Начальник одного из отделов управления полковник Миленький Агафокл Семенович в жизни преследовал две цели: угодить жене и быть на хорошем счету у начальства. Первая цель им была достигнута полностью. Ольга Никифоровна почитала себя счастливейшей женщиной, нашедшей идеального мужа. В ее руках Агафокл Семенович был мягче пуха. Правда, и сама Ольга Никифоровна, женщина разумная и предусмотрительная, не перетягивала струну, не требовала от своего Агафокла невозможного, Но уже на средних ступеньках служебной лестницы, по которой карабкался Агафокл Семенович, ее знали все директора кинотеатров, заведующие клубами и магазинами того района, в котором возглавлял отделение милиции вначале капитан, а затем майор Миленький. Все они знали, какое влияние оказывает Ольга Никифоровна на своего супруга, и… вообще Ольга Никифоровна смогла, укладываясь в скромную зарплату мужа, отлично питаться, прилично одеваться и быть передовой, культурной женщиной, разбирающейся в искусстве. Впрочем, Ольга Никифоровна не только умело использовала служебное положение мужа, она старательно изо всех сил способствовала и дальнейшему продвижению Агафокла Семеновича по служебной лестнице. Если в кружке жен сотрудников, подчиненных мужу, она всегда была признанной законодательницей мод и вкусов, то среди жен начальников высшего круга она сумела завоевать дружбу очень многих. И всем своим друзьям она рассказывала, что Агафокл Семенович прямо горит на работе. В ее рассказах Агафокл вырастал в гиганта, в недремлющего стража общественного благополучия и спокойствия.

Собственно говоря, Агафокл Семенович был в значительной степени создан Ольгой Никифоровной. Началось это еще в первые дни их счастливой супружеской жизни. Нежной супруге молодого милиционера не нравилось слишком уж простонародное имя — Агафон. Неблагозвучно, да и… Дело было в том, что в той местности, где начинал свою карьеру товарищ Миленький, «агафонами» называли недалеких, нерасторопных людей, то есть попросту говоря, недотеп. Ольга Никифоровна попыталась было уговорить мужа сменить имя. Однако оказалось, что изменение имени связано с огромным количеством хлопот, что вписать новое имя в партийный билет труднее, чем вписать его в свидетельство о рождении. Значит, менять имя целиком было очень хлопотливо. Поэтому Ольга Никифоровна задумалась над тем: нельзя ли внутри самого имени произвести такие изменения, которые заставили бы его зазвучать по-новому. От школьных лет в голове Ольги Никифоровны сохранилось несколько громких исторических имен. И вот один раз, раздумывая над тем, как вытравить неблагозвучие из имени своего супруга, Ольга Никифоровна потревожила тень великого старца древности Софокла. Ольгу Никифоровну осенило: Софокл, именно Софокл, должен был выручить ее. Стоило лишь отбросить от имени Софокла первый слог и добавить к нему первый слог от злополучного Агафона.

Получилось «Агафокл». Это вам не какой-нибудь там Агафон! И благозвучно, и, если хотите, заставляет думать, что носитель такого имени как Агафокл, не может быть заурядной личностью.

Сам Агафон Семенович, когда Ольга Никифоровна впервые обозвала его новым именем, с испугом взглянул на жену. В его глазах явно мелькнул страх за состояние мозга собственной жены. Но это было только первые пять минут. Ольга Никифоровна сумела убедить мужа в преимуществе нового имени. Постепенно новое имя вытеснило старое из всех документов, и теперь сам Агафокл Семенович не помнил уже, что в детстве мать называла его Агафоном, Агафонием и даже Агафошкой, но никак не Агафоклом. Новая кличка пришлась ему впору, как шлея лошади, подобранная рачительным хозяином.

Со временем Агафокл Семенович привык доверяться своей супруге во всем, и можно с уверенностью сказать, что хотя он лично руководил вверенными ему учреждениями, им самим руководила Ольга Никифоровна. Агафокл привык соразмерять свою служебную деятельность со взглядами и указаниями своей супруги и, как ему казалось, деятельность учреждения от этого только улучшалась.

Некоторое смущение испытала Ольга Никифоровна, заметив, что с годами Агафокл Семенович научился угождать не только ей, а вообще женскому полу, стал, так сказать, признанным дамским угодником. Несмотря на зеркальную лысину и значительное брюшко, Агафокл Семенович имел некоторый успех у дам. Но очень скоро рассудительная супруга поняла, что чрезвычайная предупредительность Агафокла Семеновича ей лично ничем не угрожает, что она проистекает из характера Агафокла Миленького, воспитанного ею же самой, и распространяется только на жен вышестоящих начальников или вообще значительных людей.

В служебном отношении до самого последнего времени Агафокл Семенович не мог пожаловаться на счастье. Очередные присвоения званий не задерживались, продвижение по службе не отставало от звания. Пожалуй, если бы кто-нибудь из тех, кому надлежит этим ведать, прочел подряд все служебные характеристики Агафокла Семеновича за тридцать лет службы его в милиции, то, вероятно, задумался бы. Во всех этих характеристиках еще с той поры, когда Миленький был рядовым милиционером, подчеркивалась только одна черта — исполнительность, и дружно умалчивалось обо всех прочих. Как и всякий подобного рода документ — все характеристики Агафокла Миленького кончались заверением в том, что он «идейно выдержан, морально устойчив и может быть рекомендован…» и так далее. Поэтому карьера Агафокла Семеновича шла безукоризненно по восходящей прямой. Он безболезненно пережил все бурные периоды, отличаясь исполнительностью и не думая никогда дальше того, что необходимо «исполнить» в данный момент. И все шло гладко.

Но недавно Агафокл Семенович почувствовал, как что-то изменилось. До сих пор, читая решения партийных съездов и пленумов, он всегда относил их целиком ко всей стране и даже не представлял, как это может решение, касающееся всего Советского Союза, отразиться на судьбе одного человека, тем более отразиться в неблагоприятную сторону. Однако оказалось, что он ошибался. Решения союзного значения, как свежий сквозняк, проносились над необъятной страной. Задули эти сквозняки и в коридорах управления. И впервые Агафокл Миленький почувствовал, что одной его исполнительности уже мало. Нужно было не только исполнять, но и действовать самостоятельно, обдуманно. Причем самое неприятное было в том, что думать полагалось ему самому, а не только выше его стоящим начальникам. А то, что теперь самому приходилось и отвечать за свои решения, вообще было ни на что не похоже. И нужно же было случиться такому казусу в момент, когда у Агафокла Миленького при относительной молодости лет был уже большой стаж, немалый чин и впереди все явственнее и явственнее вырисовывалась жирная пенсия. Агафокл забеспокоился. Он чувствовал, что им недовольны, что его служебное благополучие может пошатнуться, что ему просто не доверяют. Даже «исполнять» многое, что раньше, безусловно, доверили бы ему, сейчас поручают другим, казалось бы, менее проверенным товарищам. Он уже хотел поделиться своими сомнениями и подозрениями с Ольгой Никифоровной, как вдруг… Агафокл Семенович прямо остолбенел от неожиданности. Первые минуты он даже не поверил своему счастью. Комиссар, возглавляющий управление, отъезжая в командировку, оставил своим заместителем полковника Миленького. Агафокл Семенович не заметил, однако, что в этот момент в управлении, кроме чрезвычайно перегруженного начальника уголовного розыска Голубкина, не было ни одного человека в звании полковника — все находились в командировках или отпусках. Не усмотрел он в этом жесте и желания начальника управления проверить самого Агафокла Миленького, дать ему еще раз возможность показать себя как руководителя. Нет, Агафокл Семенович воспринял совершившийся факт как опровержение обуревавших его сомнений, как признание его заслуг, признание его ценности, незаменимости.

В самом радужном настроении Агафокл Семенович прикатил домой обедать. Чмокнув открывавшую двери жену, он веселым тенорком пропел ей: «А у нас новости, интересные новости!» и в заключение рулады вторично чмокнул улыбающуюся Ольгу Никифоровну.

— А у нас гости, — в тон ему пропела Ольга Никифоровна.

— Кто?! — спросил неприятно пораженный Агафокл Семенович.

— Посмотри, — с таинственным видом пропустила мужа вперед Ольга Никифоровна.

Войдя в столовую и увидев Анну Павловну, Агафокл Семенович широко раскинул руки и петушком подбежал к ней.

— Анна Павловна! Какими судьбами! Сколько лет, сколько зим! Как здоровье уважаемого Петра Фомича?!

Все это он выпалил, перебегая комнату и со вкусом целуя руку Анны Павловны.

— Я так соскучилась по Оленьке, что не могла не зайти, — заговорила несколько смущенная Анна Павловна. — Кроме того, у меня есть к вам просьба.

— Агафокл! — тоном командира, отдающего приказание, заговорила Ольга Никифоровна. — У Анечки несчастье, и ты должен ей помочь.

— Все, что могу, — заверительно произнес Агафокл Семенович.

— Садитесь за стол, — скомандовала хозяйка. — Ты, Агафоклик, кушай, тебе скоро ехать обратно, а я буду рассказывать. Анечке тяжело повторить все, что она мне рассказала.

Агафокл Семенович послушно сел за стол. Справа от него поместилась заботливая супруга, слева Анна Павловна. Домработница подала борщ. Налив мужу тарелку, Ольга Никифоровна сказала:

— Ешь. На нас не обращай внимания. У нас с Анечкой нет аппетита. Да и какой может быть аппетит, если такое творится… Ты только подумай, ваш уголовный розыск арестовал и посадил Костюнчика.

Агафокл Семенович давно забыл, как зовут сына Гуриных, да и вообще не помнил, сын у них или дочь. Но вовремя сообразив, что раз мужа Анны Павловны зовут Петром Фомичом, то Костюнчик, видимо, сын, и он, нахмурившись, сочувственно покачал головою.

— Нет, ты только представь себе, Агафоклик, — продолжала наступление Ольга Никифоровна, — мальчика, ученика, отличника, сына заслуженного полковника — и арестовывают как преступника. Говорят, что он был знаком с бандитами, говорят, будто его втянули…

— Мда-а! — неопределенно промычал Агафокл Семенович, углубляясь в борщ.

— Нет, такое даже невозможно вообразить, — категорически заявила Ольга Никифоровна, услышав в неопределенном мычании мужа опасность для задуманной комбинации. — Сына заслуженного полковника, героя Отечественной войны, человека, которого уважает и любит сам командующий, берут и сажают в камеру как какого-то рецидивиста-вора. Ну, пусть Костюнчика втянули в шайку, но ведь втянули, не сам же он пошел. Да и потом, что он, не имеет отца и матери? Что он скроется, сбежит?.. Да разве сам Петр Фомич позволит сыну скрыться? Конечно, Петру Фомичу неудобно просить тебя об этом, но, наконец, я и Анечка — старые подруги. Нам нечего скрывать друг от друга. И я прямо сказала Анечке: «Анечка, успокой Петра Фомича, Агафоклик вам поможет».

В глазах полковника мелькнуло беспокойство. Он беспомощно взглянул на жену.

— Но, милая, мой отдел не имеет никакого отношения к уголовному розыску. Право, не придумаю, что надо сделать.

— Делать ничего не надо. Я звонила. Костюнчик числится за майором Кретовым. Надо посоветовать Кретову освободить Костюнчика на поруки.

— Сколько лет вашему сыну? — глубокомысленно спросил Агафокл Семенович.

— Шестнадцать, — ответила Анна Павловна и быстро поправилась, — шестнадцатый.

— Да-а! Пожалуй, можно подумать об изменении меры пресечения, — нерешительно протянул Агафокл Семенович.

— Вот именно, — подхватила Ольга Никифоровна, — изменение меры пресечения! До чего мы дойдем! Скоро будем сажать грудных младенцев. Ты посоветуй Кретову изменить меру пресечения, а если не подействует, то сходи к комиссару. Начальник нашего управления, комиссар, — человек гуманный и очень культурный, — пояснила Ольга Никифоровна Анне Павловне. — Он будет возмущен бестактностью работников уголовного розыска.

— Начальника управления нет в городе, — ликуя, сообщил Агафокл Семенович. — Он уехал на несколько дней.

— Ах, как жаль, — вырвалось у Ольги Никифоровны, — без него Голубкин может не послушаться. Голубкин — это начальник уголовного розыска, — сообщила она Анне Павловне. — А кто замещает комиссара?

По лицу Агафокла Семеновича разлилось сияние.

— Комиссар, отъезжая, возложил обязанности своего заместителя, — Агафокл выдержал соответствующую торжественности момента паузу и сообщил, — на полковника Миленького.

Несколько мгновений за столом царила растерянная тишина. Подруги не сразу сообразили, что речь идет именно о том самом полковнике Миленьком, который, сидя рядом с ними, аппетитно уплетает борщ.

Первой пришла в себя Ольга Никифоровна.

— Как это чудесно, Агафоклик! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Прямо как нарочно. Поздравляю, мой дорогой! — И Ольга Никифоровна закончила свои восторги поцелуем мужа в щеку. Следы помады, оставшиеся на щеке полковника Миленького, потребовали немедленного удаления, а это прервало разговор.

Когда легкая суматоха, вызванная этим происшествием, улеглась, Анна Павловна поторопилась вернуться к интересующему ее разговору.

— Дорогой Агафокл Семенович, — подняла она на полковника свои заплаканные, потускневшие, но все еще красивые глаза. — Вы поможете нам? Вернете мне моего сына?!

— И слезы задрожали на ресницах Анны Павловны.

Агафокл Семенович не устоял. Про себя он уже сообразил, что освобождение Костюнчика легко облечь в благородную форму заботы о душевном состоянии мальчика, который может быть надолго травмирован заключением под арест. Кроме того, и положение лица, замещающего начальника управления, лица, облеченного большой властью, слегка кружило голову полковника Миленького.

— Да, я думаю, что можно избрать другую меру пресечения, — важным топом проговорил он. — Скажем, подписку о невыезде или о взятии сына на поруки. Сажать мальчика вообще не следовало.

— Все это ваш Голубкин, — воскликнула Ольга Никифоровна. — Задавака! Фу! Терпеть его не могу. Холодный, жестокий человек.

— Значит, я могу рассчитывать, что вы вернете мне моего сына? — трагическим полушепотом сказала Анна Павловна, вставая из-за стола.

— Сделаем! — благодушно кивнул головой полковник Миленький. — Какой может быть разговор? Конечно, сделаем. Передавайте привет Петру Фомичу.

Анна Павловна вернулась домой, обнадеженная словами Агафокла Семеновича. Ей даже казалось, что Костюнчик уже дома и, едва открыв дверь, она кинулась в комнату сына. Но там никого не было. Костюнчик еще не вернулся. Шаги Анны Павловны необычайно гулко раздавались в тишине опустевшей квартиры. Чтобы не быть совершенно одной и хотя бы на расстоянии услышать голос близкого человека, она кинулась к телефону и позвонила мужу:

— Знаешь, Петенька! Я сейчас была у Оленьки, — радостно заговорила она, услышав в трубке привычное «полковник Гурин у телефона». — Ну, у Оленьки, жены Агафокла Семеновича Миленького. Агафокл Семенович обещал мне, что Костюнчика сегодня же освободят. Он сейчас замещает генерала, и ему ничего не стоит сделать это. Петенька, ну почему ты молчишь? Ты слышишь меня?

— Слышу, Анюта, — отозвался Петр Фомич. — Голос его звучал ласково, но был непривычно ровным, словно говорил сочувствующий, но чужой человек.

— Ты, по-моему, не рад… — обиженно начала Анна Павловна.

— Послушай, Анюта, — так же ласково, но отчужденно заговорил Петр Фомич. — Константина не освободят, пока не закончат следствия. После этого, до суда, может быть, отдадут на поруки. Потом его все равно будут судить. Но дело не в том. Как ты не понимаешь, что вместе с Константином надо было бы судить и нас, то есть и меня, и тебя. И, пожалуй, следовало бы осудить сильнее, чем Константина.

— За что же, Петенька? — робко спросила Анна Павловна, испуганная необычным тоном мужа.

— За то, что мы с тобой, Анюта, негодяя вырастили, — горько ответил Петр Фомич. — Таких, как мы, надо наказывать… без пощады.