Ожидая в аэропорту Мехико рейс на Москву, Алиса думала о Германе. Она ни минуты не сомневалась, что в Ленинграде их знакомство продолжится, обязательно перерастет в нечто большее. Только что расставшись, она уже предвкушала встречу.

«Никто, никто не сможет помешать этому!» — уверенно думала она, даже не подозревая, откуда черпает эту странную уверенность.

Накануне они с Германом проговорили у ее дома почти до полуночи. Слова лились и лились, не в силах передать переполнявшие их ощущения. Сладкое чувство обретения друг друга обволакивало их. Герман поклялся обязательно позвонить Алисе, как только прибудет в Ленинград. И теперь она себе твердила: «Позвонит! Обязательно позвонит!»

Диктор на двух языках объявил посадку на рейс.

Алиса наскоро попрощалась с отцом, чмокнув его в щеку, и быстро, не оглядываясь, прошла к выходу из терминала. Перехватив сумку, неловко уронила билет, наклонилась, но билет исчез.

— Вот, пожалуйста… — раздался знакомый голос. Подняла глаза — перед ней, улыбаясь, стоял Герман.

— Ии-я, — взвизгнула Алиса, бросаясь ему на шею. — Ты как здесь оказался?

— Решил, что без тебя мне нечего делать в этой стране, — серьезно ответил он, глядя на Алису с немым обожанием.

— И что? — растерялась Алиса, не зная, как его понимать.

— Лечу с тобой, — ответил Герман и добавил:

— Богиня.

* * *

— Ваш кофе, сеньор.

Крахмальная стюардесса остановилась перед пожилым мужчиной в дорогом костюме.

Его бритая голова маячила над креслом впереди Алисы. Девушка выпустила руку Германа. Напряглась. Прозрение пронзило ее молнией.

«Жрец храма Белого Ягуара!»

Она все вспомнила!

Все!

Подалась вперед.

— Сеньор Диас! — воскликнула она, глядя в бритый затылок пожилого господина.

Мужчина обернулся. Совершенно незнакомое удивленное лицо.

— Извините, — пролепетала Алиса, — извините, я ошиблась.

На лице ее было написано горестное разочарование. Она откинулась в своем кресле, застыла, бессмысленно глядя перед собой. Озадаченный Герман тихо гладил ее руку.

— Скажи, — вдруг спросила она, — а ты мог бы любить бессмертную девушку?

— Как это — бессмертную? — удивился Герман.

— Ну-у, ну-у… бессмертную, как богиня. Герман поцеловал кончики ее пальцев.

— Я уже такую люблю, — серьезно ответил он. — И я готов на нее молиться. Всю жизнь!

Он сказал это так искренне, что Алиса успокоилась. Положила руку на сумочку, ощутив сквозь тонкую лакированную кожу сверток с семенами, подаренными сеньором Диасом. От подарка шло необычайно ласковое тепло. Оно вселяло уверенность. Оно дарило ощущение непобедимости. Это окончательно успокоило Алису.

* * *

Мы с Фаиной были поражены, слушали и обменивались изумленными взглядами. Алиса же рассказывала так эмоционально, с таким вдохновением, что я только диву давалась: откуда столько фантазии у нее? Столько страсти!

— «Сеньор Диас!» — закричала я, вздрогнув от ужаса, но этот бритый господин обернулся и оказался незнакомым человеком. Я прижалась к Герману и снова пережила ту страшную ночь. Я все вспомнила. Как это было ужасно! Я увидела себя словно со стороны, на жертвенном алтаре, распятой золотыми цепями. Я все вспомнила. Все. Если бы вы знали, как это страшно! Мне до сих пор иногда снится звездное небо, в которое я смотрела тогда. Большая Медведица в самом зените… А ведь у нас так не бывает… Только в Мексике… И этот черный обсидиановый нож, взметнувшийся надо мной…

Речь Алисы стала бессвязной.

— Фаня, — прошептала я, — по-моему, у тебя появилась новая пациентка.

Алиса услышала меня и скомкала свой рассказ. Вздохнула, стряхивая с себя воспоминания, сказала:

— Ну вот, девочки, теперь вы все про меня знаете. Ладно, пойду ванну приму. Как все-таки хорошо, что мы с Германом помирились.

Она сладострастно потянулась и выпорхнула из спальни.

Мы с Фаиной снова переглянулись.

— Ты ей веришь? — спросила я.

— Вообще-то я слышала, что в Мексике Алиска попадала в какие-то передряги, — пожала плечами Фаина. — Точно сказать могу лишь одно: с Германом Алиска в Мексике познакомилась. Он собрался жениться на Нюрке и поехал испрашивать разрешения у отца, там-то и подцепила его Алиска. Ей единственной Нюрка жениха своего не показала. Представляешь, как она рвала и метала, когда Герман вернулся с Алиской?

Я рассердилась:

— Да не это интересует меня! Что она за сказки нам здесь плела? Вот что интересно! Фаина развела руками:

— Ну, мать вашу, я не знаю. Эти сказочки… Удивительно, что она их знает наизусть. Причем она ведь декламировала их на совершенно незнакомом языке и только потом перевела. Да еще и удивилась, что мы ее тарабарщину не понимаем. Редкостная ритмика у этих притч. Медитативный текст, это я как психиатр говорю. Есть теория, что во время стрессовых ситуаций тексты, построенные по особому принципу, гипнотические, действуют с необычайной силой. Рассказ Алиски косвенно подтверждает это. То ее топят, то с горы без тормозов спускают, то ограбление устраивают, а потом эту ерунду рассказывают… Все сходится.

— Сходится-то сходится, — скептически заметила я, — только не верится, что Алиска способна выучить даже сказочку про белого бычка. Памяти ее даже на сплетни не хватает.

Фаина возразила:

— Не такая уж она и глупенькая, как прикидывается. Испанским-то владеет в совершенстве. Смогла же выучить. Да и коллеги, психологи, совсем не считают ее бездарью, во всяком случае в профессиональном плане. По-моему, она просто прикидывается глупышкой, причем очень удачно. К тому же под гипнозом человек очень многое может.

— Что? Что может? — занервничала я. — Галиматью сочинить, от которой кровь в жилах стынет? Древний язык выучить по трем-четырем отрывочным текстам? С налету придумать поэтические притчи, притворяясь, что переводит их с мертвого языка?

— Кто знает? Кто знает? — покачала головой Фаина. — Возможно, все дело в цветах. У местных жителей их семена раздобыла, привезла, цветочки вырастила и нанюхалась. Эти индейцы мастера по галлюциногенам… Грибочки там всякие, цветочки… В сельве и в джунглях этого добра навалом. Хотя… Нет, медитативный текст. Явный гипнотический ритм, причем в русском варианте даже менее заметный. Очень похоже на гипноз. К тому же приемчики специфические, использование стрессовой ситуации… Слышала я, Мархалева, что индейские шаманы и не такое творить могут. Сплошные чудеса у них там, видения. А Алиска, дурочка, возомнила себя богиней.

Я призадумалась, мысли потекли в другом направлении.

— А знаешь, Фаня, — поделилась я своими выводами, — Алиска потому и молодая такая, что богиней себя возомнила. К тому же и Герман не устает ее в этом убеждать. А все остальное, конечно же, чепуха. Нет никаких ольмеков. Все фантазии Алиски. И тут я вспомнила о картинах.

— Фаня! — вскричала я, — пойдем в мастерскую, я такое тебе покажу!

Мы поднялись в студию. Я расставила перед потрясенной Фаиной чарующие полотна, которые их создательница пренебрежительно назвала обычной мазней.

— Вот это да! — выдохнула Фаина, приклеившись взглядом к творениям Алисы. — Кто ж это такое нарисовал?

— Наша богиня, — иронически усмехнулась я. — Ну, и как это с точки зрения психиатра?

— Охрененно! Обследование нужно проводить, — серьезно ответила Фаина.

— Чего? Чего обследование? — изумилась я. — Думаешь, что полотна древние?

— Не полотна древние, а ты дремучая! — рассвирепела Фаина. — И не «чего», а кого обследовать нужно, — отрезала она, глядя на меня как на ненормальную. — Алиску пора срочно в мою клинику тащить. Слышала что-нибудь о творчестве душевнобольных?

Я отрицательно покачала головой.

— Вот, — усмехнулась Фаина, — а я таких чудес насмотрелась. Был у меня больной, который в нормальном виде, в период ремиссии, вообще ничего нарисовать не мог, даже избушка у него похожей на колобок выходила. А вот в момент обострения шизофрении рисунки ему удавались блестяще. Представь только: попросила его нарисовать картину на тему власти. Он мне и изобразил власть! Простым карандашом изобразил. Да как!

— Ну? И как же он это сделал? — заинтересовалась я.

— Нарисовал власть в виде открытой человеческой ладони, причем изображенной так натурально, что прорисованными оказались все капиллярные линии. Фотография и то такой четкой не бывает.

— Ладони? — разочарованно протянула я.

— Да-да, ладони, — подтвердила Фаина. — На ладони этой, занявшей весь лист, очень натурально расположились муравьи. Тоже, между прочим, весьма натуральные. А указательный палец другой руки, возникающей откуда-то сверху, из-за края листа, сталкивал этих муравьев в центр ладони. При этом и сомнений не возникало, что и рука и палец принадлежат одному человеку, хотя больше на листе ничего нарисовано не было. Вот так-то, Мархалева!

— Сравнила, — закатывая глаза, сказала я, — то псих, а то Алиска. У нее же нет шизофрении.

— Мне все равно, что псих, что Алиса, — с необычайным цинизмом поведала Фаина, — я вижу явное сходство. Что можно сказать о женщине, которая выставляет немыслимую мазню, а настоящие свои творения прячет так, что никто о них не догадывается?

— Ненормальная! — тут же дала ответ я.

— Вот, — воздев к потолку палец, заключила Фаина. — Творчество может многое о душевном состоянии пациента сказать. Кстати, о болезни Алисы не только картины говорят, но и то, что она из-за какого-то там Германа решилась на убийство. То, что она хотела убить тебя, Мархалева, с тонки зрения закона ее извиняет, но от диагноза не избавляет. Безусловно, Алиса больна, и в ближайшее время я серьезно этим займусь. Ничего, мы ее вылечим.

— Нет, — сказала я, — вот здесь ты, Фаина, не права. Считай мой Женька меня богиней, клянусь, и секунды бы Юлька не прожила. Задушила бы стерву своими руками, будь я богиней.

— Так что ж не душишь? — усмехнулась Фаина.

— Так нет серьезных причин. Он же меня богиней не считает. Мегерой — да, а богиней — нет. Жаль, что и сама себя богиней не считаю. Может, ты, Фаня, загипнотизируешь меня? Внуши мне, что я богиня, хочу так же беззаботно, как Алиска, жить…

— Слушай, — вдруг подскочила Фаина, — а куда же делись цветочки? Где они? — запаниковала она. — Я же их обещала ботанику! Не вижу цветов!

Мы помчались на поиски. Во всей квартире не обнаружилось ни одного цветка.

— Вот беда так беда, — пригорюнилась Фаина, — что же я ботанику своему скажу?

— Сейчас спрошу у Алиски! — воскликнула я и помчалась в ванную.

Без стука ворвалась, Алиска вскрикнула и испуганно погрузилась в воду, я же остолбенела: алая татуировка покрывала ее бедро.

«Так вот почему она носит только закрытые купальники!» — прозрела я и закричала:

— Ну-ка, ну-ка, покажи, что ты прячешь?

Алиса сопротивлялась, но я воспользовалась своим преимуществом в силе и вытащила ее из воды. На бронзовой коже Алисы я увидела: заключенный в алый круг, как живой, плыл маленький парусный кораблик, к которому протянула тонкий лучик звезда.

По спине пробежали мурашки. Я вздрогнула зябко повела плечами и спросила:

— Алиса, а куда ты подевала цветы?

— Выбросила, — ответила она, улыбаясь. Ее синие глаза смотрели на меня совершенно безмятежно.

— Ты ведь уже не сердишься на меня, Соня? — спросила она так, будто за завтраком всего лишь случайно съела мою булочку.

Я почему-то не сердилась. Что с нее взять? Одно слово — Богиня!