Я обмерла:

— Вот это да! Ты не веришь своим подругам? И при этом их защищаешь?

— Всего лишь опасаюсь, чтобы они не навредили и тебе, — всхлипывая, призналась Алиса.

— Мне? А при чем здесь я?

— Ты же, неугомонная, начнешь к ним приставать. Это ужасно! Кто-то из моих подруг решился на убийство. Можешь пострадать и ты, если сунешь свой нос в чужую тайну, в чужую тайну! — заламывая руки, воскликнула Алиса.

— Конечно, суну, конечно, суну, — заверила я.

— Это опасно, это опасно, — встряла Марго. Я строго на нее посмотрела и изрекла:

— Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять, цветы удобрять.

Марго поджала губы, подхватила ведро и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и, когда Марго скрылась в мастерской, уставилась на Алису.

— Ну, — сказала я, подпирая руками бока, — рассказывай, дорогуша, что здесь происходит? Что здесь происходит?

Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза и промямлила:

— Ничего не происходит, ничего не происходит.

— Да, если не считать той мелочи, что ты потихоньку загинаешься. Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна, останешься одна,

Алиса испугалась и начала рассказывать:

— Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом не все так ладно, как выглядит, как выглядит. Много лет назад Герман страстно влюбился. Почувствовав охлаждение, я страдала, изводила себя, а когда получила анонимку, получила анонимку…

Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная? При чем здесь Герман?

— Алиса! — закричала я. — Какой Герман? Какой Герман?

— Мой! Мой! — вторила мне Алиса.

— Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.

— Слушай, слушай, — рассердилась Алиса. — Ты сбиваешь меня, сбиваешь меня.

«Этак она никогда до сути не дойдет», — испугалась я и решила молчать. Алиса продолжила:

— Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда, не узнала с кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончить с собой.

Я пришла в ужас:

— Сумасшедшая! Сумасшедшая!

— Герман был тогда в Мексике, — скорбно сообщила Алиса. — Он почуял неладное, примчался в Ленинград и спас меня, спас меня. Я показала ему анонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной любви и со слезами просил прощения, просил прощения.

— И ты простила? И ты простила? — изумилась я, конечно же, вспоминая своего Евгения.

Алиса потупилась:

— Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, и вдруг…

— Опять охлаждение?

— Да. Все повторилось. Вплоть до анонимки. Герман клялся вновь, что увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.

Я с укоризной взглянула на Алису:

— И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнула и призналась:

— Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты видела сама, видела сама.

Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же я спросила:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы ты знала — Герман не святой, не святой, — опять заливаясь слезами, ответила Алиса.

Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:

— О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, а не здесь, в этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати, ты столько лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе? — ревниво поинтересовалась я.

Алиса отрицательно покачала головой:

— От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:

— Зачем же ты на вернисаже затеяла тот глупый разговор? Зачем начала рассказывать, что Герман когда-то изменял тебе? Таилась-таилась, и вдруг такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто шутишь. Уверена, и все так подумали, все так подумали.

Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тот разговор?

Я растерялась и пролепетала:

— Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватает информации, не хватает информации.

— Так слушай. Соня, я уверена, Герман и в этот раз сбежал от меня в Мексику, он без ума от новой своей пассии. Так было в первый раз, во второй, так происходит и сейчас. Он опять влюбился, и на этот раз серьезно. Боюсь, он хочет развестись, развестись.

Услышанное так испугало и удивило меня, что я не поверила своим ушам. Герман хочет бросить Алису? И поэтому убегает в Мексику?

— Ничего не пойму, — рассердилась я. — Можешь ты толково объяснить, откуда у тебя такая информация? Опять получила анонимку? Получила анонимку?

— Нет, подслушала его телефонный разговор, — с новыми рыданиями сообщила Алиса. — По сотовому он разговаривал с этой женщиной, объяснял ей, что я могу догадаться, что нельзя рисковать. В общем, я поняла, что это кто-то из моих подруг, из моих подруг.

— И что ты ему сказала?

— Ничего. Он очень изменился. Если Герман догадается, что я знаю о его романе, то сразу поднимет разговор о разводе. До тех пор, пока я пребываю в неведении, он не решится сообщить мне о своих планах. Он трус! Трус!

— Как все мужчины, — успокоила я ее.

Алиса закрыла лицо руками, уронила голову на колени и заплакала так, что я запаниковала. Она икала, хлюпала, хрюкала и подвывала, задыхаясь и не в силах вымолвить ни слова. Я позвала Марго. Вдвоем мы кое-как отпоили ее лекарствами. Когда Алиса немного успокоилась, я выпроводила Марго и спросила:

— Следовательно, тогда, на вернисаже, ты ляпнула об измене Германа, чтобы посмотреть на реакцию подруг?

— Да, — кивнула Алиса.

Тут же пожалела я, что не знала в свое время, как и на кого смотреть. Уж я бы сразу подлую негодницу разоблачила, но теперь придется ограничиться лишь наблюдательностью Алисы.

— И какова была их реакция? — горюя, поинтересовалась я.

— Обычная. Все подумали, что это шутка.

— Ха. Наивно было полагать, что эта змея так запросто даст себя разоблачить. Но почему ты решила, что Герман хочет тебя оставить? Знаешь же пословицу: седина в бороду — бес в ребро. Погуляет и вновь вернется, как было уже не раз.

Алиса скорбно покачала головой:

— Нет, теперь не вернется. Он даже мне не звонит. Как уехал, так нет от него ни одной весточки. Теперь он точно бросил меня.

Я растерялась. А как же телеграммы, звонки?

— Алиса, ты все придумала? Ты обманывала меня? Обманывала меня?

— Да, все устроила так, чтобы змея эта не радовалась. Пускай думает, что Герман не бросил меня, пусть думает, что он дурит ее, дурит ее.

— Разумно, — одобрила я. — Продолжай в том же духе. Но объясни мне, пожалуйста, зачем этой стерве травить соперницу? Ведь Герман тебя уже бросил.

Алиса задумалась.

— Знаешь, — наконец произнесла она, — сама голову ломаю. Наверное, он сомневается. Мы с ним столько лет прожили, страшно ему, не знает, как мне сказать. В последнее время я тщательно следила за собой, не давала ему повода для ссор, была нежна.

— Короче, — подытожила я, — Герман может очень долго сомневаться.

— Да-а, — вздохнула Алиса, — а она не уверена, чем эти сомнения закончатся. Боится, что он в конце концов останется со мной. Вот если я случайно умру…

— Если ты случайно умрешь, — воскликнула я, — не придется делить и все то, что вы с Германом нажили. Точнее, все, что он нажил сам, а при разводе решит оставить тебе в качестве прощального подарка.

Зная характер Германа, я не сомневалась, что, бросив Алису, он постарается хоть имуществом компенсировать свой уход. Герман, как большинство мужчин, чрезвычайно высокого о себе мнения. Считает себя невообразимой ценностью. Конечно же, он сочувствует Алисе: еще бы, такую драгоценность потерять. Нет сомнений, Герман оставит бедняжке Алисе эту квартиру, как и многое Другое.

«А зная характеры подруг Алисы, — подумала я, — несложно предположить, что ни одну из них такой расклад не устроит».

— Ах, как жалко, что бестолковая Марго раньше времени все разболтала, — досадовала я. — Как же нам узнать, кто украл эти подарки? Признавайся, кому ты давала ключи от квартиры?

— Ах, Соня, — рассердилась Алиса. — Будто не знаешь, ключи есть у всех.

— Просто удивительно, как вы живете! — ужаснулась я. — Дом полная чаша, и у всех друзей есть от него ключи. Приходи и бери что хочешь.

— Но ничего же не пропало. Ты, Соня, вообще забываешь закрывать свою квартиру, уж лучше бы раздавала ключи.

Здесь Алиска права, порой я действительно забываю закрыть входную дверь, но об этом никто не знает. Впрочем, меня спасает девятый этаж — воры ленивы.

Я глянула на часы — время близилось к полудню.

— Когда меняется консьержка? — спросила я.

— Давно уже сменилась, — ответила Алиса. — Думаешь, она заметила, кто к нам приходил? Ночью консьержки обычно спят, а у всех моих подруг есть ключи от подъезда. Не думаю, что ее стали бы будить.

— И все же не вредно было бы спросить.

— Иди спроси, все консьержки живут в нашем подъезде. Надо только выяснить, кто дежурил этой ночью. Сейчас узнаю.

Алиса позвонила дежурной и сообщила мне:

— Это соседка Марго. Нам повезло, она страдает бессонницей. Пойдем выясним, может, она заметила, кто приходил этой ночью.

Я пожалела, что не могу назвать точное время. Однако этого и не понадобилось. Консьержка абсолютно уверенно заявила, что запустила в дом последнего жильца ровно в два часа ночи, и после этого до шести утра никакого движения в подъезде не было. Несколько раз я спросила, не ошибается ли она, не заснула ли, не пропустила ли кого-нибудь, но она стояла на своем, повторяя: «У нас приличный дом, здесь по ночам люди спят, а не бродят». В конце концов я разозлилась и сказала:

— Как же не бродят ваши жильцы, когда я своими ушами слышала, что среди ночи работал лифт!

Консьержка почему-то растерялась и сказала:

— Знаете, я тоже слышала, но не представляю, чем это объяснить. Из подъезда никто не выходил, могу хоть на Библии поклясться.

В общем, ушли мы от нее несолоно хлебавши.

— Как же такое получается? — не переставала изумляться Алиса.

— Одно из двух, — предположила я, — или консьержка врет, она вылечила свою бессонницу и спала этой ночью сном праведника, или у твоей отравительницы есть сообщник, проживающий в этом подъезде. Третьего не дано.

Алиса со мной согласилась.

Конечно же, все наши планы рухнули. Отбросив наряды, мы отказались от прогулки по каналам и Неве. Уселись в холле и принялись гадать, кто из подруг Алисы соблазнил Германа.

— Фаину сразу можно исключить, — сказала я, вспоминая ее растительность на лице и бородавку на носу. — Герман на такого урода не польстится.

Алиса задумалась и возразила:

— Не стала бы исключать и Фаину, это я тебе как психолог говорю. Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.

Как тут не возмутиться?

— Я плохо знаю мужчин? — возмущенно воскликнула я.

— Да, — подтвердила Алиса. — Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.

— Да я их совсем не знаю! Во всяком случае, к такому выводу пришла после развода с Евгением. Ладно, черт с тобой, раз ты психолог. Не будем и Фаину исключать, хотя лично я, убивать будут, не смогу представить, как твой рафинированный Герман может затеять роман с мужеподобной Фаиной.

— И все же, поверь мне, это возможно. Видала примеры и невероятней, — заверила Алиска. Пришлось согласиться.

— В таком случае, — пригорюнилась я, — под подозрением остаются все. Если ты не исключаешь и Фаины, что тогда о Лоре с Кариной говорить и уж тем более о красавице Нюрке.

— Увы, да, — согласилась Алиса.

— И что же у нас получается? Снова никаких зацепок? Эти твари покушаются на тебя, а мы ни гуту?

— Но если отрава была в подарках, значит, теперь мне ничто не грозит, ничто не грозит, — обрадовалась Алиса.

Никак не могла разделить ее радости.

— Не обольщайся, — ответила я, — если кому-то приспичило тебя отравить, глупо надеяться, что он передумает. При всей моей антипатии к твоим Фаням, Лорам, Каринам и Нюрам дурами их назвать нельзя, и в этом твоя беда.

Меня всегда удивляло, зачем глупые женщины заводят умных подруг? Ясное дело, не имея своего ума, они надеются на чужой, но как несбыточны эти надежды.

— Алиса, — сказала я, — ты понимаешь, что нет у меня ни возможности, ни желания поселиться у тебя навечно. Возраст уже не тот, чтобы тянуть с устройством личной жизни. К тому же у меня сын. Рано или поздно я вернусь к себе, следовательно, рано или поздно твоя соперница отравит тебя.

Алиса охнула и побледнела.

— И что же делать? — испуганно спросила она. — Идти в милицию?

— В милицию?

Я представила, какой фурор произведет она в милиции. Нет, доблестные служители порядка, конечно же, будут рады видеть нашу красотку Алису, но и посмеются над ней вволю.

— Надо отравителя срочно искать, — сказала я. — Не ной, а помогай мне.

— Но как?

— Пораскинь мозгами.

Сказала, и, честное слово, самой стало смешно. Чем ей, бедной, раскидывать? Алису же заинтересовал другой вопрос.

— Как пораскидывать? — спросила она, наивно полагая, что есть чем. — Уже раскидывала-раскидывала, а толку никакого. Хоть в каком направлении раскидывать, скажи.

Если бы я сама знала!

— Поищи, что ли, некую особенность, присущую романам Германа, — посоветовала я. — Если особенность эту найдем, будем искать, каким образом с ней увязываются твои подруги. Понимаешь? Так до сути и дойдем путем логики и умозаключений. Логики и умозаключений!

Думаю, Алиса слышала эти слова, психолог же все-таки, но вряд ли она когда догадывалась, что именно они означают. Поэтому она спросила:

— Соня, не пойму, куда ты клонишь? Куда ты клонишь?

— Сама не пойму. Ну вспомни, с чего обычно начинается новый роман Германа. Вспомни его привычки… Черт, чем нам это поможет, сама не знаю! — в конце концов разозлилась я.

И вот тут-то Алиса меня поразила.

— А я, кажется, знаю! — воскликнула она. — Все романы Германа начинались в Мексике. Будто кто заколдовал его. Съездит в Мексику, и готово.

— Так не пускай его туда, не пускай, — начала было я поучать Алису, но осеклась. Осеклась, потому что меня осенило.

— Знаю, как мы отравительницу найдем! — ликуя, закричала я. — Алиса, ты гений!

Только собственная глупость могла заставить меня произнести эти неуместные слова. Гений и Алиса — антонимы. Вот что делает с людьми радость, я уже готова была расхваливать и ум Алисы. Впрочем, она вторично меня удивила, сказав:

— Как искать отравительницу, теперь знаю и я. Та, которая недавно была в Мексике, и травит меня, и травит меня.