Оживленная беседа прервалась — опять его воспитание, опять все понял, почувствовал грань отношений: дальше нельзя!

Далила была ему благодарна, а на себя — страшно зла.

"То к Хренову меня потянуло, то к Верховскому, — пока он петлял по городу, ругала она свой порыв. — Того и гляди, пойду по рукам. Становлюсь хуже Галки: "А" мужчина!" И от радости в обморок! Что это?

Сексуальная неудовлетворенность? Бабья тоска по ласке? Тогда уж лучше Матвей — свой, родной, изведанный. Если уж отогреваться, то действительно лучше на нем. Хотя…"

Верховский прервал поток ее мыслей, спросив:

— А что там, на даче Морковкиной?

Далила вздрогнула:

— Что? Простите, кажется, я задумалась.

Он пошутил:

— Красивой женщине даже мысли к лицу.

Не приняла она приглашения к беседе, сдержанно пояснила:

— Есть у меня кое-какая версия, хочу попытаться найти ей подтверждение.

Верховский кивнул:

— Понял, расспросы пока не приветствуются.

Молчим, терпеливо ждем.

Далила вздохнула:

— Спасибо. Надеюсь, ждать придется недолго.

На этом с их легким флиртом было покончено. До дачи Морковкиной оба задумались. Он размышлял, насколько она была искренней, расхваливая его воспитание; она погрузилась в еще более сложный анализ.

"Он действительно считает меня очень красивой?

Или так, ради комплимента сказал?" — гадала Далила.

Она точно знала, что не красавица — даже просто красивой назвать себя не могла. Не дурнушка, конечно. Симпатичная, очаровательная — это все про нее (если в тонусе). В плохом настроении — так себе, на любителя.

"Но он сказал: «Очень красивая дама». Почему он именно так сказал? — чувствуя себя круглой дурой, размышляла Далила. — Мог бы сказать «красивая», нет же, подчеркнул исключительность моей красоты.

Хотел мне польстить? Зачем? Просто повел себя по-мужски: вдруг обломится. Вряд ли, на ловеласа он не похож. На пустомелю — тоже. Слова подбирает точно, а в начале знакомства держался вежливо, но как-то излишне строго, чопорно даже. Тогда откуда столь странная перемена? Почувствовал слабину? Повод ему дала? Да быть не может! Веду себя сдержанно… Сдержанно! Как же! Ха-ха! Да, я не кокетка, но в свободном полете, а подсознание коварная вещь. Разве за собой уследишь? Там глазками стрельнула, там плечиком повела… Он не ловелас, но все же мужчина: почувствовал. Зачем же ему упускать шанс, если приключение само в руки плывет? Но где же я повод ему дала?"

Пораскинув мозгами, Далила пришла к выводу, что была с ним раскованна, но не игрива. Да и он почтительность сохранял. А частое смущение Верховского и вовсе говорило о том, что он уважает Далилу, дорожит ее мнением и…

И неравнодушен к ней.

«Значит, — заключила она, — действительно нравлюсь Верховскому. Не стал бы он глупо выглядеть, разбрасывая чрезмерные комплименты. Он явно не из таких. Выходит, я на самом деле показалась ему очень красивой. Но когда? Когда это началось? Когда загорелась первая искра? И почему я не заметила?»

Далила вдруг вспомнила, как в первую их встречу, там, в ее кабинете, он рвался из Питера, торопился, ссылался: «Дела». Что ж не уехал?

— Простите за любопытство, а что у вас с Замотаевым, что-то сверхприбыльное подвернулось? — осторожно спросила она.

— Да нет, — усмехнулся Верховский, — так, ерунда. Можно сказать, от безделья. И чтобы Пашку потешить. Он всегда другу рад, вот с ним за компанию и мотаюсь. А что? Почему вас это интересует?

— Как это ни парадоксально звучит, но спросила из деликатности. Хотела знать, не отвлекаю ли вас, не мешаю ли. И…

Далила умышленно сделала паузу. Он встрепенулся и, взглянув на нее, торопливо воскликнул:

— Что "и"?

— И чтобы знать, насколько могу вами располагать, — с любезной улыбкой пояснила она.

— Всецело! — просияв, сообщил Верховский. — Без всяких церемоний всецело располагайте мной, не помешаете, буду рад.

Спохватившись, он поспешно добавил:

— Ради этого дела я готов забросить даже свои дела, простите за тавтологию.

— Охотно прощаю, — улыбнулась Далила.

"А раньше такой готовности не наблюдалось, — мысленно подметила она. — Почему он не уехал из Питера, почему передумал? Неужели из-за меня?

Да нет, быть не может С чего вдруг? С чего? Я повода не давала, к тому же Верховский не юноша. В его возрасте к серьезным чувствам спокойней относятся. После тридцати пяти у мужчин любовь с кандачка не возникает. Флирт, интрижка — пожалуйста, а любовь времени требует. Как говорит мой Димка, им «в лом». Ох!"

Против такого разумного вывода из глубин души поднялась волна протеста.

"Как это не возникает? — припомнила сразу Далила, накрытая этой волной. — Мне ли об этом не знать?

Сколько страстей навидалась я в своем кабинете, сколько признаний: «Увидел ее и пропал». Почему это не возникает?"

В ответ на этот вопрос восстал голос разума.

"А потому не возникает, — строго сказала себе она, — что человек в этом возрасте не так уж свободен, как юноша. Бизнес, проблемы — не до любви.

Потешит на скорую руку душу и плоть и дальше — бегом по жизни скакать. А те, которые говорили: «Увидел ее и пропал», занимались самообманом. Они попали в отлично расставленные сети амазонок, охотниц, и времени амазонки убили на воспитание этих неожиданных чувств уйму, мне ли об этом не знать.

Староват уже Верховский для пылкой бездумной любви с первого взгляда. Раз не уехал из Питера, значит, есть на это причина. Дело тут не во мне", — в конце концов заключила Далила, испытывая легкую грусть разочарования.

Он заметил перемену ее настроения и спросил:

— Вас что-то тревожит?

Она, кивнув на лобовое стекло, озабоченно произнесла:

— Совсем уж темно.

— До дачи Морковкиной осталось немного.

— Боюсь, не увижу то, за чем еду.

— У меня есть отличный фонарик, — успокоил ее Верховский, — как принято сейчас говорить, крутой.

— Тогда порядок, — улыбнулась Далила и вдруг спросила:

— А без вас там бизнес ваш не пострадает?

Он нахмурился:

— Может и пострадать. Ничего, скоро поеду. У самого душа не на месте.

Верховский оторвал глаза от дороги и взглянул на Далилу — на ее лице отразился испуг. Этот испуг он понял по-своему и сказал:

— Да в общем, не страшно, некуда мне спешить.

За делом есть кому присмотреть. Мои компаньоны — ребята надежные.

— Почему же тогда у вас душа не на месте? — спросила Далила.

Верховский хотел ответить, но, всмотревшись в дорогу, воскликнул:

— Мы уже проехали!

Пуская свой мощный джип в лихой разворот, он чертыхнулся и пояснил себе в оправдание:

— Заговорился и проскочил перекресток.

Далила шутливо прикрыла ладонью рот:

— Все, тогда я молчу.

Верховский запротестовал:

— Ни в коем случае. Пожалуйста, говорите. Мне нравится слушать вас. Да и проскочил не так уж и далеко.

И, без всякого приглашения возвращаясь к ее вопросу, он с отптимизмом воскликнул:

— А душа у меня не на месте, потому что мир этот ненадежен. Я имею в виду не человеческие отношения, а форс-мажорные обстоятельства, как пишут во всех договорах. Сегодня я жив и здоров, а завтра кирпич прилетел откуда-то с неба. Или, хуже того, взял и влюбился.

Далила оцепенела от неожиданности, подумав:

«Он себя имеет в виду?»

Однако спросить не решилась. А Верховский, выдержав паузу и не дождавшись ответа, добавил:

— От этой любви, кстати, больше всего бизнес страдает. Был у меня приятель…

Мельком взглянув на Далилу, он осекся:

— Ну да ладно, вам это неинтересно. К тому же приехали. Видите огоньки?

— Вижу, — кивнула Далила.

— В той деревушке и находится дача Морковкиной. Даже не дача, а дом, исправный, с камином. От деда по наследству остался Морковкиным. Так куда вас везти? Прямо к дому?

— Нет, к лесочку.

— К какому лесочку? — удивился Верховский. — Здесь все вокруг лесочек сплошной. А где нет лесочка, болота.

Замявшись, Далила сказала:

— Мне нужен лесочек, который за дачей Марины.

Там вроде бы есть полянка, а на ней засохшее дерево, кажется, дуб.

Он кивнул:

— Ну, есть такое.

Далила скомандовала:

— Вот туда меня и везите.

Верховский, покачав головой, сообщил:

— Туда даже мой джип не заедет.

— А вы везите туда, куда он заедет.

— А потом как?

Она усмехнулась:

— Ногами.

Верховский с сомнением потряс головой, крикнул: «Держитесь» — и разудало свернул с дороги.

Джип отчаянно затрясло по кочкам. Далила держалась, что называется, руками-ногами, но ее безудержно бросало из стороны в сторону. Так продолжалось недолго: вскоре Верховский остановился и, осветив темень мощными фарами, выдохнул:

— Все! Дальше нельзя!

— А где же полянка? — спросила Далила.

Он указал подбородком:

— Полянка там, в лесу.

Не успел он и глазом моргнуть, как Далила выпорхнула из машины в своих щегольских сапожках и понеслась в сторону леса.

— Куда вы? Там же болото! — ошарашенно воскликнул Верховский, глядя, как исчезает в темноте «очень красивая дама».

Осознав, что не получит ответа, он восхищенно присвистнул:

— Бедовая женщина.

И, прихватив фонарь, поспешил догонять Далилу.

Догнал он ее уже на поляне и попенял:

— Что же вы без фонаря, в дорогих сапогах, на каблуках высоченных.

— Каблуков уже нет, — горестно сообщила она, оптимистично добавив:

— А фонарь ваш сейчас пригодится.

— Как вы вообще сквозь кустарник продрались в потемках? — удивился Верховский.

Далила похвасталась:

— Я в темноте вижу, как кошка.

Он подивился:

— Надо же, как это вам удается?

— Ем много морковки. Где же это сухое дерево? — нетерпеливо спросила она.

Не одетые листвой, ей все деревья казались сухими.

— У сухого ствол от плесени позеленел, — подсказал Верховский.

— Я в темноте вижу, конечно, но не до такой степени, чтобы отличить один ствол от другого, — пошутила Далила.

Он усмехнулся:

— А фонарь нам зачем?

Скользнув по деревьям лучом, Верховский воскликнул:

— Да вот оно, мертвое, в центре поляны!

— Правильно, в центре, — обрадовалась Далила.