Был золотой полдень.

Федосова лодка, покрашенная охрой, покачивалась у столбика, звякая цепью. На мостках стояли Катя, Женя и Аркаша в широкополой соломенной шляпе. Колька и Герка подавали Федосу продукты в корзинах, удочки, мяч, топор, лопаты, ведро, чайник, и он укладывал все в лодке.

Колька узнал, что приглашена и Наташа. Сердце его упало, а потом забилось часто и жарко. После юбилейного вечера, когда он опозорился, как мальчишка, Колька не встречался с Наташей. Он видел ее только издали и всегда в окружении молодых людей, среди которых обязательно был и Кошменский. И теперь ему было мучительно трудно встретиться с Наташей. Он хотел было сбежать, но Женя крикнула звонко:

— Идет, идет! Засоня, скорей же, скорей! — замахала она своим лиловым шарфом.

Бежать было поздно, и Колька замер, согнувшись на скамейке.

Усаживаясь, Наташа расправила свой легкий сарафанчик, улыбнулась, наклонив голову, и протянула руку:

— Здравствуйте, Коля. Я рада, что и вы с нами. Куда же вы исчезли? Нельзя так сразу забывать старых друзей.

— Я ведь работаю, — пробормотал Колька и взялся за весла.

Оттолкнулись от мостков, дружно взмахнули веслами. Заскрипели ритмично уключины, и «Молния», подхваченная течением, быстро вышла на середину реки.

Навстречу потянулись заводы, склады, заборы, сероватые металлические баки.

Позади блестели в бледной синеве золоченые кресты колоколен. С красного обрыва смотрело подслеповатыми окошками хмурое здание тюрьмы.

А в лицо веяло влажным ветром, насыщенным запахами луговых трав. Над водой, жалобно стеная, низко пролетела одинокая белая птица. Она коснулась крылом волны и метнулась к берегу.

Колька греб, упрямо сжав губы, не видя ничего, кроме своих рук, с силой вцепившихся в весло. Герка, сидевший с ним в паре, раз и другой сделал леща веслом, и Наташа предложила ему поменяться местами. Наташа перешла к Кольке, наклонилась и, улыбаясь, прошептала:

— Не возражаешь?

Неожиданное «ты» обрадовало Кольку, он посмотрел ей в глаза и ответил шепотом:

— Ты же намозолишь руки, добрая душа. — Он хотел сказать это с иронией, но сказалось быстро и радостно.

— Не беда. Я не белоручка.

«Молния» вошла в узкий дугообразный пролив «Боровое». На срезах серых берегов чернели норы — гнезда ласточек. Над быстриной шумели листвой старые ветлы, серые осинки.

— Как хорошо здесь! — сказала Наташа и наклонилась над бортом. — Вода совсем черная.

Колька сидел, касаясь локтем Наташиной руки, и все, что так терзало его эти месяцы, показалось ему сущим пустяком, куда-то исчезли и горечь, и ревность, и стыд.

— Ты не устала?

— Что ты, конечно, нет. Мне просто хорошо.

Лодка вышла из пролива на просторный плес. На левой стороне, в ельнике, виднелись голубые маковки Филейского монастыря, а чуть подальше на откосе — одинокая белая часовня.

Левый берег постепенно снижался. Кое-где на лужайках темнели купы кустарника и редкие стога молодого сена. Вдали висели над рекой ажурные фермы Загарского моста. Федос направил «Молнию» к правому возвышенному берегу, где краснел стволами соснячок.

Лодка ткнулась носом в песок.

— Кинем якорь здесь, вылезайте! — скомандовал Федос. — Разгружайте трюм, не оставляйте мячик.

Среди сосенок, на самом берегу, оказалась уютная, усыпанная коричневыми шишками полянка. Пока ребята строили из ивовых ветвей шалаш, копали поблизости яму для костра, собирали хворост, девушки убежали в лес. Слышались их голоса, ауканье. Возвратились они с охапкой цветов.

Наташа присела на корточки около Кольки, разжигавшего костер:

— Посмотри, сколько цветов.

На ее коленях, среди зеленоватых метелок перловника, желтели лепестки медунки, горели пурпуром колоски кукушкиных слез, синели колокольчики, терпко пахли белые кисти багульника.

— Где ты столько набрала?

— В лесу, в овражке. А пахнут как!

Река серебряно сверкала, голубела даль. За кустами можжевельника, саженях в ста, виднелась серая отмель. Наташа разбирала цветы, откусывая белыми зубами длинные стебли.

Колька возился возле костра, взглядывал на Наташу, видел ее шею в завитках волос, и стало ему теперь очень хорошо и просто.

Тех дурных мыслей о Наташе, которые долго мучили его, сейчас не было. Ему захотелось все рассказать ей откровенно, без утайки. И как он мучился, ругая себя за тот поступок, и как хотел подойти к ней на улице, но не решался, как он злился, когда видел ее в таком окружении, как противен ему этот Игорь Кошменский. И даже то, что он думал о ней, как о пустой кокетке, которая может растоптать все хорошее ради развлечений с богатеньким бакалейщиком Кошменским, — все, все хотел рассказать Колька. Но Наташа отбросила связанные букеты, встала, отряхнув платье:

— Мне хочется туда, к реке, — показала она в сторону отмели и медленно пошла по берегу. У кустов оглянулась и скрылась за ними.

Колька бросился за девушкой. Влетел в можжевельник, поцарапал руки, лицо. Вырвался из колючего кустарника и увидел ее на песчаной косе. Она осторожно ступала босыми ногами, ветер трепал подол ее платья.

Колька снял ботинки и одним махом очутился подле девушки.

— Мне подумалось, ты рассердился на меня.

— Нет-нет, что ты, — ответил Колька и вмиг забыл все, что хотел ей сказать.

— Какой горячий песок! Сверкающая река! И это солнце! — Наташа зажмурилась и вдруг предложила: — Давай покупаемся?

— Давай, — ответил Колька.

Наташа побежала к ракитовому кустику, качавшемуся среди серебристых лопухов мать-мачехи, а Колька остался на месте и стал раздеваться.

Смуглый, в черных трусах, он помчался на носочках к реке и бросил себя в обжигающую прохладу. Наташа, одетая в розовый купальник, стояла на песке и засовывала волосы под косынку.

— Как вода?

— Теплая! — откликнулся Колька. — Иди сюда, здесь по пояс.

Вскоре они, громко смеясь, плескались; потом, держась за руки, дошли почти до середины реки. Кольке захотелось отличиться перед девушкой. Широко загребая воду, отталкиваясь ногами, он поплыл к противоположному берегу. На стрежи его быстро подхватило течением.

— Не надо! — крикнула Наташа. — Еще утонешь!

Колька отказался от своей затеи, повернул обратно.

Они шли по краешку косы. Стаи гревшихся на солнце мальков разбегались в стороны.

— У тебя очень красивый загар, ровный, с лиловым оттенком, — сказала Наташа.

Она смотрела немигающими глазами на Кольку, смотрела загадочно, с дрожащей улыбкой в уголках губ. Внезапно толкнула его и побежала.

— Лови! — бросила на бегу.

Колька легко догнал ее, схватил за руку, но не удержал.

— Лови же, лови! — дразнила Наташа, убегая все дальше. Он припустил за ней. За ближайшим кустом она спряталась, дождалась его, увернулась и помчалась в другую сторону. Колька налетел на девушку и нечаянно сшиб с ног.

— Попалась!

Он хотел повернуть Наташу лицом к себе, но она, закусив губы, вцепилась в корни какого-то деревца. Тогда, озлясь, он стиснул Наташино плечо и опрокинул ее навзничь:

— Сдавайся!

Наташа отвернулась. Он чувствовал торопливый стук ее сердца, а, может быть, это стучало его, Колькино? Как легко можно было бы сейчас коснуться сухим ртом ее загорелой, такой близкой щеки! Оба молчали, глубоко дыша. Наконец, Наташа, как бы очнувшись, подняла ресницы и устало прошептала:

— Пусти, медведь…

Колька сразу пришел в себя, отскочил от девушки и пошел, как побитый, к месту, где разделся. Обескураженный, думал, что «совершил страшный поступок, за который бьют по морде».

Через несколько минут и Наташа в своем сарафанчике уже стояла около него.

— Полюбуйся, что натворил своими железными лапами, — она приспустила лямочку с плеча, показала синяки на руке. — Но я не сержусь. Сама виновата. С тобой, медведем, шутить нельзя. Идем быстрее, нас, наверное, потеряли.

У костра сидели Женя и Катя, пекли картошку. Обе напустились на Кольку и Наташу:

— Бессовестные! Где пропадали?

Наташа спокойно ответила:

— Купались. Вон там ниже — отличный пляж.

— Купались?

— А тебе какое дело? — взъелся Колька.

— Ну, ладно. Вытаскивайте пока из золы картошку, сейчас будем обедать.

Показался Федос, за ним остальные.

— А-а? — воскликнул он. — Наши Ромео и Джульетта уже возвратились? Катенька, Женечка, где скатерть-самобранка? — засуетился он. — Накормите проголодавшихся Монтекки и Капулетти!

У шалаша, в тени, на домотканной скатерке мигом, как по щучьему веленью, появились: пирожки и ватрушки Марины Сергеевны, колбаса, сыр, золотая вобла, перья зеленого лука, печеная картошка, каравай ржаного хлеба, кулек тянучек и стаканы.

— Прошу к столу! Гера, тащи чайник! — распоряжался Федос. Когда все расселись, он в полупоклоне раскинул руки: — Милые синьорины, перед вашими лучезарными очами и, высокочтимые мужественные синьоры, перед вашими носами:

— Смеются… Гм. Дальше забыл. Кстати, кто это написал? Ну‑ка?

— Пушкин! — высунулся Герка, уплетая ватрушку.

— Эх, ты, Пушкин! Написал это, запомни, Гавриил Романович Державин. «Приглашение к обеду» называется.

Смеркалось. Невдалеке, за кустами, тоже запылал костер. Оттуда донеслись веселые голоса, смех, потом звуки граммофона. Пластинки были редкостные. Женя прислушалась.

— Ого! Полька, — сказала, приподнимаясь, Наташа: — Но не танцуют? Кто бы там мог быть? А у них весело.

— У нас не хуже, дружнее, и по-своему, — ответил Колька и стал разливать чай.

Федос шутил, разыгрывая Герку.

Но Женя, Катя и Наташа не поддерживали шуток Федоса; они сидели, обнявшись, и слушали музыку.

Граммофон замолк. Через несколько минут из-за кустов вышли двое в белых фуражках. Колька узнал Игоря Кошменского, с ним был Бибер, чиновник канцелярии губернатора.

— Добрый вечер, соседи, — приподнял фуражку Игорь: — Не желаете ли к нам на чашку чая? Мы только двое и, право, будет веселее, если вы к нам присоединитесь. Ба, да здесь же знакомые все лица: Ендольцев, Пахтусов, Наташа, — он весело здоровался с каждым: — Ганцырев, кажется? Добрый вечер, Ганцырев, — протянул он Кольке руку, и, когда Колька отвернулся, Игорь чуть заметно пожал плечами.

— Вот хорошо, вот чудесно! — закричали Наташа и Женя: — Только давайте сделаем так: не мы к вам, а вы сюда переселяйтесь.

— Что же. И прекрасно. Только нужны помощники, чтобы переселение прошло побыстрее.

Охотников помочь нашлось немало. У костра остались только Федос и Колька.

Колька посмотрел вслед радостно оживленной Наташе и сказал:

— Пойду-ка еще раз искупаюсь. Вечером вода, как парное молоко.

Колька долго шел вдоль пляжа. Издали слышал он веселые голоса, смех, потом Наташа и Катя закричали:

— Коля! Коля! Хватит купаться, иди скорей, у нас весело!

Федос и Герка тоже кричали.

Но Колька уходил все дальше и дальше по песчаной косе.

Темнело густо-синее небо, дрожали зеленоватые звезды, и от этого казалось, что небо колышется, как тугая вода. И в темной воде плеса тоже дрожали и вспыхивали звезды.

Колька разделся, вошел в парную воду по грудь, оттолкнулся от дна и поплыл на середину плеса, разбивая ладонями отражения звезд. Он долго плавал, ложился на спину, на бок. Со средины реки хорошо был виден костер и черные силуэты танцующих. Костер стал пригасать, умолкли звуки граммофона, и Колька вышел на берег. Поднялся по крутой тропинке в сосновый лес. Все ближе костер, но голосов уже не слышно. При выходе на полянку он раздвинул кусты и увидел Игоря. Тот стоял рядом с Наташей, склонив голову, заглядывая ей в лицо.

— Вот смешной, — говорила Наташа. — А я пойду подремлю, — она помахала рукой и ушла к костру.

Кошменский раскурил папиросу и направился по тропинке вдоль берега — навстречу Кольке. Колька вышел из кустов, и Кошменский приостановился:

— Ну, как вода, Ганцырев? Я тоже хочу искупаться.

Оттого, что Игорь Кошменский не испугался неожиданной встречи и заговорил с ним таким небрежно-будничным тоном, Кольку обожгла ненависть к этому типу.

Он вырвал у Игоря изо рта папиросу и бросил в воду.

— Вот я помогу тебе искупаться, бакалейщик! Где твои кулаки? Ну!

Игорь выставил вперед ногу, поднял сжатые кулаки и, весь подавшись вперед, сказал со смешком:

— Ха-ха! А это забавно! Да знаешь ты, глупый мальчишка, сопливый Отелло, что я с тобой сейчас сделаю…

Чувствуя сухость в глотке и весь дрожа, желая, чтобы Игорь Кошменский скорее сгинул, Колька смаху левой ударил бакалейщика по скуле.

Игорь не ждал левого удара, покачнулся и, хватаясь за воздух, бухнулся в воду.

— Плыви на тот берег или утоплю! — крикнул Колька.

От костра метнулась какая-то фигура. Это бежал Герка.

Колька обнял брата за плечи и сказал:

— Ничего не произошло. Кошменский это купается. Вот уж, кажется, на берег вылазит… Скажи, Гер, Федосу и всем, что я домой отбыл.

Он спустился на песчаную косу, связал ремнем одежду в узел и, загребая одной рукой, поплыл через реку.