Войдя в домик, Иван осмотрелся, насколько это было возможно в почти кромешной темноте, вытащил из кармана ключ и, подойдя к двери во вторую комнату, отпер замок. Осторожно, чтоб не заскрипела, он открыл дверь и ощупью, шаг за шагом, прошел в угол, где за шкафом лежала деревянная нога Когута. Так же осторожно он вернулся в первую комнату, сел к окну, достал кусачки, которыми накануне снабдил его Козаринов, и начал вытаскивать гвоздики, которыми была прибита к деревяшке кожа подушки. Все приходилось делать на ощупь, медленно. Конечно, все это можно было бы отложить до утра, но Полозову не терпелось проверить, справедлива ли догадка, мелькнувшая в его голове, когда Могутченко рассказывал о происшествии на Богородском кладбище.

То, что поразило Могутченко своей ненужностью, оказалось лучом, осветившим Ивану путь к разгадке. Могутченко удивился, почему, едва вытащив труп Когута, преступники бросили его, даже не обыскав? Да им и не нужно было обыскивать,— ответил сам себе Иван.— Они хотели только получить деревянную ногу Когута.

Видимо, каким-то логическим путем они пришли к выводу, что карта хранится в деревяшке. Поэтому они так долго не делали налета на домик? Не знали, где деревяшка,— в домике или в гробу. Если бы Когутов хоронили по церковному обряду, то, конечно, деревяшку в гроб не положили бы. Но похороны были без попов, в последний путь Данилу Романовича и Старостина снаряжали Полозов, Козаринов и Леоненко, перед народом гробы не раскрывали, и ушла ли деревянная нога в землю со своим хозяином, никто из посторонних не знал и выпытать не смог. Запрет Полозова говорить о вещах, связанных с убийством Когутов и Старостина, во взводе соблюдался свято. Видимо, бандиты первым делом решили проверить могилу, что вчера и сделали.

Сорвать в темноте на совесть прибитую кожаную обивку оказалось делом нелегким. Добрых полчаса Полозов провозился с нею, отрываясь только для того, чтобы дать в казарму условный сигнал по телефону. Он исцарапал себе ладони, два раза защепил кусачками собственные пальцы, но в конце концов добился своего. Обивка была снята. Но под ней ничего не оказалось, кроме толстой войлочной подушки. Полозов расщипал и раздергал весь плотно слежавшийся войлок, но в нем ничего не было. Ни клочка бумаги, не говоря уже о карте. Неужели и здесь неудача? Что ж искали бандиты в гробу Когута? В отчаянии Иван ощупывал израненными пальцами обманувшую его надежду деревяшку. Нет, ничего похожего на рубец или щель. Стой!.. В выемке, куда вкладывалась нижняя часть подушки, пальцы нащупали не торец, а гладкую поверхность. Иван осторожно постучал по ней пальцем. Вот оно что. Фанера. Хорошо подогнанный по обрезу углубления кружок фанеры. Иван вытащил финский нож, всегда висевший у него на брючном ремне под гимнастеркой и постарался им вытащить фанеру. После нескольких попыток ему это удалось. В углублении Иван нащупал что-то, завернутое в клеенку. Осторожно, стараясь не повредить обвертку, Полозов вытащил довольно толстый на ощупь сверток. Поверх клеенки он был обвязан какой-то твердой, как проволока, бечевкой. «Дратва,— понюхав бечевку и услышав запах вара, определил Иван.— На совесть законвертовал свое сокровище покойник».

В душе молодого чекиста все пело. Наконец-то найдено то, к чему тянулись через убийства и кровь жадные руки бандитов. Ивану впору было бежать к себе в казарму, обрадовать телефонным звонком Могутченко, поделиться своей радостью с Козариновым и Леоненко. Но ничего этого делать было нельзя. Нужно было сидеть у окна и ждать появления бандитов. Теперь-то они уж обязательно придут и придут именно сегодня. Они, конечно, понимают, что три убийства, а затем осквернение могилы не могли не обратить на себя внимание чекистов, что дело не может ограничиться только работой одного следователя. После происшествия на. Богородском кладбище они вынуждены особенно торопиться, чтобы унести ноги, пока чекисты не нанесли ответный удар. Они, безусловно, не сомневаются, что такой удар последует.

Иван вздохнул, спрятал клеенчатый сверток во внутренний карман полушубка, вынул из колодки маузер и сунул его в левый рукав. Долгожданные, но незваные гости могли появиться в любую минуту.

Эта ночь в засаде показалась Полозову особенно длинной. К тому времени, когда он кончил возню с деревяшкой Когута, снегопад на улице прекратился. Луна, несколько раз выглянув из-за лохмотьев разорванных туч, наконец выбралась на освободившийся небосвод и залила все вокруг ярким, почти дневным светом, а время все еще не подошло к полуночи. Иван знал, что на дворе мороз крепчает с каждой минутой, недаром снег за окнами переливается под лунным светом миллионами лучистых искорок. Такое может быть только в сухом сильно промерзшем воздухе. В домике было почти так же холодно, как на улице, и даже тепло одетый Полозов почувствовал, что начинает зябнуть. Но вначале на мороз он не обращал внимания. Его удивило и даже рассердило совсем другое. Он вдруг поймал себя на том, что прислушивается не только к звукам за стенами дома, но и к тем, что раздаются за его спиной. Находка свертка несколько ослабила то нервное напряжение, в каком находился последние дни Полозов. Постепенно он стал не только прислушиваться, но и вздрагивать, когда звук раздавался особенно резко.

Всякий, кому приходилось проводить бессонные ночи в одиночестве в пустом здании, слыхал эти непонятные звуки, шорохи, потрескивания, постукивания, которые совершенно не слышны днем, но резко звучат в ночной тишине.

Ивану вдруг захотелось оглянуться, посмотреть, что там сзади, почему сейчас особенно сильно скрипнуло где-то в закутке между стеной и большой печью.

«Вот дурило трехаршинное,— выругал он сам себя.— Блажить начал». Выругал и все же оглянулся.

Все было, как обычно. Лунный свет за окном разогнал темноту и в домике. Чернел закуток между стеной и печью, но там абсолютно никого не было, чернел зев пустой и холодной печи. Слева от Ивана у стены белел топчан. Когда-то на нем лежал мертвый Данило Романович. Больше в этой комнатушке, кроме скамейки, на которой аршинах в полутора от окна, чтобы от дыхания не запотело стекло, сидел Иван, ничего не было. Обычная, много раз виденная картина, и все же Иван почему-то потрогал рукоятку маузера, торчавшего из левого рукава полушубка. И вдруг Иван понял, почему ему сегодня не по себе. Его тяготит одиночество. Ведь он впервые в засаде один. Поняв это, Иван даже плюнул от огорчения. Узнал бы Могутченко о его теперешнем настроении. Иван представил себе, как начальник отдела, держа в руке дымящуюся трубку и глядя на него насмешливо прищуренными глазами, скажет:

— А нервишки-то у тебя, как у девчонки. Дерьмовые нервишки, скажу тебе по секрету.

Иван настолько четко представил себе эту картину, что совсем не от озноба передернул плечами и сразу же почувствовал облегчение. Облегчение от того, что Могутченко никогда этих слов не скажет, так как никогда не узнает, что думал его подчиненный Иван Полозов в долгие ночные часы засады в домике на шестьсот второй версте.

А мороз пробирал все сильнее. Иван встал и осторожно, чтобы не очень скрипели половицы, сделал несколько шагов по комнате.

Ругая себя за трусость, он все же зашел в темный закуток за печкой, потоптался там и, убедившись, что закуток пуст, вышел обратно. Для согрева сделал несколько приседаний, помахал руками и, почувствовав живительное тепло быстро заструившейся крови, снова сел к окну.

И снова Ивана обступила глухая ночная тишина с ее странными, неизвестно отчего возникающими шорохами и стуками. Иван ощутимо чувствовал, как напрягается все его сознание, как где-то в глубине сердца возникает щемящая, тоскливая боль, словно бы предвестница чего-то плохого, опасного и непонятного.

Вдруг где-то далеко прозвучал выстрел, Иван насторожился. Это уже нечто конкретное, а не шорохи за спиной. «Часовой на ближней вышке стреляет»,— определил на слух Иван. Но сразу же один за другим прозвучали еще четыре выстрела. «На всех вышках тревога»,— Иван вскочил на ноги. «Что сейчас предпринять? Бежать на станцию или оставаться здесь?».

Но люди в казарме взвода охраны не спали. В телефонном аппарате послышался легкий треск, даже не треск — шорох. Иван осторожно снял трубку и дунул в нее.

— Не беспокойтесь, товарищ командир,— послышался негромкий голос Козаринова,— на складе порядок. Тревога ложная. Леоненко «Угодника» взял. Лежит связанный у нас. Примочки к голове прикладывают. Леоненко его основательно усоборовал. Кажется, сейчас к вам гости пожалуют. К этому дело идет. Ждем вашего сигнала.

Иван облегченно вздохнул, слушая доклад Козаринова, затем три раза дунул в трубку и повесил ее. Спокойный голос отделкома вернул спокойствие и Полозову.

«По трафарету стали работать, господа преступники,— с усмешкой подумал Иван.— Ложный налет на склад, а сами под шумок сюда. Должны же вы, дуболомы, соображать, что если удалось провести нас один раз, то второй раз этот номер не пройдет. Поумнее что-нибудь могли бы придумать». Иван еще не знал, что на складе как раз все идет не по шаблону. Но на этот раз хитро задуманная провокация преступников была предупреждена Леоненко и Козариновым.

Задумавшись, Иван забыл в условленный срок повернуть ручку телефона, и в ящике аппарата снова послышался шорох. Козаринов беспокоился.

Иван повернулся к телефону, но, уже взявшись за ручку, так и не крутнул ее. С улицы донесся скрип снега. Кто-то шел по полотну дороги. Вскоре Иван разобрал, что идет не один, а два человека, и поступь одного из них была ему чем-то знакома. Шли из глубины леса, от переезда. Иван явственно отличал легкую поступь одного из них от грузной неритмичной, и все же напоминавшей чью-то очень знакомую походку, поступи второго.

Полозов прильнул к стеклу. Полуоткрытый ставень мешал видеть идущих по полотну. Иван вслушивался в приближающиеся шаги, не обращая внимания на беспрерывный шорох в телефоне. Вдруг до его слуха донесся звон металла. О рельсу что-то стукнуло. И тогда Полозову вдруг стало не по себе. Он понял, чьи это шаги. Так ходил, «шкандыбал» на своей деревянной ноге покойный Данило Романович.

Иван ослабевшей, сразу ставшей как бы ватной рукой несколько раз крутнул ручку телефонного аппарата и снова повернулся к окну. Пришедшие уже спустились с насыпи и теперь стояли шагах в пятнадцати от домика.

Человека на деревяшке, одетого в черную когутовскую бекешку, Иван видел хорошо. Да, это был Данило Романович Когут. Фигуру второго Иван рассмотреть не мог. Она сливалась со снегом. Но лицо этого второго Иван видел отчетливо и догадался, что на спутнике Когута надет белый балахон.

Ивану было не слышно, разговаривают между собою пришедшие или просто прислушиваются. Затем Когут зашагал к домику, а второй исчез. Очевидно, лег прямо на тропинку и слился в своем халате со снегом.

Никто никогда не узнает, что пережил молодой чекист Иван Полозов, когда широко раскрытыми от ужаса глазами следил через окно, как, припадая на одну ногу, приближался к своему домику вставший из гроба Данило Романович Когут. Луна светила ярко, и Полозов хорошо видел лицо ожившего покойника. Но на нем и не было никаких следов смерти. Это было лицо живого Когута. Густая вьющаяся борода, румяные от мороза щеки, большой с горбинкою нос. Под густыми нависшими бровями глаз не было видно, но Ивану показалось, что он различает их живой блеск.

Никогда еще Полозов так не пугался. Он пытался поднять маузер, но правая рука отказывалась привычно и твердо сжать рукоять пистолета. Она была бессильна, словно неживая. Между тем Когут неторопливо подошел к домику. Проходя к крыльцу, он поднял голову и посмотрел в окно, за которым стоял Полозов. Иван отшатнулся от окна, хотя рассмотреть его Данило Романович, безусловно, не мог.

В голове Ивана порывисто, как потухающее пламя под ветром, металась мысль: «Но ведь он был мертв. Я сам укладывал его в гроб. Сам забивал крышку... Он мертв, значит, его здесь быть не может. Я брежу!..»

Но это был не бред. С улицы послышался скрип ступеней крыльца. Затем Данило Романович дернул за ручку двери сеней. Что-то проговорил недовольно, что, Иван не понял, но хорошо расслышал привычное: «Язви его...»

В этот момент тревожная мысль обожгла Ивана, вытеснив из головы все остальное. Ведь сейчас бойцы его взвода, выжимая из дряхлой дрезины всю возможную скорость, мчатся ему на помощь. Еще минута-полторы, и они будут здесь. Ни Когут, ни его телохранитель, конечно, не догадываются об этом. Иван как ни старался, не мог рассмотреть лежащего на тропе человека. Зато он хорошо слышал, как Когут ворчит и ругается у двери, отгибая гвозди. Иван с удовлетворением вспомнил, что гвоздей забито много, и за две-три минуты Данило Романович не успеет их разогнуть.

Сейчас Ивану более опасным казался человек на тропе, чем невесть откуда взявшийся Когут. Ведь как только дрезина остановится у домика и человек в балахоне поймет, что попал в ловушку, он будет отстреливаться. Он сумеет убить двух-трех бойцов, пока с ним справятся. Этого допускать нельзя. Напарнику Когута нельзя позволить сделать хотя бы один выстрел. С такого расстояния бандит, конечно, не промахнется. Рисковать жизнью своих людей Полозов не мог. Вот человек на тропке приподнял голову, повернул ее к домику и что-то крикнул Когуту, все еще возившемуся у двери. Иван не расслышал, что крикнул сторожевой, но он его увидел. А это сейчас было самое главное. Иван вытащил из рукава маузер, сам не заметив, что правая рука вновь повинуется ему. Не спуская глаз с лежащего на тропе, Иван услышал, как прекратилась возня у сенных дверей, как Когут, хрустя снегом, сошел со ступенек крыльца и пошел куда-то в глубь двора.

«Куда его черти понесли?» — встревожено подумал Полозов. Но времени на размышления не оставалось. На путях, яростно визжа тормозами, показалась дрезина. Человек на тропе шевельнулся. Иван увидел в руках бандита что-то длинное, черное, во всяком случае не револьвер, и, целясь ему в правое плечо, выстрелил. Человек дернулся, черный предмет упал в снег, но Иван этого уже не видел. С тревожной мыслью «Не маузер ли у этого подлеца? Тогда он и левой рукой стрелять сможет» Полозов выскочил в сени. Забыв о раздвигающихся досках, о том, что в тылу у него остается опасный и хорошо вооруженный противник, Иван с разбегу всей тяжестью своего тела ударил в двери сеней. Дверь с жалобным скрипом раскололась, и Полозов, не задевая ступенек и тропинки, соскочил в снег. Навстречу ему с насыпи сбегали четыре бойца во главе с Козариновым.

— Не затаптывайте следы! Идите целиной!— успел крикнуть им Полозов и огляделся. Когута нигде не было видно, но на снегу четко отпечатались его следы. Они вели в баню.

Иван забежал за угол домика. К нему, увязая по колени в снегу, подошли Козаринов и трое бойцов.

— Прибыли, товарищ командир,— коротко доложил отделкой.— Вы не ранены?

— Нет,— ответил Иван,— хотя свободно мог дать дуба с перепугу. Чертовщина какая-то здесь происходит.

— Начальник отдела звонил,— понизив голос, сообщил Козаринов.— Приказал предупредить вас, что один из бандитов, возможно, будет очень похож на покойного Данилу Романовича. Я звонил, но вы не взяли трубку, а потом подали сигнал тревоги.

— Ну, брат, от такой похожести любого может кондрашка хватить,— криво усмехнулся Полозов.— Ну, ладно, разберемся. Никуда он от нас не уйдет. Что с ним?— кивнул он на человека на тропе, около которого сейчас возился четвертый боец.

— Плечо пробито, и правая рука около кисти. Коробов пока перевязку делает,— ответил отделком.

— Что у него за оружие?

— Обрез,— ответил Козаринов, подавая ему отобранное у бандита оружие.

— А-а? Кулацкий документ,— усмехнулся Иван.

— Сделан неплохо, ей-богу неплохо. С откидным прикладом,— добавил Козаринов.

Но Полозова уже не интересовал обезвреженный враг. Теперь надо захватить того, кто укрылся в бане. Он, конечно, вооружен и будет отчаянно сопротивляться.

Полозов приказал Козаринову залечь около крыльца и стрелять, если в дверях бани покажется преступник, а сам с бойцами перебежал к поленницам. Под прикрытием поленниц они подошли к стене предбанника. Через минуту к ним присоединился и Козаринов.

Иван размышлял, как принудить преступника к сдаче. Он в темноте. Двери предбанника и бани узкие. Атаковать придется в одиночку, и преступник, если у него даже обычный наган, имеет больше шансов на успех, чем Иван и его помощники. Да и в бане ли он? Может быть, затаился вот тут, за тонкой стеной предбанника.

Иван прислушался. Ему показалось, что он слышит возбужденное, сдерживаемое дыхание врага. Вдруг из предбанника донесся легкий шорох.

«Солома!— догадался Полозов.— Ведь пол предбанника устлан соломой. Значит, преступник здесь. Он не вошел в баню».

— Ну, что! Сдаваться будешь или для начала популяешь?— негромко, нарочито равнодушным тоном спросил Полозов.

Из предбанника никто не ответил.

— Вылезай, что ли!— подождав с минуту, крикнул Иван.— Хватит в прятки играть.

— А ты зайди сюда,— насмешливо ответил из темноты хрипловатый голос, и Иван невольно вздрогнул. Несмотря на хрипотцу, даже голос походил на голос Данилы Романовича.— Зайди, говорю. Я с тобой, гадом, похристосоваться хочу.

— Христосоваться с пулей будешь,— усмехнулся Иван.— Стенки-то здесь тонкие, пуля винтовочная навылет возьмет.

— Ну и я молчать не буду. И у меня для тебя, паскуда, пуля найдется,— ответил голос Данилы Романовича из темноты предбанника.— Да ты торопись, начальничек. Склад-то уже полыхает. Могутченко с тебя за склад голову снимет, а потом и своей головой расплатится.

Иван не понял, о чем говорит преступник, и не успел ответить. В разговор вмешался Козаринов.

— Ду-урр-ак,— спокойно, явно подражая манере Полозова, заговорил отделкой.— Это вы, остолопы, на наш крючок клюнули. Склад целехонек, а ваш «Угодник» лежит связанный у нас в казарме. Понял, дубина?

Из предбанника не ответили. Видимо, слова Козаринова подействовали на преступника. Молчание затягивалось. Соображая, как поступить дальше, Иван шепотом спросил отделкома:

— Где Леоненко?

— В казарме. Караулит «Угодника» и Немко. Один остался. Все на постах и на складе.

Жалея в душе, что с ним нет бывшего пограничника, Иван шепотом приказал бойцам по его сигналу стрелять в верхний дальний угол стены, чтобы не задеть преступника.

— А вы?!— забеспокоился отделком.

— Выполняйте приказ,— коротко ответил Полозов и снова крикнул:

— Ну, что ж, сдаваться будешь или на тот свет торопишься?

— Иди к черту,— донеслось в ответ.— Живым не дамся.

Иван знал, как будет действовать дальше, но нарочно тянул время. Опыт чекистской работы научил Ивана не торопиться в таких случаях, а дать преступнику возможность подумать. Пусть он поймет безнадежность, безвыходность своего положения. Одно дело принять смерть сгоряча, в драке, неожиданно, другое дело идти навстречу смерти медленно, минута за минутой. На это не всякий способен, а среди преступников таких вообще, мало. Поэтому Иван равнодушным тоном сообщил бандиту:

— К черту-то ты быстрее всех попадешь. Даже быстрее твоего «Николая Угодника». Не захочешь сдаться, пришибем как бешеную собаку.

Наступило короткое молчание.

— Где он сейчас?— спросил двойник Когута.

— У нас,— ответил Полозов.

— Дурак,— презрительно ответили из темноты.— Засыпался на пустом деле.

— Ну и вы влипли не от большого ума,— осадил собеседника Полозов.— Один растянулся на тропе, как у бабенки под боком, а ты не нашел ничего умнее, как удрать в баню.

— И откуда ты, сволочь, здесь взялся?— с тоскливой злобой спросил преступник.— Не должно было тебя здесь быть. Ведь ты, сука, должен сейчас в своей конуре на койке чахнуть.

— Как видишь, я здоров. А вообще-то понимать надо,— назидательно ответил Иван.— Не было еще такого, чтобы бандиты чекистов перехитрили.

— Не хвались...— донеслось из темноты предбанника, но Иван решил, что переговоров хватит, что запал у преступника поостыл, и махнул рукой бойцам. Выстрелы из трех винтовок почти слились в один залп. Окончание фразы потонуло в грохоте выстрелов. Клацнули затворы, и снова, пробивая тоненькую стену предбанника пулями, рявкнули винтовки. Пули решетили стену около дальнего угла предбанника.

Под непрерывный грохот выстрелов Иван тихо скользнул за угол. Задержавшись на мгновение, он прижался спиной к стене около косяка и перевел дыхание. Сейчас последний рывок. Держа в правой руке маузер, Иван нырнул в темноту предбанника, прикрыв левой рукой, согнутой в локте, лицо и голову.

Навстречу ему метнулся кто-то грузный. Уклоняясь от возможного выстрела в упор, Иван отскочил в сторону, но выстрела не было. Вместо этого левую руку Ивана около локтя что-то стиснуло с такой силой, что у Полозова потемнело в глазах. В то же время напавший на Ивана человек левой рукой охватил его, словно поддерживая. Ничего не соображая от нестерпимой боли в локте и чувствуя, что ствол маузера уткнулся во что-то мягкое, видимо, в ногу противника, Иван нажал на спуск. Выстрела почти не было слышно, но схвативший Ивана человек дрогнул и скорее с удивлением, чем с испугом, проговорил:— Ах ты, язви тебя...— и отшатнулся.

Все это произошло в короткое мгновение, а затем Ивана кто-то оттолкнул к стене. Это вслед за командиром в предбанник вскочили Козаринов и бойцы. В предбаннике стало тесно. На полу крутился клубок человеческих тел. Где-то в самом низу выл и матерился двойник Когута.

Сунув за отворот полушубка маузер, Иван ощупал локоть. Какой-то стальной полуобручек продолжал сжимать его. Под руку Полозова попала небольшая круглая кнопка. Чуть не крича от боли, Иван нажал, подергал эту головку, и вдруг полуобручек с легким звоном разжался и упал ему на ладонь.

Сунув непонятную железку в карман, Иван помахал левой рукой. Кажется, действует, значит, кость уцелела.

Темноту разогнал желтый луч света. Один из бойцов внес железнодорожный фонарь. В дальнем углу предбанника лежал человек, как две капли воды похожий на Данилу Романовича. Руки у него уже были связаны.

Несмотря на необычность обстановки, Иван не смог удержаться от улыбки, видя, как Козаринов зажимает нос снегом. Всегда спокойный отделком был разъярен. Нос его чуть не вдвое увеличился в размере: в схватке кто-то заехал ногой в лицо отделкома.

Только сейчас Иван увидел, что у двойника Когута обычные ноги. Его деревянная нога валялась в углу.

С минуту тянулась передышка. Преступник со скрученными сзади руками, прижавшись спиной к углу и приподняв левую ногу, ждал нападения. Он озирался на всех, как затравленный, но не ждущий пощады зверь. Его плечи все время шевелились. Он пытался сорвать с рук опутывающую их веревку. Козаринов, прижимая к носу горсть окровавленного снега, казалось, не думал принимать участие в продолжении схватки. Но заметив улыбку на губах Полозова, отделком приказал одному из бойцов:

— Петро! Веревку.

Неожиданно размахнувшись, Козаринов швырнул горсть окровавленного снега прямо в лицо преступнику. Тот невольно зажмурился и на мгновение отвернул голову. Этого было достаточно. Козаринов прыгнул вперед. На этот раз удалось скрутить и ноги яростно брыкавшегося преступника.

— Перевяжите ему ногу,— приказал Полозов.— Правую. Кровью изойдет.

— Не нужна мне перевязка,— извиваясь всем телом, исступленно выл преступник.— Идите вы... сволочи!

— А ну хватит!— рявкнул на бандита Полозов так, что у самого в ушах зазвенело.— Кончай психовать. А то прикажу привязать к жерди!

То ли угроза подействовала, то ли от потери крови его начали оставлять силы, но двойник Когута перестал крутиться и, тяжело дыша, умолк.

Оставив Козаринова и бойцов возиться с перевязкой, Полозов вышел из предбанника.

Как всегда после пережитой опасности, его слегка лихорадило. Прислонившись плечом к углу бани, он вздрагивающими пальцами начал разминать папироску.

Операция в общем прошла удачно. Но можно ли считать, что она полностью закончена? Не остались ли у этих, уже захваченных, соумышленники? Можно ли оставлять без присмотра домик на шестьсот второй версте? Из всех этих вопросов Иван мог ответить только на один. Да, наблюдение с домика Когутов можно снять.

Вдруг над полотном дороги появилась световая полоса. Иван забеспокоился. Поезд? И даже, судя по мощному свету, скорый. В это время никаких поездов быть не должно. И вообще его появление вне расписания не нравилось Ивану.

Полозов направился к насыпи. Но не успел он пройти и половину расстояния, как против домика круто затормозил сияющий огнями небольшой, необычной формы вагончик.

«Автодрезина!— догадался Полозов.— Как же я забыл. Ведь кто-то говорил, что в отдел прислали одну».

В те времена автодрезина была большой редкостью. Иван с любопытством разглядывал это «чудо техники», когда из раскрывшейся двери дрезины выскочил вначале Могутченко, а затем еще какой-то высокий, грузноватый человек.

Иван впервые видел, чтобы начальник отдела бежал бегом. А тот, подскочив к Полозову, обхватил его за плечи и сильно потряс.

— Жив, чертушка?!— воскликнул он и от полноты чувств влепил Ивану основательно тумака, но увидев, как тот поморщился и скрипнул зубами от боли в левой руке, забеспокоился.— Ранен? Куда?

— Не ранен я,— отмахнулся Иван.— Просто мне вот этой хреновиной чуть руку не размозжили.

Иван вытащил из кармана и протянул Могутченко металлический полуобручек.

— Хитро сделано,— определил тот, рассматривая не виданное им оружие врага.

Он положив полуобручек на растопыренную ладонь. Замысловатая штучка ладно улеглась на большом и среднем пальцах. Рассматривая новинку, Могутченко легкомысленно примерил ее на левую руку поверх полушубка и прижал. Послышался легкий щелчок и концы полуобручка стали медленно сжиматься под действием скрытой внутри сильной пружины. Лицо Могутченко исказилось от боли, но Иван быстрым нажимом уже знакомой головки остановил действие пружины. Полуобручек снова мирно улегся на ладонь.

— Вот гадина,— выругался Могутченко, потирая руку.— Как клещами сжимает. Дай-ка ее мне. Еще раз посмотрю.

— На,— подал Иван и, усмехнувшись, посоветовал :— Ты ее к шее примерь.

— Благодарю,— кивнул головой Могутченко.— Что-то не хочется. Эта тварь уже примерялась не к одной шее. Смотри сюда. Вот почему эксперты говорили про пальцы гориллы. Видишь?

Иван наклонился к руке Могутченко и только тогда рассмотрел, что концы полуобручка были необычной формы. Нанесенный на них узор воспроизводил чьи-то пальцы, гигантские пальцы, каких не может быть у людей.

— Да, вещичка занятная,— произнес за спиной Ивана голос, заставивший его вздрогнуть и круто обернуться. Взглянув в лицо этого приехавшего с начальником отдела человека, Иван от удивления широко открыл глаза. Перед ним снова стоял Данило Романович Когут.

Правда, этот Когут выглядел сильно помолодевшим, да и борода была аккуратно подстрижена, а не вилась крупными кольцами. Ивану захотелось потрогать этого человека, подергать его за бороду, чтобы убедиться, что он существует наяву.

— Познакомься, Ваня, с Сергеем Романовичем, родным братом Данилы Романовича,— проговорил Могутченко за спиной Полозова.

Могутченко даже не заметил того, как был поражен Полозов. Зато, когда Козаринов и бойцы вывели из предбанника уже окончательно присмиревшего бандита, поражаться пришлось Могутченко. Он даже крякнул от изумления.

— Бывает же,— покрутил он головой.— Как катера одной серии...

На Сергея Романовича встреча с этим помятым и бледным от потери крови двойником произвела совсем другое действие.

— Вот когда встретиться пришлось,— глухо проговорил он.— Не подох, значит.

Старший Когут вздрогнул и поднял голову. В глазах его вспыхнули огоньки неуемной злобы.

— Встретились,— прохрипел он в ответ.— По-другому бы я хотел с тобой поздороваться, братуха.

Больше ничего не было сказано между ними, самыми близкими людьми по крови и самыми лютыми врагами в жизни.

Уже когда раненых уложили в автодрезину, Иван вдруг вспомнил про деревянную ногу двойника и послал за нею бойца.

— Ни к чему она теперь,— слабо, как бы в полубреду, проговорил двойник.— Не прошел номер. Не пофартило.

— Пригодится,— ответил за Ивана Могутченко.— Мы тебя на суд на этой ноге приведем. Пусть люди видят, от какой мрази они шарахались.

Но Иван правильно понял слова бандита и, желая окончательно сломить его волю, насмешливо добавил:

— Промахнулся ты со своей ногой. Сильно промахнулся. Спектакль в Богородском на кладбище зря устраивал.

И вынув из-за пазухи сверток, добытый им из деревяшки Данилы Романовича, показал его бандиту.

Посеревшее лицо преступника исказила гримаса злобы. Он дико, почти взглядом сумасшедшего смотрел на Ивана. Но тот, выдерживая взятый тон, насмешливо подмигнул ему. Старший Когут отвернулся к стене я глухим от злобы голосом сказал:

— Раньше нас схватил, значит, гад. Твой фарт. Только ведь тебе-то, дураку, от этого богатства пользы не будет. Эх, и как же мы тебя проглядели. Больным прикинулся, стерва.

Боец притащил деревянную ногу двойника, и Полозов внимательно осмотрел ее. Так и есть. Нога была даже в деталях сделана так, чтобы походить на ногу Данилы Романовича. Даже белая войлочная подушка, на которую опирается колено, была по краям аккуратно обшита кожей, а кожа, в свою очередь, прибита к деревяшке обойными гвоздями с медными шляпками. Теперь Иван окончательно убедился, что означали следы на снегу и почему погиб Старостин.

— Дурак, какой все-таки дурак,— с глубоким убеждением проговорил Иван, бросая деревяшку на пол кабины.

— Ты это о ком?— уставился на него подошедший Могутченко.

— О себе, конечно,— успокоил его Полозов.

— Самокритика, значит. Валяй,— добродушно согласился начальник отдела.— Может, поновей что-либо скажешь?

— Сейчас посмотрим, как ты запоешь,— загадочно усмехнулся Иван. Он снова вытащил спрятанный было сверток и показал его Могутченко.

— Что это?— недоверчиво глядя на сверток, спросил начальник отдела.— Неужели?..

— Вот именно,— торжествующе ответил Полозов.— Это то, из-за чего эти мерзавцы убили Галину и Данилу Романовича.