Четыре года — возраст самый на все иметь особый взгляд: Хороший тигр Шер-Хан, — упрямо сын спорит. Я ворчу: он — гад. Не знает сын такого слова, и педагог я никакой, но смысл поняв, кричит он снова: Шакал Табаки — не плохой! Ты что? — я возражаю слабо. — Хорошая Баба-Яга! — Ну да, куда там, прелесть баба: и связь с народом, и нога. Все-все хорошие, — твердит он, — и волк, и Наг, и Бармалей! Да ты, — я говорю, — пропитан имморализмом, дуралей. Усвоить, нам, большим, внимая, мораль людскую должен он, хотя в душе я понимаю его божественный резон. Но странно знать, что за страданье судьба, усовестясь, дала ребенку ангельское знанье: боль в мире есть, но нету зла.

Одно леченье — не решенье: ему сопутствует уход, и тут без перевоплощенья ты не продержишься и год. Когда выходишь на прямую, из кожи нужно выйти вон, глушить истерику немую и страхов похоронный звон, принять условие задачи: расход — ничто, а все — приход. Не милосердья, не отдачи — вниманья требует уход. Все видеть, слышать ритм дыханья, пять чувств включенными держать и волчьей ямы привыканья ночными стражами бежать, смотреть, чтоб шрамы зарастали, как пьет, в сухое ли одет (уходом правит бог деталей, ты — лишь старательный адепт), следить, чтоб не сошла повязка, чтоб ел, чтоб спал, чтоб не потел, но скажется скорее сказка, чем сотня сделается дел. Чтоб отдохнули мозг и руки, для сверхчувствительных натур стихи сгодятся и науки в пятиминутный перекур. А с рук, готовящих лекарство, лезть может кожа, как с ужа, чтоб смыла прошлых жизней барство преображенная душа. …Когда же тьма уступит свету и камень с сердца сможешь снять, ты сыну промолчи про это. Не надо слишком много знать.