Чем же занималась все это время Липочка? А вот чем. Она сварила манную кашу и, пользуясь отсутствием свекрови, поспешила с тарелкой на балкон.

— Эй, голодающие, — игриво позвала она Романа, перевесившись через перила и заглядывая во владения Глафиры. — Ужин пришел.

Но Романа на балконе не было. Он в это время разглядывал шерстяную спину Желтухина, смачно готовящегося к трапезе. Липочка, ничего об этом не зная, встревожилась, но не слишком. “Мало ли что, — подумала она. — Он такой любопытный, может не усидел на балконе и решил поглядеть, что есть в комнате”.

Когда же она явилась с кашей вторично и Романа снова не нашла, тут ей стало не по себе. Она даже вообразить не могла, что он в это самое время благополучно поглощает кашу Глафиры, сваренную на жирных сливочках.

Не обнаружив Романа и в третий раз, (он отсиживался в Глашином туалете) Липочка запаниковала. Она металась по гостиной, ругая себя за то, что не узнала номер его мобильного. Как бы неплохо было б сейчас позвонить и узнать куда он делся…

Да и куда он мог деться из Глашиной квартиры? Если бы подруга его нашла, она сразу дала бы знать. Нет, здесь что-то не то.

И вдруг Липочку осенило: а может как раз то! Именно ТО! То самое, что обычно распутная Глашка проделывает с мужиками. Уж всем известно, что у Глашки с мужиками самый короткий разговор: “Здрасте и в койку!”

Липочка вспыхнула, сердечко заныло, душа заболела, а спрашивается, с чего? С чего вдруг разволновалась? Ну окрутит Глашка Романа. Мужик-то чужой. Что ж в этом плохого? Ей-то, Липочке, что за беда? Она же любит Ивана Желтухина, мужа своего. Действительно любит, да еще как!

А вот, поди ж ты, взяло за живое. “Точно, — решила она, — Глашка случайно на балкон заглянула, а там он. Бесстыжая и давай ему глазки строить. Надо бежать! Надо им помешать!”

Но, не дождавшись свекрови, Липочка никуда бежать не могла. Будет страшный скандал если та явится к закрытой двери.

Несложно представить как бедняжка истомилась за тот короткий срок, пока Глаша и Марьванна ловили нечистую силу. Ей бы не томиться, а заглянуть на свой балкон: вмиг нашла бы Романа. Он, бедняга, там прятался уже не от Глаши, а от Липочкиной свекрови, которую никак в Марьванне не признал.

Но Липочка об этом не подозревала. Она томилась. Ох как томилась! Уж каких только мыслей ей в голову не приходило… Не пришло только одной: почему она Романа ревнует?

А мысль интересная. Будь я мужчиной, обязательно воскликнула бы: “Вот и пойми этих женщин! Что они, что собака на сене: и сама не “гам” и другим “не дам”!” Но я, слава богу, не мужчина, а потому прекрасно понимаю почему волнуется Липочка. И вы уже поняли, думаю.

Так вот, наконец появилась свекровь. Полная бабьей мудрости, она “докладать” невестке не стала, что ходила перемывать ее косточки к ее же подружке. Умиротворенная водочкой, Марьванна молчком прошла в спальню, прилегла на кровать и (к радости бедной невестки) такой храп изобразила, какому до сих пор не научился ее сын-Ваня — мельчает народ, мельчает.

Пользуясь удачным моментом, Липочка незамедлительно проследовала к Глафире и одним разом ввергла в панику и подругу, и собственного мужа. Она с таким грозным видом ворвалась в покои Пончиковых, что Глаша ненароком струхнула. На самом деле струхнула, хотя всю жизнь в таких случаях испуганной больше прикидывалась.

Когда же Липочка закричала: “Где он? Где он?” — колени Глафиры подогнулись, и со страху бедняга едва не “вломила” их общего Ваню. За малым под кровать не указала, но в последний момент спохватилась — вот она, тренировка, неизбежно переходящая в мастерство! Спохватилась и последовала своему старому правилу никогда и ни в чем не сознаваться.

— Кто — он? — спросила Глафира и посмотрела в глаза подруги так чисто и ясно, что Липочка усомнилась, а усомнившись, смутилась и пролепетала:

— Я пошутила. Просто так зашла, повидаться.

Однако, Глаша ей не поверила и, удивившись: “Кого это Липка у меня искала?” — повела атаку. Предусмотрительно затолкав подругу в кухню (подальше от Ваниных ушей), она прошипела:

— Как же ты мною мужа своего соблазнять собиралась, если бегаешь тут с проверками даже тогда, когда он в честной командировке?

Липочка растерялась и брякнула:

— Я не мужа…

— А кого?! Кого еще ты тут можешь найти? — грозно вопросила Глафира и ведь не покривила душой, потому что кроме Вани никого никогда домой не водила.

Переполненная праведным гневом, она схватила подругу за руку и потащила ее по комнатам, приговаривая:

— Вот! Вот! Убедись! Удостоверься, что нет никого у меня!

И Липочка удостоверилась. Действительно, нет. Никого. Но где же Роман? Куда он делся? Уже, пристыженная, вернувшись домой, она спохватилась, что не заглянула под Глашину кровать! Но не идти же обратно… Под гулкие храпы свекрови Липочка рисовала себе картины одна другой страшней. В усмерть соблазненный Роман валяется под Глашкиной кроватью (ему не привыкать), а она, как последняя дура, мечется по квартире подруги с криками: “Где он? Где он?”

— Какой ужас! — вздрагивала она от собственного воображения. — Хватит! Не надо больше об этом думать! Ну их, пусть что хотят, то и делают…

Но, вопреки своему желанию, Липочка думала. Все думала и думала. И чем больше она думала, тем меньше любила Глафиру и тем нестерпимее хотела увидеть Романа. Посмотреть в его бессовестные глаза и, быть может, залепить ему парочку пощечин! Да-да! Залепить! Хорошенько залепить, так, чтобы ладонь сумасшедшим огнем горела! Зачем? Почему? С чего, вдруг? С чего?

Это мужские вопросы. Липочка по-женски чувствовала: залепить она вправе! Смоляной смерч фантазий ее поглотил всецело, заслоняя реальность, и Липочка уже не слышала простых звуков жизни: ни богатырского храпа свекрови, ни капающей из крана воды, ни скрежета на балконе и… ни чьих-то осторожных шагов. Мир исчез, остались только ее мысли, черные мысли. Наконец она не выдержала и с криком:

— Нет, я больше не могу! — помчалась к Глафире.

Но не добежала: в прихожей ее за руку поймал… Роман. Поймал и удивленно спросил:

— Куда вы?

— Надо мне, надо! — вырываясь, вскрикнула Липочка.

И сразу поняла, что уже не надо: он-то здесь.

— Вы здесь? — прошептала она и прикусила язык. Глупый язык едва не взболтнул: “Вы здесь, а не под кроватью у Глафиры?”

— Да, я здесь, — подтвердил Роман то, что было очевидно. — Но куда вы собрались?

— Я собралась… Я собралась…

Липочка растерялась. Говорить правду совсем не хотелось, а умная ложь, как назло, не шла в голову. Любая женщина знает, что надо делать в столь затруднительные минуты: лучшая защита, это нападение. И Липочка напала.

— Где вы были? — забыв про свекровь, закричала она. — Я, как дура, носилась с кашей! Туда-сюда, туда-сюда! А вас и след простыл!

— Я был на балконе, — ответил Роман.

— Ха-ха! На каком?

Он разозлился:

— То на том, то на этом. Знаете ли, я, конечно, еще далеко не старик, но уже и не мальчик, чтобы через перегородки скакать. Ладно, скакал, пока с обыском нагрянула только Глафира, но когда и вы присоединились к ней, мне стало обидно. Вам-то зачем в ее квартире обыск понадобился?

Липочка отвечать не собиралась. У нее у самой хватало вопросов.

— Вы хотите сказать, что Глаша вас не нашла? — заранее не веря ни одному его слову, спросила она.

— Надеюсь, что нет, — ответил Роман, чувствуя ее недоверие и медленно вскипая.

— Тогда где же вы были, когда я вам кашу приносила?

— Наверное, я в это время Глашину кашу ел, — чистосердечно признался Роман, чем окончательно убедил Липочку в том, что он лжец.

Поверить в то, что помешанная на стройности своей фигуры Глафира тайком от всех трескает манную кашу, Липочка не могла. Кому же тогда она ее варила? Пончикову? Но Пончиков только пьет, он давно уже не закусывает.

Когда же Роман сообщил, что съел две порции каши — вторую как раз тогда, когда с обыском нагрянула Липочка — тут уж стало ясно: он не лжет. Ему Глафира кашу и варила! А кому же еще?

— И вы будете утверждать, что между вами ничего не было? — сделала стойку она.

Роман опешил:

— В каком смысле?

— В самом прямом! Признавайтесь, вы спали с ней? Спали?

Сообразив в чем его подозревают, Роман испытал противоречивые чувства: здесь были и протест, и удивление и вопрос… В любом случае ему не хотелось, чтобы Липочка плохо про него думала. Он начал оправдываться и запутался вконец. Проще было бы сказать все как есть: Желтухин не в командировке, а у Глаши, ему она кашу и варила. Но как раз этого Роман сказать и не мог, не хотел он расстраивать Липочку. Пришлось отпираться. С непривычки он делал это неумело. Она наседала, он пасовал…

Шум поднялся ужасный; как же тут не проснуться свекрови? Так и случилось, в конце концов Марьванна выросла на пороге прихожей и грозно рявкнула:

— Молча-ать!

Липочка и Роман дернулись, как львы от хлыста дрессировщика, и застыли. “Все пропало!” — читалось в ее глазах. “Вы этого хотели?” — в злорадном отчаянии вопрошали его глаза.

А Марьванна, не тратя времени даром, чинно повела свой допрос:

— Кто таков этот хлыщ и с чем к нам пожаловал?

Пока Роман беспомощно хлопал глазами, Липочка быстро нашлась и почтительной скороговоркой доложила:

— Это, матушка, Рома, Глашин дружок. Пончиков внезапно домой вернулся, а Рома — к нам на балкон. Я гоню его обратно к Глафире, а он не идет.

Вот когда наступил момент истины — момент проверки на прочность симпатий Марьванны к Глафире. А они оказались на диво прочны: Марьванна, эта поборница нравственности и чистоты, простила Глафире блуд. И не только простила, но и взялась его покрывать.

— Да ты шо, девка, сдурела, — закричала она на невестку. — Куды-й ты парня-то гонишь? Прямо в лапы к ревнивцу! К бесноватому алкашу!

На самом деле безобиднее Пончикова трудно человека сыскать, но Липочка об этом не думала. Она растерялась.

— А что же мне, мама, Рому к себе что ли взять? — с недоумением спросила она у свекрови.

Та ее пристыдила:

— А почему бы и нет, коль ты Глаше подруга? Конечно возьмем. Нехай посидить тут, подождет, пока разберется Глафира с супружником. С нас, небось, не убудет.

— А если мой Ваня внезапно вернется? С ним это частенько бывает. Что я ему скажу?

— С Ваней я объяснюся, — отрезала Марьванна и ласково обратилась к Роману: — Пойдем, малец, медком тебя угощу. Свеженьким, вчерась откаченным. В этом году уродился медок.

Пока “свекруха” сердобольно накармливала Романа медком (к мужчинам у нее был большой пиетет), Липочка помчалась к Глафире.

— Глаша! Спасай! — с порога закричала она, в который раз загоняя под кровать мученика-Желтухина.

— Тише ты, тише, — замахала на нее руками Глафира и с прежней предусмотрительностью потащила подругу в кухню.

Там на столе стояла тарелка (уже третья), полная манной каши. Липочка остолбенела:

— Глаша, для кого это?

— Для меня, — не моргнув глазом, соврала Глафира.

— Зачем?

— У меня гастрит приключился. Доктора прописали.

— Ах вот оно что! — прозрела Липочка. — Да это и видно, бледненькая ты какая-то.

“Любой тут побледнеет, — в душе облилась слезами Глафира, — мыслимое ли дело: третий раз под кровать наш Ваня ныряет. Сегодня не дом у меня, а двор проходной”.

— С чем пожаловала? — безрадостно спросила она у подруги.

Та (терять нечего) не таясь, ей все изложила.

— Так вот кто слопал мою кашу! — смекнула Глафира.

— Да, он и слопал, — подтвердила Липочка.

И Глафира сделала тот самый вывод, который Марьванна, в свою очередь, озвучить не решилась.

— Выходит, это не черти здесь топотали, — воскликнула она.

— Нет не черти, — вздохнула Липочка.

В тот же миг Глафира, мгновенно усложнив и расширив свои планы, переполнилась нетерпением.

— Зови своего Романа сюда! — закричала она, имея очень грешные мысли. — Сейчас же зови! Пусть идет!

— Как? Через дверь? — растерялась Липочка.

— Зачем через дверь? Как обычно — через балкон!

Таким образом, под давлением обстоятельств Роман вынужден был снова отправиться на Глашин балкон. Теперь уже легально: как ее полюбовник. Роль эта была ему ненавистна, но, чтобы не создавать своей покровительнице проблем, он смирился и храбро отправился штурмовать балконную перегородку. Марьванна (теперь и его подруга) не осталась стоять в стороне, а живо ему помогала и словом и делом.

— Выше, выше ножонку свою подымай. Ай, милок, — галдела она, хватая Романа за ноги и всячески ему мешая. — А теперь ниже-ниже ее заводи.

От усердия ее он несколько раз чуть не сверзся с третьего этажа. С большим риском для жизни занося ногу по совету Марьванны то ниже, то выше, он ругался в душе самыми нехорошими словами, снаружи сохраняя благонравие, столь милое старушке. В итоге он так ей полюбился, что, чуждая громогласных оценок, она в конце концов заявила:

— Повезло Глашке. Непаскудный Ромка мужик.

Оценка, по десятибальной шкале равная двадцати баллам.

Глафира, а она стояла на своем балконе и принимала Романа, радостно заржала и воскликнула:

— О, да!

— Бог даст, все у вас сладится! — пожелала Марьванна “любовникам”, когда Роман наконец достиг заветной цели.

“Боже упаси!” — испугалась Липочка, пряча от свекрови потемневшие глаза. Та же, словно что-то учуяв, окатила невестку проницательным взглядом и гаркнула:

— Ну вот, дело сделано, а теперь спать!

Время и в самом деле было позднее. Женщины легли: свекровь — на кровати в спальне, невестка — на диване в гостиной. Под дивный храп Марьванны, Липочка тревожно гадала: совратит Глаша Романа или не совратит?

“Вот посмотрим сейчас какой он верный, — ревниво думала она. — Посмотрим, дотянется ли он до моего Вани (вернейшего из вернейших) или в подметки не годится ему”. С этой мыслью она и заснула, а, проснувшись, с радостью увидела, что собирается уж свекровь.

— Мама, куда вы? — воскликнула Липочка, не смея поверить своему счастью.

— На кудыкину гору, а еще проще — домой.

— Так рано?

— Хватит. Уже нагостилась. Продуктов вам навезла, погуляла, пора и честь знать.

— А как же Ваня? Не дождетесь его?

Марьванна с усмешкой взглянула на невестку и лукаво ответила:

— Он в своих командировках месяцами живет. Я что же, оглашенная, его ждать? Провожай меня, провожай, пока я не передумала.

Старушка без завтрака, прихватив пустые чемоданы, понеслась домой. Так спешила, — Липочка еле за ней поспевала. На вокзале простились по-родственному. Марьванна невестку расцеловала в обе щеки и сердечно ей пожелала:

— Ну, живите с моим Ваней дружно, ладно. Во всем покоряйся ему и так много, как Глашка, смотри, не позволяй ты себе.

— Мама, как можно? — обиделась Липочка.

— Можно! Можно! — строго одернула ее свекровь. — Мое дело наставить, а дальше вы сами знаете. Кто стариков сейчас слушает…

Она махнула рукой, на том и расстались: свекровь укатила в деревню, а Липочка побрела драить офис.