С тех пор как Диана внезапно пропала, прошло несколько дней. Петр уже не знал, что и думать. В чате ее не было, а на письма, которые он бросал на ее почтовый ящик, никто не отвечал. Может быть, она на что-то обиделась? Но ничего такого, на что можно было обидеться, Петр вроде бы не говорил и не писал. Петр не знал, что делать. Кто их, девушек, знает, на что они могут вдруг взять и обидеться. Ни одной близкой знакомой девушки у него не было.

В конце концов он решил послать ей еще одно письмо, причем такое, на которое просто нельзя не ответить. Но что написать?.. Может быть, взмолиться: «Диана, дорогая, откликнитесь!» Нет, так не пойдет. Выходит слишком плаксиво, а слабаком выглядеть не хотелось.

Петр, почесав голову, долго смотрел на экран и наконец напечатал:

Дорогая и глубокоуважаемая Диана…

Дальше дело не пошло. Все, что приходило в голову, больше всего напоминало заявление в жилконтору о плохой работе отопительной системы. Посылать такое письмо и рассчитывать на то, что оно проберет кого-то до глубины души, не приходилось.

«Что же делать, что делать?» – думал Петр в отчаянии. И чем больше он переживал, тем меньше ему нравилось то, что у него выходило. Значит, все напрасно. И Диана ему больше никогда не напишет, он потерял ее навсегда!

Петр так привык к их ежедневным разговорам, что у него не проходило чувство, будто из его жизни исчезло нечто невероятно важное, без чего он уже не сможет жить как обычно. Дошло до того, что у него пропал аппетит, а домочадцы вызывали только отвращение. При этом никто ничего не замечал. Только любимица Пунечка заволновалась и не отходила от Петра ни на шаг. Вот и сейчас она вошла к гостиную, где за компьютером страдал молодой хозяин, и прыгнула ему на колени.

«Хоть один верный друг, – думал Петр, поглаживая оглушительно мурлыкавшую кошку. – Уж ты-то точно не станешь пропадать ни с того ни с сего».

Он посмотрел на хорошенькую мордочку. А давно ли она была покрыта болячками, как все быстро успело зарасти! Мысли перекинулись на линолеум, все-таки хорошо, что его сменили, в квартире стало легче дышать. Потом Петр подумал о новом жильце. Интересно, надолго ли он у них. Петр, в принципе, не имел ничего против, временами даже казалось, что Савва Тимофеевич жил у них всегда. Он почти сразу стал восприниматься как полноправный член семьи, хотя в то же время нисколько не утратил своей автономности. Он никому не мешал, уходил и приходил, когда хотел, и был неслышным и невидимым, пока в нем не появлялась необходимость.

Взгляд Петра упал на картинку, которую ему подарил Савва Тимофеевич, когда было решено, что тот останется у них на некоторое время. Он тогда поставил картинку на книжную полку перед компьютером, сказав, что это практически его единственное личное имущество.

Картинка была хорошая: речка, склонившаяся над ней ива, ромашки на переднем плане. Что-то было в этом пейзаже успокаивающее. По крайней мере мысли Петра перешли в более оптимистическое русло. Он встал из-за компьютера и подошел к картинке, чтобы рассмотреть ее получше. В правом нижнем углу стояли две буквы: «Д.П.»

"Что значит это "Д", – подумалось Петру. – Может быть, Диана? Нет, вряд ли". Он был почти уверен, что Диана – не настоящее имя его виртуальной подруги. "Д" может означать и «Даша», и, например, «Дина», «Дора», да каких только имен не бывает.

В замке заскрежетал ключ, и Петр поспешил убраться к себе в комнату. Разговаривать ни с кем не хотелось, да и участливые вопросы мамы были совершенно ни к чему. Куда легче было с братом Павлушкой: тот вообще ни во что не вникал, не лез, и ему все было по барабану. Впрочем, обратная связь также отсутствовала: от него обычно можно было добиться разве что невнятного бурчания, а когда его не трогали, он хранил торжественное молчание.

С матерью дело обстояло иначе. Петр до сих пор не мог прийти в себя от того разговора о компьютерном сексе. Это же придет такое в голову! Тогда ему удалось убедить ее в том, что она не права, правда, пришлось рассказать ей про Диану. С тех пор мать никак не хотела оставить его в покое. Вот и сейчас она придет к нему, то есть вторгнется на его личную территорию, и начнет задавать вопросы, почему он ничего не ел и что вообще происходит.

Но звуки из коридора заставили его прислушаться, кажется, мама пришла не одна, до него доносился голос, принадлежавший, без сомнения, Савве Тимофеевичу.

– Ну вот, видите, Ольга Васильевна, ваш Домашнев уже становится похожим на человека. Я же говорил, обстановка вашей гимназии в конце концов сделает свое дело – в человеческой обстановке даже Домашневы очеловечиваются.

– Представляете, он сам написал письмо в ГУНО, что мы должны заниматься по особой программе! – говорила Ольга. – Все просто потрясены. Уж чего-чего, а этого мы никак не могли ожидать. Просто чудеса в решете!

– А я был уверен, что так и случится.

– Но вы же помните, какой он был в первые дни, мы уже все увольняться решили, как один. Ребят просто было жалко бросать в начале учебного года. Он на уроки ходил, делал дурацкие замечания, придирался ко всему. Будь его воля, заставил бы и учеников, и учителей ходить в форме и строиться на переменах.

– В форме самой по себе, наверное, нет ничего плохого, – заметил Савва. – Раньше в гимназиях форму носили не только ученики, но и учителя. По крайней мере, не было парада мод. Впрочем, вашей гимназии это не касается.

– Так то раньше! Тогда все было другое. А ему просто нужна была серость и муштра, чтобы в школе не было индивидуальностей. Не знаю даже, как мы это время смогли выдержать…

– Но ведь выдержали, – улыбнулся Савва. – Даже Леонид Яковлевич ни разу не сорвался.

– Верно, – кивнула Ольга. – Это самое удивительное. Петр услышал, что мать приближается к его комнате.

– Петруша, ты дома?

– Да, – ответил Петр. – Погоди, я переодеваюсь.

Это было единственное, что он придумал, чтобы мать не появилась в его комнате и не потребовала выйти. Она считала, что, когда кто-то входит в квартиру, все должны высыпать в коридор и поприветствовать пришедшего. Наверное, она была права, но в сей момент у Петра решительно не было ни сил, ни желания расшаркиваться и вести светскую беседу о погоде.

– Мой руки – и на кухню! – велела мать.

Петр слышал, как она продолжает начатый разговор:

– Но он наконец понял, что наши успехи – это его успехи, что ему самому в плюс, если гимназия будет процветать, а это может произойти, только если преподавателям дать большую свободу, освободить их от догмы школьной программы.

Наконец они удалились на кухню, и Петр смог снова погрузиться в свои невеселые думы. Он и сам не предполагал, что будет настолько убиваться из-за исчезновения Дианы, девушки, которой, возможно, и на свете нет. Надо же, как она серьезно вошла в его жизнь… И как он этого раньше не понял?..

– Петруша, иди обедать! – раздался с кухни голос мамы.

– Мам, я не хочу, – крикнул он в ответ.

Петру действительно не хотелось ничего, кроме того, чтобы от него отстали. Но вместо этого послышались шаги по коридору, раздался стук, и в дверь просунулась мамина голова.

– Петрушка, что с тобой? Ты нездоров?

– Да нет, все нормально, – ответил Петр. – Просто я в институте поел, вот и не хочется.

– Налицо все признаки черной меланхолии, – заметила Ольга.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Ладно, захочешь есть, приходи. Мы на кухне.

Петр остался в комнате один. Из-за неплотно прикрытой двери до него доносился звон ножей и вилок, пыхтение чайника. Он даже почувствовал приступ голода, но видеть никого не хотелось. Конечно, он понимал, что жизнь не кончена, но теперь она лишилась для него всякого смысла. О какой жизни может идти речь, когда Диана потеряна для него навсегда?

– Ну почему же навсегда? – услышал Петр за спиной немного насмешливый голос. – Я думаю, у нее скорее всего что-то случилось с компьютером. Так бывает, вы сами это прекрасно знаете.

– Вы так думаете, Савва Тимофеевич? – с надеждой в голосе спросил Петр. Он был уверен в том, что если уж их постоялец что-то думает, то так оно и есть на самом деле.

– Я предполагаю, – улыбнулся Савва.

– Но чего же она его не починит? – воскликнул Петр. – Это же плевое дело!

Сам он быстро устранял все компьютерные неполадки и просто представить себе не мог, что кто-то может лишиться выхода в Интернет на несколько дней из-за сбоя в программе. Да даже если что-то сломалось в самом железе, это тоже легко поправимо. Ну, полдня покопаешься, от силы день. Но не неделю же! Компьютер, ведь он как детский конструктор, все части легко вынимаются и заменяются другими.

– Видите ли, Петр, вы мне можете не поверить, но далеко не все разбираются в компьютерах так же хорошо, как вы.

– Скорей бы она уж его починила! – сказал Петр. – Знал бы адрес, я бы пошел… – Он осекся, потому что, даже если бы знал адрес, то не пошел бы. Ведь тогда ему пришлось бы встретиться с ней лицом к лицу. А это было невозможно. Он давно мечтал об этом, но знал, что никогда на не решится. Показаться ей таким, какой он есть: в его очках, с его торчащими огромными ушами. Все что угодно, только не это!

– Может быть, вы все-таки присоединитесь к нам или хотя бы выпьете чаю? – прервал его горькие размышления Савва.

– Спасибо, я не хочу, – повторил Петр.

– А может, все-таки выпьете? – все так же спокойно и добродушно поинтересовался Савва. – Вы как-то грозились поподробнее рассказать мне про Интернет. Что это за зверь такой, и с чем его едят.

Неожиданно для себя Петр согласился и пошел на кухню. Мать разливала чай по чашкам. Петр взялся нарезать кекс «Ленинградский» (это хлебобулочное изделие со старорежимным названием было не чем иным, как сдобным батоном, обсыпанным сахарной пудрой и орехами). Савва примостился в уголке у окна с Пунечкой на коленях. Кошка, обычно недолюбливавшая незнакомцев, за этим почему-то ходила как привязанная.

– Так вы хотели рассказать мне про Интернет, – напомнил Савва.

Петр почесал в затылке. Тема была столь безбрежной, что он не знал, с чего начать.

– Ну, Интернет – это всемирная глобальная сеть. Да вы и сами, наверное, знаете. Книжек бумажных куча про это написано. Интернет – это информация, причем этой информации там – вагон и маленькая тележка, выбирайте, какую хотите, хоть научную, хоть такую, что самая желтая пресса от зависти позеленеет. Короче, Интернет – это бездонный источник самой разной информации.

– Но, насколько я знаю, это не только источник информации, но и способ связи между людьми?

– Ну да, можно и письма писать, и общаться в реальном времени, то есть почти вот как мы с вами сейчас сидим и разговариваем.

– И секс по Интернету, – добавила Ольга. – Все остальное старо.

– Ну, Ольга Васильевна, сексом можно и по телефону заниматься и, я думаю, даже по почте. Но меня совсем другое интересует, – сказал Савва. – Что заставляет людей вступать в общение по Интернету, а не встречаться с человеком лично? Ну, понятно, если он живет на Новой Гвинее, но если он здесь, с тобой в одном городе? Почему люди предпочитают общаться через компьютер?

– Не знаю, – Петр задумчиво отхлебнул чаю. – Это как-то проще. Вернее, вот так: как начал с человеком общаться, так же и продолжаешь. Трудно перейти на какую-то принципиально другую ступень общения, барьер какой-то перейти, что ли. Так ты сидишь у себя дома, и она даже голоса твоего не слышит, даже не знает, как ты смеешься. А тут взять и выйти к ней таким, какой ты есть. Перед экраном компьютера чувствуешь себя очень комфортно, потому что неважно" как ты сегодня выглядишь, как одет, причесался или нет. Личная беседа – это совсем другое. А вдруг ты ей не понравишься? Или вдруг она тебе не понравится?

– По крайней мере все станет ясно, – сказала Ольга.

– Нет, – возразил Петр. – Тогда пропадут та дружба и те отношения, которые уже сложились.

– Насколько я понимаю, они пропадут при любом исходе, – подал голос Савва. – Если вы друг другу понравитесь лично, то вряд ли будете продолжать общаться через компьютер, по крайней мере так интенсивно, как сейчас.

– Ну да, но если мы друг другу не понравимся, это будет конец.

– Послушай, Петруша, – сказала Ольга, – но ведь эти компьютерные отношения – какой-то эрзац, подмена! И к тому же они не вечны! Рано или поздно это кончится.

– Совсем не обязательно! – горячо возразил Петр. – Вот лейтенант Шмидт, как известно, сорок лет писал письма какой-то даме, которую видел в поезде минут сорок. Говорят, это пример большой любви. Я согласен. Только это пример виртуального общения, виртуальной любви. Просто компьютеров тогда не было. Эта история что доказывает? Что у отдельных людей всегда было стремление к неличному общению. Такие люди сначала использовали бумажные письма, потом начались телефонные романы. А если бы лейтенант Шмидт мог встречаться с этой дамой каждый день, еще не факт, что они бы сорок лет оставались друзьями. И любви быстро пришел бы конец.

– В вашем рассуждении несомненно что-то есть, – кивнул Савва. – Но вы то не лейтенант Шмидт и даже не его сын. Основой вашего нежелания лично встретиться с этой девушкой является неуверенность в себе и сильный страх, что вы ей не понравитесь, и страх послабее, что она не понравится вам. А это, я должен сказать, не самое лучшее из чувств. Очень много плохого люди делают из страха. Знаете, что сказал президент Рузвельт, когда решил вытягивать Америку из Великой депрессии: «Единственно, чего мы должны бояться, – это самого чувства страха».

– Да уж, – Петр снова почесал голову.

– Вот и не надо бояться. А то что получается: компьютер сломался – вот и вся любовь!

– И что же, тебе так никогда и не хотелось с ней встретиться? – удивилась Ольга. – Страх точно до добра не доводит – сколько компьютерного времени напрасно извели! Перешли бы на телефон, что ли!

– Ой, мама! – Петр начал сердиться. Вот так с этими взрослыми – вроде разговариваешь с ними нормально, а они как выдадут такую фишку, сразу видно – что ничегошеньки-то они не поняли.

– Хотя вот у меня тоже когда-то был друг по переписке, – вспомнила Ольга. – Он в другом городе жил и попросил меня прислать фотографию, так я ему нашу Римму Мальцеву послала, она у нас считалась первой красавицей.

– Да она и сейчас красавица.

– Ну вот именно. И я все боялась, а вдруг он приедет в Ленинград и начнет меня разыскивать, что же тогда будет! Это я к тому, что роман мой в письмах ничем не кончился.

– А чем он должен был кончиться? – спросил Петр.

– Не знаю, – пожала плечами Ольга. – Встретились бы, может быть, понравились друг другу… Он, судя по письмам, мальчик был неплохой и очень неглупый. Но эта дурацкая фотография все решила.

– Ну и слава Богу, а то был бы я сейчас не Певцов, а какой-нибудь Хабибуллин, – фыркнул Петр и добавил:

– Вот поэтому-то я никакой фотографии и не посылаю.

– Но подумай, ведь у тебя когда-нибудь появится и настоящая девушка – или так и будешь сидеть в своем виртуальном мире до седин?

– Ну… – заколебался Петр, – почему до седин?.. И почему другая девушка? Я таких, как Диана, не встречал. Что-то мне не кажется, что я скоро смогу встретить эту самую «настоящую».

– Еще чаю? – спросил Савва.

– Да, пожалуйста.

Наливая чай, Савва случайно дотронулся до ладони Петра. Прикосновение показалось даже болезненным, но в следующий миг Петр уже забыл о нем.

– Вот и получается, что до седин, – продолжала Ольга. – Другой такой нет, а эта пусть остается виртуальной. Поздравляю, будущий старый холостяк!

Петр задумался. А может быть, действительно стоило с ней встретиться, по телефону хотя бы поговорить. Ведь достаточно услышать голос человека, его интонации, смех, и ты уже о нем знаешь очень многое. Поговорить сначала по телефону, а там уже видно будет. Но для этого у нее все-таки первым делом должен заработать компьютер. Откуда же он иначе узнает номер ее телефона?

Разумеется, сейчас, когда компьютер у Дианы был по-прежнему сломан, принять такое решение было несложно. Но если бы Петру нужно было снять трубку и разговаривать прямо сейчас, он, скорее всего, отложил бы знакомство на завтра.

– Да, наверное, я так и поступлю, – сказал он вслух. – И все-таки как-то не по себе, а вдруг… – Он снова замолчал.

– Долой сомнения! – раздался прямо над его головой громкий голос. – Колебания и долгие раздумья бессмысленны! Если бы мы сегодня заколебались хоть на минуту, быть нам в плену у бурых гномов!

Петр вздрогнул и оглянулся: над ним размахивал руками невесть откуда взявшийся Паша-Торин. Оказывается, никто, кроме Саввы и Пунечки, не услышал, как открывается входная дверь и бряцают снимаемые рыцарские доспехи.

– Ты-то что во всем этом понимаешь? – рассердился на брата Петр. – Речь идет совершенно о другом.

– Любой вопрос лучше всего решает меч! – возвестил Торин.

– Речь идет о девушке. Или, по-твоему, ее тоже надо лупить мечом вдоль хребта, как твоих бурых гномов?

– Если она на стороне зла – то да! – ответил Торин.

– Вот ведь какой человек, – возмутился Петр. – Ты считаешь, что весь мир делится на черное и белое: одни – гномы, другие – хоббиты; первых надо поголовно вырезать, а вторым – все блага жизни. Или кого там надо резать, бурых гномов?

– Да ничего я ни считаю такого, – пожал плечами Паша. – Все нужны. Без бурых гномов, троллея и гоблинов будет скучно – биться будет не с кем. А все должно находиться в равновесии, вот если оно нарушится – это действительно зло. Вот как я считаю. Гармония мира – вот что превыше всего.

Все изумленно слушали тираду Торина. Петр удивился больше всех, он никак не ожидал от младшего брата разумных высказываний, считая, что того вообще ничего не интересует, кроме троллей да гоблинов.

– Павлуша, суп будешь? – спросила Ольга.

– Все буду, – ответил оголодавший гном-победитель.

– Тяжелый возраст, – сказала Ольга, когда сыновья разошлись по своим комнатам. – Я вот себя вспоминаю в подростковом возрасте и позже, как мне было тяжело. Говорят: «юность – прекрасная пора». Не знаю, наверное, так пожилым людям кажется, они уже все забыли, но мне с пятнадцати до примерно двадцати очень трудно было. Какая-то неуверенность в себе, комплексы всевозможные, И теперь я вижу: у ребят то же самое. И мне с ними трудно – не знаю, как с ними разговаривать. Мне иногда кажется, что я чувствую себя как канатоходец: и заботу проявлять надо, но и в душу не лезть, а чуть в сторону отклонилась – летишь в пропасть.

– Ас другой стороны, с ними легче в каком-то отношении, – заметил Савва. – Потом человек коснеет, и чтобы исправить его или даже чуть-чуть подправить, приходится прилагать очень много сил. С детьми или подростками куда легче. Они сами очень восприимчивы, нужно только знать, куда их подтолкнуть и, главное, как, а дальше они уже сами пойдут. Удивительно, насколько многие родители не верят в собственных детей, им кажется, что стоит отпустить от себя обожаемое чадо, как оно тут же наделает невероятных глупостей, а то, что у него тоже есть голова на плечах, им и в голову не приходит. А потом плачут, что общего языка с детьми нет, что те их не понимают. Поразительное неверие в человеческую природу.

– Так ведь страшно же их отпускать! – воскликнула Ольга.

– Тем не менее это необходимо. И то, что ребенок – другой человек, нужно понимать сразу.

– Что же, в младенчестве их на улицу выкидывать и пускай сами по себе живут?

– Выкидывать никого не надо, конечно, но и заменять мысли ребенка своими собственными тоже не стоит.

– Заменишь их, когда об этих мыслях уже понятия никакого не имеешь. А как вы думаете, Савва Тимофеевич, это нормально, ну вот то, что у Петруши с этой… Дианой?

– Обычная хорошая девушка, даже очень хорошая.

– А вы откуда знаете?

– Случайно, – виновато пожал плечами Савва. – Но поверьте, у Петра прекрасная интуиция. А как говорил еще Эммануил Кант, знание состоит из мысли и интуиции. Так что даже великие считали, что без интуиции нет истинного знания, оно не может быть построено только на чистом разуме. А у Петра с этим в порядке, он у вас далеко пойдет.

– Это вы меня утешаете, – улыбнулась Ольга.

– Ничуть, – сказал Савва. – Я уже говорил и снова повторю, Ольга Васильевна, у вас совершенно замечательные дети.