Солнечный луч, пробившись сквозь густую листву кустов, упал на лицо Бубенца и разбудил его. Дмитрий сел, потянулся и огляделся вокруг: «Куда это я попал?» Крыша знакомого дома, поднимавшаяся вдалеке за густой стеной вишенника, помогла ему определиться: «А-а! Это я против дома Котовых. Через дорогу от них, в новом скверике. Как же я сюда попал?» В памяти от вчерашнего дня сохранились только, обрывки воспоминаний. Пили вначале на лужайке, около арыка, за старой сушилкой, потом пили у Зинки Маркевич, туда, кажется, приходила Женя с Екатериной Васильевной, а дальше провал… «Неужели я вчера пьяный поперся домой к Жене? Может быть, еще и наскандалил?» При мысли об этом Дмитрию стало не по себе. «И все эта бражка, пьяницы проклятые. Черт меня дернул спутаться с ними. Шпана, а не люди. Каждый раз даю зарок не пить больше пол-литры и никак не могу удержаться. Обязательно напьюсь, как свиньи», — запоздало каялся в душе Бубенец. Но это позднее раскаяние не облегчило его. На душе было тяжело. Потянуло к людям. «Пойду в гараж к ребятам, — решил он, но, взглянув на часы, помрачнел. — Наша смена с девяти, а сейчас семи еще нет. Ладно. Все равно пойду. Надо только отсюда выбраться незаметно, а то люди невесть что подумают».

Дмитрий поднялся, почистился, снял и вытряхнул от пыли китель, причесался. К счастью, он никогда не знал похмелья и сейчас чувствовал себя бодро, как будто всю ночь проспал в мягкой постели, а не на сырой и жесткой траве. О буйно проведенной ночи напоминал только сине-багровый синяк, заливший левую щеку Дмитрия.

Приведя себя в порядок, Дмитрий выглянул из-за кустов. Улица, в эти часы всегда пустая, сейчас была необычайно оживлена. По ней один за другим торопливо и, как показалось Дмитрию, испуганно, шли колхозники, а у дома Котовых собралась порядочная толпа. Несколько минут Дмитрий стоял, пытаясь разобраться в том, что происходит.

Колхозники, толпившиеся перед домом Котова, показались Дмитрию незнакомыми, непривычно изменившимися. Видимо, поднятые с постелей, они были одеты наспех, некоторые просто в ночных рубашках и босые. Не было слышно ни смеха, ни шуток, ни громких разговоров, над толпой не поднимался веселый дымок папирос и самокруток. На лицах мужчин растерянность и печаль, большинство женщин плакало.

«Что ж там такое произошло? — недоумевал Дмитрий. — Не случилось ли чего с Семеном Андриановичем? Человек уже пожилой, а любит разъезжать на горячих лошадях. А на горных тропах долго ли до греха».

Первым побуждением Дмитрия было побежать в дом тестя и узнать, в чем дело, не нужна ли его помощь. Однако вспомнив, как он вчера держался с Женей и Екатериной Васильевной, когда они хотели увести его от пьяной компании, Дмитрий скрипнул зубами от горечи, но идти прямо в дом Котовых не решился. «Пойду по-за кустами на тропинку, к гаражу, а там от ребят узнаю, что случилось у Семена Андриановича», — решил он и направился к гаражу. Но далеко уйти не смог. Едва лишь кусты остались позади и Дмитрий очутился на тропинке, по которой редко кто ходил, как его окликнул один из колхозников, почему-то очутившийся тут.

— Ты куда это, Бубенец?

Тон, каким был задан этот вопрос, удивил Дмитрия. Он больше походил на окрик. Дмитрий остановился и недоумевающе посмотрел на колхозника. Тот, вместо того чтобы подойти к Бубенцу, крикнул в сторону:

— Сюда, товарищи! Он здесь!

Позади послышался топот, и на тропинку выбежало трое здоровенных парней. Всех их Дмитрий знал, был с ними в дружеских отношениях, но сегодня они вели себя странно: окружили кольцом и не один не подал руки, не улыбнулся приветливо. Наоборот, все они смотрели настороженно и даже враждебно.

— Вот ты где, — заговорил колхозник, первым окликнувший Бубенца. — А мы уж и дома у тебя побывали. Ну, пошли!

— Куда? — удивился Дмитрий. — Мне в гараж…

— В гараж тебе сегодня незачем. Пошли, там из района приехали, зовут тебя.

— Кому я в районе нужен? — не поверил Дмитрий. — Да ну вас! Некогда мне.

Но парни схватили Бубенца за руки. Дмитрий почувствовал, что с ним не шутят, что и впрямь произошло какое-то несчастье и в этом несчастии он виноват. Тоска сдавила сердце. Даже свет всходившего солнца показался Дмитрию тусклым, пепельным.

— Что вы, ребята, — испуганно и покорно заговорил он. — Разве я против? Зачем вы меня схватили? Я и так пойду.

Один из парней тщательно ощупал пазуху, пояс и карманы Бубенца. Убедившись, что никакого оружия при нем нет, парни освободили его и приказали:

— Иди! К Семену Андриановичу в дом.

Бубенец шел к хорошо знакомому дому и ломал голову над тем, что же случилось? Неужели вчера пьяный он все-таки был в доме тестя? Как ни пытался Дмитрий, он не мог припомнить, что произошло после того, как жена и теща приходили за ним. Где он был? Что делал? Как очутился среди кустов акации? Дмитрий не мог сам себе объяснить. «Может быть, избил кого-нибудь по пьяной лавочке? — пытался припомнить он. Пьяным- то я иной раз дурной бываю».

Тоска, нахлынувшая на него несколько минут назад, с каждой минутой становилась все злее. «Вот тебе и погулял и теплой компании, — казнился он. — Кончать надо эту блажь. А то так себя ославишь, что за всю жизнь от грязи не очистишься».

Колхозники, толпившиеся у ворот дома Котова, расступались и давали дорогу Дмитрию, но ни в одном лице не видел он участия или привета. Все смотрели на него с нескрываемой злобой и презрением.

— Пригрели гадюку в нашем колхозе, — услышал Дмитрий за спиной сильный грудной женский голос. Среди мужчин, как первый порыв предгрозового ветра, послышались угрожающие голоса. Казалось, еще минута — и дюжие мужицкие кулаки замолотят по груди, голове и спине Бубенца.

Ио дворе тоже толпился народ. Около самого крыльца стояли Екатерина Васильевна и Женя. В глазах жены Дмитрий увидел сострадание. Он было кинулся к ней, но Женя, вытянув руки ладонями вперед, остановила его. Она побледнела, плотно сжатые губы задрожали.

— Иди! — раздался голос Екатерины Васильевны. — Разговор потом будет. Вначале оправдайся. Докажи, что ты невиновен. Иди!

Женя, прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, кивнула головой. Бубенец, пошатываясь, почти ничего не видя перед собою, вошел в комнату.

Первым, кого увидел Дмитрий, был секретарь райкома партии Юлдашев. Он только что вошел и закрывал за собой дверь из комнаты, в которой, как знал Дмитрий, обычно останавливался Лобов. За столом сидел человек в милицейской форме и писал. В нем Бубенец узнал начальника районной милиции Гулямова.

— Вот привел, товарищ Гулямов, — сказал задержавший Бубенца колхозник, входя следом за ним в комнату.

— Благодарю, — не отрываясь от бумаги, ответил Гулямов. — Садитесь, Бубенец. А вы, товарищ, можете быть свободны.

Но Бубенец не сел. Когда захлопнулась дверь за колхозником, он посмотрел на секретаря райкома и, заметив его изучающий взгляд, спросил:

— Зачем меня сюда привели? Сказали — я и сам бы пришел. — В голосе Дмитрия звучала обида.

— Скажите, товарищ Бубенец, — не отводя от Дмитрия взгляда, спросил Юлдашев, — где вы были вчера вечером и прошлую ночь? Только говорите честно, как коммунист.

— Вчера вечером? — смутился Дмитрий. — Вчера вечером я был пьян, товарищ секретарь райкома. — Голос Дмитрия от смущения и подавляемого волнения звучал хрипло.

— А что делали между одиннадцатью и двумя часами ночи?

— Не помню, товарищ секретарь райкома, — так же хрипло ответил Бубенец.

— Как это? Совсем не помните? — В голосе Юлдашева послышалось недоверие.

— Ей-богу, ничего не помню, — ответил чистосердечно Бубенец, покраснев, но глядя прямо в глаза секретаря райкома. — Пьян был, как самая последняя сволочь.

Гулямов, еще при первом вопросе Юлдашева отложивший перо, откинулся на спинку стула и, опершись подбородком на ладонь, пристально и недоверчиво смотрел на Дмитрия.

— Пьянство не является смягчающим вину обстоятельством, — раздельно, поучительным тоном заговорил он. — Вам лучше сразу самому во всем сознаться. Рассказывайте.

— Да чего рассказывать? — волнуясь, горячо заговорил Дмитрии. Голос его дрожал. — Я ничего за собой не знаю. Может быть, вчера пьяный чего-нибудь натворил, тогда скажите. Я ничего не помню.

— Нет, это вы сами припомните и расскажете, — повысил голос Гулямов. Юлдашев досадливо, с упреком взглянул на начальника районной милиции, но тот, не заметив этого, продолжал: — Из-за чего вы сегодня в два часа пополуночи выстрелом из пистолета через окошко убили Александра Даниловича Лобова?

Бубенец пошатнулся. Мгновение он, широко открыв глаза, глядел на Гулямова, не переводя дыхания. Довольный произведенным впечатлением, начальник районной милиции торжествующе взглянул на секретаря райкома, ожидая одобрения, но, встретив осуждающий взгляд Юлдашева, потух.

— Полковник убит?! — выдохнул наконец Дмитрий остановившийся в горле крик. Лицо его искривилось. Он успел еще выкрикнуть: — Кто же на него посмел?.. Чего вы городите!.. — и вдруг заплакал, размазывая кулаком катившиеся по щекам слезы.

Юлдашев подставил Бубенцу стул. Дмитрий сел и, облокотившись о колени, закрыл ладонями лицо. С минуту все молчали. Слышались только удерживаемые, рвущиеся из горла Бубенца рыдания.

— Разве вы еще не слышали, что Лобов убит? — спросил Юлдашев, когда Дмитрий немного пришел в себя.

— Честное слово, ничего не знал, — поднял голову Дмитрий. Но лицо его вновь начало кривиться. — На фронте из каких только переделок живым выходил, а тут… — выговорил он глухо и снова уткнулся в ладони.

— Он вам пока больше не нужен? — спросил Юлдашев Гулямова.

Я должен его еще опросить, а потом взять под стражу, — ответил начальник милиции.

— Товарищ Бубенец, — обратился к Дмитрию Юлдашев, — пойдите в сени и посидите пока там. Мы вас позовем.

Гулямов сделал протестующий жест, но секретарь райкома снова твердо повторил:

— Идите, Бубенец. Выпейте воды, умойтесь и посидите.

Гулямов, не желая спорить с секретарем райкома партии, вызвал со двора одного из приехавших с ним милиционеров и приказал:

— Задержанный Бубенец пока будет сидеть в сенях. Смотрите, чтобы он не скрылся.

— Ты точно установил, что здесь произошло: убийство или самоубийство? — спросил Юлдашев начальника районной милиции, когда милиционер закрыл за собою дверь.

Начальник милиции пожал плечами.

— Без экспертизы определенно ничего сказать нельзя, — внушительно заговорил он. — Из пистолета, который лежал около тела Лобова, был сделан выстрел, но когда — в два часа ночи или в два часа дня — может сказать только экспертиза. Но я склонен думать, что экспертиза подтвердит самоубийство.

— Не верю я в самоубийство Александра Даниловича, — негромко произнес Юлдашев. — Такие люди не стреляются.

— Да и я не особенно верю, — согласился Гулямов. — Поэтому и надо отрабатывать обе версии. Допускать и самоубийство, и убийство.

— Но ведь ты не сможешь предъявить Бубенцу конкретных обвинений? — спросил Юлдашев.

— Пока, конечно, не могу, — согласился Гулямов.

— А сам ты его подозреваешь или нет? — добивался прямого ответа секретарь райкома.

— А кто же тогда убил Лобова?

— Ну, это уже твое дело, разыскать того, кто убил Лобова.

— Вот я и думаю прощупать Бубенца. Посажу — он увидит, что деваться некуда, и сознается.

— Нет, — резко ответил Юлдашев, — на арест Бубенца я согласия не дам. Оснований не вижу.

— Но в последнее время он сильно пьет.

— В этом и наша вина есть. Больше всех, конечно, моя. Мало знаю, чем живут мои коммунисты.

— А разве то, что он вчера грозил Лобову, не доказательство? — упирался Гулямов.

— Слабое доказательство. Бубенец был пьян, дебоширил. Лобов в таких случаях излишней вежливостью не страдал. Допускаю, что спьяна и разозленный Бубенец, после того как его Александр Данилович вышвырнул из комнаты, мог грозиться. Но, конечно, он мог это сделать только до бесчувствия пьяный. Ведь они фронтовые друзья. Нет, Бубенца арестовывать не нужно.

— А если он сбежит? — выкинул последний козырь Гулямов. Юлдашев с сожалением посмотрел на Гулямова.

— Нужно тебе научиться разбираться в людях, — уже сердясь, заговорил он. — Бубенец гибель Лобова больше, чем мы с тобой, переживает. Я уверен, что в убийстве Лобова он не замешан. Ведь Александр Данилович его в партию рекомендовал. А ты знаешь, когда это было? В окружении. Люди на смерть шли и хотели умереть коммунистами. И Бубенец такой. Куда он от партии побежит? А кроме того, он жену любит…

Требовательный гудок легковой машины около ворот дома прервал речь Юлдашева. Секретарь райкома выглянул в открытое окно.

— Кажется, из республиканского аппарата приехали, помогут разобраться, — с удовлетворением сказал он.

— А вы разве вызывали? — скрывая под безразличным тоном свое неудовольствие, спросил Гулямов.

— Нет, не вызывал. Я просто звонил в Цека, — ответил Юлдашев, выходя навстречу приехавшим.

Алексей Кретов, познакомившись с Юлдашевым, первым долгом попросил провести его и приехавшего с ним эксперта в комнату, в которой произошло убийство. Не заходя на половину хозяев, они прямо, через отдельные маленькие сенцы, прошли в горницу.

Тело Лобова уже лежало на застланной чистой простыней кровати, усыпанной цветами. У самого изголовья, наклонившись над лицом покойного, сидел седовласый худощавый старик-узбек.

— Кто это? — шепотом спросил Алексей у Юлдашева.

— Абдукадыр Мерген, — так же шепотом ответил секретарь райкома, — старый друг Александра Даниловича. Проводником у него был, когда с басмачами дрались.

Скорбь старика была так по-человечески горька, что Алексей, а за ним и Юлдашев с экспертом остановились на пороге. Вдруг Алексей услышал, что старик негромко говорит по-узбекски. Он прислушался.

— …сабли грязных собак басмачей не могли убить тебя, Искандер, — говорил старый Абдукадыр, вытирая катившиеся по щекам слезы. — Немецкие басмачи-фашисты бежали перед тобой и твоими друзьями, мой Искандер. Как же сейчас ты недосмотрел? Почему позволил какому-то змеенышу подползти и ужалить тебя? Ой-бой, мой Искандер! Моя старая грудь разрывается от горя. Разве можно старику наносить такую боль, Искандер? Ямного старше тебя, мой Искандер, и скоро закрою навеки свои глаза, как это сделал ты сегодня ночью. Но прежде чем это случится, Искандер, я найду тех, кто нанес тебе предательский удар. Это сделал не тот молодой джигит, который женился на дочери нашего друга Сеньки. Сейчас на него упала грязная тень, но ты не верь этому, Искандер. Я разыщу следы твоих убийц, клянусь тебе, Искандер. И если я найду их среди людей, то пусть суд говорит свое слово, а если я встречу их в горах, тогда пусть говорит моя старая винтовка. Ты знаешь, я никогда не даю промаха и обещаю тебе, Искандер…

В сенях послышался топот тяжелых сапог — это спешил к начальству Гулямов. Абдукадыр оглянулся на шум и, увидев Юлдашева, встал. Он еще раз скорбно посмотрел на побелевшее лицо Лобова и медленно пошел из комнаты. Алексей посторонился, чтобы дать дорогу старику.

Проходя мимо секретаря райкома, Абдукадыр остановился и сказал по-узбекски:

— Какое горе свалилось на нас, друзей Искандера! Какое горе…

— Мы все горюем, отец. Александр Данилович был другом каждого честного человека.

— Искать надо, кто убил Искандера. Это сделал чужой нам человек. В «Счастливом» нет таких, в колхозе Кирова нет таких, во всем районе нет таких. Это к нам приходил чужой человек. Искать надо!

— Найдем, отец, — по-узбекски ответил старику Алексей. — От нас они никуда не уйдут. Найдем.

— На подозрении уже есть один, — вставил свое слово Гулямов.

Старик не ответил на слова начальника раймилиции. Пристально, оценивающим взглядом посмотрел он на Кретова.

— Ищи. Мы тоже искать будем, — по-русски ответил он и, скорбно улыбнувшись, добавил:

— Если народ ищет, куда враг спрятаться может? Найдем.

Эксперт, внимательно осмотрев голову Лобова, уверенно заявил:

— О самоубийстве не может быть и речи. Выстрел произведен с расстояния не ближе пяти метров. Подтверждаю факт убийства.

— Я с самого начала был убежден в этом, — поддержал эксперта Гулямов.

— А где пистолет, лежавший около тела Лобова? — осведомился эксперт.

— Не беспокойтесь, — заверил эксперта Гулямов. — Я сам, производя подъем трупа и осмотр места происшествия, два часа тому назад металлической линейкой передвинул пистолет на бумагу и завернул. Пистолет на боевом взводе, и из него был произведен выстрел. Время выстрела без экспертизы установить мы не могли.

— Установим, — пообещал Алексей, принимая от Гулямова завернутый в бумагу пистолет. Осторожно развернув его, он поставил оружие на предохранитель.

— У входа в палисадник я выставил пост, — докладывал тем временем Гулямов. — Туда еще никто не заходил.

— Благодарю вас. Вы поступили очень правильно, — поблагодарил Кретов начальника милиции.

Оставив эксперта писать предварительное заключение, Алексей занялся осмотром комнаты и садика.

Но еще до этого Юлдашев отвел Кретова в сторону и спросил:

— Вы не возражаете, если мы тело Александра Даниловича оденем и на несколько часов перенесем в колхозный клуб? Народ хочет с ним проститься. Его ведь тут все знают.

— Пожалуйста, — разрешил Кретов. — Санитарная машина приедет не раньше двенадцати. В крайнем случае ее можно будет задержать.

— Еще один вопрос. Вам начальник милиции пока не нужен? Я бы хотел, чтобы он наблюдал за порядком в клубе.

— Не возражаю, — ответил Алексей. — Дело будет вести наш отдел. Услуги товарища Гулямова, вероятно, не потребуются.

Осмотр комнаты показал, что здесь нет ничего, что могло бы навести на след убийц. Проходя в садик, Алексей покачал головой: у калитки, действительно, стоял милиционер, но садик был скрыт он него углом дома, и что в нем делалось, постовой видеть не мог.

Как раз против окна, через которое убийца мог стрелять в Лобова, вишенник разросся особенно густо. Осматривая зеленую стену ветвей, Кретов заметил, что некоторые листочки странно свернулись. Внимательно исследуя заинтересовавшее его место, Алексей увидел на ветках несколько пустых стебельков. «Очень похоже на след выстрела,

— подумал Кретов. — Убийца, видимо, стрелял из гущи вишенника». Выстрелом некоторые листочки были сорваны или повреждены.

Алексей обошел вишенник кругом. Так и есть. Вот оно место, где стоял стрелявший. Густая трава сильно помята, на кустах отдельные веточки надломлены, чтобы не мешали стрельбе. Алексей, не наступая на траву, наклонился и взглянул сквозь вишенник в том месте, где веточки были надломлены. В образовавшемся небольшом просвете было видно только одно окно дома Котовых — то окно, около которого упал Лобов, сраженный пулей преступника. Значит, преступник стрелял отсюда. Интересно, возьмет ли собака след? Но, наклонившись к самой траве, Кретов огорченно присвистнул: на помятых травинках виднелась коричневая пыльца. След был присыпан нюхательным табаком. Огорченный тем, что приходится отказаться от помощи сыскной собаки, Кретов выпрямился и огляделся. Справа садик был почти не огорожен. Стоявший здесь когда-то дувал давно развалился и представлял собой узкий и длинный, довольно крутой пригорок. Только через него мог прийти и уйти преступник.

Но, изучая примятую траву, Кретов удивился. Следов явно было два, причем второй след значительно свежее первого. Создалось впечатление, что преступник возвращался, чтобы полюбоваться на дело рук своих. «Что ж, бывает и такое, — подумал Алексей, — хотя в данном случае это маловероятно. Первым долгом попробуем разыскать патрон. Преступник в темноте навряд ли его подобрал».

Однако пистолетный патрон разыскать оказалось не так легко. Трудность заключалась в том, что неизвестно, из какой системы пистолета произведен выстрел, и, следовательно, неизвестно, куда выбросило патрон — вправо или назад. Только после долгих усилий Алексей разыскал маленький латунный стаканчик, затерявшийся в путанице трав у самых корней одного из вишневых кустов. Рассматривая патрон, Алексей присвистнул: «Калибр 7,65. Такой же, как и лобовского пистолета. Можно подумать, что, выстрелив, преступник подбежал к окну и подбросил свой пистолет к телу Лобова. Занятно, возможно, хотя и мало реально. Проверим». Завернув патрон в бумажку, Алексей уложил его в полевую сумку и отправился по оставленному в траве преступником следу.

На крутых ребрах обвалившегося дувала четко отпечатались два следа. Один, более ранний след, был отпечатком мужской ноги, обутой в новый ботинок никак не меньше сорок третьего размера. Второй, более свежий, оставила легкая нога человека, обутого в обувь с мягкой подошвой без каблука. Осторожно, чтобы не затоптать их, Алексей выбрался из вишенника в проходивший за домом Котова переулок. Домов в этом небольшом переулке совсем не было, и дальше, за приусадебными участками колхозников, он выходил прямо в поле.

В конце переулка Алексей неожиданно столкнулся с Мергеном. Старик был взволнован.

— Я правильно говорил, что Искандера убили чужие люди, — без всякого предисловия обратился он к Кретову. — Следы в вишневом садике видел?

— Видел, — ответил Алексей, сообразив, что второй след был Мергена. «Проявил начальник милиции распорядительность. Поставил охрану», — усмехнулся он про себя. — Видел два следа. Один — чужого человека, другой — ваш, отец.

— Правильно, — подтвердил Абдукадыр Мерген. — Сейчас я покажу тебе, где стояла чужая машина. Пойдем прямо, здесь песок — следов совсем нет. Я хорошо смотрел.

По рядку между хлопковыми кустами, срезая угол поворота, старый охотник провел Кретова к тутовой и карагачевой посадке, росшей вдоль магистрального арыка. Параллельно арыку шла узенькая полевая дорожка. Абдукадыр Мерген подвел Алексея к обнаруженному им подозрительному месту.

На увлажнившейся от арыка земле следы автомашины были отчетливо видны. Алексей был достаточно опытен, чтобы безошибочно определить, что здесь стояла полуторка «ГАЗ», и причем стояла продолжительное время, так как следы отпечатались глубоко и чрезвычайно резко. В том, что остановка этой машины здесь связана с убийством Лобова, Кретов не сомневался. В этом его убедили следы мужских ботинок. Такие же следы он уже видел в саду Котова. Кроме того, Кретов сразу же отметил про себя, что на правом заднем скате внутренняя шина имела особенный рисунок протектора, не свойственный шинам советского производства. «Трофейная?! — удивился Алексей. — Как она до сих пор уцелела? Лет семь уже этого барахла не видел».

На странный рисунок отпечатка шины обратил внимание и Абдукадыр Мерген.

— На чужой машине одно колесо совсем не наше. Надо эту машину искать. Спросить шофера, зачем в такую-то ночь приезжал в «Счастливое»? Кого привозил? Зачем помог Искандера убить?

— Будем искать, отец, — заверил старика Кретов. — Обязательно найдем, можете быть уверены.

— Я тоже искать буду. Весь район обойду, по всем дорогам искать буду, где есть такие следы.

Алексей сообразил, что такой опытный следопыт, как Абдукадыр Мерген, может оказать уголовному розыску неоценимую помощь.

— Присядем, отец, поговорим, — пригласил он старика, усаживаясь сам на арычную насыпь. Абдукадыр Мерген присел против него на корточки. Кретов объяснил старику, как он может помочь уголовному розыску в поимке убийц Лобова. Особенно тщательно Алексей объяснил старику, чтобы тот в своем желании отомстить за Лобова не перегнул палку.

— Просто найти машину — это, отец, только половина дела. Шофер может оказаться опытным преступником, будет отпираться и затянет дело. Если машина найдется, начинайте за нею следить. Но сразу же извещайте нас. Постарайтесь выяснить, что за человек шофер, с кем он дружит, кто с ним ездит на машине. Но сами ни во что не вмешивайтесь. А обо всем, что узнаете и увидите, пишите вот по этому адресу.

Алексей на листке из блокнота написал свой адрес и подал старику. Тот внимательно прочел написанное, свернул бумажку в маленький треугольник и тщательно упрятал его за пазуху.

— Не трудно вам будет, отец? — спросил Кретов. — Это нелегкое дело!

— Я коммунист, — просто ответил старик. — Искандер поручился, что я буду хорошим большевиком еще задолго до твоего рождения, молодой чекист.

Алексей почувствовал, что он обидел старика своим вопросом. Потянулась неловкая пауза. Чтобы прервать ее, Алексей спросил:

— А куда идет эта дорожка?

— Она идет вон туда, до старой сушилки, — показал старик. — А затем поворачивает и выходит на шоссе.

Вместе с Абдукадыром Мергеном Алексей дошел до старой сушилки, но машина здесь не останавливалась, а прямо прошла к шоссе. Простившись со стариком, Алексей повернул обратно.

Забрав из дома Котова привезенный с собой гипс, он снял отпечатки следа башмака на обрушенном дувале и такого же следа около стоянки полуторки, а также отпечатки характерной шины. Все это заняло немало времени, и только около полудня Алексей мог заняться допросами.

Гулямов еще до его приезда успел допросить Женю и Екатерину Васильевну. Прочитав протоколы, Кретов убедился, что они сделаны со следственной точки зрения безукоризненно. Обстановка в доме в момент убийства Лобова была отражена полностью. И все же Алексей решил еще раз поговорить с обеими женщинами.

Но ни Женя, ни Екатерина Васильевна ничего нового сообщить не могли. Да, Дмитрий Бубенец вчера ночью пришел пьяный до бесчувствия, скандалил и, выброшенный Александром Даниловичем из дома, уходя, грозил ему. Все это они подтверждают, но не допускают даже мысли о том, что Александр Данилович погиб от руки Бубенца. Обе они категорически утверждали, что никогда не видели у Бубенца никакого оружия. Екатерина Васильевна, отвечая на вопрос, давно ли Бубенец начал пить, заговорила, как бы рассуждая.

— Мужики все пьют, а фронтовики в особенности. Я что-то не видала непьющих. Разве уж который совсем ледащий. Зятек мой тоже не дурак выпить. Но пил в меру, как положено. Тут уж худого не скажешь, соблюдал себя и по работе авторитетом пользовался. Излишествовать он начал недавно. Вот как приехали эти самые амнистированные.

— Что они, ваши местные жители? — вставил попутно вопрос Кретов.

— Один-то, Степка Запрометов, здешний. С детства знаем ухаря. Отца с матерью в могилу загнал своим буйством. Пропился до нитки и в позапрошлом году в правлении кассу взломал. Более двадцати тысяч украл, мерзавец. Двадцать пять лет дали, а сейчас уже на свободе гуляет. И еще два жучка есть. Тех я не знаю ни по имени, ни по фамилии — не наши. Тоже амнистированные. Прислали их для трудоустройства. Вот они тут и устраиваются.

Екатерина Васильевна замолчала. Молчал и Кретов, давая возможность ей собраться с мыслями и высказаться до конца.

— Вы не думайте, товарищ, что если Митька мне зять, то я поэтому за него горой стою, — снова заговорила она. — Мне Александр Данилович, пожалуй, ближе Митьки был. Ведь они с моим-то Семеном какую тяготу жизни рядом прошли. Да меня бы Семен на месте убил, если бы я в чем душой покривила, выгораживая Митьку. Но я вам от чистого сердца говорю, не виноват Митька. Спьяну он сказал необдуманные слова, ну в азарте был, а так… Да для него Александр Данилович, как бог был. Только и слышим бывало: «Гвардии полковник говорил…» да «Когда мы с гвардии полковником…» Святой для Митьки человек был Александр Данилович. А вот вырвались по пьяной линии дурные слова, и теперь на всю жизнь пятно. Вот и все. Если что не так, не обессудьте, спрашивайте.

Сильно осунувшаяся за одну ночь Женя на дополнительном допросе тоже ничего не могла добавить к тому, что уже рассказала Гулямову. Но она сама задала Кретову вопрос:

— Так значит правда, что следствие будете вести вы, а не наш начальник милиции?

— Да, — ответил Кретов. — Расследование дела об убийстве Лобова будет вести республиканский розыск.

— Хорошо, — облегченно вздохнула Женя. — Значит, разберетесь.

— А разве Гулямов не смог бы разобраться? — удивился Кретов. — У вас есть какие-либо подозрения?

— Нет у меня никаких подозрений, — уклончиво ответила Женя, — и Гулямов со временем разобрался бы. Только когда бы это было? Больно уж он на видимость кидается. Как узнал, что вчера мой Митя пьян был и скандалил, так и решил, что он убил Александра Даниловича.

— Из-за чего пьет ваш муж? Может быть, у вас семейная жизнь не налаживается? Бледное лицо Жени покраснело от смущения. Но глаз она не опустила.

— Нет, семейная жизнь у нас ладно пошла. Мой Митя — душевный человек, честный и работящий, только горяч он, порывист и немного слабоват. Любит, чтобы его хвалили, помнили, что он фронтовик, орденоносец, много раз раненный. Ну, а его новые дружки пользуются этим. Митя ведь много зарабатывает, не налево, а в колхозе. Вы проверьте по ведомости в правлении. Ему есть на что выпить и на все другое хватит. А денег беречь он не умеет. Натура у него широкая. — В голосе молодой женщины Кретов почувствовал не осуждение, а большую любовь к мужу и гордость за него. — Вот друзья-приятели и кружат ему голову, уже иным, пасмурным, тоном заговорила Женя. — Что они ему говорят, когда гуляют, не знаю, но пьяный Митя совсем нечеловеком становится.

— А скажите, Евгения Семеновна, — спросил Кретов печально умолкшую женщину, — Лобов давал вашему отцу телеграмму о своем приезде?

— Давал. Позавчера мама получила.

— Кто в «Счастливом», кроме вас, мог знать о приезде Александра Даниловича?

— Да весь колхоз знал. У нас ведь телеграфа нет. Телеграммы из района по телефону передаются в правление. Ну и всегда всем все известно. А тем более об Александре Даниловиче. Его ведь здесь все знали.

Отпустив Женю, Кретов решил проверить подозрение, возникшее у него в момент осмотра следов в саду, и достал пистолет, поднятый около тела Лобова. Он тщательно сличил номер пистолета с номером, вписанным в лобовское удостоверение на право ношения оружия. Номера совпали. Значит, версия о подкинутом оружии исключалась. Пистолет принадлежал Лобову. Спрятав оружие и документы, Алексей вызвал Бубенца.

Многочасовое сидение в сенях в одиночестве, под враждебными взглядами толпившихся у дверей колхозников, не прошло для Дмитрия бесследно. Он осунулся и почернел. За целый день только Женя и Екатерина Васильевна украдкой подсаживались к Бубенцу. Но невеселый был у них разговор.

Войдя в комнату, Дмитрий молча поклонился на приветствие Кретова и сел на предложенный стул.

После обычных обязательных вопросов, устанавливающих личность допрашиваемого, Алексей спросил Бубенца, давно ли он знает Лобова.

— С февраля сорок второго. С декабря сорок третьего и до конца войны был шофером на личной машине гвардии полковника, — глухо ответил Бубенец.

— Не обижал он вас, не оскорблял?

— Обидеть такой человек не может. Если и всыплет когда по первое число, так потом сам ему благодарен бываешь за то, что вовремя всыпал, споткнуться не дал, — несколько оживился Дмитрий.

— Однако вон у вас на щеке не от вчерашнего ли всыпания осталось?

— А что ж гвардии полковнику оставалось делать, когда я с разводным ключом на женщин кинулся, тещу свою с ног кулаком сбил? За такое дело на месте пришибить свободно можно. Это гвардии полковник еще не в полную силу ударил. В Чехословакии мы один раз с власовцами столкнулись. Случайно. Пистолеты вынимать некогда было. Гвардии полковник и треснул власовца в челюсть. И все. Отжил власовец.

— Что же у вас вчера произошло?

— Ничего не помню, товарищ майор. Могу рассказать только то, что сам от жены узнал.

— Рассказывайте то, что помните сами.

Дмитрий рассказал все, что сохранилось в его памяти. Рассказал, как после работы он шел домой и встретил своих постоянных собутыльников — Степку Запрометова, Жорку Рябого и Сивоконя. У дружков было с собой несколько поллитровок водки, огурцы, хлеб и жареная курица. Вместе пошли на лужок за старую сушилку, сели, выпили и закусили. Показалось мало. В магазин за водкой посылать было поздно. Запрометов предложил пойти к Зинке Маркевич, веселой разводке. У нее всегда была крепкое виноградное вино. В маленькой хатке Зинки гулянка развернулась вовсю. После водки виноградное вино быстро ударило в голову. Когда перед вечером Екатерина Васильевна и Женя пришли в дом Маркевич, Дмитрий, по его собственному выражению, был «совсем косой». Поссорившись с женой и тещей, он остался со своими дружками в доме Зинки, но что было дальше, нечего не помнит. Однако Дмитрий не остановился на этом и пересказал дальнейшие события так, как они ему были известны со слов жены.

Кретов не мешал ему. Он смотрел в искаженное мукой лицо Бубенца. Ознакомившись с документами, осмотрев местность и поговорив с женщинами, Алексей увидел, что доказательства против Бубенца были очень шаткими. Но не в этом было главное. Главное было в том, что интуиция властно диктовала Кретову, что Бубенец не мог поднять руку на Лобова. С каждой минутой Алексей все более убеждался, что перед ним сидит не преступник, а случайно споткнувшийся человек. Теперь Кретову стало ясно, что прав старый узбек-охотник: убийц Лобова нужно искать в другом месте. Дмитрия Бубенца не было среди тех, кто приезжал в «Счастливое» на машине, обутой в трофейную шину. Когда Бубенец рассказал о том, как он, уходя, грозил Лобову, Алексей, пристально глядя в его глаза, подтвердил:

— Да. Эти самые ваши угрозы и являются веским доказательством против вас.

— Разве я не понимаю? — уныло согласился Дмитрий. — Конечно, меня засудят. Да и я сам любого бы засудил при таких доказательствах. Только обидно, что настоящие гады уйдут от расстрела, а люди будут думать, что Митька Бубенец гадом оказался.

— У нас, товарищ Бубенец, никого не засуживают, — поправил Дмитрия Кретов. — У нас судят преступников, и судят только по закону.

— Я понимаю, — мрачно согласился Бубенец.

Чтобы дать возможность Бубенцу справиться с овладевшими им мрачными мыслями, Алексей достал портсигар и не спеша закурил. Бубенец от предложенной ему сигареты отказался.

— Расскажите мне, кто такие Жорка Рябый и Сивоконь? — снова приступил к допросу Кретов.

— А про Степку Запрометова вы все знаете? — взглянул исподлобья на Кретова Бубенец.

— Достаточно знаю, — улыбнулся Кретов.

— Ну и эти два не лучше Степки, — оценил Дмитрий своих вчерашних собутыльников. — Жорка имел пятнадцать лет за мухлевание с гирями и обсчет покупателей. Он до тюрьмы заведующим продуктовым ларьком работал. А Сивоконь был осужден на двадцать лет за убийство и грабеж квартиры. Оба они уверяют, что их оговорили, что они сидели невинно.

Пренебрежительный тон Дмитрия показывал, насколько он верил в невиновность Рябого и Сивоконя.

— На каком счету они в колхозе? Как работают?

— Заставишь таких работать, — пренебрежительно усмехнулся Бубенец. — Совсем они не работают.

— А на какие средства живут и даже пьянствуют? — сделал вид, что удивился, Кретов. — Воруют?

— Про воровство не слышно, — отрицательно покачал головой Бубенец, — Хотя, если разобраться, живут вроде как на ворованное. Колхозникам работать надо, на базар ездить некогда, а овощи поспевают и гниют. Вот Жорка с Сивоконем и возят овощи в город на продажу. Здесь возьмут за гривенник, а в городе продают за рубль.

— А как на это смотрит правление колхоза? — полюбопытствовал Кретов. — Мирится с ними?

— В правлении колхоза долго с ними возились, да видят, что все без толку, и плюнули. Выгонять из колхоза не решаются. Кляуз не оберешься. Они же амнистированные, к нам для трудоустройства присланы. Районный прокурор за них горой встанет.

— А вам они не предлагали сделать какое-нибудь доходное дельце?

Дмитрий опустил глаза. С минуту он молчал, видимо, колеблясь, говорить или не говорить, но затем, собравшись с духом, ответил откровенно:

— Когда хлеб возили в счет госпоставок — мы его возим без мешков, насыпью, и вешаем только на пункте, — Сивоконь предлагал с каждой машины по пути отсыпать мешка два- три. Из-за этого даже собрался грузчиком работать.

— Что вы ему на это ответили?

— Я ему сказал, чтобы он о таком и не заикался, если хочет по земле ходить.

— Как он реагировал на это?

— Сразу присох. Говорит, что пошутил.

— А другого ничего больше не предлагал?

— Нет. Больше ничего не было. Только это.

— Ну вот, видите, товарищ Бубенец, в какой грязи вас хотят утопить, — укоризненно заговорил Кретов. — А вы дружите с этими мерзавцами. Фронтовик, орденоносец, член партии. Эх, вы!..

Лицо Дмитрия налилось кровью, и он снова опустил глаза. Потянулось долгое молчание.

— Не дружил я с ними, — наконец неуверенно заговорил Дмитрий — Только так… встречался… Сивоконь поет очень здорово. Душевно поет, когда выпьет. Я ведь и не хотел с ними напиваться. Каждый раз думаю, выпью стакан-другой и уйду. И как-то все не выходило уйти вовремя… напивался.

— Проще говоря, они вас спаивали, — уточнил Кретов.

— Да пожалуй, что так, — поколебавшись, согласился Дмитрий. — И ведь на мои деньги спаивали, сучьи дети. Мне больше всех платить приходилось.

— В общем, ваши собутыльники не утруждали себя излишними расходами, — пошутил Кретов.

Бубенец невесело усмехнулся.

— На каком базаре города торгуют эти ваши «колхозники»? — снова задал вопрос Кретов.

— Больше всего на Центральном, — подумав, ответил Бубенец. — Это самый дорогой базар в городе. Но бывают и на других, только очень редко. Больше на Центральном.

— Какой номер обуви вы носите? — как бы случайно задал вопрос Кретов.

— Сорок первый, иногда сороковой, — растерянно ответил Бубенец, удивленный неожиданностью вопроса. — Если с широким носом, то сороковой. У меня пальцы больные.

— А вчера вы в этих же ботинках были?

— Да, в этих. Я ведь не разувался нынче, — сконфузился Бубенец. — Так и проспал всю ночь, как был.

— Оружие у вас есть?

— Есть ружьишко, тулка, двустволка, шестнадцатый калибр.

— Я про другое оружие вас спрашиваю. Пистолет или револьвер имеете?

— Нет. В армии я с сорок третьего года с «вальтером» ездил. С фрица одного снял. А когда война кончилась, я его гвардии полковнику отдал. Подарил вроде бы.

— Лобову?! Зачем он ему?!

— Гвардии полковник на гражданку его взял. Он и сейчас у него должен быть. Кретов развернул сверток и показал Бубенцу лобовский пистолет.

— Ваш?

— Мой, — любовно, как на друга, глядя на оружие, ответил Бубенец. — Номер восемь тысяч двести шестьдесят девять. Два года со мной ездил. Безотказное оружие.

— Все-таки зачем же Лобову понадобился ваш пистолет? — недоумевал Кретов. — Что, у него другого оружия не было, что ли?

— Тут вроде бы по-дружески, как память, — смущаясь и в то же время боясь, что ему не поверят, горячо заговорил Бубенец. — У гвардии полковника точно такой же «вальтер» был. Так он его своему другу подарил, подполковнику, у нас в штабе дивизии работал. Фамилию я только позабыл. То ли Зурин, то ли Зудин или что-то вроде этого.

Подробно записав ответы Бубенца и дав ему прочитать и подписать протокол допроса, Кретов снял отпечатки с подошв его ботинок. Покончив с этой процедурой, Алексей облегченно вздохнул.

— Ну вот, пока все.

— Мне здесь подождать или в сенях? — снова поугрюмел Бубенец.

— Нет, зачем же в сенях? Идите, куда вам нужно. Если понадобитесь, вызовем, — улыбаясь, ответил Кретов.

— Разве меня не посадят? — вспыхнул от радости Бубенец.

— Нет, идите домой.

Дмитрий торопливо, прыгающими пальцами застегнул китель, затем, опустив руки по швам, прерывающимся от волнения голосом заговорил:

— Спасибо вам, товарищ майор! Спасибо, что поверили. Да я… я не знаю… — и вдруг, не найдя слов, он макнул рукой и утер кулаком глаза.

— Меня зовут Алексей Петрович Кретов, — давая понять, что официальный разговор окончен, подсказал Алексей. — У меня к вам две просьбы, Дмитрий Иванович. Во-первых, ни слова не говорите ни Запрометову, ни двум другим, что уголовный розыск интересуется ими. Могу я на это рассчитывать? Ну вот и договорились. А вторая просьба, если вы не возражаете, — пригласите сюда вашу супругу и тещу.

Бубенец бегом кинулся в сени. Алексей, укладывая в полевую сумку бумаги, слышал через неплотно затворенные двери радостные возгласы женщин и взволнованный голос Дмитрия, повторявшего:

— Поверил… честное слово, поверил, что я не виноват!..

— На вашего мужа, Евгения Семеновна, и на вашего зятя, Екатерина Васильевна, падало очень тяжелое обвинение, — несколько официально начал Кретов, когда радостно взволнованные женщины вошли в комнату. — К счастью, это обвинение не подтверждается. Пока можно с уверенностью сказать только одно, что участие вашего супруга и зятя в убийстве товарища Лобова не доказано. Но поведение его особенно в ночь убийства вызывает подозрение, заслуживает резкого осуждения. Дмитрию Ивановичу надо круто изменить свое поведение, а вы обе должны помочь ему в этом.

— Да я… — начал было Бубенец.

— Ладно, — прервала его Екатерина Васильевна. — У нас разговор будет свой, семейный. А вам, товарищ, большое от всех спасибо за то, что правильную линию взяли, не по пустой видимости, а по правде разбираться начали. Большое спасибо!

Женя ничего не могла сказать, но ее большие, сияющие от счастья глаза смотрели на Кретова с такой благодарностью, что майору стало неловко, и он торопливо начал прощаться.