1

Что случилось? Как? Павел, зачем? Сложно открыть глаза. Все плывет. Где я нахожусь? Понемногу картинка проясняется и набирает краски. Я в незнакомой комнате. Окон нет. В дальнем углу большая металлическая дверь. Нет сил встать. Жив. А думал, что умру. Предатель ублюдочный. Я встал на его пути, вот коварная тварь. Поверил ему, как ребенок. Ну, попадется он мне. Если я выживу, не ходить ему больше по этой земле.

Надо выбраться отсюда. Место мне совершенно незнакомо. Огромная комната. Метров пятьдесят. Лежу на большой кровати. Дальше стоит шкаф. На противоположной стороне — книжные полки, телевизор. Больше ничего не видно. Нет сил пошевелиться. Вдох-выдох. Вдох… Выдох. Приподнимаю голову. Еще один шкаф и кровать. На ней спит человек. О, боже, это Оля!

Что она тут делает? Сон? Шесть на шесть — тридцать шесть. Нет, не сплю. Этого просто не может быть. Ошибся? Она! Галлюцинации? Никогда раньше не было. Сердце стучит так сильно, что вот-вот вырвется из груди. Она так близко, а я почти парализованный, не способный ничего сделать, предстану перед ней. Лучше умереть.

Мертва? Нет. Заметно легкое дыхание. Но как? Неужели и ее он привез сюда насильно?

— Оля, Оля, — пытаюсь я произнести. Из пересохшего рта едва вылетает шипение, похожее на змеиный язык. Голос неровный, заикающийся и дрожащий. Лучше буду молчать. — Оля! — повторяю я попытку, тут же противореча принятому решению.

Девушка немного пошевелилась. В ответ у меня сердце екнуло от страха — сейчас она меня увидит. Но ее глаза продолжают оставаться закрытыми. Ей, наверное, нужна помощь? Это шанс. Черт. Движения никак не даются. Во что бы то ни стало, я должен побороть слабость. Ну же. Ну же.

— Мм… Мм, — начинает стонать девушка.

— Оля! Оля, ты меня слышишь? Не бойся, все в порядке. Ты в безопасности, — пытаюсь я успокоить ее.

— Паша? — стонет она едва слышным голосом.

— Нет. Это я, Сережа. Помнишь меня?

— Сережа? — спрашивает девушка и делает глубокий вздох. Она пытается привстать, но, как и я, обессилена. Вторая попытка также безрезультативна. Поворачивает голову в мою сторону. Хотел бы я знать, о чем она сейчас думает. Узнала ли меня? Боится?

Она начинает плакать. Вижу, как слезы из закрытых глаз катятся по ее бледным щекам. Губы дрожат, а тело остается неподвижным, словно парализованным. Молчит. От гнетущей тишины становится душно. Нужно что-то сказать, но я не знаю, что. От природы мне не дан дар красноречия. Что ни приходит в голову, все не к месту. Спросить, хочет ли воды? Поддержать, сказав, что я в таком же положении?

— Где этот псих? Он что, вздумал меня покалечить? — внезапно спрашивает она. Не меня. Слова адресованы в воздух. Самой себе.

— Скорее всего, он тебя усыпил, как и меня. Я думаю, скоро это пройдет, — отвечаю, не задумываясь. Надо ее успокоить…

— Заткнись, — уже довольно громко произносит Оля. Она оказывается проворнее меня и садится на кровать, но тут же падает набок. Нужно помочь ей. Вот он, шанс все исправить.

— Оля, я тоже не знаю, что сделал со мной Паша. Я был…

— Какого хрена ты здесь? Небось, Божок тебя пристроил, чтобы ты охранял меня, — перебивает она.

— Нет. Я говорю же, что не понимаю ничего. Ты меня не помнишь?

— Эй, идиот проклятый! — громко кричит она, плача. — Отпусти меня сейчас же! Сука!

В ответ — все та же гробовая тишина. Вот подарок Паша мне сделал! Теперь она возненавидит меня за то, что я оказался здесь. В этом странном месте. Весь негатив будет сконцентрирован на мне.

— Ты знаешь, где мы? — произношу я вслух.

— Да откуда? Похоже, что я здесь часто бываю? — сделав паузу, Оля смотрит на меня подозрительно. — А что ты делал с Пашей?

Я замешкался. Как ей объяснить, каким образом я оказался с Павлом в машине возле клуба? Сказать ей правду — не поверит и окончательно запишет в ряды идиотов.

— Мы ехали с ним по делам. Он дал мне попить воды, а потом наступила темнота. Я думаю, он отравил меня.

— Воды? Не ври. Мне он вколол глюконат серы с примесью азота. И, если ты не играешь комедию, тебе тоже.

— Откуда ты знаешь?

— Не важно. Знаю! Так что ты делал с ним? Ты один из его новых чокнутых дружков?

— Я его приятель. Он обещал мне помочь.

— Этот псих даже себе помочь не в состоянии. Ты мне скажешь, что ты делаешь здесь?

— Я же сказал, что не знаю, — чувствую свою беспомощность.

— Ну, если так, то тебе повезло. Иначе я раздавлю твои яйца и вырву глаза, если ты с ним заодно.

— Зачем он запер нас вместе? — спрашиваю я, скорее сам себя, чем ее.

— У него давно крыша поехала.

Делаю очередную попытку встать. Встаю. Словно разучился ходить. Ног не чувствую. Омерзительно. Самочувствие хуже некуда. Подхожу к Оле, аккуратно перенося вес с ноги на ногу. По дороге несколько раз чуть не упал. Какая же она прекрасная! Такая нежная, хрупкая. Она не заслуживает быть здесь.

— Как ты себя чувствуешь? — нежно обращаюсь к ней. Боковым зрением замечаю, что возле двери стоит кувшин воды и тарелка с фруктами.

— Не подходи ко мне, — отворачивается она. Грубо с ее стороны. Но она имеет право на злость. — Хочешь помочь, принеси воды.

Беру воду и даю ее Оле. Она жадно пьет. Капли воды падают на платье. Она не замечает. Легкое платье прилипает к изящному телу. Мой взгляд просто прикован к нему. Она способна обворожить человека, даже полностью лишенного сил.

— Чего уставился? — наконец она обращает на меня внимание. Затем трясущимися руками протягивает кувшин. — Если тебе он тоже вколол этот яд, надо пить больше воды.

— Зачем?

— Чтобы не подохнуть.

Глупо. Зачем я спросил? Ведь если она знает, чем Паша усыпил нас, то понимает, что надо делать. Слишком много вопросов. Беру кувшин, пью. Вещество в шприце. Оля может о нем рассказать. Лучше сейчас не расспрашивать, чтобы не злить ее. Беру банан, чищу, предлагаю Оле и, получив отказ, начинаю есть. Только сейчас понимаю, как я проголодался. Съев еще два банана, ложусь на ее кровать, закрываю глаза…

 

2

Кто-то кричит. Я уснул. Вижу, как Оля стучит в дверь и орет, чтобы нас немедленно выпустили. Никогда не подумал бы, что она знает такие слова. Не вмешиваюсь.

Через пятнадцать минут она оставляет свои попытки и садится на свою кровать. Говорит не мне, а скорее самой себе:

— Ненавижу гаденыша. Вот выродок. Как же противно, что он мой брат.

— Оля, успокойся, — прерываю ее, стараясь сделать голос как можно мягче и нежнее.

— А ты не беси меня. Если хочешь что-то сделать, вытащи нас отсюда, а не мели языком.

Встаю. Подхожу ко входу. Большая металлическая дверь. Напираю на нее плечом. Нет. Ее ни за что не выломать. По периметру идут оштукатуренные стены. Вверху на одной стороне есть небольшое прямоугольное окно, у самого потолка. Значит, мы в подвале. Подставив стул, стараюсь выглянуть на улицу. С внешней стороны — кованая решетка. Нет, пока Паша сам не захочет, мы отсюда не выберемся.

— Все бесполезно. Остается ждать.

— Ты правда не обманываешь, он и тебя притащил сюда спящего?

— Конечно, — радуюсь я первым ноткам снисходительности в ее голосе. — И понятия не имею, зачем.

— Ты участвуешь в его новом порнографическом проекте?

— Порнография? А, ты про фотостудию, который Паша собрал для бывших участников.

— Фотостудию? Теперь это так называется? Я, кстати, помню тебя. Мы с тобой трахались несколько недель назад.

— Да. И это было здорово…

— Пресно.

Зачем она это сказала? Обидеть? Или просто сказала правду, будучи прямолинейным человеком? Где ее скромность? Не такой я представлял ее себе в обычном общении. Оля продолжает:

— Меня, допустим, он хочет силой заставить бросить «Ритц». А с тобой-то что?

— Не знаю… Звучит глупо, но у меня нет никаких идей, ради чего он меня здесь с тобой запер. Развлекать тебя, разве что, — шучу я. Неудачно, это ясно по ее лицу.

Может быть, Паша хочет, чтобы я убедил эту девушку покинуть клуб? Но как я могу это сделать, она меня и слушать не станет. Или он решил запереть ее здесь навечно, и тогда я действительно должен составить ей компанию в заточении? Как бы то ни было, правду мы узнаем только когда он появится.

А что я должен сделать, если Паша сейчас откроет дверь и войдет? Чтобы проявить себя перед Олей? Накинуться на него, попытаться заломать? Я ему не ровня, он меня с легкостью усмирит… Да и потом, он обещал помочь с моими проблемами. Если проявлю неуважение, может передумать. Ничтожный и малодушный я человек. Или попытаться убедить выпустить нас, мямля и ломаясь? Тогда Оля посчитает меня неудачником и слабаком. Лучше б он никогда здесь не появился…

— Как давно ты последний раз общалась с Пашей? — спрашиваю я девушку.

— Не помню.

— Вы раньше ведь были близки?

— Когда-то были. Зачем ты спрашиваешь, если и так знаешь?

— Я знаю только то, что слышал от Паши. Но сейчас я сомневаюсь во всем, что он говорил. И мне хочется понять причину, по которой я здесь.

— Понимай, только меня не беси. Я сейчас не в лучшем расположении духа.

 

3

Прошло десять часов с того момента, как я очнулся в этом странном месте. За это время ничего не произошло. Паша так и не появился. Связи с внешним миром у нас тоже никакой не было. Все, что он оставил нам: Библию, две книги — «Преступление и наказание» Достоевского и «Отверженные» Гюго, а также телевизор, показывающий пару каналов. Еще воду и фрукты.

В этой комнате нет ванной, только небольшая металлическая раковина. И туалет за ширмой.

Мне никак не удается расположить девушку к себе. С каждой минутой градус напряжения в комнате возрастает. Хочется есть. Фруктами я не могу утолить голод. Оля замкнулась и оставляет без внимания все мои попытки заговорить. Просто лежит на кровати. Видно, что она в бешенстве.

— Я хочу в душ, — внезапно громко заговорила Оля и вскочила с кровати. — Мне мало этой убогой раковины! Я хочу есть! Я хочу домой! Ты понял, урод, что я хочу домой? Если ты думаешь, что таким образом чего-то добьешься, то очень глубоко заблуждаешься!

— Чего? — спрашиваю я.

— Тихо! — фыркнула она мне и продолжила кричать в направлении двери. — Я убью тебя, как только выберусь отсюда! И слышишь, я никогда, никогда не брошу клуб! Твой клуб. Понял?

— Кому ты это говоришь?

— Он здесь. Я услышала шуршание за дверью. Думаю, эта скотина сейчас там стоит и подслушивает.

Я стал прислушиваться. Тишина. Только жужжание электричества. Встаю и иду к выходу. Тишина. Может ей показалось?

— Паша, ты здесь? — осторожно спрашиваю я. — Если ты слышишь, выпусти нас. Мы устали, хотим есть. Я знаю, что ты хороший человек. Не надо причинять другим страдания. А Оля сейчас плохо себя чувствует.

— Что ты мямлишь? — вступает Ольга. — Эта скотина не достойна, чтобы ее уговаривали. Он не выпустит нас. Паша, клянусь, тебе это просто так с рук не сойдет. Со мной ты этого не сделаешь! Меня найдут, и ты пожалеешь, что родился на свет.

— Что он хочет сделать? — пугают меня ее слова.

— Ты же его дружок, и не знаешь? — дальнейшие слова она произносит, словно на сцене, громко и с выражением. Старается, чтобы ее услышал якобы стоящий за дверью Паша. — Как это? Он не рассказал, что наш Божок карает тех, кто не подчиняется его воле? Братец, ты, наверное, забыл, как убил Лизу, да?

— Паша? Убил?

— Он самый. Он разыскал девушку, бывшую модель из нашего клуба. Она оказалась наркоманкой. Он хотел купить ее поведение, ее жизнь. Но она не принимала его каиновых даров. Тогда он привез ее к себе домой и запер в комнате. У нее началась ломка, так как, естественно, дозы он ей не оставил. Тогда она начала рвать на себе волосы и биться головой о стены. Наконец она перерезала себе вены осколком от кружки с водой.

— Не может быть…

— Еще как может. Но и тут наш красавчик отличился. Он просто отвез ее на свалку, как какую-то собаку. Очищение через смерть… Так он мне сказал. Она очистилась, отдав свою душу. Ха-ха-ха! — и она начала смеяться каким-то страшным смехом, запрокинув голову назад. — Да он конченный псих!

— Я заметил за ним некоторые странности, но он говорил, что, наоборот, спасает людей от пропасти.

— Без комментариев.

— Оля, ты думаешь, он оставит нас здесь умирать?

Она не отвечает. Паша, если он и стоит за дверью, тоже не подает никаких признаков жизни. Может, оно и к лучшему. Сдохнуть здесь, вместе с Олей. А, к черту! Как мне все надоели!

 

4

Громкий хлопок. Смотрю на Олю. Она так же спросонья оглядывается по сторонам. В комнате горит ночная лампа, стоящая на небольшом столике возле ее кровати. Что стало причиной звука? Дверь! Возле двери стоит огромный поднос. На нем стоят бутылки с водой, сок, свежие фрукты, колбаса, сыр на пластиковых тарелочках и даже тетрапак с вином.

Оля смотрит на еду. Наверное, как и в прошлый раз, начнет оскорблять Пашу. Но вместо этого она начинает громко смеяться. Потом поворачивается ко мне и, показывая пальцем на поднос, говорит сквозь смех:

— Он теперь боится давать нам керамическую посуду. Боится, что мы перережем вены. Скажи, ты видел большего болвана?

— Мне плевать. Я хочу есть.

— Я тоже.

Мы накидываемся на еду, которая кажется невероятно вкусной. Барьер между мной и Олей в этот момент будто сломан. Мы пьем вино, которое быстро дурманит голову. Становится хорошо. И подвал уже не такой ужасный. Вместе едим. Это наш первый совместный ужин. Хотя по времени, скорее, завтрак. Оля стала более вежливой, не грубит. Кажется, даже улыбается, когда видит, как быстро я поглощаю колбасу.

Делая очередной глоток, я предлагаю тост:

— Чтобы все обошлось.

— Давай без этой фигни, — отвечает девушка. Но потом, немного подумав, берет пакет вина, поднимает и как будто чокается с невидимым собеседником. — За Пашу. Чтоб он сдох.

Слова эти были сказаны не в шутку, а серьезно, с неподдельной злостью. Я поверил. Она действительно этого хочет. Появляется странное ощущение разочарованности. А что, если я ошибался, и Оля совсем не такая, какой я представлял ее? Под ангельской внешностью скрывается злобный человек, или, что еще хуже — совершенно посредственная личность.

— К дьяволу его, — стараюсь подыграть. Я ничуть не лучше ее, особенно в последнее время. — Я больше не хочу здесь оставаться.

Последние слова я сказал, не думая. Вулкан новых чувств прорвался наружу. Внезапно мне стало противно находиться в одной комнате с этой девушкой. Она меня подавляет. Я не могу быть сильным рядом с ней. В ответ мое эго делает меня агрессивным. Алкоголь помог чувствам вырваться наружу, оголяя суровую реальность.

— Пошло все к черту, надо придумать, как отсюда выбраться!

— Так вытащи нас, — не без иронии отвечает девушка. — У меня нет идей. Меня еще никто никогда не похищал.

— Есть идея, — перехожу на шепот. — Следующей ночью он, скорее всего, снова принесет еду. А в двери есть отверстие, достаточно большое, чтобы пролезть через него.

— Там же будет стоять Паша. Он не пустит.

— Все получится, если пролезть сразу, как только он откроет защелку. У него в руках будет поднос, и он не сможет оказать сопротивление.

— Ну что ж, попробовать можно, — задумчиво отвечает она.

 

5

Дико хочется спать. Сижу на холодном полу возле двери и жду, когда Паша откроет дверь, чтобы дать нам еды, как собакам. Меня не покидает мысль, что он установил камеру и следит за нами. Тогда мой план обречен на провал. Оля наблюдала за мной, затем отвернулась и уснула.

Может, бросить эту затею и прилечь на постель? Когда услышу шаги, успею подбежать. Нет. Если усну, не смогу больше смотреть в глаза Оле. Беру книгу, пытаюсь читать. Не получается. Взгляд по строкам движется, а смысла не понимаю. Перечитываю. То же самое.

Оля. Лежит такая спокойная. Во сне она прекрасна. Обнять бы ее и уснуть рядом. И плевать, что мы взаперти. Но зачем она так себя ведет? Со мной одним она такая, или со всеми? Скорее всего, на нее негативно действует обстановка. Но ведь я не виноват. Не стоит сейчас ей докучать. Если мне удастся вытащить нас отсюда, мои шансы сильно повысятся. Только бы сейчас не уснуть. Перед глазами все плывет. Образ Оли сменяют старые образы из детства… За дверью кто-то крадется, аккуратно ступая по паркету. Откуда здесь паркет?!

Шаги. Я чуть не уснул. Да, действительно, кто-то спускается вниз. Надо разбудить Олю. Поздно. Он уже подошел. Тело напряглось. Сознание моментально прояснилось, не осталось и следа от сонливости. Дыхание стало таким тяжелым, что, кажется, Паша сможет услышать его даже из-за двери. Открывай же быстрее. Что он тянет? Если у меня ничего не получится, я только в очередной раз облажаюсь перед Олей… А если он убьет меня? Давай же, пока я не передумал. Но отказаться не могу. Какой я тогда мужчина?

Наконец-то. Скрип. Открывает дверь. Пауза. Жду, пока что-нибудь просунет внутрь. Вот и его рука. Он аккуратно ставит тарелки на пол. Делаю глубокий вдох, сжимаю зубы. С криком бросаюсь в отверстие. Хватаю его за руку, пытаюсь вылезти. Все происходит слишком быстро. Он бросил в меня графин раньше, чем я понял, где он находится. Темнеет в глазах. Удар по уху, затем в лоб. Я стараюсь спрятаться назад. Оля рядом. Что-то кричит сзади. Паша захлопывает дверь, отчего я влетаю назад в комнату.

Глаза слипаются, словно в них залили клей. Протираю их. Кровь. Оля стучит в дверь и орет, что он чуть не убил меня. Не могу ни на чем сфокусировать внимание: звон в ушах и боль в затылке. Приятно, что она переживает за меня.

Все бесполезно. Иду к раковине, смотрю на себя в зеркало. Он разбил мне губу, рассек бровь. Волосы слиплись от смеси крови и какой-то жидкости, наверное, сока, который он принес. Умываюсь. Постепенно начинает ныть все тело. Кружится голова. Сажусь на стул.

Подходит Оля. Она очень злая. Без слов берет тряпку, мочит ее и начинает протирать мне лицо. Изувечил меня, а! Ублюдок. За что он так поступает с ней, со мной? Как я мог быть таким наивным и довериться чудовищу? Просто не к кому было идти, а он воспользовался ситуацией? Но зачем?

— Давай я сам, — говорю девушке.

— Сиди, не шевелись. Как голова? Выглядишь плохо.

— Мутит немного. Но жить буду, — пытаюсь приободриться.

— Он чуть не убил тебя.

Паша громко стукнул в дверь и каким-то незнакомым голосом начал говорить:

— Грешники! Отвергаете помощь, которую Бог моими руками пытается вам предоставить. Вы неизлечимы. Огонь очистит вас всех! Голодом и огнем искореню я семя зла, которое пытается произрасти на земле.

— Паша! — кричу ему я. Оля дергает меня за руку.

— Не говори с ним, — качает она головой. Из ее глаз ливнем катятся слезы.

 

6

— Я не понимаю, почему ты решила выступать в театре, — говорю я, лежа в постели. После ночного происшествия девушка изменила отношение ко мне. Может, потому что убедилась, что мы с ней — в одной лодке. Или из жалости. Как бы то ни было, она даже пыталась сама начать разговор. Из любопытства спросила, чем я заслужил такое пристальное внимание ее брата. Я рассказывал, додумывая различные подробности, но вскоре меня стало мутить. Тяжело фантазировать, когда голову будто заменили. Чтобы не стошнило, решил немного отлежаться и прийти в чувство. Но я, конечно, готов на любые страдания за настоящий разговор с Олей.

— Я хотела. Я имела право. Чем я была хуже отца и брата? — говорит девушка.

— Ты была намного лучше. Разве не правда?

— А что значит — лучше? Училась на пятерки, общалась с ботанами и детьми лордов? Это не лучше. И я не хотела, чтобы меня держали за дуру, а именно так все и происходило. Вообще, не хочу говорить об этом.

— Мне кажется, я имею право знать.

— Нет. Если ты получил по голове, это еще не значит, что я должна раскрывать тебе свои тайны.

— Но ведь тебе тоже интересно, почему я здесь.

— Нет, — резко ответила она.

Не стоило мне давить. Но я так хочу услышать ее историю! Все, рассказанное Пашей, оказалось неправдой, и мне нужна новая история. Природа была жадной, когда делилась со мной терпением.

— Ну ладно.

Спустя минуту она продолжает:

— Ты знаешь, что Паша — основатель клуба?

— Да. И твой отец.

— Хм. Не думала, что он делится с кем-то этой информацией. Видно, он совсем спятил.

Она улыбается, и мне сразу становится хорошо. Ее улыбка способна растопить лед, накопившийся на душе. Даже это серое помещение преобразилось. И потолок не такой уж и низкий, и свет не очень тусклый.

— А про меня он что говорил? — продолжает она.

— Сказал, что ты сама попросила принять участие в постановках.

— Какой же он стал честный. Ха! Раньше врал всем и про все. И никогда не забывал, что говорил. Я даже дивилась. Мог одну историю рассказывать в пяти интерпретациях, и всегда помнил кому и как преподносил ее.

— Врал?

— Конечно. Мне — всю жизнь, с самого детства. Друзьям, родственникам, девушкам, обслуге, и даже отцу!

— Возможно, он хотел тебя отгородить от зла, заботился о тебе, как старший брат, — говорю я ей то, во что сам уже совершенно не верю. Произношу эти слова лишь потому, что должен что-то ответить. Зря!

— Чушь! Это была не забота, а игра. Ему всегда было на всех плевать. Когда я была ребенком, он постоянно запирал меня дома и заставлял читать книги. Не пускал гулять, не давал завести друзей. Заставил отца нанять мне няню, которая таскалась за мной до пятнадцати лет. Мне запрещалось общаться с мальчиками. Отдал учиться в школу с раздельным обучением мальчиков и девочек. А сам? Приводил домой шлюх и трахал их у меня на глазах!

— Этого я не знал.

— Наверное, он забыл сказать, — с неподдельной иронией произнесла Оля.

— Может, он изменился. Я уверен…

— Такие люди не меняются… — жестко перебивает она меня. — Однажды я сбежала из дома. Мне не к кому было идти, но я знала одно: домой я больше не вернусь, и сделаю все, чтобы этот гад понял, что не имеет права распоряжаться моей жизнью. Три дня я скиталась, спала в заброшенном доме, попрошайничала. Все было лучше, чем ненавистный дом. Отец полгорода поднял на уши. Меня нашли.

Тогда я сказала, что больше ни секунды не проведу с Пашей под одной крышей. И что ты думаешь? Меня отправили учиться в Англию. Их мечта исполнилась. Паша с отцом с самого моего детства пытались выкинуть меня из их жизни. Я была бременем. Наверное, им было стыдно за себя передо мной. Они были вместе, а я одна. Почему-то они решили, что могут быть похотливыми кобелями, а я непременно должна вырасти невинной овечкой. Интересно устроен мир! Если ты парень, тебе почетно заниматься сексом с каждой встречной. Если ты девушка и ведешь себя так же, то ты — блядь. И я тогда еще решила, что стану шлюхой.

— И Англия не изменила твоего желания?

— Напротив. Попав в общество якобы благовоспитанных людей, я все больше и больше противопоставляла себя им. Я искала себе компании в самом низу социальной лестницы. Меня чуждались мои одногруппники, некоторые даже боялись, — Оля начала говорить правду, к которой я не был готов. А тут еще и мое состояние не дает вести полноценный разговор.

— А ты не думала, что твой брат и отец не стоят тебя? Ты могла бы стать…

— Кем? — она опять перебивает. — Не строй из себя психолога. Ты сам был в клубе и занимался сексом со всеми подряд. Чем я хуже?

— Я был там всего несколько раз.

— Какая разница? Неважно, сколько раз ты был. Признайся, тебе ведь понравилось?

— Мм… Ну да.

— Что ты мямлишь? Скажи громко и честно: «Да! Это лучшее, что было со мной».

— Возможно… Но я не хотел бы посвятить всю жизнь этому клубу.

— А я хочу. Почему нет?! Клуб — это свобода.

— Свобода ценой жизни?

— С чего это?

— Паша говорил, что все, кто покидают клуб — пропащие души.

— Паша говорил. Паша делал. Ты ему так безмерно веришь?! Впрочем, здесь он отчасти прав. Как говорится, бывших проституток не бывает. Клуб затягивает настолько, что сложно пережить разрыв с ним. Ха-ха.

— Если ты это понимаешь, то почему не остановишься? — лежа рядом, кладу руку на ее плечо. Она скидывает ее. Смотрит на меня странным взглядом. Зачем я это сделал? Вот баран. Оля слегка кривит рот в ухмылке, и, делая вид, что не заметила моего жеста, продолжает:

— Когда ты напиваешься вечером, чтобы получить удовольствие от опьянения, ты ведь знаешь, что наутро последует похмелье? Я хорошо знаю, что меня ждет. Поэтому я готова. Я куплю аспирин.

Последние слова она сказала так, как будто хотела вложить в них скрытый смысл. Я не понял. У меня всегда были проблемы с пониманием двусмысленностей. Может она ждет, что я повторю свою попытку прикоснуться к ней? Но у меня не хватит духу. Почему я не качок, на которого она сейчас бросилась бы сама, после того, как открыла свои тайны. Пф… Качок? Смешно. Мне не понять, кто ей действительно нужен. Как бы там ни было, мы с ней все-таки стали немного ближе друг другу.

— Слава «Ритца» дошла до Кембриджа, — говорит Оля. — Мне о нем рассказал аспирант из Петербурга, проходивший стажировку в Британии. Речь зашла о сексе, и он обмолвился о театре, который пару раз посещал. Он так этим хвастался! Говорил, что туда допускают только избранных, стоит это кучу денег и тому подобное. «Петербург?» — насторожилась я. Я сразу поняла, что Паша точно бывает в этом клубе. Приехав летом домой, я начала искать способ попасть туда. Такая возможность мне быстро представилась — в качестве сопровождающей одного богатого старичка. Представление было потрясающим. Такого я до этого никогда не видела.

Но ты не представляешь, какой шок я испытала, когда на сцену вышел Паша и стал говорить речь. Рядом с ним стоял отец. Земля ушла из-под ног!

На следующий день я решила не ходить вокруг да около. Начала разговор об этом тайном клубе извращенцев. Как мне смешно было наблюдать за их реакцией! Паша начал оправдываться и говорить, что ничего подобного в Питере нет и быть не может. А вот отец просто сказал: «Этот театр — это мы с Пашей. Ты тоже можешь стать частью этого». Паша сделал вид, что сопротивляется, но в глубине души он желал, чтобы я стала участницей. Уверена, что ему в какой-то момент стало обидно, что он в грязи, а я имею шанс на спасение, который, к его великому ужасу, он сам предоставил мне!

Все последующие годы он втаптывал меня в грязь. С каждым годом все больше и больше. Он не может быть праведником, как сейчас прикидывается, после того, что делал со мной. Я же все ждала, когда он попытается сам трахнуть меня.

— Ты что? Серьезно? — от неожиданности воскликнул я.

— Нет, до этого он все же не дошел. Мы стали жить вместе, занимались семейным бизнесом. Пока Паша окончательно не съехал с катушек.

— Оль, я понимаю теперь, почему ты ему не веришь, — я пытаюсь сопоставить рассказ Паши с услышанным от Оли. Каждый из них может лгать, конечно… Но зачем Оле сейчас что-то придумывать? А Паша? Все это так не вяжется с человеком, которого я узнал, который пытался помочь мне. Неужели он такой хороший актер?

— Нет, не понимаешь. Я ему никогда не верила, — на ее глазах выступают слезы. — Не знаю, почему я говорю тебе это. Наверное, потому что мы отсюда никогда уже не выйдем, — она думает, раскрывать ли другие свои тайны. Лучше отмолчаться. Пускай принимает это решение самостоятельно. По ее щекам текут слезы. — Я его боялась. Даже жить с ним было страшно. Он псих. Он возомнил себя царем «Ритца». Ни с кем не считался, даже с клиентами. А что говорить об актерах? Мы всегда балансировали на грани возможного. Еще шаг, и нас закроют. Границы есть всегда и их нельзя переходить, сколько бы денег у тебя ни было. Но Паше было мало. Не знаю, что им двигало, но он практиковал запредельные темы. Один раз во время представления больше половины зрителей просто разошлись.

— Что он сделал? — напрягся я, не понимая, что может быть еще более развратным, чем то, что я видел.

— Ты читал маркиза де Сада? Сначала веревки, свечи. Ему было мало. Потом иглы, лезвия. Такого не найдешь даже в интернете. Не хочу даже вспоминать про это. Он и со мной хотел проделать то же самое. В тот вечер он был под дозой, — она закрывает лицо руками и слегка качает головой, словно отказывается вспоминать. — Связал меня прямо на сцене и даже уже начал свою «сессию». Я не сопротивлялась. Интересно было, до чего он готов дойти. Но и страшно было, как никогда в жизни. Тогда в него словно дьявол вселился. К моему счастью, вмешался отец и вышвырнул Пашу вон. Отправил его домой — при актерах, при гостях, при всех. Отец не думал, что Паша воспримет это как-то остро, ведь они и раньше ссорились.

Но это оказалось последней каплей — мой братец окончательно слетел с катушек. Сначала месяц его никто не видел, уже стали поговаривать, что он покончил с собой. Но вскоре он заявился в клуб в костюме священника, с Библией и крестом в руках. Я думала, это шутка. Но увидев его там в таком виде второй и третий раз, мы поняли, что по нему плачет психушка. Он говорил о сраме, который там творится. Пытался докучать гостям. Оскорблял артистов, которым еще недавно сам давал эти роли. Он был смешон и ничтожен. Затем одевался в монаха, в Иисуса. Каждый раз придумывал что-то новое… Его болезнь прогрессировала… — внезапно она умолкла. — И вот, мы здесь.

 

7

Лежу и думаю о своем отце. Однажды он мне сказал, что добиться цели можно только в том случае, если будешь упорным и не станешь отвлекаться на мелочи. Я впервые в жизни решил дойти до конца и заполучить Олю. В результате оказался в запертой комнате, как кролик в клетке. Как сейчас мне хочется бросить бороться и просто сдохнуть! Но тогда все будет напрасно. Хоть Паша и моральный урод, но по поводу Оли мы с ним думаем одинаково. Нужно вытащить ее из клуба — пока не поздно! Надо завоевать ее доверие. Может предложить ей то, от чего она не сможет отказаться? Заинтересовать ее чем-то, к чему она будет стремиться после выхода? Но я ведь не тот человек, который способен сделать это. Моя личность сера, и сам я слаб. Это чертовски сложно исправить. Такие люди, как я, идут в расход в первую очередь. И вот сейчас мной просто воспользовались. Паша не собирался мне помогать, я просто стал шестеренкой в его коварном плане.

Нет, я не буду больше идти на поводу у окружающих. Я помогу Оле.

— Оля, — бужу я ее. — Я тоже хочу рассказать, как оказался здесь.

— Что? — бормочет она сонным голосом.

— Ты рассказала мне о себе. А я нет. Я хочу открыть свои тайны.

— Обязательно делать это сейчас?

— Да. Потом я могу передумать.

— И что ты хочешь рассказать? — в ее тоне чувствуется отсутствие интереса, похоже, она будет рада, если я действительно передумаю говорить.

— Многое. Я здесь из-за тебя. Паша знал, как я хотел тебя. На что я был готов.

— Хотел? — переспрашивает она все еще сонным голосом.

— Не в том смысле… Ты покорила меня еще в тот момент, когда я впервые тебя увидел. Я посещал эти встречи только ради возможности встретиться с тобой, — последние слова не совсем верны. Мне нравился клуб. Там я был, как ни странно, действительно счастлив. Но для красоты рассказа можно немного приврать, тем более, это близко к истине.

— Ты ведь меня совсем не знаешь. Оставь свои рассуждения о любви с первого взгляда для глупеньких девочек, — она отвечает серьезно, но без малейшего желания продолжать разговор. — В «Ритце» нет любви.

— Но ты же там есть, — пытаюсь заинтересовать ее комплиментами. — Самая красивая, самая восхитительная девушка в мире! И этого достаточно, чтобы понять, что там есть хорошие люди. И… Я помню, о чем ты говорила. Про свободу, про отсутствие границ. Человек в современном мире должен жить именно так. Заниматься тем, чем хочет, и не ограничивать себя надуманными моральными нормами. Мы переросли ограничения, придуманные нашими предками. Нужно делать то, что хочется, не причиняя другим дискомфорта. В этом Паша был прав. Теперь, зная, что его исключили, а не он сам ушел из клуба, я понимаю, что он имел ввиду под свободой. Под верой.

— При чем тут Паша и его теория свободы? Он идиот. И постоянно говорит невпопад.

— Да, он псих. Но ты же разделяешь его взгляды, его веру в свободу воли, отсутствие границ?

— И? — я добиваюсь того, что разговор становится ей интересен. Она садится, внимательно смотрит на меня.

— Мы же оба понимаем, что мир переполнен стереотипами. И пора от них отказаться, вырваться из оков прошлого. Религия, мораль — противоречивые выдумки, цель которых поработить разум человека. Ты сама сломала все рамки и сейчас свободна. Но не только сексом это можно доказать. Секс — это же лишь одна, пусть и невероятно важная, часть жизни. Почему ты стала жить только сексом? Ты можешь быть совершенно свободной, не посещая «Ритц»!

— Хм, — усмехается она.

— Да, мне тоже нравился беспорядочный секс. Всегда нравился. Но я боялся это признать, так как меня ограничивало общество, которое порицает такое поведение. Меня ограничивали родители, твердящие о счастье в виде семьи с несколькими детьми и большого новогоднего стола с оливье. Я был ограничен нашей культурой, навязывающей одну-единственную женщину на всю жизнь. Люди создали сами себе огромное количество ограничений. Но теперь мы можем делать то, что велит нам природа, не боясь чужого мнения. В современном бизнесе ты не обязан быть «стандартным», надевать те же костюмы и посещать те же рестораны, что и все остальные. Человек идет к выражению своей индивидуальности. И если тебя больше всего волнует секс, то пусть так и будет. Но в мире еще столько всего интересного! — я замолкаю, так как она смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением. Неужели она другого мнения?

— Я взрослая девочка и вольна выбирать сама, что мне делать. Ты прав. Совершенно. Но не все люди вокруг готовы принять свободу в том виде, в котором должны. Они делают слишком много глупостей, и этого Паша никогда не понимал. Я бы, например, очень хотела, чтобы миллиарды гопников во всем мире моментально повзрослели и поняли истинный смысл свободы. Сережа, все, что ты говоришь, я уже слышала. От Паши. Несколько лет назад. Это его слова, не так ли?

— Нет. Паша — фанатик, который спутал религию и жизнь, — сказал я. Может, он и посеял во мне зерно этой новой философии, но понял я все сам, через любовь к Оле, через свободный секс и через «Ритц».

 

8

Мы трахаемся. Это не любовь, и даже не страсть, а просто животное влечение. Я вхожу в нее. Смотрю на ее прекрасное лицо. На губы, которые она слегка покусывает. Закрыла глаза. Глажу ее грудь. Сжимаю. Сильнее. Ей нравится. Двигаюсь то быстро, то медленно, чтобы насладиться каждой минутой. Это прекрасно! И в то же время она как будто бы не со мной. Я наклоняюсь к ее лицу, целую в губы. Двигаюсь быстрее и быстрее. Ну же! Дай почувствовать, что я нравлюсь тебе! Почему ты не стонешь? Открой глаза, посмотри на меня! Сейчас здесь есть только я и ты…

Двигаюсь быстрее. Хочу, чтобы ты получила наслаждение. Беру за талию. За попу. Прижимаю тело к своему. Хочу чувствовать тебя полностью. Сейчас. Мгновение, которого я так долго ждал. И никто не способен мне сейчас помешать. Прижмись же. Отдайся полностью!

Меняем позу. Теперь я сзади. Каждому своему движению я стараюсь придать больше силы. Наконец у нее вырывается легкий стон, что меня еще сильнее возбуждает. Еще, еще. Я могу заниматься этим вечно, полностью контролирую свой организм. Я должен понравиться ей.

Возможно, мои страдания стоят этого момента. Голое прекрасное тело девушки. Это лучшее, что представляется взору мужчины. Я хватаю ее за волосы. Задираю ей голову. Глажу ягодицы. Как прекрасна ее прогнутая спина, ее кожа… Все жестче и жестче. Я хочу причинить боль.

— Мм, — стонет она.

Мне стоит больших усилий, чтобы прямо сейчас не кончить в нее. Как я этого хочу! Прямо в нее. Так грязно и просто. Мне нравится животный секс. А сейчас особенно, когда она беспомощна и вся в моей власти. Хочу смотреть на нее и быть в ней еще и еще.

Две минуты. Она отстраняет меня. Переворачивается на спину, укрывается одеялом. Смотрит в сторону двери. Неужели ей не понравилось?

— Ты прекрасна, — глажу ее по волосам, сидя рядом, не понимая внезапной смены настроения. Я сделал что-то не так? Или она устала? Что за черт? Еще минуту назад я был счастлив, а сейчас потерян и даже зол на себя…

Как так?! Она сама предложила заняться сексом. Так неожиданно! Мы молча лежали, каждый на своей кровати, и внезапно она спросила, не хочу ли я ее. Решив быть честным, я дал утвердительный ответ. Ничего не говоря, она встала, сняла с себя всю одежду и начала раздевать меня. Я поцеловал ее и взял инициативу в свои руки.

Для нее это, наверное, привычка. Как наркотик, на который она подсела. А сейчас, получив дозу, успокоилась. И кто из нас еще шлюха? Мною просто воспользовались. Важен не я, а мой член.

А разве секс — это не использование противоположного пола в целях удовлетворения? Если так, то и хорошо. Получил свое и можешь спокойно жить дальше, доставив кайф другому. Да! Почему я вообще запарился, что она так просто к этому отнеслась? Мне было хорошо. И теперь, если захочу, возьму ее еще раз. Не думаю, что она будет сопротивляться.

 

9

В этой комнате становится душно от мыслей. Если какая-то идея запала в голову, о ней можно думать часами. Невозможно переключиться. Некому отвлечь. Иногда даже сам теряешься и повторяешь про себя какую-то фразу, не понимая, что она значит.

Много мыслей о сексе. Оля лежит рядом со мной голая, слегка прикрывшись простыней. Ей не стыдно. Она так легко и просто трахается, не придавая сексу такого значения, как большинство людей. Пища для тела, зарядка, не более.

А в античной культуре секс вообще не обладал той интимностью, которая присуща ему сейчас. Секс — физиологически необходимый процесс, как прием пищи или сон. Почему я должен стесняться? Я же хожу в рестораны, прилюдно ем. В чем отличие секса? Почему иметь много партнеров плохо? Мы же не стесняемся того, что каждый день едим разные блюда.

Древнеримская культура была выстроена вокруг секса. Раскрепощенная атмосфера, которая дозволяла все, что могло приносить сексуальное удовольствие. Для граждан Рима не существовало такого понятия, как супружеская неверность. Жены могли на глазах у своих мужей заниматься сексом с рабами, если у мужей не было желания принимать участия в оргии. Или наоборот. Это было так же обыденно, как сегодня почитать книгу или посмотреть кино перед сном. Отношение к плотским утехам было принципиально другим.

Почему мы должны идти на поводу у культуры, сформированной закомплексованными бедняками — первыми православными проповедниками?! С чего это вдруг они определили нормы отношений между мужчиной и женщиной? Даже в XXI веке секс является темой, на которую не принято говорить в приличном обществе. Какого черта? Говорить об удовольствиях вроде массажа можно. Но ведь секс людям нужен больше, чем массаж. Сколько еще должно пройти времени, чтобы человечество сбросило с себя гнет выдуманных им самим ограничений? Свободный секс, в конечном счете, является двигателем прогресса. Чем быстрее мы сбросим оковы, тем менее закомплексованным будет человечество, и тем быстрее мы сможем прийти к настоящей гармонии. Только неудовлетворенный человек развязывает войны. Секс — один из лучших антидепрессантов. А свободный секс — наше будущее…

Я всегда считал, что секс с незнакомой девушкой должен быть в порядке вещей, но боялся вести себя подобным образом. Это все мама и папа. А может, не получалось просто? Большинство людей, с которыми я общался в студенческие годы, были весьма строгих убеждений. Я боялся, что меня осудят и не поймут. Сейчас мне плевать на общественное мнение. «Ритц» снял с моих глаз очки. Боязнь показаться каким-то не таким только убивает наше сознание и порабощает разум. Если в этой комнате закончится моя жизнь, то я умру свободным человеком, несмотря на замок на двери.

От этой мысли становится так хорошо. Эйфория. Я жил словно в клетке, слабовольным и безынициативным существом. Теперь все иначе!

 

10

— Сережа? — говорит Оля. Я немного задремал. Что ей надо, интересно. Может, опять захотела трахаться?

— Что такое?

— Ты знаешь, Паши уже давно не было. Я дико хочу есть. А что, если он правда оставит нас здесь умирать с голоду?

— Ты — единственная, кто ему дорог. Он не сможет так поступить.

— Я и представить себе не могу, что у него в голове. Для него это может быть игра, в которой жизнь даже очень близкого человека не имеет значения.

— Если он верит в Бога, то не посмеет убить.

— В Бога? В какого? Его Бога знает только он сам. Может, Бог сказал ему, что я должна искупить свои грехи смертью?

— Я надеюсь, что ты не права, — я понимаю, что в ее словах есть доля истины.

— Я тоже. Но что делать, если он все же не вернется? Мне еще не дают покоя его слова про огонь. Вдруг он решил сжечь нас заживо?

— Нет, на это он не пойдет. Я его знаю не так давно, но причинить тебе такую боль он не посмеет, — мои слова звучат неубедительно, да я и сам в них не верю. Он псих, а значит, способен на многое! Нужно отвлечь ее.

— Оль, а ты сама веришь в Бога?

— Нет. Я атеистка. Бог — кто это? Я, и только я управляю своей жизнью. Или другие люди, которые никак к Богу не относятся. Вот Паша возомнил себя Богом и оставил нас здесь подыхать. Только он способен вытащить нас. Бог? Нет, подонок сраный. И Бог нам не поможет.

— Паша почти убедил меня, что от молитвы может стать легче. Разве ты не пробовала молиться? — я пытаюсь ей противоречить, непонятно зачем.

— Слушай, я не собираюсь с тобой спорить на эту тему. Каждый сам выбирает, во что ему верить. Я верю в секс. Верю в то, что мне доставляет удовольствие. Верю в то, что не побоюсь никакого Бога и убью эту скотину, когда мы выберемся отсюда.

 

11

Паша не появлялся три дня. Надежды остается мало. Я не могу спать из-за голода. И теперь не знаю, что хуже: недосып или этот зуд в желудке…

Оля себя чувствует еще хуже: головная боль и периодическая тошнота. Она стала еще раздражительнее и полностью замкнулась в себе. Мы уже больше суток не общаемся. Меня это бесит. Злит, что не могу выбраться отсюда. Ненавижу эту комнату.

Включаю телевизор — надоела пустая болтовня. Хочу лечь. Слабость. Дурацкая неудобная кровать. Непонятный тусклый свет. И еще эта кикимора лежит молча, отвернувшись…

 

12

На четвертый день меня тоже начинает тошнить. Самочувствие становится все хуже.

 

13

На пятый день Оля немного пришла в себя. Я слышал, что такое происходит, когда организм полностью переходит на внутреннее питание. У меня, похоже, такая функция не работает.

Куда же запропастилась эта сволочь? Теперь я уверен, что он хочет, чтобы мы сдохли здесь, как собаки.

Силы покидают меня. Ни на чем не могу сосредоточиться.

Злость уступает место апатии. Девушка рядом иногда пытается говорить. Наверное, чтобы не разучиться. Строит теории, что могло случиться, или что задумал Паша. Я даже не пытаюсь ее утешить, так как знаю, что это бесполезно.

— Я не хотел вот так погибнуть, — шепчу я, лежа в кровати.

— Не поверишь, я тоже.

— Возможно, это наши последние дни. И я хочу сказать тебе, что ты лучшая, кого я встречал. Только ради тебя я нашел в себе силы вылезти из своей коробочки и начать жить, — на эти откровения словно уходят последние силы.

— Подожди еще. Рано для предсмертных речей, — у Оли еще есть силы бороться. — У нас есть еще одна надежда. Отец поймет, что в моем исчезновении виноват этот псих. Узнает, где мы, и спасет. Главное, чтобы Паша не опередил его и не прикончил нас.

— Как я хочу, чтобы ты оказалась права. Но если Паша сам покончил с собой, чтобы искупить грехи?

— Если это так, то я рада. Готова отдать жизнь за его смерть. Но если нет, то клянусь, я сама лично убью его.

— Не надо так говорить. Ты не знаешь, каково это — чувствовать, что ты виноват в чьей-то смерти.

 

14

На пятнадцатый день я теряю сознание, когда пытаюсь умыться. Оля кое-как дотаскивает меня до кровати. Она невероятно бледна, под глазами темные круги. Волосы растрепаны и торчат в разные стороны. Не хочу говорить. Не могу. Слова лишние. Зачем вообще произносить что-то?

О! Я слышал, что человек может месяц прожить без еды. Но не могу представить себе, как. Или мне плохо из-за замкнутого пространства.

Интересно, что приготовила мама. Отбивные я не хочу! Лучше салат, оливье. А отец, наверное, пожарит вечером шашлык. На дачу поедем… И Оля с нами! Мы вдвоем сядем на качели и будем качаться. А если они порвутся? Сначала нужно поесть шашлыков. Как долго он их жарит… Когда же папа их принесет? Пока полежу, отдохну.

Где я?! Оля, подвал. Нет. Не хочу. Как здорово было ждать прихода родителей с едой… Нужно держаться. Хотя нутром чувствую, что наше заключение подходит к концу. Если быть честным, то я уже смирился. Мне не страшно умирать. Просто все равно. Лучше, чем лежать на месте и терять себя в ожидании неминуемого конца.

 

15

Какой смысл считать дни? Все существование свелось к ожиданию смерти. Никто не придет за нами. Заточение отняло у нас желание общаться, смотреть, лежать. Жизнь стала бессмысленна.

Какую я прожил бестолковую жизнь, не оставив в ней ничего хорошего! Только совершенное мной зло. Убитый человек, обозленная девушка и разочарованные родители. Обо мне будет неприлично вспоминать, сидя за столом. Я останусь мимолетным воспоминанием чего-то плохого, разочарованием. Я не успел ничего достигнуть. Эх, если бы у меня был еще хоть один шанс!

Проклятая дверь отделяет меня от мира. От жизни, от искупления. Я готов отдать себя на суд. Высосать яд из жизни. Ну же, судьба должна дать шанс! И…

Показалось? Нет.

— Оля! — ору я, обезумев. — Смотри! — показываю на дверь. — Смотри же! — не замечаю, как руками выдираю клоки волос у себя на голове. Но не двигаюсь, боюсь ошибиться. Не имею права на это. Наконец, забыв о беспомощности, бросаюсь к двери. По дороге чуть не падаю. Толкаю. Она открывается.

— О-хо-хо-хо! — вырывается у меня из груди приступ истерического хохота. Возможно, руки сами хлопают в ладоши. Тело словно отделилось от разума, и я смотрю на себя сверху. Это не эйфория. Это чувство возрождения. Психоз. Мое несчастное измученное тело не может выдержать в миллион раз раздувшийся дух. Я заполняю собой все.

Это не сон! Все по-настоящему, если я не умер. Нет. Четкость восприятия постепенно возвращается ко мне, это похоже на то, как после длительных помех на старом телевизоре настраивается изображение.

Оля подходит ко мне, держится за ручку двери, чтобы не упасть. Опускается на колени и начинает плакать. Мы спасены. Мы спасены. Она чувствует! Как же глубоко в ней запрятаны ее эмоции, и что должно было произойти, чтобы она позволила им взять вверх. Нужно бежать! На глазах у меня тоже выступают слезы. Я буду жить, мама. Я не умру. Я докажу, что достоин этого. Теперь все будет иначе.

Какой-то скрип быстро возвращает меня к реальности. Ведь кто-то выпустил нас. И у него для этого должна была быть цель. Иначе он бы не сбежал.

— Пойдем отсюда быстрее, — я беру девушку под локоть и помогаю ей подняться. — Пока он не передумал. Хочу быстрее к людям.

Идем вверх по лестнице. Выходим в прихожую. В отличие от подвала, здесь уютно. Похоже на чей-то загородный дом. Похоже, что он построен из бревен, этого я никак не мог предположить, сидя внизу. Я вообще не задумывался, на что могут быть похожи другие помещения. Не теряя времени, открываю входную дверь, которая также не заперта.

В лицо бьет свежий воздух, который производит на меня одурманивающий эффект. Я жадно вдыхаю его. Запах свободы! Он прекрасен.

Идет дождь, как обычно в Петербурге. Как я соскучился по этому дождю, по промозглой сырости! Мы оказываемся на крыльце. Оглядываюсь. Дом построен посреди леса. Возле небольшого крыльца стоит джип. Я отпускаю Олю, сажаю на ступени, сам спускаюсь к автомобилю. Открываю его. В замке зажигания торчат ключи. Нет, это уже не случайность. Плевать. Иду к Оле, помогаю ей дойти и сесть в машину.

Завелась. Куда ехать? Не знаю. Да и все равно. Главное, подальше отсюда. Как ясно работает голова после дней, а может, и недель, беспамятства. Выворачиваю руль, разворачиваюсь, выезжаю на проселочную дорогу, покрытую листвой.

— Оля, мы свободны. Ты понимаешь, что это значит? — говорю я в порыве эйфории. — Мы едем домой.

— К отцу. Я хочу к отцу, — бормочет она.

— Хорошо. А я поеду к…

Оле есть куда ехать. А мне — нет. Я обрел свободу, которой не могу воспользоваться. И я в этом мире абсолютно одинок.

 

16

Доехав до Санкт-Петербурга, я почувствовал дикий голод. В дороге мы провели около часа, может, чуть больше. Часы показывают 11:30. Не понимая, куда ехать, двигаясь прямо и ориентируясь по указателям, мы выехали к городу. Нас заточили где-то в районе поселка Сиверский по Киевскому шоссе. Точнее определить я не смог, да и надобности не было. Если потребуется найти туда дорогу, я не смогу.

На въезде в город стоит кафе. На площади Победы, называется «Евразия». Бывал здесь. Простая, посредственная еда. Да какая сейчас разница! Все готов отдать за большой кусок жареной свинины с картофельным пюре. А еще лучше борщ и пирожные! Хочу пирожное-картошку, такое, как раньше были. И сверху побольше крема! Еще возьму горячих закусок и пирогов.

Останавливаюсь возле обочины.

— Оля, пойдем поедим, — этим я вывожу ее из состояния транса, в котором она пребывает последние полчаса. В ответ на мое ультимативное предложение получаю неожиданный ответ:

— Нет. Отвези меня домой.

Как так? Как можно не хотеть сейчас есть, после всех этих неисчислимых дней мучения, когда вот здесь, перед нами, есть еда. О чем можно думать. Она сдурела? Совсем чокнулась, что ли?

— Оля, мы можем поесть! — кричу я, не сдерживая эмоций. Хлопаю дверью и иду в кафе один. Плевать, не хочет — пускай помирает. А я поем. И много. Закажу все, что захочу. А для начала — то, что быстрее принесут. Да. Да!!! Я на свободе. Я могу поесть.

Слышу сзади чей-то хриплый голос, зовущий меня по имени. Оборачиваюсь. Оля открыла дверцу машины. Нехотя возвращаюсь. Каждая секунда отдаляет меня от столь долгожданной еды.

— У нас нет денег.

— Денег? Плевать. Зачем сейчас? Потом отдам. Они поймут. Мы голодные как черти.

— Тебе мало приключений? Опять хочешь, чтобы заперли? Отвези меня домой, там поедим.

— Нет, ну конечно нет! Здесь. Я больше не могу терпеть.

— Тогда иди один. Я подожду здесь. Я очень плохо выгляжу.

Плохо выглядит? Она сейчас думает о своей внешности? Я искренне расхохотался. Стоя на краю могилы, наводить марафет? Вау. Это за гранью моего понимания.

— Отвези меня, пожалуйста, домой. Прошу, — она захлопывает дверь и опускает голову на грудь.

— Псс… К черту… — чуть не плача, сажусь обратно в автомобиль.

Дорога. Перекресток. Дорога. Я не различаю, куда еду. Иногда Оля подсказывает, куда нужно повернуть. Мне плевать. Кажется, что сейчас я окончательно потерял все чувства. Не там, в подвале, а здесь, имея возможность поесть, я еду непонятно куда, где меня совсем не ждут. Даже воздух потерял вкус. Нет запахов. Нет города, нет ничего. К черту! Ненавижу ее. Ненавижу.

Перед глазами совершенно незнакомые улицы, хотя я проезжал по ним тысячи раз. Светофоры. Выполняю движения на автомате, не отдавая себе отчета.

 

17

— Останови здесь. Пойдем. Это дом отца.

Я выхожу и следую за ней. Частный дом. Не хочу его рассматривать. Просто гляжу в пол и считаю до ста. Она подходит к двери, дергает. Закрыто. Вот гадство. Дома никого нет!

Обходим дом. Оля подходит к собачьей будке. «Где, интересно, Бобик?» — задает она вопрос в воздух. Я не заметил, как именно, но в руках у нее появляется ключ.

Мы внутри. Меня интересует только одно.

— Оля, где кухня?

Она показывает рукой. Иду прямо туда. Открываю холодильник. Колбаса. Большой кусок сыра. Не нарезая, я начинаю откусывать от него и жадно пережевывать.

Заходит Оля. Улыбается. Берет у меня из рук сыр. Берет нож, начинает нарезать продукты. Откуда у нее такое терпение? Неужели она не хочет есть?

— Ты слышал, что после долгой голодовки нельзя переедать? — ухмыляется она.

— Слышал. И мне плевать, — отвечаю я с набитым колбасой ртом.

Она берет мясо и тоже начинает есть. Мы съели весь сыр с колбасой, буженину, картошку, что-то еще. Но чувство удовлетворения так и не пришло. Достаю помидоры, которые уже далеко не первой свежести. Оля берет меня за руку и говорит:

— Хватит. Не хочу, чтобы ты помер у меня дома.

Может она и права, но я не могу сдержаться и засовываю помидор целиком в рот. Он лопается, и сок попадает на одежду, стену, пол. Чудесное зрелище!

 

18

— И куда теперь едем? — спрашиваю я Олю, вернувшись в машину.

— Домой к этому психу.

— Ты уверена?

— Да, — ответ не подразумевает возражений.

Не хочу, но соглашаюсь. Сил нет на споры. Я бы для начала заручился чьей-то поддержкой, но идти мне не к кому. В полиции меня встретят, конечно, с распростертыми объятиями. И даже, возможно, попытаются разыскать Пашу. Но я потеряю недавно обретенную свободу — на многие годы.

В доме мы нашли записку со словами: «Он первый должен искупить свой грех». Оля узнала почерк Паши. Значит, он и до отца уже добрался. Вопрос в том, что он сделал с ним. Дома ничто не указывало на потасовку. Оля быстро приняла душ и переоделась. Я последовал ее примеру, взяв одежду отца, которая была на несколько размеров больше моего. Оля откуда-то достала пистолет. На мой вопрос, умеет ли она стрелять, ответила:

— В случае необходимости я быстро учусь.

После этого мы покинули дом.

Я не против того, чтобы отомстить Паше. Но убивать его не готов. Так нельзя. Может, отец Оли жив, и так же, как и мы, заперт где-т? С другой стороны, я теперь никогда, до конца своей жизни, не буду чувствовать себя в безопасности, если Паша будет разгуливать на свободе.

 

19

Подъезжаем к дому Павла. Паркуюсь за двести метров, чтобы он не смог заметить нас издалека.

— Не бойся. Если он дома, то точно ждет нас, — ухмыляется девушка. Смело выходит и идет прямо по дороге.

Оля так уверенно направляется к дому, а мы ведь даже не продумали план действий. Меня трясет. Я измучен. И морально, и физически. Я боюсь встречи с Павлом. Я хочу поквитаться с ним, но не сейчас, а когда наберусь сил. Но Оля бежит вперед, не размышляя. Мне ничего не остается, кроме как следовать за ней. Она как будто хочет, чтобы ее заметили. Громко открывает калитку, которая, как ни странно, не заперта. Наверное, он действительно ждет. А у меня нет никакого оружия. Оглядываюсь по сторонам, смотрю под ноги. Хватаю на ходу небольшой булыжник. Догоняю девушку.

— Давай, я первый войду.

Открываю дверь, которая, как можно было догадаться, не заперта. Слышу, как позади тяжело дышит Оля. Приятно осознавать, что она тоже боится и волнуется. Это придает сил. Ведь мужчина не должен быть трусливее, так не положено. И если уж ты выбрал смелую, то и сам должен быть не хуже.

В прихожей нашему взору представилось пугающее зрелище. Все вещи выкинуты из шкафов, журнальный столик перевернут на бок. Стойка для обуви разломана, в двери в комнату выбито стекло. Как будто что-то искали. Но все это слишком театрально, похоже на декорации.

— Стой здесь, — говорю я и иду в комнату на трясущихся ногах. Вызвать полицию? Нет, нельзя.

Аккуратно заглядываю в комнату. Дыхание замирает, в ушах начинает неприятно звенеть. Если бы я не схватился за ручку двери, то точно упал бы, так как силы окончательно покинули меня. Невообразимый ужас наполняет душу. Через мгновение оцепенение проходит, и тело начинает бить сначала слабая, но постепенно усиливающаяся дрожь. Я инстинктивно закрываю лицо руками, затем протираю глаза в надежде, что мне это только кажется. Но нет. Это не мираж. Посреди комнаты лежит окровавленное тело Вероники.

— Ну, что там? — спрашивает Оля.

Не хочу отвечать. Не могу говорить. В горле встал комок. Слез нет. За последние недели сердце очерствело, остались только паника и страх. Он подстроил это, сука! Это он! Я осторожно ступаю в комнату, как будто иду по хрупкому льду, который вот-вот провалится, и я упаду в бездонную пропасть.

Оля, не дождавшись ответа, подходит сзади. Похоже, она не испытала такого шока, потому что сразу спросила:

— Ты ее знаешь?

Так просто и бездушно, как будто увидела фотографию незнакомой девушки и интересуется, кто она. Кто ее сделал такой бесчувственной? Нормальный человек выскочит из дома и кинется в поисках помощи. Но только не Оля. Уверенным шагом она подходит к телу. Ее лицо выражает не страх, не жалость, а отвращение.

— Похоже, она мертва, — чудовищно спокойным голосом говорит девушка.

— Это моя подруга. Я ее втянул во все это. А он ее убил. Но зачем? — бормочу я свои мысли вслух.

— Похоже, ее застрелили, — сказала Оля, присев на корточки над телом. — Надо убираться отсюда. Теперь от него можно ожидать чего угодно. Он совершенно спятил.

— Зачем он ее убил? — не унимаюсь я. — Ведь он не знал ее.

— Потому что она твоя подруга. Я даже не хочу предполагать, что теперь у него на уме, — она встает и совершает первый за все время нашего общения человеческий поступок: берет мою руку и нежно сжимает ее. — Сережа, нам надо отсюда уезжать. Сейчас мы играем по его правилам. Он ведет нас.

— Неужели мы ее так оставим? — внезапно чувство вины переполнило меня. Внутри что-то оборвалось. Слезы потекли по щекам. Как я виноват перед Вероникой! Я должен заплатить за содеянное. — Давай позвоним в полицию!

— Нет, — строго отвечает девушка. — Уверена, что этого и ждет Паша. Мы поедем к моему другу. Он может помочь. Паша его не знает. Там мы будем в безопасности.

Безопасность? Что теперь это слово значит для меня? Спрятаться от всех, добровольно заточить себя в неволе и отсиживаться? Раньше я такого и представить себе не мог, теперь же воспринимаю в порядке вещей. Как сильно изменились рамки восприятия того, что для меня хорошо и безопасно. По силе влияния на мою жизнь последние события сопоставимы с войной. Изменилось отношение ко всему: к людям, друзьям, деньгам. Может, этого я и хотел?

— Что ты стоишь? — спрашивает Оля, идя к входной двери.

— Я не могу так ее оставить, — беру лежащее в прихожей пальто и накрываю безжизненное тело. Еще раз смотрю на лицо Вероники. Как живая. Иногда кажется, что она даже тихонько дышит. Я мог сделать ее счастливой девушкой. Лучше не думать ни о чем.

 

20

В одном Паша был прав. Клуб — порождение дьявола. С тех пор, как переступил его порог, я стал приносить людям только несчастье. Меня всюду преследуют боль и страх. Но Паша забыл сказать, что дьявол — это он сам, несмотря на его попытки примерить маску бога.

— Оля, с тех пор, как ты вступила в клуб, твоя жизнь сильно изменилась? — спрашиваю.

— Ты в своем уме? Конечно, изменилась. Я полностью отказалась от прошлой жизни…

— Я не в том смысле, — перебиваю. — Тебе не кажется, что тебя постоянно сопровождают несчастья?

— Мое несчастье было родиться сестрой чокнутого брата.

— Мне кажется, что я теперь проклят.

— Глупости, — усмехается она. — Хочешь поговорить о категориальных концептах? Нашел время! Ну что же, тогда тебе стоит усвоить, что только мы сами определяем свою судьбу. Все остальное — это оправдание, чтобы на кого-то списать свои неудачи. Мы не замечаем, как говорим то, что нам навязывается обществом. В большинстве случаев наши убеждения не являются реальными отражениями наших желаний. Большинство из нас живет в рамках собственных иллюзий. Клуб дает возможность раскрыться сущности человека. Он снимает ограничения.

— То есть все девушки, по-твоему, склонны к проституции, а мужчины — закоренелые кобели?

— Нет, но иные даже не посмеют появиться в клубе, а один раз побывав на представлении, больше не вернутся туда никогда. Таким намного сложнее освободиться от предрассудков.

— Свобода в грехе, по-твоему?

— Да. Хотя я не верю в грехи. Это тоже выдумка.

— А семья? — спрашиваю я, но Оля уже не слушает меня, сконцентрировав внимание на зеркале заднего вида. Я инстинктивно оборачиваюсь, чтобы понять, на что она так пристально смотрит. Ничего не замечаю. Оля разгоняется. Черный джип «Форд» также ускоряется и следует за нами через один автомобиль. Резко поворачиваем направо. Джип за нами. Я пытаюсь рассмотреть номер. Но из-за резкого вождения и плохой видимости цифры и буквы сливаются в кашу. Лобовое стекло тонировано, и водителя не видно. На крыше автомобиля расположен ряд дополнительных фар. Меня еще никогда в жизни не преследовали.

— Это Паша? — взволнованно интересуюсь я.

— Откуда мне знать?!

Водитель джипа даже не пытается скрыть, что едет прямо за нами. Он мигает. Что будет делать Оля? Она сворачивает на заправку и останавливается.

— Что с тобой? — пугаюсь я.

— Если это Паша, то он не отстанет, а водит он получше, чем я. Здесь много людей. Не думаю, что он выкинет что-то прилюдно.

— Только не открывай пока окна.

Черная машина останавливается позади нас. Проходит пять секунд. Из нее выходит парень. Я узнаю его:

— Это Дима.

— Да, похож на него. Какого черта он здесь делает? Я думала, он больше не общается с Пашей.

Дима идет к нам. Смотрит в боковое окно. Лицо его выражает серьезность и озабоченность. Стучит костяшками пальцев в стекло. Пытается выдавить улыбку. Волнуется? Мы сидим, не двигаясь и не понимая, как действовать дальше.

— Приоткрой окно, — говорю я Оле.

— Сам открывай, — отвечает она, диким взглядом посмотрев на стоящего за окном человека.

Да, глупо было предложить такое девушке. Надо исправляться. Я открываю дверь и выхожу. Холодный ветер ударяет в лицо. В нос врезается запах бензина и какой-то гнили. Чувства обострены. Оглядываюсь в надежде, что нас окружает много людей. Но все сливается в какую-то серую массу: стоящая рядом «девятка», бегущая женщина, дождь. Только один Дима четко и строго стоит передо мной.

— Ну, привет, — говорит он мне. — Пришлось изрядно за вами погоняться.

— Что тебе надо?

— Ну, ну… Спокойнее, не надо горячиться, Сереж. Я хочу помочь вам.

— Паша уже помог.

— Паша? Я так и думал, что он что-то сделал. И поэтому стал сам разыскивать тебя.

— Долго ищешь. А теперь лучше убирайся.

— Не горячись. Когда я узнал про твой случай, я обратился в органы и был удивлен, что на тебя у них ничего нет. Когда ты скрылся, тебя объявили в розыск, и то в качестве свидетеля. Я хотел сообщить тебе, но ты пропал.

— Слушай, расскажи это все своему другу. Оставь меня и Олю. Забудь о нас, если ты хочешь жить. Клянусь, убью. Мне терять больше нечего.

— Послушай, Паша сошел с ума. Я был дома у него. И видел. Я знаю, что вы заходили туда. Я наблюдал за домом, ждал его… Отлучился в магазин, когда вы подъехали. И пришлось гоняться за вами по городу. Веришь ты или нет, мне плевать. Но я хочу остановить его. Он нуждается в помощи. Его переклинило на этом клубе. На сестре. А потом — на тебе. Я не знаю, почему.

— Потому что он долбаный псих! Как ты, его друг, этого мог не понять? — я на эмоциях сделал круг вокруг автомобиля.

— Да потому, что ему постепенно становилось лучше — до тех пор, пока не появился ты. И я уверен, что причиной была Оля. Он ее так же любит, как и ненавидит!

— Пошел к черту, — я направляюсь обратно в автомобиль. Осточертело слушать его. Очередной идиот на моем пути.

— Сергей, нам надо остановить его. Пока он не навредил еще кому-то.

— Так обратись в полицию. И останови. Какого черта ты наблюдал за домом, в котором лежит труп?

— Потому что я думаю, что таким образом Паша хочет подставить меня. Когда вы исчезли, мы с Вероникой пытались отыскать вас.

— Откуда ты ее можешь знать?

— Она нашла меня. Через его страницу в «Фейсбуке».

— Что за бред? Зачем ей тебя искать?

— Если ты хочешь разобраться, давайте все вместе сядем, я все расскажу, и тогда ты уже решишь, доверять мне или нет.

— Нет. Довольно историй.

В этот момент выходит Оля:

— Пусть расскажет. Мне интересно послушать разные точки зрения. Но, Дим, если ты соврешь, я подниму мертвецов, но поверь, ты будешь кормить червей.

— Здесь рядом есть кафе «Две палочки». Езжайте за мной, — говорит Дима и садится за руль.

 

21

— Вероника поняла, что сделала глупость тогда, — рассказывает Дима, — когда доверилась Паше и наврала тебе про полицию. Она искренне не верила тому, что ты можешь быть виноват. Хотела просто пошутить, припугнуть тебя. Но, когда ты сбежал, осознала всю гнусность своего поступка. Она долго разыскивала тебя, вместе с твоими друзьями и родителями.

Она пыталась разыскать и Пашу, но никак не могла. Написала ему в «Фейсбуке», но он не ответил. Тогда она начала писать всем его друзьям, спрашивая, не знают ли они его нового друга Сережу, который пропал. Такое сообщение получил и я. Я сразу понял, что Паша причастен к вашему исчезновению. Он, конечно же, упорно это отрицал.

Я предложил Веронике встретиться. Поверить в то, что она рассказала, было непросто. Я знал, что Паша — человек сложный, но чтобы творить такое?! Он был моим другом, но, к сожалению, слишком многое совпадало.

Когда она мне все рассказала, я сразу понял, что и в твоем исчезновении, Оль, тоже виноват Паша. В последнее время он вел себя очень странно. Всячески избегал встреч, не отвечал на звонки. Я бы списал это на очередную волну депрессии, которые с ним периодически случаются, но слухи о событиях в клубе не давали мне покоя. Честно, сначала я стал беспокоиться за него самого, как бы он не причинил себе вред.

Ах да, вы же не знаете, что произошло. Хоть я сам и не посещал эту гадость, но был в курсе, где проходят сборы. Некоторое время назад загородная резиденция сгорела дотла. Я поинтересовался деталями у знакомых следователей. Оказывается, ее сожгли. Причем сделано это было очень искусно. Здание было напичкано самовозгорающимися смесями и порохом. Стоило только поднести спичку, и оно вспыхнуло подобно стогу сена.

Поэтому я думаю, что вам стоит мне доверять. Мы на многое пошли ради вас. Даже влезли в его дом в надежде найти хоть какой-то намек на то, что мог сделать с вами Паша. Я попытался организовать слежку за ним. Но всякий раз, как его удавалось заметить, он уходил.

Примерно пять дней назад он окончательно исчез. Перестал появляться в доме, на своей квартире, в своей новой фотостудии. Словно под землю провалился. Я думал, что он сбежал из страны, пока его не связали с пожаром и вашим исчезновением. Теперь некому было прикрывать его задницу. Уверен, что отец первый сдал бы его копам, попадись он ему.

Отчасти я даже обрадовался, что он пропал. Я сам себя не ощущал в безопасности, понимая, что знал слишком много тайн моего друга.

Однако позавчера все круто изменилось. Вероника позвонила мне и сказала, что она почти уверена, что знает, где Паша держит вас. Она была так взволнованна, что толком не могла объяснить, что с вами случилось. Говорила, что нужно срочно ехать под Лугу. Сказала, что вы наверняка еще живы. Обещала скинуть мне сообщение, куда приехать. Также она сказала, что Паша похитил своего отца, и нужно остановить это чудовище, пока он не добрался до нас, так как знает, что мы идем по его следам. Бедная девочка! Она ведь любила тебя, Сережа… И бесконечно винила себя в случившемся. Сколько было пролито слез!

Не получив обещанного сообщения, я стал волноваться и попросил знакомых оперов разыскать ее автомобиль. Чутье подсказывало мне, что она подошла очень близко к вам. Представляете мое удивление, когда мне сказали, что ее машина уже сутки стоит у дома Паши? Сегодня утром я помчался туда, в глубине души понимая, что именно я могу там найти.

Дверь была открыта. Я вошел. Все спокойно, только… Посреди гостиной лежало безжизненное тело невинной девушки. Ну что я говорю, вы сами все видели. Будь проклят этот урод! Бедная Вероника.

У меня тогда сорвало крышу. Я понял, что она что-то нашла в этом доме. И принялся прерывать все. Мне было плевать. Я перевернул каждую полку, перелистал все книги, сломал замки и защелки. Но так и не нашел подсказки.

Зато мне стало ясно, что Паша никуда не уехал. Он здесь. И если он здесь, то попытается вернуться. Я стал ждать. Что было дальше, вы уже знаете.

 

22

— Ты думаешь, он ее убил, чтобы подставить кого-то из нас? — спрашиваю я.

— Нет, уверен, что эта ловушка была уготована для меня. Вы ведь вообще исчезли. Хотя мне не понять его. Ну, а вы? Где вы были?

Оля, не колеблясь, взяла инициативу в свои руки и начала рассказывать, сжато и по сути:

— Он усыпил нас и закрыл в подвале какого-то дома в лесу. Сначала приносил еду, но после нашей неудачной попытки выбраться и на это забил, — она выразительно посмотрела на меня. Что бы это значило? Винит в том, что я попытался тогда спасти нас? Да плевать… Оля продолжила: — В общем, оставил помирать нас, как собак. Я уже не верила в спасение. Но сегодня утром мы нашли дверь открытой. В доме никого не было. Рядом стояла машина с ключами, которой мы и воспользовались.

— Он оставил вам машину с ключами? Ничего не понимаю. Зачем тогда надо было убивать Веронику? Может, это она причастна к вашему освобождению?

— Зачем ей было бросать нас и ехать сразу к Паше, если они не заодно? Нет, это чушь. Что-то не так, и мы сегодня в этом убедились, — дерзко отвечает Оля. Кажется, она готова разорвать Диму в клочья за его глупые предположения. — Это он. Я уверена, что это очередная игра. Только вот не могу пока разгадать ее смысл, — она пристально посмотрела в глаза Диме. Тот попытался выдержать ее взгляд, но в итоге перевел глаза на сахарницу. — Паше всегда нужна была публика. Это для него — все. Даже меня он пытался вытащить из клуба только при других людях, и никогда — наедине. В человеке можно изменить многое, но не саму суть. Он умен. И сейчас интуиция мне подсказывает, что мы играем по его правилам. И даже ты, Дим.

Слова Оли произвели на Диму странное впечатление. Он как будто растерялся, но уже через секунду пришел в себя и продолжил:

— Паша потерял связь с реальностью. Он всегда жил в своем мире, который, пожалуй, имеет право на существование. Отрицал принципы, навязанные обществом, но перестал считаться и со своим окружением.

— Что ты предлагаешь делать? — Оля перевела разговор на другую тему, практично и трезво.

— Для начала надо спрятать Сережу. Так как на него могут повесить в текущих обстоятельствах все, что угодно. И этому может поспособствовать Паша. Тебе же, Оля, следует, переждать какое-то время у друзей, пока я постараюсь разобраться в ситуации.

— А какого хрена ты не разбирался все это время, а просиживал штаны в машине у дома Паши? — справедливо, но грубо замечает Оля.

— Хм. Я не могу быть таким бесчувственным как ты, красотка. Я, понимаешь, первый раз в жизни имею дело с другом-убийцей, который хочет упрятать меня в тюрьму. И мне не приходилось раньше находить мертвецов.

— Я тебе не верю, вот что, — Оля пристально смотрит в глаза Диме. — Много нестыковок.

— Каких?

— Да неважно. У меня сегодня весь день странное чувство, что за нами следят.

— После пережитого это не удивительно.

— Не надо лечить меня. Ты прав в том, что после пережитого у меня перед глазами все словно в тумане, и я не могу трезво оценить ситуацию, иначе быстро разобралась бы, что к чему. Сережа, ты что думаешь? — наконец вспомнила она обо мне.

— Я? — переспросив, я немного растерялся. Что я думаю? Я устал морально, да и физически, силы после голодовки еще полностью не вернулись. Мне не хочется думать. В отличие от Оли, я ничего не заметил. Мое состояние можно охарактеризовать как полную апатию. Я, наверное, как заключенный, который вышел на свободу и понял, что мир изменился, и теперь не способен что-либо предпринять. И я не хочу принимать новую реальность. Слова правды, подобно ножу, режут мне душу. Что я могу думать?! Если честно, хочу сесть на диван и уставиться в телевизор. И полностью обо всем забыть. Но сейчас нельзя. Нужно решать, на чьей я стороне. Оля. Я так хочу добиться ее расположения. Несмотря на все произошедшее, она далека от меня. Но она сейчас на нервах и будет отказываться от любой помощи. Дима же еще при знакомстве произвел на меня приятное впечатление. И его предложение выглядит нормально. И если, как считает Оля, за нами следит Паша, то помощь нам нужна прямо сейчас.

— Мне кажется, у нас нет другого варианта, кроме как поверить Диме. Какие у него могут быть причины лгать нам? Нам нужно найти Пашу, так? Дима нам в этом поможет. Нам надо сейчас не ссориться, а выработать план действий, — это решение далось мне не просто. Не хочу смотреть на Олю. Если она не согласна, лучше бы сразу сказала. Чтобы я не переживал, что оттолкнул ее этим своим решением.

— Я уже все придумал, — сказал тихо Дима, выдержав небольшую паузу. — Вы спрячетесь у Кристины, пока я разберусь с телом Вероники.

— Что еще за Кристина? — возмутилась Оля и гордо тряхнула головой, так, что золотистые пряди упали ей на глаза.

— Она из клуба. Сережа ее знает. Вы встречались с ней на нескольких вечеринках.

— Кристина? — вырвался у меня крик удивления. — А она какое отношение ко всему этому имеет?

— Мы с Вероникой вышли на нее по звонкам с твоего номера телефона. Прости, но для вашего спасения мы изучили все ваши звонки и сравнили их с Пашиными и звонками ребят из клуба. Номер Кристины совпал. Мы уцепились за эту соломинку, но, кроме по-настоящему сочувствующей девушки, ничего не нашли. Она очень старалась помочь в ваших поисках. И сейчас не откажет в убежище.

— К черту. Не пойдет так. Мне есть куда ехать. А запереть себя снова я больше не дам никому, — дико прошипела Оля.

— Оля, будь благоразумна, — Дима попытался успокоить бурный нрав девушки.

— Я вот что скажу. Вы сейчас езжайте к вашей Кристине, а я хочу увидеть своего друга. Завтра мы встретимся и обсудим все на трезвую голову. Я чертовски устала. Мне надо обдумать произошедшее, — Оля встала и собралась уходить. Я хватаю ее за руку. Не может же она сейчас вот так просто уехать! Неужели мы больше не встретимся?

— Оля, когда мы увидимся? — растерянно мямлю я.

— Пусть едет. Завтра мы будем ждать ее на Васильевском острове.

— Завтра я позвоню, и мы обо всем договоримся. Надеюсь, номер у тебя прежний. Сейчас есть дела поважнее. Надо найти отца, пока этот псих не прикончил его. Если мы уже не опоздали…

 

23

Дима отвез меня к Кристине. Она жила в новом доме на Васильевском острове, у самого берега Финского залива. Хорошо здесь жить, только уж слишком ветрено. В такую погоду холодные порывы воздуха, несущиеся с моря, пронизывают насквозь.

Вдалеке виднеются строящиеся дома и дорога. Скоро все это достроят, закроют вид на воду, и этот квартал станет таким же угрюмым, как большинство построек Санкт-Петербурга. От этой мысли мне становится печально. Ничто не вечно, на смену одному приходит другое. Так и я, не успев добиться Оли, скорее всего, скоро буду забыт, как человек, появившийся в ужасное время ее жизни.

Мы поднимаемся наверх. Молчим, как и всю дорогу сюда. О чем говорить, когда все столь зыбко? Сейчас я здесь, а завтра могу проснуться в тюремной камере, или, может, вообще умру. Эти мысли кажутся мне значимыми, но для Димы они — всего лишь переживания никчемного человечишки, с которым нужно нянчиться. У него и своих забот хватает. Дима мне нравится. Он не хочет ничего мне доказать, просто делает то, что считает правильным. Я ему очень благодарен.

Кристина открывает дверь. Выглядит обеспокоенной, но очень красива. Волосы завязаны пучком на голове. Накрашенные ресницы и платье, похожее на кимоно. Жестом приглашает войти. Только когда мы оказываемся внутри, Дима нарушает молчание:

— Привет. Накорми его хорошенько. А то страшно смотреть.

— Привет, Кристина. Рад тебя видеть, — вмешиваюсь я в разговор.

— Привет, — говорит она, улыбаясь. Берет меня за руку нежно, почти по-матерински. — А ты действительно сильно исхудал. Но это поправимо. Я приготовила ужин, — потом обращается к Диме: — Ты останешься?

— Нет, мне надо срочно разрулить текущую ситуацию. Я позвоню вам, если появятся новости. Сереж, тебе лучше сидеть тихо и не показываться на улице, — говорит он мне и неоднозначно смотрит на Кристину, словно намекая на что-то.

— Окей, — безвольно отвечаю я.

— Иди на кухню, Сереж… — говорит мне Кристина, провожает и закрывает за мной дверь.

Они остаются вдвоем в прихожей и о чем-то шепчутся. Мне неприятно, что у них от меня какие-то секреты. Но я понимаю, что сейчас являюсь источником опасности. К черту!

На кухне уже сервирован стол на двоих. Странно. Значит, она знала, что Дима не останется. На стене висит большое зеркало. Впервые за много дней я имею возможность посмотреть на свое отражение. Как я исхудал: щеки жутко впали, под глазами мешки, кожа серо-землистого цвета. Одежда намного большего размера завершает образ страшного осунувшегося существа с потухшими глазами.

 

24

Кристина накормила меня вкусным ужином. На первое она подала рыбную солянку, а на второе — картофель по-деревенски с обжаренной в панировке свининой. Еще был греческий салат. И штрудель — на десерт. Надо отдать ей должное: готовит она восхитительно. Из нее получится отличная жена. Я действительно считаю, что девушка должна уметь накормить семью.

Вообще, для меня восприятие пищи во многом зависит от того, как она выглядит. Самое вкусное блюдо, неаккуратно вываленное на тарелку, никогда не оставит такого же впечатления, как еда, поданная по всем правилам этикета. Кристина же сервировала ужин очень красиво.

После трапезы мы перешли в другую комнату, которую она приготовила для меня, с большой кроватью и одной тумбой. Остальное пространство оставалось пустым. Такое ощущение, что здесь совсем недавно стояло что-то еще. По стенам были развешаны картины. Я машинально начал рассматривать их.

— Это мастерская. Когда у меня есть свободное время, я пишу здесь. Конечно, мне далеко до настоящих художников. Но это занятие меня успокаивает. Более того, оно дает ощущение, что я представляю собой нечто большее, чем обычный болтик в огромном механизме. Мне всегда страшно, что я превращусь в человека, который с утра ходит на работу, вечером готовит еду и смотрит телевизор, а потом спит. Лучше смерть, чем такое существование.

— У тебя настоящий талант. Ты не пробовала их продавать?

— Глупости. Мне это не нужно. Денег на жизнь мне хватает. Я редко расстаюсь со своими картинами. Я люблю дарить их близким людям, но продавать не хочу. Дорого их не купят, а дешево отдать не готова.

— Все с чего-то начинают. Нельзя хотеть, чтобы твои работы в первый же день стали известны на весь мир.

— Сереж, я не первый день живу и прекрасно это понимаю. Когда я достигну высокого уровня мастерства, тогда попытаю счастья. Лучше посмотри, какой тут вид из окна.

Она распахивает шторы, которые завешивали целую стену, панорамно остекленную от пола до самого потолка. Перед нами открывается шикарный вид на финский залив. Жаль, что сейчас не лето. Вода серая и холодная, с рябью. Но все равно красиво! Простор. Свобода. А я опять взаперти. Ирония судьбы.

— Кристина, зачем ты рискуешь ради меня? Ведь я очень опасный человек. Все, кто начинают со мной общаться, обретают только несчастье. Если меня найдут здесь, у тебя возникнут проблемы.

— Я уверена, что ты хороший человек. Если мы не будем помогать друг другу, то чем мы лучше животных? Тебе сейчас нужна поддержка, как никому другому.

В этот момент она подошла ко мне и приобняла, наклонив голову к моему плечу. Внутри меня загорелась искорка, но слишком слабая, чтобы превратиться в настоящее пламя. Здесь все понятно. Я точно нравлюсь ей, и она ждет взаимности. Ну почему ты не Оля? Почему эта девушка готова страдать, унижаться, разделять мое несчастье, в то время как я отношусь к ней так холодно и безразлично? А Оля? Я могу отдать за нее все. А взамен — пустота. Оля пользовалась мной, когда ей хотелось секса. Я стал такой же, и могу составить конкуренцию Оле. Если Кристина хочет близости, она получит ее.

Я нежно беру ее рукой за подбородок, целую. Приятное ощущение. Но уже через несколько секунд — полное безразличие. Смотрю на ее лицо. Она еще несколько секунд не открывает глаза. Какая же я свинья! Сказать, что это случайно вышло? Нет. Я хочу забыть Олю всеми возможными способами. И Кристина мне в этом поможет. Пользуюсь положением? Может быть. Но ведь она сама этого хочет, она знает мое отношение к Ольге, она в курсе всех последних событий. Не ей меня упрекать. Я не принуждаю ее ни к чему. Тем более, что мы уже не раз трахались.

Теперь она сама притягивает меня к себе. Мы не перестаем страстно целоваться. Как бы невзначай передвигаемся по комнате и падаем на кровать. Она сдирает с меня рубашку. Оторвала пуговицу. Я снимаю с нее халатик. Не хочу быть нежным. Трусики. Целую ее грудь, она начинает издавать тихие стоны удовольствия. Вспоминаю наш с ней первый секс, когда она все делала сама, и не позволяла мне перехватить инициативу. Сейчас же она полностью отдалась в мою власть. Не тратя много времени на предварительные ласки, я вхожу в нее. Секс.

Секс не доставляет мне удовольствия. Я хочу быть с другим человеком. Оля! Почему я сейчас не с ней? При таких мыслях и настрое я выдерживаю больше часа, так в итоге и не кончив. Последние десять минут были, можно сказать, мучением, когда я просто ожесточенно трахал ее, пытаясь доставить не удовольствие, а боль, отомстив за те страдания, которые я испытал в последнее время. К счастью, Кристине это только нравится.

— Хочу пить, — резко встаю я, тем самым ограждая себя от посткоитальных ласк.

— Я тоже, — отвечает девушка уставшим голосом. — Пойдем, у меня в холодильнике есть холодный морс.

 

25

Проснуться с утра в постели с девушкой — ни с чем несравнимое ощущение, даже если ты ее не любишь. Кристина еще спит. Пойду приготовлю ей завтрак в благодарность за вчерашний ужин. Ванная. Душ. Мысли приходят в порядок. Жизнь снова начинает наполнять меня. Я почти счастлив. Приятное ощущение безопасности, тепла. И даже мысли об Оле не вонзаются в душу, как раньше.

В холодильнике у Кристины настоящий праздник изобилия: различные виды сыров и колбас, деликатесы, красная и черная икра, фрукты. Столько всего вкусного, что и готовить ничего не надо. Как приятна эта картина человеку, не видевшему никакой еды почти месяц. Ха. Интересно, у нее дома всегда так уютно или она подготовилась к моему приезду? Как бы то ни было, немногие могут создать подобную атмосферу.

Шорох в комнате. Наверное, проснулась Кристина. Да. Через минуту она входит на кухню. Ее голое тело слегка прикрывает шелковый халатик, перевязанный на талии тоненьким ремешком. Грудь практически открыта. На лицо спадают растрепанные волосы. Она чертовски сексуальна! Мы обмениваемся приветственными фразами, после чего следует утренний поцелуй. Возбуждаюсь. Вот сейчас я ее хочу по-настоящему! Кухонный стол. Мне это чертовски нравится.

 

26

Завтрак. Секс. Кино. Секс. Обед. Секс. Кино.

Сегодня среда.

— Тебе не надо на работу? — спрашиваю я ее. Кристина отвечает, что уволилась примерно месяц назад и занялась собственным делом, которое не отнимает пока много времени. На все мои расспросы о бизнесе я лишь получил ответ:

— Не будем тратить драгоценное время на дурацкие разговоры. Придет время — и я обязательно все расскажу.

Может быть, она все-таки нашла покупателей для своих картин? И просто не хочет об этом пока говорить. Настаивать я не буду. Ведь, откровенно говоря, мне не особенно интересно. Писать картины — благородное дело. Нестабильное, но красивое занятие. Я в этом завидую Кристине. У нее есть талант! Интересно, есть ли у Оли творческие способности? Что-то мне подсказывает, что нет. Уверен, что в детстве она посещала большое количество кружков, но после все забросила. «Ритц» погубил ее. Но в этом она похожа на меня, и мне это нравится.

Рядом с Кристиной я чувствую себя бесконечно одиноким. Она пытается в очередной раз поцеловать меня. Я отстраняю ее. Мои мысли заняты тем, где сейчас Оля и Дима. Почему они до сих пор не звонили?

— Кристина, тебе не звонил Дима?

— Мм… — замешкалась она. — Звонил.

— Что он сказал?

— Хотел заехать. Но я решила, что тебе сейчас нужен покой, чтобы набраться сил.

— Как так? — возмущаюсь я. — Я целый день жду хоть крупицы новостей, а ты принимаешь решения за меня.

Она молчит.

— Как я могу тебе доверять после этого? — спрашиваю я.

— Ты можешь не доверять, но я честна. Я говорю все, как есть. Ты мне очень нравишься. И я хочу помочь тебе. Ты ведь сам знаешь, что тебе одному не справиться сейчас.

— Справлюсь. Ложись на пол! — говорю я ей внезапно.

— Зачем?

— Ты мне тоже должна доверять! — в моей больной голове внезапно рождается идея, как отомстить ей за недосказанность, которая для меня сейчас хуже обмана.

Девушка послушно выполняет мою команду. Я встаю.

— Раздевайся!

Она повинуется. Я завязываю ей глаза!

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она, уверенность ее пропадает, а голос начинает слегка дрожать.

Что я, и вправду, собираюсь делать? Даже для себя еще не решил. Неважно. Иду на кухню. Достаю нож. Возвращаюсь к ней. Встаю на колени. Подношу лезвие к ее груди. Она вскрикивает. Грубо приказываю:

— Не снимай повязку!

Она начинает плакать. Испугалась? Тем и лучше. Осторожно, чтобы не порезать, провожу лезвием по ее животу. Потом шепчу ей в ухо:

— Тебе нравится ощущение неизвестности и беззащитности? Так вот, знай, что испытывает человек, когда не имеет возможности ничего изменить, и когда его жизнью может распоряжаться кто угодно.

 

27

Мой поступок произвел на Кристину сильное впечатление. Больше нет нежности и заигрывающего взгляда, которым она обычно смотрела на меня. Я разочаровал ее. Не успела она одеться, как сама позвонила Диме и попросила его приехать.

Неужели она теперь хочет, чтобы я оставил ее и уехал? Почему я всегда довожу ситуацию до точки кипения, а потом жалею об этом? Просить прощения не хочу. Буду выглядеть глупо. Остается сидеть и ждать приезда Димы. Надеюсь, у него хорошие новости. А что для меня теперь хорошо?

Звонок в дверь. Я бросаюсь в прихожую. Кристина открывает дверь и впускает Диму. Лицо у него хмурое, как будто бы что-то случилось. Вместо приветствия только кивает нам. Снимает куртку, неаккуратно бросает ее на стул.

— Ну, что тебе здесь не сидится? — обращается он ко мне.

— Вы нашли отца Оли? — не считая нужным отвечать на вопрос, спрашиваю я.

— Нет. Более того, есть и другие плохие новости. Паша, похоже, успел наворотить дел больше, чем мы могли себе представить.

— Что еще? — вскрикивает Кристина.

— В течение последнего месяца пропали несколько бывших участников «Ритца». Я думаю, все мы не в безопасности, пока Пашу не поймали. Его уже объявили в розыск, но пока безрезультатно. Кристина, он, скорее всего, знает, что Сережа был здесь. Тебе есть, где укрыться?

— Я не знаю. Могу полететь к сестре, она живет в Германии.

— Так и сделай. И не откладывай.

 

28

Мы отвезли Кристину в аэропорт, где она купила билет на первый же самолет до Франкфурта. Затем, увидев, как она прошла контроль, и немного успокоившись, поехали на встречу с Олей. По дороге Дима совсем запутал меня. Оля сама настаивает, чтобы Дима привез меня к ней и никуда по дороге не заезжал. Место она скажет позже. Что за дурацкая игра? Как будто мы проходим какой-то квест, правила которого неизвестны.

Дима рассказал, что они с Олей и ее другом посетили несколько знакомых из клуба. Некоторые из них пропали без вести. Другие сказали, что Паша пытался с ними связаться, но те отказывались общаться с ним, чем, возможно, спасли себе жизнь. Во время одного из таких посещений Оля внезапно оставила Диму и скрылась. Потом позвонила и сказала, чтобы он немедленно привез меня к ней.

А потом Диме перезвонила Кристина. Расспрашивать о других деталях было бесполезно. Видно, что он сам обескуражен происходящим.

Приходит сообщение. Дима говорит, что Оля ждет нас у дома по улице Космонавтов, 37. Что она задумала? Может, выяснила, что Дима тоже замешан во всем этом? Но тогда опасно было просить его забирать меня, могла бы и сама встретиться, напрямую. Но вообще Дима не похож на человека, который мог бы так легко обманывать, играть чужими жизнями.

Мы подъезжаем к дому. Тем временем на улице начинает валить снег. Под таким снегом приятно гулять в парке, кататься на лыжах. Помню, как в детстве, когда шел такой вот снег, я выходил на улицу, ложился на спину и смотрел в небо — наблюдал, как играют друг с другом снежинки. А лучше всего было в деревне, когда мы ездили к бабушке на зимние каникулы. Выходишь из дома и оказываешься прямо посреди бескрайнего поля. Я разбегался и прыгал в снег, как в воду. Но это все ушло. Сейчас снег только добавляет уныния.

— И где ее здесь искать? — начинает злиться Дима, объезжая дом по второму кругу.

— Давай лучше остановимся и дождемся. Я уверен, она знает, что делает.

Дима следует моему совету. Вспоминаю ту ночь, когда Паша усыпил меня. Мы также сидели в машине и ждали. Сигарета. Внезапно мне захотелось покурить.

— У тебя есть сигареты? — Дима отрицательно качает головой. На улице рядом курит мужик. Я выхожу, несмотря на попытки Димы остановить меня, подхожу к мужчине и прошу сигарету.

Дым. Вначале неприятный, но уже через пару затяжек в голове появляется легкий дурман. Хорошо. Пожалуй, я буду курить всегда. Это мое решение. Глупо начинать курить в моем возрасте, но я буду действовать так, как хочу. Надоело вечно идти у всех на поводу. У общества, которое навязывает свою мораль, у правительства, промывающего мозги.

Рядом останавливается машина. «Мерседес», вроде. Открывается окно со стороны пассажирского места. За рулем сидит Оля.

— Садись быстрее, — кричит она мне. Я, не теряя ни минуты, прыгаю на сиденье. Она резко стартует, через поребрик и газон выезжает на дорогу и мчится на всей скорости прочь.

— Что это значит? — спрашиваю я, опомнившись от шока.

— Дима не должен знать, куда мы поехали.

— Ну и почему?

— У меня есть одна теория. И если я права, то Дима тоже замешан.

— И куда же мы направляемся?

— К моей подруге. Нам надо вести себя тихо. У меня ощущение, что за мной везде следят. Как ни странно, ты единственный, кому я сейчас могу доверять, — она пристально смотрит мне в глаза. Не выдерживая ее взгляда, я отворачиваюсь.

— А как же твой друг? — пытаюсь продолжить разговор.

— В его честности я не сомневаюсь. Но он не хочет сейчас впутываться в эту историю. Его девушка ждет ребенка. Я понимаю его… Я сама уехала.

— А подруга? Ты ей доверяешь? Они могли и ее втянуть.

— Я ее не видела семь лет, и вряд ли Паша вообще догадывается о ее существовании.

— И ты думаешь, она так просто пустит нас к себе домой?

— Я звонила ей. Она согласна. Но ты не должен говорить ей ничего про клуб, Пашу и вообще про всю эту историю.

— А как же ты ей объяснила свое внезапное появление?

— Когда-то, еще до того, как я попала в клуб, я ее очень сильно выручила. И теперь, к счастью, мне не пришлось ничего объяснять.

 

29

Надя, подруга Оли, встретила нас холодно. Как бы она ни старалась быть дружелюбной, было видно, что мы для нее незваные гости. Она показала нам комнату, где мы будем спать, кухню и все необходимое. Потом сразу собралась уходить, аргументируя это тем, что не хочет нам мешать и поживет пару дней у брата. Оля вежливо ее поблагодарила и даже не стала отговаривать. Я все же поинтересовался, не сильно ли мы мешаем, за что удостоился недоуменного взгляда Нади и недовольного — Оли. Вот я дурак. Конечно, мы мешаем ей.

Когда она уехала, Оля сразу достала ноутбук и начала выписывать адреса и телефоны. Мне было неизвестно, что она задумала, но надоело уже задавать вопросы. Я пошел на кухню и приготовил нам по бутерброду с бужениной.

Когда я вернулся к Оле, она сама решила посвятить меня в свои планы:

— Итак. У меня есть ощущение, что Паша просто играет с нами. Сам подумай. Нас он выпускает в тот момент, когда мы находимся на грани смерти. Это не совпадение. Далее. Мы едем в дом к отцу. Я навела справки. Так вот, отец исчезает в тот же день, то есть, вчера утром. Хотя здесь есть еще один очень большой вопрос. Почему его охрана сидит спокойно и не поднимает панику? Дима мне сказал, что Паша якобы от имени папы разослал всем сообщения, что на неделю едет в Таиланд. Я встречалась сегодня с двумя членами клуба, приближенными к отцу. Один из них действительно сказал, что сообщение было. Но он очень волновался. И, внимание! Сказал, что тот уехал на Кубу. И, что еще более странно, не смог показать мне этого сообщения. Второй же понятия не имеет, что случилось и не понимает, почему отменили все последние встречи.

Идем дальше. В доме мы находим труп Вероники. Дима его якобы видел, но не сообщил в полицию. Уже этого достаточно, чтобы заподозрить его в сговоре.

— Но зачем это им?

— Зачем? Ты что, не понял, что Паша — псих? Может, он думает, что, подставив таким образом, он упрячет меня в тюрьму, подальше от клуба?

— А я оказался не в том месте и не в то время…

— Ему нравится наблюдать, как страдают люди. А ты как раз подходишь на роль муравья под лупой… — она замешкалась. — Прости.

Мне не обидно. Она говорит правду.

— Даже если ты права, и Дима в сговоре с Пашей, что мы можем сделать, сидя здесь?

— Ничего. Поэтому завтра мы продолжим то, что я начала сегодня. Надо понять, что с отцом. И почему Владислав, тот мужик из «Ритца», который соврал про сообщение, покрывает Пашу. Может быть, этот псих угрожал ему. Как бы то ни было, мы должны выйти на связь с основными участниками «Ритца», чтобы они, пока не поздно, помогли спасти отца.

— Но если они заодно, то мы сразу попадемся в их сети.

— У тебя есть другие предложения?

В очередной раз мне нечего предложить. Остается согласиться. Я кладу руку на ее тонкое плечо, сжимаю:

— Давай сделаем, как ты предложила. Но я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности. Скажи, где они живут, и я сам поеду к ним.

— Благородно с твоей стороны, но они с тобой и говорить не станут.

— Мы попробуем.

— Надо не пробовать, а делать. Завтра воскресенье. Есть шанс застать их дома.

 

30

Наконец мы вернулись в наше временное убежище. Двенадцать ночи. Сидим и думаем, что делать дальше. Измотаны морально и физически, полностью запутались.

С утра, как и планировали, мы поехали по адресам, где живут некоторые настоящие и бывшие члены клуба «Ритц». Мы решили не звонить заранее, чтобы не вызвать подозрения.

Первым, кого мы посетили, был Андрей — мужик лет сорока, сильно удивленный нашему появлению у него на пороге. Странно, что он живет в обычном доме советской постройки. Я представлял, что все участники клуба имеют загородные дома и кучу прислуги. Нам же открыл дверь обычный мужчина в застиранной футболке. Он сразу же узнал Олю и без лишних колебаний впустил ее домой. Мы решили посещать их всех под легендой, близкой к истине. Якобы пропал Егор Дмитриевич, отец Оли, поэтому встречи клуба временно прекратились. И мы разыскиваем его.

Он задумался на какое-то время. Сказал, что даже не заметил, что встречи прекратились, так как уже месяца три не ходил туда. С хозяином заведения не виделся довольно давно, так как общался с ним только на вечеринках и во время покера, который, как мне объяснили, проводился за несколько часов до встреч. Оля спросила, не получал ли он сообщение. На что Андрей справедливо заметил, что даже не знает номера ее отца. Мы быстро попрощались и также внезапно покинули его, как и пришли.

Следующим в нашем списке был Антон. Он был актером, проработавшим в клубе почти пять лет. Его выгнали полгода назад за попытку своровать какую-то мелочь. Оля даже не могла вспомнить, что именно: то ли наркотики, то ли дорогой алкоголь.

К счастью, он также был дома. В отличие от Андрея, он не спешил впускать нас внутрь. У него было жуткое лицо: впалые щеки, мутные глаза, он был одет в грязную рубашку, которую, похоже, не стирали несколько месяцев. Он был очень рад видеть Олю и старался прикрыть самое большое пятно на одежде.

На наши вопросы он почти не отвечал, а рассказывал историю, которая крутилась у него в голове: как ему тяжело живется без клуба, как он не может найти никаких занятий. Да, он пьет, да, ему нравятся наркотики. И он во всем обвиняет руководителей клуба — потому, что они не дали ему еще одного шанса.

— Жизни нет без клуба, — беспрестанно повторял он. Также сказал, что у него несколько раз появлялся Паша. Пытался заставить его фотографироваться голым. — Я что, гей какой-то, ну скажите мне? А еще этот мудак предлагал мне участвовать в каком-то реалити-шоу. Клоун ряженый!

На все наши уточняющие вопросы актер только качал головой. Больше он ничего не смог рассказать.

Третьего и четвертого члена из списка Оли не было дома.

После обеда мы решили посетить Евгения. Как сказала Оля, он был когда-то очень близок с Пашей и ее отцом. Они проводили вместе много времени. Жил он в Зеленогорске и, как полагается, имел огромный собственный дом, чем-то даже напоминавший дом Паши.

Нам сразу показалось странным то, как он встретил нас. У нас с Олей возникло одинаковое чувство — будто бы он ждал нашего прихода. Даже не удивился, был любезным и обходительным, словно встречал долгожданных гостей. Как только мы зашли к нему домой, спросил, как отец Оли проводит время в Таиланде. Оля решила не ходить вокруг да около и просто спросила:

— Женя, неужели тебе не интересно, что я здесь делаю, и кто приехал со мной, тем более что я никогда раньше тебя не навещала?

Евгений опешил, попытался изобразить удивление, но вместо этого скорчил какую-то странную гримасу, как будто съел пол-лимона.

— Я… Как раз хотел об этом спросить. Я просто всегда стараюсь встречать своих друзей гостеприимно, — сказал он.

Потом Оля ему рассказала, что на самом деле Егора Дмитриевича похитил Паша, и ей нужна помощь в поисках. В ответ мы получили лишь глупую усмешку со словами, что такого быть не может. Оля быстро встала и направилась к двери, я последовал ее примеру. На пороге она обернулась и в приказном тоне попросила Евгения показать сообщение, где отец пишет о своем отъезде. В ответ последовало глупое несвязное оправдание, что он его якобы удалил.

По дороге домой мы навестили еще одного бывшего актера из клуба, Виктора, в которого, как мне показалось, Оля была немного влюблена. Он также, как и Антон, представлял из себя жалкое зрелище: отшельник, погрязший в пороках, не имеющий никакого занятия. Было удивительно услышать, что Паша звонил ему вчера вечером, но Виктор и слышать его не хотел. Он и с нами-то старался говорить как можно меньше, отводил взгляд в сторону, обосновывая это тем, что его жизнь стала никчемной после того, как он покинул «Ритц», и теперь ему не хочется связываться ни с кем и ни с чем, что могло бы ему напомнить о прежних днях. Мы не стали ему докучать. К тому же, я понял, что Оле больно видеть этого мужчину в таком состоянии.

 

31

— Ну, что ты думаешь об этом? — спрашивает Оля, отпивая немного вина из бокала.

— Я… У меня такое ощущение, что Паша был в чем-то прав, — говорю я.

— Ты о чем сейчас?

— Мы сегодня видели Антона и Виктора. Они оба представляют собой жалкое зрелище.

— Это уж не тебе решать.

— Но разве ты не заметила, что клуб с ними сделал?

— Я уже слышала подобные размышления от своего братца.

— В этом он был прав.

— Лучше замолчи тогда. Не хочу сейчас рассуждать на эту тему. Лучше скажи, что ты думаешь о той ситуации, в которой мы оказались.

— Все очень странно. Похоже на какой-то заговор.

— Заговор! Ты можешь хоть сейчас думать конструктивно? Паша пытался связаться почти со всеми участниками клуба, которых я хорошо знаю, или которых знает отец.

— Да. Я уже понял это. И они его почему-то покрывают.

— Вот это действительно странно.

— Может быть, он похитил их родственников и теперь шантажирует?

— Возможно. Знать бы, что задумал этот подонок.

— Мы должны остановить его, пока он не наделал еще больших бед.

— Нет. Я так не думаю. Я устала, я же девушка, — слезы выступили на ее глазах. — Почему я должна бороться с собственным братом? Я хочу уехать отсюда подальше, лежать на пляже и ни о чем не думать.

— Но это твоя семья.

— Семья?! Брат, который хочет убить или подставить меня. Отец, который с удовольствием наблюдал, как меня имеют сразу десять парней в чертовом клубе извращенцев и моральных уродов.

Первый раз я услышал от нее мысли, которые крутились в моей голове уже несколько недель. Возможно, у Оли наступил момент переосмысления. Паша все-таки добился своего. Или это просто порыв, который скоро пройдет, и она снова захочет оказаться на подиуме, где ее будут трахать все, кому не лень?

— Я хочу уехать отсюда, — продолжает девушка. — Мне надоело бороться. Я очень устала.

— Я тебя одну не отпущу.

— Тогда поедем вдвоем. Я знаю одно место, где он нас не будет искать. Еще вчера я написала письмо брату мамы, в котором все подробно описала. Надеюсь, он найдет, кому передать эту бумагу.

 

32

Утром, ненадолго отлучившись, Оля вернулась на новом джипе Mercedes. Мой вопрос, откуда автомобиль, она оставила без внимания.

Едем. КАД. Дорога уводит нас все дальше и дальше от родного города, от родителей, которых я так давно не видел, от друзей, которые уже, наверное, успели перемыть мне все косточки. Меня успокаивает мысль, что рядом со мной девушка, которую я так добивался. Ей, по всей видимости, я безразличен, но необходим. Она, так же, как и я, безумно одинока. Есть ли надежда на наше совместное счастливое будущее? Нет. Я уже в это не верю. «Ты можешь делать что угодно, но ты не добьешься своей цели, пока это не станет необходимо девушке. Отвлекись, найди себе другую, живи полноценно. Оставь ее на время. Может, по прошествии нескольких лет у вас все и получится», — так сказал мне Паша, когда я еще ему верил. Ублюдок!

Погрузившись в грезы, я перестал следить за дорогой. Уже не знаю, где мы едем. За окном начинается вьюга. Дорога почти заметена. В сумерках видимость составляет не более пяти-десяти метров. А Оля несется с огромной скоростью. Наверное, как и мне, ей уже нет дела до собственной жизни. Если мы разобьемся, для меня это будет хороший конец. Но Оля достойна лучшего.

— Нам еще долго? — спрашиваю я свою попутчицу.

— Часа два-три.

— Может, ты все же расскажешь, куда мы едем?

— Подальше отсюда, — грубый и бесчувственный ответ в ее стиле.

И почему я так влюбился в нее? Мне становится себя жалко. Я обидел таких замечательных девушек: оттолкнул Кристину, оскорбил Веронику. А они ведь любили меня и желали добра. Как такое возможно, что я бросил все ради девушки, с которой у меня ничего не получится, хотя в душе я это знал с самого начала? Безысходность. Презрение. Злость. Волею судеб мы с Олей проводим много времени вместе, но так и не сблизились! Там, в подвале, я смел верить, что мы будем вместе. Теперь не верю.

— Почему ты себя так ведешь? — прямо спрашиваю я ее.

— Что?

— Почему ты такая черствая? Ты так боишься подпустить к себе кого-то близко. Откуда такой страх?

— С чего ты взял, что я боюсь?

— Я это вижу.

— А ты не думал, что я просто еще не нашла того, кого готова подпустить к себе, как ты выразился, — прямолинейно и, возможно, честно, отвечает она. Зачем так откровенно? Ее слова, словно нож, режут мою душу.

— А я? Я готов быть с тобой… — выдавливаю я.

— Что ты? Сережа, я не хочу тебя обижать и дарить тебе напрасные надежды. Я не знаю, что у нас есть, а чего нет. Сейчас мы должны быть вместе, но я не могу тебе обещать, что через месяц или год я буду рядом.

— Ты думаешь, что найдешь человека более преданного, чем я? Или который будет любить тебя больше?

— Сережа, ты очень хороший…

— Не надо продолжать! Хватит. Я сто раз слышал эти фразы: «ты хороший», «ты обязательно встретишь хорошую девушку, и вы будете счастливы». Чушь! Я встретил за последнее время уже двух, но они мне не нужны. И самое страшное в том, что я еще и сделал их несчастными. Ты, и только ты важна мне. Поговори со мной искренне. Хватит быть безразличной. Если тебе плевать на меня, то лучше останови машину, и я уйду. Обещаю, больше ты обо мне никогда не услышишь.

Она улыбается. Для нее это все игра! А для меня нет. С тех пор, как я ее встретил, я оказался косвенно виноват в смерти двух человек. Неужели все пережитое напрасно?

— Ты находишь это смешным? — продолжаю я.

— Нет… Ни в коем случае! Напротив. Просто ты меня не знаешь. Это не я не готова подпустить тебя, это ты не хочешь принять меня такой, какая я есть. Я для тебя лишь образ. Ты хочешь, чтобы с тобой рядом сидела не я, а та девушка, которую создало твое воображение. Ты ищешь оправдание всему, но не понимаешь главного — я тебе не нужна! Вот и все. А я и сама не знаю, кто мне нужен сейчас, и нужен ли вообще.

 

33

Она останавливает машину на обочине. Смотрит мне в глаза. Ну, что на это раз?

Мы молчим. Она поднимает голову и целует меня. Я этого не ожидал. Почему-то поцелуй кажется мне искусственным, а вся ситуация — наигранной. Приходит странное чувство тревоги.

Оля не останавливается: снимает с меня куртку, расстегивает рубашку, гладит рукой по груди. Рука ее останавливается возле моего паха. Я возбуждаюсь и начинаю снимать с нее одежду, пока она не остается в одних стрингах. Откидываю спинку кресла и помогаю ей забраться на меня сверху.

Какая страстная! Да, я люблю ее. Она, как кошка, трется своими шикарными грудями о мое тело. Я снимаю с нее трусики и через мгновение вхожу в нее. Презерватив… Плевать! Не хочу думать об этом!

Но неужели и ей все равно? Почему она так просто может заняться сексом без предохранения? Черт, эта мысль меня отвлекает. В это время девушка начинает двигаться все быстрее и быстрее. Я беру ее за талию и начинаю задавать темп. Хочу ее все больше и больше.

Что я сделал не так? Почему она опять прекратила все на середине? Хм. Я глуп и все время падаю в одну и ту же яму. В этот раз думал, что все будет иначе. Был старателен. Но не прошло и пяти минут, как она резко остановилась, отпихнула меня и перебралась на водительское сиденье, укрылась своим пальто и пожелала спокойной ночи. И все… Черт возьми, просто «спокойной ночи»! Я еще возбужден и хочу закончить начатое дело. Может, я противен ей? Но я не могу позволить так обращаться с собой. Теперь не могу.

Я кладу руку ей на колено и начинаю гладить: ноги, живот, грудь. Она убирает ее и говорит:

— Я очень устала. Давай спать!

Может, для нее это очередная игра? Нравится мучать людей? Решила унизить меня. Растоптать? Ну уж нет! Ей это просто так не сойдет с рук! Клянусь. В горле образуется комок. Такое ощущение, что меня сейчас вырвет. Мною вертит каждый, кто может!

— Объясни, что ты творишь? — говорю я командным тоном. — Что это за выходка была сейчас?

В ответ — молчание. Впервые в жизни у меня появилось сильное желание ударить девушку. Она просто издевается надо мной. Она знает, что я беспомощен. Она за рулем, мы сейчас в глуши, я не могу никуда уйти — она просто играет со мной. Дрянь! Сука!

— Блядь, что такое? Почему ты думаешь, что можешь так со мной поступать?

Она резко разворачивается. Взгляд у нее бешеный. Молчит. Потом:

— Как это я поступила? Я ничего тебе не должна. Я же говорила, ты даже не пытаешься меня понять.

— Что?!

— А ты не подумал, что мне могло стать плохо, и я просто не хочу оправдываться? Я устала. И силы мои ограничены. Я же девушка…

И что сказать? Вот я кретин! Я только что наехал на ни в чем не повинную девушку. Почему я пытаюсь проявить характер тогда, когда это нужно меньше всего? Невезучий я человек по жизни.

— Но, если честно, мне не становилось плохо. Спокойной ночи, — закончила она.

 

34

Стерва! Я быстро надеваю одежду и выхожу из машины. На улице жутко холодно. Плевать. Лучше сдохну как собака, чем проведу ночь в ее машине. Со мной никто еще не смел так обращаться. У меня просто не укладывается в голове, что движет этим человеком. Ведь она знает мое к ней отношение. Как я мечтаю, чтобы мне никогда не приходило то проклятое письмо из клуба, жил бы себе нормальной жизнью.

Черт, как холодно! В спешке я даже не успел нормально застегнуться.

Из-за вьюги не видно дороги. Иду вперед. Неважно куда. Вернуться означает унизиться. Я уверен, что, если меня долго не будет, она начнет волноваться и осознает, что поступила, как дрянь. Жаль, нет плеера. Раньше, когда мне было плохо, я включал громкую музыку и просто гулял. Шел, не зная куда. Чем дальше — тем лучше.

Оля! Она умна. Даже слишком для девушки. Я постоянно чувствую себя неловко во время разговора с ней. Меня поражает и восхищает ее всесторонняя осведомленность. Раньше мне везло на девушек, которые редко читали новости, мало интересовались политикой. Собственно говоря, им вообще не было дела до не бытовой стороны жизни. Оля же… Автомобили, фундаментальные науки, политика, история… Кажется, что она знает все.

Экстремальна. Готова на поступки, о которых другие даже боятся подумать. Свободна. В этом-то и кроется корень всего нашего недопонимания. Она не хочет кому-то принадлежать. Возможно, я просто не вхожу в ее планы. Она слишком молода и хочет насладиться прелестью свободной жизни. А я своей навязчивостью отпугнул ее. Мужчина не должен так себя вести. Девушки любят безразличие.

Как же холодно! В своих раздумьях я ушел довольно далеко. Все. Хватит. Возвращаюсь. Почему я должен себя морозить?! Разворачиваюсь и иду в обратном направлении. Однако снег становится все глубже. В раздумьях я сошел с дороги и шел по полю. Сейчас лучший способ — это повернуть обратно и идти по следам. Они должны вывести меня к машине.

Двадцать метров. Следов нет. Никогда не видел такого сильного снегопада. Вьюга все усиливается. Снег залепляет глаза. Я потерялся в пространстве. Паника. Нет. Спокойно. Надо идти прямо и никуда не сворачивать. Так я должен попасть на дорогу. Пятьдесят метров. Сто, может, и двести. Дороги нет.

Как я мог потеряться? Я что, иду в неправильном направлении? Дурак! Из-за своей глупости я теперь могу замерзнуть! Веду себя как ребенок. Что ни действие, то провал. Пойти в противоположную сторону? А если я еще дальше уйду от дороги? Лучший способ сейчас — стоять на месте и дожидаться, пока стихнет вьюга. Единственное, что мешает мне, это обжигающий холод. Ха-ха! Спастись от голода, скрываться от тюрьмы и сдохнуть посреди поля в пятидесяти метрах от машины. Истерика. Это очень смешно.

Вдалеке слева как будто мигнули фары, потом еще раз. Я, не раздумывая ни секунды, направляюсь в направлении мигающих огней. Через несколько минут оказываюсь у машины Оли. В очередной раз оказался дураком. Рядом с Олей я теряю самообладание. К черту! Слишком холодно! В машину. Открываю дверь, которую уже порядочно завалило снегом, и сажусь на теплое сиденье.

Оля ничего не говорит. У меня тоже нет слов.

 

35

Проснулся. На улице уже светло. Значит, довольно много времени. В это время года светает поздно.

Оля еще спит. Спина и шея жутко затекли. Терпеть не могу спать в машине. Окна запотели. Двигатель мы решили не отключать, чтобы не замерзнуть ночью. Я аккуратно смотрю, чтобы не будить Олю, сколько у нас осталось бензина. Датчик показывает, что бак полон больше, чем на четверть. Протер стекло. Почти не помогло — машину сильно занесло снегом.

Проехала фура. Через минуту за ней медленно протащилась легковушка. Значит, мы тоже проедем по дороге. Пока Оля спит, надо почистить машину. Открываю дверь, выхожу. Как же красиво на улице! Дорога проходит посреди поля, на километры вокруг все белым-бело. Слева вдалеке виднеется сосновый бор. На деревьях шапки снега. Подхожу к багажнику, хочу открыть. Заперт. Как же он открывается? Точно, из салона. Надо найти кнопку.

Садясь в машину, вижу, что проснулась Оля.

— Доброе утро, — приветствую я ее.

— Доброе-доброе, — холодно и безучастно говорит она, даже не смотря в мою сторону. Неужели моя вчерашняя выходка окончательно ее оттолкнула?

— Я хотел убрать снег.

— И так выедем, смети с окон только.

Через пять минут мы опять в пути. Несмотря на то, что дорога завалена снегом, Оля едет с огромной скоростью, обгоняя редко встречающиеся попутные автомобили.

— Может, ты сбросишь скорость? — предлагаю я.

— Тебе страшно? — с вызовом отвечает она вопросом на вопрос. — По-моему, это ты торопишься. Вчера даже пешком пошел.

— Чего ты хочешь? Извинений? — начинаю раздражаться я.

— Да брось. Кому они нужны. Это твоя жизнь. И точно не мне тебя учить.

— И в чем же тогда проблема?

— Проблема в том, что я еду посреди какого-то поля в глушь несусветную, где должна буду прозябать хрен знает сколько времени. Вот в чем! Это не моя жизнь. Я ненавижу рамки. Особенно, если меня в них загоняют. А ты сопровождаешь меня в эту клетку. И еще удивляешься, что я какая-то непонятная. Какой я могу быть? Моя жизнь канула в лету. Теперь я стала подневольной овечкой, которая играет в гребаную игру с непонятными правилами. Я существую, подстраиваясь под новые обстоятельства. Не для этого я отдавалась всем! Нет! Это я должна выбирать: что, где и когда! Я. И только. Пусть мной движут животные чувства, или, наоборот, духовность. Но они должны быть моими и искренними. Никем не навязанными: ни родителями, ни государством, ни братом. И не тобой! В противном случае, для меня лучше разбиться насмерть в этой машине.

Не надо навязываться, понимаешь?! Не понимаешь ты меня, я это уже говорила. Ты хочешь поработить меня, как этого хотели отец с братом! Нет! Никто не посмеет. Ты даже не думаешь о том, чего хочу я. Нравишься ли ты мне. Так с чего ты так бьешься, как баран рогами о забор? Нужно подбирать ключ. Но ты этого не умеешь…

 

36

Больше мы не говорили. Я — баран. Хорошо! Но она! Она — сука! Мне хочется разрыдаться. Я едва себя сдерживаю. Но нельзя. Я не слабак. Найду другую, более достойную!

Я морально устал от Оли. Не хочу и не знаю, о чем с ней говорить после всего сказанного. Несмотря на несколько трахов, она сейчас дальше от меня, чем была когда-либо до этого. Понимаю, что мы никогда не будем вместе. Я все испортил своей навязчивостью. Не умею я сохранять спокойствие. С самого детства не умел. Мужчина должен быть в меру холодным. Я не такой. А она оказалась с ледяной душой.

Свобода? Я тоже хочу свободы. Или для нее это значит трахаться со всеми? Готов ли я на это? Возможно, смирился бы. Но не теперь.

Мы подъезжаем к дому. Возле дома на свежем снегу видны следы шин. Переглядываемся, и, я уверен, думаем об одном и том же. Оля останавливает машину. Теперь нужно понять, что делать дальше. Если здесь кто-то был и ждал нас, то это место тоже небезопасно.

— Может быть, кто-то заблудился? — предполагаю я, совершенно не веря собственным словам.

— В такой глуши? — отрезает Оля с раздражением. Она права. Зря я говорю то, что изначально глупо, понимая, что это опровергнут, и я соглашусь.

— Я выйду посмотреть.

— Нет! — со злостью орет она. — Хватит уже вести себя, как дебил! — она включает задний ход в попытке развернуться. — Хочешь идти — вон! Но я убираюсь отсюда. Больше ноги моей здесь не будет. Я отвезу тебя до ближайшей гостиницы. Там наши пути расходятся. Хватит с меня!

В этот момент сзади подъезжает большой черный джип. Он упирается прямо в наш задний бампер. Я оглядываюсь. Оля включает переднюю передачу, пытается развернуться, съезжает на обочину. Переднее правое колесо проваливается в кювет. Задняя передача. Мы оказываемся на брюхе. В ловушке. Из-за дома выходят двое мужчин. Один из них — Паша.

Меня охватывает страх. Они сумели отыскать нас. Сейчас меня убьют. Все кончено. Я не хочу так умирать. После всего пережитого я должен жить.

Я готов на все. Только не убивайте! Сползаю вниз по сидению и стараюсь спрятаться за торпедой автомобиля. Оля в этот момент открывает дверь и выходит. Одному в машине мне становится еще хуже. Нет.

Выйдя на улицу, наблюдаю, как Оля кидается на Пашу с кулаками. Тот, в свою очередь, стоит спокойно, лишь иногда прикрывая голову от ее маленьких ручек.

— Ублюдок сраный! Убийца! — Оля уже бьется в истерике. Мне ничего не остается, кроме как стоять в стороне и наблюдать за ними. Несколько крупных мужиков подходят ко мне сзади. Неосознанно я отодвигаюсь от них, подходя к Оле с Пашей.

— Успокойся, доча, — раздается сзади мужской голос. Мы с Олей одновременно поворачиваем головы. Рядом стоит ее отец. Вполне спокойный, ничто не указывает на то, что ему что-либо угрожает. Безупречно одетый. Несмотря на ледяной ветер, он — в одном костюме, и смотрит на Олю с Пашей, как на нашкодивших дошколят. Только ухмылка мерзкая и гнилая. Он здесь не жертва. Я сразу это понял. Чтобы ни происходило, это он все задумал.

— Папочка, ты жив? — искренне, в порыве эмоций, не имея возможности трезво проанализировать ситуацию, кричит Оля и бросается к нему на шею.

Отец отстраняет ее и спокойно говорит:

— Пойдем в дом. Там теплее, — и, приобняв за плечи, ведет Олю в сторону крыльца. Они проходят мимо меня. Остальные мужики направляются следом, не обращая на меня никакого внимания, как будто бы меня тут и вовсе нет. Сбежать? Нет. Страшно и интересно… И как Олю бросить? Скрепя сердце, на трясущихся ногах следую за ними.

 

37

— Усаживайтесь поудобнее, — говорит Паша нам с Олей, как только я переступаю порог. Он сильно изменился. Сейчас парень совсем не похож на того отчасти потерянного психа, ищущего свое предназначение. Его взгляд полон уверенности. Я бы не отличил его от тех богатых придурков, которые мнят себя королями мира.

Отец стоит немного позади. За ним стоят двое охранников — бугаи крайне неприятного вида. Особенно ужасен один из них, постоянно скалящий свои желтые зубы, красующиеся под кривым сломанным носом. Глубоко посаженые глазки, лысый череп с татуировкой. Комично. Полнейший быдляк. Зачем Олин отец его держит? Наверное, для устрашения.

— Паша, расскажи им, — говорит отец Оли, усаживаясь в кресло. Его лицо выражает удовлетворение. Он спокоен. Видно, что он ждал этого момента.

Успели навести здесь чертов уют. В доме тепло, пахнет даже какой-то едой. Все это очень и очень странно. Павел делает шаг вперед. Потом назад. Волнуется, гад? Если бы не несколько вооруженных людей сзади, я бы кинулся на него, и, клянусь, убил бы.

— Не надо агрессии сейчас, — начал он говорить, как будто прочитал мои мысли. В его голосе чувствуется неуверенность, хотя глаза смотрят прямо и дерзко, то на меня, то на Олю. Он убрал руки в карманы и уже готов был продолжить свой спокойный монолог, когда Оля заорала:

— Агрессия? Нет, братец, я не злюсь. Я спокойна. Я буду ждать месяц, год, десяток лет, но клянусь тебе, в один прекрасный день ты будешь идти, а тебе в затылок прилетит пуля, которую выпущу я. Так что лучше убей меня здесь и сейчас, — потом она поворачивается в сторону отца. — Я верила тебе, думала, что он причинил тебе вред, — голос ее дрогнул. — Вы — долбаные ублюдки. Оставили меня гнить заживо! Сука, папа, я же верила тебе. Ну ты и скотина!

Из груди ее вырывается стон ненависти, в котором чувствуется безысходность. Ноги подкашиваются, она просто оседает на пол и начинает взахлеб реветь, содрогаясь всем своим хрупким телом. Вот момент, когда она сдалась. Ни один человек не может быть сильным абсолютно всегда.

Я присаживаюсь рядом и пытаюсь приобнять ее. Она даже не замечает моего прикосновения. Я смотрю на сидящего пожилого мужчину и неспешно шагающего взад-вперед парня. Им будто бы все равно. Они не собираются успокаивать девушку. В ее слезах любовь перерождается в ненависть, надежда — в одержимость. А они спокойны.

Злость все больше и больше переполняет мою душу. Неужели им действительно насрать на чувства близкого и родного человека? Они просто чудовищны. Особенно Паша. Прикрывался верой, а в итоге оказался последним подонком — и дьявол на такое не способен. С какой целью нужно так издеваться над людьми?

— За что? — процедил я сквозь зубы. Даже Оля обращает на меня внимание и забывает о своих слезах.

— Да ни за что! А потому, что это нравится людям, — спокойно проговорил Олин отец. — Это шоу.

— Шоу, где люди дохнут с голоду? — хриплю я, так как дыхание не может прийти в порядок от переполняющих меня эмоций. Я просто не понимаю, как им приходят в голову такие мысли. Таких, как они, нужно вешать!

— Ну-ну, не горячись, — якобы по-дружески говорит Паша. — Все было под контролем. Мы следили за вами. Никто не позволил бы вам умереть.

— Ты просто так говоришь. Ты не знаешь, что мы чувствовали. Лежать и считать секунды до конца, — продолжаю говорить я. Между тем, рот пересох от волнения. — Я лично засуну тебя в гроб и оставлю там подыхать, и буду наблюдать за тобой. И, сука, ты сгниешь там, если Оля не застрелит.

— Ух! — тяжело выдыхает Паша. — Грубость сейчас ни к чему. Она не поможет. Я пытался спасти людей от «Ритца». Это была моя цель. Я хотел вытащить тебя оттуда, Оля. Пусть средство не самое гуманное, зато действенное. В какой-то момент я понял, что клуб уничтожает людей. Меня никто не слушал. Ни ты, Оля, ни отец. Чем больше я находил бывших членов клуба, тем я больше убеждался, что клуб проклят. И только люди, покинувшие его по своей воле, имеют хоть какой-то шанс на спасение.

Я всячески старался помочь тем, от кого отвернулся Бог. Но путы дьявола слишком тугие. От них не избавишься. И я решил полностью покончить с «Ритцем». Уничтожил логово дьявола, — говорит Паша, причем совершенно спокойно. У него точно спеклись мозги. Скорее всего, в молодости слишком много наркотиков употреблял. Смотрю в пол. Смотрю на Олю, которую трясет от злости. Понимаю ее. Пролить бы на этот грязный пол кровь этого психа. И неважно, что будет дальше. Пусть убивают. Такие гады не имеют права ходить по земле. Он, между тем, продолжает:

— Я договорился с отцом, что, если создам новое шоу, которое будет более занимательным, чем простой трах, то он позволит задействовать в нем главную звезду — Олю. Оставалось найти еще одного человека, такого, который заинтересовал бы людей. Я долго находился в поиске. Ходил на встречи, даже преследовал Олю. И тут фортуна мне улыбнулась. Появляешься ты, Сережа. Идеально. Слабый, недальновидный, но с диким желанием заполучить мою сестру — во что бы то ни стало. Страсть затмила здравый смысл. Бинго. Мы в игре.

Кто мог подумать, что ты впутаешься в историю с убийством? — говорит он мне. — Нам становилось все интереснее и интереснее. Теперь нужно было подлить масла в огонь. Ты боишься, как бы тебя не заподозрили. Твой друг Костя молчит, как рыба. Плохо! Тогда в игру вступаю я. Вероника предупреждает, что тебя должны арестовать. Она соглашается мне подыграть, желая отомстить тебе. Тебя никто не собирался сажать. Ты был вне подозрений. Почти… Я ломал себе голову, как бы самому войти в контакт с тобой. Мне хотелось вести тебя, как марионетку. Вертеть как вещью, близко, на расстоянии вытянутой руки. Представь же мое удивление, когда ты сам позвонил мне! Бог на моей стороне. Далее. Игра. Красивые декорации. Гонки. Клуб. Все для камеры. Антураж что надо! Ты даже напился так, что тебя чуть не пришлось откачивать. Шоу начинает набирать обороты. Твой персонаж даже затмевает Олю. Действительно, никчемные людишки идеально подходят для главных ролей блокбастеров.

Долго так продолжаться, конечно, не может. Нужен накал страстей. Нашим зрителям неинтересны длинные однообразные истории. Мы сажаем вас в клетку. Ух! Вы хороши. Все идеально. Лучше сюжета не придумаешь! Некоторые даже подозревали, что вы действуете по сценарию. Делаются ставки, сколько вы протянете. Здесь и тотализатор, и жизнь, и похоть. Да, мы все видели, как вы трахались. Ненависть, безразличие, похоть, любовь… О… Это было великолепно! В той комнате были все чувства, сменяя друг друга. Это лучше, чем «Ритц». Мы следили за вашим здоровьем. Я нанял одного из лучших докторов. И когда он сказал, что вам угрожает опасность, я открыл дверь.

— Ты пожалееешь… — шипит Оля. Ее тело колотит мелкая дрожь. Я не вижу ее глаз, но сейчас она похожа на пантеру, которая готовится к прыжку, чтобы перегрызть глотку своей жертве. — Вы совсем чокнулись. Убили девушку ради шоу.

— Стоп, стоп, стоп. Правильный антураж в связке с современными медицинскими препаратами заставили вас поверить, что Вероника мертва. Да, мы вкололи ей уроний — препарат, который на несколько часов погружает человека в глубокий сон. Сердце бьется крайне редко, дыхание почти отсутствует. Но она жива. Вы идеально попали во все ловушки, которые были подготовлены.

— Кристина?

— Ее мы не стали посвящать в свои планы, так как она могла бы все испортить. Она по-настоящему влюбилась в тебя, Сереж, — с наигранной ухмылкой говорит Паша, подмигивая. — Вы бы могли стать отличной парой. Ведомая Димой, она также поверила в то, что я сошел с ума и могу убить вас. Нашим зрителям она пришлась очень по вкусу.

Ну а дальше все просто. Мы следили за каждым вашим шагом. И вот все мы здесь, — кланяется он нам, словно отыграв только что роль в спектакле.

— И что же сподвигло тебя рассказать нам все это? — спрашиваю я стоящего передо мной психа.

— Твой ночной побег. Мы потеряли тебя из виду, и некоторые зрители не на шутку забеспокоились, что ты можешь сойти с ума и убить Олю. Да и потом, любое шоу нужно вовремя остановить, пока оно не затянулось. Заканчивать надо так, чтобы хотелось еще. Отец, я обещал, что создам что-то лучшее, чем просто порно-клуб, — тут Павел повернулся к нему лицом, а к нам — спиной.

Отец улыбается, одобрительно кивая. Он горд за своего сына-идиота. Потом смотрит на меня — недобро и испытывающе. Пальцами правой руки сжимает свой подбородок, как будто принимая решение о том, что делать дальше.

Я и сам понимаю, что больше не нужен им. Они могут посадить меня в тюрьму, убить или просто оставить подыхать здесь от голода и холода.

— Да. Шоу действительно вышло на славу, — говорит отец Ольги, поднимаясь из кресла. Он хлопает по плечу сына, смотрит на разъяренную Олю и уже собирается уходить.

— Я клянусь, что вы поплатитесь оба. Клуб будет возрожден. Уже без вас. На вашей крови, — говорит Оля то ли спокойно, то ли, наоборот, чересчур волнуясь.

Отец Оли останавливается.

— Нет, дочь. С клубом покончено. Хватит. Он может навредить.

Он беспокоится о людях? Серьезно? Земля уходит из-под ног. Это уже чересчур. Стоя здесь, я думаю… Может, я умер? Или это очередная шутка? Идиотские, бессвязные фразы солидного, казалось бы, человека. О каком вреде людям он смеет сейчас говорить, после всего, что сотворил? И это не раскаяние. Они окончательно потеряли связь с реальным миром. Для них человеческая жизнь и чувства других ничего не стоят. Они бездушные порождения дьявола! Не могли отец и брат так поступить с родным человеком. Сначала обделили ребенка семейным теплом, затем допустили, чтобы она, лишь немного повзрослев, раздвигала ноги перед десятками мужиков. Наблюдать, стоя рядом, как Оля делает то, что неприлично обсуждать вслух. И я ведь многого, наверное, еще не видел, и не знаю, что бывало за кулисами… Твари! Такого не бывает. Бросить дочь подыхать от голода с мыслью, что это конец. Деморализовать, издеваться. И теперь так просто рассказать, что это шоу! Я не верю. Скажите, прошу, что это шутка! И что шутили только надо мной. Большее извращение сложно представить. Насколько же они больные люди! От этих мыслей меня начинает тошнить. Окутывает чувство полной нереальности.

 

38

— Оля, поехали домой. Все уже закончилось, — спокойно говорит Паша и протягивает руку девушке — так, как будто бы он всегда был ее хорошим другом и сейчас желает ей помочь. Он знает, что она его не простит. Но тяжесть мира сгибает нас. Мы сломлены. Они победили. Может — пока, а может, и навсегда. Я даже не удивляюсь, когда девушка берет Пашу за руку. Для нас с ней это конец, и сейчас все бесполезно. Она тяжело выдыхает. Идет следом за братом.

— Оля, не бойся. Я с тобой, — кричу ей вдогонку.

Внезапно, будучи почти у выхода, она кидается к подоконнику и одним прыжком возвращается к Паше. Никто, кроме меня, не понял цели ее столь странного и неожиданного движения. Паша стоит, упершись взглядом в лицо Оли. Секунда, и у него подкашиваются ноги. Он падает на пол. Оля не двигается, лишь выпускает из окровавленных рук длинный нож, который с глухим стуком падает рядом с парнем. По полу растекается лужа красной густой жидкости.

На ее бледном лице нет ни страха, ни раскаяния. Чувства покинули ее, как и меня. Она сделала, то, что должна была. Я сдался, а она нет! Девушка смотрит на меня пустыми глазами. Я одобрительно киваю. Молодец. Надеюсь, что Паша не выживет. Частичка зла будет уничтожена, а клуб спасен.

Отец подходит к сыну, встает на колени перед ним. Если он и переживает, то очень хорошо это скрывает. Спокойно говорит:

— Отвезите его в ближайшую больницу.

Мужчины пытаются приподнять ослабевшее тело, которое издает странные звуки. Не стонет, а глухо кряхтит. Вся одежда Паши — в крови. Он смотрит на Олю и шепчет:

— Прости.

Затем его голова безжизненно падает на грудь, изо рта течет небольшая струйка крови.

— Босс, он, похоже, все, — говорит один из бугаев, держащих бездыханное тело.

— Все равно везите в больницу. Может, еще есть шанс. Скажите, что упал на нож. И торопитесь! Все — вон. Кроме тебя, Оля. И тебя, — последнюю фразу он презрительно бросает мне.

 

39

Когда остальные покидают помещение, отец Оли подходит к дочери, трясет за плечи.

— Довольна?

— Да!

— Считаешь, что клуб стоил жизни брата?

— Он стоит намного больше…

— Ну, что ж. Это твой выбор.

— Наш, — она подходит ко мне и берет меня за руку. Это не любовь, это просто выбор. Теперь мы вместе.

— Тогда вам придется создать его заново. Без Паши.

— Это будет совсем другой уровень, — говорю я. Теперь я понял. Прозрел. Мне не нужна моя жизнь. Человеку вообще она не нужна. Она ничего не стоит. Жизнь хрупка и ненадежна, и не стоит ее слишком беречь. — Шоу удалось, но мы превзойдем его. Мы превзойдем «Ритц». Мы создадим «Город Ангелов», свободный, без границ.

Оля улыбается. Я точно знаю, что она согласна со мной. И думает о том же. Мы свободны сейчас. «Ритц» взял вверх. Отец знает, что у него нет иного выбора, кроме как дать нам полную свободу. Он сам больше кого-либо жаждет восстановить клуб. Потому что «Ритц» — это настоящая жизнь, это полное уничтожение общепринятых рамок, в которые мы сами себя загнали. Почувствовав свободу, мы всегда будем к ней стремиться. И только поэтому члены «Ритца» никогда не смогут его покинуть. Паша хотел уничтожить клуб, но не смог. Свободу убить никто не в силах.

Мы построим «Город Ангелов».