Итак, мужчина для женщины — важнейшее средство передвижения по жизни. Этот вид транспорта, радуя нас разнообразием форм, размеров, цветов и оттенков (от гигантов до карликов, от жгучих брюнетов до пламенно-рыжих), зачастую исполняет лишь декоративную функцию. Иной является роскошным дополнением театральному платью, другой чудесно смотрится в интерьере квартиры, хотя многие великолепно гармонируют только с диваном. Но несмотря на то, что мужчина не оправдывает ожиданий и по движущей силе своей скорей способен везти любимую женщину не к счастью, а к могиле, все же складывается впечатление, что как вид транспорта он незаменим. Некоторые утверждают, что мужчина никогда не выйдет из моды.

Возможно, но так ли это хорошо, если нас, женщин, даже самые скоростные из них увозят совсем не так далеко, как хотелось бы, и порой совсем не туда, как уже говорилось выше. Усугубляет проблему то, что нет никакой надежды ждать от них большего. Почему? Да потому, что каждая из нас компетентно может сказать про своего: эгоист и неумеха. И уже не важно, что она с мечтательной надеждой смотрит на чужого — там все то же: неумеха и эгоист. Так стоит ли удивляться несовершенству нашего мира ? Ведь мир мы доверили строить своим мужчинам: неумехам и эгоистам.

Да, согласна, когда на слабые женские плечи вдруг ложится нечеловеческий груз современной жизни, невольно наступает шок и подгибаются колени. Мгновенно является мысль, что лучше ехать, чем идти, как следствие — поиск свободного мужчины. Но здесь резонно заметить: шок — плохой советчик. Уверяю, мужчина — не самое лучшее средство передвижения по жизни. Что — самое?

ТЫ, моя дорогая! Имея СЕБЯ, бессмысленно и опасно надеяться на какого-то там мужчину.

Скажи себе смело и четко: «Что такое — он? Вот я — это, я!»

И.., вперед!

Здесь, правда, появляется опасность, что мгновенно найдется ездок и у тебя. Но нам ли бояться? Известно любому: на женщине далеко не уедешь — где сядешь, там и слезешь. Мы, женщины, везем только тогда, когда хотим этого сами.

Каждая из нас умеет элегантно затормозить и твердо сказать: «Милый, стоп! Это твоя остановка. Дальше я поеду сама…»

Первым ласточкам, тем, которые именно так поступили, эту часть своего опуса и посвящаю.

 

Глава 1

Конечно же, Денисия и не подумала дожидаться Аронова. Она припустила со всех ног сразу же, едва вырвалась из архива. Куда? Да куда глаза глядят, лишь бы подальше от жуткого места.

Отбежав на безопасное расстояние и почувствовав, что страх отступил, она вспомнила про папку.

Захотелось немедленно заглянуть в нее. Отправиться в людное место Денисия не решилась и устроилась в парке на скамейке под фонарем. Озябшими и непослушными от холода пальцами она ворошила листы бумаги и жадно читала, но понять ничего не могла.

«Эх, показать бы все это Лариске, — сокрушалась она. — Я в этом деле полный профан, а уж Ларка разобралась бы, недаром несколько лет специализировалась на экономических преступлениях».

Но даже несведущей Денисии было совершенно очевидно, что «Модекс» увяз в криминале по уши, а уж в том, что имеет он какое-то отношение к ее злоключениям, Денисия и вовсе не сомневалась.

Но тогда возникал вопрос: зачем Пыжик, все дела свои бросив, кинулся доставать компромат на этот подозрительный холдинг? Если од предал Денисию, то зачем холдинг был ему нужен? Напротив, раз прищучили Пыжика, он должен быть паинькой, должен забыть о существовании «Модекса». Именно из-за холдинга его и убили, ведь, судя по беспорядку на столе, неизвестные явно приходили за папкой.

«Нет, что-то не вяжется здесь», — решила Денисия.

Утратив уверенность в предательстве Пыжова, она растерялась. Невыносимо захотелось знать, по чьей вине погибла Степанида. Спросить об этом можно было только у банкира, но с ним совсем не хотелось разговаривать. В конце концов Денисия себя пересилила и позвонила ему. Несмотря на глубокую ночь, он мгновенно откликнулся и, изумляя ее, закричал:

— Девочка моя, это ты?

— Как ты узнал? — спросила Денисия.

— Почувствовал.

— Я не разбудила тебя?

— Нет, я не сплю. Скоро утро, но заснуть не могу. Абсолютнейшая бессонница. С тех пор, как погибла наша Зоя…

— Как вы узнали? — цепенея, спросила Денисия, мгновенно переходя на «вы».

Воровский горько усмехнулся:

— Что же ты думала, девочка, я не узнаю свою жену? Переодела ее, челку отстригла, а того не учла, что все дни напролет она холила свое тело. На ее коже нет ни одного волоска, ее ногти — произведение искусства.

— Да, это так, — вынуждена была согласиться Денисия, — но когда вы об этом узнали?

— На следующий день после нашего разговора.

— Как?

— Отправился в морг и внимательно осмотрел тело жены.

— Но вы же сегодня звонили мне и называли меня Зоей. Зачем?

— Девочка моя, было бы глупо признаваться в своем прозрении в такой неподходящий момент. Я боялся, что ты мне не поверишь и наделаешь глупостей.

Раньше я тебя недолюбливал, но теперь ты мне дорога. Я действительно хочу, чтобы ты жила.

— Почему?

Воровский молчал. И тогда Денисия сделала фантастическое предположение:

— Вы рассчитываете, что я, как самая разумная из сестер, отомщу убийце вашей жены?

— Возможно. Судя по всему, вы изворотливая и совсем неглупая девица, — тоже переходя на «вы», ответил Воровский и вдруг рассердился:

— За кого вы меня принимаете? За убийцу? За живодера? Я порядочный человек! Я сам жертва!

Денисия, вопреки логике, почувствовала к нему жалость, но вопрос задала холодно, пожалуй, даже презрительно.

— Если вы порядочный человек, то, может, облегчите мне задачу и назовете имя убийцы? — сказала она, и Воровский взорвался.

— Как вы не поймете, — завопил он. — Зою и ваших сестер убил не Карлуша!

— А кто?

— Система! Наша страна — это огромная банда, живущая по понятиям и вопреки писаным законам.

Каждый член банды обязан, понимаете, просто обязан нарушать законы. Чем больше законов нарушил, тем выше поднялся, но нарушать обязаны все, абсолютно все. Каждый, живущий здесь, должен соблюдать правила игры. Тот, кто попытается жить честно, из Системы выпадает, а тот, кто против Системы пойдет, — погибнет. Зоя пошла, точнее, собиралась пойти.

Денисии стало страшно. Это был не тот страх, в котором она жила все последние дни. Новый страх был замешан на одиночестве.

Если все так, как говорит банкир, то куда идти?

Как спастись? Где искать правду? Система — это наше государство, которое банкир назвал бандой. Воровскому видней: раз сказал, так и есть. Тогда и суд, и милиция, и прокурор, и депутаты, и все-все слуги народа будут против нее — они защищают сильных, так повелела Система. Карлуша в Системе. Он защищает не только свои интересы. В этой банде он человек не последний, значит, защищает интересы своих главарей, но кто поможет ей, обычной простой девчонке?

И кто в таких случаях обязан помогать попавшим в беду? Должны же быть такие, иначе зачем люди сбились в общество? Зачем придумали государство?

Банкир говорил еще что-то, но Денисия не слушала его. Она напряженно искала ответ: «Кто?! Кто от смерти спасет?»

Ответ отрезвил: никто. Ей показалось, что общество накрыло ее невидимым стеклянным колпаком, отделяющим обреченных от тех, которые имеют право жить. Она обречена. Она не вписалась. Что-то сделала не так и теперь не нужна, опасна Системе, а значит, и обществу.

— И как мне быть? — растерянно спросила она, у Воровского.

Он вздохнул и сердито ответил, снова переходя на «ты»:

— Не знаю. Не знаю, девочка.

Она заскулила, а Боровский взорвался и закричал:

— Ты же не слушаешь меня, ты же упрямая. Ты же делаешь глупости, играешь не по правилам. У тебя земля под ногами горит, а ты ищешь Карлушу. Тебе невозможно советовать.

— Пожалуйста, — всхлипнула Денисия, — посоветуйте мне еще один раз, один только разик, последний. Я никого не буду искать, ну его на фиг, Карлушу, я очень, очень не хочу умирать. Мне страшно.

Моя душа разрывается от горя и боли. Мои сестры погибли. Все. Все-все. Я осталась одна. Совсем одна.

Я не знаю, что мне делать. Я в отчаянии.

— Бедная девочка, — ужаснулся Воровский. — Впрочем, я тоже один и тоже не хочу умирать, но, видимо, мне-то как раз умереть и придется. Сердце совсем ни к черту. А вот ты будешь жить. Я уверен.

— Правда? — воспряла Денисия. — Думаете, Карлуша оставит меня в покое?

— Нет, он не оставит, но ты должна быть умней, ты обязана его переиграть. Если жить хочешь.

— Хочу! — закричала Денисия. — Я вам верю!

Я вас во всем буду слушать! Говорите, что я должна делать?

— Э-хе-хе, — сокрушился Боровский.

Он завидовал наивности своей юной родственницы и слишком хорошо знал этот мир. И все же Воровский не стал разочаровывать Денисию, а попробовал взглянуть на ее будущее с оптимизмом.

— Вас, говоря языком классика, спасет только заграница, — сказал он, почему-то вновь переходя на «вы». — В нашей стране вы понимания нигде не найдете, да и опасно искать.

— Неужели во властных структурах совсем нет порядочных людей? — ужаснулась Денисия и, вспомнив своих кумиров, Эльдара Валева и Марию Добрынину, загорячилась:

— Есть же общественные и правозащитные организации, есть же честные люди, которые не отмахнутся, не оставят без помощи сироту!

— С чего вы взяли? — удивился Боровский. — Все живут по принципу: своя шкура ближе к телу.

Она рассердилась и, горячась еще больше, закричала:

— Не правда! Я сужу по себе. Если я сама стараюсь жить честно, то почему я должна думать, что другие хуже меня? Если бы я поступила на службу людям, я забыла бы о себе и жила бы только проблемами простого народа. В противном случае нечего и наверх карабкаться со своими идеями. Конечно, везде есть плохие люди, но к ним я не пойду. Потому у вас и прошу совета, что вы больше меня знаете. Есть же хорошие общественные организации. Вы только подскажите, где их найти? Как к ним попасть? Как к ним добраться?

— Боюсь, что в вашем вопросе ответ и содержится, — добил ее Боровский. — Если эти организации пекутся о правах и благах народа, то почему народ о них и слыхом не слыхивал? Спрашиваете у меня, как к ним добраться? Разве это не странно? Ведь бутылка «Клинского» или «Сникерс», или «Памперс» там какой — все эти «незаменимые» сообразили, как дойти до народа. Уж здесь народ точно знает, куда свои денежки нести, рассказали, сто раз объяснили, а вот кто должен народ защищать, не доложили. Тут, извините, сами, товарищи, соображайте, ищите днем с огнем. Все равно не найдете. Вот что такое все ваши общественные и правозащитные организации.

— Вы хотите сказать, что хороших людей там нет? — ахнула потрясенная Денисия.

— Да есть, — успокоил ее Боровский. — Хорошие люди везде есть: и выслушают, и успокоят, и помогут, если добраться до них успеете. Ведь все эти организации со злом борются по закону, а не по понятиям, следовательно, там одна бюрократия: на любой шаг вперед горы бумаг. Вы кричите: «Убивают!» — а вам в ответ: «Извольте подкрепить документиком, как убивают? Под какую подпадают статью?» Но даже если произойдет чудо, если вам повезет: прошибете бюрократическую стену и живы останетесь, то и здесь пользы — ноль. Не помогут вам общественные деятели в борьбе с Карлушей. Найдется добрая душа, захочет за вас заступиться, и ее за собой на дно утянете. Слишком опасна Система. Она кого угодно сметет. Вам нужно исчезнуть, на какое-то время затаиться, а потом, когда страсти улягутся, я переправлю вас за границу. Вот оттуда можно и повоевать.

— Куда отправите? — испугалась Денисия.

— В Англию.

— А если во Францию? По-французски я говорю свободно.

— Во Францию? — Боровский задумался. — Не очень мне это нравится… Впрочем… Хорошо, можно и туда. Бертран… Мой приятель, господин Машикули, думаю, поможет вам и делом, и мудрым советом.

— Бертран Машикули? Знакомое имя. Он приезжал в Россию?

— И не раз.

«Возможно, мы виделись с ним на посольском приеме», — подумала Денисия и спросила:

— Кто он?

— В прошлом видный политик. Сейчас отошел от дел, но все еще продолжает пользоваться весом. Только… — запнулся Боровский и продолжил с легким смешком:

— Хотя вам это даже на руку.

Денисия насторожилась:

— Что — это?

— Бертран старый прожженный волокита, но не пугайтесь. За рамки дозволенного, если сами не захотите, он не выйдет.

— Конечно, не захочу.

— И не надо. Вы молоды и симпатичны. Он будет рад и этому факту. Бертран в глубине души по-прежнему романтик-мальчишка. Вообще-то он, как любой политик, все больше заботится о себе и ленив на дела хорошие, но, когда речь заходит о милых крошках, здесь Бертран становится рыцарем и способен на подвиги. Да-да, вы правы, надо ехать в Париж. Думаю, Машикули будет противна одна только мысль, что столь хорошенькая девушка, как вы, может погибнуть от руки злодея. Безусловно, он вам поможет.

— Дай-то бог, — выразила пожелание Денисия.

— Бог даст, — заверил ее Боровский. — Касаемо Машикули я абсолютно уверен, а вот как вывезти вас из страны, пока не знаю. Вы сейчас где? Впрочем, нет, не говорите. Скажите только одно: вы в безопасности?

Денисия оглянулась вокруг: в парке ни души.

— Вроде да, — подрагивая от холода, сообщила она.

— Тогда подождите секунду. Я лекарство приму — сердце опять прихватило.

В трубке послышались шорох, журчание воды, тяжелые вздохи.

«Хоть бы старик не загнулся раньше, чем переправит меня во Францию», — с юношеским эгоизмом подумала Денисия.

В унисон ее мыслям Воровский пробормотал:

— Тут раньше времени коньки бы не откинуть, ну да постараемся. Вы без меня, деточка, пропадете. — И, не давая Денисии времени на расстройство, он продолжил уверенно и даже с напором:

— Документы — ерунда. Здесь проблем не будет. Визу вам тоже быстро откроют, когда придет пора, а вот где вам отсидеться — не знаю. Я, как вы понимаете, не свободен. За мной следят. Спрятать вас не сумею.

Друзья у вас есть?

Денисия всхлипнула:

— Есть, да Карлуша про всех уже знает.

— А вот и нет, — утешил ее Воровский. — Про вас он как раз ничего и не знает. Вы же убиты. Не знаю даже я. Вы такая скрытная особа. А Карлушу больше интересуют друзья моей покойной жены. Ведь она от него скрывается. Насколько я помню, общих друзей у вас с Зоенькой нет…

— Точно, — подтвердила Денисия и, сообразив, что Лариса осталась вне поля зрения Карлуши, оживилась и закричала:

— Значит, я могу отправиться…

Воровский ее прервал:

— Тише! Молчите! Не надо мне знать, куда вы собираетесь отправиться.

— Думаете, ваш телефон прослушивается?

— Я принял меры, но береженого бог бережет. Поэтому давайте поступим так: вы отправляйтесь, куда собирались, а я этим же утром займусь вашими делами. Через десять дней жду вашего звонка. Лучше ночью звоните, все равно не сплю.

— Хорошо, я обязательно вам позвоню, — пообещала Денисия.

— А я к тому времени буду знать точно, как вам помочь. Вы мне нравитесь. Похоже, вы честный и очень неплохой человек, — признался Боровский и, пожелав ей удачи, повесил трубку.

И в тот же миг Денисия вспомнила, что главного не спросила: предал ее Пыжик или не предал. По чьей указке Карлуша Степку убил?

Сначала она сильно расстроилась, психанула даже, но, подумав, решила, что это уже и не главное.

Главное — остаться в живых, а остальное успеется.

До самого утра Денисия пряталась по дворам, искала теплые закутки между гаражами, не решаясь заходить в подъезды, а когда рассвело, отправилась в метро. Спрятав лицо в высоко поднятый воротник, она смешалась с толпой, но и это ее не спасло. Как черт из коробочки, выскочила из электропоезда и прямо на нее хохлушка Зинаида, вся увешанная сумками. Выскочила и затрясла необъятной грудью, и радостно завопила на весь перрон:

— Ой, Денька! Живая! А по телику показывали, что ты убитая!

— Говорите тише, — взмолилась Денисия. — И запомните, Зоя я.

— Зоя?! — ахнула Зинаида. — А как на Деньку похожа!

Денисия сердито напомнила:

— Мы близнецы.

— Да-да, точно, — закивала головой Зинаида. — Я с перепугу забыла. А Степка-то наша где?

— Почему вы спрашиваете? — насторожилась Денисия.

— Ха! Ну, дивчина, ты даешь! Почему я спрашиваю! Потому, что пахать за нее мне не хочется. Она думает выходить на работу?

— Ну-у, не знаю…

От сомнений таких Зинаида рассвирепела и, подпирая сумками свои крутые бока, закричала:

— Ха! Не знает она, смешная! Так не мешает тебе узнать, что Азер грозился Степку уволить. Уж она мне клялась! Так клялась! Я и Азеру передала…

Денисия остолбенела:

— Как — клялась? Когда?

— Да вчера, когда энтот, Харик ее, заходил.

— Гарик к вам заходил?

— Ну да, разыскивал Степку. До чего дожила, то по Харику сохла, а то вдруг сбежала. Хлопец ко мне протоптал дорожку, кажный день заходил, спрашивал, не объявлялась ли Степка. И, главное, что интересно: только мы говорить про нее разогнались, а тут и сама она Харику своему на мобилу звонит. Просит, плачет, приди меня забери. Я, не будь дура, трубку вырвала и давай ругать ее, стерву. «Ты когда, — кричу, — на работу придешь?» А она мне: «Тетя Зина, не беспокойтесь. Скоро выйду, так хозяину и передай».

— А Гарик?

— А шо Харик? Он обрадовался и убег.

— Куда?

— Да к ней. Степка же адрес ему свой дала. Квартиру она, что ль, поменяла. Так я ничего и не поняла.

Ой, я ж на работу опаздываю, — заспешила вдруг Зинаида. — Степке привет передавай! — крикнула она и бодро шагнула в толпу.

Толпа ее приняла и понесла к эскалатору, а Денисия, обессиленная, рухнула на скамейку. Сестры, теперь уже все покойные, проиграли ей спор. Не на тех они делали ставки — не на тех и не на то.

Но в гибели Степаниды Денисия винила только себя, а вовсе не Гарика. Что Гарик? Он мужчина, эгоист, слабак. Такие в первую очередь любят себя.

Женщина для таких не человек, а игрушка, развлечение. Разве мог этот Гарик защитить невесту? Он себя не умеет защитить.

А вот Денисия уберечь сестру могла. Если бы она не пошла на свидание к Александру, если бы дома осталась, Степанида не позвонила бы своему жениху, и Карлуша не узнал бы, где она прячется…

Опять Александр! И здесь Александр! Слишком много бед наделала она из-за этой любви. В душу начал заползать незаметный еще пока холодок.

"Никогда себе не прощу, — шептала она побелевшими губами. — Никогда! — И тут же на себя разозлилась:

— Так нельзя. Не об этом должна я думать.

Потом. Казнь — потом. Упреки — потом. Все потом.

А сейчас — к Ларисе".

 

Глава 2

В благополучной семье Ларисы разразился страшный скандал. Гнусный, невообразимый, с воплями, оскорблениями и прочим, прочим, прочим…

Чем донял Рашидик Ларису, невозможно было понять, но, судя по его разодранному лицу, она бесстрашно сражалась, лютовала и достала-таки благоверного. Разошелся и он, да как! Даже позволил себе почесать об жену кулаки, после чего Лариса успокоилась, плюнула в его «поганую рожу», схватила на руки орущего благим матом Зюзика и укатила.., к свекрови. К Асии Махмутьевне. За город. За справедливостью и любовью.

«Может, оно и к лучшему», — смекнула Денисия и, недолго думая, прыгнула в электричку.

Лариса, ее увидев, ахнула и, зажимая ладошкой рот, вскрикнула:

— Зойка!

Хотелось сказать: «С чего ты взяла? Я Денисия».

Но пришлось молчать. Денисия лишь кивнула — на глаза навернулись слезы, спазм перехватил дыхание…

В общем, слов не нашлось.

Лариса всплеснула руками:

— Ой, бедная ты моя! Я сама вся обрыдалась!

Пойдем в мою комнату!

Там сумбурно и долго говорили сразу про все: про скандал в доме Лариски, про незаконченный ремонт, про убийства сестер, про то, что Зойка главная подозреваемая, про то, что ищут ее, и про то, что это абсурд! Абсурд-абсурд-абсурд!

— Что же делать теперь? — горестно складывая тонкие руки на плоской груди, приговаривала Лариса. — Что же делать?

— Ты не волнуйся, я к вам ненадолго, — виновато мямлила Денисия.

— Ну да, ну да, я сама здесь в гостях…

Когда жар беседы угас и обе почувствовали усталость, Денисия поднялась:

— Ну, Ларчик, не хочу навеки прощаться, но, Кто его знает, может, и не увидимся больше.

Друзья познаются в беде: Лариса замахала руками, затопала ногами, загорлопанила:

— Ты что? Сумасшедшая! Куда ты пойдешь?

— Уж найду куда.

— Даже и не помышляй! Нет, ну как тут не материться? Не ерепенься, все равно не пущу! Марию Добрынину ты подвела! Меня подвела! Перевод со старофранцузского мне не доделала! Так что, дорогуша, оставайся и принимайся за перевод. Я Добрыниной обещала, а ты мне обещала. Нет у меня таких денег, чтобы теперь дорогим специалистам платить. Знаешь, сколько за старофранцузский сдерут? Ого-го! Мало мне не покажется!

Денисия опешила:

— Как ты узнала, что я не Зоя?

— Нет, ну как тут не материться? Ты за дуру держишь меня, — рассердилась Лариса. — Как я ее узнала? Глупый вопрос. По речам твоим умным. Разве Зойка может так говорить? Конечно, я поверила сразу, а потом уж только о том и размышляла, как все на самом деле там получилось. Нет, ты не подумай, — запереживала Лариска, — я не выспрашиваю. Если захочешь, расскажешь сама, но уходить и не помышляй.

— Я за вашу семью боюсь, — призналась Денисия. — Если Карлуша прознает…

— Не прознает. Он, как я поняла, ищет Зойку, а с Зойкой мы на ножах. Это скажет любой. Так что не переживай. Здесь тебя не будут искать. Зато теперь ты переведешь наконец мне рукопись. Я увидела по телику труп твой и сразу подумала: «Ну как тут не материться? Все, Добрынина грохнет меня! Плакал наш перевод! Деньки больше нет! Где искать буду специалиста по старофранцузскому?»

— Переведу, теперь времени много, — согласилась Денисия.

— Не очень и много, — затараторила Лариса. — Добрынина скоро в загранку уезжает, и на нашу беду — с рукописью.

— Успею. За три дня переведу.

Лариса обрадовалась:

— Денька, ты гений! А как дальше жить, будем думать. Свекруху мою подключим. Знаешь, какая умная моя Асия? Ого-го! А должность у нее знаешь какая? Ого-го-го! А связи у нее какие, знаешь? Ого-гого-го! Подожди, вечером она явится с работы, сразу все на место поставит. Ого-го-го-го-го! — загоготала Лариса.

Денисия осталась в татарской семье.

У свекрови, Асии Махмутьевны, хозяйство большое — участок земли бескрайний, добротный кирпичный дом, огромная татарская семья.

Шум, гам, бесчисленная детвора и суматоха. Общаются по-разному: и по-татарски, и по-русски, и на жуткой, абсолютно непонятной смеси турецкого и бог знает какого, но сами прекрасно друг друга понимают и так же прекрасно ладят. Все заняты делом, все в движении: кто-то приходит, кто-то уходит. Во двор и из двора то и дело въезжают-отъезжают машины. В доме кипит работа: все трется, метется, чистится. В огромной кухне постоянно шипит и коптит, чадит аппетитными ароматами — поесть в семье любят.

И над всем этим женским хозяйством чрезвычайно занятой свекровью поставлен начальник: невестка Альфия, жена старшего сына. Красивая молодая татарка, крепкая, крутобедрая, сильная и духом и телом — спуску никому не дает. С утра до ночи слышен в доме ее властный и звонкий голос — командует, но все по делу. Денисия, подчиняясь и помогая, любит за ней наблюдать.

Лариса по случаю ссоры с Рашидом отпуск взяла и потому всегда рядом. Тоже чистит, метет, трет, поджидая обидчика-мужа.

Асия Махмутьевна постановила: раз виноват, пускай сам идет на поклон, тогда и подумаем, на каких условиях будем мириться.

Натирая огромный медный таз, Лариска бухтит:

— Еще попросит меня, еще поползает на коленях, будет, гад, знать, как руку поднимать на жену.

Трахает всех подряд, и я еще виновата.

Денисия испуганно ей шипит:

— Тише ты, дети вокруг.

Толпа татарчат любит крутиться на кухне: то печенье шоколадное стянут, то умыкнут пирожки с курагой. Заметив непорядок, Альфия кричит:

— Ишь саранча! Кыш отсюда! А вот я вам!

Детвора — врассыпную. Альфия строго смотрит им вслед и неожиданно смягчается.

— Киль манда, — подзывает она предводителя, белобрысого румяного мальчонку. — Вот вам печенье, всем раздай. Жуйте и телевизор смотрите, а здесь вам нечего делать. Здесь взрослые свои, не для ваших ушей, ведут разговоры.

Татарчонок доволен, хватает печенье, благодарит.

— Рях мяд, рях мяд, — радостно блещет он небесно-голубыми глазами.

В семье Асии и рыжие, и русые, и белокурые — всяких хватает. Мало только брюнетов. Но красивые все. Красавец и Ларкин Рашид. Дети же — особое достояние. Никогда раньше Денисия не видела так много ослепительно красивых детей. Все, как на подбор, ангелочки.

— Ах, что за чудо ваши детки, — умилилась она.

Альфия расплылась в счастливой улыбке:

— Нравятся?

— Передать не могу как, — заверила Денисия, усердно счищая верхний запачканный слой с разделочной доски. — Очень! Очень нравятся! Чудные детки!

— Раз так, тогда дам им печенья еще, — великодушно решает Альфия.

* * *

Жизнь текла спокойно и размеренно. Но однажды Лариса застала Денисию, лежащую на кровати, в слезах.

— Ну, Денька, ну хватит, ну что такого?

— Ага! — проревела Денисия.

Тогда Лариса упала на свою кровать и тоже давай поливать соленой рекой подушку. Денисия мигом опомнилась, забыла про горе свое и начала уговаривать подругу:

— Ларчик, прости, я не хотела тебя обижать, просто нервы сдают. Столько я пережила всего, вот и стала психованная.

— А у меня, думаешь, не сдают нервы, — провыла Лариса. — Я жить не хочу, руки наложить на себя хотела. Если бы не Зюзик, то давно и наложила бы-ы-ы-ы…

— Бог с тобой, — испугалась Денисия. — Ладно я, у меня беды горы, а ты-то с чего?

— Рашид меня броси-ил, вот с чего! А я жить без него не могу! — выпалила Лариса и уселась на кровати. — Он другую нашел!

— Какую другую?

— Галку, по даче соседку. А я-то думаю, что это он не хочет делать ремонт, на дачу, кобелюка, зачастил. «Свежий воздух» да «свежий воздух».

— Он же ездил-то не один, брал с собой Зюзика, — напомнила Денисия. — Ты сама выгоняла его.

Лариса вытерла слезы и с укором посмотрела на подругу:

— Нельзя же быть наивной такой. Зюзика он брал для прикрытия. Зюзик, кстати, Рашида и сдал.

— Как?

— А вот так. Дети хитрые и подмечают все. А вот я дура. Могла бы догадаться давно, что в доме неладно. Как-то на дачу с Рашидом приезжаю, полезла под тумбочку пыль вытирать, а там противозачаточные таблетки. Галка-сучка или нарочно подкинула, или случайно выронила.

Денисия удивилась:

— Как же это нарочно? Зачем ей это?

— А затем, чтобы меня с Рашидом поссорить.

Есть такие подлые бабы: чужого мужика затащат в свою постель, но и этого им мало.

— Почему?

— Хотят совсем развалить семью. Муж гуляет себе, а жена «тю-ю, а я и не бачу». Вот и неймется им, из кожи вон лезут, лишь бы жене глаза приоткрыть.

Но ты-то меня знаешь, — победоносно сообщила Лариса, — мне не так просто открыть глаза. Я людям верю. Таблетки нашла и спрашиваю: «Это откуда?» А он мне: «Не знаю, я их от головы принимал». Потом еще долго шутили. Я возьми и спроси: «Ты принял лекарство?» А он мне: «Две противозачаточные таблетки».

Я ему: «Зачем?» А Рашидик в ответ: «Они меня умиротворяют». Короче, любила и верила.

— Так почему перестала? — изумилась Денисия.

Лариса горестно закатила глаза:

— Это все Зюзик. С дачи приезжает и спрашивает: «Мама, а что такое блиндашь?» Ну, я, как дура, ему объясняю: «Блиндаж, сынок, это такое прочное укрытие, защищающее бойцов от огня противника…»

Видела бы ты, как удивился ребенок. "Да-а? — говорит. — А почему папа вчера на даче всю ночь нашу соседку, тетю Галю, вот так спрашивал: «Ты мне, блин, дашь или не дашь?» «Я, — говорит мой Зюзик, — все слова знаю, а вот „блиндашь“ не знаю».

Денисия ахнула и схватилась за голову, а Лариса злобно нокаутировала подушку и сквозь зубы процедила:

— Эта уродина еще и не давала ему. Какой позор!

Унижение какое!

— Ты ведь тоже отказывала ему, — припомнила Денисия. — «Тамочувствие плохое, тамочувствие плохое», — передразнила она подругу.

— Так ему и надо! — мстительно заявила Лариса. — Еще мало отказывала!

— Не удивляйся тогда, что муж согрешил.

От возмущения Лариса даже подпрыгнула на кровати:

— Нет, ну как тут не заматериться? Не будь дурой. Думаешь, это спасет? Свинья везде грязь отыщет. И в своей поваляется, и в чужой двор забредет.

Эх, перевелись порядочные мужики! Перевелись!

— В связи с этим уже возникает вопрос: были ли? — усомнилась Денисия. — Но гулять — это одно, а затеяться с разводом по-серьезному — совсем другое. С чего ты взяла, что Рашид тебя бросил?

— Сама видишь, не приезжае-ет, — складывая в плаксивую гримасу свою хорошенькую мордашку, протянула Лариса. — Уж вторую неделю я тут живу, а от него ни слуху ни духу.

— А что говорит Асия?

— Асия твердит: жди. Вот я, дура, и жду, а он там Галю на даче допрашивает: дашь — не дашь. Чертов блиндаж!

Лариса снова зарылась в подушку и собралась такого дать реву, чтобы донеслось до Москвы, чтобы и Рашидик услышал.

— Я тоже сейчас заплачу, — упредила подругу Денисия. — Из-за мужика и слезинки не проронила бы, у меня хуже горе: погибли сестры. Вот заплачу сейчас!

Шантаж помог.

— Не надо, — Лариса вскочила с кровати. — Слезами сестер не вернешь.

— Рашидика тоже, — промямлила Денисия и, притянув подругу к себе, чмокнула ее в щеку. — Ларка, я так благодарна тебе. Здесь я согрелась, оттаяла.

Если бы не ты, не твоя семья, я бы погибла, не пережила бы смерти сестер. Уже не говорю о том, что и меня достал бы Карлуша. Вы не просто спрятали меня от него, не просто меня спасли.

Лариса, открыв рот, завороженно слушала.

— А что? — спросила она.

— Вы вернули мне веру в людей. Была я в абсолютном отчаянии, а тут, в вашей семье, все такие хорошие, добрые, честные, заботливые, небезразличные, меня отогрели. Даже не хочется расставаться с вами со всеми, а завтра нужно звонить Воровскому.

— Зачем? — насторожилась Лариса.

Денисия пояснила:

— Десять дней прошло. Он сам назначил этот срок.

Пора. Он обещал переправить меня за границу.

Лариса выругалась:

— Черт! Ну как тут не материться? И Добрынина, как назло, улетела сегодня.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Денисия.

— Да утром же перевод ей твой отдала. Ты за не сколько дней перевести обещала, а успела день в день, едва ли не за пару часов до ее отлета.

Заметив в глазах подруги вину, Лариса поспешила ее успокоить:

— Да нет, я без упреков. Понимаю, как скверно на душе у тебя. Страшно даже представить: все сестры погибли, и Карлуша дамокловым мечом висит над тобой. Какие уж там переводы. Да и все обошлось.

Добрынина очень довольная улетела.

— А куда она улетела? — безразлично поинтересовалась Денисия.

— Во Францию.

— Во Францию?

— Да. Она ж редко бывает в России, — затараторила Лариса с каким-то неестественным оживлением, словно пытаясь заболтать нечто важное. — Мотается Добрынина в основном по заграницам. Там она нарасхват. Еще бы, русская правозащитница. И всегда чемодан подарков везет нужным людишкам. Ха-ха!

Там тоже взятки любят. Вот и сейчас кому-то рукопись поволокла Добрынина и уже с твоим переводом.

Вроде там у нее есть знакомый очень влиятельный, из русских, и этими вещами крепко увлекается…

Лариса вовсю щебетала и все с какими-то непонятными, странными даже ужимками: подхихикивала, подчирикивала и старательно прятала, уводила глаза от удивленного и пытливого взора подруги.

«Что она зубы-то мне заговаривает? При чем тут Добрынина?» — удивилась Денисия и, учуяв неладное, перебила хитрюгу:

— А почему ты Добрынину вспомнила?

Лариса побледнела, махнула рукой и обреченно сообщила:

— Денька, ты только не пугайся, но Асия из Москвы нехорошую весть привезла.

— Какую?

— Умер Боровский. Разрыв сердца.

Денисия похолодела.

— И Добрынина улетела, — испуганно промямлила Лариса, — а она нам теперь нужна позарез. Это единственная наша надежда. Слушай, может, я к Валеву на прием запишусь? Эльдар, говорят, тоже классный мужик.

— Что Валев? — прошептала Денисия. — Он друг Воровского. Если бы Валев мог мне помочь, Воровский к нему и направил бы, а он о Валеве не заикнулся.

 

Глава 3

И снова открытие (сто раз уж совершала его): надейся, дорогуша, лишь на себя. Только сейчас, узнав о смерти Воровского, Денисия поняла, как сильно она на него положилась, какую опасную надежду взрастила в душе. И вот новый удар: умер Воровский.

Что теперь?

Беспросветная тьма отчаяния!

А Лариса полна оптимизма:

— Не волнуйся, Денька, и не переживай. Не все потеряно. Во Францию, если нужно, и мы тебя переправим. Там разыщешь своего Машикули, да и к Добрыниной записочку тебе черкну. Она тоже поможет.

Рассосется твоя беда. Будем живы, не помрем.

— Что рассосется? Как переправите? — горюет Денисия.

А Лариса полна оптимизма:

— Ерунда! В нашей малине, в нашей бандитской стране переправить человечка за границу — это слов но два пальца… Как бы это по культурней сказать, чтобы не заматериться? Короче, за бабки и всю Францию к нам переправить можно, была бы нужда, а уж тебя туда — без базара. А моя Асия! Ах, моя Асия!

Ого-го, моя Асия! Она все устроит!

А Асия Махмутьевна, на беду, заболела, почти слегла, даже хуже — цистит прихватил. Инвалид полный. Какая там помощь. Беспомощная сама — от горшка не отходит и плачет от боли.

— Вот дожила, — стонет она. — Мука какая! На старости лет молодость вспомнила. Уж сто лет он меня не мучил. А теперь все как при муже: хочу, страсть как хочу и.., не могу. Тогда только не было этой страшенной боли, ну, да другая была. Охо-хо-хо, что же это такое? Хоть криком кричи. Какой злодейский цистит разыгрался, и никакие лекарства не помогают.

Бесполезна вся медицина. Альфия! Детей убери!

Опять, бесенята, подглядывают!

У матери семейства горе, а у Зюзика радость. Выгнали всех, а его, как самого несмышленого, самого младшего, оставили бабушку развлекать. Уж он анекдотов ей понарассказывал, уж сквозь слезы смеялась она. Зюзик пуще ликует: вот так чудо, бабуля не сходит с горшка! Новый приступ — Асии беда, а мальцу восторг. Прилип к бабуле, крутится, подглядывает, хохочет:

— Бабуля, опять уписалась, как маленькая! Ну, не могу! Полный выюбон!

— Вырубон, — поправляет Лариса.

— Какой «вырубон»? — сердится Асия. — Может, «отруб»? Или «отпад»? Да, лучше «отпад». Так приличней. Зюзик не выговаривает букву «эр». Ох, не могу!

Опять! Опять! — снова заходится она в крике.

— Мама, вам ванночку надо. Воды погорячей, сколько стерпите, и голой попой там посидеть, а вы не хотите, — журит свекруху Лариса.

Заслышав про голую попу, Зюзик вдохновляется, радостно подпрыгивает и кричит:

— Бабуля! Давай! Давай в ванночку! Я хочу посмотреть!

— Правильно, вам обязательно надо горячую ванночку, — поддерживает подругу Денисия. — Или я никогда от вас не уеду, скоро корнями здесь прорасту. Пожалуйста, соглашайтесь на ванночку.

Мудрая Асия давно сломала себе голову, придумывая, как сиротинке помочь. Ей жалко Денисию, но хоть убейте, хоть камнями побейте, не" знает она, как переправить бедняжку за границу, где паспорт взять.

Да еще нужно так все дела обделать, чтобы обмануть всесильного Карлушу и на свою семью не накликать беды. Вот в чем ее основная болезнь, вот от чего Асия страдает, какой там цистит! Цистит — это тьфу, ерунда. Паники бы не посеять в семье. Как увидит сиротка беспомощность Асии, совсем падет духом.

— Мама, соглашайтесь на ванночку, — гундосит Лариса.

Асия озорно машет руками и кричит:

— Нет! Не буду! Не хочу вашей ванночки! Старую задницу мою хотите сварить? Ни за что! Никогда! Нет-нет-нет!

— Да-да-да! Хотим свалить твою сталую задницу! — ликует и подпрыгивает Зюзик.

— Нет! Нет! Никогда! — вопит Асия, а сама думает: «Как? Как девчонке помочь? Не век же ей куковать в моем доме? Уж затосковала она».

Ларисе в конце концов все надоело. Она рассердилась, отшлепала Зюзика, выставила его за дверь и рявкнула:

— Мама! Никаких «нет»! Альфия уже воду греет.

— Ах, что же мне за беда? — снова запричитала Асия. — Все там горит и чего-то хочет, но не получается ничего. Все как в молодости. Ах, доля женская, как ты, черт возьми, нелегка!

Прибежала Альфия, сообщила, просунув голову в дверь:

— Мама, идите в спальню. Я там в тазик горячей кипяченой воды налила.

— Зачем там? Разве здесь я была б, когда могла бы ходить? Неси тазик сюда.

Тазик принесли.

Асия, с трудом поднимая из кресла грузное тело, важно несет его к тазику. Не стесняясь, задирает атласный халат и с бодрой песней «Цистит нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь» погружает свой белый зад в эмалированный розовый тазик. Вода выходит из берегов.

— Сварили! Сварили! — тут же кричит она, но на лице блаженство. — Изверги. Издеваетесь. Хоть дайте выпить. Жахну водочки, и мигом все пройдет.

— Мама, вам нельзя! — надсаживается Лариса.

— Альфия! — властно зовет Асия. — Водки мне!

Выпить хочу за свое здоровье!

Альфия послушно несет, безропотно наливает свекрухе полный стакашек, с поклоном протягивает.

— Ну, будем, — по-русски сообщает Асия, поднимая стакан и думая: «Ах, как душа болит за сиротку, как беспомощность тяжела. Выпью, может, чуть-чуть полегчает и мысль путевая стукнет в голову».

Она подносит стакан ко рту и вздрагивает.

— Мама, куда? Вам пить нельзя! У вас же цистит! — в отчаянии кричит Лариса.

— Тьфу! Напугала меня!

И Денисия подключилась:

— Вам нельзя, еще хуже будет, не надо, не надо, у вас же цистит.

— Да, цистит! — вторит ей Лариса.

А тут ворвался и Зюзик и тоже кричит:

— Цистит! Нельзя! Не пей! Бабуля!

Шум, гам, суета. Лариса снова шлепает Зюзика, выставляет его за дверь.

Асия Махмутьевна полна раздумий. Грустно смотрит на всех своими добрыми, чуть раскосыми глазами и решает: «А, была не была. Завтра поеду в министерство и Ваню о помощи попрошу. Никогда его не просила, а теперь попрошу. Неужели не спасет сироту-девчушку?»

— Да простит меня цистит! — скорбно гундосит она и лихо, залпом, замахивает в рот стакан. Переводит дыхание и шипит:

— За-ку-си-ить.

Альфия, доселе безмолвно стоявшая в ожидании, с поклоном протягивает закуску и виновато поясняет Денисии:

— У нас вообще-то в семье не пьют. Одна мама изредка балуется.

Асия обижается:

— Не балуюсь я! Я пью! Как сапожник!

— Как руководитель высшего звена, — подсказывает Лариса. — Как принято у нас, у русских. Мама, — обращается она к свекрови, — давай выпью, что ли, и я. С горя. — — С какого горя? — недоумевает Асия.

Лариса кисло поясняет:

— Рашид нас с Зюзиком бросил.

Асия смотрит на невестку с сочувствием и разрешает:

— Пей.

— Еще принести? — без всякого одобрения интересуется у свекрови Альфия.

Асия кивает:

— И мне. — Подумав, она добавляет:

— И Денисии.

— Нет, я не буду! Не буду! — испуганно протестует та.

Асия на протесты не взирает.

— Неси, — приказывает невестке она, а когда расстроенная Альфия выходит из комнаты, подмигивает Денисии и спрашивает:

— Чего боишься, дурочка? Я выпью за тебя.

На этот раз Альфия не стала прислуживать: поднос поставила и ушла. Лариса чокнулась с Асией, выпила и завыла:

— Ой, бедная я-а-а!

Асия с сочувствием на нее посмотрела, сказала:

«Ничего» — и заглотнула подряд две порции, крякнула и лишь после этого громогласно испросила прощения у своего цистита.

"Нет, — вдруг решила она, — в министерство я не поеду. Ваня честный мужик, но кто его знает.

Страшно. Время у нас непростое. Сунься только за паспортом, а там агенты Карлуши, ждут нас не дождутся".

— Альфия! Горячей воды добавь! — зло гаркнула она. — Кто так лечит цистит? Бедная моя задница примерзла к вашему тазу!

— Мама, я принесу! — вскочила с кровати Лариса.

Следом за ней подпрыгнул и упал на пол семейный альбом: Лариса все дни напролет лила горькие слезы над свадебными фотографиями, над своим заблудшим Рашидиком. Старые карточки рассыпались по ковру, и везде он, Рашидик, — где в панамке, где на карусельном коне, где с саблей, а где с сачком, открыв рот от усердия, ловит бабочек.

— Что там еще? — Оглянувшись, Асия рассердилась:

— Прыгаешь, как коза. Погляди, уронила альбом, фотографии все раскидала. А ну покажи, над чем это там ты льешь слезы!

Лариса бросилась собирать фотографии мужа.

С чайником в комнату вошла Альфия и чинно проследовала к свекрови. Та подняла свой зад, прислушиваясь к звуку крутой кипяченой струи, льющейся по стенкам тазика, и вдруг как закричит:

— А-а-а!

Альфия шарахнулась с чайником и замерла, привалилась к стене, стоит белей савана, с ужасом шепчет:

— Обварила-а-а…

— Обварила?! Обварила?! — паникуя, подскочила к свекрови Лариса.

Денисия от страха просто глаза зажмурила — не смогла смотреть.

— Какой там обварила! — обругала их всех Асия. — Как же, дура я зад свой под ваш кипяток подставлять.

Все удивились:

— Не обварилась? Что же кричала?

Асия, довольная, рассмеялась:

— Осенило меня. А ну-ка, Ларка, дай Гюлькину фотографию, вон там она, за стол завалилась, но даже отсюда я вижу огромные Гюлькины глазищи.

Лариса метнулась к столу, Асия же плюхнулась обратно в тазик и замурлыкала от блаженства.

— И цистит как рукой сняло, — призналась она, разглаживая на полном белом колене слегка помятую фотографию внучки своей Гюльджагеры. — Альфия, не стой у стены как приклеенная, иди глянь. На кого Гюлька наша похожа?

— На себя, — робко приблизившись, сказала Альфия. — И на мать немного. А на отца совсем не похожа.

— Иди ты, — ругнулась Асия. — Ларка, а ты что скажешь?

Лариса внимательно на фотографию племянницы посмотрела и, с укором качая кудлатой своей головой, провыла:

— Гюлька на Рашидика моего похожа! Как я раньше этого не замечала-а-а?

Асия рассердилась и вырвала фотографию из ее руки:

— Тьфу на вас! Совсем вы дурные! Ни на себя, ни на Рашида, ни на мать, ни на отца не похожа здесь Гюльджагера.

— А на кого? — спросили хором невестки.

Асия, хитро улыбаясь, кивнула на Денисию и прошептала:

— На нее.

— Гюльджагера? — не поверила Альфия. — На Деню?

— Наша Гюлька? — удивилась и Лариса. — На Деньку?

И хором обе возразили:

— Совсем не похожа. Абсолютно разные.

— В жизни — нет, не похожи, а на фото — да. Одно лицо. Посмотрите, — Асия победоносно протянула невесткам фотографию своей старшей внучки. — Одно лицо. Сам Аллах нам помог! Посмотрите!

Все, внимательно изучив фотографию и сверив ее с растерянной Денисией, пришли к заключению:

Да, на снимке Гюльджагера и в самом деле удивительно похожа на Денисию, хотя в жизни ни капельки. У Гюльки глаза только раскосые, а у Деньки — нет, а в остальном очень и очень.

Как только сей факт был установлен, произошло чудесное исцеление. Мать семейства, забыв про цистит, ванночки и горшки, приступила к делу. Она призвала к себе старшую внучку и приказала:

— Загранпаспорт свой покажи.

Гюльджагера послушно показала бабушке паспорт, за что тут же была расцелована.

— Ай, надо же! — возликовала Асия. — Еще больше здесь похожа она!

Пока внучка хлопала своими необычной красы глазищами, ничего не понимая, Асия Махмутьевна быстро здравые мысли в планы сложила и приказала:

— Вот что, Гюля, завтра поедешь в Москву насчет визы во Францию хлопотать.

Этим же вечером, как по мановению волшебной палочки, явился Рашидик. Он, смущенный, бочком просочился в комнату Ларисы и сразу напоролся на интересный вопрос, вместо приветствия заданный Зюзиком прямо в лоб:

— Папа, а что такое харя?

— Это чужое лицо, — напуганный такой холодной встречей, пролепетал Рашид.

Зюзик с непониманием уставился на Ларису, старательно прячущую горячую радость за ледяным презрением.

— Мама, разве папино лицо нам чужое? — спросил он, и Рашид сразу понял, что все это время его пригожее лицо для Ларисы было не чем другим, как харей.

Понял, струхнул и попятился, выскользнул из комнаты, сбежал к Асии за помощью. А Лариса, отпустив подзатыльник Зюзику, сказала:

— Балда, все испортил.

Потом был большой семейный совет, где вспомнили все достоинства Ларисы и Рашида. Затем прошлись и по их недостаткам. В итоге постановили: Ларке «от супружеского долга не отлынивать и на плохое „тамочувствие“ не ссылаться», а Рашиду «быть заботливым отцом и нежным мужем».

Про верность сказать забыли, но никто, кроме Денисии, этого и не заметил. Все были рады миру и, дружно пируя за татарским столом, поднимали за супругов кавказские тосты. Подвыпившая Лариса пряталась под крылом у Рашидика, счастливо жмурясь. Однако, заметив грусть в глазах подруги, она порхнула на другой край стола и, игриво толкнув Денисию в бок, сказала:

— Вот отгадай загадку, Зюзик мне только что загадал: зимой и летом одним цветом.

— Ну не знаю, — растерялась Денисия, в связи с Зюзиком ожидая подвоха. — Елочка вообще-то.

— Именно, что вообще-то. Это у всех — елочка, а у Зюзика моего зимой и летом одним цветом алкаши и педерасты.

— Педерасты? — изумилась Денисия. — А они почему?

— Потому, что всегда «голубые». Алкаши, соответственно, — синие. Почему грустишь? — спросила Лариса, шутливо щелкая подругу по носу. — Завтра Рашид поедет Гюльке путевку в Париж покупать.

Я же тебе говорила: Асия у нас ого-го! Она все устроит. Вот и устроила. Не грусти. Скоро и на твоей улице будет праздник.

Денисия натужно улыбнулась и отвернулась, пряча лицо.

— А я и не грущу, — сказала она, украдкой капнув слезой. — Конечно, будет.

Лариса упорхнула, но подошел Рашид, шепнул Денисии на ухо:

— Ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно.

— Я тоже. Наконец я нашел к жене подход, — похвастал он. — Ты свидетель, я много лет старался: и так к ней, и эдак, а мой Ларчик, как в басне, очень просто открывался.

— Ларчик просто открывался? — удивилась Денисия. — Как?

Рашид усмехнулся:

— Оказывается, надо было пойти налево. И вот результат: помирились, и Ларчик мой счастлив.

Этой же ночью за стенкой, рыдая, ругалась счастливая Лариска: , — Как ты могла? Мама, как ты могла? Хоть бы тайком мне шепнула! Я вся исстрадалась!

Асия Махмутьевна отбивалась:

— Нельзя было, деточка, ты бы сразу с места снялась и к Рашидику улетела. Твое горе — смех.

— Ага, смех!

— Смех в сравнении с тем, что пережила эта бедная девочка. Ничего страшного с тобой не случилось.

С нами пожила, Зюзиком меня порадовала, а без тебя ей все здесь чужие.

Ничего Денисия не поняла и подумала, засыпая:

«Зачем ругаются? Почему?»

Уже потом, значительно позже, когда провожали ее в Париж всей семьей, она поняла благородную хитрость мудрой и доброй Асии. В Москве горевал Рашидик, в доме матери его страдала Лариса, но Асия детей мирить не спешила. Не хотела она добавлять страданий несчастной Денисии, всеми силами пыталась избавить ее от одиночества. И старалась не зря.

Денисия действительно успокоилась и оттаяла. И потянулась к старой татарке — та была ей как мать. Заботилась, переживала, шептала на ухо последние напутствия:

— За деньги свои не беспокойся. У меня они будут сохранней. На первое время есть у тебя, а потом, если понадобятся, вышлем. И смотри не исчезай. Чаще звони, советуйся.

Объявили посадку. Асия на всем скаку остановилась и растерянно уставилась на свою подопечную:

— Ну, с богом, девочка. Я буду молиться за тебя.

Сохранит нас Аллах.

— Дайте я вас поцелую, милая вы моя, — скрывая слезы, прошептала Денисия.

Асия Махмутьевна протянула щеку и тихонечко завыла.

 

Глава 4

В салон самолета Денисия вошла, почти ничего не соображая. Проводы доконали ее: слишком много эмоций, хоть и совсем неплохих. В душе смятение, ураган чувств: и благодарность, и облегчение, и страх неизвестности, и много чего еще. Как-никак, а не каждый день она под чужим именем в Париж летает. На таможне перетряслась, взгляд стюардессы показался подозрительным, все пугало ее, страшило…

В общем, полный мандраж!

Продвигаясь по проходу, полными слез глазами Денисия отыскала свое место и уселась. Не замечая вокруг ничего, погрузилась в собственные мысли, принялась перебирать в памяти, все ли сделала, не забыла ли чего.

Так увлеклась, даже не заметила, что к ней проявляет интерес молодой симпатичный мужчина — Аронов Матвей, телезвезда собственной персоной. Летит с ней одним самолетом и тоже в Париж. Такое вот совпадение. — , Он узнал ее сразу, несмотря на дурацкий парик, на очки в старомодной оправе, на смешную, но стильную шляпу — Лариска свою подарила, настояла в последний момент и, как ни сопротивлялась подруга, на голову ей натянула, шепнув:

— Для конспирации.

В этой шляпе Денисия и заснула. Шляпа сбилась на левое ухо, полями прикрыла глаза, удачно заслоняя и от света, и от внешнего мира.

«Так страус прячется глупой своей головой в песок, как эта дурочка в шляпу», — с усмешкой подумал Аронов.

Он долго за ней наблюдал, размышляя: «Но куда ее понесло? И зачем? И вообще, что все это значит?»

В конце концов Аронов решил, что нет нужды себя обнаруживать и, обратившись к стюардессе, пересел в соседний салон, подальше от глаз Денисии. Вымотанная прощанием, она спокойно спала до самого Парижа, а когда самолет приземлился, впервые ступила на землю Франции, так и не узнав, с кем туда прилетела.

При этом Аронову даже прятаться не пришлось, в таком раздрае находилась Денисия. Она по-прежнему ничего вокруг себя не замечала. Не заметила и Аронова. Пронеслась мимо него, унося на себе жуткое нагромождение несуразных вещей, от допотопных очков до стильной шляпы. Аронов с усмешкой посмотрел ей вслед и загадочно прошептал:

— Ну-ну…

А Денисия, ни секунды не тратя даром, сразу бросилась делать дела, ради которых покинула Россию. Как и было решено на татарском семейном совете, она не стала пользоваться туристической путевкой, купленной Рашидом в Москве, а отыскала отель, который очень хвалил Эльмир, младший сын Асии Махмутьевны и отец Гюльджагеры, под чьим именем и прилетела Денисия. Гостиница действительно была неплохая, подходила и ценой, и местом расположения. Устраиваясь, Денисия наивно обратилась с вопросом к молодому портье:

— Вы не подскажете, как я могу отыскать очень известного господина, Бертрана Машикули?

— А кто это? — удивился портье.

— Это политический деятель, — просветила его Денисия.

— Я политикой не интересуюсь и такого не знаю, но одно вам скажу точно: в справочнике вы вряд ли его отыщете.

— А как же его искать? — растерялась Денисия.

Портье пожал плечами:

— Не знаю. Обратитесь к администратору, может, он вам подскажет.

Администратор был старше портье и мгновенно припомнил Бертрана Машикули, даже перечислил посты, которые тот занимал, но выразил большие сомнения, что обычному человеку удастся отыскать такую важную птицу.

— Но я обязательно должна с ним сегодня встретиться! — в отчаянии воскликнула Денисия.

Администратор изумленно спросил:

— А Машикули об этом знает?

— Боюсь, что нет, — сникла она и поплелась в свой номер.

Оставалось одно: звонить Добрыниной, но и здесь Денисию поджидало разочарование. Номер, который дала ей Лариса, был долго занят, а когда наконец удалось дозвониться, трубку сняла не сама Добрынина, а ее референт.

— Мария Владимировна сейчас занята, — сообщила она и безразлично поинтересовалась:

— Хотите ей что-нибудь передать?

— Нет, не хочу, — ответила Денисия и позвонила через час.

Но снова попала на референта, и разговор состоялся тот же.

— А когда освободится Мария Владимировна? — скрывая раздражение, спросила Денисия и услышала в ответ:

— Мария Владимировна очень занята, каждый день ее расписан буквально по минутам, поэтому если у вас с ней личной договоренности нет, то вряд ли она в ближайшие дни сможет вас принять.

— Но она же правозащитник! — поразилась Денисия. — Как же она защищает права народа, если народ не может к ней попасть, так она у вас занята.

Референт вежливо пояснила:

— У Марии Владимировны есть приемные дни.

Вас записать?

— Конечно, запишите.

— Вы по какому вопросу?

— По личному, — отмахнулась Денисия. — По какому же еще вопросу я могу к ней прийти? Она же не мой начальник, производственных дел у нас нет.

— Но по личным вопросам она не принимает, — ядовито сообщила референт.

Денисия взорвалась:

— Девушка, у меня беда. Я к вам не развлекаться рвусь, мне помощь нужна. Запишите, пожалуйста, по любому вопросу. По какому вам в голову взбредет.

Какая разница? У Марии Владимировны всего два уха, и слушать меня она будет только ими, по какому бы вопросу я ни пришла.

— Хорошо, март следующего года вас устроит? — зло буркнула референт.

Денисия пришла в ужас:

— Март следующего года? Вы что, издеваетесь?

Да я просто не доживу! Это что за правозащитная организация? Вижу, вы тут бюрократы все!

Референт рассердилась:

— Если вам помощь нужна, приходите к нам и расскажите о своей проблеме, но вы же сами не хотите. Вам Марию Владимировну подавай, а она очень занята. Но у нас здесь не только она. Она президент Конгресса и не может все текущие дела решать одна.

Сейчас она вообще на заседании пленарного совета, а завтра отправится в Вену на встречу правозащитников Европы. Если вы найдете время посетить наш офис, с вами побеседуют наши лучшие специалисты и расскажут, что и как надо делать.

— Нет, мне ничего рассказывать не надо. Мне нужна Мария Добрынина! Лично! — отрезала Денисия.

— Тогда я записываю вас на март, и это при условии, что она в марте будет в Париже, — устало сообщила референт.

— Нет, спасибо. Лучше скажите, где проходит этот ваш пленарный совет.

— Этого я вам сказать не могу, да вас туда все равно и не пустят.

— Вот и поговорили! — рявкнула Денисия и бросила трубку.

«Как же Ларка связывалась с этой неуловимой Добрыниной? — удивилась она. — Впрочем, Ларка же представлялась и обрисовывала свои задачи, а я по телефону это сделать не могу».

Денисия глянула на себя в зеркало и решила, что теперь уже можно умыться, раз она никуда не пойдет.

Сидеть в номере она не собиралась (было бы глупо так поступить, попав в Париж), но для того, чтобы разгуливать по Елисейским Полям, раскосые татарские глаза не нужны, следовательно, грим, пожертвованный ей артисткой Айзой, невесткой Асии, можно смело смывать. Тем более что он изрядно ей стянул кожу.

Умывшись и сняв с себя броский наряд, надетый по совету сестры Рашида, психолога Фатьмы (чтобы пограничники и таможенники меньше на лицо глазели), Денисия скромно оделась и отправилась на прогулку по Парижу.

Нельзя сказать, что прогулка получилась веселой. На душе было тяжело, мучила неизвестность, и подкрадывалось отчаяние. Хотелось позвонить Асии или Ларисе, рассказать о своих неприятностях, испросить совета, но Денисия не хотела друзей расстраивать.

Без всякого удовольствия побродив по городу (не так она мечтала встретиться с Парижем), Денисия вернулась в отель — вся в грустных мыслях. Когда обратилась к дежурному за ключом от номера, с удивлением услышала:

— Мадемуазель Гюльджагера, вам письмо.

— Мне? — оторопела она. — От кого?

Дежурный пожал плечами:

— Не знаю. А вы внутрь загляните. Думаю, там написано.

Денисия мгновенно вскрыла конверт, жадно пробежала глазами по листку бумаги и ахнула.

«Если вы ищете господина Машикули, то вот его адрес и номера телефонов», — было написано по-русски, а ниже прилагался адрес, ряд цифр и приписка:

"Вряд ли господин Машикули ждет вас с нетерпением, поэтому советую предварительно ему позвонить.

Лучше по первому номеру".

Денисия растерянно уставилась на дежурного.

— Кто это принес? — спросила она.

— Я уже вам сказал: не знаю. Мне этот конверт доставил мальчик-разносчик, а от кого он его получил, я не спрашивал, но, если вам это очень важно, можно вызвать его и спросить.

— Нет-нет, не надо, — отказалась Денисия и поспешила в свой номер.

Там она сразу бросилась к телефону и набрала номер, рекомендованный неизвестным доброжелателем. На этот раз дела пошли живей: трубку снял не какой-нибудь референт, а сам господин Машикули.

Когда он услышал имя Воровского, то сразу припомнил, что тот недавно ему звонил и просил позаботиться об одной милой крошке.

— Не та ли вы крошка? — игриво поинтересовался господин Машикули.

— Та! Именно та! — обрадовалась Денисия.

— И что, вы действительно так милы, как расписывал мне старина Боровский?

— Что проку вам в моих словах, когда об этом можете судить вы сами? — с шекспировским пафосом изрекла Денисия.

— Мило, мило, — похвалил Машикули и сделал заключение:

— Следовательно, крошка уже в Париже.

Денисия подтвердила:

— Да, это так. Крошка не просто в Париже, она в отчаянном положении: ищет защиты и вашего благорасположения.

— Что ж, вам повезло: я болен, а потому свободен и могу вас принять. И жена моя весьма кстати в отъезде. Что? Крошка ахнула или мне показалось?

— Крошка лишь насторожилась, не более.

— Не пугайтесь, — усмехнулся мудрый Машикули, — отсутствие моей супруги вам ничем не грозит, зато очень мне, старику, полезно. Знаете ли, нервничать не рекомендуют врачи, а жена моя страшно вспыльчива и ревнива. Вряд ли ревность ее и пыл поспособствуют нашему с вами общению. Даже рекомендации старины Воровского нас не спасут. Кстати, как он там поживает? Надеюсь, в добром здравии?

«Машикули не знает еще ничего», — ужаснулась Денисия и смущенно ответила:

— Боюсь, это не телефонный разговор.

Он удивился:

— Даже так? Что ж, тогда поспешите. Вы разожгли мое любопытство, а это качество, знаете ли, присуще всем политикам.

— Я готова к вам ехать хоть сию же минуту, — призналась Денисия.

— Прекрасно, принцесса, — одобрил Машикули. — Назовите ваш отель, и я пришлю экипаж.

 

Глава 5

Старик жил в огромном, ошеломляюще красивом замке, окруженном древним бесплодным садом с неубранной опавшей листвой.

Несмотря на его домашний вид, Денисия мгновенно узнала Бертрана. Там, в Москве, на приеме у посла, он привлек ее внимание своими тонкими комментариями деятельности мировых политиков.

Денисия, на приеме представленная Машикули как Зоя Воровская, специалист по старофранцузскому, его покорила. Он не без кокетства остроумно и много шутил, просил называть его просто Бертран…

Возможно, поэтому она известной его фамилии и не запомнила, зато прочно врезались в память его непослушный вихор на морщинистом лбу, обширная плешь на макушке и склеротические жилки на собранных в задорную улыбку щеках. Старик был колоритен, энергичен, образован, умен — светский лев, лишившийся гривы, но не утративший желания жить и любить.

Узнал ли он ее?

Денисия терялась в догадках. Прическа, одежда, дорогая косметика меняют женщину порой неузнаваемо, но они весь вечер общались…

И Машикули глядит на нее так хитро.

Что он помнит? Что думает, знает?

«Возьму и спрошу», — решила Денисия, тем более что делом интересоваться старик не спешил, словоблудил вокруг да около, не давал и рта ей раскрыть, зато комплиментами сыпал без меры, расправляя облезлый павлиний хвост.

В общем, старый ловелас осторожно щупал ее на предмет интрижки. Денисия потеряла терпение, даже рассердилась и, не скрывая раздражения, с очевидным намеком спросила:

— Я вам еще не надоела своими пустыми разговорами?

Она хотела продолжить: «Может, перейдем наконец к делу?», но Машикули ее перебил:

— Ну что вы? Не часто доводится забытому всеми больному болтливому старику отвести душу с милой, юной и образованной собеседницей. Вы напомнили мне жену Воровского, в которую, каюсь, я с первого взгляда влюбился.

Денисия попыталась удивиться:

— Мы похожи?

Машикули кивнул:

— О, да. Она так же образованна и мила. На приеме у нашего посла мы с ней чудесно и долго болтали, а потом она так же внезапно исчезла, как и появилась, а я, уезжая из заснеженной России, увез в своем сердце ее милый и грустный образ.

— Почему — грустный? — удивилась Денисия, припоминая, что на приеме она была счастлива.

Машикули развел руками:

— Простите старика, если ошибся. Ведь это были вы?

Денисия вспыхнула:

— Я не Зоя, я Гюльджагера.

— Вы и не Зоя, и не Гюльджагера.

— С чего вы взяли? — похолодела она.

— Ну.., во-первых, вы и та девушка, которая назвалась Зоей, фактически одно лицо, — хитро прищурив глаза, сообщил Машикули.

— А во-вторых?

— А во-вторых, Боровский вас называл Денисией. Разрешите и мне вас так называть.

— Вы обманули меня? — вспыхнула она.

— Почему — обманул?

— Потому, что в начале нашей беседы вы утверждали, что Воровский вам ничего не говорил, только просил вас помочь некой крошке, и все. Остальное вы намеревались узнать от меня, — напомнила Денисия и вызвала наивностью своей добрую улыбку Машикули.

Ответ его прозвучал откровенно:

— Я лгал. Я привык. Я все время лгу. Я политик.

Политики очень хитры. Ждать от них прямодушия — по крайней мере неумно. Политика — это искусство лгать в свое благо и немножко во благо народа. Разве вы не знали?

— Нет, — она изумленно покачала головой, — нет, я не знала.

— Как же вы сами собирались политиком стать? — насмешливо удивился Машикули.

— Разве я собиралась?

— Ну да. Я вас спросил, кем мечтаете быть, и вы ответили, что хотите быть полезны народу. Я поинтересовался, кто ваш кумир, и вы признались, что Валев Эльдар и Мария Добрынина. Я вас одобрил и еще раз вам повторю: очень похвальный выбор.

— Правда? — зарделась Денисия.

Машикули усмехнулся:

— Да, это так, хотя, на мой зрелый вкус, женщине больше идет лоно семьи. Природа на нее возложила, безусловно, главнейшую миссию — продолжение рода. Муж и дети — ее идеальный жребий, остальное, поверьте, лишь суета, а политика еще и грязное дело.

Зачем вам служить народу, когда вы чудесно можете послужить семье, а через нее и обществу?

— Вы рассуждаете несовременно, — рассердилась Денисия.

— Согласен, — рассмеялся Машикули. — Я вообще устарел, я ископаемое, полезное ископаемое.

Точнее, уже бесполезное ископаемое и, простите за каламбур, очень болезное. Вот спросите, что у меня здесь, — он указал на свою спину.

— Что у вас там? — послушно поинтересовалась Денисия.

Машикули артистично закатил глаза и с протяжным вздохом ответил:

— Раньше здесь у меня были талия и стать, а теперь радикулит и пиелонефрит. И это все от политики. Ну.., и немножко от старости. Вот скажите, прекрасный бутон, зачем это вам? Хотите грязи и суеты?

— Нет.

— А чего вы хотите?

— Проще сказать, чего не хочу.

— Скажите.

— Я не хочу влачить серое и бесцельное существование. Хочу больших и важных дел, хочу служить своему народу. Поверьте, в нашей стране очень мало порядка, жить там совсем нелегко. И чем в это время занимаются мужчины, отвечающие за все и вся? Интригуют, сплетничают, каждый тянет одеяло на себя, им плевать на горе простых людей.

Машикули осуждающе покачал головой и воскликнул:

— Женщина — это цветок, политики же — шмели. Вашим нектаром полакомятся, но меда не будет.

Денисия растерялась:

— Простите за глупость, но я не поняла ваших сложных аллегорий.

— Не так уж они сложны. Политика делает женщин бесплодными и пачкает их. Вы же не станете утверждать, что Боровский ваш муж?

— Нет, конечно. Он мой родственник, дальний.

Будто не слыша ее, Машикули продолжил:

— Раз Боровский не муж, следовательно, он ваш любовник. А вы, абсолютнейшая сирота из бедной провинции, получаете великолепное образование и мечтаете о невероятной карьере. Не на этого ли влиятельнейшего мужчину вы уповаете, залетая в самые эмпиреи амбиций?

Денисия отшатнулась. Она была оскорблена таким грязным предположением и гневно воскликнула:

— Ну что вы! Как вы можете так говорить? В университет я поступила сама! Я всегда и везде пробивалась только своими мозгами и дальше так намерена жить.

— А напрасно, — грустно вздохнул Машикули и мечтательно добавил:

— Вагина в сочетании с хорошим портвейном творит чудеса.

Денисия вскочила:

— Что-то я не пойму, куда вы клоните? К чему этот пустой разговор? Я пришла к вам со своей бедой, вы обещали помощь…

— Присядьте, крошка, — строго прикрикнул Машикули, и она, испугавшись, присела.

— Да, я обещал вам помощь, — неприязненно продолжил он, — и понять не могу, чем заслужил ваш укор. Чем, по-вашему, я занимаюсь, если не пытаюсь вам помочь?

Она молча пожала плечами, а он вдохновенно воскликнул:

— Видимо, вы не правильно истолковали мои советы. Вы с чего-то решили, что я пожелал вам вреда, а на самом деле я всего лишь делюсь тем, что добыл сам годами унижений, утрат, каторжного труда, страданий и разочарований. Вы знаете, что ваши кумиры, Валев и Добрынина, редко бывают в России?

— Да, — смущенно кивнула Денисия, ругая себя в душе последними словами.

Как испорчена она, если посмела плохо подумать об этом добром и мудром человеке, как неблагодарна.

— О чем это вам говорит? — насмешливо поинтересовался Маши кули.

— Не знаю, — пискнула она.

— Прекрасно. Не знаете. А я знаю, — сказал он и — замолчал.

Она виновато спросила:

— О чем же?

Машикули сменил гнев на милость, ласково посмотрел на Денисию и сообщил:

— Это говорит только о том, что настоящая политика делается здесь, в Европе. Ваше общество напоминает мне контурные карты, которые позабыли раскрасить. В нем лишь черное и белое, добро и зло, нищие и богатые, дураки и умные. Никаких полутонов и уж тем более цветов. У вас нет главного компонента цивилизации — настоящих общественных организаций, которые действительно могли бы позаботиться о народе, а потому были бы полезны и политикам, и чиновникам, и капиталистам. Поэтому ваши общественные организации полезны только Западу, поэтому защищают все ваши правозащитники только наши интересы. Кто платит, тот и музыку заказывает. Вы наконец поняли, крошка, как я предлагаю решить вашу проблему?

Теперь уже Денисия вообще ничего не поняла, а потому спросила:

— Разве вы можете знать, как решить мою проблему, если и сути ее еще не услышали?

Старик Машикули тряхнул своим задорным мальчишеским чубом и воскликнул:

— А плевать! Я предлагаю вам все проблемы оставить там. Я предлагаю цивилизацию и карьеру, которых вам не может дать покойный господин Воровский. Да, я старше, Боровский годился мне в сыновья, но это его хватил удар, а я хоть и болезное ископаемое, но умирать не собираюсь. Так что, крошка? Идет?

По рукам?

Машикули с нежной улыбкой ожидал ответа, но растерянная Денисия не знала, что отвечать.

— Простите, — смущенно сказала она, — я не поняла. Что — идет? В чем — по рукам?

— Ну, крошка, вы меня уморили, — со смешком досады воскликнул Машикули. — Битый час вам твержу, а вы все не понимаете. Теперь уж и я не понимаю. Вот и водись после этого с русскими барышнями. Моих аллегорий она не приемлет, несмотря на все свое образование. Долго загадывала мне заумные загадки, а как я простую ей загадал, она не понимает.

Что непонятного тут? Я вам помощь свою предлагаю!

— Помощь или постель? — окончательно прозрела Денисия.

Господин Машикули вскочил и засеменил вокруг стола.

— Просто анекдот, — возмутился он. — Видимо, русским барышням тонкий намек отвратителен. Им «приходи на сеновал» гораздо понятней.

Денисия, обезумев от унижения, тоже вскочила и бросилась на старика Машикули.

— Как вы посмели? — потрясая кулачками, закричала она. — Это у вас, в загнившей цивилизации, все продажно насквозь, а я даже под угрозой смерти не буду собой торговать!

— И очень глупо, — отступая, не сдавался мудрец Машикули. — Вам бы в своих университетах новый предмет ввести: «Капитализм. Курс выживания». Вы, русские, напоминаете мне пловцов, которые учатся плавать в пустом бассейне.

— Возможно, мы плавать и не научились, — воскликнула Денисия, — но зато мы умеем за себя постоять!

— О, да! — забиваясь в угол, согласился Машикули. — Здесь вам равных нет. Бедный наш Наполеон!

И, видимо, бедный я!

Она наступала, он отступал. Неизвестно, чем дело кончилось бы, но внезапно дверь кабинета без стука открылась и вбежал, вернее, вкатился маленький кругленький человечек. Голосом, полным трагизма, он завопил:

— Мсье, ваша жена! Ваша жена!

Машикули, охваченный паникой, сгреб в охапку Денисию и, приговаривая: «О боже! Моя жена!» — зачем-то потащил девушку в спальню.

— Прячьтесь! Скорей прячьтесь! — закричал он.

— Куда? — растерялась Денисия.

В центре комнаты стояла разобранная кровать с балдахином, по стенам выстроились в ряд многочисленные платяные шкафы. Машикули распахнул первую попавшуюся под руку створку.

— Здесь прятаться некуда, — прошептала Денисия. — Одни полки.

— Сам вижу, — плаксиво откликнулся Машикули, — я пропал, если она вас увидит, мне…

Продолжить он не успел — из покинутой ими комнаты раздался кокетливо дребезжащий женский голос:

— Мой птенчик! Мой голубок! Где ты?

— Я здесь, моя курочка, — патокой разлился Машикули и, дав Денисии хорошего тычка, неистово зашипел:

— Дьявол! Прячьтесь скорей!

— А что мне за это будет? — удивляясь самой себе, спросила она.

— Что-о?!! — опешил Машикули.

— Капитализм. Курс выживания, — невинно просветила она его и деловито осведомилась:

— Если спрячусь, вы мне поможете?

Машикули дернулся и хотел было подальше девицу послать, но в этот момент вновь раздался голос его жены.

— Петушо-о-ок! — сладко пропела она из кабинета.

Отступать было некуда.

— Черт с вами, помогу, — согласился старик.

— Бескорыстно?

— Не бескорыстно, а за то, что вы хорошенько спрячетесь, — шепнул он и умчался к своей престарелой курочке.

Денисия распахнула другую створку шкафа, здесь висели пальто. В них она и забилась.

— Где ты был? Что ты там делал? — бушевала курочка.

 

Глава 6

Денисия бесстрашно сидела в шкафу и с интересом прислушивалась к диалогу пожилых супругов.

— Курочка моя, почему ты так рано вернулась? — упорно хотел знать муж.

— Неужели ты не в курсе? — эмоционально удивлялась жена. — Фелиция наконец умерла! Эта развратница! Эта старуха! Этот грязный разношенный башмак! С детства ее ненавижу!

— Непонятно за что.

— Она отбила моего жениха!

— Ну у тебя и память, — восхитился Машикули.

— Бертран! Почему ты на меня так уставился?

Умерла Фелиция! Ты что, не знал?

— Да, знал я, знал, — удрученно промямлил он. — Об этом гудит весь Париж. Одного не пойму, неужели ты лишь из-за смерти Фелиции так спешно вернулась? Бросила отдых, лечение?

— Да, мой петушок, а что тебя так удивляет?

Я намереваюсь погулять на ее похоронах.

— Не может быть! Что я слышу? Ты на похороны пойдешь? Ты же терпеть ее не могла.

— Я и теперь ее ненавижу, — заявила госпожа Машикули, — но на похороны пойду. Мне очень к лицу черное. И потом, мертвая Фелиция мне значительно приятней, чем живая.

— Как ты можешь так говорить? Ты, добрая католичка!

— Погоди, петушок, ты что, мне не рад? — вдруг заподозрила неладное госпожа Машикули и фурией кинулась в спальню супруга. — А-а! — закричала она. — Разобранная постель! Так-то ты время проводишь в ожидании своей курочки!

— Дорогая, не надо сцен. Не делай трагедии из пустяка.

— Все и так знают, что измена — пустяк для тебя!

И нечего этим бравировать!

Супруг испугался:

— О чем ты? Я совсем о другом!

— А я о постели разобранной! — заявила жена.

— Да, я спал. Что ж тут такого?

— Спал? Днем?

— Ты же знаешь, я сильно болен.

— Бертран! Не морочь мне голову! — взвизгнула госпожа Машикули. — Знаю я, чем ты болен, старый развратник!

Заглянув под кровать и никого там не обнаружив, Курочка кинулась к шкафам, гневно вопрошая:

— Где она?! Где?! Бертран! Признавайся!

Но признаний и не понадобилось. Госпожа Машикули, схватившись за ручку дверцы, зверски потянула ее на себя и получила отпор: дверца приоткрылась и тут же закрылась, потому что Денисия изо всех сил уцепилась побелевшими пальцами за вешалку, вкрученную с обратной стороны створки. Госпожа Машикули тянула дверцу на себя, Денисия на себя. Какое-то время они боролись, а потом озадаченная госпожа Машикули завопила во все горло:

— Бертран, помогай!

Бертран вздрогнул и, не ведая, что творит, бросился выполнять приказание.

Силе обоих супругов Денисия противостоять не смогла и кубарем выкатилась из шкафа, отчаянно ругаясь, впрочем, по-русски — госпожа Машикули так и не узнала, что она старая выдра, крокодил и замшелая истеричка. Но зато ей без всяких вопросов стало очевидно, что эта свиристелка, совратившая ее старичка-муженька, не только перед ней, перед законной супругой, не дрожит, не трепещет, но еще и гневается будь здоров.

— Ах ты дрянь! — завопила старушка, потрясая кулаками и набрасываясь на Денисию с юной бодростью.

— Не смей меня бить, выдра облезлая! — закричала Денисия, хуже репья впиваясь в дорогую прическу мадам Машикули.

Всю боль, весь ужас своих потерь она обратила в ярость и на глазах хозяина дома принялась разбирать на части его жену. Сначала она стащила с мадам Машикули парик, это было проще простого. Потом были содраны ресницы и брови, за ними пошли прочь со впалой груди подкладки четвертого номера. И так далее, и таким же макаром…

Тщетно старалась француженка Денисии соответствовать: все получалось у нее неубедительно, вяло. Зверски она только злилась да поливала ругательствами.., бедного мужа.

— Что стоишь, болван! — вопила она. — Вызывай слуг! Охрану! Полицию!

Однако мсье Машикули не двигался с места: застыл столбом и зачарованным взглядом следил за боем. Точнее, за тем, что проделывала с его злобной женой эта энергичная русская девушка, а проделывала она как раз то, что он всей душой и сам желал не раз и не два проделать, да храбрости не хватало. Унижаемый годами, господин Машикули совсем не хотел помогать жене. Более того, он пламенно болел за противника и так вошел в раж, что едва не кричал: «Так ее! Так! Ату ее! Ату! Наподдай ей, старой карге!»

Впрочем, в подначивании Денисия не нуждалась — неплохо справлялась сама: от француженки только пух и перья летели. Когда же она добралась до накладных бедер старой мумии, та взмолилась:

— Бертран! Спаси! Все прощу!

Машикули очнулся и понял: пора, дальнейшее бездействие опасно для жизни хоть и вредной, но все же жены. И пришел на помощь. С огромным трудом оттащив от добычи Денисию, он шепнул ей:

— Молодчина, беги, я завтра тебе позвоню.

И Денисия, поглядев на плоды своих рук, на истерзанную француженку, опомнилась и осознала: здесь пахнет полицией. И умчалась, ног не жалея.

А на следующее утро Бертран действительно сам позвонил, и теперь уж разговор пошел совсем в других интонациях.

— Вижу я, — усмехнулся он, — вы настоящий боец.

— Просто не люблю, когда меня пытаются бить, — аргументировала свое поведение Денисия.

— И вам не стыдно? — удивился Бертран. — Вы сами побили пожилую и больную женщину.

— Она всеми силами старалась выглядеть молодой. Считайте, что я ей поверила.

— Да, моя бедная Жозефина впала в маразм, — согласился Машикули. — Ей хочется выглядеть на двадцать пять, но мы-то с вами догадываемся, что ей значительно больше. Не знаю, были ли вы пионеркой, но, помнится, их учили, таким, как моя Жозефина, уступать место в метро и заботливо переводить старушек через дорогу.

Денисия гордо ответила:

— Пионеркой я не была, но старушек не обижаю.

И должна вам заметить, что наши старушки без нужды не кидаются с кулаками на приличных девиц.

— Я знаю, — усмехнулся Машикули, — Россия — дикая страна. Так вы полагаете, что Жозефина кидалась на вас без нужды?

— Мы же с вами просто беседовали, — напомнила Денисия.

Он не согласился:

— Нет, мы не просто беседовали, уж кто-кто, а моя жена толк в этом знает. Флюиды флирта она чует нутром и с огромного расстояния. Но я сдался и сегодня вам предлагаю в действительности деловой разговор.

— А ваша жена? — насторожилась Денисия.

— Барышня, не волнуйтесь, сегодня она нас не потревожит.

— И все же хотелось бы знать, куда вы дели свою Жозефину? :

— Она на кладбище, — с восторгом сообщил Машикули и ядовито добавил:

— На похоронах, но не радуйтесь, не на своих. Сегодня хоронят Фелицию, ее заклятую подругу, так что раньше ночи Жозефина домой не вернется. От жизни она привыкла брать все и сразу. А нам с вами грех не воспользоваться ее хорошей привычкой, поэтому поспешите собраться, экипаж я уже за вами отправил.

— Спасибо, — поблагодарила Денисия, — я тогда не прощаюсь.

— Постойте, — спешно воскликнул Машикули, — не вешайте трубку, я забыл вам сказать…

— Слушаю.

— Все документы свои обязательно прихватите.

Денисия оторопела:

— Какие документы?

— Ну те, что вы привезли из России.

— Откуда вы знаете?

— Ну, милая барышня, что ж тут не знать. Не с пустыми ж руками вы ко мне ехали, должны же быть у вас против врагов улики. Иначе как вы собрались бороться с ними?

— Хорошо, прихвачу, — задумчиво ответила Денисия и, повесив трубку, бросилась к чемодану.

Папка с бумагами была на месте, но лежали они не в том порядке, в каком она их оставила. Было очевидно, что в ее номере побывал чужой и его кто-то, вспугнул: или горничная, или она сама.

«Но Машикули к этому не причастен, — рассудила Денисия. — Говоря о документах, старик всего лишь обнаружил свою проницательность. Если бы он хотел мне вреда, то я спала бы сегодня не в своей постели, а в их полицейском участке. Вчера он в два счета расколол меня в том, что я приехала под чужим именем, так что обыск в номере явно был не по его указке».

 

Глава 7

Денисия слегка недомогала и чувствовала себя чуть-чуть помятой, а вот господин Машикули, несмотря на вчерашний скандал, был бодр и свеж — разумеется, настолько, насколько позволял его возраст.

— Я рад вас видеть, — с воодушевлением сообщил он, и это не было дежурным приветствием.

Он действительно был искренне рад гостье, которая ему нравилась все больше и больше.

— Как вы вчера называли мою жену? — поинтересовался он со скрытым смешком.

Денисия смутилась:

— Простите, я была не в себе и лишнего наболтала. Я вообще вела себя некрасиво.

— Некрасиво, — — согласился он, — вы верно охарактеризовали Жозефину. Говорили практически правду, а что может быть оскорбительней? Выдра, кажется, так вы сказали?

— Вроде да, — краснея, кивнула Денисия.

— Но это несправедливо, — шутливо погрозил ей пальцем Машикули. — Выдра не только моя жена.

Все самки — выдры, хоть и не все выдры самки. Поверьте опыту многострадального самца, — рассмеялся он и тут же строго добавил:

— Но хватит шуток, перейдем к делу. Рассказывайте с нуля, что там у вас стряслось. Полнейшую конфиденциальность я гарантирую.

И Денисия, не таясь, рассказала и про то, что с ней произошло, и про гибель сестер, и про догадки Пыжика, и про деятельность холдинга «Модекс».

Машикули внимательно слушал и хмурился. Было видно, что о многом он и не слыхивал, а кое-что знает и сам, но несколько с другой стороны.

— А в прессу вы обращаться не пробовали? — спросил он, когда Денисия закончила свой рассказ. — Думаю, что ваше спасение в огласке. В России появились хорошие журналисты, которых вполне может заинтересовать ваша история.

Она горестно покачала головой:

— У нас очень неумная, истеричная пресса, и я подозреваю, что в этом повинны как раз некомпетентные журналисты, которых вы хвалите.

— Нет, в этом повинны их хозяева, — просветил ее Машикули. — У нас, при всей нашей демократии, примерно то же самое. СМИ — флюгер, указывающий, куда дует ветер. Кто играет роль ветра, думаю, не надо вам пояснять. СМИ, барышня, если надо, убедят народ, что черное — белое и что покойник — живой, и наоборот. А где надо, они промолчат, просто вспомнить забудут.

Денисия смотрела на него с непониманием, пытаясь сообразить, куда он клонит.

Машикули усмехнулся:

— Опять старика не туда понесло, думаете вы.

А вот и нет, как раз туда. Я о чем вам говорю? О вашем Карлуше. Думается мне, что он представляет военно-промышленную элиту.

— С чего вы взяли?

Машикули придвинул к себе папку с документами, принесенными Денисией, но открывать ее не стал, лишь погладил кожаный верх рукой и сказал:

— Вот судите, барышня, сами. Вы тут рассказывали мне о догадках своих и вашей Ларисы. Из бумаг, мол, этих следует, что банк Воровского имел косвенные контакты с «Модексом», а «Модекс» купил у «Трансконтракта» программное обеспечение на очень крупную сумму. Кстати, «Трансконтракт» я знаю. Солидная фирма и, по моим сведениям, ничем не запятнанная, что в вашей стране большая редкость.

— Именно, — подтвердила Денисия. — Такая фирма преступникам и нужна. Вы посмотрите на их платежки. Суммы, полученные «Трансконтрактом» от сделки с «Модексом», на десять процентов меньше тех, которые «Трансконтракт» переводил в благотворительные организации в качестве спонсорской помощи. Знаете, что это значит?

Машикули кивнул:

— Догадываюсь. Вы хотите сказать, что на самом деле «Трансконтракт» ничего не продавал, а деньги всего лишь проследовали через него в благотворительные фонды и другие общественные организации.

А «Трансконтракт» за это получил десять процентов.

— Точно. Все шито белыми нитками, но придраться невозможно. Программное обеспечение — скоропортящийся продукт. Его вообще могли стереть, потерять. Что угодно. Подкопайся пойди.

— А денежки между тем ушли на благотворительные нужды, — хитро заметил Машикули.

Но мы отвлеклись.

— Я политик и потому болтлив, меня часто на менторство заносит. Давайте лучше вернемся к Карлуше, а то сам себя боюсь: как разойдусь обличать ваши нравы, остановиться вряд ли скоро смогу.

— Да-да, конечно, вернемся к Карлуше, — испугавшись, поспешила согласиться Денисия.

— Так вот, о Карлуше. С одной стороны, ваш друг Пыжик пришел к выводу, что Карлуша связан с торговлей оружием. Причем вооружает он якобы вашу же Чечню, но тогда возникает вопрос: почему так странно погибла Зоя?

— Что вы имеете в виду? — растерялась Денисия. — Смерть от пули в лоб в нашей стране уже не кажется странной. Скорей это обычное дело.

— Я знаю, Россия дикая страна, но почему Карлуша убил вашу сестру собственной рукой? Почему не послал к ней киллера?

Денисия предположила:

— Видимо, он очень спешил, очень боялся, что Зоя тайны его разболтает.

Машикули усмехнулся:

— Карлуша спешил, а вы полагаете, что киллер стреляет медленней Карлуши? Нет, Карлуша убил вашу Зою сам потому, что не мог нанять киллера, боялся, как говорят у вас, засветиться. А перед кем? Ни для кого не секрет, что в вашей стране бояться надо уже не ваших, а американских спецслужб. Они там трудятся не покладая рук и с гораздо лучшими результатами, о чем свидетельствует существование вашего покойного Пыжика. Кстати, смерть самого Пыжика я кладу в ту же корзину, что и гибель Зои. Пыжик, как я понял, был из касты неприкасаемых, а его убили. О чем это нам говорит?

— О чем?

— Только о том, что злодей Карлуша имеет непогрешимую репутацию и очень ею дорожит. Раз не побоялся замахнуться на Пыжика, значит, выхода у него не было, — сделал заключение Машикули и, потирая руки, спросил:

— Ну как, барышня, видите, как мы продвинулись?

— Не вижу, — честно призналась Денисия.

— Ну как же, — огорчился Машикули. — Я практически вам сказал, в каких кругах нужно искать Карлушу.

— В каких?

— Среди лидеров общественных правозащитных организаций. Только они кристально чисты и фанатично дорожат своей чистотой.

Денисия удивилась:

— В таком случае почему не среди политиков?

Машикули рассмеялся:

— Барышня, жизнь — это крепкий сон разума на перинах иллюзий. У вас же, милая, этот сон непробуден, так вы наивны. Я же вчера вам сто раз говорил, что нет ничего грязнее политики. Копни любого политика, особенно у вас, и найдете там все: и предательство, и воровство, и взятки. А ваши политики не чужды и откровенного криминала. Им чистота ни к чему, не она их кормит. Был бы Карлуша политиком, он лишь набрал бы номер, и вопрос, считайте, решен.

— Хорошо, — оживилась Денисия, — но почему правозащитник не может себе того же позволить?

Машикули, поражаясь такой неосведомленности, мученически закатил глаза и воскликнул:

— Барышня! Вы что, не понимаете, в какой стране живете? Откуда у вас настоящие правозащитники возьмутся? Государства практически нет, остались одни контуры. Поскольку эти контуры сидят на «трубе», им не нужны граждане. Для государства они нахлебники, которым то это, то то подавай. А государству нужна только армия, чтобы «трубу» охранять. Даже промышленность ему уже в тягость, следовательно, нет населению и работы. Поэтому в России действуют законы «малины». Я прекрасно знаю вашу страну. Там выживает сильнейший, а все слабые побоку. «Трубы», мол, на всех не хватит. Всех слабых государство, как это у вас говорят, кинуло?

— Да, — грустно подтвердила Денисия. — Так у нас говорят.

— А слабых, между прочим, в любом обществе большинство. Это дети, старики, больные и совсем не предприимчивые люди. Они нуждаются в помощи. На этой почве и процветают все общественные и благотворительные организации. Они нужны слабому большинству, поэтому сильное меньшинство вынуждено с ними считаться. Знаете, чем наш президент отличается от вашего? — лукаво поинтересовался Машикули.

— Чем?

— Тем, что наш президент старается понравиться нашему народу. Он слишком от своего народа зависим, а ваш президент больше зависит от олигархов, то есть от «трубы», поэтому он старательно убеждает свой народ, что уже ему очень понравился. А ваш народ невзыскателен: не пьет, и за то спасибо. Но вернемся к общественным организациям. Скажу прямо, все ваши общественные организации марионеточны и декоративны. Меньше всего они защищают народ, потому что не народ их содержит.

— А кто же? — удивилась Денисия.

Машикули вздохнул и устало сказал:

— Ну, чтобы не читать вам лекцию о мировой политике, коротко и поясню: это проводники политики сильнейших мира сего, а уж кто у нас сильнейший, пальцем не будем показывать. И без того все знают.

Заокеанские дельцы и спецслужбы выбирать вам политиков не могут. Тоже, конечно, влияют, но небезгранично, а вот с общественными организациями дело проще обстоит.

Денисия ужаснулась:

— Неужели вы хотите сказать, что они тоже продажны? Только продаются они не криминальным олигархам, а…

Машикули снисходительно усмехнулся:

— Во-первых, барышня, ваши олигархи в основном живут по законам. Другой вопрос, что законы по их же заказу и пишутся или не пишутся. Касаемо же общественных организаций скажу, они не продажны, но легко управляемы, поскольку зависят от веяний Запада. В наших фондах и обществах тоже не все ладно, но есть правило: лидер непременно должен быть незапятнан. Он служит высокой идее, его падение обязательно пагубно отразится и на самой идее.

Теперь вам ясно, почему так необычно ведет себя этот Карлуша? Общественные деятели уважаемые, но бедные. Карлуша, видимо, захотел больших денег. Но, с другой стороны, доброе имя — его капитал, которым он дорожит. Если американские спецслужбы проведают, что он причастен к торговле оружием, то финансовой поддержки его организация мгновенно лишится. Тогда он станет не нужен и тем криминальным воротилам, которые сейчас, пользуясь его добрым именем, тщательно его прикрывают. Они попросту избавятся от него, как от опасного балласта. Поэтому Карлуша не может обратиться за помощью ни к одному из своих покровителей. Вот почему он не нанял киллера, а вынужден был сам взяться за оружие.

— Но позже он все-таки обратился к криминалу, — заметила Денисия. — Ведь к Пыжику-то он не сам приходил.

Машикули кивнул:

— Видимо, учуяв, что под ним горит земля, Карлуша решился-таки обратиться за помощью к криминальным структурам, но сделал он это, скорей всего, опосредованно, не открывая своих настоящих проблем. Поначалу же, не зная, как далеко это дело зайдет, он пытался уладить свои проблемы сам. Но проблемы начали множиться: была опасна одна Зоя, и вот уже мешают сразу три сестры. Все это лишний раз подтверждает нам то, что Карлуша в отчаянии, раз он, уважаемая личность, вынужден был обращаться за помощью к браткам. "Точнее, к тем, у кого они имеются.

— Значит, вы полагаете, что Карлуша стоит во главе какой-то общественной организации, — уже с абсолютным доверием подытожила Денисия.

— Да, я так полагаю, — важно кивнул Машикули. — И скорей всего, организация эта правозащитная, следовательно, Эльдар Валев нам подойдет. Сейчас его нет в Париже, но скоро, я знаю, он должен сюда прилететь.

Денисия поморщилась.

— Вас чем-то не устраивает Валев? — удивился Машикули и напомнил:

— Вы же сами сказали, что он ваш кумир.

— Да, но я не уверена, что он в силах нам чем-то помочь.

— Почему?

— Потому, что он друг Воровского.

Машикули усмехнулся:

— И я друг Воровского.

Она пояснила:

— Но вас мне Боровский рекомендовал, а Валева — нет.

— Валева я вам рекомендую. Впрочем, опыт мне говорит, что вы щепетильны и чрезвычайно озабочены своей независимостью. Валев вас не устраивает потому, что он мужчина.

— Вы тоже мужчина, но к вам-то я обратилась.

Машикули отрезал:

— Для вас я не мужчина, я — старик. А Валев достаточно молод и очень хорош собой. Ладно, как хотите, и Мария Добрынина ваша нам тоже подходит.

Ее Конгресс объединяет все правозащитные организации России. Правда, сейчас она в Австрии, но, когда вернется, обязательно составлю вам к ней протекцию.

— Вы и с ней знакомы? — удивилась Денисия.

Машикули хитро усмехнулся:

— Еще бы. Я ей даже оказывал знаки внимания.

— И чем это закончилось?

— Закончилось очень по-русски. Мы напились, бедная моя печень. Потом Маша долго рыдала на моей груди, вспоминала свою неудачную юность, какой-то драматический кружок и мальчишку из хорошей семьи. Он играл приличные роли и потому ее презирал, а ей доставалось все непотребное, и она безответно его любила. Весьма интересная сказочка.

— Вся жизнь наша — сказочка с очень трагичным концом, — грустно заметила Денисия.

— Истина, — согласился Машикули, — но ее сказочка закончилась вроде счастливо. Позже, когда мальчишка вырос, она его окрутила, стала его любовницей и уже потом сама его бросила. Отомстила. Вот такая ваша Мария Добрынина.

— Поверить не могу, что она может быть причастна ко всему тому, о чем вы говорили, — задумчиво произнесла Денисия. — Что это за мир, где добро вечно борется со злом и постоянно проигрывает?

Машикули погрозил ей пальцем:

— Барышня, с вами опасно разговаривать. Вы смотрите на жизнь слишком драматично, но можно ведь взглянуть и по-другому. Это не добро вечно борется со злом и побеждает последнее, а наоборот: зло борется с добром и вечно проигрывает, а добро не борется вовсе. Оно просто живет: люди влюбляются, женятся и рожают детей. Идет обычная жизнь. У нас она чаще счастливая. У вас, думаю, тоже. В неприятности в основном попадают те, кто их ищет. А Добрынина и не подозревает, что она «в большой игре».

Она честный и порядочный человек, как проклятая работает, двигает дело, которое для нее свято. И, поверьте моему опыту, общается она только с такими же одержимыми. Чтобы вы не грустили, барышня, скажу: эта беда не только у вас, и в нашей стране то же самое.

— И у вас? — удивилась Денисия.

— Такое творится везде, — заверил ее Машикули. — Богатые могут это себе позволить. И нашими общественными организациями кто только не пользуется: и политики, и бизнесмены, и криминал. Беда вашей страны в том, что у вас от общественных организаций почти ничего не перепадает народу. Но ближе к делу. Раз Валева вы отвергли, будем разыскивать Карлушу через Добрынину. План, думаю, будет таков: вам, барышня, нужно подружиться с Добрыниной. Работая у нее, вы сможете осторожно разведать, кто из правозащитных деятелей мог быть хотя бы косвенно причастен к «Модексу» или «Трансконтракту».

Денисии такая мысль не очень понравилась.

— Не люблю я хитрить, — призналась она. — А что, если попросту рассказать все Добрыниной? Вы же меня поняли, так почему не захочет понять она?

Ведь вы очень ее хвалили.

Машикули ужаснулся:

— Вы хотите сказать Добрыниной, что в ее кристально чистые ряды затесался преступник? Грязный торговец оружием?

— Ну да.

— Простите, барышня, но это совсем неумно.

— Да почему?

— Во-первых, Маша вам не поверит, а во-вторых, она будет ужасно оскорблена и уж точно помогать не захочет. Вы только представьте: она своим сотрудникам верит, тем более лидерам. Она ими гордится, их уважает, а вы предлагаете рассматривать этих приличных людей как потенциальных Карлуш.

— Почему всех? Только мужчин возраста Воровского, — горячась, воскликнула Денисия. — Вы устроите мне встречу с Добрыниной, а я ей все скажу.

Если она честный человек, то уж сама и прикинет…

— Не смешите меня, — прервал ее Машикули. — Давайте я вам сейчас расскажу, что ваша Лариса японский диверсант. Захотите вы рассматривать ее в этом качестве?

— Нет.

— Почему?

— Потому, что это настоящая глупость, — рассердилась Денисия. — Лариса моя подруга.

Машикули озорно воскликнул:

— А у меня есть факты!

— Фактам я не поверю.

— Тогда и не требуйте от Добрыниной веры к своим словам. Нет, здесь надо с умом подойти, политически. Очень хорошо, что вам не удалось встретиться с Машей. Теперь у меня есть возможность представить вас сотрудницей моего благотворительного фонда, а уж дело, которое потребует вашего взаимодействия с ее Конгрессом, я придумаю. Маша сейчас в Австрии, но скоро вернется в Париж. Завтра я ей позвоню и узнаю…

Закончить свою мысль Машикули не успел — дверь, как в прошлый раз, распахнулась, и в кабинет снова вкатился маленький кругленький человечек.

Денисия вскочила и, опережая его, закричала:

— Что? Опять жена?!

— Жена! Ваша жена! — истерично подтвердил человечек, обращаясь к хозяину.

Машикули тоже вскочил и забегал по комнате, причитая:

— Что же это такое? Почему она так рано вернулась?

— Что мне делать? — запаниковала уже и Денисия. — Что мне делать?

— Как — что? — ужаснулся Машикули. — Прятаться! Конечно же, прятаться!

— Туда? — она кивнула в сторону спальни.

— А куда же еще, в кабинете прятаться негде, — плаксиво ответил Машикули.

Денисия ворвалась в другую комнату и обнаружила, что кровать опять в беспорядке. Она хотела поправить одеяло, но из кабинета уже раздавалось:

— Радуйся, петушо-ок! Пришла твоя курочка!

Денисии ничего другого не оставалось, как снова отправиться в шкаф.

 

Глава 8

На этот раз Денисия совсем не бесстрашно скрывалась от глаз Жозефины. У нее появился горький опыт. Оказывается, жены не любят находить в шкафах у своих ловеласов-мужей симпатичных и Юных особ. От этого они просто звереют.

Поскольку драться миролюбивая Денисия склонности не имела, то ей оставалось одно: горячо молить бога, чтобы он поспособствовал ей остаться в шкафу незамеченной.

Поначалу все так и было: Жозефина вдохновенно рассказывала мужу о своих страданиях. Едва она увидела свою заклятую подругу в гробу, так сразу и поняла, как та ей мила, дорога, необходима…

Прозрев, Жозефина расстроилась и вспомнила, что совсем не за этим на похоронную церемонию шла.

— Эта коварная Фелиция и здесь мне свинью подложила, — громко плакалась она мужу.

— Как это случилось? — удивился тот.

— Я хотела перед ровесницами фигурой своей похвастать, траурным нарядом и свежим видом блеснуть, а вместо этого битый час рыдала.

— Но это и правильно. Где еще поплакать, если не на похоронах?

— Правильно? — возмутилась Жозефина. — Что ты болтаешь? А мои глаза?

— А что — глаза? Плакать мы только ими умеем.

Другого природа нам не дала, — философски заметил Машикули.

— И я о том же! Естественно, глаза распухли и покраснели, появились морщины… После этого хвастать мне было нечем, я полный урод! А Фелиция, только представь, злорадно в гробу лежала, вся в румянах, в белилах, свежа, молода. Видел бы ты, как чудесно эту старую рухлядь загримировали. Она просто надо мной насмехалась…

Машикули ее перебил:

— Курочка, это понятно, да зачем ты так скоро вернулась?

Очень опасный вопрос. Денисия напряглась и подумала: «Совсем его жизнь не учит. В прошлый раз Жозефину насторожил примерно такой же вопрос».

Так вышло и в этот раз.

— Что-о?! — завопила она. — Ты не рад мне?

Опять? Опять!

И дальше по старому сценарию: фурией ворвалась она в спальню, а там:

— А-а! Разобранная кровать! Не смей мне возражать, распутник! Где она? Где?!

И давай шарить по всем шкафам.

Умудренная опытом, Денисия выбрала самый дальний от входа в комнату шкаф, но разве это спасет? Слишком мало было надежды, что Жозефина устанет и прекратит свой спонтанный налет.

— Где эта девка? — вопила она, и голос ее звучал все ближе и ближе.

Когда он прогремел совсем близко, Денисия, от страха зажмурившись, в отчаянии подумала: «Ну-у, началось!»

И ведь действительно началось.

— А-а-а! Вот оно что! — совсем по-дурному завопила вдруг Жозефина. — Вот чем ты, импотент, уже занялся! Вот до чего докатился, старый ты гом! Голубой! Педераст! Мальчиков уже начал в дом наш таскать!

Денисия, практически смирившаяся со своей участью и приготовившаяся к потасовке, удивилась и не поверила своим ушам.

«О чем говорит эта старуха? — подумала она. — О каких мальчиках? И почему перестали хлопать дверцы шкафов? Похоже, меня не ищут».

Машикули тем временем мямлил:

— Посмотри, дорогая, какой он мальчик? Вполне уже взрослый мужчина. Лет двадцать семь ему или больше. Сколько тебе, дорогой?

— Двадцать восемь, — скромно раздалось в ответ.

«Знакомый басок», — изумилась Денисия.

Жозефина же завопила:

— Бертран! Ты сказал «дорогой»! Какая наглость!

Эти бесстыжие геи спокойно воркуют, возраст свой выясняют! Вы еще целоваться начните при мне!

— Дорогая, ты все не правильно поняла! — тщетно взывал Машикули. — Этот юноша вовсе не гей.

— Да, я не гей, — подтвердил знакомый басок, обнаруживая славянский акцент.

— Не гей? А кто же ты, если прячешься в спальне моего импотента мужа?

— Я не импотент! — рассердился Машикули.

— Я натурал, — сообщил басок и предложил:

— Если хотите, могу доказать. Прямо сейчас.

— Докажите, — смягчаясь, потребовала Жозефина. — А вот докажите! Прямо здесь и сейчас!

— Извольте, — нагло ответствовал знакомый басок. — Не проблема.

Машикули затея жены не понравилась.

— Но-но, Матвей, не хамите, вы в моем доме, — возмущенно призвал он к порядку гостя и зло пояснил жене:

— Юноша прятался не от тебя.

— А от кого? — удивилась та.

После этого вопроса заговорили все хором. Машикули твердил о каком-то важном деле, которое якобы очень полезно для их семьи, некий Матвей рвался всем доказать, что совсем он не гей, а Жозефина с чисто женским упрямством пыталась на разные темы разговаривать сразу с обоими…

Короче, Денисия мало что поняла, но зато успокоилась и расслабилась, осознав, что ее уже точно не будут искать. И сразу ее начал мучить внезапно возникший вопрос: что это за Матвей прятался по соседству?

«Неужели Аронов, — подумала она, — голос похож, но как он сюда попал? И зачем он в шкафу сидел? Эх, хоть бы одним глазком поглядеть, да высовываться опасно».

А компания, ни на минуту не умолкая, начала перемещаться в соседнюю комнату, и было бы все хорошо, да тут, на беду Денисии, зазвонил ее мобильный, с которым она в последнее время не расставалась. Точнее, мобильный принадлежал не ей, а покойной Зое.

Зоя купила его тайком от Воровского специально для связи с Александром. Именно поэтому Денисия не расставалась с телефоном, ожидая заветного звонка.

И вот теперь, когда звонок наконец прозвенел, Денисия вынуждена была безжалостно отключить мобильный. Но и это ее не спасло. Музыкальная трель не скрылась от чуткого уха мадам Жозефины.

— Что-о? — завопила она. — Мальчик был не один? Там еще кто-то прячется?!

И мигом извлекла из шкафа Денисию. Драться Жозефина, памятуя о силе соперницы, на этот раз и не помышляла, но вопила с тройной силой.

Однако Денисии было не до нее. Она, не веря своим глазам, смотрела на Матвея Аронова, извлеченного из соседнего шкафа несколько ранее. Он тоже смотрел на нее, но, похоже, удивлен совсем не был.

Жозефина тем временем, не получив вразумительных разъяснений, окончательно распалилась и накинулась с кулаками.., на мужа. Машикули, спасая свои бока, вынужден был приоткрыть завесу над тайной.

— Дорогая, — закричал он жене, попеременно указывая то на Аронова, то на Денисию. — Этот молодой человек влюблен в эту крошку!

— Да-а? — поразилась Жозефина, осыпая супруга увесистыми тумаками. — Тогда почему он выбрал для встречи с ней именно твою спальню?

— Это вышло случайно! Так бывает!

— Так бывает лишь у распутников! Ты устроил здесь групповичок?!

Денисия вспыхнула, но промолчала; Аронов, наглец, не повел и ухом. Похоже, мысль француженки не показалась ему отвратительной. А вот Машикули расстроился и, вяло отражая нападки жены, взмолился:

— Дорогая, если ты бить меня перестанешь, я все тебе объясню!

— Объясняй! — смилостивилась Жозефина, слегка отступая.

И Машикули с подъемом поведал, как накануне к нему явился прекрасный юноша (Аронов) и рассказал о беде возлюбленной (Денисии). Машикули и раньше слыхал от Воровского об этой милейшей деве (о Денисии), а тут еще молодой человек (Аронов) признался, что терзает его тайная страсть, что он безмерно и молчаливо в красотку (в Денисию) влюблен и рвется в беде ей помочь, но как, не знает.

— А ты, старый сводник, как всегда, знаешь все, — зловредно заметила Жозефина.

— Ну дорогая, — виновато развел Машикули руками, — грешен я, признаю: да, я чрезмерно умен и ничего не могу с этим поделать.

Жозефина слов не нашла, лишь сказала:

— Ха-ха!

А Машикули скромно продолжил:

— От большого ума мне и хлопоты: все идут за советом, за помощью. О тебе памятуя, моя нежная курочка, я помогаю не всем, а тут такой исключительный случай. Ты же знаешь, как я на склоне лет отношусь к влюбленным. Разве мог я им отказать?

Тут уж взбунтовалась Денисия.

— Кому — им? — по-русски спросила она и продолжила, испепеляя взглядом Аронова:

— Этот повеса вам врет. Если он кого-то и любит, так лишь себя, а к делу примазывается моему только лишь ради рейтинга. А ну, признавайся, это ты в мой номер проник? — спросила она, уже грозно наступая на Аронова.

— Да, я, — тоже по-русски ответил он.

Жозефина крутила головой и ничего не понимала.

— О чем говорят эти дети? — спросила она у мужа.

— Девушка благодарит молодого человека за его любовь и просит любить ее крепче и крепче, — не моргнув глазом, солгал Машикули.

— А он что ей отвечает? — пожелала знать Жозефина.

— А он говорит, что она красотой своей похожа на утреннюю зарю и северное сияние, вместе взятые.

И что глаза у нее ярче звезд, и что губы ее нежней лепестков роз и лилий, а стан ее тоньше лианы.

— Он же не больше двух слов сказал, — поразилась Жозефина.

— Да, вот такой лаконичный у русских язык, — просветил ее Машикули. — Всего два слова, но каким их наполнили смыслом! — с патетикой воскликнул он и прозаично добавил:

— Это я еще не все перевел.

— Правда? О-о-о! Как это все прекрасно! — восхитилась Жозефина. — Как романтично! Эти дети, они просто Ромео и Джульетта!

— А почему, ты думаешь, я взялся голубкам помогать?

— Ах, петушок мой, ты настоящее чудо! — складывая на груди ладони, умилилась Жозефина.

— Да, я большой души человек, — застенчиво подтвердил Машикули, но супруга с ним не согласилась.

— Я этого не говорила, — заявила она, — но, коль ты неповинен, прости, я слегка на тебя накричала.

— Слегка?!! — хором изумились Машикули, Матвей и Денисия.

— Да, я чуть-чуть погорячилась, — игнорируя их удивление, продолжила Жозефина, — но я же не знала, что ты помогал юным душам соединиться и обрести покой, избавляя сердца их от пламенной лихорадки безответной любви.

— Ах, как она говорит, — по-русски шепнул Аронов Денисии. — Хоть бери и записывай.

Она обожгла его презрительным взглядом, отвернулась и промолчала. Мадам Машикули, заметив ее неприветливый жест, обняла Денисию и принялась ее уговаривать.

— Простите этого милого юношу, — защебетала она. — Да, он от вас прятался и подслушивал. Согласна, это нечестно, но и вы делали то же самое. Вы прятались от меня, но я же вас с Бертраном простила, потому что понимаю: вы это делали ради меня. Не хотели меня расстраивать, и я вам за то благодарна.

— Но это другое дело, — промямлила Денисия.

— То же самое, — заверила ее Жозефина и, азартно щелкнув пальцами, вдруг сообщила:

— Знаете, чем мы сейчас займемся?

Господин Машикули насторожился:

— Чем?

— Мы достанем из твоих подвалов самого дорогого вина и выпьем за счастливый союз влюбленных.

За то, чтобы все беды миновали этот союз.

Сообщение Жозефины вызвало радость лишь у Аронова. Денисия буркнула:

— Я не пью.

Бертран же, бедняга, и вовсе скис. Он был известным коллекционером и мигом представил, к какому вину подкрадывается его транжирка жена. Нет, в его планы совсем не входило поить этих русских портвейном 1935 года или еще чем похлеще.

— Марку я сам подберу, — воскликнул Бертран, с юной живостью устремляя в подвал свое старое тело.

Потом пили вино, и Денисии пришлось любоваться на то, как умеет флиртовать многоопытная Жозефина. Аронов едва говорил по-французски, и произношение его сильно хромало. Это давало подвыпившей Жозефине хорошую почву для открытого кокетства. Она приходила в восторг от каждого не правильно выговоренного им слова и отчаянно строила глазки.

Аронов, невзирая на преклонный возраст кокетки, платил ей тем же, нарочно усиливая свой славянский акцент.

Их бессовестный флирт продолжался довольно долго и не понравился ни Денисии, ни хозяину дома.

Машикули не выдержал первым и, нервно взглянув на часы, привстал со стула и сердито сказал:

— Все было чудесно, но позвольте откланяться.

Мне пора отправляться домой, меня призывают дела.

— Дорогой, ты напился, — зашлась от хохота Жозефина. — Ты напился, если забыл: это они с визитом у нас, а ты дома. Ах, он такой ревнивый! — пояснила она Аронову. — Спешит избавиться от гостей, потому что ревнив па-то-ло-ги-чески!

— Кто бы говорил? — ужаснулся Машикули и, взяв под локоть Денисию, предложил ей:

— Позвольте вас проводить.

«Давно бы уж», — подумала она, взглядом, сама не зная зачем, приглашая с собой и Аронова.

Аронов же, заметив призыв, подскочил и воскликнул с готовностью:

— Денисия, я на машине. Позвольте вас подвезти до отеля.

— Позволяю, — ответил за нее Машикули.

Денисии ничего другого не оставалось, как принять предложение, но, усевшись в автомобиль, она сразу сердито предупредила:

— Только не думайте, что между нами мир.

— Что-то не припомню, чтобы я у кого-то мира просил, — с усмешкой ответил Аронов, поворачивая ключ в замке зажигания. — И не волнуйтесь, я не намерен надоедать вам своей болтовней, — добавил он. — Как и своим обществом.

И действительно, он отвез ее в отель, не сказав больше ни слова. Она тоже молчала, не расспрашивала, не упрекала, хоть любопытство и мучило ее. У входа в отель Аронов остановился, но потом, когда она получила ключи, догнал ее, молча проводил до самого номера. Денисия, застыв у своей двери, возмутилась:

— Зачем вы идете за мной?

Аронов сердито буркнул:

— Я к себе направляюсь.

И скрылся в соседнем номере.

 

Глава 9

Войдя в свой номер, ошарашенная Денисия призадумалась и, осененная мыслью, метнулась на балкон.

«Так и есть, — со злорадным удовлетворением констатировала она, облокотившись о перила, вертя головой и попеременно заглядывая то к одним, то к другим соседям. — Теперь ясно, откуда упала ко мне эта телезвезда. Аронов проник в мой номер через балкон. Я оставила дверь открытой, вот он через перегородку и сиганул, наглец. Но что же это такое? — удручилась Денисия. — Нигде нет спасу от этого жулика! Неужели придется менять отель?»

Едва она так подумала, как на соседнем балконе появился и сам Аронов. Подмигнув ей, он вдруг шутливо показал ей язык, а потом миролюбиво спросил, подражая плуту Машикули:

— И долго мы, барышня, будем дуться?

Денисия отшатнулась и, презрительно хмыкнув и дернув плечом, поспешно удалилась в свою комнату.

Там она с ненавистью уставилась на стену, за которой обосновался Аронов, пару раз саданула по ней кулачком и прошипела:

— Зараза.

Больше всего в этой глупой истории со шкафами ее удручало то, что звонил Александр, а она не смогла с ним поговорить.

Когда еще он теперь позвонит?

Александр в этот день не позвонил, а вот Аронов дважды ее беспокоил. В первый раз он ее просил не принимать близко к сердцу слова Машикули, на что Денисия гневно ответила:

— Не знаю, о каких словах идет речь, но так подло пользоваться чужой бедой ради собственной выгоды может лишь ваш брат журналист. " — Я рад, что моему объяснению в любви вы не поверили, а брата у меня нет, — с горьким смешком сообщил Аронов и повесил трубку.

Денисия рвала и метала. Она не боялась его — шестое чувство подсказывало: Аронов Матвей безопасен. Он сам ищет Карлушу, ему нужна сенсация, и плевать ему на Денисию. Каким-то образом он ее выследил, подслушал, как интересовалась она Машикули, потом подкинул свое письмецо, и она, как последняя дура, повелась, позвонила старому плуту, помчалась…

Когда Аронов позвонил второй раз, Денисия строго спросила:

— Что за игру вы затеяли?

Он рассердился:

— Глупости. Поверьте, никакой игры, с чего вы взяли? Я действительно хочу вам помочь. Я и в Париж прилетел с этой целью.

Рассердилась и Денисия.

— Вы удивительный наглец, — заметно повышая голос, заявила она. — За кого вы меня принимаете?

В чем вы хотите меня убедить? В том, что из-за меня, из-за простой девчонки, из-за незнакомой особы, вы, телезвезда, бросили все дела и примчались в Париж? И я должна этому верить?

— Желательно, — промямлил Аронов.

Она поразилась:

— Желательно? Тогда, может, скажете, с чего это вы вдруг ко мне такой добрый? Только не вздумайте объясняться в любви, — грозно предупредила она. — Я не дура вам верить.

— И не надо, — миролюбиво ответил Аронов. — Ваша вера мне не нужна, тем более что я, так и быть, честно признаюсь: так совпало, что у нас с вами цели общие, вот и весь секрет. Простой девчонке нужно от мафиози спастись, а телезвезде, как обычно, сенсацию подавай.

— Я так и знала! — торжествуя, воскликнула Денисия. — В этом вы весь! Журналюга!

Аронов подтвердил:

— Да, я журналюга, но что в этом плохого? Вам-то какая разница? Главное то, что я хочу вам помочь и знаю, как это сделать. Для начала давайте обменяемся информацией, и вообще, я вам предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.

Денисия вспылила:

— Как вам не стыдно? Снова обман! Ведете себя, как последний мерзавец!

— Э-хе-хе, опять вы гневаетесь, — протяжно вздохнул Аронов. — Спрашивается, с чего? Клянусь, я желаю вам только добра.

— И потому меня за нос водите? «Давайте обменяемся информацией», — передразнила она его и грозно спросила:

— Зачем вам моя информация? Все, что хотели, вы давно получили. Одно подслушали, другое подсмотрели. Не зря же вы два дня подряд сидели в шкафу и рылись в моих вещах. Все, что я знаю, вы теперь тоже знаете, так что вам еще от меня понадобилось?

Он понял еще в Москве, что она строптивая штучка, но такого отпора не ожидал и теперь, растерявшись, принялся кисло мямлить:

— Зря галдите, причины нет, я предложил вам сотрудничество, у меня есть план…

Денисия его оборвала.

— Ах вот оно что! — закричала она. — У вас есть план! И он требует моего участия! Все ясно! Как марионетка я вам нужна!

Аронов взорвался:

— Черт возьми! Какая вы вредная!

— Не смейте орать на меня, — приказала Денисия. — Или я трубку повешу.

Он с обидой ответил:

— Вам орать можно, а мне почему-то нельзя. А я, между прочим, Аронов. Кому же орать, как не Аронову?

— Ах вот как! Раз вы Аронов, вот и орите, а я вешаю трубку!

Он взмолился:

— Нет-нет! Не надо! Я не буду орать!

Денисия смилостивилась:

— Хорошо, так и быть, из вежливости трубку я не повешу, но, простите, честное слово, не знаю, о чем нам еще говорить. По-моему, все уже сказано.

— Вы странная. Я вас понять не могу, — признался Аронов. — Почему вы меня невзлюбили? Что плохого я сделал вам? Я предложил вам сотрудничество.

Соглашайтесь.

— Нет! — отрезала она.

Он воскликнул с отчаянием:

— Но так же нельзя! Вы мне рот затыкаете. Послушайте, что я вам скажу, и тогда принимайте решение, нужен я вам или нет.

Денисия смягчилась:

— Хорошо, говорите.

Аронов с облегчением вздохнул:

— Ну слава богу, хоть до чего-то договорились.

Так слушайте и, пожалуйста, не перебивайте. После того как мы расстались, помните, там, у Пыжова, когда вы меня обманули…

— Не понимаю, о чем идет речь, — опять рассердилась она. — Я вас не обманывала, и вообще, говорите по делу.

— Так вот, — продолжил Аронов, — когда мы расстались, я занялся вашей проблемой вплотную и многое, очень многое разузнал. Вы в курсе, что Гарика, жениха вашей сестры, тоже убили?

— Догадываюсь.

— Карлуша лютует, не щадит никого, убирает свидетелей одного за другим. Короче, рубит концы, но я кое-что нащупал. Папка, которую вы умыкнули…

Аронов осекся и после паузы извинился:

— Простите, я имею в виду папку, которая находится сейчас у вас. Она содержит интересные документы, но, если к ним прибавить мои, очень занимательная картина получится. Посмотреть не хотите?

— На что? — холодно поинтересовалась Денисия.

— На картину.

— Нет, не хочу.

— Почему? — растерялся Аронов. — Вы по-прежнему мне не верите?

Денисия пояснила:

— Просто привыкла полагаться лишь на себя.

Он отмахнулся:

— Да знаю я ваши принципы. Не хотите зависеть от мужчин. Но почему? Эта зависимость вас унижает?

— Я привыкла полагаться лишь на себя, — повторила Денисия и твердо добавила:

— Это мое дело.

Только мое. Карлуша мой личный враг.

Аронов напомнил:

— Но к Машикули вы все же обращались за помощью, почему же тогда не хотите принять мою?

— Машикули — моя ошибка, — отрезала Денисия. — Я все поняла: к кому бы ни обращалась, каждый хочет только нажиться на моей беде, каждый ищет свою выгоду. Вы тоже что-то за меня Машикули посулили, вот он к вам и добрый. А вам еще кто-то потом посулит, и так до бесконечности. Меня это не устраивает. Повторяю, Карлуша мой личный враг.

Я сама его достану, но вам спасибо за хлопоты.

— За что — спасибо? — удивился Аронов. — Мне тоже выгодно Карлушу найти.

— Извините, но вынуждена буду лишить вас лавров, — сказала Денисия и повесила трубку.

Больше он не звонил.

Остаток дня она провела в номере, размышляя над словами Аронова. Что он знает? О каких говорил документах? Что у него за план?

К вечеру ей стало казаться, что легкая беседа с ним ее ни к чему не обяжет. А в полночь Денисия, страдая, подумала, что ее любимые сестры мертвы, а Карлуша жив и продолжает творить свои подлости.

«Так имею ли я право отказываться от чьей-либо помощи? — спросила она у себя. — Особенно если эту помощь мне настойчиво предлагают. Нет, отказываться я не должна. Надо выслушать Матвея Аронова. Раз ему тоже выгодно разоблачить Карлушу, значит, мы с ним партнеры. Он не обязан мне, а я — ему», — в конце концов решила Денисия и отправилась в соседний номер.

Она долго стучала, но дверь ей никто не открыл.

Прислушалась — тишина, из номера не доносилось ни звука.

"Спит он, что ли, так крепко? — удивилась Денисия и упрямо заключила:

— Все равно его разбужу.

Назвался груздем, так и полезай в кузов. Он не спать приехал в Париж".

Она со всей силы саданула кулаком по двери; оказалось, что номер не заперт — дверь открылась.

— Эй! — позвала Денисия, осторожно переступая через порог и крадучись пересекая прихожую. — Эй, есть кто живой?

С этой фразой она вошла в комнату.

— А? Что? Я живой! — закричал Аронов, продирая глаза и выскакивая из кресла.

Было очевидно, что он там спал, но почему в плаще?

— Простите, пожалуйста, кажется, я вас разбудила, — смутилась Денисия.

— Нет, ничего, я вернулся из ресторана и слегка вздремнул после ужина прямо в одежде. Все равно раздеваться пришлось бы, — успокоил ее Аронов, отчаянно стараясь сохранить вертикальное положение.

Надо заметить, удавалось ему это плохо: он был похож на маятник.

— Вы что, качаетесь? — удивилась она.

Он замотал головой и икнул:

— Ик! Нет, я твердо стою на рогах. Ик, простите, я твердо стою на ногах.

— Да вы пьяны! — ужаснулась Денисия.

— Ни в коем случае, — уверенно возразил Аронов. — Только пару стаканчиков пропустил за ужином. Я.., ик.., очень культурно пью.

— Культурно? Да здесь и не пахнет культурой!

Как вы посмели? Я собиралась с вами о жизненно важном поговорить, а вы свински пьяны!

— Я…

— И не смейте мне возражать! Вы назюзюкались! — закричала Денисия и, похоже, совершила открытие для Аронова.

Он растерянно пожал плечами, потупился и виновато спросил:

— Да? Я назюзюкался? Вы уверены?

— Абсолютно!

— Ну, тогда простите меня за беспокойство.

С вашего позволения, я пошел.

Он действительно рискнул сделать несколько неуверенных шагов к выходу, чем привел Денисию в ужас: парня сильно штормило.

— Куда вы? — закричала она.

— Я домой, то есть в свой номер, — с достоинством пояснил Аронов.

Она всплеснула руками:

— Господи, вы в своем номере, это я к вам пришла.

Он, словно увидев ее впервые, удивленно уставился на Денисию и спросил:

— А вы мне не снитесь?

— С чего вы взяли?

— Я уже слышал нечто подобное: я пошел — куда? — домой — вы же дома.

— Да, это было у господина Машикули, — согласилась она, храбро подставляя ему свое плечо. — Все повторяется в этом мире.

— Повторяется? — обрадовался Аронов. — Значит, я завтра к вам снова приду?

Она закатила глаза:

— О господи! Нет же, вы у себя в номере. Опирайтесь на меня, и пойдемте-ка в спальню. Вам надо баиньки, вы не в России, вы не в Москве, вам нельзя в таком виде выходить на улицу.

— Вы смешная, — ответил он. — Это там, в России, нельзя, обворуют или заметут, и потом все равно обворуют. А здесь не Россия, здесь можно.

— Все равно не надо, пойдемте я вас уложу.

Денисия двинулась по направлению к двери, за которой, как она полагала, находилась спальня, но Аронов идти не желал. Он уперся и, с трудом ворочая языком, сообщил:

— Не надо мне баиньки. Душа моя просит общения. Хочу побеседовать с вами. , — Господи, о чем? О чем вы, такой", можете со мной беседовать? — спросила Денисия.

— О сокровенном.

— О сокровенном? Как в таком виде беседовать о сокровенном? Вы же лыка не вяжете!

— О сокровенном русский мужчина только тогда и может беседовать, когда лыка не вяжет, — неожиданно здраво рассудил Аронов и спросил:

— А вы знаете, что я влюбился?

— Не знаю и знать не хочу, — отрезала Денисия.

Ответ его озадачил:

— Да? Странно. А я втрескался как Дурак.

— Умоляю вас, пойдемте баиньки, — теряя терпение, призвала она. — Уже ночь. Вам давно пора спать.

Вы на ногах еле стоите.

— Да, я устал, — согласился Аронов.

Денисия обрадовалась:

— Вот спать и пойдем.

Он оживился:

— Спать? Ха-ха! Я — за. Охотно отправлюсь спать, но только с вами! Вот!

Аронов вдруг изловчился и чмокнул Денисию в губы, воскликнув:

— Одобряю.., ик.., ваше предложение.

— Фу-у! — брезгливо отшатнулась она, лишая его своего плеча, и для профилактики залепила ему увесистую пощечину.

Он качнулся, схватился за горящее лицо и с видом святого мученика сообщил:

— Есть женщины легкого поведения, а есть — тяжелого. Вы же просто супертяж. А я настоящий паинька, даже противно. Никогда так прилично не вел себя с дамами, и вот результат. Ну зачем вы меня так больно ударили?

— А зачем вы наглеете?

— Я наглею? — поразился Аронов. — Я всего лишь признался в любви. Вам, между прочим. Ах-ахах, она хмурится. Не бойтесь, насиловать вас не буду.

Я никогда никого не насилую.

— Куда уж вам, — усмехнулась Денисия. — Вас самого сейчас безнаказанно можно насиловать. Ну хватит. Пожалуйста, идите в койку, — попросила она и пригрозила:

— А то я сейчас уйду, и делайте что хотите.

Аронов встрепенулся:

— Я могу делать все, что хочу?

— Только после того, как я уйду.

— А если я лягу, вы не уйдете?

— Нет.

Он не поверил:

— Обманете, я знаю.

— Почему?

— Потому, что вы очень вредная девушка.

Денисия рассердилась:

— Что вы сказали?

— Да-да, уж я-то знаю. Вы очень вредная девушка, — бесстрашно подтвердил Аронов и грустно добавил:

— Для моего здоровья. Вы сгубили меня.

— Чем же? — скептически поинтересовалась Денисия.

Он признался:

— С тех пор как я вас встретил, я заболел: ни жить, ни работать, ни есть, ни спать, ни пить не могу.

С этими словами Аронов рухнул на пол и захрапел.

— Ну, пить, положим, вы еще можете, — скептически глядя на него, констатировала Денисия. — А все остальное и само собой расстроится, если так зверски алкоголь хлестать. При чем тут я?

Она, как любая женщина, терпеть не могла пьяных мужчин, а потому разозлилась и, с ненавистью глядя на храпящего Аронова, подумала: «Все мужики жутко ненадежный народ. Все они созданы из одних недостатков, прямо-таки ходячий порок. Вот и этот еще недавно приглашал к сотрудничеству, а теперь сам находка для шпиона. Просто удивительно, как такие уроды выживают на свете. А ведь они еще нами и правят! — ужаснулась Денисия. — Ну да, там, наверху, одни мужчины. Вот почему все так плохо в нашем мире».

 

Глава 10

Эту ночь она провела в его номере. Сначала мучилась в кресле, а потом, когда намяла себе бока, перешла на кровать в спальню, но дверь предусмотрительно не закрыла. Хотела видеть его, опасалась, что хмельной Аронов проснется, уйдет и бед натворит.

Истина, известная даже младенцу: пьяный мужик — дурной, какой с него спрос? А потом, как водится на Руси, будет локти кусать, да поздно.

Поднять его с пола Денисия не смогла — слишком тяжел. Даже отбуксировать волоком на кровать, как ни старалась она, не сумела, а потому самоотверженно не спала, а подремывала, частенько вскакивая и заглядывая в комнату: там ли он, не сбежал ли, спит ли.

Аронов спал, но спал беспокойно, ворочался с боку на бок, метался по полу и бормотал, бормотал что-то себе под нос, изредка вскрикивая: «Во вляпался, дурак!» Или: «Такого еще со мной не бывало!»

А однажды с нежностью произнес: «Денисия, вредина ты моя».

Она поразилась: «Неужели не врет? Неужели и в самом деле влюбился?»

Мысль эта показалась ей дикой и фантастической.

«Да нет, — отмахнулась Денисия, — влюбиться в меня он не мог. Это невероятно. Зачем это ему, когда у него такая роскошная гоп-стоп-модель? Я против нее серая мышь. Таких, как я, толпы и толпы. Аронову глупо влюбляться в меня».

Словно когда-нибудь для настоящей любви требовались здравые рациональные причины.

Денисия и сама это понимала. Любовь порой возникает не «потому что», а «вопреки». Ведь сама же она влюбилась в Александра Гусарова, а с ее стороны это не просто глупость, а даже подлость. Он Зойкин жених. Денисия подлости не переносила с детства, а вот, поди ж ты, влюбилась. Влюбилась в жениха сестры. И ничего с этим нельзя поделать.

Может, и с Ароновым то же произошло? Может, легла она ему на сердце? Так иногда бывает: серая мышь, а легла.

И чем больше Денисия об этом думала, тем реальней казались ей чувства Аронова. А тут еще присказка вспомнилась: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

«Жалко, если и в самом деле Матвей влюбился в меня, — с искренним сочувствием подумала она. — Он мне совсем ни к чему, а безответная любовь — одни страдания. И почему все так в жизни несправедливо: Аронов влюбился в меня, я — в Сашку, Сашка — в Зою, а Зоя умерла».

С этой горькой мыслью Денисия и погрузилась в сон. Умаялась и проспала уже до утра, а когда проснулась и испуганно глянула в дверной проем на пол, Аронова там не нашла.

— О господи! — ужаснулась она, вскакивая с кровати. — Неужели ушел?

Хлопнула входная дверь, и вскоре на пороге спальни вырос Аронов. Он был бодр и свеж, гладко выбрит, щеголевато одет — вчерашней пьянки как не бывало. Увидев Денисию, он просиял и воскликнул, вновь подражая старику Машикули:

— С добрым утром, барышня. Как вам на новом месте спалось? Надеюсь, погадать не забыли?

— Как погадать? — растерялась Денисия.

Он усмехнулся:

— Ну как там гадают наши русские барышни?

«Ложусь я спать на новом месте, приснись жених невесте» — вроде так.

Денисия нахмурилась:

— Мне это ни к чему.

Нахмурился и Аронов:

— Понятно, и без того знаете, кто ваш жених.

Я тоже его видел, выдающийся парень. Что ж, поздравляю, я рад за вас. Осталось вам, барышня, самая малость.

— Какая?

Он удивился:

— Разве не знаете? Выжить. Вам теперь нужная постараться до собственной свадьбы дожить, а с кем уж будет она — дело десятое.

— Я бы так не сказала, — не согласилась Денисия, — с кем у меня будет свадьба — это первое дело.

А вы помните, что здесь было вчера? — лукаво спросила она.

Аронов шутливо перекрестился:

— Нет, слава богу.

Она злорадно ему сообщила:

— Ну, так я с удовольствием вам расскажу.

— Вы так мстительны?

— Нет, но должна же я вам объяснить свое присутствие в вашем номере.

Аронов, сладострастно потягиваясь, ответил:

— Зачем? Я не привык по утрам допрашивать тех, с кем провел неповторимую ночь.

— Вы злите меня нарочно? — вспыхивая, спросила Денисия.

Он утешил ее:

— Нет, это выходит само собой.

— Тогда знайте, вчера вы были пьяны в стельку и…

Аронов ее перебил:

— Простите, я пьян был в вашем номере?

Денисия растерялась:

— Нет, с чего вы взяли? Конечно, в своем.

Он удовлетворенно кивнул:

— Продолжайте, я, кажется, вас перебил.

— Спасибо, вы очень любезны, — рассердилась Денисия. — Только не надо прикидываться святым.

И не пытайтесь на меня бросить тень!

— Хотите сказать, на вашу репутацию?

— Вы на что намекаете? — взвизгнула она. — Прекратите свои штучки! Между нами ничего не было!

— Я не говорил, что было.

— Зато намекали. Думаете, я не знаю, куда вы хотели сейчас повернуть?

Аронов философски заметил:

— Почему-то мне вспомнилась сейчас хорошая пословица: «На воре шапка горит». С чего бы это? Вы не знаете?

Денисия поняла: "Да он нарочно выводит меня, а я, как последняя дура, распаляюсь, ему подыгрываю.

Ну так нет же".

Она успокоилась и язвительно поинтересовалась:

— К чему вы помянули про вора? Уж не намекаете ли вы на то, что этой ночью я в номер ваш хитростью пробралась и девственность вашу украла? Коли так, то вы ко мне несправедливы. Этой ночью я спасла вашу честь.

— Каким это образом? — опешил Аронов, мысленно отмечая: «Счет сравнялся: один — один».

Денисия насмешливо пояснила:

— Вы безобразно напились и были абсолютно беспомощны: на ногах не стояли, языком не ворочали.

Учитывая вашу неотразимую внешность, могу сказать: вы просто находка для педика. Их в Париже полно.

Не окажись здесь случайно я, вы могли бы утратить и деньги, и честь.

«Черт, она меня сделала, — мысленно отметил Аронов. — Счет в ее пользу: два — один. Но не будем сдаваться, зайдем на ничью».

— Да хватит вам оправдываться, — с демонстративным безразличием отмахнулся он. — Я вас давно простил. Пойдемте лучше пить кофе. Кстати, и завтрак в номер уже принесли.

Денисия заглянула в комнату, где на полу провел ночь Аронов. На столе действительно на подносе дымился кофе, а под стеклянными колпаками стояли тарелки с едой.

— Нет, спасибо, я вами по горло сыта, — ответила Денисия, собираясь уйти.

Аронов дурачливо взмолился:

— Простите, если обидел вас. Каюсь, я свинья.

Что плохого, если мы, соотечественники, вместе позавтракаем в захолустном Париже, раз уж нас нелегкая сюда занесла? Здесь страшная скукотища, только вами, барышня, и спасаюсь. Не уходите, пожалуйста. — Он хитро посмотрел на нее и спросил:

— Или вы боитесь остаться с мужчиной наедине? Так знайте, я не насильник.

— Уже знаю, — невозмутимо ответила Денисия.

Он притворно удивился:

— Откуда?

— Вчера вы весь вечер твердили об этом. — Она расхохоталась. — Учитывая ваше жалкое состояние, это выглядело самонадеянно и, простите, смешно.

«Черт! Счет опять не в мою пользу, — мысленно рассердился Аронов. — Пора прекращать это безнадежное дело. С ней опасно пикироваться, есть риск улечься на обе лопатки».

Он поднял обе руки и воскликнул:

— Я предлагаю мир.

— Хорошо, — согласилась Денисия. — Но как вам верить? Нечто подобное вы уже предлагали.

Аронов виновато пожал плечами, а она, пытливо взглянув на него, спросила:

— Вы действительно больше не будете на меня нападать?

Он вытянулся в струну, рапортуя:

— Клянусь всем, что мне дорого!

— А что вам дорого?

— Мама, работа и вы!

Денисия рассердилась:

— А он опять за свое! Ну тогда я пошла!

Аронов проворно схватил ее за руку и, вмиг посерьезнев, сказал:

— Но это правда. Или, по-вашему, мне нужно было солгать?

Она смутилась:

— Не знаю, но больше мне этого не говорите.

— Тогда вы останетесь?

— Тогда я останусь.

— Хорошо, — согласился он, — «этого» больше я вам не скажу. Присядем? Кофе, боюсь, остыл.

Денисия кивнула:

— И присядем, и, раз уж я здесь, а вы трезвы, поговорим о деле.

Аронов с укором заметил:

— Обращаю ваше внимание, на этот раз первая начали вы.

— Что — начала?

— Мне шпильки вставлять, — присаживаясь к столу, пояснил он и спросил:

— Вот какая была необходимость нетрезвость мою поминать?

— Никакой, — согласилась Денисия, тоже присев к столу. — Простите меня и давайте поскорей перейдем к делу. Помнится, вчера вы хотели мне что-то сказать.

— Да, хотел, но куда вы спешите? — небрежно бросил он, тщательно намазывая на кусочек хлеба паштет из гусиной печенки.

— А вы полагаете, я прилетела в Париж позавтракать с вами, — язвительно парировала Денисия, мысленно ужасаясь тому, как этот баловень судьбы нежно и трепетно себя обожает.

"Вон с какой любовью готовит себе бутерброд, — подумала она, — с какой лаской паштет намазывает.

Разве может такой кого-то, кроме себя, любить? Нет, не может", — решила она.

Аронов нанес последний мазок и.., протянул бутерброд Денисии.

— Это мне? — растерялась она.

— Вам. Я терпеть не могу гусиной печенки, зато вы паштет из нее обожаете.

— Откуда вы знаете? — удивилась Денисия.

Она ожидала ответа, но Аронов неожиданно рассердился и с неприязнью сказал:

— Я вам уже признавался в любви. Сколько можно? Теперь давайте наконец перейдем к нашему общему делу. Ведь нас связывает только оно.

— Давайте, — растерялась Денисия, и он деловито продолжил:

— Докладываю вам, если вы еще сути разведанного не забыли. Что у нас есть? Есть некий «Модекс», который связан с «Трансконтрактом». Что известно нам про этот «Контракт»?

Аронов вопросительно посмотрел на Денисию.

— Что он благотворительствует, — ответила она и впилась зубами в сотворенный им бутерброд.

— Правильно, но не просто благотворительствует, а перегоняет деньги со счетов «Модекса» на счета общественных объединений. Те из них, которые упомянуты в вашей папке, надежно прикрыты всевозможными документами, Я пробовал подкопаться, но ничего не вышло. Деньги, переведенные «Модексом» через «Трансконтракт», действительно были израсходованы по назначению.

— Неужели пошли на помощь нуждающимся? — удивилась Денисия.

Аронов грустно кивнул:

— Да, растеклись по детским домам, по приютам, психушкам. Но «Трансконтракт» зачем-то десять процентов оставил себе?

— Оставил.

— О чем это говорит?

Денисия предположила:

— Наверное, о том, что эти пожертвования сделаны для отвода глаз.

— Именно! — оживился Аронов. — Из наших рассуждений следует, что есть основная благотворительная организация, которая и снабжает боевиков оружием. Точнее, деньгами, а уж оружие они сами сообразят где купить. И я эту организацию нашел.

— Правда?

— Комитет солдатских вдов. Вам о чем-нибудь говорит это название?

— Слышала, — задумчиво ответила Денисия. — Гусаров давно о Комитете рассказывал. Жаловался, что они не по правилам играют, а прищучить их трудно. И потом я о них читала.

Аронов вскочил и возбужденно забегал по комнате.

— Точно, барышня, точно. Прищучить их трудно, потому что они благотворительствуют не только в нашей стране, но и за границей. К ним деньги текут отовсюду.

Он вдруг остановился и, прищурив глаза, ревниво спросил:

— А Гусаров у нас кто?

— А Гусаров у нас жених, — ответила Денисия.

— Да?

Аронов задумался и, отвечая своим мыслям, сказал:

— Ладно, продолжим. Так вот, этот вдовий Комитет активно общается с чеченскими боевиками как в самой Чечне, так и за пределами России.

— Да вы что?! — ужаснулась Денисия. — И все знают об этом?

— Именно.

— Как такое возможно?

— В нашей стране возможно все, но нам важно не это. Самое интересное то, что почетным членом интересующего нас Комитета является знаете кто?

— Неужели Эльдар Валев?

Аронов кивнул:

— Он.

Денисия испуганно сообщила:

— А Зоя мне говорила, что Валев дружок Воровского. Ой, боже мой, как я раньше не догадалась! — ужаснулась она. — Теперь ясно, почему Боровский не одобрил моего намерения обратиться за помощью к Валеву. И по возрасту Валев подходит… Неужели Валев и есть Карлуша?

— Не будем делать преждевременных выводов, но я бы не стал и эту версию отвергать. Надо проверить. Пока знаю одно: Валев активно взаимодействует с Комитетом солдатских вдов. И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам.

— А если вы ошибаетесь? — спросила Денисия. — Если клевещут на Комитет?

— У меня есть сведения, что Комитетом были потрачены крупные суммы, когда же кое-кто сунулся их проверять, тут-то и пошла свистопляска. Один сам умер, но при странных обстоятельствах, другой — попал под машину. Список можно продолжить.

— Не надо. Что же это выходит? Выходит, прав был Машикули? Надо внедряться к Добрыниной.

— Еще как надо! — воскликнул Аронов. — А если: я вам скажу, кто у Валева сейчас (правда, тайно) правая рука, то вы и вовсе со мной согласитесь. Малика Нахчоева негласно ведает двумя отделениями его личного фонда.

Денисия отшатнулась:

— Нахчоева? Бандит Саламбек Нахчоев не ее ли родной брат?

— Он ее сын. Вы что-то о нем знаете?

— Только то, что написано в дневнике чеченской девочки.

Аронов разочарованно кивнул:

— Я видел у вас этот дневник, но не читал. Времени не было, так, полистал, но ничего интересного там не нашел.

— А я нашла, — сердито ответила Денисия.

— И что же?

— Там интересно все. Эта девочка, этот ребенок писала о том, что хочет учиться, что мечтает жить так же, как русские дети: в теплых и светлых домах, без бандитов и без войны. Она собиралась закончить школу и, как Мария Добрынина, стать правозащитником. А Нахчоев ее убил. Девочка не захотела стать его женой. Самое ужасное то, что девочка искала защиты как раз в этом Комитете солдатских вдов, а когда с риском для жизни до «вдов» добралась, то увидела там Нахчоева.

— Правильно, — горько усмехнулся Аронов, — сыночек к матери приходил.

— После этого девочка поняла, что ее защитить никто не может. Вы знаете, что-то мне нехорошо, — пожаловалась Денисия, вскакивая из-за стола. — Спасибо за завтрак, я лучше к себе пойду.

— А как же наш разговор?

— Потом поговорим.

— Как скажете, — согласился Аронов, провожая Денисию удивленным взглядом.

 

Глава 11

Вернувшись в свой номер, Денисия упала на кровать и разрыдалась. То ли ее потрясло подозрение, павшее на Валева, то ли сказалась полубессонная ночь, то ли просто накопилось, но нервы ее не выдержали.

Очень остро почувствовалось все: и смерть сестер, и бессилие перед Карлушей, и обилие зла в этом мире, и почему-то особенно было жалко чеченскую девочку. И над этим над всем Денисия безутешно рыдала.

Вот в такой неподходящий момент опять объявился Гусаров. Объявился и сразу накинулся на Денисию:

— Зоя! Что происходит? Ты где была? Я вчера тебе долго звонил. Ты знаешь, где я?

— Где?

— В Москве. Через несколько часов уезжаю. Давай скорей мчи к нашему памятнику. Я тебя жду.

Денисия схватилась за голову:

— А я не могу.

Александр (что на него нашло?) разъярился:

— Не можешь? Почему это?

— Я не в Москве, — испуганно сообщила она.

— Не в Москве? А где же?

Несмотря на то, что в его голосе послышалась угроза, Денисия сказала правду:

— Я в Париже.

— Что ты там делаешь? — удивился Александр.

— У меня неприятности, я пытаюсь их разрешить, — пояснила она и тут же об этом пожалела.

— А я для чего, по-твоему? — спросил он и начал ее ругать.

Припомнил все то, за что раньше хвалил. И слишком самостоятельная она, и слишком умная, и лезет туда, куда женщине не положено, и от него слишком многое скрывает…

Денисия тоже вспылила. В общем, они поругались.

Первым опомнился Александр.

— Что это мы с тобой творим? — спросил он.

Денисия испугалась:

— Неужели скандалим?

— Похоже на то.

— Ой, прости!

— Это я виноват. Понимаешь, беда у меня. Друзья один за другим гибнут. На самом верху предательство, а узнать и дотянуться я не могу, вот и психую.

Если можешь, забудь все, что по горячке вывалил.

— Уже забыла, — успокоила его Денисия и сообщила:

— Саша, я тут дневник прочитала, ну помнишь, ты дал… А тут случайно узнала, что мать бандита, Малика Нахчоева, работает в Комитете солдатских вдов. И еще у Эльдара Валева. Как такое возможно? Почему ее не посадят?

Гусаров крякнул:

— А за что ее сажать? Нахчоев уже взрослый, мать не отвечает за взрослого сына.

— Но она же работает в благотворительных организациях, сразу в нескольких!

— И оттуда ее невозможно убрать. Это общественные организации, а Комитет вообще коллегиальный орган. Ей там доверяют очень уважаемые люди.

Знаешь, Зойка, мне не хотелось бы, чтобы ты лезла туда, — слегка раздраженно сказал Гусаров.

Денисия поняла, что вот-вот он опять разозлится, но все же спросила:

— Но ведь всем известно, что в этом Комитете нечисто, так почему не трясут его? Почему органы им не занимаются?

— Занимаются и много против него накопали, но все не так убедительно, как хотелось бы. Понимаешь, в этом Комитете, как ни странно, полно и бандитских вдов. И Валев, выходит, авторитетом своим их надежно прикрывает, а он дружит с Добрыниной, а та президент Конгресса российских правозащитников.

К тому же Комитет солдатских вдов широко известен и почитаем во всем мире, поэтому и боятся его ворошить. Тронь это гнездо, и такая вонь пойдет по всему земному шару, что и в Антарктиде придется нос зажимать. А что касается Малики, как раз ее я знаю.

Она действительно хорошая, честная женщина. За своих соотечественников беспокоится, помогает всем, кому может. Она сама переживает, что сын у нее бандит. Послушай, — вдруг рассердился Гусаров. — Мы что, теперь о политике будем с тобой говорить? Когда ты из Парижа вернешься?

— Скоро.

— Хорошо, я еще позвоню, — буркнул он, и в трубке раздались гудки.

После разговора с Александром остался неприятный осадок. Ссора сама по себе расстроила, но, и это хуже всего, Денисия поняла, что между ними существует противоречие, и еще неизвестно, преодолимо ли оно.

«Гусаров-то у меня домостроевец, — прозрела она. — В его понимании удел женщины — дети, кухня, церковь. Я бы сюда добавила еще и постель. С остальным, Сашка явно мне дал понять, он и сам справится. Грустно».

Денисия решила, что с этим она разберется потом, и вернулась к дневнику чеченской девочки. На этот раз она с особым вниманием перечитала то место, в котором описывался ее поход в Комитет. Что там услышала девочка? С кем разговаривал там Нахчоев?

Что-то в прошлый раз ее зацепило, но что именно, Денисия не поняла. Вот оно, это место.

Девочка подкралась к двери и услышала два мужских голоса, один из которых принадлежал Нахчоеву.

Говорили по-русски, лиц она не видела, но зато хорошо слышала голоса. Речь шла о деньгах.

Денисия отложила дневник и задумалась. Все это она читала и в прошлый раз, более бегло, но и теперь ничего полезного она там не нашла. Говорил Нахчоев с неизвестным, у которого голос был низкий и хрипловатый, но сквозь него пробивался вроде бы высокий. Речь шла о деньгах…

И тут Денисию осенило: «Да это же был Карлуша! Ну да, девочка точно определила то, что сама она чувствовала, но передать не могла. Именно этот голос, хрипловатый басовитый тенорок».

Денисия попыталась припомнить голос Валева и не смогла.

«Что толку, — подумала она, — когда человек злится, голос сильно меняется, а Карлуша злился. К тому же Валева я ни разу живьем не слышала, только по телевизору. Что делать?»

Голова пошла кругом.

И тут в памяти всплыла фраза Аронова: «И делается все это под крылом у Добрыниной. Мария Владимировна, высокая душа, вдов в обиду не дает, всячески им помогает, а кое-кто из этой организации ее добрым именем пользуется во благо бандитам».

— Все, терпение мое лопнуло! Пора отправляться к Добрыниной! — решила Денисия, бросаясь к телефону и набирая номер, данный Ларисой.

— Скажите, пожалуйста, Добрынина из Австрии когда приезжает?

— Добрынина уже в Париже, — услышала она в ответ и решила: «Сейчас же к ней!»

Денисия торопливо сунула в сумку папку с документами и дневник, собираясь мчаться в офис Конгресса, но тут раздался стук в дверь. Она затаилась, подумав: «Открывать не буду, это Аронов».

Стук повторился, за ним последовал окрик:

— Эй! Есть кто живой?

«Точно он, — рассердилась Денисия и озабоченно глянула на часы, — черт, как не вовремя».

Она поняла, что так просто он не уйдет, а время летело неумолимо. Словно учуяв ее колебания, Аронов предупредил:

— Я знаю, вы там, вы из номера не выходили, поэтому буду под дверью стоять, пока не откроете.

Пришлось открывать.

— Проходите, — сердито сказала она, — но знайте, я очень спешу.

— Куда? — удивленно спросил он.

— Я не обязана перед вами отчитываться. Впрочем, скажу: похоже, вот-вот произойдет знаменательное событие, но при условии, что я поспешу.

Аронов усмехнулся:

— Может, в вашей жизни как раз тогда произошло знаменательное событие, когда вы меня встретили.

Денисия фыркнула:

— Не понимаю, о каком событии идет речь.

— О том самом, которого так жаждут все юные девы.

— И чего же все они жаждут? — скептически поинтересовалась Денисия.

— Явления сказочного принца, или вы ничего не слыхали о Золушке?

— Слыхала и даже читала, — заверила она. — Кстати, еще ребенком меня переполняла зависть вовсе не к судьбе самой Золушки.

— Да-а? — притворно удивился Аронов. — Кому же вы, будучи крошкой, завидовали?

— Ее крестной, фее. Значительно заманчивей что-то уметь самой, чем ждать милостей от сомнительных принцев. Сидеть у окошка и ахать: «Ах, как он там, придет или не придет? Заметит или не заметит?» Что может быть оскорбительней для современной женщины? То ли дело фея. Она все решает сама.

Аронов задумчиво поскреб в затылке:

— Оригинальный ход мыслей. Лишний раз убеждаюсь, что мы очень подходим друг другу. Я тоже оригинальности не лишен. У вас свой взгляд на Золушку, а у меня — на Деда Мороза. Знаете, что я ответил, когда на новогоднем утреннике массовик-затейник с фальшивой радостью спросил: «Дедушка Мороз к нам в гости идет, и что он, детки, на спине несет?»

— И что же вы ответили? — нервно поглядывая на часы, спросила Денисия.

— Я своими ребячьими устами изрек истину; «Дедушка Мороз на своей спине несет свой собственный радикулит!»

— Почему — радикулит?

— А что еще у него может быть, если он с утра до вечера на себе тяжелые мешки с подарками таскает?

— Да, вы правы, — согласилась Денисия, — радикулит он точно заработал, но, надеюсь, вы не только с этим пришли. Потрясающую новость о радикулите Деда Мороза можно было и позже мне сообщить. Напоминаю, я страшно спешу.

Аронов отступил на несколько шагов, окинул Денисию заинтересованным взглядом и с патетикой воскликнул:

— О, она спешит! Она в Париже всего третий день, еще никого здесь не знает, но уже страшно спешит!

Вся в делах! Потрясающе деловая женщина! — И неожиданно заключил:

— Вот за это я вас и люблю.

— А как же ваша гоп-стоп-модель? — ядовито поинтересовалась Денисия.

— Я с ней расстался.

— Почему же?

Аронов гордо изрек:

— Терпеть не могу насилия. Особенно над своим карманом. Я, как нормальный мужчина, предпочитаю щедро отдавать женщине сам, а не расставаться с честно заработанным путем пинков, оскорблений и вымогательства.

— Ах вот оно что! — прозрела Денисия. — Поэтому вы регулярно и признаетесь мне в любви, что заранее знаете: я от щедрости вашей обязательно откажусь. И при этом я ничего не едала слаще морковки.

Судя по всему, вам показалось, что со мной можно обойтись минимальными средствами.

— Нет, мне так не показалось, — с усмешкой возразил Аронов.

— Почему? — удивилась она.

— Потому, что нервы, как и свое здоровье, я превыше денег ценю. Практика же показывает, что с вами все это достояние сохранить крайне трудно. Вот, спрашивается, куда вы сейчас собрались? И что у вас в сумке?

Он сделал к ней шаг; Денисия отступила и, прижимая сумку к груди, ответила;

— Не ваше дело.

Аронов мученически закатил глаза, набрал полную грудь воздуха и с таким напором выдохнул, что шевелюра над его высоким лбом пришла в движение.

— Сейчас мы будем ругаться, — сообщил он. — Для удобства лучше нам перейти на «ты».

— Нет, — отказалась Денисия, предусмотрительно отступая еще на шаг.

— Как вам будет угодно, — вежливо согласился он и вдруг завопил:

— Куда ты идешь?!

— А почему ты орешь?! — в тех же тонах ответила и Денисия.

— Потому, что я Аронов! — рявкнул он и миролюбиво пояснил:

— Разминка окончена, приступаем к следующей части программы. Я сам тебе скажу, куда ты намылилась.

— Куда?

— К Добрыниной.

— Я не буду вам отвечать, и не тыкайте мне, пожалуйста.

Он кивнул:

— Ясно, боишься не удержать дистанцию.

Денисия, с утроенной силой прижав к себе сумочку, отступила еще на шаг, а он усмехнулся:

— Я говорю о другой дистанции.

Она рассердилась:

— Оставьте меня в покое. Вы меня не отговорите, я все равно пойду.

— Понятно, — сказал Аронов и тяжело вздохнул. — Значит, точно собралась к Добрыниной. А Машикули тебе все объяснил. Куда ты спешишь? Спешка хороша только при ловле блох, а здесь все слишком серьезно. Хочешь глупостей натворить?

— Я не дура, знаю, что делаю, — огрызнулась Денисия, на всякий случай еще сильнее прижимая к себе сумочку.

И Аронов взорвался:

— Ты, идиотка, хочешь мне весь план провалить?

А ну давай сюда свою сумочку! — грозно закричал он.

Денисия отступила еще на один шаг и твердо сказала:

— Не дам.

— Тогда придется ее у тебя отнять, — сообщил он и набросился на Денисию.

Какое-то время они сражались, но силы были неравны: в результате сумочка оказалась в руках Аронова. Он, грубо оттолкнув девушку (которая уже и не сопротивлялась), начал нервно потрошить трофей: извлек папку, дневник, проверил остальное содержимое и, все вернув на место, тщательно застегнул замок-"молнию".

— На, держи, — мягко сказал он, возвращая Денисии сумочку.

— Неужели совесть у вас появилась? — ядовито спросила она.

— Совесть? — удивился Аронов. — Зачем она мне?

Совесть если появится — сразу заговорит. Совесть здесь ни при чем. Просто хотел проверить, с чем ты собралась к Добрыниной. Думал, что у тебя приличные улики есть, оказалось, все то же. С этим идти курам на смех. Что ж, иди, если хочешь выглядеть дурой, иди. Я тебя не держу.

Он показал ей на дверь. Денисия присела в реверансе:

— Спасибо, вы очень добры.

На том они и расстались Аронов отправился в свой номер, а Денисия, недоумевая и гадая, зачем он приходил, поспешила к Добрыниной.

 

Глава 12

Отыскав главный офис Конгресса, Денисия направилась сразу в приемную президента, намереваясь проникнуть к Добрыниной любым путем, чего бы ей это ни стоило.

«Хоть заночую здесь, но не уйду, пока Марию Владимировну не увижу и все ей не расскажу, — решила она, для начала собираясь попасть в ее кабинет налетом, застав секретаршу врасплох. — Лишь бы Добрынина меня увидела, а уж там, — думала она, — как-нибудь уговорю ее меня выслушать».

Однако форсировать встречу с Добрыниной не удалось. В приемной на пути Денисии героически встала грудью секретарь-референт — смазливое существо неопределенного возраста: по одежде — девушка, по лицу — бабушка.

— Куда вы? — закричала она.

— Мне нужна Мария Владимировна! — вдохновенно заявила Денисия.

— Она занята!

— Меня она примет! Я от Ларисы, я со старофранцузского переводила!

Секретарша ничего не поняла, но отступила.

В глазах у нее появилось сомнение.

— Тогда присаживайтесь и ждите, — после коротких раздумий постановила она. — Мария Владимировна сейчас действительно очень занята. Когда освободится, сама и решит, сможет ли она вас принять.

Обнадеженная Денисия уселась на стул рядом с дверью кабинета Добрыниной и принялась терпеливо ждать.

Секретарша, восстановив порядок в приемной, успокоилась и уткнулась в монитор компьютера. Вскоре дверь кабинета распахнулась, выпустив лысоватого полноватого мужчину. Секретарша уставилась на него, интересуясь:

— Ну что?

Мужчина покачал головой и сообщил, вытирая со лба пот:

— Разгон по полной программе. Меня отчитала, теперь за Виноградову принялась.

— Ей достанется больше, — сочувственно заметила секретарша.

Мужчина пожал плечами.

— Что ж, она больше согрешила, — буркнул он и ушел.

В кабинете действительно становилось все жарче и жарче. Даже в приемную начали доноситься голоса: один высокий, писклявый, другой…

Другой вроде знакомый, басовитый и очень ругательный…

Денисия прислушалась и обомлела: «Господи! Да это же Карлуша!»

Сомнений быть не могло: да-да, это его низкий каркающий голос, в моменты особой ярости дающий высокую ноту, как говорится в народе, пускающий петуха.

— Простите, а много ли у Добрыниной народу? — с волнением спросила Денисия.

Секретарша, не отрываясь от монитора, равнодушно бросила:

— Там осталась одна Виноградова.

Денисия уточнила:

— И Добрынина?

Секретарша удивленно уставилась на нее:

— Разумеется, и Добрынина.

— Да-да, конечно, — рассеянно ответила Денисия и подумала: «Мистификация какая-то. Хорошо, что сижу, в противном случае на пол грохнулась бы».

Она была в полной прострации: голова закружилась, ватным сделалось тело, мысли разбежались и перепутались, создавая ощущение смутности, ирреальности. Казалось, все это снится или происходит совсем не с ней, а с кем-то другим. И вот этот кто-то другой, как ни странно, живущий где-то в центре Денисии, в самых недрах ее существа, усиленно размышлял, ловко складывая в единое целое мозаику предыдущих событий, подгоняя их одно к одному и делая страшный вывод: да, Мария Добрынина и есть убийца Карлуша.

Почему Денисия решила, что Карлуша мужчина?

Только из-за голоса, из-за каркающего прокуренного баска. Ведь в тот день, когда произошло убийство Зои, сидя в чуланчике на даче Воровского, Денисия ни разу не слышала, чтобы банкир обозначил род Карлуши. Их беседа была лаконичной и в основном обезличенной: скупые редкие фразы.

И мгновенно припомнилось, что именно цепляло ум в дневнике чеченской девочки: записанный ею (видимо, слово в слово) разговор, подслушанный в Комитете солдатских вдов. Когда Нахчоев шептался с незнакомым человеком, он почему-то наделял его женским родом. Девочка четко писала: "Нахчоев спрашивал: «Ты уверена?» А потом говорил: «Спасибо, ты очень нам помогла».

Тогда, читая дневник, Денисия отнесла это на счет несовершенства знания русского языка.

Но, с другой стороны, по-русски девочка писала довольно грамотно, почти без ошибок. Это смущало Денисию, теперь же все встало на свои места: басовитый мужчина был женщиной. А чеченская девочка и не писала, что Нахчоев разговаривал с мужчиной.

Она написала, что слышала из закрытой комнаты два мужских голоса и постаралась их описать.

Выходит, Добрынина беседовала с бандитом. Еще одно подтверждение тому, что она и есть Карлуша.

И сразу стало понятно поведение Воровского.

Укрывшись под материнским крылом Асии, Денисия долго о нем размышляла. Из головы не шел их последний разговор. Боровский узнал, что она не Зоя, но почему это произошло? Ведь через несколько часов после гибели Зои, в тот день, когда она виделась с ним в его же квартире, он поверил, что она, Денисия, и есть его жена. Это было абсолютно очевидно. Воровский был убежден, что разговаривает со своей женой, а на даче лежит по недоразумению убитая Карлушей Денисия.

Тогда возникает вопрос: почему он после их разговора помчался в морг обследовать тело убитой? Одно дело просто опознать труп, бегло глянув на лицо, а другое — придирчиво рассматривать ногти и считать на коже волоски. Зачем? Ведь одежда и челочка говорили о том, что в морге лежит Денисия.

Ответ на этот вопрос был очередным доказательством того, что Добрынина и Карлуша одно лицо. Ее бас сбил Денисию с толку, и как она ни старалась в разговоре с банкиром не задавать лишних вопросов, а все-таки прокололась. Денисия считала Карлушу мужчиной и говорила «он». А Карлуша «она». Вот и вся разгадка. Зоя-то точно знала, кто такая Карлуша, поэтому Боровский после их разговора сразу пошел в морг. Решил исследовать, посмотреть, кто там лежит.

"Да-да, это так, — подумала Денисия. — Все-все говорит о том, что Добрынина и есть Карлуша. Поэтому Зоя не хотела, чтобы я дружила с Добрыниной, она предлагала мне устроить знакомство с Валевым.

А Боровский от Валева меня отговорил потому, что боялся: о моем визите к нему может узнать Карлуша Добрынина. Я просто могла с ней столкнуться, разыскивая Валева".

Следующим доказательством того, что Добрынина является Карлушей, был срок ожидания телефонного звонка, назначенный Воровским. Теперь было ясно, почему банкир попросил Денисию позвонить ему через десять дней. Он был скован в своих действиях потому, что ждал, когда вездесущий Карлуша уедет из России. И именно через десять дней уезжает во Францию Добрынина. В тот день, когда Денисия собралась звонить банкиру, Лариса сообщила о смерти Воровского и, помнится, сокрушалась: «И Добрынина, как назло, сегодня уехала!»

И уехала она именно во Францию, теперь ясно и то, почему Боровский с неохотой согласился отправить Денисию в Париж — боялся, что она там к Добрыниной бросится жаловаться.

Были и другие мелкие детали, и все они потрясающе четко сводились к одному: Добрынина и есть убийца Карлуша. И при всем при том казалось невероятным, что эта симпатичная, умная, добрая, всеми уважаемая женщина способна на хладнокровное убийство. Не укладывалось в голове, что она, борец за справедливость и права человека, связана с мафией, торгующей оружием.

«Может, я ошибаюсь? — с последней надеждой подумала Денисия. — Может, все мои доказательства лишь случайный ряд совпадений? Почему я раньше не догадалась, что Добрынина говорит голосом Карлуши? Я много раз слышала ее выступления и по радио, и по телевизору, сопоставить вполне могла».

Ответ пришел сам собой: Добрынина в прошлом артистка, хоть и самодеятельная. Позируя перед публикой, она использовала свои способности и разительно менялась. Она знала свои недостатки, поэтому, когда возникала необходимость, ее низкий грубый голос приобретал женственность и мягкую бархатистость, а каркающие интонации исчезали, делая дикцию правильной и безупречной.

Как тут узнать в ней Карлушу? Тем более что Денисия никогда не видела естественной Добрыниной, не слышала, как она ругается. Зато теперь, когда Добрынина не в себе, когда внутри у нее все кипит, когда нет ей необходимости рисоваться и себя контролировать, стало абсолютно ясно: это Карлуша. Тот же прокуренный голос, каркающий и грубый, точь-в-точь как у злющего мужика.

Денисия была не просто потрясена и напугана, она не знала, как поступить, а решение надо было принимать быстро, незамедлительно. В голове же ни одной путной мысли, только беспомощность и растерянность.

«Что же делать? — гадала она. — Я, наивная, собиралась Добрыниной все рассказать подчистую, надеялась, что она поможет найти, изобличить Карлушу… Выходит, сама к ней в лапы пошла?»

И тут ее охватил ужас: «Почему я сижу? Мне надо бежать! Она же меня узнает!»

Денисия вскочила и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к выходу. Секретарша оторвала от монитора глаза:

— Куда вы?

Но Денисия не успела ответить. Из кабинета вылетела рыдающая женщина, а следом за ней выплыла дородная Добрынина.

— Машенька, — обнаружив постороннюю в приемной, бархатно прошелестела она и осеклась, испуганно уставившись на Денисию.

Секретарша, проследив за ее взглядом, поспешила пояснить:

— Мария Владимировна, эта девушка просится к вам на прием. Она от какой-то Ларисы, говорит, что со старофранцузского вам переводила.

Смоляные брови Добрыниной медленно поползли вверх, полное румяное лицо расплылось в любезной улыбке:

— Даже так? Тогда, конечно, приму.

Широким радушным жестом она пригласила Денисию в кабинет:

— Проходите, милочка.

«Не убьет же она меня», — поеживаясь, подумала та и прошла.

Добрынина (она быстро взяла себя в руки) важно уселась за стол и добрейшими глазами посмотрела на свою будущую жертву. Безусловно, она мгновенно узнала ее. У Денисии отпали последние сомнения.

«Это Карлуша, — уже абсолютно уверенно и обреченно подумала она. — Это убийца моих сестер, но что толку? Как я смогу доказать? Заикнись я о ее преступлениях хотя бы Аронову, и он высмеет меня, не говоря уже обо всех остальных. Как я могу ее обвинять? Кто она и кто я? Кому скорей поверят? Конечно, ей, а меня упекут в сумасшедший дом, да и то в лучшем случае, а в худшем она прикончит меня прямо здесь, в своем кабинете, предварительно отпустив секретаршу».

Такие мысли подействовали на Денисию паралитически: утратив способность к сопротивлению, она окаменела и сдалась, приготовилась умирать. В голове лишь стучало: «Сама, дура, в лапы Карлуши пришла, сама угодила».

Молчание между тем затягивалось. Добрыниной это надоело.

— Ну-с, милочка, я вас слушаю. Что вас ко мне привело? — спросила она.

Денисия вздрогнула и, как кролик на удава, уставилась на своего палача. А Добрынина была спокойна, однако под ее левым глазом еле заметно, но предательски вибрировал нерв.

«Да у нее у самой от страха штаны полны», — прозрела Денисия и перестала бояться.

Мысли пошли другим ходом, и сразу нашлись решения.

«Мы еще поборемся, — теперь уже думала Денисия, только что ставившая на себе крест, — мы еще покажем этой гадине. Она думает, что я начну дурой прикидываться, а вот нет. Я ей правду сейчас рубану и посмотрю, как она завертится. Пусть, пусть психанет, пусть захочет грохнуть меня, пусть себя обнаружит. Тогда…»

Как поступить в этом случае, Денисия не знала.

Не сражаться же с этой Добрыниной. Слишком разные у них весовые категории, да и оружие у нее наверняка есть. Но, с другой стороны, не станет же она палить в своем кабинете…

«А, была не была», — решилась Денисия и сказала:

— Я к вам по очень деликатному делу.

— По какому же? — разыгрывая любезность, встрепенулась Добрынина.

— Мучает меня один вопрос, ответ на который только вы знаете.

Денисия выдержала длинную паузу, во время которой Добрынина" не моргнула и глазом, потрясающе была безмятежна. Лишь пульсирующее нижнее веко выдавало ее волнение.

«Вот это самообладание», — поразилась Денисия и продолжила:

— Впрочем, нет. Думаю, я и сама уже знаю ответ на этот вопрос.

И опять она выдержала длинную паузу. На этот раз у Добрыниной нервы сдали. Она нахмурилась и настороженно спросила:

— Что за вопрос? Вы меня интригуете.

— Что за вопрос? — с ненавистью глядя на убийцу, воскликнула Денисия. — Сейчас сами поймете, а я начну сразу с ответа. Маленькая, толстая и сутулая девочка из бедной семьи мечтала о славе. Поэтому она и в драмкружок пошла. Там она встретила мальчика, симпатичного мальчика из богатой семьи. Он играл главных героев и принцев, а ей доставались второстепенные роли: гномы и карлики. За это ее и прозвали Карлушей. Девочка выросла и даже похорошела, а кличка на всю жизнь приросла.

Добрынина побледнела:

— А где же, милочка, ваш вопрос?

Денисия вскочила и, сжав кулаки, закричала:

— Кто эта Карлуша, убившая всех моих сестер?

Мою Федору! Мою Степаниду! И мою Зою!

— Зою? — отшатнулась Добрынина. — Почему Зою, а не Денисию?

— Потому, что Денисия — это я.

Добрынина схватилась за сердце:

— Ты?

— Да, это я. Я была там, на даче Воровского, я свидетель!

— Глупости! — закричала Добрынина, тоже вскакивая и разом сдвигая с места и кресло и стол. — Не понимаю, зачем вы это придумали? Воровского я знала с детства, да, мы с ним были друзья, ходили в один драмкружок, а вот с женой его я не была знакома.

И вообще, не понимаю, зачем вы пришли и чего от меня хотите.

— Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась и направилась к двери.

— Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласково добавила:

— Вернитесь, поговорим.

Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себя хозяином положения, сказала:

— Я предлагаю вам добровольно сдаться в руки правоохранительных органов.

Добрынина уронила голову на стол и заплакала.

— Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я в отчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.

— Так сдайтесь, прямо сейчас.

Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию и призналась:

— Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишком много знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.

Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:

— Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меня есть пистолет.

Денисия испугалась:

— Нет, не надо, зачем?

— Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, — задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:

— Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться. Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюда полицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою вину перед вами.

Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странного на ее взгляд, предложения.

— Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самом деле не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу свою секретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.

Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну и дела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»

Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая на себе пиджак, деловито сказала:

— Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, вы не будете возражать, если я дверь на ключ закрою?

И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь на ключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.

Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое у нее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявила короткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.

Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себя вела, что вскоре и беспокойство исчезло.

Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Она рассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел. Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердце из своей груди, чтобы осветить путь людям.

— Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю, — сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это все случилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметно берут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благих намерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчиняться только силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоит великая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобится ложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы и нет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. За ложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло: преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он уже только на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а руки по локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, — задумчиво сказала Добрынина.

На глаза ее навернулись слезы.

Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошо понимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть выше любви?

Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. И схитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавал с переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она, увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, и сама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить? Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.

Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своих сестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А сколько нехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.

И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за ним шпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась в Париже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели бы во Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.

Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?

Нет, не может.

«Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Как господь распорядится, так и правильно будет».

Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину. Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не заросли могилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила ее быть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешь нести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишься аскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, как все, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.

Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этой злодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Даже если ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, в сравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.

Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее, сказала:

— Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, но стреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.

И после этой фразы Денисия окончательно поверила в ее раскаяние и спросила:

— Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, то больше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:

— Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меня делают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — это череда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттуда слетают. А мне теперь путь один: на тот свет.

Денисия почувствовала себя убийцей, ее убийцей, и начала жалеть свою жертву.

Чувствительная Добрынина поняла ее настроение, и разговор приобрел задушевность. Сама не заметив, Денисия ей рассказала, как шла по следу Карлуши, путем каких вычислений дошла до истины и даже как пришло само озарение. Добрынина умела внимательно слушать и вовремя задавать вопросы.

— А что у вас в сумочке? — вдруг спросила она. — Наверное, вы несли мне какие-то документы?

Денисия кивнула:

— Да, здесь кое-какие улики по «Модексу», «Трансконтракту» и дневник чеченской девочки.

— А можно взглянуть? — спросила Добрынина и, вдруг перевесившись через стол, буквально вырвала сумочку из рук оторопевшей Денисии.

Все произошло мгновенно, а сама Добрынина так быстро и неожиданно изменилась, что Денисия остолбенела. Сидела и смотрела, как Добрынина вытряхивает содержимое сумочки на стол.

— А это что? — закричала она, хватая выпавший из сумочки какой-то маленький предмет. — «Жучок»? Ах, сучка! Ты переиграла меня! Наш разговор слышали! Но не радуйся, ты за это поплатишься!

Дальнейшее замелькало с невероятной скоростью и было похоже на страшный сон. В руках у Добрыниной оказался пистолет, Денисия вскочила, бросилась отнимать оружие, прозвучал выстрел, и одновременно с ним раздался страшный грохот. Почувствовав тяжелый удар в плечо, Денисия рухнула на пол, и в этот момент дверь распахнулась — кабинет заполнился людьми. Среди них она увидела Аронова.

Он бросился к Денисии, схватил ее на руки и, мчась по коридору, на русском языке начал отчитывать Машикули, который виновато трусил за ними.

— Я, черт возьми, говорил вам, пора! Зачем вы тянули? — ругался Аронов.

— Я хотел, чтобы она побольше рассказала, — оправдывался Машикули по-французски. — Нужны же улики. Я не думал, что Карлуша решится стрелять.

Денисия была в сознании, она даже боли не ощущала, но видела, как по ее белой курточке расползается красное пятно. Ей стало страшно. Она, обхватив здоровой рукой шею Аронова, испуганно взглянула на него и растерянно спросила:

— Я не умру?

— Крошка моя, любимая, ты будешь жить, — ответил он.

В его глазах было столько боли, что Денисия поняла: он действительно ее любит.

 

Глава 13

Уже в госпитале Денисия узнала от Аронова (он не отходил от ее кровати), что Добрынина застрелилась.

— Ну вот, — сказала она, — вы не зря в Париж прилетали. Теперь у вас есть сенсационный материал.

Аронов покачал головой:

— О таких историях в СМИ не поминают. Слишком важные персоны замешаны в этом деле. Мне не дадут и слова сказать из всего, что я разведал.

— Вы что же, это только сейчас узнали? — удивилась Денисия.

— Нет, я всегда это знал.

— Зачем же в Париж прилетели?

— Чтобы обезвредить Добрынину, — признался Аронов.

Она поразилась:

— Так вы знали, кто она?!

— Да, я практически это знал и был раздосадован, когда увидел вас в самолете, летящем в Париж.

Я сразу предположил, что вы начнете везде соваться и испортите мне весь план.

Денисия обиженно поджала губы:

— Вот вы какой. Оказывается, вы из тех, которые женщинам не доверяют, потому что считают их всех дурами.

Аронов усмехнулся и возразил:

— Нет, я из тех, кто не любит подвергать опасности жизнь любимой женщины.

Денисия помрачнела.

— Прошу вас, — сказала она, — не мучайте меня, не говорите мне о своей любви. У меня есть жених, он на войне, он мне верен, и мне кажется, что, слушая вас, я его предаю.

— Хорошо, — согласился Аронов. — Я не буду больше об этом говорить, но ответьте мне на один вопрос. Скажете правду?

— Я теперь никогда не лгу, — гордо сообщила Денисия.

Он с улыбкой кивнул и спросил:

— Неужели у меня нет никакой надежды понравиться вам?

— Вы мне очень нравитесь, но у меня есть жених.

Он любит меня, а я люблю его.

— Но он не может любить вас так, как я!

— Почему?

— Потому что никто так любить не может! — горячась, воскликнул Аронов и, рассмеявшись, перевел свой порыв в шутку. — А если бы я признался вам в любви с экрана телевизора, признался на всю страну, неужели и тогда ваше сердце не дрогнуло бы? — спросил он.

Денисия задумалась, представила, как телезвезда Аронов признается ей в любви и об этом узнает вся страна…

— Ну, не знаю, — усомнилась она. — Может, сердце мое и дрогнуло бы.

— И что бы вы тогда сделали? — расхохотался Аронов. — Так, с дрогнувшим сердцем, за своего Гусарова замуж и пошли бы? И потом стали бы ему лгать, что терпеть не можете этого журналюгу-телезвезду?

Денисия тоже рассмеялась.

— Нет, — сказала она, — я не стала бы ему лгать.

— А как же я об этом узнал бы, о том, что ваше сердце дрогнуло? — уже серьезно спросил Аронов. — Вы что, первая мне позвонили бы?

И она серьезно ему ответила:

— Нет. Я опять надела бы передник и покатила бы тележку по проспекту к тому клубу, где мы с вами встретились. Шла бы, как в тот раз, выкрикивая: «Беляши! Пирожки! Налетай! Подходи!»

— Смотрите, — погрозил ей пальцем Аронов. — Ловлю вас на слове и на всякий случай сообщаю: в том клубе я регулярно бываю по четвергам.

— Ой, что мы все о глупостях болтаем, — рассердилась Денисия. — Расскажите мне лучше, откуда вы узнали, что Добрынина и есть Карлуша?

— Провел небольшое журналистское расследование и в результате узнал, что последний звонок жениху Федоры был из российского офиса Добрыниной.

Таким образом она попала под подозрение, а когда есть подозреваемый, находятся и улики.

— А как вы узнали, что она была любовницей Воровского?

Аронов удивился:

— Любовницей Воровского? С чего вы взяли?

— Она сама призналась, что они с Воровским занимались в одном драмкружке.

— Но любовницей она была не его, а генерала Серова.

— Генерала Серова? Это же начальник моего Саши.

— Тогда можете своему Саше передать, что этим начальником уже занимаются соответствующие органы, — сообщил Аронов.

— Обязательно передам, — кивнула Денисия и задумалась.

— Хотите спросить про «жука»? — догадался Аронов.

— А что про него спрашивать? — рассмеялась Денисия. — Я действительно глупая. Вы так грубо его в мою сумку тогда подложили, даже драку затеяли — уж сама догадаться могла бы. Да, — кивнула она своим мыслям, — давно бы могла догадаться. Я чувствовала, что вы меня всячески не пускаете к этой Добрыниной, стрелки на Валева переводите, но понять не могла почему.

— Теперь поняли? — спросил Аронов.

— Теперь я все поняла, — кивнула Денисия и грустно добавила:

— И теперь я совсем другая.

В госпитале Денисию держали недолго — рана оказалась пустячной. Перед самой выпиской ее навестил Бертран Машикули.

— Признавайтесь, барышня, — с лукавой улыбкой спросил он, — вы не держите на старика зла?

— Откуда у меня на вас возьмется зло? — удивилась Денисия.

Машикули расхохотался:

— Я же не про себя, я про старика вас, барышня, спрашивал. — И тут же серьезно добавил:

— Так это правда, вы действительно не сердитесь на меня за то, что с вами хитрил?

— Вы очень хороший, — с доброй улыбкой сказала Денисия. — Я вам за все благодарна.

— Это правда?

— Я никогда не лгу, — запальчиво заявила она, и Машикули загадочно ей ответил:

— Коли так, милая барышня, раз вы всегда говорите только правду, мы еще встретимся.

Смысл этой фразы стал ясен Денисии позже, уже в Москве.

В Москву она вернулась вместе с Ароновым.

В аэропорту он грустно сказал:

— Ну вот и все, ваши проблемы, похоже, наконец разрешились. Можно расстаться.

— Да, — безрадостно кивнула Денисия. — Пора прощаться.

Аронов пристально на нее посмотрел:

— А почему-то не хочется. Теперь вы куда?

Она без запинки ответила:

— От Зои мне осталось кое-какое наследство: немного денег и драгоценности. Они хранятся у свекрови Ларисы, у нашей доброй Асии. Теперь я квартиру себе в Подмосковье куплю и примусь за дела. Планов у меня громадье.

Он удивился:

— А почему в Подмосковье?

Денисия усмехнулась:

— Потому, что на приличную московскую квартиру денег не хватит.

Заметив его порыв, она поспешила добавить:

— Нет-нет, спасибо, помощи не предлагайте.

Я должна заработать сама.

Аронов, лукаво прищурив глаза, сообщил:

— За это вы мне и нравитесь.

Он хотел сказать: «За это я тебя и люблю», — но не посмел. Лишь небрежно спросил:

— Номерок свой оставить мне не хотите? Звякнул бы вам от скуки когда-нибудь, потом, в грядущем, если завтра же не забуду про вас.

И, не дожидаясь ответа, он повернулся, буркнул «прощайте» и бодрой походкой пошел от Денисии прочь. Злой и обиженный, твердя себе: «Выбрось ее из головы. Ты ей не нужен. Где твоя гордость?»

Но она, удивляясь самой себе, вдруг окликнула:

— Куда же вы? А номерок?

— Что-о? — не веря своим ушам, оглянулся Аронов. — Вы хотите оставить мне свой телефон?

— Да, конечно, — деловито кивнула Денисия и, совсем уж поражаясь себе, щедро выдала ему номер сотового Зои, тот, по которому только Саша звонил.

— Вот, звоните в любое время суток, — смущенно улыбаясь, пошутила она и добавила:

— Вам всегда рада. Я вам жизнью обязана.

— Надо же, — хитро улыбнулся Аронов, — вы так береглись и все-таки кому-то чем-то обязаны. Мужчине! И как оно вам? Не слишком страшно? Помнится, вы очень боялись этого.

— Нет, не страшно, даже приятно, — ответила Денисия и ушла.

Он растерянно смотрел ей вслед и думал: "Дурак.

Черт меня дернул так глупо шутить. Теперь ей звонить бесполезно".

Прошла неделя-другая. Душевная боль и тоска по сестрам слегка притупились. Жизнь Денисии щедро полнилась приятными событиями. С учебой наладилось, однокурсников она догнала, и решился жилищный вопрос: на все оставшиеся от приключений деньги была куплена квартира в Москве. Правда, более чем скромная: однокомнатная «хрущобка», потрясающе ободранная, но Денисия была счастлива — надоело скитаться по чужим углам. Хоть плохонькое, да свое. Драгоценности продавать она не захотела, решила оставить память о Зое.

Радуясь квартире, Денисия засучила рукава и сама принялась за ремонт. Грызла гранит науки, а в перерывах красила стены и полы.

Чуть позже и с работой наладилось. Неожиданно позвонил адвокат покойного банкира и спросил:

— Могу я поговорить с Зоей Воровской?

— А в чем дело? — удивилась Денисия.

— Дело в том, что передо мной лежит брачный контракт, на котором стоит ее подпись. По этому контракту после смерти мужа Зоя Воровская должна получить десять процентов капиталов покойного. Это очень солидная сумма, которая будет принадлежать ей сразу же после того, как она поставит в необходимом месте свою подпись, такую же, как на контракте.

Денисия вспомнила тот трагический день и поняла, почему вдруг банкир предложил ей контракт подписать. Он Зоенькой ее называл, а сам уже раскусил, старый хитрец, что никакая она не Зоя. Поэтому решил, не обнаруживая своего прозрения, оставить наследство Денисии в качестве компенсации за убитую сестру. Зоя после смерти законного мужа и без всякого контракта что-нибудь получила бы, а Денисия вряд ли смогла бы прикинуться женой Воровского без этой подписи.

Да, Денисия прекрасно знала, что на брачном контракте стоит не Зоина, а ее подпись, но, памятуя о своей клятве не лгать никогда, она с достоинством ответила:

— Зоенька погибла раньше своего мужа, так что солидной суммой вам придется распорядиться как-нибудь по-другому.

Потрясенный адвокат спросил:

— Простите, а с кем я разговариваю? Вы не ее сестра? Не Денисия?

— Да, это я, — подтвердила она.

— Тогда должен вам сообщить. Господин Воровский поручил мне исполнить его последнюю волю, а воля его такова: в случае, если вы не захотите признать себя Зоей Воровской, я рву конверт с контрактом и при свидетелях вскрываю второй конверт. Насколько мне известно, там должно лежать завещание, касающееся вашей персоны. Не могли бы вы в ближайшее время посетить мой офис?

— Хорошо, я прямо сейчас и приеду, — согласилась Денисия.

Адвокат ей напомнил свой адрес, и она тут же к нему отправилась. Там при свидетелях был вскрыт конверт с документами. Адвокат их внимательно прочел и торжественно огласил:

— Это учредительный пакет частного благотворительного фонда, в который господин Боровский за несколько дней до своей смерти перевел все свои средства. Фонд зарегистрирован во Франции, в Страсбурге. Учредителями этого фонда значатся сам Воровский и некий Бертран Машикули. Согласно уставу они должны были выбрать и выбрали бессменного руководителя, которому предоставили право распоряжаться всеми средствами фонда сообразно установленным целям, следовательно, благотворительно. Этого руководителя я и должен сейчас объявить. Итак, объявляю, — повысил голос адвокат, — президентом благотворительного фонда является Гронская Денисия Давыдовна. Это вы?

Денисия подтвердила:

— Это я.

Адвокат продолжил:

— Согласно уставу вы можете благотворительствовать как в самой Франции, так и за ее пределами.

Где вы намерены благотворительствовать?

— Я хочу благотворительствовать в Россия, — ответила Денисия.

— Тогда вам придется открыть здесь филиал, снять офис и принять на работу сотрудников согласно утвержденному штату. Как президенту вам положено жалованье, — сообщил адвокат и пошутил:

— которому и я бы позавидовал.

Таким образом был решен вопрос не только с работой, но и с карьерой Денисии. Она сразу же занялась своим фондом и, преодолевая все бюрократические препятствия, упорно пошла к своей цели.

Казалось бы, все хорошо, все сложилось, но в душе была саднящая рана. Эта рана ее ложь Александру. Он давно не звонил, и Денисия впервые ждала его звонка не с радостным трепетом, а с ужасом. Она дала себе клятву, что не струсит и обязательно сознается, кто она есть на самом деле. Пусть решает он сам, нужна она ему такая или не нужна.

Она по-прежнему ни на секунду не расставалась с телефоном Зои, ожидая звонка. Однако в ожидания ее вплелись новые оттенки, о которых пока Денисия не догадывалась. Поняла эти оттенки она только тогда, когда долго молчавший телефон вдруг ожил. Денисия схватила трубку, закричала: «Алле!» — и услышала голос Гусарова.

И вот тогда-то она в один миг поняла, что страх, который мучил ее, не имел к нему отношения. Да, лгала. Да, обязала себя признаться. Но не такой она человек, чтобы глядеть правде в глаза с дрожью в коленях. Отец ее с детства учил: «Имела смелость согрешить, имей смелость в грехе и признаться».

И эта смелость, воспитанная отцом, у Денисии с детства была. Лишь теперь, услышав голос Гусарова, она поняла, что не его ждала она все эти дни. Увы, не его. И Денисия осознала: как это ни ужасно, но она его больше не любит. И вот в этом действительно было страшно Александру признаться. Слишком это признание на предательство смахивает.

Но и лгать она не могла — что поделаешь, если ушла любовь? А может, и не было вовсе любви? Может, Денисия обманулась, принимая весеннее девичье ожидание чувства за саму любовь?

И сразу возник вопрос: кого же тогда она ждала, если не Александра Гусарова? Кто еще ей мог позвонить по этому номеру?

Только Аронов.

Подумав о нем, она рассердилась: "Не может быть.

Ерунда. Мне просто так кажется. Не могу я в него влюбиться. Надо гнать эти мысли,..

Точно я знаю только одно: Александра я не люблю. То есть люблю, но совсем не так, как его, как Аро…

Короче, совсем не так".

Она размышляла, а Александр говорил-говорил, но Денисия впервые его не слушала. Она была в полном смятении, потому что не знала, как признаться ему, что в сердце ее, похоже, уже поселился другой.

Александр говорил, а Денисия себя ненавидела.

«Я его предала, предала, — мысленно твердила она, понимая, что не способна признаться в своем предательстве. — Что же делать?»

А Гусарова, как назло, прорвало. Никогда он не был таким откровенным, никогда не рассказывал ей про своих друзей.

"Видно, плохо ему, — догадалась Денисия. — И в такой вот момент я должна ему нож всадить в спину?

Нет, не смогу. Признаюсь пока, что я не Зоя, а там будет видно", — решила она.

 

Глава 14

Он остался один. Последним погиб Шерстяной — дебошир цыган Пьетро. Похоронив убитого друга, Александр поклялся себе, что ни есть он, ни спать не будет и капли спиртного в рот не возьмет, пока не найдет Саламбека. Даже не стал поминать Шерстяного. Лишь, прощаясь с цыганом, сказал у холмика промерзшей земли:

— Отомщу и тогда вернусь, помяну. Но сначала, прости, отомщу. Я убью его, этого гада.

Как сказал, так и сделал. Несколько дней он гнал своего врага по горам. Гнал, как дикого зверя. Гнал, не замечая ни смерти, глядящей в глаза, ни холода-голода, ни усталости, ни жажды, ни боли.

И догнал. Саламбек сначала безудержно в горы пер, а потом вдруг обратно к жилью повернул. Или понял, что Александр не отступит, или решил, что затеряться легче среди людей. Но не затерялся, не успел. Александр настиг его, ранил, а когда нацелился убивать, Саламбек Нахчоев взмолился:

— Послушай, тут у меня мобильный. Не собачься, будь человеком. Дай последний раз позвонить.

— Куда?

— Это и в твоих интересах. Сейчас тебе номер наберу, сам и поговоришь с хорошим человеком. Может, и передумаешь меня убивать, — подмигнул ему обнаглевший Нахчоев.

Александр разрешил:

— Звони.

Саламбек набрал какой-то номер и, изумляя Гусарова, начал кому-то рассказывать, что сидит он в развалинах дома, а русский боец Александр держит его под прицелом.

— Я сейчас передам трубку твоему герою, — нахально ухмыляясь, сказал Саламбек, — а ты ему прикажи, пусть меня лучше отпустит. Не прикажешь, пеняй на себя. Все. Я сказал.

Он уверенно протянул Александру мобильный, но в трубке уже раздавались гудки.

— Это что, шутка? — спросил Гусаров, возвращая телефон Саламбеку Нахчоеву.

— Да, неудачная шутка, — грустно ответил тот. — Твой друг надо мной подшутил.

— Мой друг? — побледнел Александр. — Нет у меня больше друзей. Ты в могилу их уложил. Говори, сука, кто предатель?

— Слушай, — взмолился Саламбек, — разреши еще раз позвонить. Сам все узнаешь.

Александр опять разрешил.

Саламбек Нахчоев сделал новый звонок, и опять у него не получилось — он растерянно уставился на Гусарова.

— Что, не вышло? — спросил тот.

Бандит уныло кивнул:

— Не вышло. Разве вас, русских, поймешь?

Александр усмехнулся:

— Ну вот что, шутник, ты продлил свою жизнь на десять минут, но, как известно, перед смертью все одно не надышишься. Пришла твоя пора умирать.

Гусаров прижал ствол к голове истекающего кровью Нахчоева и спокойно нажал на курок. Нахчоев откинулся на камни и затих. По его грязному узкому лбу потекла струйка крови. Сколько таких струек пустила его жестокая бандитская рука, одному Нахчоеву ведомо. А теперь и он лежит бездыханным.

Это не было просто убийство, это была месть.

Сидя у холодеющего трупа врага и глядя на двуногого дикого зверя, Александр Гусаров неожиданно ясно понял, что в душе у него пустота, до обидного похожая на горечь и жалость.

Да, он сожалел… Он сожалел, что враг уже мертв и сделано дело: большое дело последних лет жизни.

Закончена его работа, опасная мужская работа.

Конечно, будет новая, но уже не у него, а совсем у другого Гусарова. Этот сидел и ошарашенно осознавал, с любовью и ненавистью глядя на своего врага: «Он мне не чужой. Долгие годы мы жили друг другом. Ели, пили и даже спали с мыслью одной: достать и убить! Мы были связаны пуповиной войны. Мы братья по крови: по общей пролитой крови, человеческой крови. У нас одна мать: жестокая и беспощадная мать — война!»

Александр упал на землю и взвыл от боли. Он понял, что слишком долго жил с жаждой мести в груди.

Он ненавидел уже с любовью, он увлекся, не замечая того, что своего врага почти полюбил, с ним сжился, сроднился, к нему привык. И теперь, лишившись его, он осиротел и вместе с тем захлебнулся от злобы.

«Неужели это все?» — в исступлении подумал Гусаров и закричал, стиснув зубы и до боли в ногтях впиваясь в землю:

— Ну почему?! Почему этого гада нельзя два раза убить?! Господи! Почему?!

И по его небритой щеке покатилась слеза бессилия.

"Мои погибшие друзья, моя жестокая мужская работа — это и есть моя настоящая жизнь, — прозрел вдруг Гусаров. — Только это у меня теперь и будет.

Я не человек, я — война. А как же моя Зоя? Она меня ждет. Выходит, я обманывал не только себя, но и ее…"

— Я должен ее отпустить, — решил он. — Немедленно, прямо сейчас.

Он достал из безжизненной руки Нахчоева трубку, собираясь набрать номер любимой, и был пронзен мыслью: «Куда этот гад звонил?»

Александр нажал кнопку «Память» — табло высветило номер телефона генерала Серова.

— Не может быть, — прошептал Александр, нажимая кнопку автодозвона.

Он готовил предателю матерные слова, самые убойные, самые грязные, но почему-то услышал плаксивый женский голос.

— Кто вы? — растерянно спросил Александр.

И услышал в ответ:

— Я домработница. А кто вам нужен?

— Генерал Серов.

— Он погиб, застрелился-а, — прорыдали в ответ.

— Когда? — вскипая, закричал Александр.

— Только что.

«Я никогда не вернусь с этой войны, — подумал он. — Так еще не унижали русского человека».

И вот тогда он позвонил своей Зое, а трубку взяла Денисия. И, сам себе удивляясь, Гусаров начал ей вдруг рассказывать про своих друзей. Про то, каким весельчаком был Шерстяной-Пьетро, каким бабником балагур Серега, каким умным Артем, каким добрым медик Витяй и каким чувствительным гитарист Ерема.

Она слушала, не перебивая.

— Хочешь знать, кто нас предал? — резко прервав свой рассказ, вдруг спросил Александр.

— Да, хочу.

— Генерал Серов.

Она грустно ответила:

— Я знаю. Им уже занимаются соответствующие органы. Он был любовником Добрыниной" а она способствовала торговцам оружием. Она на чем-то подцепила твоего генерала, бандиты его шантажировали.

— Генерал застрелился. Только что, ну да бог с ним. Он уже там, куда мне не дотянуться. Не из-за него я звоню. Зоя, я должен тебе сказать…

Она его перебила:

— Я не Зоя.

— А кто? — растерялся Гусаров.

— Я Денисия. Я должна тебе рассказать, что мы с Зоей тебя обманывали…

Теперь он ее перебил:

— Я знаю.

— Знаешь? — поразилась она. — Почему же молчал?

— Все ждал, когда ты признаешься. Мне и самому давно надоела эта игра. Сначала было интересно, а потом стало стыдно.

— Перед кем?

— Перед Зойкой. Пустышка и вертихвостка она.

Я никогда ее не любил, но не имел права обманывать. А ты мне сразу понравилась. «Вот настоящая девчонка, — подумал я, — но как к ней подступишься? Ей нет до меня дела». Я из-за тебя и к Зойке начал ходить, но ты на меня совсем не обращала внимания.

— Я не обращала? — удивилась Денисия. — Это ты не обращал. Или как на пустое место смотрел, или вообще отворачивался.

Александр усмехнулся:

— Смущался, был молодой. А когда ты вместо Зойки ко мне впервые пришла на свидание, я чуть умом от счастья не тронулся. Спрашиваешь, почему не признался, что вас раскусил? Какой там признался. Я же правильно все понял: ты пришла только ради сестры. Зойка — любительница работать на несколько фронтов, вот тебя, добрячку, и подключила. Уличу тебя и больше никогда не увижу. С тех пор я даже мысленно тебя Зоей звал, чтобы не проболтаться когда-нибудь ненароком.

— Так и жили во лжи, — грустно сказала Денисия.

Александр подтвердил:

— Так и жили. Сначала даже забавно было, а когда эта ложь приелась, я собрался поставить все на свои места, да вдруг понял, что ты не играешь, что у нас с тобой по-настоящему все.

— Но как ты узнал, что это я?

— Глупый вопрос, — усмехнулся Гусаров. — Удивляюсь, как только Зойке в голову пришло тебя вместо себя посылать? У нее в голове ветер, а от тебя книгами пахнет, библиотекой. Скажи мне, Денисия, ты меня любила?

— Почему — любила? — растерялась она и от самого вопроса, и от того, что впервые он назвал ее Денисией, а не Зоей. — Почему — любила? Что ты там себе напридумывал?

Александр вздохнул:

— Э-хе-хе! Я же не дурак, сообразил. Раз ты призналась, значит, больше не боишься разрушить наши отношения, значит, что-то в тебе изменилось. Нет-нет, я не в обиде, — поспешил он сообщить. — Собственно, и звоню поэтому. Уходят лучшие твои годы.

Держать тебя я не имею права. Слышишь, Денисия, я тебя отпускаю. Ты рождена для мира, а во мне только война. Я человек войны. Не жди меня, девочка. Я не вернусь.

И Денисия поняла, что теперь уж точно не сможет Гусарова бросить.

— Зачем тебе эта война? — закричала она, глотая слезы и подавляя спазм рыдания. — Война — это бизнес! Чужой бизнес, не твой! На таких, как ты, кто-то делает деньги! Грязные деньги — вот что такое твоя война!

Он согласился:

— Да, это так, но до тех пор, пока на свет будут рождаться такие любители кровь проливать, такие дурни, как я, война на земле никогда не закончится.

Я и есть война, поэтому здесь и останусь. Не жди меня. Не жди.

— Я буду тебя ждать, — упрямо ответила Денисия и, не удержавшись, завыла в голос:

— Не выдумывай!

Сашка! Возвращайся! Я буду ждать!

— Нет. Считай, что я погиб на войне, — ответил Александр, и в трубке раздались гудки отбоя.

Она замерла, оцепенела и поняла, что больше никогда не увидит его. И действительно, позже ей передали письмо, написанное сослуживцем Гусарова. Он сообщал, что пишет по просьбе Александра. Гусаров геройски погиб, сам не зная за что. Он просил передать, что до последнего дыхания он любил только ее. Только она его ценность, остальное — чепуха.

Он слишком поздно это понял, за что и просил прощения.

«Вот теперь он меня отпустил», — выплакавшись, решила Денисия и позволила себе подумать о Матвее Аронове: «Он же обещал позвонить».

А Аронов все не звонил и не звонил. И тогда, набравшись смелости, она сама ему позвонила на мобильный. Он мгновенно ответил, но, крикнув:

— Секунду, пожалуйста, подождите, — начал торопливо и зло распекать кого-то за оплошность.

«Не до меня ему, — обреченно подумала Денисия, вешая трубку. — Вот я глупая: он давно забыл про меня, он звезда, очень занят».

Больше она ему не звонила. Аронов не ушел из ее жизни, но существовал лишь на экране. Шли дни, и однажды, включив телевизор, она поняла, что Аронов ее не забыл. Телеочерк, сделанный им, был посвящен герою войны Александру Гусарову. Аронов с микрофоном в руке стоял под дождем, втянув голову в плечи. Порывы ветра кромсали его непокорную шевелюру, а он рассказывал о большой любви. О любви воина.

— Это уже легенда, — говорил он. — Ее передают из уст в уста, из окопов в окопы. Я держу фотографию этой чудесной девушки, которая ждала своего жениха так, как теперь уже и не ждут. Она любила его и осталась ему верна. И он был верен ей до последней минуты, потому что очень ее любил. Вот ее фотография. Короткая челка, добрые умные глаза. Она действительно хороша, в нее нельзя не влюбиться.

Даже я влюбился в нее, — вдруг сказал Аронов, и Денисия поняла, что он выполнил свою угрозу.

Он ей признался в любви на всю страну.

«Что ж, — счастливо улыбаясь, подумала она, — теперь мой черед выполнять обещание. Когда там у нас четверг?»

С трудом дождавшись вечера четверга, Денисия отправилась в кондитерский цех Азера, отыскала там хохлушку Зинаиду и спросила:

— Пирожки сегодня продавать будете?

— Конечно.

— Хотите, вас подменю?

Зинаида от радости затрясла своим богатырским бюстом:

— Конечно, хочу!

— Тогда рукавицы и фартук давайте.

— Да хоть всю меня забери с потрохами!

Было уже тепло, но Денисия решила не выходить из роли. Она, согласно обещанному, обмоталась платком и, набросив поверх пальто фартук, направилась к проспекту. Толкая перед собой тележку, она звонко выкрикивала:

— Беляши! Пирожки! Не зевай! Подходи!

Там, за поворотом, из клуба, вертя головой, уже выходил Аронов. Он еще не видел Денисии, но, рассекая шмелиное жужжание толпы, громко и бодро звучал ее голос:

— Беляши! Пирожки! Не зевай! Подходи!

— Наконец-то, — просиял Аронов.