В теплые весенние и летние вечера на Московской — гулянье. Медленно движется нарядная толпа. Жены купцов, промышленников и чиновников любят пройтись по Московской — показаться в новом платье, встретить знакомых, узнать городские новости и сплетни.

Гимназистам и гимназисткам старших классов тоже нравится стайками бродить по Московской, с любопытством рассматривать известных в городе людей, жадно прислушиваться к их разговорам.

Колька Ганцырев сам никогда не гулял по Московской и смеялся над сестрой, которая с подругами гимназистками каждый вечер торопилась на эту выставку чинов и нарядов. Если случалось Кольке с друзьями проходить по Московской в час гулянья, то они обычно старались незаметно и быстро проскользнуть вдоль стенок или же с независимым видом шли рядком, останавливались, разговаривая, посреди тротуара, так что гуляющим приходилось обходить их по мостовой.

А вот Игорь Кошменский, ученик шестого класса, появлялся на Московской ежедневно. В темно-синей фуражке с белым кантом, без герба, в щегольской шинели из серого сукна, высокий и стройный, не похожий на гимназиста, он шел медленно, со многими молодыми чиновниками по-приятельски здоровался, оживленно раскланивался с именитыми людьми и их женами.

Заходил он в кинотеатры, появлялся на спектаклях и концертах, наведывался и в женский монастырь послушать сладкоголосое пение беличек и всюду улыбчиво и легко, но не назойливо вступал в разговоры взрослых. Казалось, занятиям отдавал он немного времени, но учился хорошо, с какой-то небрежной легкостью овладевал гимназическим курсом.

На уроках он сидел спокойно, с лицом скучающего человека, иногда под партой маленькой пилочкой обрабатывал свои ногти. А когда его спрашивали, Игорь медленно вставал, сосредоточиваясь, приподнимал левую темную бровь, устремлял свои большие карие глаза в пространство и после короткой паузы отвечал подробно, круглыми, хорошо построенными фразами.

В гимназии он держался особняком, жил, не разделяя интересов товарищей. Таких, как Колька Ганцырев, Игорь Кошменский не замечал. У него была своя компания, которая состояла из старшеклассников, во многом подражающих ему. Там он главенствовал, однако и с ними, кажется, не сходился.

Он блондин, с матово-белой кожей, но высокие и очень подвижные брови его темны, большие карие глаза тоже темные, иногда кажутся черными. Одна восторженная гимназистка, познакомившись с ним, сказала, что у Игоря Кошменского глаза загадочные, полные древней тайны, как у египетского фараона. Колька Ганцырев, узнав об этом, долго смеялся, а в общем-то ему было в высшей степени наплевать на этого позера Кошменского с его фараоновыми глазами.

Был теплый, туманный после дождя вечер. В ранних сумерках уже вспыхнули в центре города электрические лампочки. Засияли голубые стеклянные шары над парадным входом в номера Чучалова.

Колька шел по Московской в толпе гуляющих, посматривая, не увидит ли он где-нибудь Митю Дудникова.

После встречи на пожаре он иногда забегал к Мите на Спенчинскую. В узкой комнатешке с одним подслеповатым окном, которую Митя снимал у старика портного, было тесно от книг. Книги заполняли самодельные полочки, затейливую этажерку, тоже самодельную, лежали стопками на столе, на подоконнике.

Книги придавали этой неказистой комнате с низким потолком и старыми блеклыми обоями какой-то особый уют.

Рыться в книгах было очень интересно. А еще интереснее слушать Митю, когда он, покашливая и смущаясь, начинал читать свои новые стихи. Митино лицо бледнело, прямые волосы падали на его высокий лоб, широко открытые глаза смотрели в пространство и глуховатый негромкий голос вздрагивал от волнения. Митя словно бы делился с приятелем своим, самым потаенным. И Колька любовался им. И был благодарен Мите за то, что тот открывает свою душу именно ему, Кольке. И каждый раз со стыдом вспоминался тот случай, а затем являлась мысль: «Какой же все-таки он чудесный парень, Митя Дудников!».

Иногда пили чай и разговаривали обо всем, но ни Колька, ни Митя не упоминали о Наташе.

Сегодня Колька уже побывал на Спенчинской, но Митю не застал. Хозяин сказал, что Митя ушел, наверно, в книжный магазин Балыбердина. Значит, он должен возвращаться по Московской.

Давно уже Колька не видел Наташу. И отношения у него с ней были странные. Встречи сдержанные, непродолжительные, обидные для Кольки.

Она часто проводила время в окружении вертлявых молодых модников. Однажды, сжимая в карманах кулаки, Колька поплелся следом за ее шумной компанией. Он видел, как Наташа смеялась, отвечая на шутки, как ей нравилось, что она одна здесь и что за ней так ухаживают, как ей было приятно сознавать свою силу.

Прошел он два квартала, а потом остервенился на себя и, снедаемый тоской, отстал.

По мостовой, цокая копытами, медленно выплясывал, изогнув шею, красивый жеребец в яблоках, а в легкой пролетке сидел Игорь Кошменский со своим дядей-горбуном, крупным вятским бакалейщиком.

Игорь, сильно натягивая вожжи, заставлял жеребца пританцевывать почти на месте, картинно изгибая шею, а сам, приподняв левую бровь, посматривал на гуляющих и, узнав знакомых, ухитрялся с ними раскланиваться.

Но вот он передал вожжи дяде, соскочил с пролетки и, улыбаясь, подошел к кому-то в толпе. Колька шел, уступая дорогу встречным, думал о своем, и ему совершенно безразличен был Кошменский, и его дядя-горбун, и красавец-рысак. Случайно попались ему на глаза, как вот эта вывеска, как фонарь над кондитерской, — промелькнули и следов не оставили.

Но тут толстые господа, плотно стоявшие на тротуаре, раздвинулись, и Колька увидел, как Игорь подсаживал в пролетку Наташу и разбирал вожжи. Его дядя, сладенько улыбаясь, что-то говорил Наташе и все кивал большой головой. Рысак вскинул голову и полетел, выбивая искры из мостовой.

Колька не помнит, долго ли он простоял у афишной тумбы, с яростью перечитывая афишу о спектаклях с участием знаменитого артиста императорских театров Мамонта Дальского. Потом, злясь на себя, медленно дошел до угла и опять увидел Наташу с Игорем. А дядя Игоря вновь садился в пролетку.

Наташа счастливо улыбалась. Игорь придерживал ее за локоть.

Недоброе чувство к Наташе, обида за себя, за Митю, толкнули Кольку вперед. Он смело подошел к ним и молча остановился перед Наташей. Игорь презрительно взглянул на него.

— А-а… Коля? — сказала Наташа. — Добрый вечер. Знакомьтесь, Кошменский.

— Мы знакомы! — сцепив зубы, грубо сказал Колька и вдруг, покраснев, стараясь скрыть свою грубость, заторопился: — Вы не встречали, Наташа, Митю Дудникова?

Наташа удивленно взглянула на Ганцырева:

— Постойте, Коля, разве вы с ним знакомы?

— Как же, конечно. Друзья мы.

Игорь стоял с Наташей, вежливо склонив голову.

— Друзья? Вы друзья с этим «беднягой Д»?

После этих слов Колька вспыхнул:

— Представьте, дружу! Этот самый «Д» — хороший товарищ.

— Простите, Ганцырев, — сдержанно и холодно прервал Игорь: — Минутку… Мы с Наташей только начали разговор, как вы подошли… Извините… Да и вообще я заметил, что Наташе не очень интересен ваш разговор о каком-то «господине Д»…

— Так вам не интересен Митя Дудников? — Кольку взорвало высокомерие Кошменского и особенно иронический тон Наташи: — А жаль! Среди вашей свиты поклонников Митя, пожалуй, был единственным, настоящим… рыцарем чести… что ли. И вы такого… Митя-то стихи писал о вас, Наташечка!

Колька круто повернулся, быстро-быстро пошел вниз по улице, и кулаки у него сжимались, и было стыдно за свою грубость, и сердце жгло ненавистью, как только он вспоминал Кошменского.