Вот в гнезде проснулся аист. Что на завтрак он с утра ест? Аппетита нет с утра — ну, проглотит комара, на затравку пару мошек, на закуску трех рыбешек, не забыть про червяка, слопать майского жука, чтобы не было икоты, нужно выпить полболота и заесть пяток лягушек парой сотен жирных мушек, пожевать ужа и мышь, клюв почистить об камыш и в воде удобней встать, до обеда чтоб поспать. Аппетита утром нет. Аппетит придет в обед.

Если курица — не птица, то не птица и синица, и удод, и свиристель, и пингвин, и коростель. Если курица — не птица, то не зверь тогда куница, и ленивец, и енот, и козел, и бегемот. Если, этому поверя, согласимся, что не звери слон, пантера и жираф, то получится, что прав тот, кто рыбой не считает рыб, которые летают. Но и плавающих рыб мы тогда вполне могли б не считать за рыб: леща, сельдь, и стерлядь, и ерша, простипому, путассу и другую рыбу всю. И, наоборот, за рыбу мы кита держать могли бы. Но куда девать кита, если рыба вся не та? Если курица не птица, то не рыба и плотвица, барракуда, сом и язь, и акула, и карась. Значит, врет наука вся про гуся и порося: от моржа до кабарги пудрят в школе нам мозги! Если курица — не птица и совсем не зверь лисица, и не рыба вовсе хек, значит, я — не человек. Получается тогда ну такая ерунда, ну такая чушь совсем, что уже пора бы тем, кто к народу лезет с тем, что, мол, курица — не птица, перед всеми извиниться.

Зверь большо-о-ой гиппопотам: морда — тут, а попа — там!

Я, признаюсь, удивляюсь: ай да птица этот аист! Словно белый снег он чист, и притом — не эгоист. Он гнездо большое вьет, мелких птиц туда зовет 43 : трясогузки, воробьи, прилетайте — все свои! И синичкам, и скворцам — всем найдется место там. Мелюзге гнездо такое словно царские покои. Не в восторге аистиха: не бывает дома тихо. «Папа-аист, ты сдурел — столько птиц в гнезде пригрел! Как высиживать птенцов? Может, выселим жильцов? Превратил гнездо в притон — хоть лети из дома вон…» Длинным клювом улыбаясь, отвечает папа-аист: «Коллективное гнездовье сохраняет нам здоровье. Всем давая кров и дом, мы природу бережем. Сообща растить птенцов веселей, в конце концов!»

Сыч, сипуха и сова сели в круг играть в слова. Говорит сова: «Сипуха, прекрати сипеть мне в ухо! Ясно всем как дважды два, что сипуха — не сова. Сколько я прошла лесов, не встречала рыжих сов. В форме сердца морда птичья — вкус дурной до неприличья: с мордой сердцем, без ушей — как брелок из-под ключей! А видали вы красу — ухо чуть не на носу? Без ушей нормальных сов ты, как кошка без усов». Та в ответ ей: «Ты, сова, просто дурья голова! В интернете посмотри: всем ясна как трижды три, и без всяких лишних слов роль сипух в отряде сов. Форма сердца для лица — несравненная краса! У ушей на птичьих лицах вид — ну просто застрелиться. А сиплю я, чтоб не ухать (сов обидеть не хочу хоть)». Сыч считает: «Ты, сова, совершенно не права. Вон сипуха как мудра — Так бы слушал до утра». Говорит сычу сипуха: «Ни пера тебе, ни пуха!» Сыч в ответ: «С чего бы вдруг? Разве я тебе не друг? То желать, что надо людям, птицам, мать, давай не будем! Пожелать такое птице — можно, если разозлиться! На меня уж ты не злись — ведь почти как пень, я лыс…» Говорит сова сычу: «Про тебя уж я молчу. Стыдно совам, дорогой, быть такою мелюзгой. Не почти — как пень, ты лыс! А дурацкий этот свист? По-болгарски кукумяка ты не зря — сиди не вякай! Будь на вы со мною, сыч, и когтем в меня не тычь!» Отвечает с сучьев сыч: «Не порите, птицы, дичь. Не собачьтесь снова, тетки, мы ж не люди с вами все-таки! Доведет до драки слово. Поимейте совесть, совы!» «Ух ты, — ухает сова, — как умно! Спиши слова». 44

Плачет бедный крокодил: «Я ль не кроток, я ль не мил? Если б мог я без кровей корм клевать, как воробей, как козел, траву жевать, чтобы не переживать тварей божьих пояденье как моральное паденье! Это что же за напасть — что шевелится, все в пасть! Разве я, ребята, рад хрупать, хряскать всех подряд, жамкать, жвакать все живое? Со стыда я волком вою! Жалок мой удел и жуток — управляет мной желудок! Но такая, знать, судьба — воля, видимо, слаба. Если б можно было мне оставаться в стороне от проклятых челюстей, я бы папы был святей! Тварь любую нежно я все лизал бы, не жуя. Звали б все ягненком Нила душку-крошку крокодила… Взять страшилу бегемота — украшение болота: вон, как хряк, разлегся там «конь реки», гиппопотам! Вот за что ему везенье — лотос жрать без угрызенья? почему его, урода, добрым сделала природа? Ладно, быдло бегемот… А убивец-кашалот? Сколько жизней загубил он чемоданным этим рылом! Сколько он за день-деньской сводит фауны морской! А как вспомнишь про акулу, так до боли сводит скулы. Сколько душ сожрет на круг! Хрясть — и ноль душевных мук. Столько хищников на свете — я один за всех в ответе…» Наползает на глаза крокодилова слеза… Пожалеешь: бедный зверь! Но поверь мне — и не верь крокодиловым слезам. Подрастешь — поймешь все сам.

Это — не ямб, не хорей и не дактиль. Просто стишок. Ящероптица звалась птеродактиль. Вникни, дружок: да́ктилос  — палец, птеро́н значит птица (если запишешь, потом пригодится). Самая мелкая — как воробей: ела букашек, клевала червей. Крупную звать, как запомнить легко нам, орнитохе́йрусом 45 , птеранодо́ном 46 , арамбургиа́ной и кецалькоа́тлем (с Тецкатлипукой не путать — понятно? Тот и тот — два мексиканских божка, и у обоих — страшила башка). Эта — тварюга ужасного вида (в народе известная как аждархи́да). Саженей шесть, это метров тринадцать — крыльев размах (не дай Бог повстречаться), с длинной, противной такой головой. Водилась в период она меловой, ну, еще в юрский встречалась, бывало. Ее человечество позабывало. Вру: не забыло — пока что его не было в юрский и в меловой. Эта, большая, в отличье от малой, зубаста была и жрала что попало. Ладно, неважно, что было в начале: или забыли, или не встречали (драконы из сказок-то схожи по виду с этой заразой — пардон, аждархи́дой). Важно другое: что куча ученых верит, что птицы — потомки драконов, т.е., простите, летающих ящеров! Если бы это про хищников — ястребов, грифов, орлов, сов и коршунов, но ведь даже колибри — потомок чудовищ! Вот, значит, как появились на свете птицы! А что там про них в интернете? (Надо искать и тебе научиться. Кстати, нашел я, что главный по птицам — только не смейтесь, ну что вы как дурочки? — дядя один по фамилии Курочкин. Но хорошо, что не Тецкатлипукин — самое главное — имя в науке. И, не в обиду серьезным ученым, будем хихикать над тем, что смешно нам. А чтоб узнать, что про рыб еще слышно, будем искать на фамилию Фишман). Там я узнал, что когда-то однажды жил на земле динозавр двухэтажный — четырехкрылая ужасть такая. И, что еще оказалось: в Китае в ранней формации типа Исянь тоже отрыли какую-то дрянь. Это был переворот настоящий: птица — не птица, и ящер — не ящер. Звали его «микрора́птор гуи́», вызвал в науке он прямо бои. И, что мне в голову не приходило: птицы, похоже, родня крокодила, и что не только ИЗ ЯЩЕРОВ птицы, — В ЯЩЕРОВ птицы могли превратиться. Встретились мне терезинозаври́д, и криптово́ланс, и троодонти́д, и псевдозу́хий, и авими́мус. Тут-то я понял, что крышею двинусь. Тут-то я понял, что хватит с меня — и лучше я мячик пойду погоняю.