Марина Морковкина, цокая каблучками, проследовала к квартире Боречки Розенблюма. Вооружившись ключом и поколупавшись им в замочной скважине, она впорхнула в квартиру.

— Петушок мой ненасытный! Где ты? Пришла я, твоя сладкая курочка! — кокетливо прокричала она, на цыпочках устремляясь к спальне.

Не могу не заметить, что устремлялась она, времени не теряя: на ходу срывала с себя одежду, которой и без того было мало — только плащ, блузка, юбка. Нижним бельем «сладкая курочка» вообще не обременяла себя.

Услышав зов Марины Морковкиной, Наташенька с Боречкой насторожились.

— Немедленно уходите отсюда! — против всех своих правил, грубо приказал непрошеной гостье Боречка, стягивая с кровати одеяло и пытаясь прикрыть им свою наготу.

— Куда я пойду? — возмутилась Наташенька, срывая с него одеяло. — Это вы уходите отсюда!

— Нет, вы!

— Фиг вам, нет, вы!

И вот в этот напряженный момент на пороге спальни вырастает «сладкая курочка», Наташеньке больше известная как ее подруга Марина Морковкина.

Теперь взглянем на место событий глазами Морковкиной. Эта «сладкая курочка» (уже в чем ее мать родила) на цыпочках крадется к спальне. Что же она там находит?

Ее кобель Боречка стоит голый (одни чулки висят на плече женские) перед шалавой Наташкой, которая мало что совершенно босая, так еще и в домашнем халате! В халате с дурацким огромным карманом! Где она только безвкусицу эту взяла, беспросветная дура!

Ишь, что удумала! Мало ей, наставлять рога козлу Замотаеву, так она еще и за подруг принялась? Ну, да не на ту эта стерва нарвалась!

— Ах ты сучка! — , закричала Морковкина, цепко запуская свои коготки в прическу Наташеньки Замотаевой.

— Сама сучка! — закричала та, не оставаясь в долгу.

— Вы знакомы! — изумленно выдохнул Боречка, снова пытаясь прикрыть свой срам одеялом.

Но как бы не так. Его «сладкая курочка» одеяло немедленно сорвала, презрительно вопросив у подруги:

— Как ты с этим дерьмом в кровать, дура, легла?

— Я не дерьмо, — опять попытался прикрыть себя одеялом Боря.

На этот раз помешала ему Наташенька Замотаева.

С криком: «Да я с ним не ложилась!» — она зверски сорвала одеяло и бросила на пол.

Морковкина изумленно воззрилась на Боречку, огорошив беднягу вопросом:

— Ты уже стоя любишь?

Ответить тот не успел. Точнее, ответ его заглушил стук в дверь, даже, пожалуй, грохот.

— Открой, сука! Открой! Ты здесь! Я это точно знаю! — таким вот неприличным образом вопил ошпаренный ревностью Замотаев.

— Ха-ха! Муженек наш пришел! — возликовала Морковкина и злорадно Боречке приказала:

— Немедленно открывай!

Наташенька Замотаева схватилась за голову и взмолилась:

— Не открывайте! Не надо! Это мой муж!

Вновь упакованный в одеяло Боречка, направляясь к двери, удивился:

— А почему я должен вашего мужа бояться? Мы с вами совсем незнакомы.

— Вот почему! — воскликнула Наташенька Замотаева, в который раз срывая с него одеяло и обнажая все его мужское достоинство. — Вот почему!

От глупого действия любимой подруги Марина Морковкина пришла в полный восторг.

— Правильно! — закричала она. — Пусть этот лох таким и чешет в прихожую! Твоему Замотаеву вид его очень понравится!

Не имея понятия, о каком лохе идет речь, Боречка Розенблюм поинтересовался у своей «сладкой курочки»:

— А мне что же делать? Открывать дверь или не открывать?

— Открывай! Открывай! — и словами, и пинками подсказала ему Морковкина.

А Наташенька замахала руками:

— Нет-нет! Не открывай!

Боречка опять укутался в одеяло и поплелся дверь открывать — тем более что Замотаев яростным ревом требовал примерно того же. Примерно, потому, что он-то уже хотел дверь с петель сорвать, но, если откроют, тоже неплохо.

Так вот, Боречка поплелся дверь открывать, а Морковкина (в чем мать родила) устремилась за ним — надо же посильней натравить на подругу ее муженька-рогоносца. А Наташенька от отчаяния забилась в шкаф Розенблюма.

«Сладкая курочка» и ее «петушок ненасытный» были уже в двух шагах от двери, когда Кроликов Гоша, увидев бесплодность стараний шефа, решил ему подмогнуть своим звериным ревом.

— Натаха! Блин! Открывай! — заорал он. — Мы знаем! Ты здесь! Не откроешь, с дверью зайдем!

От этого ора Марина Морковкина так затряслась, словно ее подключили к розетке.

— Не открывай! — панически зашипела она своему «ненасытному петушку». — Ни в коем случае не открывай!

— Но тогда они дверь мою вынесут, — испугался хозяйственный и еврейски рачительный «петушок», решительно направляя руку к замку.

Марина Морковкина схватилась за голову и в отчаянии кинулась к шкафу. Распахнув одну из дверец, она увидела Наташеньку Замотаеву, трясущуюся от страха в углу и кутающуюся в свой звездный халат.

Морковкина плюнула на подругу, сказала ей правду в лицо: «Дура ты!» — и полезла в другую дверь. Там она затряслась от страха совершенно голая: халата ведь не было у нее.

А Боречка Розенблюм открыть замок не успел: дверь заходила вдруг ходуном и с чудовищным треском начала выползать из коробки, падая на него. Охваченный паникой Боречка бросил свое одеяло и понесся…

Конечно же, в спальню. Проходя проторенной тропкой, он попытался забиться в свой шкаф, но все места были заняты гостьями. Бедному хозяину квартиры ничего другого не оставалось, как лезть под кровать. И едва он туда протиснулся, как стены его квартиры задрожали уже от крепкого русского мата: обманутый муж делился с миром своими ужасными впечатлениями.

А Гоша Кроликов впечатлениями не делился. Подбирая с пола одежду, разбросанную его гражданской женой Мариной Морковкиной, он был растерян и непривычно задумчив: "Где я мог эту гадость видеть?

И запах духов какой-то знакомый? Фу! Ну и вонь!"

С этими мыслями он и ввалился в спальню, где с диким ревом метался пришпоренный ревностью Замотаев. Гоша Кроликов оказался ловчей: он не стал бестолково бегать по комнате, а проследовал к шкафу и решительно распахнул ближайшую дверцу. И ахнул.

И злорадно заржал. Во чреве шкафа, свернувшись клубочком, тряслась Наташенька.

— О сука! Так я и знал! — взревел Замотаев, занося карающий кулак над женой.

Кроликов повел себя как настоящий мужчина: он кулак перехватил и спокойно сказал взбешенному другу:

— Пашка, не смей бить слабую женщину.

А Наташенька неслабо совсем завизжала:

— Пашенька! Это совсем не то, что ты думаешь!

И глазами многозначительно указала налево.

Охваченный нетерпением, Замотаев распахнул левую дверцу и, увидев сиськи-письки Морковкиной, ахнул. И злорадно заржал. И «сладкая курочка» сидела, свернувшись клубком, только халатика на ней не было, что делало ее позу значительно живописней.

Качок Гоша Кроликов, увидев гражданскую свою жену в немыслимо «живописной» позе, почувствовал себя оскорбленным. Почему-то его это разозлило. С воплем: «Лесбиянка!» — он занес кулак над Морковкиной, но Замотаев на радостях (все же лесбиянка лучше, чем б…дь) повел себя как настоящий мужчина.

Он повис у Кроликова на руке и призвал:

— Не смей бить слабую женщину!

Морковкина завизжала вовсе не слабо:

— Гошенька! Это не то, что ты думаешь!

И давай стрелять глазками под кровать.

Но брутального Гошу трудно отвернуть от намеченной цели. Несмотря на старания Замотаева, его кулак немедленно встретился с глазом Морковкиной.

И не раз!

Шеф Замотаев, взбешенный бунтом своего подчиненного, грозно воскликнул:

— Кроликов! Ты уволен!

Но Гоше было не до него: он уже лежал на полу и тянул Боречку Розенблюма за ногу из-под кровати.

И вытянул!

Совершенно обнаженного Боречку!

Факт его обнаженности был значительно отягощен чулочками Наташеньки Замотаевой — чулочки таинственным образом продолжали висеть на голом его плече.

Когда преисполнившийся было доверием Замотаев увидел на плече безобразно раздетого еврея дорогие чулочки своей жены (сам Наташеньке покупал!), он растерянно взвыл:

— Это что же здесь, групповуха у вас?

Морковкина пискнула:

— А тебе что, рогоносец, завидно?

А Наташенька сдуру добавила масла в огонь, просветив муженька:

— Пашенька, я не то, что ты думаешь! Я тут работаю! Это мой бизнес!

— Ах вон оно что! — взревел Замотаев, прощаясь с последней надеждой. — Так ты проститутка?! По вызову?! Убью, сука! Убью!

И сразу всех обманул: бросился убивать не жену, а ни в чем не повинного Боречку Розенблюма.

И вот тут-то Боречка всех поразил. От страха в его хлипком теле обнаружились такая сила и мощь, что Замотаев с его горой мышц в два счета был повержен и уложен лицом в грязный пол — сам же поверженный и затоптал пол башмаками.

Наташенька, увидев, как неудачно повернулись дела, достала из кармана халата мобильный и принялась Бойцовой Лизе звонить: звать ее в свидетели своей чистоты, а заодно и на помощь.

Замотаев же лежать лицом в пол не захотел и принялся звать на помощь телохранителя — звал, правда, грубо:

— Кроликов! Сволочь! Какого рожна стоишь? Почему не спасаешь?

— Я уволен, — злорадно напомнил Кроликов, с удовольствием созерцая милую глазу картину.

А Боречка Розенблюм по доброте душевной решил утешить поверженного Замотаева.

— Я незнаком с вашей женой, — сказал он, все же не слезая с его спины. — Я сам был удивлен, когда обнаружил ее здесь, на своей постели.

— А с кем ты знаком? — прозревая, спросил Кроликов. — С этой?

Он брезгливо указал на Морковкину. Морковкина, учуяв в воздухе дух керосина, выскочила из шкафа и начала срывать с подруги халат. Халат, который недавно так ругала. Наташенька, разумеется, расставаться с халатом решительно не хотела. Внезапный бой закончился прополкой волос — причем с обеих красивых головок.

И все же Морковкина не смирилась. Желая хоть что-то у подруги урвать, она схватила ее мобильный.

С ужасом глядя на потирающего кулаки Кроликова, она вспомнила, что такие же есть только у Джеймса Бонда. Ему-то она и позвонила. Крикнув:

— Женечка, выручай, я на Блохина, дом два, квартира тринадцать, — Морковкина поступила в полное распоряжение своего гражданского мужа Кроликова.

Впрочем, много ей не досталось — обозлившийся Кроликов раздавал тумаки сразу всем: шефу, Боречке, Наташеньке и в последнюю очередь своей Морковкиной. Уж ей он всегда успеет.

Когда Наташенька Замотаева почувствовала на своей белой щечке тяжесть вздувающегося фингала, она уползла подальше от Кроликова и уже с розенблюмовского телефона вызвала для надежности еще и Далилу Самсонову — уж та, стерва, и мертвого уговорит с ее психоштучками.

Таким образом в качестве подкрепления оказались вызваны силы, способные только усугубить вражду сторон. Первой прибыла Елизавета Бойцова у Кроликов с ходу врезал ей в ухо и сообщил, что она очень вовремя, Наташа с Морковкиной лесбосом уже занялись.

— Фу! Сейчас я сблюю! — воскликнула Елизавета, приверженка классической сексуальной ориентации.

Но, поскольку драка не останавливалась, она не выполнила своего обещания. Возбужденная духом войны, Бойцова с отвращением набросилась на Замотаеву и Морковкину и начала бить обеих.

За этим занятием ее и застал Джеймс Бонд. Увидев, как Елизавета Бойцова расправляется с Мариной Морковкиной, желанной всему его организму, Бонд возмутился и культурно начал дам разнимать. И тут же получил в ухо от Кроликова. И вдогонку под дых от Замотаева.

Бонд не упал, а удивился:

— У кого это такой приличный удар?

Оглянувшись, он с изумлением обнаружил своего лучшего друга, Боречку Розенблюма. Совершенно голый, он дрался как лев сразу со всеми.

— Борька, — ликуя, воскликнул Бонд, — а ты как здесь оказался?

— Это же моя квартира! — напомнил Розенблюм, посылая налево-направо удары.

— Твоя?

Бонд осмотрелся и усек то, чего по запарке не понял: ведь Морковкина Борькин адрес ему назвала.

Выходит…

Евгений прозрел:

— Марина! Ты же клялась!

Кроликов сообщил:

— Она всем клянется!

— Мне она тоже клялась! — подтвердил Розенблюм.

И немедленно получил в ухо от Бонда. И второй раз! И третий! Бонд славился своим трудолюбием.

За этим занятием и застала племянника напуганная Далила. Когда она ворвалась в спальню, Евгений колошматил Боречку Розенблюма, сопровождая каждый удар стихами:

— Будешь знать, как Морковкиных отбивать!

— Ах ты, щенок! — возмутилась Далила, набрасываясь на племянника. — Не смей бить Боречку! Он больной!

Бонд поразился:

— Тетушка! Ты против меня?

— Я за Боречкино здоровье волнуюсь! — пояснила Далила.

На самом деле ей гораздо сильней было обидно чувствовать себя одураченной. Племянник солгал: он утверждал, что не спит с Морковкиной, а сам, оказалось, спит.

К этому открытию Далилы прибавилось еще много открытий. Во-первых, друзья (Бонд и Розенблюм), дружески откровенничая по телефону (и сами не подозревая о том), рассказывали о любви к одной и той же девушке, к прохвостке Марине Морковкиной.

Факт возмутительный!

Во-вторых, Бонд спал не только с Морковкиной, но и с Лизой Бойцовой. Иначе с чего бы она набросилась на Евгения, как только сообразила, кто его вызвал.

В-третьих, с Морковкиной спали все мужчины, дерущиеся в этой комнате, — не исключая и Замотаева.

Когда Наташенька прозрела, узнав о неверности мужа, она закричала:

— Подлец!

И немедленно скооперировалась с Кроликовым против своего Замотаева и лучшей подруги. Бонд встал на защиту Морковкиной, Далила — на защиту Бонда, Елизавета Бойцова — на защиту обоих.

С этого момента сражение начало обретать угрожающе стройный вид, а мебель послужила воюющим сторонам баррикадами. По одну сторону баррикад сражались Кроликов, Наташенька и Боречка Розенблюм, по другую — Морковкина, Бонд, Бойцова, Далила и Замотаев.

Впрочем, Замотаев филонил. Он сообразил, что глупо попадать под кулаки собственного телохранителя.

А разъяренного Боречку он боялся еще сильней. Таким образом Джеймс Бонд сражался один против друга и Кроликова. Пока он стоял, но силы были уже на исходе. Морковкина, Бойцова и даже Далила не помогали ему, а только мешали.

И вот тут-то Боречка Розенблюм, неожиданно рухнув, громко и отчетливо произнес свою знаменитую фразу.

«Евреи, китайцы и русские только думают, что они разные, а на самом деле все они одинаковые», — сказал он.

И все восхитились.

И рассмеялись.

И ничего не поняли, но, сраженные логической задачкой, заданной Борей, все осознали, что устали, и повалились там, где стояли.

Если честно, до сих пор не знаю и я, что имел в виду Боречка Розенблюм. Он — русский еврей, значит, ему виднее, приходится верить. Однако фраза его и меня привела в восхищение. Должна признаться, эта книга написана ради одной этой фразы.