Как только Валет из комнаты вышел, Фрося сошла с ума.

— Ну что, Мархалева, допрыгалась! — вызверилась она на меня. — Не зря с утра сердце ноет, не кончится это добром!

Арнольд, покидая диван, с ней согласился:

— Да-а, плохи наши дела.

Туда же и детектив:

— Если Якудза приказал “быкам” вас отпустить, а потом передумал, значит ничего хорошего вас не ждет. Логика событий только об этом и говорит.

— Эт-точно! — сказал Арнольд и, выглянув в темное окно, слегка порадовался: — Хорошо хоть, рубежи бандиты не укрепили. Все осталось по-прежнему.

Фрося недоуменно спросила:

— Как вы узнали? Ведь ночь на дворе.

Детектив ее просветил:

— Если бы Якудза прислал сюда новых бандитов, вся округа была бы в курсе. А мы тем более не пропустили бы это событие мимо ушей.

— Да, — согласился Арнольд, — тут светло было бы будто днем. Машины, одна за другой, фарами знай мигали бы, и тормоза визжали бы как сумасшедшие. А матом своим пацаны, когда собираются, ворон на лету сбивают.

Фрося моя удивилась:

— Зачем они это делают?

Детектив пояснил:

— От радости видеть друг друга.

— Но и этой банды достаточно, чтобы всем нам была крышка, — упаднически заключил вдруг Арнольд.

— Да еще какая, — согласился Евгений. — Ох, и бедные будем мы!

Я удивилась:

— Почему это крышка? Вот-вот прибудет группа захвата и бедные будут “быки”, а не мы.

В подтверждение темы я немедленно позвонила Тамарке.

— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Ты что, через каждые десять минут теперь будешь меня тиранить?

Я честно призналась:

— Да, до тех пор, пока нас с Фросей не освободят. Надеюсь, договор наш в силе остался?

— В силе! Группа уже в полном сборе, вот-вот высылаю уже!

— Что-о? Ты до сих пор их к нам не послала?

И Тамарка, как та черепаха из анекдота, которая два часа от двери до первой ступеньки шла (волк и лиса ее за бутылкой послали) ответила мне:

— Будешь бухтеть, вообще никуда не пойду. То есть, никого никуда не пошлю.

Мне сразу бухтеть расхотелось и захотелось положиться на добросовестность лучшей подруги.

— Успокойтесь, — сказала я Фросе, Евгению и Арнольду, пряча в карман телефон, — группа захвата уже в пути.

И правильно сделала, что соврала — в нашем обществе наступил порядок. Все перестали ругаться и настроились на философский лад. Арнольд размечтался о том, как он будет жить и работать, покончив с рабовладельцем Якудзой. Ефросинья о выставке защебетала, я же вводила Евгения в курс наших семейных дел. Раз он наш детектив, значит должен знать чем живет его работодатель. Арнольд слушал нас краем уха и, узнав, что я довольно богата, спросил:

— А чем твой муж занимается? Как все в столице, ворует?

Мне стало смешно — как наивно смотрит на жизнь провинция. Как столицу идеализирует все же она. Как превозносит ее, но нет совершенства и там, в столице. Провинция думает, что каждый, живущий в Москве, только и делает, что ворует, ан нет, не у всех это получается даже в Москве.

Я воскликнула:

— Вы зря москвичам завидуете. И там сладко живется не всем. Воровать — это тоже может не каждый. Это идет от судьбы и дано единицам. Себя не беру, я вообще ничего не умею, а вот мой муж — мужчина очень толковый. Но и он воровать не умеет совсем.

— Да ну? — ахнул Арнольд.

— Именно. Вы удивитесь, но, дожив до весьма зрелых лет, воровать мой Роберт не только не научился, но (даже стыдно сказать) и не пробовал. А на вопрос, как ты дошел до жизни такой, он однажды ответил: “Мне было некогда”.

Детектив удивился:

— Ха! Было некогда! Чем же таким он был занят всю жизнь?

Я усмехнулась:

— Именно об этом сразу Роберта и спросила на другой день после свадьбу. А он мне ответил: “Работал я”. Представляете! Он работал! И куда его мать только смотрела? Впрочем, ясно куда — в зеркало, только в зеркало с вечера и до утра.

Детектив насторожился:

— И как же вы, Софья Адамовна, с ним живете с таким неумехой?

— Ах, Женечка, боремся, — посетовала я, — сил не жалея, работаем над недостатками мужа. Я для того и в брак с ним вступила, чтобы исправить воспитательный брак моей, с позволения сказать, свекрови. В священном деле воровства у Роберта моего навыки не зачаточные, а нулевые. Раз опыта нет у него, пришлось начинать с малого. Я быстренько подобрала подходящий момент и говорю:

— Роберт, завтра поедем на дачу, хочу чтобы ты знал, как я на тебя рассчитываю.

Он насторожился, но отвечает с улыбкой:

— Чем могу быть полезен, моя дорогая.

— Пока ты здесь за наукой своей прохлаждался, я на даче работала, как раб на плантации.

— Да-а? И что же ты сделала?

— Мастеров наняла, и они уже в центральном цветнике левую робатку подняли на полметра.

— Зачем? — удивился Роберт.

— Лобков сказал, что так гораздо эффектней.

— Лобков? Прости, я не понимаю о ком ты говоришь. Никакого Лобкова не знаю.

Я рассердилась:

— Господи, Роберт, ты же профессор, тебе стыдно Лобкова не знать, это телеведущий.

И, представьте себе, мой муж отвечает:

— И что он телеведет? И куда?

Разумеется, я психую:

— Роберт, скажи, ты вот сейчас нарочно злишь меня, да? Вся страна знает что он “Растительную жизнь” постоянно ведет, только никто не знает куда. Ну да, нам-то какая разница. Нам, стильным, важно одно: быть выше всех, а уж в чем мы сами найдем. Где легче, там выше и будем. Поэтому я робатку на полметра и подняла.

— Сама?! — ужаснулся Роберт.

— Вижу сошел ты с ума! Мы, стильные, сами давно ничего не делаем! Мы только платим! Причем, не своими. Кстати, Роберт, как твоя премия? Что-то давно ты ее не получал.

— Да, с тех пор, как мы поженились, — грустно ответил муж.

— Ах, вот что, с тех пор как мы поженились, ты премию не получал. Скажи мне, пожалуйста, откуда взялась такая странная, несправедливая и невыгодная мне зависимость?

Роберт предположил:

— Видимо, раньше я больше работал.

— Еще больше?! Ты же прохлаждаешься у своего компьютера сутками напролет! Куда еще больше! Короче, завтра поедем на дачу и ты наполнишь робатку землей, — приказала я.

И получила вопрос в ответ:

— А где землю возьму?

— Милый мой, почему я к тебе обращаюсь?

— Почему?

— Ты же умный, ты целый профессор, вот и придумай где землю взять, а утром мне сообщишь.

Утром едем на дачу, и мой Роберт, мой корифей науки с гордостью сообщает:

— Я придумал где землю взять.

Жестами и мимикой глупое предложение мужа заранее отвергая, я сдержанно интересуюсь:

— Где?

— Землю надо купить.

И еще находятся наглые люди, которые меня упрекают в излишней эмоциональности. Посмотрела бы я как они держат такой страшный удар — я-то его удержала.

— Роберт, мой умный, мой дорогой, — с присущим мне хладнокровием ответила я, — нельзя же так опускаться. Стильные мира сего покупают только тогда, когда совсем уж украсть невозможно. А что такое земля? Ее, слава богу, у соседей хватает.

Казалось бы, членораздельно дала намек — любой русский мгновенно понял бы и принял меры, мой же Роберт замолчал и задумался. На дачу приехали, он ходит в задумчивости, а робатка пустая. Час пустая, два пустая, три… Наконец я взорвалась:

— Роберт! Уезжать скоро пора, а ты не мычишь и не телишься.

И он как послушный муж, тут же и замычал.

— М-ммы, м-м-ууу, дорогая.

Вижу, воровство для моего Роберта задача невыполнимая.

— Ладно, — сжалилась я, — иди погуляй, пока не начал телиться, я пока поработаю… над собой.

Взяла маникюрную пилочку и залегла в гамаке — ну, знаете, в таком стильном, в карибском — сидеть в нем совершенно нельзя, но мы, стильные, на подвиги и похуже способны, если требует дело. Короче, я заприметила, что Караваева из соседней дачи заглядывает в наш двор через бинокль и прыг в карибский гамак. Лежу, мучаюсь и представляю, как у Караваевой ее восьмикратно перекроенное лицо от зависти перекашивается. Эта дура ездила на карибские острова, но гамака там так и не нашла — еще бы, я же его заказала Маруськиному Акиму. Акиша по моему спецзаказу гамак сконструировал для гостей — чтобы не засиживались. Пришли, на богатство мое посмотрели и нечего дальше рассиживаться, быстро за дело: а как же! Надо же им осуществлять разнос информации по Москве. Даже не представляю как жить без друзей — откуда узнал бы народ как я преуспеваю?

Так вот, лежу в гамаке, мучаюсь, но на душе истома приятная — Караваева не сходит с биноклем со своей сторожевой вышки, которую она замком зовет. Вдруг смотрю по дорожке (двенадцать погонных метров кизмы — это похоже на гравий, но только гораздо дороже) несется мой Роберт — радостный!

— Придумал, — кричит, — где землю взять! У соседа перед домом лежит горка первоклассной земли.

Я насторожилась:

— Первоклассной? Как ты узнал?

Если честно, не уверена, видел ли Роберт настоящую землю — если и видел, только в горшках.

Он же мне отвечает:

— Как я узнал? Она же лежит перед домом соседа, он же стильный, у него все первоклассное.

— Ах, да, — опомнилась я, — и что из этого следует? Только не говори, мне пожалуйста, что ты собираешься подрулить к соседу с вопросом можно ли землю купить. Он умрет, но и стакана земли тебе только из вредности, зараза, не даст.

Роберт меня успокоил:

— Нет-нет, с наступлением сумерок я в робаку землю перенесу.

Как он меня осчастливил: наконец-то есть повод выпрыгнуть из ненавистного гамака — средства пыток гостей. Я завопила:

— Роберт! Мой дорогой! — и повисла на его мощной шее.

Другой шеи у моего мужа и быть не могло.

В общем, ночью, пока я спала на матрасе от Крайского (ужасный матрас, но говорят, что он самый крутой — приходится мучаться) — так вот, пока я спала на стильном матрасе, мой Роберт беззастенчиво землю от соседей таскал. Воровал мой родной на совесть, старательно воровал. Я как представлю: он в свете луны, не дыша, на цыпочках с ведрами носится — туда-сюда, туда-сюда. Прилично наворовал. Я утром вышла в халате от Бачи… Как? Вы не знаете? Это новый такой кутюрье, очень раскрученный. Выходим мы с Бачи на балкон, сладко потягиваемся, зеваем, небрежно поглядывая в сад и…

И видим — робатка полная! А внизу стоит Роберт — бедняга спать еще не ложился, землю таскал. Увидел меня, расплылся в улыбке и, тайно гордясь собой, интеллигентно меня так спрашивает:

— Ну что, дорогая, умею я воровать?

— Ты?! Лучше всех! Дай я тебя расцелую! Я немедленно! Немедленно хочу оказаться рядом с тобой!

— Только не прыгай с балкона! — он мне кричит и страшно гордится собой.

И есть чем гордиться, в нашей стране с законами и судами так “хорошо”, что человек, не умеющий воровать, и на комплексы изведется, и на то, чего много в деревенском сортире, который очень стильно соорудил в своем огороде типа саду муж Коняевой — жены банкира, президента и депутата.

Боже упаси вас подумать, что у Коняевой целых три мужа. Она и одним-то по недоразумению разжилась — муж ее триедин — стильные знаю, что это такое.

Так вот, мы тут же, за завтраком, отпраздновали потерю невинности Роберта. Он жутко гордился собой, я от него не отставала — еще бы, вот она я! И муж у меня самый лучший! У самого банкира-президента и депутата землю украл.

Но, я вам скажу, рожденный ползать лежать не может — это про Роберта каламбур. Надела новый костюм от Борджера — не стоит и говорить кто это такой — решила по улице нашей пройтись и вот тут-то меня настигла беда. Муж Коняевой, этой…

Впрочем, не буду ругаться, мат выходит из моды. Короче, стоит банкир-президент-депутат и дирижирует наемными рабочими. Они аккуратно, чтобы не испачкать ему тротуара, носят землю в громаднейший самосвал. Уж почти всю туда загрузили. А рядом стоит пустой самосвал.

Я с присущим мне юмором и умом к обворованному (моим мужем!) банкиру небрежно так подхожу в своем новом Борджере и, чтобы с чего-то беседу с ним завязать, спрашиваю:

— А второй самосвал ты пригнал зачем?

— Так землю хотел же вывезти, — отвечает мне депутат и все прочее. — Но представляешь, неожиданно вышла мне экономия.

Учуяв беду, я воскликнула:

— Каким это образом?

— Да половину земли утащил какой-то чудак. Я вот думаю, не погорячился ли я вообще, пригнав самосвалы? Может, этой ночью он утащил бы всю землю? Как думаешь?

У меня, главное, спрашивает. Наглость какая! Разумеется, я отомстила ему, сказав:

— Фи-и, все думали, что ты нарочно возле забора земли навалил. Мы с Караваевой задумку твою уже похвалили, так стильно…

И с презрением глянув на самосвал, гордо ушла, а на душе, разумеется, кошки так и скребут.

До сих пор.

Нет, тот, кому не дано воровать, никогда искусству этому и не научится. Так дураком и помрет, как мой Роберт.

Ему я, конечно, ничего не сказала. Зачем мужа расстраивать? Пусть чувствует себя человеком, пускай думает, что и он однажды что-то украл.

Без этого чувства, видимо, неуютно жить русскому человеку. Особенно если он рвется вверх по общественной лестнице.

Закончив свой короткий рассказ, я оглянулась: Фрося, Арнольд и Евгений сбились в кучку, друг на друга легли и крепко спят. Вот что, оказывается, мне позволило безостановочно говорить ровно час.

— Что вы себе позволяете! Черт возьми! — гаркнула я.

Евгений и Фрося не шелохнулись, а Арнольд подскочил и метнулся к окну.

Я поразилась:

— Куда вы?

— Фу-у, — рассердился он, — как вы меня испугали. А ведь чудесный такой сон я про вас смотрел.

— Какой же? — воодушевляясь, спросила я и кокетливо остатки костюма поправила.

Арнольд мечтательно сообщил:

— Видел я, Софья Адамовна, всю свою жизнь от рождения и до ста восьмидесяти лет. Представляете, сто восемьдесят лет я будто прожил и ни одного дня вас не знал и даже не слышал о вас. Вот оно, счастье какое!

— Мерзавец! Нахал! — воскликнула я и дальше уже выражений не подбирала.

Арнольд, как ни странно, внимательно слушал меня, но потом вдруг насторожился и прошептал:

— Слышите?

Признаться, я ничего не слышала, но выглянула за окно. Там мелькнули какие-то тени.

— Вот оно! Началось! Тамаркина группа захвата! — радостно воскликнула я.