся Арнольд, — вас он втянул по ошибки, а вот зачем “быкам” захотелось порнуху в новостях вам показать, это и в самом деле вопрос.

— Нашли мне тоже вопрос! — рявкнула я. — Вы первый свидетель как потешалась я над “быками”. Они так от меня настрадались, что не упустили шанса поквитаться порнухой, раз силой кулаков поквитаться нельзя. А то, что ошибки касается…

И тут меня молнией будто прожгло.

— Ошибка? И Фроська брякнулась в обморок? — Я уставилась на Арнольда: — Почему Ефросинья сознание потеряла?

Он с гордостью объяснил:

— Ну как же, агрегат мой увидела, и рассудок ее помутился, не выдержал.

— А мне кажется, в этих порно-новостях она явно узнала претендента на пост губернатора, — предположил мой умница-детектив.

— Правильно! — воскликнула я и бросилась приводить Ефросинью в чувства.

Слава богу, она оказалась настоящей подругой — быстро очнулась, это позволило мне незамедлительно ее допросить.

— Фрося, сейчас же, негодница, признавайся кто на экране так дерзко меня поимел? — спросила я, подпирая руками бока.

И она, заливаясь слезами, призналась:

— Это сам ОН!

Все посмотрели наверх, но увидели потолок, а не небо и не Всевышнего. Я возмутилась:

— Кто — он?

— Тот, кого я любила, — ответила Фрося и начала свой рассказ.

 

Глава 24

МИНИСТР МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ И ХУДОЖНИЦА МИРОВОЙ ИЗВЕСТНОСТИ

В универмаг они вошли со служебного входа. Приоткрыв тяжелые железные двери, она скользнула на узкую лестницу и пояснила:

— Мы поднимемся на второй этаж, а потом придется шагать по торговому залу. Моя обитель на третьем, но этой лестницей туда не пройти. Когда здание строилось, третьего этажа не предполагалось, он значительно позже надстроен. Освещение тусклое здесь, смотрите не оступитесь.

Он усмехнулся:

— Я в курсе, что универмаг создавался в два приема, но не знал, что здесь такие крутые лестницы.

— Это потому, что вы с парадного входа входили, а я не люблю толпу. На этой лестнице не слишком чисто, зато до моей лачуги доберемся быстрей.

Подумав, она добавила:

— Смотрите не потеряйтесь, когда пойдем через зал. В это время там много народа.

И легко застучала каблучками по старым ступеням. Он поспешил за ней. От зеленых обшарпанных стен исходила душная влажность и поражала хлипкость перил. И почему-то казалось, что в любую секунду вырастет на пути приведение.

Хотя, привидения не в универмагах, а в замках живут. Но ему казалось именно так. И от этого к ощущениям страха потери и радости обретения добавлялась загадочность. И таинственность. Он не решался спросить как вышло, что она живет именно здесь. И всегда ли живет? И вообще, кто она? И, главное, как это чудо зовут?

Поднявшись на второй этаж, они прошли длинным узким коридором и уткнулись в еще одну тяжелую железную дверь.

— Здесь тугие пружины, — прошептала она, — вам придется мне немного помочь.

Дверь действительно открылась весьма неохотно — по глазам ударил яркий солнечный свет, от которого в полутьме лестницы и коридора успели отвыкнуть и он, и она. Девушка виновато взглянула и попросила:

— Пожалуйста, не обижайтесь, но дальше порознь пойдем.

И сразу стало понятно, чем ее не устроил парадный вход.

— Конечно, я все понимаю, — ответил он. — Конспирация превыше всего.

— Мне не нравится это слово, — нахмурившись, сказала она, — я никого не боюсь, но иногда люди не понимают самых простых вещей. Мне не хочется, чтобы о нас плохо даже подумали.

— И уж тем более не будем давать почву злым языкам, — с улыбкой добавил он. — Я все понимаю. Светлые вещи от случайного глаза пачкаются иногда.

— Не иногда, а слишком часто, — вздохнула она и, шагнув в зал, испуганно оглянулась: — Но смотрите не потеряйтесь!

Он успокоил ее:

— Нет-нет, я отстану на три шага, не больше.

Она летела по залу мимо секций одежды, обуви, тканей, а вслед ей неслось: “Ефросинья, привет!”, “Фрося, как поживаешь?”, “Куда, Фросик, спешишь?”, “Остановись, Фросюшка, поболтаем!”.

Было видно, что она здесь любимица. И еще, он узнал (наконец!) как это чудо зовут.

“Ефросинья! Древнее имя. И очень красивое. Да, эту девушку должно звать именно так”, — подумал он, отчетливо понимая, что принял бы имя любое, хоть Пелагея, хоть Катерина, хоть модное нынче Стефания.

Он, послушно отстав на три шага, шел за ней и с удивлением констатировал, что ни одного взгляда на себе не поймал: все смотрели только на Ефросинью — издали ее замечали и провожали улыбками добрыми, радостными.

“Как же мы дальше пойдем? — встревожился он. — Если все смотрят ей вслед, то обнаружат, что мы войдем в одну дверь. А она ничего не говорила о том, как в дальнейшем мне действовать. Что теперь делать? Просто за ней идти? Или остановиться и ждать?”

Он поймал себя на мысли весьма непривычной: “Начал заботиться о других и подстраиваться под того, от кого независим. А может, уже зависим? Да нет!”

Какая разница ему кто и что подумает об этой девчонке? Он видит ее первый и последний раз — так его мир устроен. У него плотная, расписанная на годы вперед жизнь. Хоть в доску разбейся, Ефросинье в ней места нет. Зато и у стен есть глаза и уши. Если крамольное что узнают, несдобровать ни ей, ни ему. Особенно, конечно, ему — что ей терять?

Она пересекла длинный торговый зал, завернула за угол к лестнице и остановилась у лифта. Он сообразил, что поджидает его и неспеша подошел. На третий этаж поднялись вместе. На его немой вопрос она хохотнула:

— Пусть думают, что вы случайный попутчик.

Он согласился:

— Правильно, пусть так и думают, не обращая внимания на детали.

— На какие детали? — удивилась она.

— На то, что я через весь зал топал за вами, не заглянув ни в одну из многочисленных секций.

— А может вы хотели на третий этаж подняться на лифте. Так многие делают. Лифт только в этом крыле.

— А вы хитрая.

Она испуганно спросила:

— Это ваше первое разочарование?

Он покачал головой:

— Нет, второе. Первое, это то, что я значительно старше вас и совсем не свободен.

— Мы еще не знаем имен друг друга, а разочарований уже скопилось изрядно: целых три.

Двери лифта открылись.

— Что дальше? — спросил он. — Я имею право рядом с вами идти?

— Да, — кивнула она, — здесь нас никто не увидит. Сразу за лифтом лестница, ведущая прямо ко мне.

— Еще лестница? А я думал, что в этом здании три этажа.

— Так и есть, я живу на чердаке, но, поскольку там имеются окна, все называют его мансардой.

И снова лестница, узкая деревянная, и опять коридор, длинный скрипучий, и еще одна лестница. На этот раз она пропустила его вперед, а сама шла сзади, прикрывая собой тыл. Так она выразилась сама, а он подумал: “Где этот тыл? И от кого надо его прикрывать?”

Теперь же, уперевшись в еще одну лестницу, он занес ногу над первой ступенью, но она его остановила, указав на облезлую дверь:

— Нет-нет, нам сюда.

— А там что? — спросил он, кивая на лестницу.

— Там душ.

Подумав, она смущенно добавила:

— И туалет.

Он брякнул:

— Надеюсь, мне это пригодится.

Именно брякнул, потому что совсем не хотел это ей говорить. Но она не удивилась:

— Конечно-конечно, я помню что вы с дороги и мечтали о душе.

Он решил внести ясность:

— Вообще-то у меня в вашей лучшей гостинице забронирован номер люкс.

— Он вам тоже сегодня понадобится, — внесла ясность она.

“Значит чаем буду напоен и вежливо выпровожен”, — с грустью подумал он.

Поковырявшись в замке, она распахнула дверь — в нос ударил резкий запах масляных красок.

— Я художница, — сказала она.

Он удивился:

— А как же фиалки?

— Считайте, что это хобби. Цветы я продаю себе в убыток.

— Зачем?

Она улыбнулась:

— Не сочтите меня сумасшедшей, но так хочется людям нести красоту, что не могу устоять перед соблазном. Я бы и даром фиалки свои раздавала, но людей пугает и настораживает немотивированная щедрость. Приходится продавать.

Он восхитился:

— Вы удивительная девушка!

Ефросинья смущенно ему предложила:

— Присаживайтесь на диван, сейчас напою вас чаем из трав.

Он присел и огляделся. Комнатка была тесной и освещалась маленьким круглым окном. Заметив его любопытный взгляд, она пояснила:

— Я тут как в коммуналке живу. Видели сколько в коридоре дверей?

— Кажется, три.

— Четыре, — уточнила она. — Четыре двери и за каждой семья. За стенкой живет охранник универмага с женой. Напротив него лифтерша с двумя детьми. Рядом с лифтершей — сторож. Он пенсионер, вдовец, живет один. Но сейчас все на работе. Кухня и душ у нас общие. Знаете, как в том анекдоте: баня — через дорогу раздевалка, — рассмеялась она и попросила: — Подождите секунду, я кипятка принесу.

Когда она вышла, он поднялся с дивана. Его заинтересовала та часть помещения, которая от любопытного глаза была прикрыта цветастой шторкой. Отодвинув шторку, он был поражен: там рядами и опираясь одна на другую, стояли картины. В живописи он не был силен, но и любому профану здесь было ясно, что картины заряжены той грандиозной силой, которой название “мастерство и талант”.

Он не мог оторвать глаз от полотен, он забыл обо всем на свете. Пришел в себя лишь когда скрипнула дверь. Он вздрогнул и оглянулся — на пороге стояла улыбающаяся Ефросинья с подносом в руках.

— Простите, — смущенно промямлил он, поспешно задергивая шторку.

— Вам не за что прощения просить, я и сама обязательно вам их показала бы, — острожно устанавливая поднос на стол, сообщила она. — Правда не все картины, а лишь те, которые нравятся мне.

— Да разве здесь может что-либо не нравится? — изумленно воскликнул он. — Вы же гений!

— Спасибо, — смутилась она, — кое-что мне действительно удалось за приличную сумму продать. В общем-то, я не бедна.

Он удивился:

— Тогда почему вы живете здесь, в универмаге?

— Потому, что универмаг и есть мой настоящий дом.

Заметив в его глазах изумление, она пояснила:

— Я же сказала вам, что кое-что из моих картин удалось продать очень выгодно, а в нашем городе как раз в это время случился аукцион, вот я универмаг и купила. Хочу здесь международный храм искусства создать, — мечтательно сообщила она и горько добавила: — Но пока денег нет даже на примитивный ремонт.

Он подумал: “Эта девушка настоящая или я вижу сон? Бог ей дал талант, а она щедро раздает себя людям: почти даром продает дорогие цветы, на клочке своей территории устроила коммуналку и, уверен, денег ни с кого не берет, да еще мечтает о храме искусства! Да-а, такие женщины бывают только во сне!”

Его охватил страх за нее. Пока у нее все получается, но он-то знает как не просто выжить в этом жестком мире, да еще в наше нестабильное время. Она живет не на земле — в небесах витает, в мечтах. Ха! Денег нет на ремонт! Да если с умом взяться за дело, то с одной аренды можно хорошие деньги взять. Плюс склады. Плюс реклама — народу в универмаге полно. И это все, не говоря о настоящем торговом бизнесе. Который, впрочем, этой девчушке самой не поднять. Она же живет искусством.

— Хотите, я поведу вас в наш ботанический сад? — прервала она его размышления, разливая по чашкам чай с запахом трав.

— С вами я куда угодно хочу, — просветлев, прошептал он.

Она внимательно на него посмотрела и серьезно спросила:

— Я все еще девушка вашей мечты?

Он кивнул:

— Да, но теперь еще вы будете девушкой моих грез.

 

Глава 25

Фрося умолкла и, спрятав лицо в ладони, тихонько заплакала. Я спросила:

— Что же это выходит, твой любовник, этот министр местного назначения, тебя обольстил и метит теперь в губернаторы?

— Он мне не любовник, — пискнула Фрося. — Мы даже не целовались.

— Якудзе видней, — заметил Евгений, намекая на то, что скрытничать бесполезно.

— Да ничего ему не видней, — рассердился Арнольд и давай удивлять нас осведомленностью. — Этот чинуша влюбился в художницу, но карьера таким сухарям дороже всего. Долго он здесь не пробыл, уперся к себе из нашего города, но затосковал. А как же, на молоденькое потянуло. Начал художнице часто звонить. Кто-то из журналистов как-то прознал и тиснул статейку о романтической, страстной и тайной любви художницы и министра.

Я воззрилась на Фросю:

— Неужели так все и было?

Она, бедная, всхлипнула:

— Да, весь город читал.

— И что из этого получилось? — заинтересовался мой детектив.

Фрося заплакала в три ручья, а Арнольд сообщил:

— Якудза-пахан про роман их узнал и обрадовался. Покоя ему не давал этот универмаг. Злился он на художницу, все в толк взять не мог, как сопливая девка опередила его, по дешевке приличную собственность раньше Якудзы скупила.

Я опять воззрилась на Фросю:

— Действительно, как? Как ты дешевую собственность раньше Якудзы скупила?

— Мой двоюродный брат был правой рукой губернатора, — сквозь слезы призналась подруга, чем Арнольда просто убила.

— Неужели! — страшно горюя, воскликнул он. — Хорошим братан твой был мужиком! Я пил с ним однажды на празднике, на дне города.

— Как же вы с ним пересеклись? — всхлипнув, спросила Фрося.

— А случайно! В самый разгар праздника мы встретились под столом с твоим братаном. Правил, он с губернатором, правда, хреново, но зато как, чертяка, пил! Да-а, хороший был парень!

Я удивилась:

— Был? Почему это “был”?

Арнольд украдкой смахнул скупую мужскую слезу и сообщил:

— Потому что Якудза его пришил, как и всех, кто не лег под него. Пришить-то пришил, а поздно, универмаг уже у девчонки. Вот и начал пахан копать под художницу. Просто нахрапом брать страшно ему, а ну как заграница поможет, из-за художницы шум поднимет.

— Да, — согласилась я, — у подруги моей за границей много поклонников.

— Не у меня, у моих картин, — обиженно пискнула Фрося.

— Вот и обрадовался Якудза, — продолжил Арнольд, — когда узнал про статью и роман. Наконец-то и у художницы обнаружилось слабое звено. Для начала девчонку легонько пугнули.

Ефросинья зло сверкнула глазами:

— Легонько? Подожгли цветочный мой магазин! Ни одной не осталось фиалочки! Все погибли!

— Изверги! — гаркнула я, хоть и слабости к цветам не имела. — Креста на них нет!

— Эт-точно, — согласился Арнольд. — Я историю эту слыхал краем уха, но и тогда подивился как Якудза жесток. Вот когда я дал себе страшную клятву не попадать под горячую руку Якудзы!

Я возмутилась:

— А он все о любимом себе! Да на кой ты нам нужен! Ты и пафос твой! Клятву он дал!

Отчитав Арнольда я обратилась к подруге:

— Фрося, что дальше-то было? Рассказывай поскорей, пока я еще живая!

Она вытерла слезы и тяжко вздохнула:

— А дальше ты знаешь. Наехали на меня по полной программе. Только сейчас и узнала, что причастен к наезду Якудза, а тогда все гадала, да какой там!

Фрося махнула рукой и продолжила:

— Разве такую загадку без помощи разгадаешь. Да и некогда было. Пришли бандиты ко мне и спросили: “Цветочный ларек твой сгорел?” “Сгорел”, — отвечаю. Они ухмыляются и говорят: “Значит видишь ты, что шутить с тобой не намерены. Поэтому быстро бумаги все нам подпиши и от универмага отваливай”.

Я ахнула:

— И ты подписала?

— Почему, — обиделась Фрося, — я спросила, чем они угрожают, если не подпишу. Вот тогда-то они и сообщили, что будет плохо ЕМУ.

— Кому? — это мы хором спросили: я, мой детектив и Арнольд.

— Кому-кому, этому, губернатору, — ответила Фрося и шмыгнула носом, кивнув на экран.

— Точнее, тому, кто метил туда, — злорадно вставил Арнольд.

Детектив мой так из-за истории этой расстроился, что светлый разум свой потерял, иначе с чего бы он глупо спросил:

— Куда?

— Что — куда? — удивился Арнольд.

— Кто куда метил? — повторил вопрос детектив.

— Фроськин министр на пост губернатора! — рявкнула я, страшно психуя.

И, разумеется, не удержалась, вынуждена была правду сказать прямо в глаза:

— Дура ты, Фроська! Из-за чинуши какого-то универмаг свой отдала! Да гори он синим пламенем, этот министр!

— Взяточник он, сто пудов, еще тот! — вставил Арнольд и в оправдание нелогично добавил: — А кто нынче не взяточник?

Я поощрила его:

— Эт-точно, нынче все или берут или дают.

— Не страна, а публичный дом, — философски обобщил детектив.

Мне стало до боли обидно. И за подругу и за страну.

— И в этом публичном доме Фроська моя решила играть в благородство! — психуя, воскликнула я. — Мало того, что министр, так еще и намылился в губернаторы! Разве приличный человек станет себя так вести? Это же все одно, что прилюдно признаться: “Я тут слямзить у вас хочу все, что плохо лежит, поэтому голосуй за меня, добрый народ”.

— Эт-точно! — согласился Арнольд. — А в нашей стране все плохо лежит.

Возражений я не нашла, и от этого мне почему-то стало еще обидней.

— Не стоит он Фроськиного универмага, старый жлоб! — зло рявкнула я. — Даже шоколадки девушке не подарил, а она за него такую собственность отвалила! Сумасшедшая, честное слово!

— Я же любила его! — закричала подруга и опять зарыдала.

— Да-а, — задумчиво пропел детектив, — есть еще женщины в русских селеньях.

Теперь мне стало досадно:

— Конечно есть, я ради бывшего мужа Роберта жизнью своей рисковала. Но жизнь — это жизнь, а универмаг — это универмаг.

— Да еще трехэтажный! — вставил Арнольд.

— Да еще в центре города! — добавила я. — Даже мой бывший муж Роберт…

Закончить я не успела — Фрося перестала рыдать и взволнованно осведомилась:

— Почему Роберт бывший? Неужели вы развелись?

Я поразилась ее наивности и с чувством воскликнула:

— А ты считаешь, что после моего оргазма с твоим неудавшимся губернатором Роберт захочет оставить меня своею женой? Не говорю уже о свекрови!

Фрося схватилась за голову:

— Господи! Ужас какой! Рушится жизнь самой Мархалевой!

Ну и позднее у девушки зажигание. Я ее успокоила:

— Жизнь моя давно уж разрушилась, в тот самый миг, как черт меня дернул прилететь в ваш мафиозный город.

Вот зачем я это сказала? Несправедливость себе позволила. Будто у нас другие есть города, не мафиозные. По этому поводу у меня, как у политика, мгновенно назрела целая речь, пламенная, с призывом к народу, но детектив прозаически меня перебил.

— И все же не ясно, — задумчиво спросил он, — как Якудза вышел на Фросю? Ведь выборы намечаются на другом конце нашей необъятной страны.

Я удивилась:

— Что тут не ясного. Лично мне это говорит лишь об одном: мафия не только бессмертна, но и вездесуща! Пахан той губернии обратился за помощью к этому пахану, вот дело и сладилось.

(Позже выяснилось, как я была права.)

— Да нет, не сладилось, — злорадно усмехнулся Арнольд. — Теперь над нашим Якудзой даже куры будут смеяться, так он жидко обхезался. Шутка ли сказать, перепутал любовниц, вместо любимой художницы подсунул кандидату в губернаторы писательницу, госпожу Мархалеву. Да он ее и в глаза не видывал, и слыхом об ней не слыхивал, кандидат этот. Вот теперь будет скандал!

— Скандал-то скандал, — согласился Евгений, — спохватятся, разберутся, да только будет это потом. После выборов выяснится, что и писательница не при делах, и художница с кандидатом даже не целовалась, а кому это интересно? Все уже, дело сделано. Выходит, Якудза вас всех и сделал, — заключил обреченно мой детектив.

И вот тут-то произошли две удивительные вещи: Фрося перестала проситься домой, я же, напротив, затворничеством своим тяготиться стала ужасно.

Очень мне нетерпелось расправиться с подлым Якудзой! Но как? Как с ним расправиться? Даже если чудом каким и выйду отсюда, то вряд ли одна одолеть Якудзу смогу.

И тут меня озарило, и, озаренная, я закричала:

— Тамарка моя! Она мне нужна!

— Считаешь, чего-то здесь не хватает? — кивая на Арнольда и детектива, безрадостно осведомилась Ефросинья.

— Маловато свободы, — ответила я. — Хочу срочно покинуть пенаты бандитов.

И Фрося (ну надо же) принялась меня уговаривать.

— Да чем тебе плохо здесь? Что тебе здесь не нравится? — моими словами осведомилась она. — Бандиты кругом. Приключения. Опять же красавцы мужчины, у Арнольда вон гигантище агрегат. У Евгения ум грандиозный. И мышцы. И сила. Короче, приятное общество, хорошо посидели, до отвала наелись все колбасы, огурцом закусили. Порнухи до одури насмотрелись. Мне, как творческой личности, это очень полезно.

Я, пальцем покрутив у виска, сердито спросила:

— А если нас завтра убьют? Не слишком ли дорого придется мне заплатить за твои удовольствия?

Фрося махнула рукой:

— Глупости, платить совсем не придется. Евгений сказал, что нас сегодня отпустят. Честное слово, здесь так хорошо, уходить даже не хочется, — вздохнула она.

— Это потому, — прошипела я подруге в ответ, — что не ты барахталась голая с неудавшимся губернатором, не на тебя глазела страна. А у меня в той груди, которую всем показала, злоба клокочет! Какой-то заштатный Якудза опозорил меня, знаменитость, на всю мою Родину! Не-ет, так просто это ему с рук не сойдет! Он жизнью своей заплатит!

Арнольд (всегда говорила, что классный парень!) меня поддержал.

— Якудзу надо кончать, — хмурясь, сказал он. — Кончать, пока не окончательно бандюган загубил мою порно-карьеру. С таким агрегатом я подался бы в Голивуд, если бы не Якудза.

Я уставилась на Ефросинью:

— Видишь, что делается. Надо срочно отсюда нам выходить и всеми возможными способами кончать подлеца Якудзу!

— Какого якудзу? — вдруг спросил детектив. — Местного или японского?

— Всех, — бодро ответила я. — После порно всех буду кончать без разбору! Баста, бизнесменке Тамарке звоню!

И вот тут-то на пути моих безобидных желаний мгновенно выросли неожиданные препятствия. Забыла я, что после Фроськиного прикола, в результате которого в Турции Тамарку чуть в бордель не замели, между моими подругами вспыхнула настоящая прям вражда. Тамарка в позу цепного пса всякий раз становилась, как только о Ефросинье речь заходила. А Фрося по-прежнему олигархов терпеть не могла, а потому вцепилась в меня она и завопила:

— Погоди, не спеши, не надо Тамарку впутывать! Подумай сама, зачем тебе эта Тамарка?

Я поразилась:

— Ха! Зачем мне Тамарка? Глупый вопрос! Да Тамарка моя!

И я задохнулась от наплыва эмоций:

— Да Тамарка! Она же всесильная! У нее нервно-паралитический глас! Как гаркнет она на своих подчиненных, у тех от страха штаны и полны!

Услышав про чудо такое, вдохновленный Арнольд подскочил к Ефросинье и начал ее от меня оттаскивать, приговаривая:

— Пусть Тамарке звонит.

— Зачем? — отбивалась вредная Фрося. — Бесполезно Тамарке звонить!

— Как это бесполезно! — возмутилась я. — Тамарка такое покажет Якудзе, что подлец сразу умрет! У Тамарки моей нервно-паралитический глаз! Она одним только глазом на подчиненных своих посмотрит, и у тех уже…

— Знаем, знаем, — воскликнул мой детектив, неожиданно принимая сторону Фроси, причем без всяких причин. — Но то подчиненные, а здесь местный Якудза. Не надо Тамарке звонить. От этого нам только хуже всем будет.

Теперь у меня на руке висели подруга и детектив. Я сильнее Фроси, конечно, и на моей стороне Арнольд, но Евгения трудно так сразу спихнуть со счетов. Накачался, зараза, что тот Шварцнегер.

— Зачем нам ваша Тамарка, — кричит, и ответа слушать не хочет.

Я основательно распетушилась.

— Да что вы знаете о моей Тамарке! — взвизгнула я. — Дайте ей позвонить! У Тамарки моей такой нервно-паралитический газ!

Фрося, не отлипая, напомнила:

— Ты же говорила, что глаз.

— И глас, — зловредно встрял детектив.

— И глас, и глаз, и газ! — рявкнула я. — Все у нее нервно-паралитическое! Даже сумочка и каблуки! Если Тамарка на кого разозлится, считайте, тот не жилец! Она нам Якудзу в два счета кончит!

Арнольд заявил:

— А я подскажу где эту сволочь найти. И сам кончу на него пару раз, для надежности.

После фразы такой Ефросинья с Евгением, обессиленные, от меня отвалились и, с трудом переводя дыхание, нехотя разрешили:

— Раз так, то звони.

 

Глава 26

Я мешкать не стала, мгновенно извлекла телефон из кармана и, набрав номер Тамарки, сообщила:

— Тома, срочная помощь твоя нужна.

— Мама, ты невозможная! — незамедлительно раздалось в ответ. — Это мне нужна твоя помощь! Где тебя черти носят? Никогда нет тебя под рукой!

В этом моя Тамарка — считает, что весь мир просто обязан находиться у нее под рукой.

— А в чем дело? — настораживаясь, спросила я.

— Ха! Она еще спрашивает! — рассердилась Тамарка и завопила: — Мама, ты невозможная! Пропадаю я без тебя!

“Ну и дела: я здесь без нее пропадаю, она там — без меня”, — подумала я и снова спросила:

— А в чем дело?

— Купила я, Мама, себе сапоги! Отвальные и отпадные! Теперь у меня ножки стройные, как у девочки!

Если честно, не уверена я хорошо ли когда у бабы сорока с хвостиком лет (ближе к пятидесяти, это я вам по секрету)…

Так вот, не уверена я, когда у женщины пышного знойного возраста девичьи ножки, тонкие и костлявые. Но, зная к чему Тамарка клонит моя, раздраженно ей отвечаю:

— Тома, разве можно так безжалостно хвастать?

— Мама, ты невозможная! — психует она. — Я месяц гонялась за этими сапогами, слушала втюхивания продавцов, мучилась, все подряд примеряла… Должна же я теперь погордиться!

— А мне что прикажешь делать пока ты будешь гордиться? Ты подумала, чем в это время буду я заниматься?

— Тоже гордись.

— Чем? — поразилась я.

Тамарка с важностью сообщила:

— Не чем, а кем. Гордись мной. Гордись тем, что у тебя такая, как я, подруга.

— Тома, по этому поводу давно уж скорблю — для гордости места совсем не осталось.

Казалось бы, беседа старых подруг едва началась, трех слов не успели толком сказать, и что же вы думаете, Фрося уже нетерпеливо толкает меня под локоть. И шипит:

— Ты не забыла о чем собиралась просить?

Я раздраженно отмахнулась от Фроси:

— Да помню, успею.

— Мама, ты невозможная! — заверещала Тамарка. — Что ты там помнишь? Куда ты успеешь? Со своей дырявой памятью везде ты опаздываешь!

— На этот раз, Тома, не опоздала, — “пожалилась” я. — Угодить к бандитам успела.

— И что ты там делаешь? — задумчиво осведомилась Тамарка.

— Жду смерти сижу. Ты что, телевизор не смотришь?

— Мама, ты невозможная! Когда мне смотреть телевизор? Постой, а чего хотят от тебя бандиты? С тебя же нечего взять, кроме мочи на анализы.

После такого оскорбительного для меня заключения пришлось предположить:

— Думаю, они через меня к тебе подбираются. У тебя много чего можно взять.

Тамарка с присущей ей легкостью сделала правильное заключение:

— Мама, это что же выходит, если тебя убьют ты моих новых сапог никогда не увидишь?!

Я философски заметила:

— Видимо, не судьба.

— Как это не судьба! — возмутилась Тамарка, бессменный строитель своей судьбы. — Мама, ты невозможная! — взвизгнула она. — Сейчас же мне говори где ты находишься!

— Зачем? — безразлично полюбопытствовала я.

— Сию же минуту туда высылаю свою группу захвата! Всех! Всех покрошу!

Я погордилась: вот как я подруге своей дорога — точнее мое мнение о ее сапогах.

Женщины — это женщины! То, что они имеют, у них не отнять!

Дальше пошло как по маслу: Арнольд продиктовал точный адрес моей Тамарке, она сказала что голос у него ничего и потребовала меня обратно для приятной беседы.

— А теперь, Мама, рассказывай, что там происходит!

Пришлось вкратце обрисовать какие на меня напали напасти. Вкратце потому, что Тамарка никогда не отличалась терпением. Я еще и до оборванных кружев французского костюма путем не дошла, она уже завопила:

— Мама, к черту твой ужасный костюм! Как там поживает мой враг Якудза, это ты мне лучше скажи!

Какое удачное совпадение! Вот что значит настоящая дружба: случайно обзавелась новым врагом — оказалось, он старый враг ближайшей подруги.

— Тома, — воскликнула я, — ты же знаешь, тебя никогда я не предавала! Твой враг — мой враг!

— Это понятно, — отмахнулась Тамарка, — если ты когда и пыталась подружиться с моим врагом, то я всегда знала как вас рассорить. Ты вот что мне лучше скажи, где найти его, эту сволочь Якудзу? Ты знаешь?

— Знает Арнольд, — заверила я.

— Чудесно, прямо самолетом нашей компании группу захвата и высылаю. Через два часа, максимум через три, вас будут спасать. Приготовьтесь.

— И приготовлюсь, Тома, и поруковожу истреблением всеобщего врага, подлюки Якудзы. Целиком положись на меня, не прогадаешь, — заверила я, за что получила поцелуй от подруги и восклицание “Мама, ты невозможная!”.

После этого оставалось одно: терпеливо ждать группу захвата.

Этим и занялись мы с Арнольдом, любимцем моим. Детектив же, спевшийся с Фросей, зловредно мешал нам (вот оно, влияние неисправимой свекрови!).

— Зря вы кашу эту нам заварили, — назойливо зудел он. — Ваша Тамарка рада под марку спасения подруги учинить разборку кровавую, ей выгоден передел мафиозного рынка, а нам от этого только шишки достанутся.

— И свобода, — напомнила я.

Едва я это сказала, как и последний козырь был выбит из рук — за дверью “быки” затопотали.

Дальше события пошли по сценарию сильно затертому: Арнольд и Евгений в диван залегли, мы сели сверху хлопать глазами, дверь распахнулась, на пороге — Валет, снова свой пенис терзает (серьгу, серьгу!) и молчит чрезвычайно загадочно.

Мы с Фросей насторожились, но тоже молчим. Не знаю почему подруга молчала (видимо и у нее причина была), но я просто боялась раскрыть рот. По опыту знала, только рот слегка приоткрою как оттуда все под чистую мстительно вылетит: и про Тамарку, и про группу захвата, и про то, что Якудзе конец!

Со свойственной мне одной твердостью решила я намертво зажатым рот свой держать: “Врете, так просто меня не возьмете! В голые руки не дамся!”

И что же вы думаете, Валет помолчал-помолчал да и брякнул:

— Наступила пора комедь эту прямо сейчас кончать!

Мы с Фросей оцепенели. Не знаю, чем она занялась, а я “Отче наш” мысленной скороговоркой читала и, видимо, помогло: Господь услышал меня, а Валет, насладившись нашим оцепенением, без всякой охоты сказал:

— Вы свободны.

— От чего? — спросила я плохо ворочающимся в пересохшем рту языком.

Фрося меня поддержала, осведомившись:

— От жизни?

— Идите вы на хрен! — гаркнул Валет и сам пошел… из комнаты, к сожалению, из комнаты.

Остальные “быки” в приподнятом настроении потянулись за ним, а дверь оставили нараспашку. Пришлось им напомнить.

— Эй, а дверь кто закрывать будет за вами? — крикнула я.

— Сами закроете, когда отсюда слиняете, — небрежно бросил Валет и “учапал”.

Мы с Фросей переглянулись.

— Ну и дела! — ахнула я. — Нас что, отпускают?

Подруга кивнула:

— Похоже на то.

— А как же Тамарка?! — взревела я.

И вот тут-то произошли две удивительные вещи: я перестала проситься домой, а Фрося, напротив, затворничеством своим тяготиться стала ужасно.

Очень ей не терпелось покинуть “быков”. Бросившись мне на шею, она завопила:

— Ура! Нас отпускают! Сонечка! Дорогая!

— Мы остаемся здесь, — поведала я, не без труда отлепливая от себя Ефросинью.

Всего три слова сказала, но какой возымела эффект — подруга взбесилась.

— Что? Мы остаемся? Повтори! Я не оглохла? — завопила она.

— Ты не оглохла, — заверила я, поплотней прикрывая дверь. — Мы остаемся.

— Такая мысль может придти только в голову! — рявкнула Фрося. — И только в твою!

— Куда бы мысль эта мне ни пришла, мы остаемся! — отрезала я.

— Зачем?

— Дожидаться группу захвата. Тамарку подвести я никак не могу. Сто раз уже подводила, сто первого раза Тамарка не выдержит. Закажет меня.

Фрося нервно в ответ захихикала, но я видела, что ей не до смеху. Попробовала подругу усовестить.

— Ну чего тебе здесь не хватает? — спросила я. — Хорошо же сидим.

— Маловато свободы, — ответила Фрося и завопила: — Хочу срочно покинуть пенаты бандитов!

Я восхитилась: “Вот зараза! Шпарит моими словами!”

Впрочем, я тоже говорила своими.

— Да чем тебе плохо здесь, Фрося? Посмотри какая кругом красота! Бандиты, Валет, приключения. Опять же, красавцы мужчины.

Из дивана мгновенно вылезли Арнольд и Евгений. Пользуясь случаем, я на них указала и продолжила с пафосом:

— У Арнольда вон гигантище агрегат! У Евгения ум грандиозный! И мышцы. И сила. Короче, приятное общество, хорошо посидели, до отвала наелись все колбасы, огурцом закусили. Порнухи до одури насмотрелись. Мне, как творческой личности, это очень полезно.

Фрося, пальцем покрутив у виска, сердито спросила:

— А если бандиты потом передумают нас отпускать и грохнут обеих? Не слишком ли дорого придется мне заплатить за твои удовольствия?

Я махнула рукой:

— Глупости, платить совсем не придется. Нас отпустили. Мы можем уйти отсюда в любой момент. Всего и прошу у тебя два-три часа.

Арнольд ошеломленно осведомился:

— Не пойму, о чем базар?

Я объяснила:

— Ефросинья хочет отсюда уйти.

— Как? — удивился Арнольд.

— Немедленно! — рявкнула Фрося.

Детектив нахмурился и пропел:

— Не по-нял!

Я толкнула ногой прикрытую дверь — дверь распахнулась, челюсти Арнольда и детектива — тоже, распахнулись еще сильней.

— Нас отпустили, — сказала я, — мы можем уйти в любой момент, но сначала надо дождаться группу захвата.

— Зачем? — удивился Евгений.

Нет, все же душещипательная история Фроси изрядно разум его помутила — совсем перестал “мух ловить” мой детектив. Даже не знаю стоит ли брать его такого к себе на работу.

— За тем, — гаркнула я, — что своими глазами увидеть хочу как бандиты моей Тамарки грохнут “быков” Якудзы!

— Зачем? — повторил свой вопрос Евгений.

Тут уж не выдержал и мой любимец Арнольд.

— За тем, — завопил он, — что, грохнув “быков”, группа захвата отправиться грохать Якудзу! И мы с ней! Я впереди! Дорогу буду показывать!

— Зачем?

Ну ты посмотри, как детектива заклинило! Вижу, не соображает совсем ничего — решила его пугануть.

— Хорошо, — ласково говорю Фросе, — мы с тобой прощаемся с этими милыми молодыми людьми и уходим. А они будут тут сидеть до пришествия группы захвата. Хотя, раз нас отпустили, зачем нужна группа захвата? Тамарке сейчас позвоню и прикажу все отставить.

— Зачем?! — закричал детектив.

Ну слава богу, дошло до него.

— За тем, что нам нет резона здесь больше сидеть, — просветила его бессердечная Фрося, после чего детектив преградил ей путь горой своих мышц.

— Без нас вы никуда не пойдете, — тихо, но твердо известил он ее, чем несказанно Арнольда обрадовал.

— А я про что! — воскликнул Арнольд и со скрипом зубов добавил: — Якудзу надо кончать.

Этим он взбесил мою Ефросинью.

— Ах так! — закричала она. — Заложницу из меня сделать хотите?

— Не хотим, но приходится, — пожаловался детектив, уж не знаю теперь мой он или не мой.

А Арнольд попросил:

— Ну войди ты и в наше, блин, положение. Вы-то свободны, а нам-то как быть? Сколько нам под диваном сидеть? Нет уж, самое умное, это дождаться группу захвата да всем вместе и выйти.

— Вот вы сами и дожидайтесь! — рявкнула Фрося, пытаясь пройти мимо груды мышц детектива.

Разумеется, у нее это не получилось.

— Хватит, подруга! — гаркнула я. — Нельзя быть такой эгоисткой! Неужели не ясно тебе, мы их приручили. этих качков. Теперь надо ответственность за этих ручных нести. Вместе сидели, палку жрали одну, а теперь в разные стороны?

Фрося сбавила обороты, но все же сказала:

— Что же я теперь их за ручку до пенсии буду водить?

— Дядю Арнольда не так уж и долго водить осталось, — ядовито вставил мой детектив. (Все же, думаю, мой).

— Помолчал бы, малец, — беззлобно бросил Арнольд, усердно прилепливая на лысину остатки светлых волос.

Я вежливо попросила:

— Не ругайтесь, — и обратилась к подруге: — За ручку водить никого не надо, но понимать необходимо, что соблюдать порядочность в любой ситуации важней для себя для самой, чем для других. Они, другие, как-нибудь от тебя отплюются и переживут, а вот сама-то как будешь жить с нечистой-то совестью?

Фрося окончательно растерялась:

— Да чем же я им наврежу, если уйду? Группа захвата явится и без нас их спасет.

— Дура ты дура! — взорвался Арнольд. — Без вас эта группа захвата нам опасней чем Якудза и все “быки” его, вместе взятые.

— Да, — поскребывая затылок, согласился мой детектив. — Группа захвата все, что полу мужского, тут положит и глазом, блин, не моргнет.

Фрося испуганно всплеснула руками.

— Ребята, простите, — залепетала она. — О вас я не подумала как-то.

— А думать надо всегда! — изрекла я, собираясь толкнуть пылкую речь о межполовой дружбе, но…

Но не судьба — вернулся Валет.

 

Глава 27

На этот раз Валет так быстро и незаметно вернулся, что Евгений с Арнольдом лишь чудом успели упаковаться в диван. Мы с Фросей сверху мужчин наших скромно присели и знай себе глазками хлопаем.

Валет, увидев такую идиллию, остолбенел и перестал щупать серьгу (затертый свой пенис). По стаду “быков” прошел ропот:

— Не может быть, телки ще здесь, не ушли, у нас осталися.

— А куда нам идти? — гневно спросила я.

Валет рот открыл и изрек:

— Не по-ял!

— А тут и нечего понимать, — отрезала я, — мы у вас навсегда остаемся.

— Прижились, — пискнула Фрося.

— Во дела! — восхитился Валет и, осознав перспективу, сник.

“Быки” опять зароптали.

— Мы вас не будем кормить, — понеслись в наш адрес угрозы.

— Я на диете, — сообщила им Фрося.

Ну как тут не поразиться: “Вот она я! Как благотворно влияю на всех подруг! Смелость, находчивость и склонность ко лжи прорезались даже у Фроси!”

Хотела к диете ее добавить, что я на год вперед объелась их колбасой, да не успела.

— Ну и хрен с вами! — рявкнул Валет (он-то сказал покрепче). — Сидите здесь сколько хотите! У нас не курорт, быстро вам надоест!

И дал знак придуркам “быкам” от телевизора нас освободить. Когда Валет, его свита и телевизор вышли из нашей комнаты, я прикрыла за ними дверь и порадовалась:

— Ну все, теперь можно смело ждать группу захвата. Кажется, в ближайшие часы бандиты к нам приставать не будут.

(О, как я ошиблась!)

Арнольд с детективом вылезли из дивана, не прекращая свой спор, который, оказывается, вели все то время, пока мы с Фросей общались с “быками”.

— Зря вы так осмелели, — пожурила их я.

— А что, слышно было как мы шептались? — взволновался Евгений.

Фрося пожала плечами, а я сообщила:

— Вообще-то ничего не слыхала, другим делом была занята, но все равно расслабляться вам не советую.

— Разве в этом тесном диване расслабишься? — пожаловался Арнольд. — Ваш малец, дюже накаченный, ногу свою на меня закинул и чуть агрегат мой не сломал.

— Молчал бы, дядя, — огрызнулся Евгений, — это ты агрегат свой на голову мне уронил и еще возмущаешься. Я чуть сотрясение мозга не схлопотал. Все! Как хотите, но не полезу с ним больше в диван!

— Это я с тобой не полезу! — бунтарски воскликнул Арнольд и солгал.

Оба солгали. За дверью раздался топот “быков”, и Евгений с Арнольдом наперегонки устремились к дивану. Мы с Фросей — тоже. Только присели, только глазами захлопали, врывается стадо — Валет как всегда во главе, уже нежный и ласковый (со своей серьгой).

— Девушки, — говорит, — милые, совесть-то поимейте!

Фрося деловито осведомилась:

— Поиметь совесть? Чью?

— Свою, — горько вздыхает Валет. — У нас совести нету.

Мне пришлось встрять в их беседу.

— Вы сами-то поняли, что нам предлагаете? — строго спросила я.

“Быки” зароптали:

— Мы с понятиями, а вот вы беспредельщицы.

— Правильно, — поддержал их Валет. — Разве мы вас колбасой не кормили? Разве плохо к вам относились? За что же вы топите нас?

— За это и топим, — призналась я. — За доброе к нам отношение. Со тех пор, как похоронила бабулю, обласкана так не была никогда. Кто же по доброй воле откажется от хорошего? Я не в силах.

Валет с отчаянием ухватился за пенис и, зверски терзая серьгу, заорал:

— Батя Якудза нам приказал выпустить вас сразу же, как порнуху покажут по “ящику”! Порнуху вам показали?

— Показали, — с довольной улыбкой кивнула я.

— Так и катитесь отсюда!

Фрося пискнула:

— И не надейтесь.

— Ну, блин, грохнет нас батя Якудза! — нервно взвыли “быки”, разминая свои кулаки.

Вижу, секунда, другая и силой начнут нас на улицу выселять.

— Хорошо, — говорю, — мы уйдем, только дайте собраться с духом.

— Сколько? — спросил Валет.

— Что — сколько? — опешила я.

— Как долго будете собираться?

Пришлось им солгать.

— Минут двадцать, не больше, — заверила я.

— Лады, — воскликнул Валет и, повеселев, вышел из комнаты.

“Быки” устремились за шефом, бодро насвистывая “Прощание славянки”.

Я воззрилась на Фросю:

— Что будем делать?

Она пригорюнилась:

— Нам долго не продержаться.

Арнольд, покидая диван и злобно глядя на детектива, с ней согласился:

— Нам тоже.

Фросю вдруг осенило:

— Послушайте, но уже темно. Мы с Соней может выйти отсюда и дождаться группу захвата в кустах. Там можно долго сидеть, нас никто не заметит. А как только группа захвата прибудет, мы сразу им сообщим, что на третьем этаже в диване находятся наши друзья.

Перспектива просидеть ночь в кустах, да еще на осеннем холоде не порадовала ни меня, ни мой радикулит, но мы с моим радикулитом глубокомысленно промолчали. Как ни странно, возмутился Арнольд, хоть ему предстояло наслаждаться уютом в диване.

— Глупей ничего не придумала? — раздраженно спросил он у Фроси. — Кто вам даст поселиться в кустах? “Быки”, конечно, дебилы, но не круглые дураки. Под белы рученьки выведут вас за ворота и проводят до самого города.

— А девчонки обратно вернутся, — размечтался миляга (мой!) детектив.

Плохо он раскусил капризную Фросю.

Она уже здесь сомнений полна, что же будет там, в городе?

Не знаю, как долго продлился бы спор, но разногласия наши пресек сам Валет — явился и с радостью сообщил, что мы хорошие девочки.

Лично меня похвала его насторожила. Я нервно на диван покосилась, в котором скрывались наши мужчины, и сообщила, кусая губу:

— Не хочу вас расстраивать, но вы слишком рано пришли. Уходить мы еще не готовы.

Валет замахал руками:

— А вам и не надо никуда уходить. Батя Якудза только что позвонил и приказал вас оставить.

— Как — оставить? — бледнея, воскликнула Фрося. — Навсегда?

— Ну-у, этого я не знаю, — пожал плечами Валет. — Якудзе виднее. Батяня у нас человек настроения. Большой оригинал. Иной раз такое в голову ему вскочит, что только диву даешься.

— Какое? — холодея, спросила я.

— Да всякое. Разнообразия много. Как на вулкане живем.

Фрося униженно попросила:

— Простите, дядя Валет, но хотелось бы знать поподробней.

Он пошло заржал:

— Для вас, девушки, как угодно, хоть сидя, хоть стоя. Вот случай забавный был. Прикиньте, раз парились в баньке, ну, там, как водится, тары-бары, бассейн, припили пару бочек пивка, девочек не обижаем, то и дело всячески их имеем.

Я озверела:

— Зачем вы нам это рассказываете?!

Валет сразу в обиды:

— Так не пойдет. Сами знать про батяню хотели, а теперь кипишитесь.

— Да, хотели, — признала я, — вот про батяню нам и рассказывайте, и не надо про девочек.

— Так одно без другого же не бывает, — философски заметил Валет и продолжил: — Так вот, батяня в хорошем присутствии духа, пацанов знай похваливает, те тоже славить его не забывают… Короче, полный в нашей бригаде лад. И вдруг бятяня нахмурился да говорит: “А не завести ли мне свой гарем”. И приказал всех бляде…

— Я бы вас попросила не выражаться при дамах! — взвизгнула я.

Валет миролюбиво в затылке поскреб и согласился:

— Ну да. Правильно. Я же и говорю, Якудза братве приказал, значится, всех проституток на дачу к себе свезти. Свезли их, закрыли во флигеле, а на утро батяня наш протрезвел и про гарем свой забыл. Намертво. Вспомнили о бабах лишь месяц спустя. Пацаны из флигеля их доставали и слезами все, как один, умывалися: девки дикие, худые, голодные, грязные… Матерятся! Вою-ют! Страшный суд!

Фрося, смотрю, на бочок как-то странно стала заваливаться и глазки закатывать. Я, пользуясь расположением бандита Валета, поспешила задать злободневный вопрос:

— А с нами-то что собирается делать ваш батя Якудза?

Валет нас успокоил:

— Пока Якудза приказал только одно: здесь вас держать и ни в коем случае не отпускать. Так что располагайтесь тут, чувствуйте себя как дома, если что надо, зовите. Мы всегда рядом и к вам, после того, что вы для нас сделали, со всею душой.

Фрося на бочок заваливаться перестала и, облизав пересохшие губы, спросила:

— А что мы для вас сделали?

— Ну как же, — расплылся в улыбке Валет, — сами себя здесь придержали. А мы, как последние лохи, вас еще выпроваживали. Теперь даже страшно прикинуть, каких ремней настругал бы из нас Якудза, если бы вы поддались на мои уговоры, взяли бы и ушли.

— И что с в-вами б-было бы? — заикаясь, спросила я.

— Хорошего ничего, — опять поскреб в затылке Валет. — Пришлось бы сейчас вас искать, мотаться по городу, ночью, в холод и дождь… Зато теперь буду крепко спать или “преф” погоняю, если одолеет бессонница. Ох, девчонки, какие вы молодцы!

На радостях Валет нам подмигнул, игриво сделал обеим “козу” и ушел в прекраснейшем настроении.

А я осталась на растерзание Фросе.

 

Глава 28

Примерно то же время. Япония. Провинция Акито. Резиденция Великого Дракона — господина Судзуки Хаято.

Господин Судзуки Хаято был занят для всех без исключения. Верный его секретарь, господин Ямасита, отгородил своего грозного шефа от мира для… занятий с переводчиком книги прекраснейшей и несравненной госпожи Мархалевой. Великий Дракон священнодействовал.

— Мне кажется, — заметил он, — что вам, Кубота-сан, перевод этого эпизода весьма удался.

— Спасибо, — с поклоном поблагодарил переводчик.

— Однако в начале следующей главы есть сомнительное выражение: “катитесь-ка вы к едрене-Фене, сучьи ублюдки”. Насколько я понимаю, по-русски это означает: “немедленно уходите к неблагонравной Фёкле, незаконнорожденные дети собаки”.

Тацу искоса взглянул на профессора-переводчика.

— Э?э?э…э… — проблеял тот, ежась под этим взглядом , — думаю… полагаю… следует искать более изящное выражение, поскольку превосходнейшая госпожа Мархалева не могла иметь в виду подобную… э?э?э…э… несуразицу.

Господин Кубота задумчиво чесал лысеющий затылок. Припомнив предыдущую головомойку, учиненную Великим Тацу за нецеломудренный перевод, он напряг мозги так, что на лбу выступили капельки пота. И нужная мысль пришла.

— Нашел! — радостно воскликнул он, подпрыгнув на стуле. — Мне кажется, я нашел. Вот что имела в виду превосходнейшая и величайшая госпожа Мархалева: “А не прокатиться ли вам к здоровячке Фёкле со щенками от неудачного скрещивания”.

— Да-а? — задумчиво пропел Великий Дракон. — Ваши резоны?

— Понимаете ли, Тацу, — просиял разгоряченный удачной находкой профессор, — мы, видимо, неправильно поняли выражение “к едрене-Фене”. В печатном тексте невозможно понять имел ли в виду автор букву “е” или букву “ё”. А ведь в русском языке имеется слово “едрёный”, что означает крепкий, сильный, в общем, здоровый.

— Что ж, — неплохая мысль, — одобрил находчивость переводчика господин Судзуки. — Пожалуй, вы правы… Но погодите, мне все же казалось, что слово “ядреный” начинается с буквы “я”, а не “е”.

“Так и есть! — покрываясь испариной, подумал переводчик Кубота. — Теперь я точно пропал!”

Но Всевышний профессора пожалел. В этом драматическом месте Великого Дракона (какая наглость!) прервали.

Бледный от ужаса секретарь посмел войти в кабинет без зова и вклиниться в беседу Великого Дракона с переводчиком бессмертных творений госпожи Мархалевой.

— Тацу, — с дрожью в голосе доложил он. — В приемной Юдзан. Он только что прибыл из России и требует немедленной встречи.

— У меня никто и ничего не может требовать, — с гневным высокомерием заявил Великий Дракон.

— Он требовал у меня! — бледнея от ужаса сознался секретарь. — Он твердит, что дело совершенно неотложное, и что промедление невозможно и опасно. Ему необходимо ваше решение. Он говорит, что это очень, очень срочно.

— Раз он требовал у тебя, значит ты и ответишь за вашу совместную наглость, — рассудил Великий Дракон.

Увидев, что секретарь изготовился плюхнуться на пол в очередной попытке отхватить себе палец ножом, Тацу поморщился и велел:

— Отставить! Твой палец еще мне пригодится. Веди сюда этого Юдзана, который вечно спешит.

Господин Ямасита облегченно вздохнул, ввел воина Юдзана и вопросительно посмотрел на профессора-переводчика, как бы спрашивая у господина Дракона, не время ли постороннему выйти из кабинета? Но Великий Дракон посторонним профессора не считал и расставаться с ним не поспешил.

— Пусть присутствует, — ответил он на молчаливый вопрос секретаря, — переводчик мне еще нужен. Важнейшее из всех моих дел не закончено.

Затем Великий Дракон грозно уставился на Юдзана, посмевшего помешать важнейшему делу, и приказал:

— Говори!

— Прости, Тацу, что я посмел настаивать, но и у меня неотложное дело, которое касается вас. Я только что из России. Благоприятные нам выборы под угрозой. Губернатор, покровительствующий якудзе, вряд ли будет избран на второй срок.

Великий Дракон нахмурился:

— Ты же уверял, что все под контролем.

Юдзан кивнул:

— Все так, Тацу, но появились непредвиденные обстоятельства. Сторонники министра губернии, другого кандидата в губернаторы, враждебного нам, воспользовались грязными приемами. Они, эти наглые клеветники, как-то прознали и подло рассказали журналистам всю правду о связи нынешнего губернатора с нашими кланами. Рейтинг нынешнего губернатора, нашего покровителя, сильно упал. Социологические опросы показывают, что он непременно проиграет выборы своему же министру. А министр к якудзе относится с ненавистью, грозится всех тех посадить, кто нам способствовал, и, представляете, за это министра любит народ!

Великий Дракон поразился:

— Там что же, в этой России, мафию не так уважают, как здесь у нас в Японии?

— Нет, там просто боятся ее, потому что она у них действует хоть и легально, но вне закона. Их мафия не имеет даже официального офиса, как это принято у якудзы. Люди просто не знают куда идти и к кому обращаться, если с чем-то они несогласны. Отсюда и беспредел. Нынешнему губернатору веры нет. Социологические опросы показали, что голосовать будут за министра. Все это произошло неожиданно и в последние дни. Над российским бизнесом якудзы нависла угроза.

— Ты все предпринял? — спросил Великий Дракон.

— Нет, Тацу, остался запасной вариант. Он исправит существующее положение в нашу пользу. По плану, мы должны приступить к операции “Блудница”. Эта мера будет иметь успех. Подготовлен превосходный компрометирующий материал на министра, лидирующего кандидата. Материал должен с минуты на минуту выйти в эфир. Ждем лишь вашего приказа, Тацу.

— Что за материал? — заинтересовался Великий Дракон.

— Порнографический фильм с участием любимой женщины теперешнего министра губернии, кандидата в губернаторы, — ответил Юдзан.

— Настоящий, подлинный? — ухмыляясь, справился Великий Дракон.

— Нет, Тацу, фальшивка, — сознался Юдзан. — Но фальшивка очень правдивая. К тому же подлинность пленки не имеет значения. До выборов всего неделя. Главное показать материал народу. А правда это или нет выяснится тогда, когда люди уже проголосуют за нашего ставленника.

Юдзан взглянул на часы и известил:

— Тацу, эфир через пять минут. Если я не позвоню, передачи не будет. Ее снимут. Вам решать.

— Звони! — с удовольствием повелел господин Судзуки.

Пока Юдзан разговаривал со своего мобильного, Великий Дракон включил телевизор. Жестом он приказал присутствующим разместиться в креслах.

Русский язык прекрасно понимали все трое.

Диктор с экрана подробно рассказывала о ходе выборов:

— …министр нашей губернии имел все шансы стать губернатором. Однако, как нам кажется, положение дел резко изменилось. Теперь можно не сомневаться, что симпатии избирателей окажутся на стороне действующего губернатора, а министру, вероятней всего, после нашей передачи придется уйти в отставку.

Диктор мельком глянула в сторону и торжественно произнесла:

— А теперь, настоятельная просьба убрать от экранов ваших телевизоров детей и подростков, потому что кадры, которые наша компания сочла своим долгом вам показать, проливают свет на истину так же, как и шокируют. Это сенсация! Настоящая сенсация во всей ее неприглядности! Но не наша в том вина. Повторяю: прошу увести детей от экранов ваших телевизоров.

Профессор-переводчик и Юдзан застыли с непроницаемыми физиономиями, Великий Тацу был тоже серьезен. Замелькали неясные фигуры, но изображение быстро стабилизировалось.

И там было на что посмотреть. В кадре здоровенный белый мужчина грандиозным фаллосом в поте лица возделывал ниву любви. Лица его партнерши не было видно, но тело ее, с наигранной страстью отвечающее на движения фаллоса, неплохо смотрелось.

Великий Дракон несколько оживился и даже позволил себе парочку комментариев.

— Так. Так, — с одобрением сказал он.

Переводчик же, профессор Кубота, был до того увлечен крамольным действом, что решил помочь советами мужчине, одаренному грандиозным фаллосом. Как известно, у японцев к органу этому особое отношение. А Кубота, к тому же, был не только знаниями обременен, но и опытом, вкусом, фантазией, и научным складом ума.

— Да поверни, ты ее, поверни, — переживал переводчик Кубота. — Вот, с самого начала так нужно было… А теперь за ножку, за ножку, вот… Вот! А теперь под бочок и за талию…

В этот момент объектив камеры переместился на лицо партнерши великофаллосного и…

Тацу побелел! Прошло несколько секунд, в течение которых любовная сцена на экране достигла крещендо — великофаллосный вроде бы изобразил оргазм.

С гордостью за отлично сделанную работу Юдзан взглянул на Тацу, ожидая похвал, но услышал он рев быка, поверженного тореадором.

— Негодяи! — взревел Великий Дракон. — Недоумки! Ослы! Выключить эту дрянь!

Не дожидаясь исполнения приказа, он вдребезги разнес телевизор, бросив в него огромную серебряную чашу — подарок лидера правящей партии страны восходящего солнца. Туда же полетела великолепная ханива — бесценная глиняная скульптура шестого века. Расправившись с лежавшим на столе веером тринадцатого века, Тацу вскочил и заметался по комнате, опрокидывая стулья и сбивая дорогие предметы. Он громил бесценные старинные ширмы и бил прекрасный китайский фарфор. Ярость его не знала границ потому, что на экране в грязной порнухе он увидел свое божество — госпожу Мархалеву.

— Кто?! Кто, я спрашиваю, посмел так оскорбить меня и великую женщину?! — не помня себя от ярости, хрипел Великий Дракон. — Кто этот негодяй?! Кто эту мерзость состряпал? Кто участников подбирал? Вы соображаете, что вы сделали? — перекошенным от злобы ртом спросил он у Юдзана. — Вы знаете, на кого вы посягнули? Это же сама госпожа Мархалева! Кретины!!!

— Тацу! — пытался оправдаться Юдзан,? мы не заставляли почтенную госпожу Мархалеву участвовать в порно. Только лишь сняли лицо в нескольких ракурсах. А тело предоставила профессионалка.

— Дважды кретины! — вновь взорвался Великий Дракон. — Вы смонтировали тело какой то шлюхи с божественным лицом самой Мархалевой Софьи Адамовны! Какое святотатство!

Все присутствующие ошеломленно молчали, переваривая сказанное и проникаясь ужасом происшедшего. Молчали, пропитываясь значимостью непростительной ошибки.

— Вы мне за это ответите! — продолжал буйствовать господин Судзуки.

Великий Дракон мог бы и не тратить время на угрозы: Юдзан уже рухнул на пол, решив отсечь сразу три пальца. В душе его жила надежда, что его не удавят, как собаку. Он верил, что Великий Дракон примет жертву и смилуется, пожалует его приказом о смерти. Разве он, Юдзан, достоин теперь жить?

Профессор-переводчик и секретарь на всякий случай решили, что и им самое время расстаться с пальцами. Они рухнули на колени вслед за Юдзаном. Сверкнули ножи. Их покорность Тацу отрезвила.

— Ну нет! — грозно заявил Великий Дракон. — Ваши пальцы еще мне понадобятся! Должен же кто-то исправить то, что вы натворили.

— Я прошу разрешения умереть! — с отчаянным упрямством воскликнул Юдзан.

Но Великий Дракон лишь отмахнулся. Он не желал больше слышать ничьих оправданий. Стальная воля блеснула в раскосых глазах. Голос обрел металл.

— Где сейчас госпожа Мархалева? — хладнокровно спросил господин Судзуки.

— В безопасности, Тацу, в безопасности, — поспешно заверил Юдзан. — Ее охраняют наши люди из местной братвы. Им приказано, чтобы на женщине не было ни единой царапины.

Тацу поморщился:

— Звони немедленно этим своим русским браткам и прикажи освободить госпожу Мархалеву, — жестко приказал он. — Пусть эта русская братва немедленно, еще до твоего приезда, подготовит опровержение. Опровержение, ты слышишь! И убедительное к тому же.

Юдзан схватился за мобильный и затарахтел по-русски со страшной скоростью, используя слова неведомые не только Тацу, но и переводчику, профессору филологии. Однако, когда он закончил беседу, лицо его переполняла растерянность, в глазах был ужас.

— Т?тацу, — заикаясь признался Юдзан, — они отказываются выполнять ваш приказ.

— Как это возможно? — изумился Великий Дракон.

— Это люди без чести и совести! — с чувством напомнил Юдзан. — Они говорят, что дельце “отлично обтяпано” и “крутить динаму обратно” нет никакого резона. Они говорят, что кто будет у нас губернатором им “по барабану”, а потому “вертеть обратку” они не собираются. Это сильная группировка. Их шеф, Якудза…

— Кто? — изумился Великий Дракон.

— Якудза, Тацу, — повторил Юдзан и пояснил, — такую кличку ему, по невежеству, дали местные братки за неслыханную жестокость, якобы свойственную членам нашего легального и высоконравственного сообщества, уважаемого народом.

— Какая наглость! — возмутился Великий Дракон. — Они оскорбили нас всех! И они за это поплатятся.

Господин Судзуки задумался и уточнил:

— Но не сейчас. Отмщение придет к ним позже, когда превосходнейшая госпожа Мархалева покинет, наконец, их ужасный город. Тонкая организация ее души может не выдержать вида схватки и ужаса кары, ожидающей беспрецедентных мерзавцев.

Великий Дракон впился глазами в Юдзана. Тот склонился в поклоне и молвил:

— Да, мой господин, повелевай. В точности все исполню.

— Отбери из своего буке команду бойцов, наиболее способных к рукопашному бою, — приказал Великий Дракон. — Если понадобится, бери людей из других кланов.

— Будет исполнено, Тацу, — еще ниже склонился Юдзан.

— Ты возглавишь их и с ними освободишь несравненную госпожу Мархалеву. Ты обеспечишь достойное опровержение всей этой мерзости.

— Да, Тацу, — едва ли не до пола склонился Юдзан.

— И ты лично отвечаешь за то, чтобы с головы госпожи Мархалевой не упал ни один волос.

— Да, Тацу.

— А позже, — лицо Великого Дракона сладострастно исказилось, — ты отомстишь гнусным ублюдкам, посмевшим поднять руку на святыню… литературы. Отомстишь негодяям, оскорбившим великое звание якудзы своими наглыми кличками. Ты понял?

— Да, Великий Дракон!

— Даю тебе три часа, чтобы ты свершил это правое дело.

— Тацу… — растерянно начал Юдзан, понимающий, что за три часа он даже до Токио не доберется.

— Возьми мой самолет, — распорядился господин Судзуки, — я позвоню в МИД, чтобы там обеспечили коридор для полета.

— Слушаюсь, мой господин!

— Когда вызволишь госпожу Мархалеву из беды, передашь ей мое письмо и подарок. Кроме мобильного, возьмешь с собой телефон спутниковой связи и будешь докладывать мне о ходе спасательной операции через каждый час.

— Да, Тацу, — смиренно подтвердил Юдзан.

— И еще, — напутствовал своего посланца Великий Дракон, — запомни и выполняй в точности и клянись.

Он сделал многозначительную паузу и чеканя слоги сказал:

— Немедленно, но без крови освободить госпожу Мархалеву!

— Клянусь, Тацу!

— Охранять госпожу Мархалеву так, как если бы ты охранял меня.

— Клянусь, Тацу!

— Выполнять все ее приказы так, как будто эти приказы отдал я.

— Клянусь, Тацу!

— Исполнять все ее капризы так, как будто это мои приказы.

— Клянусь, Тацу!

Но Великий Дракон не удовлетворился односложными ответами Юдзана.

— Повтори, что я сказал вслух, — приказал он, — и затем повторяй про себя все время, пока будешь в полете и пока не увидишь мою богиню.

Юдзан повторил и клялся повторять непрестанно.

— Да будет так, — удовлетворенно кивнул Великий Дракон. — Теперь прими письмо и подарки, для несравненной госпожи Мархалевой. Письмо передадут позже, когда оно будет готово. А подарок…

Господин Судзуки вышел и тут же вернулся с большой коробкой. Протянул ее Юдзану и с почтением произнес:

— Здесь кимоно для несравненнейшей госпожи Мархалевой. Оно старинной работы. Древние мастера вручную изготовили шелк. Мастер пять лет разрабатывал рисунок. Детали орнамента осыпаны серебром и золотом. Но не это главное.

Великий Дракон нежно погладил коробку с бесценной реликвией и продолжил:

— Это кимоно носила супруга императора Го-Хорикава. Очень древняя вещь, двенадцатый век. И оно в отличном состоянии. Я готовил подарок к окончанию работы над переводом великой книги несравненной Софико?сан.

— Да, Тацу, — поклонился Юдзан.

Великий дракон удрученно вздохнул.

— Ты, Юдзан, — продолжил он, — передашь письмо и подарок лично в руки госпожи Мархалевой.

— Да, Тацу.

Великий Дракон, внимательно посмотрев на своего эмиссара, сказал:

— Я волен над твоим телом, Юдзан, но мне нужна и власть над твоей душой. Еще раз поклянись, что в точности выполнишь мой приказ.

— Клянусь Аматерасу Омиками — великой священной богиней, сияющей на небе, — не задумываясь отчеканил Юдзан.

— Иди! — приказал Великий Дракон и подумал: “Как я тебе завидую”.

 

Глава 29

Как только Валет из комнаты вышел, Фрося сошла с ума.

— Ну что, Мархалева, допрыгалась! — вызверилась она на меня. — Не зря с утра сердце ноет, не кончится это добром!

Арнольд, покидая диван, с ней согласился:

— Да-а, плохи наши дела.

Туда же и детектив:

— Если Якудза приказал “быкам” вас отпустить, а потом передумал, значит ничего хорошего вас не ждет. Логика событий только об этом и говорит.

— Эт-точно! — сказал Арнольд и, выглянув в темное окно, слегка порадовался: — Хорошо хоть, рубежи бандиты не укрепили. Все осталось по-прежнему.

Фрося недоуменно спросила:

— Как вы узнали? Ведь ночь на дворе.

Детектив ее просветил:

— Если бы Якудза прислал сюда новых бандитов, вся округа была бы в курсе. А мы тем более не пропустили бы это событие мимо ушей.

— Да, — согласился Арнольд, — тут светло было бы будто днем. Машины, одна за другой, фарами знай мигали бы, и тормоза визжали бы как сумасшедшие. А матом своим пацаны, когда собираются, ворон на лету сбивают.

Фрося моя удивилась:

— Зачем они это делают?

Детектив пояснил:

— От радости видеть друг друга.

— Но и этой банды достаточно, чтобы всем нам была крышка, — упаднически заключил вдруг Арнольд.

— Да еще какая, — согласился Евгений. — Ох, и бедные будем мы!

Я удивилась:

— Почему это крышка? Вот-вот прибудет группа захвата и бедные будут “быки”, а не мы.

В подтверждение темы я немедленно позвонила Тамарке.

— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Ты что, через каждые десять минут теперь будешь меня тиранить?

Я честно призналась:

— Да, до тех пор, пока нас с Фросей не освободят. Надеюсь, договор наш в силе остался?

— В силе! Группа уже в полном сборе, вот-вот высылаю уже!

— Что-о? Ты до сих пор их к нам не послала?

И Тамарка, как та черепаха из анекдота, которая два часа от двери до первой ступеньки шла (волк и лиса ее за бутылкой послали) ответила мне:

— Будешь бухтеть, вообще никуда не пойду. То есть, никого никуда не пошлю.

Мне сразу бухтеть расхотелось и захотелось положиться на добросовестность лучшей подруги.

— Успокойтесь, — сказала я Фросе, Евгению и Арнольду, пряча в карман телефон, — группа захвата уже в пути.

И правильно сделала, что соврала — в нашем обществе наступил порядок. Все перестали ругаться и настроились на философский лад. Арнольд размечтался о том, как он будет жить и работать, покончив с рабовладельцем Якудзой. Ефросинья о выставке защебетала, я же вводила Евгения в курс наших семейных дел. Раз он наш детектив, значит должен знать чем живет его работодатель. Арнольд слушал нас краем уха и, узнав, что я довольно богата, спросил:

— А чем твой муж занимается? Как все в столице, ворует?

Мне стало смешно — как наивно смотрит на жизнь провинция. Как столицу идеализирует все же она. Как превозносит ее, но нет совершенства и там, в столице. Провинция думает, что каждый, живущий в Москве, только и делает, что ворует, ан нет, не у всех это получается даже в Москве.

Я воскликнула:

— Вы зря москвичам завидуете. И там сладко живется не всем. Воровать — это тоже может не каждый. Это идет от судьбы и дано единицам. Себя не беру, я вообще ничего не умею, а вот мой муж — мужчина очень толковый. Но и он воровать не умеет совсем.

— Да ну? — ахнул Арнольд.

— Именно. Вы удивитесь, но, дожив до весьма зрелых лет, воровать мой Роберт не только не научился, но (даже стыдно сказать) и не пробовал. А на вопрос, как ты дошел до жизни такой, он однажды ответил: “Мне было некогда”.

Детектив удивился:

— Ха! Было некогда! Чем же таким он был занят всю жизнь?

Я усмехнулась:

— Именно об этом сразу Роберта и спросила на другой день после свадьбу. А он мне ответил: “Работал я”. Представляете! Он работал! И куда его мать только смотрела? Впрочем, ясно куда — в зеркало, только в зеркало с вечера и до утра.

Детектив насторожился:

— И как же вы, Софья Адамовна, с ним живете с таким неумехой?

— Ах, Женечка, боремся, — посетовала я, — сил не жалея, работаем над недостатками мужа. Я для того и в брак с ним вступила, чтобы исправить воспитательный брак моей, с позволения сказать, свекрови. В священном деле воровства у Роберта моего навыки не зачаточные, а нулевые. Раз опыта нет у него, пришлось начинать с малого. Я быстренько подобрала подходящий момент и говорю:

— Роберт, завтра поедем на дачу, хочу чтобы ты знал, как я на тебя рассчитываю.

Он насторожился, но отвечает с улыбкой:

— Чем могу быть полезен, моя дорогая.

— Пока ты здесь за наукой своей прохлаждался, я на даче работала, как раб на плантации.

— Да-а? И что же ты сделала?

— Мастеров наняла, и они уже в центральном цветнике левую робатку подняли на полметра.

— Зачем? — удивился Роберт.

— Лобков сказал, что так гораздо эффектней.

— Лобков? Прости, я не понимаю о ком ты говоришь. Никакого Лобкова не знаю.

Я рассердилась:

— Господи, Роберт, ты же профессор, тебе стыдно Лобкова не знать, это телеведущий.

И, представьте себе, мой муж отвечает:

— И что он телеведет? И куда?

Разумеется, я психую:

— Роберт, скажи, ты вот сейчас нарочно злишь меня, да? Вся страна знает что он “Растительную жизнь” постоянно ведет, только никто не знает куда. Ну да, нам-то какая разница. Нам, стильным, важно одно: быть выше всех, а уж в чем мы сами найдем. Где легче, там выше и будем. Поэтому я робатку на полметра и подняла.

— Сама?! — ужаснулся Роберт.

— Вижу сошел ты с ума! Мы, стильные, сами давно ничего не делаем! Мы только платим! Причем, не своими. Кстати, Роберт, как твоя премия? Что-то давно ты ее не получал.

— Да, с тех пор, как мы поженились, — грустно ответил муж.

— Ах, вот что, с тех пор как мы поженились, ты премию не получал. Скажи мне, пожалуйста, откуда взялась такая странная, несправедливая и невыгодная мне зависимость?

Роберт предположил:

— Видимо, раньше я больше работал.

— Еще больше?! Ты же прохлаждаешься у своего компьютера сутками напролет! Куда еще больше! Короче, завтра поедем на дачу и ты наполнишь робатку землей, — приказала я.

И получила вопрос в ответ:

— А где землю возьму?

— Милый мой, почему я к тебе обращаюсь?

— Почему?

— Ты же умный, ты целый профессор, вот и придумай где землю взять, а утром мне сообщишь.

Утром едем на дачу, и мой Роберт, мой корифей науки с гордостью сообщает:

— Я придумал где землю взять.

Жестами и мимикой глупое предложение мужа заранее отвергая, я сдержанно интересуюсь:

— Где?

— Землю надо купить.

И еще находятся наглые люди, которые меня упрекают в излишней эмоциональности. Посмотрела бы я как они держат такой страшный удар — я-то его удержала.

— Роберт, мой умный, мой дорогой, — с присущим мне хладнокровием ответила я, — нельзя же так опускаться. Стильные мира сего покупают только тогда, когда совсем уж украсть невозможно. А что такое земля? Ее, слава богу, у соседей хватает.

Казалось бы, членораздельно дала намек — любой русский мгновенно понял бы и принял меры, мой же Роберт замолчал и задумался. На дачу приехали, он ходит в задумчивости, а робатка пустая. Час пустая, два пустая, три… Наконец я взорвалась:

— Роберт! Уезжать скоро пора, а ты не мычишь и не телишься.

И он как послушный муж, тут же и замычал.

— М-ммы, м-м-ууу, дорогая.

Вижу, воровство для моего Роберта задача невыполнимая.

— Ладно, — сжалилась я, — иди погуляй, пока не начал телиться, я пока поработаю… над собой.

Взяла маникюрную пилочку и залегла в гамаке — ну, знаете, в таком стильном, в карибском — сидеть в нем совершенно нельзя, но мы, стильные, на подвиги и похуже способны, если требует дело. Короче, я заприметила, что Караваева из соседней дачи заглядывает в наш двор через бинокль и прыг в карибский гамак. Лежу, мучаюсь и представляю, как у Караваевой ее восьмикратно перекроенное лицо от зависти перекашивается. Эта дура ездила на карибские острова, но гамака там так и не нашла — еще бы, я же его заказала Маруськиному Акиму. Акиша по моему спецзаказу гамак сконструировал для гостей — чтобы не засиживались. Пришли, на богатство мое посмотрели и нечего дальше рассиживаться, быстро за дело: а как же! Надо же им осуществлять разнос информации по Москве. Даже не представляю как жить без друзей — откуда узнал бы народ как я преуспеваю?

Так вот, лежу в гамаке, мучаюсь, но на душе истома приятная — Караваева не сходит с биноклем со своей сторожевой вышки, которую она замком зовет. Вдруг смотрю по дорожке (двенадцать погонных метров кизмы — это похоже на гравий, но только гораздо дороже) несется мой Роберт — радостный!

— Придумал, — кричит, — где землю взять! У соседа перед домом лежит горка первоклассной земли.

Я насторожилась:

— Первоклассной? Как ты узнал?

Если честно, не уверена, видел ли Роберт настоящую землю — если и видел, только в горшках.

Он же мне отвечает:

— Как я узнал? Она же лежит перед домом соседа, он же стильный, у него все первоклассное.

— Ах, да, — опомнилась я, — и что из этого следует? Только не говори, мне пожалуйста, что ты собираешься подрулить к соседу с вопросом можно ли землю купить. Он умрет, но и стакана земли тебе только из вредности, зараза, не даст.

Роберт меня успокоил:

— Нет-нет, с наступлением сумерок я в робаку землю перенесу.

Как он меня осчастливил: наконец-то есть повод выпрыгнуть из ненавистного гамака — средства пыток гостей. Я завопила:

— Роберт! Мой дорогой! — и повисла на его мощной шее.

Другой шеи у моего мужа и быть не могло.

В общем, ночью, пока я спала на матрасе от Крайского (ужасный матрас, но говорят, что он самый крутой — приходится мучаться) — так вот, пока я спала на стильном матрасе, мой Роберт беззастенчиво землю от соседей таскал. Воровал мой родной на совесть, старательно воровал. Я как представлю: он в свете луны, не дыша, на цыпочках с ведрами носится — туда-сюда, туда-сюда. Прилично наворовал. Я утром вышла в халате от Бачи… Как? Вы не знаете? Это новый такой кутюрье, очень раскрученный. Выходим мы с Бачи на балкон, сладко потягиваемся, зеваем, небрежно поглядывая в сад и…

И видим — робатка полная! А внизу стоит Роберт — бедняга спать еще не ложился, землю таскал. Увидел меня, расплылся в улыбке и, тайно гордясь собой, интеллигентно меня так спрашивает:

— Ну что, дорогая, умею я воровать?

— Ты?! Лучше всех! Дай я тебя расцелую! Я немедленно! Немедленно хочу оказаться рядом с тобой!

— Только не прыгай с балкона! — он мне кричит и страшно гордится собой.

И есть чем гордиться, в нашей стране с законами и судами так “хорошо”, что человек, не умеющий воровать, и на комплексы изведется, и на то, чего много в деревенском сортире, который очень стильно соорудил в своем огороде типа саду муж Коняевой — жены банкира, президента и депутата.

Боже упаси вас подумать, что у Коняевой целых три мужа. Она и одним-то по недоразумению разжилась — муж ее триедин — стильные знаю, что это такое.

Так вот, мы тут же, за завтраком, отпраздновали потерю невинности Роберта. Он жутко гордился собой, я от него не отставала — еще бы, вот она я! И муж у меня самый лучший! У самого банкира-президента и депутата землю украл.

Но, я вам скажу, рожденный ползать лежать не может — это про Роберта каламбур. Надела новый костюм от Борджера — не стоит и говорить кто это такой — решила по улице нашей пройтись и вот тут-то меня настигла беда. Муж Коняевой, этой…

Впрочем, не буду ругаться, мат выходит из моды. Короче, стоит банкир-президент-депутат и дирижирует наемными рабочими. Они аккуратно, чтобы не испачкать ему тротуара, носят землю в громаднейший самосвал. Уж почти всю туда загрузили. А рядом стоит пустой самосвал.

Я с присущим мне юмором и умом к обворованному (моим мужем!) банкиру небрежно так подхожу в своем новом Борджере и, чтобы с чего-то беседу с ним завязать, спрашиваю:

— А второй самосвал ты пригнал зачем?

— Так землю хотел же вывезти, — отвечает мне депутат и все прочее. — Но представляешь, неожиданно вышла мне экономия.

Учуяв беду, я воскликнула:

— Каким это образом?

— Да половину земли утащил какой-то чудак. Я вот думаю, не погорячился ли я вообще, пригнав самосвалы? Может, этой ночью он утащил бы всю землю? Как думаешь?

У меня, главное, спрашивает. Наглость какая! Разумеется, я отомстила ему, сказав:

— Фи-и, все думали, что ты нарочно возле забора земли навалил. Мы с Караваевой задумку твою уже похвалили, так стильно…

И с презрением глянув на самосвал, гордо ушла, а на душе, разумеется, кошки так и скребут.

До сих пор.

Нет, тот, кому не дано воровать, никогда искусству этому и не научится. Так дураком и помрет, как мой Роберт.

Ему я, конечно, ничего не сказала. Зачем мужа расстраивать? Пусть чувствует себя человеком, пускай думает, что и он однажды что-то украл.

Без этого чувства, видимо, неуютно жить русскому человеку. Особенно если он рвется вверх по общественной лестнице.

Закончив свой короткий рассказ, я оглянулась: Фрося, Арнольд и Евгений сбились в кучку, друг на друга легли и крепко спят. Вот что, оказывается, мне позволило безостановочно говорить ровно час.

— Что вы себе позволяете! Черт возьми! — гаркнула я.

Евгений и Фрося не шелохнулись, а Арнольд подскочил и метнулся к окну.

Я поразилась:

— Куда вы?

— Фу-у, — рассердился он, — как вы меня испугали. А ведь чудесный такой сон я про вас смотрел.

— Какой же? — воодушевляясь, спросила я и кокетливо остатки костюма поправила.

Арнольд мечтательно сообщил:

— Видел я, Софья Адамовна, всю свою жизнь от рождения и до ста восьмидесяти лет. Представляете, сто восемьдесят лет я будто прожил и ни одного дня вас не знал и даже не слышал о вас. Вот оно, счастье какое!

— Мерзавец! Нахал! — воскликнула я и дальше уже выражений не подбирала.

Арнольд, как ни странно, внимательно слушал меня, но потом вдруг насторожился и прошептал:

— Слышите?

Признаться, я ничего не слышала, но выглянула за окно. Там мелькнули какие-то тени.

— Вот оно! Началось! Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я.

 

Глава 30

— Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я, чем разбудила Евгения с Ефросиньей.

Впрочем, они проснулись бы и без меня, потому что раскалился мой сотовый — атаковали звонки.

Первой позвонила Маруся и завопила:

— Старушка, я прямо вся сейчас упаду! Где ты трахаться красиво так научилась?

— Маруся, это все враки, это монтаж, не меня вам показывали, — попыталась я повернуть подругу лицом к истине.

Но тщетно, Маруся заржала:

— Гы-гы! Да ладно, Старушка, тебе оправдываться. Лучше скажи, как тебе удалось так похудеть? Я прямо вся позавидовала тебе, какое ладное тело!

— Да не мое это тело! — с болью в душе призналась ей я. — Мое еще лучше!

— Да ладно, Старушка, лучше уже не бывает. Мы тут с Ваней к экрану приклеились. Представляешь, крутят порно с тобой во всех новостях. Мы с Ваней даже не спим, решили учиться. Да-а, Старушка, есть чему у тебя поучиться.

Проклиная Якудзу и телевидение, я послала Марусю ко всем чертям и…

И тут же ввязалась в беседу с Розой. Роза тактичней Маруси была, она всего лишь сказала:

— Сонечка, какой ужас!

Я духом воспряла и ахнула:

— Да, Роза, да, меня опозорили!

Но Роза меня не слушала, она говорила сама:

— Сонечка, какой ужас. Ты так похудела, а я прибавила пять килограмм. И еще, мы с Пупсом моим прозрели. Вот так живешь себе и живешь, и ничего о сексе не знаешь. А рядом с тобой параллельно живут другие миры, и у них все по-другому…

— Иди ты к черту! — гаркнула я и…

И вынуждена была отвечать на звонок Тоси. Тося с завистливой простотой мне сообщила:

— Мой Тасик и не такое в юности мог.

— Ну у тебя и память, — подивилась я, но продолжить беседу с ней не смогла.

Арнольд дернул меня за рукав и прошипел:

— Бой начинается!

За окном полыхнули прожекторы, озарив заброшенный сад.

Все мы в радостном оживлении и надежде приникли к окну. Я мстительно предвкушала:

— Ох и вломят сейчас Тамаркины групповые захватчики подлым “быкам”! Вломят по самой полной программе!

А захватчики и в самом деле настроены были по-деловому. Из рощицы, примыкающей к саду, легко и изящно, один за другим, вылетали темные силуэты.

Я погордилась своей Тамаркой:

— Не поскупилась подруга моя, скряга и жадина, на костюмы бандитам. Приодела своих подданных по-голивудски. Все как в кино. Настоящие супербойцы! Таким не грех и отдаться!

— Что-о? — ревниво спросил Арнольд.

Я пояснила:

— В их надежные руки.

Фрося меня поддержала:

— Да, мальчики хоть куда. Черные облегающие комбинезоны, похожие на водолазные, и маски с прорезями для глаз, и необычайная смертельно-грозная пластика. Надеюсь, ты меня познакомишь с ними? — с восхищением спросила она.

— И сама познакомиться с ними хочу, — ответила я, рискованно вывешиваясь в окно, в страстном желании побольше увидеть.

А захватчики невесомо, грациозно и стремительно приближались к дому. Даже Арнольд был сражен их обаянием.

— Классные парни! — одобрил он. — Где только ваша Тамарка таких свербовала?

— Только затем и вернусь в Москву, чтобы это узнать, — пообещала я другу Арнольду и тут же расстроилась.

Оказывается, не одни мы любовались захватчиками. Из дома нестройной толпой вывалила братва Якудзы. По-русскому обычаю “быки” начали с вялой разборки.

— Эй, вы, альпинисты, — нехотя прокричал Валет. — Часом вы не заблудились? Кавказ в другой стороне. Или вы жить передумали? А ну валите отсюда, пока мы не привалили туда!

Тамаркины подданные на “бычьи” благие намерения хотели плевать, чем порадовали и меня, и Фросю, и детектива с Арнольдом.

Бесшумно, как тени, они рассредоточились, полукольцом охватывая “быков” батяни Якудзы, вываливших на поляну всем стадом. Казалось, подданные Тамарки “быков” вообще игнорировали, стремясь к какой-то невидимой цели. Однако стадо упрямо стояло на их пути.

Во все глаза глядя на панораму разворачивающегося сражения, я не могла отделаться от тревожной мысли, что как-то все не так, как должно быть на настоящей войне. Что-то мне говорило: костюмы роскошные, да, движения — тоже, но Тамаркиным подданным не хватает чего-то. Чего же? Чего?

Арнольд прошептал:

— Ну и дела! Где же в этих их комбинезонах пистолетам-то быть?

А детектив констатировал:

— Пистолетов у ваших захватчиков нет.

“Вот что мне не понравилось! — осознала с ужасом я. — Группа захвата совсем безоружная! Скупердяйка Тамарка на стволах сэкономить решила. И на еде. Уж больно мелкие подданные у нее, видать, совсем их не кормит”.

“Быки” Якудзы на фоне нашей группы захвата выглядели гораздо внушительней, как это ни обидно. И “железом” запаслись не хило они. Только что танки да артиллерию с собой, мерзавцы, не прихватили, а “пушками” обвешались просто по уши.

Но Тамаркины подданные и на это хотели плевать. Они уже не бежали, — летели, над поляной просто парили, приближаясь к стаду “быков”. От наглости их Валет-предводитель остолбенел. Слаб оказался, бедняга, нервы его не выдержали и, прячась за стадо, он героически завопил:

— Вали их, братва!

И разрядил с перепугу в нападающих автомат.

Что тут началось! От взрывов и выстрелов поляну гарью и дымом заволокло. Детектив с Арнольдом стали ругаться. Фрося тоже была недовольна. Впрочем, и я. Ведь возможность наблюдать за ходом событий напрочь исчезла. Трещали автоматные очереди, бухали одиночные выстрелы, что-то с диким грохотом жутко рвалось, а я даже не знала что!

Вокруг гарь и дым!

И неизвестность!

Лишь изредка в этой мешанине мелькали чьи-то темные тени — догадывайся кто там кого. Я прямо вся извелась, пока грохотнул последний взрыв и стихло. Стихло, представьте все: и мертвое, и живое.

Зажмурившись я подумала: “Хана нашим храбрым орлам, безмозглым Тамаркиным подданным, забывшим дома оружие! Если живая вернусь в Москву, то первым делом отправлюсь в церковь, поставлю огромную свечку за упокой их несчастных душ. И в самом деле, как можно счастливым быть, если берешься служить этой вредной Тамарке?”

Так, желая им царства небесного и немного размышляя о любимой подруге, я нервничала и, жизнью рискуя, вывешивалась из окна.

И что же я там наконец увидела?

Первыми из дыма-пыли-кошмара появились Тамаркины подданные. Они бодро волокли за собой пострадавших “быков”. Сразу обнаружилось в них деловое воспитание, данное моей бизнесменкой подругой. Тамаркины подданные всех “быков” тщательно пересчитали, аккуратно уложили рядками и ловко связали попарно. Особо сердобольный метался, виртуозно бинтуя им раны.

“Какой гуманизм! — восхитилась я. — Вот что значит Тамаркина хватка. Все дешево, бескровно и цивилизованно”.

Когда клубы гари на поляне окончательно рассеялись, выяснилось, что из Тамариных бойцов серьезно никто не пострадал. Только с некоторых маски слетели. Я пригляделась и… ничего не успела сказать.

— Да это же азиаты! Японцы! — первой сообразила Фрося.

— Точно, япошки, — авторитетно подтвердил Арнольд. — Уж я повидал их, у нас их тут бывает немеряно.

“Японцы, значит”, — подумала я и бросилась Тамарке звонить.

Подруга, как всегда, слова не дала мне сказать.

— Мама, ну ты даешь! Можно сказать в прямом и переносном смысле!

— О чем это ты? — осторожно спросила я.

— Ха! И она еще спрашивает! — с гнусным восхищением изумилась Тамарка. — Да я смотрю телевизор и думаю: такого отпадного секса со времен буйной юности не видала, с тех самых пор, как Даня мой постарел. Нет, Мама, зря ты занялась бумагомарательством. Не за свое ты дело взялась. Такие таланты в землю зарыла!

В отчаянии я завопила:

— Да не меня ты видела, Тома, совсем не меня!

— Брось! — в голосе Тамарки звучала снисходительность женщины, видевшей виды. — В Москве все прям-таки рукоплещут. А уж телевизионщики как пристрастились тебя показывать. Ты у нас, Мама, теперь просто суперзвезда. Во всех программах только лишь ты, во всех выпусках новостей и даже в передаче “Семья и школа”.

Я возмутилась:

— Они что, пожизненно будут теперь меня выставлять на весь мир?

— Не знаю, Мама, диктор сказал, что эпизод вставлен в программу по просьбе трудящихся. Зрители телекомпанию атаковали звонками, требуют мерзкое зрелище повторить, чтобы другим неповадно было. На этот раз тебя увидела вся Россия.

— Да знаю, Роза с Марусей уже звонили, восхищались моей фигурой, пытали как удалось мне так похудеть.

— И правда, Мама, как тебе удалось добиться такой фигуры? — забеспокоилась и Тамарка.

Я начала мямлить ей про диеты, но Тамарка возмущенно меня перебила:

— За дуру ты держишь меня?! Мама! Одними диетами здесь не обойтись. Добиться такой фигуры можно только посредством секса!

— Ой, Тома, меня тревожит другое. Почему свекровь моя не звонит?

— Может в обморок от зависти брякнулась? — предположила Тамарка.

— Так и есть, — согласилась я, — точно, бог пожалел меня, свекровь в обмороке валяется и некому Роберту телевизор включить, сам никогда не включит. Выходит, он не смотрел новостей. Может, еще пронесет, — со слабой надеждой воскликнула я.

— Мама, а зачем ты звонила? — опомнилась, наконец, Тамарка.

— Хотела спасибо сказать.

— Так быстрей говори!

— Тома, родная, огромное и большое тебе спасибо!

— За что?

— За группу твою.

— За какую группу?

— Дивлюсь, Тома, каких ловких япошек ты нам прислала…

— Что? Япошек? Да на кой мне коротышки япошки? У меня крепкие русские парни. Жаль не могут никак улететь. Самолет забарахлил, пора новый давно покупать, да некогда все.

Я обомлела. Вот это номер! Чьи же тогда япошки? Может Якудза иностранным легионом разжился? Но чем ему наш Валет не угодил?

Ни секунды не медля я подлетела к двери и забарабанила в нее что есть мочи.

— Откройте, мерзавцы, иначе повешусь, застрелюсь и дверь поломаю!

Никакой реакции. Полная тишина.

Если не считать возмущения детектива и Фроси с Арнольдом — те завопили, как резаные:

— Зачем ты стучишь?! Чего добиваешься?!

— Сейчас узнаете, — гаркнула я и скомандовала: — Женя, Арнольд, выносите немедленно дверь!

— Да как ее выносить, когда она из железа? — спросил детектив.

— И в стену вмурована намертво, — добавил Арнольд.

Охваченная навязчивым и неясным самой мне желанием, возражений я не приняла и завопила:

— В атаку! За мной! Вперед!

Не иначе в нашем роду полководцы водились.

Подстегнутые моей неуемной жаждой немедленных действий, мужчины зачесали затылки, гадая чем мне помочь.

И в этот момент дверь сама распахнулась.

 

Глава 31

Слава богу, дверь ломать не пришлось: сама с треском раскрылась.

Через порог вереницей (культурно) просочилась толпа азиатов. Выстроились рядком, любезно нам улыбаются, кланяются, лепечут “хай, хай”, словно в гости пришли по нашему приглашению.

Во главе их отряда, возвышаясь на две головы, здоровенный японец стоит — не иначе пращурка его согрешила с русским мужчиной (не устояла, япона мать). Физиономия важная у гиганта, и коробку он держит в руках с гордостью необъяснимой.

Спрашивается, кто их, иноземцев, в наш дом позвал? И чем платят за гостеприимство? Кто им позволил избивать наших братков? Нашли чем гордиться.

Короче, посмотрела я на коробку, на рожи их азиатские и такая обида меня пробрала за наших русских “быков”. Лежат они там повязанные, униженные и израненные, а кем? Япошками, черт возьми!

— Ах, вы сукины дети! — рявкнула я. — Это чем же вы тут гордитесь? И перед кем?

У азиатов улыбочки стерлись с лица — на смены им пришла озабоченность. Вижу, силятся понять на что намекаю. Вот тут-то я прямо вопрос и задала:

— Зачем наших братанов повязали? А били их перед этим зачем?

Спрашиваю, а сама от ярости голос свой абсолютно не слышу — такой патриотизм вдруг во мне взыграл. Так распалилась, от себя не ожидала сама.

Азиаты растерянно переглянулись. Вижу, внемлют мне, и продолжаю.

— Это что же вы о себе возомнили? — интересуюсь с присущей мне справедливостью.

Говорю, а сама надвигаюсь на них, как грозовая туча, как дух отмщенья, как королева ветров — кажется, есть такая.

Смотрю, япошки забеспокоились, залопотали по-своему, засуетились. Но строй держат, мужаются и поглядывают с вопросом на главаря, на здоровущего. А здоровущий (тот, который с коробкой) в неописуемое волнение вдруг пришел и по-русски кричит:

— Не гневайтесь, госпожа! Мы посланы Тацу самим! Мы вам желаем добра!

Ну надо же! И эти уже мне добра желают! Значит свекровь моя не одинока теперь!

Сами понимаете, какое в связи с его заявлением настроение на меня нашло. Теперь я не просто так наступаю, а с присущими мне желаниями.

“Надо бы задвинуть япошке коленом промеж ног, — кумекаю я, — да как назло он хозяйство свое коробкой прикрыл”.

Но я его ловко так обошла и поближе к строю подкралась — у остальных-то коробок нет.

А они видят, что я не кричу, и потихонечку расслабляются: улыбочки появляются на губах, опять раздается “хай, хай”. А сами все одинаковые, как различают друг друга не знаю. Ну, кто из них симпатичней, я не стала гадать — первого подвернувшегося коленом промеж ног угостила и не промазала. В самую точку попала. На “быках” натренировалась так, что иностранцам явила настоящее мастерство, не ударила в грязь лицом перед страной Восходящего Солнца.

У япошки кровью глаза налились, зашипел он, но устоял на месте и даже кланяться начал. Уважение его меня сильно взбодрило: всех по очереди азиатов пошла коленом охаживать промеж ног.

Не жалея сил я старалась, а удовольствия никакого. Краснеют, шипят и кланяются, кланяются, краснеют, шипят. И никакого сопротивления.

Скука смертная. Только зря коленная чашечка разболелась — не казенная же она у меня.

А япошка с коробкой кричит все сильней и сильней:

— Госпожа! Не извольте гневаться! Мы добра вам хотим! Нас Тацу освободить вас послал!

В конце концов мне крик его надоел, я к нему подошла и потребовала:

— Если хотите всем нам добра, тогда немедленно братанов наших развяжите!

Япошка совсем растерялся:

— Опасно, моя госпожа.

Осмелился он мне перечить!

— Да кто ты такой, чтобы решать, что нам, русским, опасно? — справедливо возмутилась я.

А япошка с дурацкой гордостью мне отвечает:

— Госпожа, я Юдзан, начальник буке клана Зеленый Дракон.

— Какого, такого ты там букета начальник? — разглядывая его уже с интересом, спросила я и тут же опытом поделилась: — Знавала работника цветочной компании, менеджера по свежему срезу. Еще тот был негодяй.

— Буке, госпожа, это боевой дом. По-вашему, госпожа, я начальник вооруженных сил уважаемого клана могущественной якудзы. Посланник самого Великого Дракона.

— Ой-ё! — схватился за голову мой Евгений. — Из огня да в полымя! Говорил же вам…

Но я на ерунду всякую решила не отвлекаться. Там русские братаны повязанными лежат, национальную гордость позорят, а мы тут с япошками переговоры затеяли бестолковые.

— Что ж ты, Юзик, до нашей братвы дободался? — решила я первым делом выяснить этот вопрос.

Япошка меня поправил:

— Меня зовут Юдзан, госпожа.

И снова шарманку свою завел:

— Великий Дракон послал меня для того, чтобы я вызволил вас, о госпожа, из плена, охранял и выполнял все ваши желания.

Я прозрела: “Ах вот оно что! Так бы сразу и говорил!”

— Значит тебе приказано не возражать мне, — воскликнула я, сожалея, что не получали разумных таких приказаний все мои сорок мужей.

Или сколько было их там. Ну, может чуть меньше.

Тут уж мне захотелось поближе с великаном японцем знакомство свести.

— Как-как, говоришь ты, тебя зовут?

— Юдзан, моя госпожа.

— Ага, значит, Юзик, — задумчиво повторила я, нежно взглянув на японца и осмысливая открывающиеся предо мною возможности. — И ты выполнишь любые желания, если они мои?

— Юдзан зовут меня, госпожа. Я действительно готов исполнить все ваши желания. Приказывайте, госпожа!

Вот оно, то, о чем я мечтала!

Вот чего не хватает всем женщинам!

Приказывать! Конечно приказывать я должна, не жалея сил, с утра и до вечера! Круглосуточно я должна отдавать приказания!

Теперь совсем по-другому на милягу япошку смотрели мои глаза.

“Какой красивый мужчина! Надеюсь, он сирота… Впрочем, здесь риска нет никакого. Если еще он не сирота, значит осиротеет мгновенно. Долго ли проживет свекровь, если будет видеть как ее сын выполняет любые мои приказания?”

Но бдительность не помешает.

— Юзик, а как с тобой такое горе случилось, что ты все капризы мои должен теперь выполнять? — спросила я, не скрывая сочувствия.

Он с поклоном ответил:

— Великий Дракон повелел мне слушаться вас во всем, госпожа, и выполнять все ваши приказы.

По округлившимся глазам Евгения я поняла, что выросла в его глазах до небес.

Впрочем, иначе быть не могло.

— Ну что ж, Юзик, — молвила я, — для начала немедленно развяжи моих братанов.

Он вновь заладил:

— Это очень опасно, госпожа!

Я строго спросила:

— Для кого?

Раб мой ответил:

— И для вас и для нас.

Пришлось осведомиться:

— А что опасней, развязать братанов или ослушаться Тацу?

Раб мой и отвечать даже не стал. Мгновенно отдал команду, и бойцы его потянулись к выходу. Я гордо шествовала впереди, за мной плелась Фрося и шепотом так меня костерила, что сердце кровью мое обливалось. Никакой благодарности!

Я прошипела:

— Это мое величие на тебя так подействовало? Завидуешь?

Зачем я это спросила? Арнольд и Евгений шли молча, но тут их будто сорвало с цепи.

— Если такому завидовать, тогда лучше отправиться сразу в дурдом, — процедил сквозь зубы Арнольд.

— Вот где до смерти обзавидуешься, — добавил Евгений.

Честное слово, руки у меня опустились — никакого признания!

А японцы уже приступили к освобождению братанов. Прямо в доме. Оказывается, “быки” не все на полянку вывалили. Некоторые и на хозяйстве остались. Япошки с них путы срезали и бережно вытолкали к остальным на травку. А на травке мат стоял угарный такой, что мне стыдно стало перед иностранцами.

— Молчать! — рявкнула я.

От такого окрика обычно мои мужья садились там, где стояли. И на “быков” тоже подействовало. Нецензурный гвалт стих, как и не было.

Между тем, япошки построили братанов в шеренгу. Я обошла своих бывших стражей, как генерал на плацу.

Ох, были в роду моем полководцы!

Осмотрела “быков” и увидела, что не сильно они пострадали: так, ссадины да царапины, да троих не то пулями, не то осколками зацепило.

— Это они сами себя, госпожа, в неразберихе, — заметив мой строгий взгляд, пояснил Юдзан. — Но мы их перевязали и сделали уколы от столбняка.

С одобрением я кивнула:

— Это правильно.

И тут случайно мой взгляд упал на Валета. Повязка с его головы сползла, открывая страшное зрелище.

— Что же вы натворили, поганцы! Вы же пенис ему оторвали, — страдая, воскликнула я, чем повергла Юдзана в ужас.

— Госпожа, — оторопело глядя на меня, бросился он искать оправдания, — мы не изверги, мы верим в Бога. Детородные органы на месте у всех. Этот человек ранен в голову. Ему всего лишь ухо одно оторвало, да и то его же гранатой.

— Ну да, ухо, — признала я. — А в ухе-то пенис был.

Юдзан, бледнея, забормотал:

— Пенис… В ухе… Госпожа… Как такое возможно?

Я его просветила:

— Плохо вы знаете русский народ! У этого парня в ухе был пенис!

Япошку я убедила.

— Но мы же не знали, — пролепетал он и заключил с задумчивым видом: — Какое несчастье!

“Быки”, хоть и побитые силой японской, юмора не утратили, — заржали, что твои жеребцы.

— Да это серьга у него такая была, вылитый член, — пояснил Интеллигентный. — Вот ее с ухом на хрен и оторвало совсем.

— Пенис… на хрен… — в конец ошалел от такой заморочки русских японец Юдзан.

Потом, правда, он уложил происшествие в своих японских мозгах и принялся утешать меня так, словно это мне гранатой шальной пенис “на хрен совсем оторвало”.

Возможно, и было такое со мной в прошлой жизни — как тут узнать?

Пока Юдзан распинался, изощряясь в своих извинениях, я прикидывала, как с “быками” теперь поступить. Отпускать на волю? Нельзя. И они не пойдут, Якудзы своего боятся больше, чем драконов-япошек. Держать тут и дальше на поляне под конвоем Юдзана тоже казалось мне глупым.

“А пусть-ка они хлебнут нашей доли”, — злорадно подумала я и приказала:

— Юдзан! Веди братву в ту комнату, где они нас держали.

— Слушаюсь, госпожа! — отозвался Юдзан.

Прямо как джин из бутылки!

Избавившись от “быков”, я воззрилась на Юдзана — думаю, именно таким взглядом смотрел пушкинский старик на золотую рыбку.

“Чего бы мне еще пожелать? Похоже, этот япошка действительно готов за меня и в огонь, и в воду”.

Пауза получилась длинной: я мысленно составляла список тех, кто срочно нуждается в моем воспитании — не самой же им морду бить. Первой, почему-то, на память пришла задавака Тося.

Пока я трудилась над проскрипцией1 Юдзан даром времени не терял: коробку свою схватил и с торжественной миной ко мне подвалил.

— Госпожа Мархалева! — воскликнул он. — Мой повелитель, господин Судзуки, Великий Дракон и отец семи кланов могущественной якудзы шлет вам свои наилучшие пожелания. Тацу просит вас соблаговолить принять этот подарок.

— Отец семи кого? — насторожилась я.

Согласитесь, любую нормальную женщину фраза подобная напрягает — даже если этот многодетный отец ей до лампочки.

— Начальник семи кланов, — пояснил мне с поклоном Юдзан.

— Ах, вот оно что… Хорошо, тогда продолжай.

— Великий Дракон, господин Судзуки…

— Не правда ли, мотоциклетная фамилия, — я поделилась своими впечатлениями с Фросей, Арнольдом и детективом.

Мне стало обидно, что они отдалились и не хотят принимать участие в приятной беседе.

Лучше бы не делилась — Фрося прожгла меня взглядом, Арнольд заскрипел зубами, а детектив вообще отвернулся.

Зато Юдзан по-прежнему был со мной мил и приветлив.

— В Японии многие носят такую фамилию, — пояснил он. — Это, как у вас Петров. Вторая по распространенности фамилия.

Пришлось блеснуть эрудицией:

— Вторая по распространенности фамилия у нас не Петров, а Смирнов. Думаю, оттого наш народ и смирный. Или наоборот. Как бы ни было, наши правители этим пользуются. Ну, да бог с ней, с политикой. Так что там Дракон? Кажется, он подарок дарить мне хотел, мой переводчик.

— Тацу лишь из любви к вашему искусству занимается переводом несравненных ваших шедевров, — с новым поклоном ответил Юдзан. — На самом деле он один из могущественнейших людей планеты. Тацу несметно богат, госпожа.

Я призадумалась. И ведь было над чем. Взгляд мой упал на коробку, которую Юдзан продолжал держать бережно, как младенца.

“Там же подарок! — торжествуя, подумала я. — Подарок от одного из самых могущественных и богатых людей планеты. Что же там? Мешочек с бриллиантами? Чемоданчик ювелирных изделий? Коробка, слава богу, большая!”

— Давай сюда подарок нашего миляги Дракона, — охваченная нетерпением, воскликнула я.

А у самой мысли роем: “Сокровища инков… Последняя коллекция от Диор… Золото партии…

Моего триумфа Тамарка не вынесет!

Ах, как рано потеряю подругу!”

И свершилось: Юдзан бережно вынул из коробки нечто цветастое, поблескивающее золотом-серебром, и на вытянутых руках протянул это мне.

— Кимоно для вас, госпожа, от моего великого господина, — голосом королевского камердинера произнес он.

Я остолбенела.

Лучше бы он ударил меня.

Рухнули все мечты!

Меня унизили, оскорбили!

— Кимоно?! — взревела я. — Всего лишь халат?! И это все, на что хватило его, великого твоего?! Могущественного и богатого?!

Юдзан попятился:

— Это реликвия, госпожа. Императорское кимоно шестнадцатого века. Женское. Ручной работы, осыпанное золотом и серебром. Великий Дракон…

— Великий дуракон! — взвилась я. — И дурагон! Все испортил! Я надеялась! Я мечтала! Сам подумай, куда это можно надеть?

— На прием, госпожа, — замявшись, робко предположил Юдзан.

— Да, в японское посольство! А еще в театр Кабуки, если меня там выступать принудят, когда пол поменяю. Знай, Тамарка моя в таком кимоно жарит яичницу своему мужу Дане, когда ей приспичит разыгрывать роль хорошей жены!

Не долго думая, я выхватила из рук Юдзана кимоно и приказала:

— Сам надевай!

Ошеломленный Юдзан попятился и даже присел, так взволновался.

Я пригрозила:

— Надевай, а то Дракону пожалуюсь!

Юдзан втиснулся в кимоно, неловко запахнул его, потянулся за оби (поясом).

— Ты как надел? — рассердилась я.

Юдзан ошеломленно молчал.

— На другую сторону запахни! На другую! Если женское кимоно, вот и запахивай на женскую сторону.

Юдзан покраснел, покрылся пятнами, но приказание выполнил. Я полюбовалась на него со злорадной улыбкой и велела:

— Вот так и топай теперь к своему дурагону. Да не вздумай снять! Поклянись, что не снимешь!

— Клянусь, — ответил Юдзан и торопливо зашагал к выходу, дав знак воинам следовать за ним.

Японцы покинули нас так же тихо, как появились.

 

Глава 32

Как только японцы ушли, Фрося опять домой запросилась.

— Вот сейчас мы точно свободны, — заныла она. — И Арнольд с Женей, ничем не рискуя, могут спокойно с нами сбежать.

Я так не считала, Арнольд же просто взбесился.

— Да ты что! — нечеловеческим воплем возразил он. — “Быки” меня видели! Теперь, когда я засветился, Якудза пришьет меня, как пособника!

— Но ты же сбежишь, — бестолково мямлила Фрося.

— Интересно, куда? — философски вставил мой детектив.

— Вот именно, — подтвердила я, — пока жив Якудза, бежать ему некуда. Всем нам некуда, Фрося, бежать.

— Якудзу надо кончать, — процедил сквозь зубы Арнольд и, подумав, добавил: — И Валета, и всех “быков”.

— Ну ты и сволочь, порнушник! — незамедлительно раздалось из-за двери. — Как только выйдем отсюда, тебя, порнушник, первым пришьем! А агрегат на мелкие кубики нашинкуем! — пообещали “быки”.

Услышав изуверскую угрозу, Арнольд побледнел и с укором уставился на Ефросинью:

— Видишь, что мне предвидится.

— Не вижу, но слышу, — подтвердила она и… снова домой запросилась: — Мы же не просто сбежим, мы очень надежно спрячемся.

Неисправимая оптимистка.

Даже детектив (традиционный ее сообщник) отрицательно покачал головой:

— Это вряд ли. Учитывая характер их батяни Якудзы, спрятаться, пока он жив, нам и не светит.

— Якудзу надо кончать! — отрезал Арнольд и, подумав, снова добавил: — Но еще раньше надо кончать всех “быков”.

Детектив подтвердил:

— Да, “быки” слишком много знают про нас.

“Быки” за дверью подняли гвалт, соревнуясь в эпитетах и матюках. Все их речи сводились к тому, что детектива пустят они на ремни, а агрегат порнушника тщательно нашинкуют и отправят…

Впрочем, всем известно куда, да и дело не в агрегате. Выслушав все “за” и “против”, я подытожила:

— Да, пока жив Якудза, Валет и его “быки” за жизнь любого из нас не дам и копейки.

Арнольд, хамски переходя на “ты”, ни с того ни с сего обрушился на меня:

— За каким же хреном ты, бумагомарака, япошкам порешить “быков” не дала?

— Да! — взвизгнула Фрося. — Не влезь, умница, ты, япошки “быкам” корриду сварганили бы!

Вот где правда открылась: эта тихоня оказалась самой кровожадной из нас. С присущей мне храбростью, собралась за себя заступиться, но меня опередил детектив.

— Вы что, не поняли, — возмутился он, — япошки не собирались кончать “быков”. Эти вегетарианцы и пацифисты делали бандитам перевязки и уколы от столбняка кололи с сердобольностью сестер милосердия.

Я воспряла:

— Да, слухи о жестокости японской якудзы оказались сильно преувеличенными.

Арнольд чуть не задохнулся от возмущения:

— Да вы что, не поняли? Они были добрыми только потому, что их Тацу за свою Мархалеву боялся! Этот Судзуки, великий переводчик из жизни в могилу, он боялся, изверг и живопыра, что писательша при виде крови в обморок трахнется.

Я ужаснулась:

— Что? Трахнется? Ты посмотри, — в отчаянии уставилась я на Фросю, — у него одно на уме, у порнушника грязного! Я в обмороке не трахаюсь! Тьфу, черт возьми! Я не трахаюсь в обмороки, а падаю, как все приличные женщины! Зарубите себе на носу!

Но Арнольд зарубать не хотел, он и слушать меня не стал.

— Этот Тацу, — гремел он, — не знает того, что его Мархалева фельдфебель в юбке! Тацу вбил себе в голову, что госпожа Мархалева нежная дама!

— Правильно вбил, — воскликнула я, — действительно крови не выношу. Я единственная из вас совершила благородный поступок, освободила “быков”.

Из-за двери раздалось:

— Классная телка ты, Мархалева! Не слушай его, козла!

Арнольд процедил:

— Вот-вот, любуйтесь теперь на свой результат, а ведь можно было япошкам отдать приказ поджечь этот хлев вместе с “быками” и двинуть на батю Якудзу. Не зря же они твердили вам “госпожа, госпожа, исполним любое твое приказание”. И какое приказание им отдали вы, камикадзе?

Видимо, разум ко мне вернулся, иначе кто же тогда мне сказал: “Мархалева, а ты и в самом деле повела себя как камикадзе”.

Вот что сделали с русским народом!

Барствовать абсолютно мы разучились!

Раз в жизни случайно стало я госпожой и не смогла толково распорядиться своим господством.

— Ну что о том, — промямлила я, — случай упущен, выгода тоже. Согласна, не сумела во благо себе япошек употребить, патриотизм чертов подвел.

— Так будет с каждым, кто пойдет на поводу у патриотизма, — злобно изрек Арнольд.

Я рассердилась:

— Хватит меня учить, и сама уже все поняла. Если случай еще раз такой подвернется, не перемену япошек в нужное русло направить, а пока давайте раскинем мозгами кто будет “быков” жизни лишать.

Воцарилось молчание — затаились даже “быки”, прислушиваясь к решению их “бычьей” участи.

— Мне слабо, — признался Арнольд. — Вот если б гомиков — да, а “быки”, как никак, мужики. Мужиков у нас мало осталось. А Валета я даже люблю. Как мужчина мужчину.

— Арноша, — заскребся за дверью Валет. — Вспомни старые времена, вспомни как вместе бухали, телок поили и их…

Я решительно пресекла воспоминания:

— Хватит-хватит, что дальше все знают. Женя, что скажешь ты?

Детектив, уныло разминая мускулатуру, пожаловался:

— Стал бы капризы богатеньких дур выполнять, имей я способность к насилию. Умел бы я убивать, пошел бы в приличную банду “бабки” лопатой грести вместо копеечных слежек за распутными бабами.

— На меня намекаете? На образец чистоты? — фыркнула я и на Фросю уставилась: — Ну, а ты что скажешь, подруга?

Та смутилась:

— Ничем не могу помочь, на насилие и я не способна. Разве что силой кистей и красок. Это да, на моральное уничтожение под давлением я пойду. Если хочешь, намалюю карикатуру на “быков” и Валета.

Я, покопавшись в душе, пришла к адекватному мнению:

— Сама их могу убить только силой пера и меткостью слова. И что вытекает из нашей всеобщей чувствительности?

Подвел резюме Арнольд:

— Осталось нам только одно: дождаться группу захвата.

— Да храбро с ней и уйти, — продолжил мысль детектив.

Фрося нетерпеливо спросила:

— А почему раньше уйти нельзя? Уйдем, спрячемся и в безопасности группу захвата дождемся.

— Умная ты! — брезгливо восхитился Арнольд. — А кто этой группе внушит, что “быков” надо срочно под нож пускать? Где гарантии, что эта хваленая группа не поведет себя аналогично япошкам? Нет уж, останемся тут и проконтролируем как наша гениальная госпожа Мархалева силой таланта подобьет захватчиков порешить “быков”. Всех до одного!

“Быки” разом взвыла:

— У-у, сволочь! Грязный порнушник!

Я тоже смолчать не смогла, спросила:

— Почему внушать должна именно я?

— Потому что каша эта из-за вас заварилась, — пояснил детектив.

А Фрося добавила:

— И потому, что ты у нас мастер слова.

— Вообще-то, я мастер пера, — вставила я.

Но Арнольд, перебивая меня, злопамятно сообщил:

— Внушать будете потому, что вы “быков” от япошек спасали. Вы возродили “быков”, теперь вы их и убивайте.

— Очень рада, что хоть тыкать мне перестали, — заметила я, поощряя его так и держать себя в рамках хорошего воспитания.

Детектив по-своему понял мое поощрение, заключив:

— Вот и хорошо, Софья Адамовна, что вы согласились силой своего таланта воздействовать на группу захвата.

— Вовсе нет, — возразила я. — Воздействуйте сами. Не в моих правилах науськивать друг на друга бандитов. Мне вообще не присуще пропагандировать зло и насилие. Я склонна к доверию и любви.

Из-за двери незамедлительно донеслось восклицание Валета:

— Говорил же вам, что она классная телка!

Арнольд с пафосом произнес:

— Вот каких похвал вы добились! Не думал, что ради дешевой популярности у “быков” вы предадите общее дело.

Фрося нервно его поддержала:

— Да-да, Соня, времени мало осталось, вот-вот группа захвата прибудет, так что прошу тебя, соберись и хорошенько обдумай, что ты будешь им говорить.

Я, следуя совету подруги, собралась и уже почти послала кровожадную свору убийц на три неприличные буквы, но закончить замысла не смогла — с улицы донесся визг тормозов.

— Ура! — ликуя, воскликнула Фрося. — А вот и группа захвата прибыла нас спасать!

Я, несмотря на отвратительность возложенных на меня обязательства, тоже сдуру приободрилась: свесилась с подоконника и кричу:

— Родненькие! Мы здесь!

— Заждалися! — присовокупил от себя Арнольд.

В ответ последовал мат, но не злой, а вполне доброжелательный. Этот мат так усладил слух детектива, что тот восхитился:

— Хорошую ваша Тамарка группу прислала. Не парни, а звери.

— Еще бы! — воскликнула я и на радостях давай Тамарке звонить.

 

Глава 33

Разговор с Тамаркой меня неприятно потряс.

— Мама, ты невозможная! — заверещала она. — Сколько можно мне среди ночи трезвонить?

Я поразилась:

— Неужели ты спишь?

— Да, я ночью сплю, а тебе это кажется странным? И потом, что еще, Мама, должна я, по-твоему, делать, насмотревшись твоей грязной порнухи? Только одно и осталось, что в снах твои подвиги повторять. Я же не просто сплю — экспериментирую, а ты мне мешаешь.

— Тома, прости, что разбудила, но звоню с благими намерениями.

— Да ну! — подивилась Тамарка.

— Ну да, спасибо огромное тебе за группу захвата, и все. Дальше спи, желаю самых рискованных экспериментов.

Она завопила:

— Стой, Мама, стой! Какая группа захвата там у тебя? Мои же орлы недавно взлетели!

— Ошибаешься, Тома, все ты проспала, — заверила я. — Твоя группа захвата уже въехала во двор этой мерзкой малины.

— Уже в дом звери идут, — вставил Арнольд. — Просто любо на них смотреть! Оружием с ног до головы обвешались, слышишь, бряцают.

Я мгновенно довела этот факт до сведения Тамарки, заключив:

— Твои звери идут уже в дом “быков” убивать!

— Мама, ты невозможная! — проверещала Тамарка и давай на мобильный своей группе звонить.

Вскоре она сообщила:

— Так, Мама, расстраивать тебя не хочу, но мои звери сейчас в полете. Приземлятся через двадцать минут, не раньше. Плюс сорок минут на дорогу до вашего дома. Я по карте смотрела, не ближний свет. Так что, ты часок там как-нибудь продержись.

Часок?!

Меня прошиб пот.

Холодный-холодный!

И пот прошиб, и колени дрогнули, подогнулись — коленные чашечки вышли из строя, не выдержали нагрузки. Еще бы так колотить промеж ног “быков” и япошек.

А что еще им предстоит (не япошкам, коленным чашечкам) одному богу известно!

Расслабляться было нельзя, поэтому я завопила:

— Полундра! Звери не наши!

— А чьи? — опешил Арнольд.

— Чужие! Тамарка просила нас продержаться часок!

Детектив возбудился:

— Какой часок! Звери уже в дом вошли!

— Так перекрывайте вход на третий этаж! — гаркнула я и понеслась к лестнице.

И глазом моргнуть не успела, вижу Фрося на десять шагов опередила меня. Ну прям что та гнедая: вырвалась вперед и нырь на второй этаж.

— Куда ты, дурища? — кричу.

А она мне:

— Опять Медвежья болезнь!

Только это сказать и успела. Я растерялась: что делать? Бежать за подругой опасно и оставить одну ее не могу.

Арнольд с детективом подскочили и мои сомнения пресекли энергичными действиями. Они решительно отбуксировали сейф к двери, ведущей на лестничную площадку. За сейфом последовал шкаф, туда же придвинули стол, а на стол водрузили всю мебель, какую нашли. Сами подналегли, подперли плечами наспех сколоченную баррикаду и только тогда позволили себе перевести дух.

Детектив сразу спросил:

— Куда Фрося сбежала?

Арнольд его просветил:

— В этом доме порядки дурацкие, на третьем этаже туалета нет. Только на первом и на втором.

— А причем здесь туалет? — удивился Евгений.

Мы с Арнольдом бросились ему объяснять, но в этот самый момент раздался мощный удар по двери, а за ударом последовал мат с фейерверком.

Детектив ужаснулся:

— В баррикаду обойму, сволочи, разрядили!

— И не одну, — бледнея, добавил Арнольд.

Заметив, что мужчины изрядно струхнули, я храбро их вдохновила:

— Будем насмерть стоять!

И на пол присела, спряталась за колонну подальше от пуль.

Арнольд на меня посмотрел и сказал:

— Нет, стоять вообще не годится.

И сел со мной рядом. Детектив тоже перестал подпирать плечом баррикаду и… начал подпирать собою меня. Таким образом я снова оказалась во главе мужчин, но теперь уже главенствовала сидя на полу.

А баррикада тряслась, ходуном ходила — мат тоже гремел, не стихал. После очередного грохота в дверь у детектива нервы не выдержали.

— Вам кого? — откликнулся он на стук.

— Мархалеву отдай, и мы сразу уйдем! — раздался в ответ отвратительный бас.

Возбужденная любопытством, я осведомилась:

— А кто вас за ней прислал?

И в ответ услышала детскую глупость:

— Дед Пихто и баба Тарахто!

И хоровое “гы-гы”. Подростки, честное слово, ни опыта, ни ума — “пушки” одни.

Впрочем, разве умный человек станет бряцать оружием? Умный человек все конфликты решает только силой ума.

Так я и поступила — затеяла переговоры, исходя из таких вот соображений. “Продержаться нам надо какой-то час, — прикинула я, — а способности у меня уникальные. Я и на день, бывало, умела беседу подрастянуть, и разговорить удавалось, порой, и немого”.

— А зачем вам нужна Мархалева? — с присущим мне тактом спросила я.

— Кто много знает, тот мало живет, — философски раздалось в ответ.

— Мысль ваша афористична, — заметила я, — но малоинформативна. Хотелось бы чего-нибудь поконкретней.

И я незамедлительно получилась то, что просила.

— А если конкретно, бля, то за одну Мархалеву даруем всем вам свободу. Бабу отдайте, и мы сразу отвалим.

— Всего-то, — обрадовалась я. — Раз так мало вам надо, непременно договоримся. Вижу, судьба нам послала великолепно воспитанных и тонко настроенных, интеллигентных людей. Исходя из этих своих редкостных качеств, может, вы сообщите какая участь в дальнейшем ждет эту бабу, госпожу Мархалеву?

— Не ждет ее участи никакой, — просветил меня мерзостный бас.

Я растерялась:

— Это очень туманно. Вы что же, убьете ее?

— Зачем? Когда-нибудь все мы умрем, — услышала я новый ответ и растерялась вторично.

Хотела задать вопрос, проливающий свет на фатализм человечества — интересно же знать почему мы все возьмем и умрем, пусть и когда-нибудь. Ведь хороший вопрос — но задать его я не успела, встрял подлый Арнольд.

— А где гарантии, что вы нас не тронете, если мы Мархалеву вам отдадим? — спросил он.

И меня озарило: “Пора завязывать с переговорами, надо срочно из стойла “быков” выпускать!”

Что я и сделала: на ноги шустро вскочила и к заветной комнате понеслась, под встревоженные крики Арнольда:

— Мархалева! Куда ты? Куда?

— На Кудыкину гору! — гаркнула я, распахнув настежь дверь комнаты.

“Быки”, увидев меня на пороге, дружно отпрянули, как от чумы. Я взмолилась:

— Родненькие, что же вы здесь сидите?!

Валет настороженно спросил:

— А что мы делать должны?

— Дать бой подлым захватчикам! — рявкнула я. — Пойдите послушайте что там творится! Там переговоры уже идут, грязная сделка свершается! С минуты на минуту вы можете лишиться самого дорогого!

— Чего? — изумились “быки”.

— Меня! Дом осквернен присутствием банды!

“Быки”, зверея, спросили:

— И чего те бандиты хотят?

— Того же, чего и все, — ответила я и с легкой гордостью пояснила: — Меня! Меня! Сколько можно вам говорить? Они требуют выдать меня!

— Они что, сказились? — опешил Валет. — Да Якудза на ремни нас порежет!

Я рассердилась:

— А я про что? Какие вы бестолковые! Скорее беги меня спасать!

И “быки” убежали. Я решила, что слушать пальбу с безопасного расстояния будет приятней и осталась в комнате. У окна постояла (у родного уже шнура) да и подумала: “Кто его знает как там получится? Япошки “быков” измотали, а я у себя одна. Опять же береженого бог бережет”.

С этой мыслью я на подоконник вспорхнула, опять замотала ладони подолом костюма, обхватила руками шнур и… съехала вниз. На земле было прохладно и влажно, но жизни здесь было больше, чем у гостеприимных “быков”.

“В кустах оно будет надежней, там Тамаркиных бойцов и дождусь”, — подумала я, резво направляясь к густым полуопавшим зарослям.

Увы, это была последняя моя мысль. За спиной раздался какой-то хруст и все — темный провал. Оставалось только надеяться, что хрустела не моя голова. Впрочем, даже надеяться я не могла, а ведь надежда умирает последней.

Что же это выходит?

Перед надеждой я, что ли, умерла?

 

Глава 34

Господин Судзуки пребывал в благодушном настроении. Работа над переводом шедевра несравненной госпожи Мархалевой продвигалась успешно. И даже профессору-переводчику не удавалось помешать этому великому делу.

“Да, конечно, — думал о своем переводчике Великий Тацу, — он, конечно, специалист, но для хорошего переводчика этого недостаточно. Нужно чувствовать, ощущать душу автора: тонкую, высокую и нежную душу Мархалевой Софьи Адамовны. Нужно понимать… А разве он, этот профессоришка, может…”

Вкрадчивый голос переводчика вторгся в мысль о высоком:

— Я полагаю, Тацу, что фраза: “пусть он подавится своим вшивым банком”, — являет собой классический пример иносказания. Иначе ей невозможно дать объяснение.

— Чему там нет объяснения? — пробудился от грез Великий Дракон.

— О, нет, я конечно, смог постигнуть смысл выражения, — поспешил заверить грозного заказчика профессор — фраза, наверняка, должно звучать так: “когда банкиру во время обеда сообщили, что у всех сотрудников его банка обнаружен педикулез, бедняга подавился от изумления и неожиданности”.

Тацу даже не рассердился. Он грустно посмотрел на профессора и убежденно ему сообщил:

— Ты идиот. Это значит лишь то, что героине совсем не нужен упомянутый банк вместе с его владельцем. Героиня благороднейше его отдает.

— Почему? Потому, что в банке все вшивые? — не смог сладить со своим любопытством переводчик.

— Вон! — взорвался Великий Дракон. — С такими преподавателями наша молодежь никогда не сможет достойно овладеть языком соседей.

Профессор-переводчик исчез, а Тацу вновь погрузился в приятные грезы. В ожидании возвращения Юдзана он представлял себе как сердце неприступной госпожи Мархалевой преисполнилось благодарностью к нему, Великому Дракону. Он сумел вовремя протянуть ей руку помощи. Сумел…

Господин Судзуки рисовал в своем воображении картины одна приятнее другой. Вот, великая Мархалева с трепетом (и может быть с любовью) принимает посланное им бесценное кимоно, наследие божественных императоров, вот…

Тихо вошел секретарь.

— В приемной Юдзан, мой господин, — с поклоном оповестил он Тацу, с трудом сдерживая непристойный смех.

Сердце великого Дракона сжалось в приятной истоме.

— Пусть войдет, — торопливо распорядился он.

Юдзан замер перед всесильным Тацу, не смея понять глаза.

— Что это? — изумленно спросил Великий Дракон. — Ты что же, так вот и путешествовал?

— Да, Тацу, — скорбно признался Юдзан.

— Если ты не сможешь найти достойных оправданий, я велю с тебя с живого содрать кожу, — бледнея от гнева, пообещал Великий Дракон. — Почему на тебе кимоно, посланное мной в подарок госпоже Мархалевой? Почему оно на тебе запахнуто налево, как на покойнике?1 Впрочем, ты предусмотрителен! Самое время тебе готовиться к смерти!

— Тацу! Я всего лишь выполнял ваш приказ и следовал моей клятве, — взмолился Юдзан. — Она сражалась, как лев… Она приказала и я выполнил… как если бы приказали вы… Она велела…

— Стоп! — рявкнул Великий Дракон. — Рассказывай все по порядку. Ты освободил несравненную госпожу Мархалеву?

— Да, Тацу, но…

— Ты освободил ее?! — повысил голос Великий Дракон.

— Она не захотела освобождаться, мой господин. Она пожелала остаться в заточении.

Изумление проступило сквозь бесстрастную маску господина Судзуки. Осознав, что таким путем ему не добраться до истины, он повелел:

— Начни с того, что вы прибыли в город, Юдзан. И продолжай по порядку, ничего не пропуская.

— Тацу, мы скрытно атаковали дом, в котором негодяи содержали заложников: госпожу Мархалеву и ее друзей. Не пролив ни капли крови мы связали уже почти всю охрану, но тут в схватку вмешалась госпожа Мархалева. Она напала на нас, как…

— Она вас атаковала? — изумился Великий Дракон.

— Да, Тацу, и весьма успешно. Наверное она знает какие-то приемы. Даже мне не удается “катить бочку” при ней. Никто не умеет так “катить бочку” на врага, как госпожа Мархалева. Она умеет быть вездесущей, и это умение позволяет ей перемещаться быстрее опытных ниндзюцу. Она сражалась одновременно во многих местах. Она наносила нашим людям удары, как настоящий боец. Она…

— О! Я говорил, что она великая женщина! — восхитился Великий Дракон. — Но зачем она с вами сражалась? Вы же хотели ее спасти? Ты толково это ей объяснил?

— Она защищала своих стражей, — пояснил Юдзан, — защищала этих огромных парней. У меня не было никакой возможности с ней говорить.

— Но зачем? Зачем она это делала? Зачем защищала своих тюремщиков? — изумился Великий Дракон.

— Из патриотических побуждений, — ответил Юдзан. — Я так это понял, потому что она металась и била нас с криками: “Не смейте трогать моих верзил, япошки паршивые!”

— О! О! Какая женщина! — просиял Великий Дракон. — Какое сердце! Вот у кого нам всем нужно учиться патриотизму!

— Да, Тацу, — вынужден был согласиться Юдзан.

— И что же произошло дальше? — потребовал продолжения господин Судзуки.

— Несмотря на яростное сопротивление госпожи Мархалевой, мне удалось успокоить ее. Тогда я сказал Софье Адамовне, что вы, Великий Дракон, могущественный господин Судзуки, послали меня ей на выручку.

— И что же? — нетерпеливо взмахнул рукой Тацу.

— Госпожа Мархалева выразилась о драконах вообще и о великих в частности таким образом, что я не смею повторить. А вас она назвала…

— Говори! — рявкнул Великий Дракон.

— Мотоциклом, мой господин…

— Ах, как не вовремя ты упомянул меня, Юдзан! — подосадовал господин Судзуки. — Не под добрую руку попал! Она очень была сердита?

— Да, Тацу, — согласился Юдзан. — Но выхода не было. Мне нужно было ее освободить, вручить ваш подарок и ваше письмо.

— Да, конечно… — согласился со своим бойцом господин Судзуки. — Но ты, конечно же препроводил несравненную госпожу Мархалеву в лучший отель города и выставил у ее номера охрану?

— Нет, Тацу. Госпожа Мархалева наотрез отказалась куда-либо идти. Она желала оставаться на месте. И это после известия о том, что она под моей защитой. Вашей защитой Великий Тацу! Я заявил, что она может приказывать мне, и я буду ей во всем повиноваться…

— Ты не потерял лица? — забеспокоился Великий Дракон. — Ты выполнил все распоряжения Мархалевой Софьи Адамовны?

— Да, Тацу, — грустно кивнул Юдзан. — Я их выполнил. Все. И в точности. Я сообщил несравненной госпоже Мархалевой чьим посланцем являюсь.

— И поэтому ты стоишь теперь предо мной в бесценном женском императорском кимоно запахнутом, как на покойнике?

Лицо Юдзана пошло пятнами.

— Именно поэтому, мой господин, — с горечью признался Юдзан. — Так повелела госпожа Мархалева. Она приказала мне и моим людям немедленно убираться обратно. Выметаться в Японию к своему… К вам, Тацу. Я вынужден был надеть кимоно. Ведь я принес страшную клятву, что во всем буду слушаться эту женщину.

— Ты правильно сделал, Юдзан, — успокоил своего бойца Великий Дракон. — Это великая женщина! И ее слово — закон! Она всегда знает, что делает!

Юдзан горько подумал: “Правду говорят в народе: у любви слепые глаза. Вижу теперь, эта правда касается всех, даже Великих Дурагонов… Тьфу! Проклятая баба! Великих Драконов! Великих Драконов! — мысленно повторил он и ужаснулся: — Упаси меня Бог еще раз кощунственно так ошибиться!”

А Великий Дракон, о мыслях воина не подозревая, тяжело вздохнул.

— Однако, никак не могу взять в толк, почему, Юдзан, ты таким странным образом запахнул кимоно? — спросил он.

— По велению госпожи Мархалевой, — еще более помрачнел Юдзан. — Она сказала, глядя как я одеваюсь: “Кто же так носит женские халаты? Запахни его налево, как положено!” Я пытался ей объяснить, но…

— Какая женщина! О! Какая женщина! — достиг предела восхищения Великий Дракон! — Какая логика! Какой ум! И какие прекрасные глаза! И волосы! Вот где явила щедрость природа!

— Да, Тацу, — заставил себя подтвердить Юдзан, отводя свои глаза в сторону.

Великий Дракон, заметил, наконец удрученную физиономию эмиссара и поспешил утешить его.

— Ты показал себя преданным слугой, Юдзан. И ты достоин награды, — с отеческой теплотой молвил господин Судзуки. — Я переведу тебя начальником буке моей личной охраны. После успешного завершения спасательной операции, конечно же.

Ошеломленный Юдзан не мог вымолвить ни слова.

“Я вошел сюда, в дом моего Тацу, ожидая суровой, но справедливой кары, а получил… О, Боги и Будды! Дракон сделал меня начальником своей охраны! Какая честь! Какая неслыханная честь! Уж теперь-то я покажу этим наглым снобам-охранникам кто чего стоит! Они у меня ответят за все! Чудесная награда за мой позор!”

Юдзан вспомнил гомерический хохот дворцовой охраны, когда он шел по двору в женском кимоно, запахнутом, как на покойнике.

О, как они издевались над ним!

— Ты не благодаришь, — раздраженно спросил Великий Дракон.

И Юдзан упал на колени.

— Тацу, отец мой и благодетель! Я промедлил лишь потому, что от неожиданности был ошеломлен. Я не смог сразу же найти достойных слов благодарности. Я и сейчас еще не до конца обрел дар речи.

— Не очень-то он тебе нужен, этот сомнительный дар, — усмехнулся Великий Дракон. — У тебя есть большее достоинство, ты воин. А потому служи мне своим умением и оружием.

— Да, Тацу!!!

Воодушевленный Юдзан поднялся во весь свой огромный рост и замер в ожидании приказаний.

Великий Дракон с удовольствием посмотрел на него. Но тут же на лицо Тацу наплыла тень озабоченности.

— Ты надежно связал верзил-охранников, Юдзан? — озабоченно поинтересовался он.

— Да, Тацу.

— А сможет ли прекрасная госпожа Мархалева освободить их, развязать твои путы?

— Она может все, мой господин! — убежденно ответил Юдзан. — Но ей и не придется, она заставила нас братков развязать.

— О! Какая женщина! — пришел в восторг Великий Дракон. — Какая женщина… Но… Юдзан! Она же теперь снова в опасности. Она не понимает, какому риску подвергает себя!

— Мне кажется, что госпожа Мархалева понимает больше, чем другие, — рискнул возразить Юдзан.

— О, нет! — волнение господина Судзуки достигло предела.

Он вскочил, заметался по комнате, напряженно осмысливая ситуацию и… принял решение.

— Я должен встретиться с госпожой Мархалевой. Встретиться лично, для того чтобы открыть ей глаза на мир. Для того, чтобы рассказать обо всех хитросплетениях политики и экономики — этих двух грязных блудливых сестер. Я должен с ней говорить. И тогда… Может быть… О! Госпожа Мархалева, этот величайший свет мира, она поймет, проникнется. Она не сможет не ответить на мои… Я сумею… Я потрясу ее воображение своим могуществом и властью. Я спасу ее! Я приготовлю подарки!

— Вы летите в Россию, Тацу? Приказать подготовить ваш личный самолет и свиту? — осмелился спросить Юдзан, входя в роль начальника охраны Великого Дракона.

— В Россию? — господин Судзуки был изумлен. — Да разве там, в этой дикой стране, возможен серьезный разговор? Нет! Для душевной беседы умный человек может избрать только Японию. А осень в префектуре Акито лучшее время… Она сможет меня понять… Она…

Великий Дракон прервал свой замысловатый монолог, собрал разбежавшиеся мысли в кучу и повелел:

— Юдзан! Ты летишь в Россию и доставишь ко мне госпожу Мархалеву!

— Да, Тацу.

— Все прежние условия действуют: никакой крови, надежная охрана и полное послушание. Госпожа Мархалева должна чувствовать себя богиней! Ты понял, Юдзан?

— Да, Тацу, но…

— И никаких но!

— Да, Тацу! Но это невозможно. Она откажется, — в отчаянье выпалил Юдзан.

Сказал и сам испугался. Для Великого Дракона нет невозможного. Уж он это знал.

“Ну вот и все, — промелькнула в голове Юдзана мысль, — не успел и дня побыть начальником охраны… Великая богиня, за что ты свела мою судьбы с судьбой этой сумасшедшей русской женщины? Сейчас Тацу за дерзкие слова велит вырвать мой невоздержанный язык. И будет прав…”

Но Юдзан ошибся. Гроза прошла стороной.

— Ах вот ты о чем, — усмехнулся Великий Дракон. — Но для того, чтобы спасти ребенка не обязательно все время ему потакать.

— Да, Тацу, — радостно подтвердил великую мысль шефа Юдзан.

— Если она откажется, — продолжил господин Судзуки, — применишь вот это.

Великий Дракон протянул Юдзану флакончик с желтоватым мелким, как пудра, порошком и продолжил:

— Прекрасная и несравненная госпожа Мархалева не только не сможет отказаться, но и все время полета до Японии будет смотреть прекрасные сны. Это божественное средство, Юдзан! А она — богиня. Истинная богиня севера.

— Все будет исполнено, Тацу, — Юдзан сильно повеселел.

— Тогда иди, лети, спеши! — приказал Великий Дракон.

 

Глава 35

— Долго не продержимся, патроны заканчиваются, — уныло буркнул Валет приятелю-братану.

— Добазариваться надо, — резонно посоветовал тот. — Давай, Валет, ты на это дело горазд. Не сладишь, так хоть резину потянем. А там, куда кривая вывезет.

— Эй, мужики, — гаркнул за баррикады Валет. — Может миром дело сладим? Чего братву почем зря косить?

— А ты нам на хрен не нужен! — оповестил его кто?то из баррикады. — Про тебя ничего велено не было. Бабу отдай и дело с концом.

— Какую бабу? — “закосил” под дурачка Валет.

За баррикадой заржали в три голоса и пояснили:

— Обыкновенную. С двумя титьками и прочими признаками…

Валет мечтательно прокричал:

— Мне и самому такая сгодилась бы, да вот беда, нет у нас баб!

— Тогда др…чи! — цинично посоветовали невидимые собеседники, бряцая оружием.

“Сейчас на штурм пойдут, а в магазине всего-то пара патронов”, — загрустил Валет.

— Да нету у меня тут никакой, блин, бабы! Век воли не видать! — крикнул он с великим отчаянием.

Прислушался. Тишина. Никто ему не ответил.

Но и на штурм никто не пошел. Тихо как-то вдруг стало. Лишь по нижним этажам, удаляясь, гулко бухали чьи-то ботинки. Но вскоре и эти звуки исчезли.

— Ушли, что ли? — не веря в такую удачу, спросил у братков Валет.

— А хрен его знает. Слышь, кажись внизу автобусы завелись. Может и правда сваливают? — предположили “быки”.

Со двора донеслось:

— Прейте там, лохи, пока не охренеете, а мы отчалили!

Взревели двигатели автобусов, шум моторов выкатился за ворота. Валет только крякнул и с недоумением посмотрел за окно.

— Все, братва, на сегодня жареные раки отменяются, — гаркнул он. — Знать бы только с чего это сегодня нам пруха такая.

Из разных комнат третьего этажа “быки”, матерясь, начали подтягиваться к Валету. К ним присоединились и Арнольд с детективом. Мужики удивленно крутили головами и повторяли:

— Ну, дела-а-а…

Странный наезд. Никто не погиб, не пострадал. И, вроде, все живы…

В кучу собрались, глянули…

— А где Мархалева? — первым заметил Арнольд.

— А правда, где? — удивился вслед за ним детектив.

Братва загудела, загалдела и разбрелась по дому опять — теперь уже искать Мархалеву. Кто во двор побежал, кто — рыскать по этажам.

— А че ее на других этажах искать? — удивился Арнольд. — Она же с третьего уйти не могла. А в комнате нашей ее точно нет. Нет и в диване, я и туда заглянул.

— И художница куда-то пропала, — грустно заметил Евгений.

По коридору застучали каблучки и гулко зазвенел Фросин голос.

— Соня! Соня! — взывала она.

— В нетях она, — просветил Ефросинью Валет, “шерстивший” третий этаж. — А ты сама где была?

— Я? — девушка растерянно посмотрела на столпившихся вокруг нее бандитов. — Я… знаете ли… в туалете сидела… И не зря… У меня есть ин…

— Да знаем мы, что есть у тебя, — оборвав ее, отмахнулся Арнольд.

“Быки” беззлобно заржали. Фрося смутилась и покраснела.

— Значит это правда? Сонечки нет? — растерянно спросила она.

— Как сквозь землю провалилась подруга твоя, — отворачиваясь к окну, за всех ответил Валет. — Может быть эти уволокли, — он неопределенно кивнул в сторону улицы. — Больше ей вроде бы деться некуда. Мы тут все обшмонали.

Фрося всхлипнула.

— Ну не дрейфь, может и обойдется, — принялся утешать ее Валет. — Подруга твоя баба шустрая, боевая…

— Это она сама про себя так думает, а на самом деле Соня взрослый ребенок, она глупая и беззащитная, — с укором сказала Фрося и, подумав, добавила: — Ее каждый обидеть может.

— В общем-то, и мне так показалось, — согласился с ней детектив.

— Да, классная была телка, — с чувством воскликнул Валет. — Жалко будет, если ее не найдем. Она конкретно жизнь нам спасла.

Ефросинья опять всхлипнула, достала платочек и подошла к окну.

— А я с ней горя хлебнул по самые дальше некуда, — заявил вдруг Арнольд. — Если бы не эта Мархалева я бы жил не тужил…

Он горестно махнул рукой и спросил:

— А теперь что? Ввязался куда? Теперь батяня Якудза мой агрегат на пятаки нашинкует…

Валет и сам был непрочь нашинковать на пятаки агрегат порнушника. Но чуть позже. А пока он был рад обзавестись лишним свидетелем. Независимым свидетелем. Мархалевой-то нет. Выходит, батяню ослушались, нужную ему бабу не уберегли. Вряд ли Якудза поверит “быкам”, подчиненным Валета, когда те будут “отмазы лепить” про неведомое похищение, про банду залетную, про перестрелку. Скажет: “Бробухали, в “преф” заигрались, интеллигенты вы гребаные! Что, догусарились? Баба сбежала!” Тут-то порнушник и поведает батяне Якудзе как дело было. И Якудза поверит ему, потому что знает: не посмеет порнушник батяне брехать — дюже труслив. И нужды нет такой у порнушника — не он же Мархалеву стерег.

— Ну что ты без дела в распятие-то впадаешь, — принялся утешать Арнольда Валет. — Отмажем мы тебя, зуб даю, что отмажем. Наш порно бизнес на тебе только держится. Найти бы Мархалеву, а потом я на радостях отмажу кого угодно и от чего угодно.

— Ха! Отмажут они меня! — возмутился Арнольд. — Был бы рад и тому, если бы вы меня “не вломили”. Сделали бы вид, что не было здесь меня, вот за что я сказал бы вам большое спасибо. Да где там! Очень мне интересно, кто отважится Якудзе слово против сказать? Это ты, что ли, будешь отмазывать? — скептически поинтересовался Арнольд.

— А почему бы и нет, — гордо ответил Валет, — я у батяни в авторитете.

Детектив его просветил:

— Ты в полном дерьме, Валетик. Баб перепутал. Мархалеву не устерег. Так что думай, как сам будешь выкручиваться.

“Быки” взволновались:

— А ты, что за “перец” такой?

Евгений взглянул на них с наглецой и доложил:

— А я работник отдела.

— Какого?

— Десятого.

Братаны изумленно переглянулись:

— Что за отдел?

— Узнаете, когда время придет, — пообещал детектив и злорадно добавил: — Под колпаком вы, ребятки, под колпаком.

— Понял, да? — делая грудь колесом, осведомился Арнольд у Валета. — Отмазывать он меня взялся. Я тоже сотрудник отдела. Десятого.

Валет не на шутку задумался.

— Да-а, — вздохнул он. — Тогда, похоже, и правда, подкрался ко мне писец, а я тут, как хрен на выданье, даже и не сообразил что к чему. Если отдел ваш не загребет, пустит Якудза меня на ремни, как пить дать, пустит.

— Слушай, — схватил Валета за грудки детектив, — у тебя есть бойцы.

Тот впал в недоумение:

— Есть, и что?

— Замочим Якудзу и всем хорошо станет. Сейчас подкрепление к нам подвалит.

— Точно! — обрадовался Арнольд. — Я порно-студию свою открою, перестану на дядю горбатиться. Да с моим агрегатом…

— У Якудзы бойцов больше, — вздохнул Валет. — Весь город под ним. Глупо переть против Якудзы.

Детектив усмехнулся:

— Ага, в гроб ложиться умнее!

“Быки” предложили:

— А может лучше поищем опять Мархалеву?

Ефросинья всхлипнула:

— Она сама вас нашла бы, будь она здесь. Увезли ее эти…

— Ну тогда нам точно хана! — загомонили “быки”. — Якудза нам не простит.

— Якудзу пора кончать, — цыкая зубом, вставил Арнольд.

Валет опешил и следом взбесился:

— А с чего ты стал смелым таким? Ты! Червь! Порнушник! На кого, бля, попер? Ишь, зубом он цыкает, научился. Забыл, как пятки нам всем лизал?

— Это вы забыли, он сотрудник отдела, — с достоинством напомнил “быкам” детектив.

— А мы сейчас уволим его с пикой в боку, — рявкнул Валет.

Арнольд презрительно бросил:

— Я вам не советую.

— Да ну?! — поразились “быки” и от пики в бок отказались.

Валет даже по пьяни, даже после полной потери баланса, устойчивости и реальности не мог предположить, что порнушник дерзнет попереть на “быков”. Такой порот событий Валета ошеломил и ввел в большие сомнения: значит не зря порнушник так оборзел, значит чует гад за собой силу.

А Арнольд и в самом деле странную силу ощутил, но не за собой, а в себе. Он даже ростом повыше стал, глаза решимостью заблестели и мысль мелькнула: “А пусть только сунутся! Так просто не дамся! Сколько можно терпеть унижений? Хоть в одну глотку да и вцеплюсь мертвой хваткой!”

И тронуть его не посмели.

Первую победу в своей неудавшейся жизни одержал Арнольд, униженный и трусливый порно-актер. Знай об этом госпожа Мархалева, в несказанный пришла бы восторг. “Вот она, моя школа! — закричала бы. — Вот она я!”

Бунт воспринят был тягостно. Повисло молчание. “Быки” загрустили. Причем, каждый грустил о своем. Копошились в памяти, подсчитывая грехи — ох, не спишет, не спишет батяня, все приплюсует. Сумма одна: на ремни! Всех порежет!

О Мархалевой уже напрочь забыли. Лишь Фрося о дерзкой подруге всхлипывала у окна.

Вдруг она повернулась к “быкам” и учтиво спросила:

— Мужчины, а мы еще ждем кого-то?

— Не! Хватит уже! — замахал руками Валет.

Она удивилась.

— Тогда кто эти люди? — спросила Фрося и указала пальцем во двор.

Братва подвалила к окну.

— Елы-палы! — взвыл горько Валет. — Еще кого-то к нам хрен принес! День открытых дверей, бля, сегодня, а у нас с патронами по нулям!

— Считай, в минусе, — уточнил детектив.

С патронами действительно было не густо, а на поляне перед домом разворачивались в боевые порядки свежие силы: парни, как на подбор, вооруженные до зубов. В свете прожекторов они показались умаянным японцами “быкам” былинными богатырями.

Валет бодро констатировал:

— Теперь нам точно триндец! Полный и окончательный!

— Может, это Тамаркина группа захвата? — с надеждой пискнула Фрося.

“Быки” недоуменно переглянулись, Арнольд же почесал в затылке и без вдохновения заключил:

— Теперь уже веры нет никому.

— Я бы тоже не стал уповать на вашу Тамарку, — поддержал и детектив “сотрудника” десятого отдела. — Уж больно долго шлет она свою группу.

— Кого они ждут? Какую группу захвата? Какой Тамарки? Что тут у нас вообще происходит? — изумленно спросил Валет сам у себя.

Пока “быки” в переглядки играли, он, безнадежно махнув рукой, тяжко вздохнул и устало побрел к лестнице, приговаривая:

— Чертовы япошки, как обидно, из-за каких-то, блин, косоглазых такого знатного уха лишился.

С этой мыслью и вышел Валет на крыльцо, подбоченился, представ во всей своей безухой красе перед неведомым воинством, и грозно спросил:

— С чем пожаловали, братва?

— Не с чем, а от кого, — пробасил в ответ здоровенный детина.

— Хорошо, от кого?

— От самой царицы Тамары. Кто такая слыхали?

— Кто ж не слыхал. Эта столичная дамочка почти уж год пытается потеснить батяню Якудзу из нашей губернии.

— Ага, раз мы здесь, считай потеснила. Вы как, пацаны, настроены: на мир или на “махалово”?

Валет, хмурясь от боли, потрогал то место, на котором недавно (постаментом для пениса) жило ухо, и издал вопль сожаления. После этого крякнул и сообщил со знанием дела:

— Война нам ни к чему.

Командир Тамаркиных подданных удовлетворенно кивнул и сказал:

— Значит тогда расклад будет такой: вы нам по-доброму Мархалеву отдайте и разойдемся миром. Если, конечно, вы какого вреда ей не причинили.

— Упаси бог, — в панике заверил Валет. — Сам без уха остался, а Мархалеву сберег.

— За это будет тебе от царицы Тамары, возможно, и благодарность. Якудзу скинет когда, тебя на работу возьмет. А теперь давай сюда Мархалеву с Арнольдом, и мы отбываем.

— Так нету ее, — мрачнея, развел руками Валет и оживленно добавил: — А Арнольдика забирай. С мясом от сердца, блин, отрываю!

— Ты чё мелешь, урод! — понеслось в ответ. — Давай сюда Мархалеву!

— Во, чудило, — захныкал Валет. — Да где я ее возьму? Увезли твою Мархалеву. Мы пытались отбить! Видишь, уха лишился! Сукой буду, если совру! Сам не рад, Якудза пустит нас на ремни!

Подданные царицы Тамары растерянно переглянулись:

— Что делать будем?

Ефросинья, свесившись из окна, закричала:

— Родненькие, помогите!

— А ты кто такая? — удивились подданные.

— Я подруга Сонечки и Тамарочки.

— Художница, что ли?

— Да-да, я художница, а Мархалеву и в самом деле украли!

— Ну, что я вам говорил, — оживился Валет и подумал: “Видать, немного еще поживу”.

Подданные царицы Тамары задумчиво чесали затылки.

— Да вы в дом заходите, — закричали “быки”, проявляя радушие. — Потолкуем. Помозгуем. Может чего и придумаем. Сами шкуру хотим спасти.

— Все в дом! — скомандовал предводитель группы захвата.

И Тамаркины “быки” смешались с “быками” Якудзы. Сели гадать да рядить — вопросов скопилось много. Откуда взялись япошки? Почему так быстро ушли? Почему связали? Почему развязали? Почему Мархалева ими командовала?

Гвалт поднялся невообразимый. Фрося все это время стояла по-прежнему у окна и хлюпала носом.

— Мужчины, — взвизгнула она, перекрикивая басы. — Мужчины!

Все стихли.

— Мужчины, — пискнула Фрося, — а больше мы никого не ждем?

— Шо, опять? — изумился Валет.

Фрося удрученно кивнула.

— Ну, тебя хоть к окну не пускай, — рассердились “быки”. — Только нос сунешь и сразу гостей накличешь!

— Каких еще там гостей?! — закричал предводитель Тамаркиной группы, и все ломанулись к окнам.

— Ешкин кот! — взвыл Арнольд. — Снова япошки!

— Легки на помине, — добавил Валет.

Действительно, на поляне выстроились в ровные шеренги бойцы в черных облегающих костюмах и в масках. Теперь они были вооружены: на поясах — клинки, за плечами — автоматы.

— Это Юдзан! — воскликнула Фрося, указывая на самого высокого японца.

— Кто? — переглянулись Тамаркины “быки”.

— Новоиспеченный раб госпожи Мархалевой, — насмешливо пояснил детектив.

Словно в подтверждение его слов, Фрося свесилась из окна и закричала:

— Юзик! На помощь! Похитили твою госпожу!

Высокий японец снял с головы маску и на чистом русском прокричал раскатистым басом:

— Я Юдзан, начальник буке клана Изумрудный Дракон, хочу говорить с главным!

Все уставились на Валета.

— Я не пойду, — пробормотал тот, поеживаясь, — хватит, уха уже лишился.

Все уставились на Фросю.

— Юзик! — закричала она. — Заходи скорей в дом! Здесь только свои!

Валет вздохнул, замысловато матюкнулся и согласился:

— Похоже, она права. Все мы родственники Мархалевой. Лично я ей брат по несчастью.

Юдзан спросил:

— Что значит — свои?

— Все хотят спасать Мархалеву! — крикнул Арнольд. — Сидим, толкуем как это сделать.

— Я готов вам помочь, — с достоинством сообщил начальник буке.

— Тогда подваливай к нам! — хором пригласили “быки” (и батянины и тамаркины).

Юдзан смело вошел в дом со своими бойцами и тут же был окружен.

— Я послан Великим Драконом освободить несравненную госпожу Мархалеву, — высокопарно сообщил он.

— Да, он послан, — важно заверил Валет.

— Эт-точно, — со знанием дела подтвердил и Арнольд.

А детектив добавил:

— Видел своими глазами.

— Все мы посланы, — с гордым видом кивнул командир тамаркиной группы.

— За тем же самым, — загомонили его “быки”. — За Мархалевой.

— А вот кем все мы посланы на три буквы, это еще предстоит узнать, — мудро встрял детектив и зло добавил: — Кто вас так опустил? Кто украл Мархалеву?

— В другие дни памятник тому бы поставил, а теперь не могу, — признался Валет. — И мне теперь уже дорога Мархалева.

Юдзан задумчиво осмотрел всех присутствующих и сказал:

— Надо серьезное совещание провести. Сопоставить информацию, которой мы обладаем, и потом наметить общий план, координирующий взаимодействие разных групп.

— Да, — согласился Тамаркин подданный, — крепко надо потолковать. Только где разместить такую ораву?

— Так в конференц-зале, — оживился Валет. — У нас тут все намази, все продумано. Перед каждым делом заседаем исправно.

Повалили разношерстной гурьбой в зал для конференций. Расселись подразделениями: впереди (на почетных местах для иностранных гостей) японцы в своей униформе. За ними Тамаркины подданные в камуфляже. И на галерке потрепанные, измочаленные люди Валета — кто в чем.

Фрося устремилась к трибуне, явно желая что-то сказать, но, глянув в зал, испугалась хмурой мужской аудитории, передумала и присела поближе к Юдзану. Детектив с ней рядом пристроился. Арнольд (с тех пор, как его взяли в штат десятого отдела) не отходил от детектива.

Юдзан воскликнул:

— Я вижу перед собой людей долга и чести, случайно объединенных одним общим делом: поиском и спасением госпожи Мархалевой. Кто хочет высказаться?

Фрося вскочила:

— Я! Я хочу!

Хором ей разрешили:

— Выскажись!

Фрося зарделась и пискнула:

— Я, кажется, знаю куда Сонечку увезли.

Все ахнули:

— Что ж молчала?

— Я несколько раз хотела сказать, да вы меня обрывали и насмехались.

“Быки” загалдели:

— Говори! Не тяни!

— Только не перебивайте меня, — пискнула Ефросинья и с женской обстоятельностью, не избегая мельчайших подробностей, поведала о своих приключениях в туалете.

Речь шла о том, как она, затаившись, сидела, души от страха не чуя, как “хулиганы” мимо нее пронеслись, как один из них вернулся и другому сказал: “А с Валетом что будем делать?” “Батяня приказал Мархалеву хапнуть и волочь ее на объект. Остальное нас не касается”, — ответил второй.

В этом месте Валет не утерпел: подскочил с места да как гаркнет:

— Врешь, стерва, врешь!

Фрося испугалась и снова заплакала. Юдзан воскликнул:

— Так не годится. Давайте выслушаем сначала, а потом будем гадать, что правда, что ложь.

— Точно! — загалдели “быки”. — Пусть продолжает!

Фрося, шмыгая носом, продолжила:

— Зачем мне врать? Я подругу хочу найти, вот и говорю вам все, что узнала. Потом эти двое заспорили. Один хотел Мархалеву похитить и уйти, а другой все подбивал его свести счеты с Валетом.

Валет снова не усидел, вскочил и завопил:

— Ну, сволочь! Порешить меня гад решил под шум волны! Кому-то покоя не дает факт, что Якудза меня приблизил к себе! А как этот гад завистливый выглядел? Высокий и длинный?

— Не видела я, — пискнула Фрося. — Только слышала голоса. Басовитые оба.

— Да хрен с ними! — взорвался командир Тамаркиных подданных. — Нашел время выяснять с кем счеты сводить! Что дальше-то было?

Фрося пожала плечами:

— А потом ничего. Они убежали. Позже, когда все вниз спускались, услышала я такую вот фразу: “Братва, вы сразу с ней на объект, Якудза там ждет, остальные со мной следы заметать. Мало ли какой хвост за нами увяжется. Батяня приказал, чтобы все чисто было, объект обнаружить нельзя”.

Ефросинья виновато вздохнула и заключила:

— Это все, что я знаю.

Тамаркины подданные загалдели:

— Что мы вам говорили? Якудза ведет двойную игру! Дни его сочтены!

Валет пребывал в растерянности, его “быки” тоже не знали чему надо верить. Хуже всего было то, что они не могли сообразить во что поверить им выгодней.

Рассеял сомнения Юдзан. После десятиминутной беседы с Тамаркиными подданными, он заявил, что местный авторитет — Борис Вырвиглаз, больше известный под кличкой батяня Якудза, практически выведен из игры.

— Изумрудный Дракон на стороне чистого бизнеса, — заявил начальник буке. — Ваш батяня нарушил данное слово. Великий Дракон презирает его и не хочет дышать с Вырвиглазом одним воздухом. Вы понимаете, что это значит?

— Дни его сочтены, — опять загалдели тамаркины подданные. — Пришел конец бандитской империи! В вашу губернию честный бизнес идет! Да здравствует царица Тамара!

Юдзан обратился к Валету:

— Вы должны решить с кем вы.

— Мы с теми, кто останется жив, — дипломатично рассудил Валет.

Юдзан нахмурился:

— Так не пойдет. Решайте сейчас. В противном случае будем рассматривать вас как врагов, со всеми, вытекающими последствиями.

— Ну тогда мы сто пудов с вами, — заверил Валет.

“Быки” его поддержали — у многих до сих пор болели бока, намятые “косоглазыми”.

— В таком случае ведите нас на объект, — приказал Юдзан.

Валет растерялся:

— На какой на объект?

— На тот, где прячется ваш батяня Якудза, — рявкнул Тамаркин подданный.

— Туда, куда Сонечку утащили, — пискнула Ефросинья.

“Быки” переглянулись и хором воскликнули:

— Не слыхали мы даже про этот объект!

— Век свободы не видать! — побожился Валет.

В рядах бойцов наступило смятение. Раздался тревожный гул: “Что за объект? Где будем его искать?”

— Я знаю, — заглушая гул, крикнул Арнольд.

Все изумленно уставились на порнушника:

— Ты?!

У Арнольда грудь опять колесом:

— Я! Объектом Якудза называет одно только место. Это недостроенный завод по производству русского сакэ.

Валет удивился:

— Откуда ты знаешь?

— Ну… я там порнуху снимал, — нехотя признался Арнольд. — Батяня так захотел. Там конструкции всякие, арматура… В общем, как в боевиках. Ему показалось, что трахаться на фоне железа круто и романтично.

— Теперь нам ясно кто посягнул на святое! — воскликнул Юдзан. — Это Борька Вырвиглаз подпольно гонит сакэ! Смерть ему! Смерть!

— Смерть Вырвиглазу! — подхватили якудзы.

— Смерть ему! Смерть! — завопили тамаркины подданные.

Валет со своими “быками” какое-то время молчал в великой задумчивости. Потом он поскреб в затылке, махнул рукой, матюкнулся, сплюнул и бодро влил свой басовитый голос в вопли толпы:

— Смерть гаду батяне! Смерть!

— Смерть ему! Смерть! — мгновенно поддержали Валета его “быки”.

 

Глава 36

Время примерно то же. Окраина города. Поселок Малые Щеглы. Резиденция Бориса Вырвиглаз по кличке Батяня Якудза — пятиэтажный особняк красного кирпича в стиле “бандитский ампир”.

Батяня-Якудза пребывал в больших заморочках. Острая надобность попинать кого-то по почкам, а еще лучше, прострелить коленку, другую, перла прям через край. Однако, Батяня держался, терпел, стиснув зубы — делу время, потехе час.

А дело, между тем, повалило не той дорожкой: где вкривь, где вкось, а где и вовсе в кювет — выражаясь, Батяня шибко любил “образно мыслить”. А если попросту про дело сказать, то выйдет вот что: гибель, крах, писец и швах — так он тоже выражаться любил. Причем швах был полный и писец намечался конкретный.

По этой причине Якудза метался по пятиэтажному дому, кроя всех матом дому подстать — мат, значится, тоже был пятиэтажным. Лютовал Вырвиглаз, нагоняя жути на прихлебателей и приближенных братков, пока весь пар не выпустил. Расквасил нос повару: “Где, козлина, колпак!” Покалечил охранника: “Почему башка не брита, урод!”. Остальное по мелочи: одному глаз аккуратно подбил, другого за чуб слегка потаскал, третьему и вовсе достался пустяк — коленкой под зад.

Наконец Вырвиглаз угомонился, в кабинете засел, призвав в советники верных из верных: Ваську Косого по кличке Типун и бандюгана со знатным погонялом Упырь.

Расширенное совещание в узком кругу Якудза начал с дежурной шутки:

— Слушай, Васька, а зачем тебе два погоняла. То ты Типун, то Косой?

— Бл..! Чуть что, так Косой, — угрюмо матюкнулся Васька и пояснил с дежурной обидой: — Косой, это по паспорту, фамилия мой.

Обложив Типуна доброжелательным матом, Якудза окончательно настроение поправил.

— По всему выходит, братва, — приступил он к делу, — что художница нам и на хрен теперь не нужна. Пусть гуляет пока. А вот что с Мархалевой, блин, будем делать? Если ее отпустить, как требует Юдзан, авторитет мой упадет.

— Какой уж там авторитет, если баб перепутали? Теперь с нас даже куры будут смеяться, — пригорюнился Упырь. — Эта Мархалева об ошибке пойдет звонить. Замочить ее и концы в воду.

Якудза покачал головой:

— Нет, пока не будем мочить. Рано пока. Это всегда мы успеем.

— Точно, как бы хуже не вышло, — согласился Типун. — Неприятностей со знаменитостью этой выше крыши, блин, поимеешь. Искать ее, конечно, будут, но тут бабушка надвое сказала чем дело кончится. Мало ли кого искали, да не нашли. А вот с Великим Драконом заморочка покруче. Он ее и искать будет, и найдет. Вытащит из-под земли. Это точно. Нешутейное дело.

— Правильно мыслишь, — похвалил Типуна Якудза. — Затевать войну с Великим Драконом мне не с руки. И Мархалеву народу показывать тоже чревато. На пятки наступают враги. Царица Тамара в губернии нашей щупальца распустила, все гребет под себя, без зазору совести все скупает. Многие уже растерялись кому служить. Если узнают как я облажался, меня засмеют. В нашем войске многих не досчитаемся.

Упырь горько признал:

— Да, перебежчиков к царице Тамаре будет немало.

— Что же делать? — спросил Типун.

Якудза жестом всех успокоил:

— Здесь надо хитростью действовать. Мы у Валета украдем Мархалеву и спрячем. Таким образом и писательше не позволим раздавать интервью да меня на страну позорить, и с Великим Драконом войны избежим. Он: “Где Мархалева?” Мы: “А хрен ее знает! Кто-то украл!” Короче, все шишки посыпятся на Валета.

— Толково, — похвалил план Типун.

— А то, — просиял Якудза. — Учитесь, пока я жив. Значит так, ты, Упырь, собери команду из надежной братвы и поезжай за Мархалевой. Волоки ее на “объект”. Я тоже туда прямиком поеду.

— Да на хрена ее волочь? — изумился Упырь. — От Валета ее увезем и по дороге кончим.

— Плохо жить без мозгов, — посочувствовал другу Якудза. — Убить мы успеем ее всегда. Кто знает как все дальше получится. Вдруг придется Дракону ее возвращать? А может она понадобится нам как заложница. Короче, чтоб ни один волос не упал с головы Мархалевой!

— Доставлю, — недовольно буркнул Упырь.

— То-то, — кивнул Якудза. — А ты, Типун, поезжай на “объект”. Подготовь комнату для Мархалевой. Возможно, надолго придется там ее придержать.

— Тогда только во вторую оружейку. Больше некуда определить чертову бабу. Вторая оружейка пустая пока. И высоко, считай под крышей. Опять же дверь стальная. Оттуда верняк не слиняет.

— Тогда за дело! — гаркнул Якудза.

Типун и Упырь покинули шефа.

Проводив дружков недобрым взглядом, Вырвиглаз подумал: “А как Мархалеву на “объект” привезете, так и до вас дойдет очередь. Хватит вам небо коптить, зажились, знаете слишком много”.

С этой мыслью Якудза потянулся к бару, плеснул себе в стакан сакэ из заморской бутылки, лихо заглотнул налитое. Вытер рот рукавом, крякнул и с усмешкой сказал:

— Классное сакэ! Сорокаградусное. А то от драконова пойла только легкая горечь в пасти.

* * *

Как ни странно, но я очнулась. Прислушалась — шум движка: опять куда-то везут, ироды. И снова на голове мешок. Грязный, вонючий. Я даже и не пыталась стащить его с головы. Причина понятная: глаза б мои больше не видели все эти бандитские рожи. А большего я увидеть и не надеялась — не ангелы, небось, волокут меня в ад.

Автомобиль затормозил, меня подхватили и куда-то опять потащили. Без особой нежности, но и без хамства. Гулко гремели под тяжелыми ботинками металлические лестницы. Откуда-то сильно тянуло сивухой.

— Майнай! — услышала я.

И довольно нежно опустилась на что-то мягкое. Веревки с рук сняли, но мешок оставили. Пробухали, удаляясь, тяжелые шаги, гулко бабахнула железная дверь, щелкнули замки, и все стихло.

Слава богу, не все — зазвонил мой мобильный. Одной рукой доставая трубку, другой я лихорадочно пыталась с головы сдернуть мешок — ведь трубку к чему-то надо прикладывать, желательно к уху. С присущей мне ловкостью (вы уже в курсе) я блестяще справилась сразу с двумя занятиями и услышала:

— Мама, ты невозможная!

Представляете, как я обрадовалась:

— Тома, родная! Можешь поздравить меня с новосельем! Комнатка так себе, видали и лучше, но надеюсь долго здесь не задержусь. Ведь когда-нибудь ты выполнишь данное слово и пришлешь за мной бандитов своих. Ой, прости, я хотела сказать — орлов.

— Мама, ты невозможная! Орлы мои давно прилетели и ищут тебя! Что за дела? Ты где ошиваешься? Фроська, главно, на месте, (на черта бы она мне была нужна!) а тебя нет! Кто и куда тебя утащил?

— Тома, трудно сказать. Не могу рассмотреть свое узилище. Полная темнота.

— Мама, на кой мне твоя темнота? Адрес давай!

За дверью раздались шаги.

— Тома, я говорить не могу. Ко мне кто-то в гости идет.

— Мужчина? — по привычке спросила Тамарка, вот зараза: настоящий кобель в юбке.

— Тома не знаю, болтать мне опасно, телефон отберут, все, отключаюсь, — закончила я разговор и очень вовремя.

Вспыхнул свет. Лязгнули замки, бухнула металлом дверь и в комнату вошел… Якудза. Я даже глаза протерла, не галлюцинации ли на почве пережитого. Даже головой помотала. А Якудза разглядывает меня, как бабочку на булавке, ухмыляется и зубом знай себе цыкает.

“Ну и дела! — подумала я. — Выходит Якудза меня сам у себя умыкнул”.

А он поглядел на меня поглядел и уходить собрался.

— Я так не привыкла, — кричу, — а побеседовать? Что вы можете мне сказать?

— Пока ничего, — усмехнулся Якудза. — Сиди тихо, Софья Адамовна. Тихо сиди.

— И что будет? — спросила я.

— Скоро отпустим.

Сами знаете, приключений видела много, поэтому насторожилась:

— Отпустите? А куда? Боюсь показаться капризной, но выскажу все же одно пожелание: хотелось бы остаться на этом свете, когда будете меня отпускать.

— Все от тебя зависит, — заверил Якудза. — Будешь молчать, будешь жить. А нет, так нет, — пожал он плечами и вышел.

Я храбро решила: “Буду молчать!”

Тамарка звонит, вопросы мне задает — молчу!

Муха меня кусает — осенняя, злая — не ругаюсь, молчу!

Долго молчала — может даже и полчаса. Пытки невыносимые — женщины, думаю, прекрасно меня поймут. Чувствую, не могу больше! Еще немного и… заговорю! Хоть сама с собой, хоть с Тамаркой, хоть с мухой, а может даже и Вельзевулу своему позвоню — свекрови! Вот с кем бесконечно можно говорить о себе — тема прекрасная!

Только я рот открыла и в этот момент за окном ка-ак ба-абахнет! И часто выстрелы загрохотали. И рвануло опять, на этот раз так, что здание вздрогнуло. Одна за другой сигнальные ракеты в небо взлетели, за ними отборная матерщина туда же, ввысь, понеслась. И по окну моему “вжик”-”вжик”.

“Пули что ли свистят?” — подумала я и отползла в угол.

Матрасик с собой прихватила на который меня опустили. Прикрылась им, замерла и лежу. И вдруг за окном грохнуло так, что уши мои заложило, а тело подняло и понесло, и приложило затылком к бетонной стене. По комнате вихрь пронесся, облепив меня матрасиком, как родную. И очень вовремя: стекла градом посыпались в комнату, с ними ворвался вольный предутренний ветер, густо смешанный с дымом и гарью.

За окном разгоралось грандиознейшее сражение. Грохот стоял такой, что земля дрожала. Трещали автоматы. Гулко ухали гранатометы. Что-то рвалось, вспыхивало и грохотало. В окно с визгом летели пули.

До сих пор не пойму, как осталась жива.

Лежу под матрасиком, матерюсь и думаю: “Если это орлы Тамаркины, то одно здесь можно сказать: Во спасают! Во спасают! Того и гляди пришибут!”

Честно скажу — приготовилась к худшему. Но бой медленно начал куда-то перемещаться. Звуки его то усиливаясь, то стихая, долетали до меня со всех сторон, но в окно уже ничего не летело.

“Неплохо бы ноги отсюда мне унести, пока страсти-мордасти ослабли, — подумала я. — А то, неровен час, или Якудза с пулей в лоб подвалит ко мне, или свои же ненароком прихлопнут, или какая гадость похуже со мной приключится”.

Сидеть в западне и чувствовать себя беспомощной порядком мне надоело. Стряхнув осколки стекла, я осмотрелась — благо ракетницы как сумасшедшие в небо палили и в комнате было довольно светло. Однако, радости осмотр не доставил. Стены бетонные. Пол бетонный. Потолок бетонный. Двери стальные. Путь на волю один: в окно.

Свесившись по пояс с подоконника, я с изумлением обнаружила две поразительные вещи: до земли этажа четыре, не меньше, а на небе тает луна — рассвет, правда очень ранний. Опустив голову, я с радостью увидела узкий бетонный карниз. Повернула голову влево, — угол здания, повернула вправо — большое окно. И стекла, похоже, отсутствуют — взрывом высажены.

“Эх, была не была”, — выдохнула я и перекрестилась.

Перебросила ногу через подоконник, на карниз ступила, зажмурила глаза, вытянула руку и…

Остальное, словно в тумане. Вспоминаю с трудом как добралась до окна и залезла в соседнюю комнату. В себя пришла только тогда, когда почувствовала: железяка в бок упирается. Дернулась, голова между ящиками застряла, и под ладонью россыпь патронов. А под другой — пистолет.

Оказалось, — сижу на горке оружия. Пистолет отбросила. Привстала, рванулась к приоткрытой двери, но как бы не так: костюм затрещал и дернул меня назад. Я отчаянно повторила попытку, — костюм опять оказал сопротивление, и снова раздался противный треск. Глянула, что там мешает? — Кружева и приличный кусок ткани защемила уродливая труба. С силой дернула (бог с ним, с французским костюмом!) ан нет, не поддается. Дернула еще раз: тот же эффект — французы в одежде толк знают. Труба тоже в грязь лицом не ударила — цепко держала меня. Повозившись, я решила, что без ножниц не обойтись, прихватила подмышку трубу и бежать — промедление смерти подобно.

Вылетела в коридор, огляделась и остолбенела. Зловещий пейзаж. Голивуд отдыхает. Вот где надо американские боевики снимать. В полутьме всюду бетон. Конструкции металлические: и вышатся, и “падают” вниз. Лестницы, трубы, краны сплелись как в преисподней вокруг то ли баков, то ли цистерн. И над всем этим запах сивушный витает, в пору закусывать.

“Где выход?” — подумала я и, прижимая к себе трубу, поплелась на поиски лестницы, не в цистерны ведущей, а хотя бы на улицу.

Рассвет наступил, но внутри сооружения было почти темно. Однако кое-как вниз я спускалась по лестничному лабиринту. Прямой дороги не нашла, виляла зигзагами — порой, для того, чтобы на десять ступеней вниз опуститься, приходилось подниматься на двадцать вверх. Все бы ничего, но труба была тяжела. Несколько раз даже мелькала шальная мысль снять к черту костюм вместе с трубой. Если бы не холодина и не риск показаться орлам Тамарки слегка сумасшедшей, точно и с трубой и с костюмом рассталась бы без сожаления.

Где-то в середине пути силы меня покинули. Села на чан, плачу, с присущей мне набожностью с Всевышним беседу веду: “Господи, куда же ты смотришь? Неужели не жалко тебе меня? Помоги выход найти и путь к нему дай покороче!”

Вдруг вижу, что-то мелькнуло вдали.

Я наивно обрадовалась: “Да это же человек!”

— Эй! — кричу. — Эй! Подскажите где выход!

А что “эй” когда и без “эй” несется он на меня со всех ног. Когда приблизился, глянула я и обмерла: это ж Якудза. Он, кстати, тоже обмер, когда увидел что у меня из подмышки торчит. Я испугаться толком еще не успела, а он уж взмолился:

— Ты не балуй, баба, полегче с оружием. Я на месте стою.

— Вот это мне и не нравится, — гаркнула я. — Веди меня к выходу!

— Лады, — отвечает Якудза, — но ты бы бросила гранатомет.

Тут только я поняла что за дуровина ко мне прицепилась. И после этого будут еще сомневаться глупые граждане есть ли на свете Бог! Разумеется, есть! Иначе кто бы мне вовремя так помог?

Якудза пятится от меня, как от чумы, а я трубу на него наставляю и командую:

— Немедленно отсюда меня выводи!

И видимо переборщила. Якудза и рад был немедленно исполнить приказ, но уж очень трубы боялся. Пятился, бедняга, не решаясь ко повернуться спиной. А я трубу опустить не решалась. Так мы и шли: он пятился, мы с трубой наступали.

Вдруг Якудза вскрикнул, вскинул руки, замахал ими, как ветряная мельница, и… исчез. Как и не было Батяни передо мной. Только крик его вниз летит, в преисподнюю. Подошла я к той точке, где последний раз Якудзу видала, глянула и ужаснулась: здесь площадка кончалась и начинался огромный чан. Запах оттуда шел хмельной и удушливый. И плескалось в этом здоровенном чане нечто темное, маслянистое, но не только оно — теперь там был и Якудза, барахтался бедный и громко вопил:

— Спасите! Тону!

Я заглянула в чан и спрашиваю:

— Водичка хоть теплая?

— Дура! — огрызнулся Якудза. — Это сакэ!

И с головой окунулся. Я восхитилась:

— Ну надо же! Первый раз вижу как плавают и ныряют в сакэ!

Якудза вынырнул и сообщил:

— Плавать я не умею! Дай руку, сучка!

Пришлось прочитать ему лекцию об этикете и вежливости. Он плохо слушал — больше нырял и кричал:

— Спаси, сучка! Помоги!

Я дала грубияну дельный совет:

— А ты сакэ выхлебай и тонуть перестанешь.

Якудза булькнул на дно, но скоро на поверхность сакэ вернулся и, задыхаясь, орет:

— Вытащи! Озолочу!

Предложение заинтересовало меня, потому и спросила:

— Как озолотишь?

— Все что имею, отдам! — крикнул он и снова ушел на дно.

Я дождалась когда он вернется и продолжила переговоры:

— А универмаг Фросе вернешь?

— Не могу! — хрипит. — Не могу! Универмаг давно уж не мой!

И снова — на дно. На этот раз прилично он там задержался, а когда всплыл (полуживой) я сжалилась и протянула ему гранатомет. Он почему-то шарахнулся и снова пошел на дно. А когда на поверхность сакэ вернулся, гневно мне завопил:

— Руку дай, дура!

Вижу, сил с гулькин нос у него осталось. Совсем уж было собралась руку помощи протянуть, но зазвонил мобильный. Я трубку к уху прижала, а оттуда Тамарка:

— Мама! Ты невозможная! Куда ты пропала? Спасают тебя спасают, а ты молчишь! Хоть бы голос орлам моим подала! Они не знают где ты находишься!

— Тома, я здесь. За купанием в сакэ наблюдаю.

А Якудза вопит:

— Все! Не могу больше!

Я взволновалась:

— Тома, извини, позже перезвоню, сейчас дюже некогда, у меня тут человек захлебывается в сакэ.

— А она уже сакэ с мужиками там хлещет! — сделала неправильный вывод Тамарка, но объясняться с ней было некогда.

Теперь уж точно настала пора Якудзу спасать. Я легла на пол и свесила руку в чан, но опять зазвонил мой мобильный. Глянула на дисплей — свекровь. Мать моего Роберта! На ее звонок ответить по родственному долгу обязана. Да и после порнухи обстановка в моем доме неясная — короче, возникла потребность срочно ее прояснить.

— Алло! — грозно гаркнула я, готовясь давать достойный отпор.

А в ответ не глас Вельзевула, а нежное:

— Сонечка.

Я сразу пошла в атаку, воскликнув:

— Надеюсь, вы понимаете, что на порно была не ваша невестка!

А свекровь (ну не чудо ли?) отвечает:

— Обидно было бы, коли все так.

— А почему вы с ранья поднялись? — спросила я, зная повадки свекрови — раньше двенадцати не вставала с постели она никогда.

— Поднялась? Да еще не ложилась! Из салона только пришла и сразу тебе звоню.

Я изумилась:

— Что, уже круглосуточно работает ваш салон?

— Нет конечно, но мы разойтись никак не могли. По телевизору гадостей про тебя насмотрелись и обсуждали их до утра. Все пришли к мнению, что ты теперь порно-звезда. Я страшно горда! Всем заявила, что Роберт мой знает толк в женщинах.

Услышав имя родного мужа, я затрепетала и, горюя, воскликнула:

— Господи! Неужели и Роберт видел поклеп на меня?

— Ну что ты, он никогда не узнает, — заверила меня моя дорогая свекровь, после чего испугалась я за себя.

“Неужели контузию в последнем бою получила? — подумала я. — Слуховые галлюцинации начались!”

А свекровь продолжает:

— Не волнуйся, Сонечка, я ему ничего не скажу, а сам он включить телевизор не догадается.

“Та-ак, — думаю, — слава богу, контузия не у меня, а у матери Роберта. Еще бы, столько массажей старушка перенесла! Эти косметички так браво колотят ее по щекам, что может приключиться болезнь и похуже контузии. Совсем отбили бабе мозги”.

— Вы врача уже вызывали? — деловито спросила я.

— Зачем? — изумилась свекровь. — Ты меня от всех болячек вылечила на год вперед. Даже мигрень как рукой сняло. Весь салон был восхищен твоей техникой. Как тебе удалось?

— Ну?у… — промямлила я, имея в виду исключительно изысканный стиль шедевров своих, — над техникой пришлось поработать. Не зря же меня переводят на японский язык.

— Я так всем и сказала, что Великий Дракон тебя обучил, — сообщила свекровь. — В позе сверху явно чувствуется влияние Востока! О фигуре уже не говорю. В салоне все заключили, что над фигурой работал швейцарец, не меньше. Или знаменитый француз.

— Ассириец, — промямлила я, думая, что у свекрови бред.

— Древняя магия! — взвизгнула от восторга мать Роберта. — Так и знала, что одной хирургией там не обошлось. Левое бедро особенно хорошо. Ах, как я тобою гордилась! Ждем второй серии!

Я спросила:

— Надеюсь, вы шутите?

— Нет, не шучу!

Поражаясь, я выдохнула:

— Ну вы даете!

— Нет, это ты даешь, а я восхищаюсь! — просветила меня свекровь.

Пожелав мне продолжать в том же духе и не тратить время на литературу, она пошла спать.

Представляю какие ей будут снится сны, если после порнухи экспериментирует даже Тамарка, вечно которая занята — даже во сне составляет отчеты.

Если честно, от разговора с матерью Роберта я пришла в замешательство. Знала, что душевно больные проявляют повышенную сексуальность, но чтобы такую — предположить никак не могла. Неужели она меня возлюбила?

Можно представить в какие размышления я погрузилась.

Впрочем, ненадолго — со всех сторон послышался топот ног и вопли: — Соня-Сонечка! — Госпожа Мархалева!

Я закричала:

— Фрося! Юзик! Я здесь!

Юдзан, опережая всех, несся ко мне.

— Госпожа Мархалева! — радостно воскликнул он, увидев меня. — Вы живы?

— Пока да, — ответила я, не зная как долго безобразие это будет со мной продолжаться.

А Юдзан достал из кармана флакончик, снял с него крышечку и сделал решительный шаг ко мне. Я застыла, наблюдая за ним с интересом.

— Госпожа Мархалева, простите… — начал он, но не успел продолжить.

Из-за угла выскочила моя Ефросинья и устремилась ко мне. Слишком поспешно, должна я сказать, устремилась. Юдзан протягивал мне флакончик, а Фрося, с ним поравнявшись, неловко толкнула его под локоть. — Желтый порошок рассыпался, повиснув в воздухе облаком золотистым и очень красивым. Однако я отлетела, пытаясь спасти остатки костюма, а Юдзан замертво рухнул. Фрося моя покачнулась, но устояла, промямлив:

— Ах, как кружится голова…

Потом прибежали Арнольд с детективом, и “быки”, и Валет, за ними подоспели орлы Тамарки. Сначала все устремлялись ко мне, но, увидев лежащего Юдзана, бросались к нему.

— Что с япошкой? — кричали они. — Ранен? Убит?

Я пожимала плечами. Фрося твердила:

— Как кружится голова, спать страшно хочется.

И вот среди такого бедлама зазвучал мой мобильный — еле его услышала.

— Мама, ты невозможная! — заверещала Тамарка. — Где ты?

Поспешила успокоить подругу:

— Тома, я уже всеми найдена.

— Ты! А Якудза?

Тут только вспомнила я про утопленника — заглянула в чан: даже нет кругов по сакэ.

— Тома, — заплакала я, — утонул наш Якудза!

— Что же ты, глупая, плачешь? — удивилась она. — Одной сволочью меньше стало на свете.

— Ага, — прохлюпала я, — а кто возвращать будет Фросеньке универмаг?

— Мама, ты невозможная! — взбесилась Тамарка. — Универмаг давно уже мой!

Предвидя мои возраженья, Тамарка грозно добавила:

— И я не собираюсь его никому возвращать!

— Иди к черту! Ты еще хуже Якудзы! — рявкнула я и со злостью швырнула мобильный в чан, в котором заспиртовался ее конкурент.

Услышав имя Батяни, Валет и его “быки” закричали:

— А, кстати, где он? Где он?

— Якудза в собственном сакэ! — указывая на чан, просветила их я и прискорбно добавила: — Утонул.

 

Эпилог

Эта правдивая история закончилась благополучно. Мечта Арнольда воплотилась в жизнь сразу же, как ему начала покровительствовать сама Тамарка — здесь уместней сказать царица Тамара. Арнольд на ее деньги открыл фото-студию. И даже сумел прославиться. Его пригласили в Голивуд. Правда Арнольд мечтал о большой эпической роли, воплотившей в себя легендарных героев всех времен и народов, но в Голивуде ему посоветовали не зарывать в землю талант, данный самой природой. Сверх агрегат снова Арнольда подвел. Арнольд по-прежнему снимается в порно и с нетерпением ждет импотенции.

Детектив служит моей Тамарке — здесь добавить. думаю, нечего.

Валет быковать перестал и “заделался” солидным бизнесменом. Он всем теперь говорит, что работает на Москву — его охранное агентство действительно бережет Тамаркину собственность в данной губернии.

Сама Тамарка процветает и клянется, что до тех пор будет она процветать, пока жив капитализм на земле. Что ж тут поделаешь — олигархи, видимо, тоже нужны. Правда, не знаю кому.

Юдзан невольно Дракона ослушался и меня в Японию не привез. Его самого туда повезли. Порошок оказался действенным зверски — Юдзан очнулся через неделю. Но, тем не менее, он стал начальником охраны Великого Дракона.

И Тацу получил желаемое — вместо меня к нему отправилась… моя свекровь. И, должна сказать, они нешуточно подружились: моя свекровь и главный мафиоза якудза. Думаю, иначе быть и не могло.

Фрося…

Ах, моя Ефросинья осталась милым, удивительно чистым и добрым ребенком. Она по-прежнему мечтает спасти мир своей красотой и трудится, трудится, трудится — безмерно себя раздает и в цветах, и в картинах, и в добрых делах. Только теперь она занимается этим…

Да-да, со своим министром. С бывшим министром. Его-то точно спасла ее красота. Он бросил глупостями заниматься, ушел из политики и сразу помолодел. Их разница в возрасте теперь почти не заметна.

В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!

Нет, кого-то забыла…

Ах да, мой мобильный — он до сих пор, наверное, в чане лежит…

Французский костюм храню для музея.

В общем, все счастливы! Обо всех рассказала!

…

Нет, кого-то забыла опять. Кого же? Кого?

Ну конечно, забыла себя! С присущей мне скромностью!

В общем, все счастливы! И лишь только я, ловко разрубившая Гордиев узел, осталась у корыта разбитого. Приключения, до которых страшно охочая я, закончились — опять потянулись серые будни: Роберт, его наука, подруги, мои книги…

Кстати, все книги мои на японский перевели, и я молю Бога, чтобы с японского на русский не затеялся Тацу переводить их обратно — так мало общего переводы имеют с оригиналом. Это, пожалуй, единственный смешной эпизод в моей скучной и серой жизни…

Ой, простите, кажется кто-то звонит…

— Да! Что случилось? Да ты что?

Знаете, нет! Еще приключения намечаются!

— Что-что? Погромче! Неужели? Ну надо же! Что ты говоришь! Погоди, попрощаюсь с читателями!

Дорогие мои, нас точно ждут новые приключения! До встречи!

Ваша, пардон, Мархалева!

— Ну-ну, и что там дальше у нас, продолжай? А-аах! Ну надо же…