Сегодня. Нью-Йорк. На заднике два окна. Дневной свет проникает сквозь закопченные стекла, на которых свежей известкой намазан крест — здание предназначено на слом.

Свет пробивается и сквозь чердачное окно, которое тоже почернело от грязи, — он падает на покрытое розовым чехлом кресло в центре сцены. Рядом с креслом, справа, на маленьком столике, стоит филигранной работы приёмник двадцатых годов и лечат старые газеты; позади него — торшер. Слева старый патефон и на низеньком столике кипа пластинок. Среди прочего — чистая белая скатерть, швабра и ведро.

Комната неплохо просматривается. Пространство вокруг кресла кажется жилым — там стоят стулья и кушетка, но вся остальная часть комнаты — по стенам и в глубине — сплошной хаос: словно мебель из десяти комнат втиснули в одну эту.

В беспорядке стоят четыре кушетки, три оттоманки, кресла, диван, случайные стулья. Впритык к трем стенам и до потолка громоздятся бюро, шкафы, высокий секретер, книжный шкаф, длинный, искусно сделанный резной обеденный стол, тумбочки, журнальный столик, письменные столы, стеклянные книжные шкафы, низкие стеклянные горки и т. д. На полу длинные скатанные ковры и дорожки. Мы видим также длинное гребное весло, кровати, чемоданы. С потолка на верёвках не соединённые с проводами свисают большая и маленькая люстры. Слева, рядом с обеденным столом, выстроились в ряд двенадцать обеденных стульев.

Комната выглядит богато, но есть в ее атмосфере какая-то тяжесть, в мебели что-то древнегерманское: словно время своим весом давит на все эти резные шкафы, выступы и стены. Комната чудовищно захламлена, в ней очень тесно, и трудно сказать, красива ли мебель или наоборот массивна и безобразна.

На авансцене справа в одиночестве стоит незачехлённая арфа, ее позолота облупилась. В глубине сцены, за временно висящей, линялой портьерой, можно заметить маленькую раковину, газовую плитку и стары холодильник. Справа дверь в спальню, слева — в невидимые коридор и на лестницу. Мы в Манхэттене, на чердаке аристократического особняка, предназначенного на слом.

Из левой двери выходит ВИКТОР ФРАНЦ, он в форме сержанта полиции. ВИКТОР останавливается, смотрит по сторонам, делает несколько неуверенных шагов, потом опять останавливается. Его лицо не слишком выразительно — вид комнаты его не тревожит. Он переводит взгляд с одного предмета на другой, пытаясь уловить смысл их необходимого здесь присутствия.

Он торжественно, словно к гробу, подходит к арфе и, немного помедлив, дергает струну. Затем поворачивается и идет к обеденному столу, снимает пояс с пистолетом, затем мундир, вешает их на стул, который отодвигает от стола, где он вместе с другим стоял вверх ногами. Затем некоторое время смотрит на часы. Вдруг его взгляд останавливается на кипе пластинок рядом с патефоном. Он снимает крышку, ставит пластинку, заводит и ставит адаптер на пластинку. Галахер и Шин поют, он улыбается.

Пластинка играет, а он берет длинное гребное весло, которое стояло, прислоненное к мебели. Теперь он что-то вспомнил — лезет за шкаф и достает оттуда рапиру и маску. Все еще что-то вспоминая, делает движение рапирой в воздухе, будто колет. Затем кладет рапиру и маску на стол, берет несколько пластинок и вдруг видит название, которое его веселит. Он ставит эту «смеющуюся» пластинку: два человека безуспешно пытаются договорить фразу — им мешают приступы смеха.

Он широко улыбается. Хихикает. Потом и сам начинает смеяться. Смех всерьез разбирает его — вот он уже приседает и держится за живот — делает шаг вперед, чтобы не упасть.

Из левой двери появляется его жена ЭСТЕР. Он стоит к ней спиной. На её лице что-то вроде улыбки — она ищет того, кто смеётся вместе с её супругом. Затем идет к нему — он слышит её шаги и оборачивается.

ЭСТЕР. Что происходит?

ВИКТОР (удивленно). Привет! (Поднимает звукосниматель и улыбается, слегка смущенный).

ЭСТЕР. Здесь что, вечеринка? (О пластинке). Что это?

ВИКТОР (чмокает ее. Затем, стараясь открыто не выражать своего неодобрения). Где пила-то?

ЭСТЕР. Я же тебе сказала: ходила проверяться. (Развязно смеется, стремясь показать, что все соображает).

ВИКТОР. Ну, ты даёшь, с этим доктором. А я-то думал, он прописал тебе воздержание.

ЭСТЕР (смеётся). Только одну, а от одной ничего не будет. И вообще все в полном порядке. А тебе от него привет. (Смотрит по сторонам).

ВИКТОР. Что ж? прекрасно. А скупщик, между прочим, уже вот-вот, если ты собираешься что-то оставлять.

ЭСТЕР (со вздохом оглядывает комнату). Господи, опять двадцать пять!

ВИКТОР. Как старуха поработала, нормально?

ЭСТЕР. Да — такой чистоты никогда не было. (Показывая вокруг). Интересно.

ВИКТОР (пожимая плечами). Интересно то, что меня она даже не узнала, представляешь?

ЭСТЕР. Дорогой, ведь прошло сто пятьдесят лет. (Смотрит по сторонам и качает головой). Ха-ха.

ВИКТОР. Ты что?

ЭСТЕР. Это я о времени.

ВИКТОР. Понимаю.

ЭСТЕР. За это время здесь что-то изменилось.

ВИКТОР. Да нет, всё как было. (Показывая на часть комнаты). Здесь стоял мой стол и кровать. А остальное так и стоит.

ЭСТЕР. Она всегда казалась мне претенциозной и даже буржуазной, но у неё есть свой стиль, и, по-моему, он опять в моде. Удивительно!

ВИКТОР. Ну, так что мы оставим?

ЭСТЕР (смотрит по сторонам, нерешительно). Даже и не знаю. Она такая массивная… где мы её поставим? А комод чудесный. (Подходит к комоду).

ВИКТОР. Это мой. (Показывает на другую часть комнаты). А тот был Уолтера. Пара.

ЭСТЕР (сравнивая). О да. Ты с ним связался?

ВИКТОР (смотрит в сторону — этот вопрос ему не слишком нравится). Сегодня утром звонил ещё раз, но он был на консилиуме.

ЭСТЕР. В своей больнице?

ВИКТОР. Да. Сестра попросила подождать, поговорила с ним — ну, это не важно. Я ему передал и теперь могу делать что угодно.

Она подавляет в себе желание ответить — поднимает лампу.

Это, наверное, настоящий фарфор. Может, она подойдёт для спальни-то?

ЭСТЕР (опуская лампу). Зачем я вернулась? Все это так действует на нервы.

ВИКТОР. Ну уж. Ведь долго-то не продлится. Сядь-ка и отдохни — он должен быть с минуты на минуту.

ЭСТЕР (сидя на кушетке). Эта мебель отдает каким-то маразмом. И всегда отдавала — да-да. И вся эта история.

ВИКТОР. Ладно, без эмоций. Продадим — и конец. А я, между прочим, взял билеты.

ЭСТЕР. Хорошо. (Откидывая голову). Надеюсь, милый, что хоть фильм-то хороший.

ВИКТОР. Не просто хороший, а шедевр. За два-то с полтиной.

ЭСТЕР (неожиданным протестом). Да мне плевать! Куда-то же надо ходить! (Закрывая эту тему, оглядывает комнату). Господи, что все это значит? Я поднималась сейчас по лестнице — все двери настежь… Невероятно!

ВИКТОР. Детка, здесь каждый день что-то ломают.

ЭСТЕР. Да знаю, но чувствуешь себя при этом так, будто тебе сто лет. Ненавижу пустые комнаты. (Вспоминая). А как звали того полового разбойника, ну он еще снимал переднюю комнату, помнишь, который чинил саксофоны?

ВИКТОР (улыбаясь). О, Зальцман. (Разводя руками). Ну, этот времени даром не терял.

ЭСТЕР. Да. Каждый раз, когда я к тебе поднималась, он смотрел на меня как похотливая обезьяна! Как он снимал всех этих смазливых девок?

ВИКТОР (смеется). Бог знает. Наверное, от него приятно пахло.

Она смеется — он тоже.

Он и сюда иногда забегал, где-нибудь в середине дня! «Виктор, спускайся скорее. У меня сейчас такие!»

ЭСТЕР. И ты к нему ходил?

ВИКТОР. А почему нет? Раз лишняя-то была.

ЭСТЕР (краснея). Ты мне об этом никогда не говорил.

ВИКТОР. Нет, но это же было до тебя. В основном.

ЭСТЕР. Кобель.

ВИКТОР. Ну и что? Была же депрессия.

Такое объяснение вызывает у нее улыбку.

Нет, правда, по-моему, люди тогда были как-то проще, и можно было подтрахиваться даже днем. А с сестрами Маклафлин из машбюро прямо там же, на диване. (Смеется). Отец говорил про них: «Эти сестрички за пару долларов с тебя не только копию снимут…»

Она смеется, страсти утихают.

ЭСТЕР. Наверное, они все уже на том свете.

ВИКТОР. Зальцман, может быть, при такой-то жизни. Хотя… (Удивленно качает головой и негромко смеется). Боже, да и он наверняка жив. По-моему, ему сейчас… да столько сколько мне. Ха! (Думая о скоротечности времени, на секунду в молчании застывает).

ЭСТЕР (встает и идет к арфе). Ну, и где же твой скупщик?

ВИКТОР (бросая взгляд на часы). Без двадцати шесть. Скоро должен быть.

Она проводит пальцем по струнам.

За нее кое-что дадут.

ЭСТЕР. И, по-моему, не только за неё. Но, ясное дело, ты не должен продешевить. Нельзя же соглашаться на их цену…

ВИКТОР (собираясь протестовать). Я умею торговаться, не волнуйся, так просто не отдам.

ЭСТЕР. Торговаться ведь принято, разве не так?

ВИКТОР. Да не волнуйся, ведь мы еще не начинали. И я действительно буду торговаться. К тому же я знаю, как с ними надо.

ЭСТЕР (уклоняясь от продолжения спора, идет к патефону, загораясь легкой радостью). Что это за пластинка?

ВИКТОР. Комики. В двадцатые это был шлягер.

ЭСТЕР (с любопытством). И ты их помнишь?

ВИКТОР. Очень смутно. Мне тогда было лет пять или шесть. Их заводили на вечеринках специально, чтобы узнать, кто дольше не засмеётся. Должно быть, все сидели вокруг и смеялись.

ЭСТЕР. Прекрасно.

Их отношения, скажем так, почти наладились. Он к ней поворачивается.

ВИКТОР. А ты недурно выглядишь.

Она смотрит на него со смущённой улыбкой.

Да, правда. Я же сказал, что собираюсь торговаться, так почему ты…

ЭСТЕР. Да я верю. Вот мой костюм.

ВИКТОР. О, этот? И сколько? Повернись-ка.

ЭСТЕР (поворачиваясь). Сорок пять, представляешь? Сказал, что его не берут — слишком простой.

ВИКТОР (поддерживая согласие). Детка, женщинам его не оценить. Но он действительно красивый. Видишь, я же не возражаю, когда ты что-то покупаешь, хотя половина того, что продается, сплошное дерьмо. (Подходя к ней). Кстати что это за воротник? Это из тех, которые ты только что купила?

ЭСТЕР (рассматривая воротник). Нет, это старый.

ВИКТОР. Ну, пусть так. (Показывая ей свой каблук). Хочу написать в союзпотреб — как они там делают. Три недели — и посмотри!

ЭСТЕР. Ходить надо прямо. Но, надеюсь, ты пойдёшь не в форме?

ВИКТОР. Убить его мало, этого парня! Только что сменился, а Макгоуан брал отпечатки у этого подонка. Тот сопротивлялся. Тогда Мак начал крутить ему руки, ну, тут-то он прямо мне по подносу.

ЭСТЕР (словно ей это что-то напомнило). О Господи!

ВИКТОР. Я ее сразу в срочную, и к шести обещали сделать.

ЭСТЕР. Кофе было с сахаром и со сливками?

ВИКТОР. Да.

ЭСТЕР. Тогда к шести вряд ли успеют.

ВИКТОР (успокаивая себя). Обещали.

ЭСТЕР. Да забудь ты об этом.

Небольшая пауза. Но теперь уже разволновалась она — ее взгляд блуждает.

ВИКТОР. Ладно, это ведь всего лишь кино.

ЭСТЕР. Но мы так редко куда-нибудь ходим, вот все и увидят, сколько ты получаешь. А я хочу ходить. Хочу ходить в рестораны, и чтобы какой-нибудь без всяких пьянчужек, которые пристают с рассказами о своем славном полицейском прошлом.

ВИКТОР. Да это и было-то всего два раза. За все эти годы, Эстер, мне кажется…

ЭСТЕР. Я знаю, это не важно, но хочу, чтоб как тогда, когда тот человек в музее, он принял тебя за скульптора.

ВИКТОР. А я похож на скульптора.

ЭСТЕР (сдерживаясь). Но это было приятно — и все тут! И действительно, Вик, в костюме ты смотришься. Разве нет? (Снова откидывает голову на спинку). Надо было запомнить, что это за виски.

ВИКТОР. Все они из одного дерьма.

ЭСТЕР. Знаю, но некоторые вкуснее.

ВИКТОР (смотрит на часы). Посмотри-ка, а ведь он обещал ровно полшестого. Обещают что угодно. (Ходит по комнате с усиливающимся беспокойством, пытаясь погасить свое недовольство ее настроением. Его взгляд падает на выдвинутый ящик комода, он открывает его и вынимает коньки). Посмотри-ка, на них все еще можно ездить. (Проводит по лезвию ногтем).

Она смотрит на него и отворачивается.

Они даже острые. Надо будет как-нибудь сходить на каток. (Видит ее упорное нежелание общаться). Эстер, я же тебе сказал, что буду торговаться… Видишь: пить не умеешь — вот и депрессия.

ЭСТЕР. Ну такая депрессия — что надо.

ВИКТОР. Давай-давай.

ЭСТЕР. А у меня идея.

ВИКТОР. Какая?

ЭСТЕР. Почему бы тебе не уйти? А мне будешь посылать мелочь — на кофе и сигареты.

ВИКТОР. Тогда ты вообще из постели вылезать не будешь.

ЭСТЕР. Буду. Разок в неделю.

ВИКТОР. У меня идея получше. Почему бы куда-нибудь не уехать тебе — например, на пару недель со своим доктором? Я серьезно. Чтобы тонус повысить.

ЭСТЕР. Если бы.

ВИКТОР. Так давай поезжай. Он вполне подходит. Возьмешь с собой собаку, да-да, именно собаку.

Она смеется.

Ничего смешного. Потому что каждый раз когда ты отправляешься на эти прогулки — даже в дождь, — я сижу как на иголках и должен думать, кого ты еще принесешь.

ЭСТЕР (опять смеется). О, но ты ж ее любишь!

ВИКТОР. Очень люблю! Ты нажираешься и приносишь с собой каких-то животных, а я должен их любить. Да не люблю я эту проклятую собаку!

ЭСТЕР (опять смеется, но доброжелательность сочетается в ее голосе с женским вызовом.). Но я так хотела собаку!

ВИКТОР (немного помедлив). Эстер, собака не решает проблему. Ты же умная способная женщина, ты не должна весь день валяться в постели. Даже если уехать не надолго — все-таки перемена обстановки.

ЭСТЕР. А я не хочу менять обстановку.

Небольшая пауза.

Просто не могу привыкнуть к отсутствию Ричарда — вот и все.

ВИКТОР. Он уехал, детка. Он уже взрослый, а ты должна придумать что-то для себя.

ЭСТЕР. Но я же не могу каждый день ходить в одно и то же место. Никогда не могла, да и не хотела. Так ты попросил, чтоб тебя соединили с братом?

ВИКТОР. Медсестру? Да. Но он не смог оторваться.

ЭСТЕР. Сукин сын! Это отвратительно.

ВИКТОР. Ну, что поделаешь? У него никогда ко мне не было чувств.

ЭСТЕР. Каких чувств! Подойти к телефону когда не видел брата шестнадцать лет? Это же элементарная порядочность. (С неожиданно глубокой симпатией). Ты рассердился, да?

ВИКТОР. Только на себя. Звонил ему столько раз, всю неделю как идиот… Да черт с ним, сам справлюсь. Так даже лучше.

ЭСТЕР. А его доля?

Он ходит по комнате, удрученный и взволнованный.

Не хочу быть троглодиткой, но ведь это тоже деньги, а, Вик?

Он молчит.

Или ты собираешься с ним делиться, а?

ВИКТОР (принимая решение). Я об этом думал. У него есть право на половину и с чего это ему от нее вдруг отказываться?

ЭСТЕР. Я думала, ты решил оставить это на его усмотрение.

ВИКТОР. Теперь передумал. И с чего это он мне что-то должен, где это записано?

ЭСТЕР. Интересно только, сколько у него кадиллаков.

ВИКТОР. Сколько надо. Кто любит деньги, ими не сорит.

ЭСТЕР. Я просто не понимаю зачем тебе вся эта филантропия? Существует же такая вещь, как моральный долг. Вик, ты и сделал ему карьеру. В каком законе сказано, что только он мог учиться на медицинском?

ВИКТОР. Эстер, пожалуйста, давай об этом не будем, а?

ЭСТЕР. Давай не будем, но учился-то ты лучше. Это действительно долг, и он должен об этом знать. И ему никогда бы его не закончить, если бы папочку не взял себе ты. Я хочу сказать, надо же когда-нибудь ему это выложить. Тем более теперь, когда речь идет о деньгах.

ВИКТОР. Сомневаюсь. Ведь это не антиквариат и не…

ЭСТЕР. Раз наше, значит, ничего и не стоит?

ВИКТОР. Не понимаю, к чему это?

ЭСТЕР. А к тому, что так мы и думаем. Так и живем.

ВИКТОР (резко). Человек даже не подходит к телефону, а я уже должен…

ЭСТЕР. Напиши ему письмо, расколоти дверь! Ведь мебель принадлежит тебе!

ВИКТОР (крайне удивлен, увидев, насколько искренне она это говорит). Но почему это тебя так взволновало?

ЭСТЕР. Да потому что тогда ты сможешь спокойно уйти в отставку!

Небольшая пауза.

ВИКТОР (пытаясь скрыть свои намерения, неохотно). Но дело же не в деньгах.

ЭСТЕР. Тогда в чем?

Он молчит.

Просто я подумала что месяц-другой ты мог бы посидеть, пока не найдешь себе что-нибудь по душе.

ВИКТОР. Именно об этом я сейчас и думаю. И для этого вовсе не обязательно подавать в отставку.

ЭСТЕР. Но, по-моему, ничего не придумал.

ВИКТОР. Это что, так легко? Мне ведь скоро пятьдесят, и в такие годы все сначала не начинают. Не понимаю, что это тебе вдруг приспичило.

ЭСТЕР (смеется). Мне приспичило? Да я твержу об этом с того дня, как тебе дали должность. Одно и то же целых три года!

ВИКТОР. Ну не три…

ЭСТЕР. В марте как раз будет три! Три года. Если б ты тогда вернулся в институт, сейчас бы уже кончал… Вот и была возможность заняться чем-то интересным, что, не правда? Почему не проявить активность?

ВИКТОР (медлит, ему почти стыдно). Скажу тебе правду: я не уверен, что из этого может что-то выйти. Когда я начну, мне будет пятьдесят три или пятьдесят четыре.

ЭСТЕР. Но ты это знал.

ВИКТОР. Знал. Но как дошло до дела… так я не уверен, что в этом есть смысл.

ЭСТЕР (отходит, с грустью в голосе). Ну, именно это я тебе и пыталась внушить тысячу раз: смысл тут есть. А может, у тебя впереди ещё лет двадцать, а это немало. За такое время можно сделать много интересного.

Небольшая пауза.

Ты так молод, Вик.

ВИКТОР. Правда?

ЭСТЕР. Конечно. Я нет, а ты да. Господи, да на тебя девочки все ещё смотрят, так чего тебе надо?

ВИКТОР (издав легкий смешок). Трудно сказать, Эс, я ведь в этом не разбираюсь.

ЭСТЕР. Но почему бы не поговорить о том, в чем ты не разбираешься? Почему ты непременно должен считать авторитетом только себя?

ВИКТОР. Ну, хотя бы потому, детка, что кто-то из нас должен держать руль.

ЭСТЕР. И ты хочешь, чтоб я притворялась и говорила, что все прекрасно? Водить меня за нос, и чтоб я делала вид, что этого не замечаю? (Это давно загонялось вглубь, а теперь прорвалось). Я тебя пятьдесят раз просила написать письмо Уолтеру…

ВИКТОР (машинально). Опять Уолтер? Но какое он имеет отношение к…

ЭСТЕР. Он солидный ученый и работает в какой-то новой области… Я видела в газете фотографию, это его больница!

ВИКТОР. Эстер, человек не звонил мне шестнадцать лет.

ЭСТЕР. Но и ты ему тоже!

Он смотрит на нее с удивлением.

Да — и ты тоже. Это факт.

ВИКТОР (будто эта невероятная мысль только что пришла ему в голову). А чего это я стану ему звонить?

ЭСТЕР. Потому что он твой брат, он имеет влияние и может помочь. Да, Вик, так поступают все. В этих статьях, которые он опубликовал, там есть настоящий идеализм и подлинная человечность. Я хочу сказать, люди меняются.

ВИКТОР (отворачиваясь). Прости, но в Уолтере я не нуждаюсь.

ЭСТЕР. Я не говорю, что ты должен гладить его по головке; он, конечно, чудовищный эгоист, но он вполне может направить тебя по верному пути или что-нибудь еще. И я не вижу здесь никакого унижения.

ВИКТОР (удрученный и раздраженный). Но все же я не понимаю, к чему такая спешка.

ЭСТЕР. К тому что я, черт возьми, не знаю, что будет дальше. (К своему удивлению она заканчивает эту фразу, переходя на крик. Он молчит. Она продолжает, но уже гораздо мягче). Я сделала бы что угодно, если б знала, но все эти годы мы говорили: вот выйдем на пенсию — тогда и заживем. Это все равно, что двадцать пять лет ломиться в дверь, наконец она открылась… а мы замерли на месте. Иногда я удивляюсь: может, я тебя не понимаю, и ты так любишь свой участок?

ВИКТОР. Да я его ненавижу.

ЭСТЕР. Тогда виновата только я! Клянусь тебе, если б я была понастойчивее, ты бы обязательно сдвинулся с места.

ВИКТОР. Неправда. Ты была замечательной женой…

ЭСТЕР. Не думаю. Конечно, дома тебе нужно было спокойствие, вот я и старалась, но надо было что-то еще. Господи, ведь перед тем, как сюда въехать, я же смотрела, — такое все жуткое. Потёртое, обшарпанное, безвкусное. А у меня вкус — ой-ой-ой! И я это знаю! Здесь все всегда было временное, да и мы тоже. Будто никогда никем и не были — только собирались. Я вспомнила сейчас о войне, на ней каждый дурак делал столько денег! Тогда-то тебе и надо было уйти, и я это знала, я знала!

ВИКТОР. Тогда я и сам хотел.

ЭСТЕР. Вик, я ведь влила в себя только одну, так что не надо…

ВИКТОР. Вот именно, не надо. Не надо ставить все с ног на голову, детка. Это я хотел, а ты испугалась.

ЭСТЕР. Потому что ты сказал: «После войны будет депрессия.»

ВИКТОР. Что ж, сходи в библиотеку и полистай газеты за сорок пятый год, почитай, что в них написано.

ЭСТЕР. Да мне плевать! (Отворачивается, недовольная собственной непоследовательностью).

ВИКТОР. Честное слово, Эс, иногда ты говоришь так, словно мы вообще и не жили.

ЭСТЕР. Господи — как же мамочка была права! А я — я всегда не верила собственным глазам! Я же знала, что ты никогда не уйдёшь, если уж во время войны не ушел… Я видела, что происходит, видела и молчала. Но знаешь, чёрт побери, в чем самый ужас?

ВИКТОР (смотрит на часы, чувствуя, что конец ее бунта уже близок). И в чем же, черт побери, самый ужас?

ЭСТЕР. В том, что мы никогда по-настоящему не думали о деньгах. Конечно, они нас волновали, мы о них говорили, но на самом деле мы никогда их по-настоящему не хотели. Я хотела, а ты нет. Вик, я действительно их хотела. Да, Вик. Я ХОЧУ ДЕНЕГ!

ВИКТОР. С чем тебя и поздравляю!

ЭСТЕР. Да пошёл ты к черту!

ВИКТОР. Эстер, я бы хотел, чтобы ты перестала сравнивать себя с другими. В последнее время ты только этим и занимаешься.

ЭСТЕР. Значит, иначе уже не могу.

ВИКТОР. Тогда, детка, тебе будет очень плохо, потому что всегда кто-нибудь тебя обскачет. Но в чем, собственно, трагедия? У меня тоже характер, как и у тебя, и я не меняюсь…

ЭСТЕР. Нет, ты очень даже меняешься. Как только замаячила перспектива отставки, ты все время слоняешься то взад то вперед, стал таким странным…

ВИКТОР. Что ж, это ведь проблема, хотелось бы, конечно, побольше уверенности, но… Знаешь, я уже заполнил несколько бумаг.

ЭСТЕР (с тревогой). И?

ВИКТОР (с трудом, сам не понимая почему). Просто надеюсь, что будет какое-то завершение… (Обрывает фразу).

ЭСТЕР. Ты ещё на что-то надеешься?

ВИКТОР. Я понимаю, это глупо. Но когда видишь эти дурацкие бумаги, то не можешь удержаться от вопроса: как, двадцать восемь лет подписывать протоколы — и все? И это конец? Это, конечно, все. Но беда-то в том, что когда начинаешь затевать что-то новое, вспоминаешь о пятерке с ноликом — и в жар бросает… Но что-то делать все-таки надо. Надо! (Теперь с большей близостью по отношению к ней). Пока ещё не знаю что, но каждый раз, как начинаю думать, такой страх…

ЭСТЕР. Чего?

ВИКТОР. Знаешь, так я себя чувствовал, когда сюда впервые вошел… (Осматривается). Меня настолько поразило все это безумие… Тащить сюда все это барахло, словно ему цены нет. (Слегка смутившись, пытается засмеяться). А я ведь тоже хранил, черт возьми, всякую дрянь, даже гвозди для ковров. (Поворачивается к креслу, стоящему в центре). И все это ради него — сейчас это кажется нелепым.

ЭСТЕР (чувство жалости берет верх над сочувствием). Что ж… значит любил его.

ВИКТОР. Знаю, но в словах это не… Кто он был такой? Обанкротившийся бизнесмен, как и сотни других. А я вел себя с ним, будто гора рухнула… По правде говоря, сейчас вся эта история звучит так, словно я слышу ее со стороны. А тебе так не кажется?

ЭСТЕР. Очень даже.

ВИКТОР. О, так давай…

ЭСТЕР. Это правда. Впервые я поднялась по этим ступенькам в девятнадцать. А когда ты открыл тот чемодан и в нем я увидела твою первую форму — помнишь? Как ты впервые ее надел? И сказал: «Если что-то случится — зови полицию!»

Оба смеются.

Это было как на маскараде. И действительно — так и было.

ВИКТОР (ее боль передается ему). Знаешь, Эстер, ты иногда прямо как ребенок и…

ЭСТЕР. А я и хочу им быть! Мне надоело… Да ладно, все. Я хочу выпить. (Идет за кошельком).

ВИКТОР (удивленно). Что такое, потянуло на приключения? И куда это ты собралась так прямо сразу?

ЭСТЕР. Не могу здесь больше, пойду пройдусь.

ВИКТОР. Перестань врать!

ЭСТЕР. Что я алкоголичка?!

ВИКТОР. Живешь, между прочим, гораздо лучше многих. Но обязательно надо побаловаться или что?

ЭСТЕР (показывая на мебель). Не разговаривай со мной, как с ребёнком, Виктор, не в этой комнате. Из-за тебя это все здесь уже столько лет — не можешь просто поговорить с собственным братом! И я еще и балуюсь! Да тебе же самому все ещё восемнадцать! И пусть даже у меня нет мозгов, но это-то я вижу!

ВИКТОР (оскорблённо). Ладно. Давай-давай.

ЭСТЕР (никак не может уйти). Где квитанция? Давай я ее возьму.

Он не двигается — она уточняет.

Мне просто необходимо пройтись.

ВИКТОР (достает квитанцию и отдает ей. С хохотком в голосе). Это прямо на Пятой Авеню. Там есть адрес. (Отходит).

ЭСТЕР. Возьму и сразу вернусь.

ВИКТОР (освобождая ее от ее безответственности). Делай, детка, как знаешь. Правда.

ЭСТЕР. Сегодня ночью ты опять скрипел зубами. Знаешь?

ВИКТОР. О, так вот почему у меня болят уши.

ЭСТЕР. Жалко я не включила магнитофон. Хочу сказать, это ужасно, звуки будто начался камнепад. Надо, чтоб ты сам послушал, может, самомнения поубавится.

Он не отвечает и, встревоженный и оскорбленный идет в глубь сцены словно для того, чтобы посмотреть на мебель.

ВИКТОР. Ого! По-моему, я нашел приемник.

ЭСТЕР (испуганно — пытается улыбнуться и идет вслед за ним). Какой приемник?

ВИКТОР (двигает стул, становится на корточки и вытаскивает из ящика огромное старое радио). Какой еще?

Небольшая пауза.

ЭСТЕР (налаживая связь). Что это?

ВИКТОР. О, это один из моих старых самодельных приемников. Мама мия, посмотри-ка на эти лампы!

ЭСТЕР (выражая большее удивление, чем на самом деле). И он работает?

ВИКТОР. Нет, нужны батареи. (Что-то вспомнив, неожиданно смотрит на потолок).

ЭСТЕР (делая то же самое). Что там?

ВИКТОР. Одна из батареек взорвалась и прямо туда. (Показывает). Видишь, штукатурка другого цвета?

ЭСТЕР (стараясь подбросить в разговор уголек). Это тот, по которому ты поймал Токио?

ВИКТОР (не смягчаясь, бесстрастно). Да, то самое чудовище.

ЭСТЕР (с теплотой в голосе). Почему ты его не ставишь?

ВИКТОР. А, бесполезно.

ЭСТЕР. По-моему, ты рассказывал, что у тебя здесь была лаборатория, или мне приснилось?

ВИКТОР. Конечно, но когда мы с отцом сюда въезжали, пришлось разобрать. У Уолтера была та стена, у меня — эта. Чего мы только здесь не выделывали!

Она следит за ним взглядом, он же смотрит в сторону и начинает расхаживать.

Буду, детка, с тобой откровенным: со мной происходит нечто необъяснимое. Знаю все: что, как, отчего, почему — и никаких выводов. (Подходит к арфе, трогает струны). Знаешь, странно, я и забыл: когда-то в этой рабочей комнате звучала музыка. Мама часами играла в библиотеке. Странно, потому что арфа инструмент негромкий, но звуки как-то проникали.

ЭСТЕР. Ты хороший, Вик, ты…

Подходит к нему, но он отворачивается и смотрит на часы.

ВИКТОР. Придется вызывать другого. Давай пойдем вместе. (С чувством притворной, вымученной радости). Возьмем форму и все будет…

ЭСТЕР. Вик, я не хочу, чтобы…

ВИКТОР. Ладно. Подожди, дай-ка я все это уберу, чтобы кто-нибудь не споткнулся. (Достает рапиру и маску).

ЭСТЕР. И ты все ещё не разучился?

ВИКТОР (в его голосе к холодку добавляется грусть). О нет, для этого надо быть в форме. Вот здесь, например, в бедрах…

ЭСТЕР. Ну давай же, покажи, я никогда не видела, как ты это делаешь.

ВИКТОР (чуть-чуть отступая). Хорошо, но только не все. (Встает в позицию, ставя ноги под нужным углом, но с трудом удерживается, чтобы не упасть).

ЭСТЕР. Может, заняться этим?

ВИКТОР. О нет, без тренировки… Это же один из самых искусных видов спорта. (Вновь становится в позицию). Хорошо, встань-ка здесь.

ЭСТЕР. Я?

ВИКТОР. Да не бойся. (Хватаясь за конец). Прекрасная рапира, смотри какая долговечная! Ей я выиграл в Принстоне. (Устало смеется и делает выпад — шишечка почти касается ее живота).

ЭСТЕР (отскакивая). Господи! Виктор!

ВИКТОР. Что?

ЭСТЕР. Какой же ты красивый!

Удивленный и слегка смущенный, он смеется — в этот момент они оба поворачиваются к двери: из коридора доносится кашель, который становится все громче. Входит ГРЕГОРИ СОЛОМОН. Это целое явление: человеку под девяносто, а у него прямая спина, и он такой большой, что, кажется, закрывает собой все пространство. Опирается СОЛОМОН на палку но это отнюдь не придает ему слабости.

Одет он в бесформенное пальто, на голове — запыленная, подбитая мехом, поношенная черная шляпа, слегла заломленная на правый бок — а ля Джимми Уокер. Из под загнутых углов воротника рубашки виднеется засаленный, завязанный большим узлом галстук — он съехал набок. Жилет весь в складках, брюки мешковаты. На левом указательном пальце огромный перстень с бриллиантом. Под мышкой он держит видавший виды кожаный портфель. Сегодня СОЛОМОН ещё не брился.

Все еще кашляя, задерживая дыхание и стараясь сбросить с лацканов своего пиджака пепел от сигары (безнадёжная попытка показаться бизнесменом) он кивает ЭСТЕР и ВИКТОРУ и поднимает руку в знак того, что скоро заговорит. Успевает при этом с подозрением взглянуть на рапиру, которую ВИКТОР все ещё держит концом вверх.

ВИКТОР. Может, вам воды?

Пытаясь перестать кашлять, СОЛОМОН делает протестующий жест.

Почему же вы не садитесь?

Соломон жестом выражает благодарность, садится в кресло в центре сцены и постепенно перестает кашлять.

Вы уверены, что воды не надо?

СОЛОМОН (с местечковым акцентом). Воды мне не надо, а вот крови, пожалуй… Благодарю вас.

Тяжело дыша, смотрит на ВИКТОРА — тот опускает рапиру.

Ох, уж эти ступеньки.

ЭСТЕР. Сейчас лучше?

СОЛОМОН. Еще несколько шагов и я был бы в раю. О, извините, начальник, я ищу одну семью по фамилии… (Лезет в жилетный карман).

ВИКТОР. Франц.

СОЛОМОН. Вот-вот. Франц.

ВИКТОР. Это я.

СОЛОМОН всё еще не верит.

Виктор Франц.

СОЛОМОН. Так вы полицейский?

ВИКТОР (с ухмылкой). У-гу.

СОЛОМОН (показывая на ЭСТЕР). Тогда все в порядке. Знаете, занятие премерзкое, но иногда встречаешь интересных людей. Но с полицией дела я ещё не имел. (Протягивает руку). Очень рад познакомиться. Меня зовут Грегори Соломон. Соломон.

ВИКТОР (пожимая руку). А это моя жена.

ЭСТЕР. Здравствуйте.

СОЛОМОН (одобрительно кивнув ЭСТЕР). Очень приятно. (ВИКТОРУ). А она прямо красотка. (Тянется к ней). Здравствуйте, милочка. А какой прекрасный костюм!

ЭСТЕР (смеется). В самом деле? А я ведь только его купила!

СОЛОМОН. Так у вас ещё и хороший вкус? Поздравляю, носите на доброе здоровье. (Убирает руки).

ЭСТЕР. Дорогой, я в чистку, но скоро вернусь. (Делает шаг к двери, СОЛОМОНУ). Это надолго?

СОЛОМОН (осматривая мебель, как соперника, с которым надо вести борьбу). С мебелью никогда не знаешь — надолго, или ненадолго или на не очень долго.

ЭСТЕР. Ну, я надеюсь, вы ее оцените по достоинству, а?

СОЛОМОН. Ага. (Машет рукой). Слушайте, идите уже в чистку, а мы прекрасно сами во всем разберёмся.

ЭСТЕР. Потому что здесь много хорошего, я-то знаю. Я, а не он.

СОЛОМОН. Я работаю в этом деле шестьдесят два года и еще никого не надувал. Идите, и пусть вам там будет хорошо.

ОНА и ВИКТОР смеются.

ЭСТЕР (грозя СОЛОМОНУ пальцем). Надеюсь, я останусь вами довольна.

СОЛОМОН. Золотко, мной все женщины всегда были довольны, что тут поделаешь!

ЭСТЕР (всё еще улыбаясь, ВИКТОРУ, идя к двери). Ну, а ты будь начеку.

ВИКТОР (кивая). Пока.

Она выходит.

СОЛОМОН. Люблю, когда женщина недоверчива.

ВИКТОР (удивленно смеется). Это вы о чём?

СОЛОМОН. Это я о том, что когда женщина слишком доверчива, как можно ей доверять!

ВИКТОР одобрительно смеётся.

Вот была у меня жена… (Жестом себя прерывая). А, да какая разница! Ответьте, если вы. конечно, не против, как вы меня нашли?

ВИКТОР. По телефонной книге.

СОЛОМОН. Ах, оставьте, какая там книга!

ВИКТОР. Как, какая?

СОЛОМОН (загадочно). Нет-нет, всё в порядке, все в порядке.

ВИКТОР. Там вы зарегистрированы как оценщик.

СОЛОМОН. О да, я зарегистрирован. Я запатентован. Мне даже привили оспу.

ВИКТОР смеется.

Не смейтесь, если вы не зарегистрированы, то вам остается только подняться на лифте и сигануть из окна. Но зачем я вам это говорю, вы же полицейский, и сами знаете эту жизнь. (Надеясь на контакт). Разве не так?

ВИКТОР (сдержанно). Может, и так.

СОЛОМОН (осматривая мебель. Одна рука на бедре, другая как бы естественно и в то же время элегантно лежит на ручке кресла). Так. (Смотрит вокруг и продолжает с нерешительней улыбкой). Сколько же у вас мебели! И что, все продаёте?

ВИКТОР. Угу.

СОЛОМОН. Хорошо, хорошо. Я просто хотел ещё раз убедиться. (Со слабой надеждой ни ответную улыбку). Откровенно говоря, никак не ожидал увидеть в этом районе такое нагромождение.

ВИКТОР. Но это со всего дома.

СОЛОМОН (с какой-то неуверенностью). Слушайте, что вы волнуетесь, все будет прекрасно. (Встает из кресла и идет к паре шифоньеров, которые ему, очевидно, понравились. Затем смотрит на люстру, потом прямо на ВИКТОРА). Начальник, я не хочу вникать, но все же — какая связь? Как к вам это попало?

ВИКТОР. Это мебель моей семьи.

СОЛОМОН. Ах, оставьте. По-моему, она стоит здесь уже сто лет, нет?

ВИКТОР. Да, отец перетащил все сюда после кризиса в двадцать девятом. Дом отошёл к кредиторам, а у него остался лишь этот этаж.

СОЛОМОН (как бы подчёркивая, что он верит). Понятно. (Идёт к арфе).

ВИКТОР. Вы уже оценили или вам надо…

СОЛОМОН (поглаживая раму арфы). Еще нет, но сейчас подсчитаю. Долго я вас не задержу, у меня столько работы. (Трогает струну, прислушивается. Потом наклоняется и проводит пальцами по резонатору). Ваш отец скончался?

ВИКТОР. О, давно — около шестнадцати лет назад.

СОЛОМОН (выпрямляясь). И это стоит здесь шестнадцать лет?

ВИКТОР. Ну, мы не собирались ничего трогать, но дом-то ломают, значит… А вещи хорошие, вы же видите, хотя тогда купить их для него было пара пустяков.

СОЛОМОН. Очень хорошие, да, я же вижу. (Бросив последний взгляд на арфу). Я тоже был очень хороший, а вот теперь уже не очень. Вы же знаете, время ужасная штука. (Показывает на арфу). Вот и резонатор дал трещину, вы же видите. Но вы не волнуйтесь — это все ещё приличная вещь. (Идет к шкафику и трогает фанеру). Забавная истории с этими шкафами: тридцать лет на них никто даже не смотрел, боялись как чумы, а сегодня они вдруг опять в моде. Вот и думай. (Идет к одному из комодов).

ВИКТОР (довольно). Что ж, назовите хорошую цену — и дело сделано.

СОЛОМОН. Определенно. Вы же видите, что я вас не надуваю. (Показывает на комод). Этот шифоньер у меня не простоит и недели. (Показывает на другой). Они парные, вы же видите.

ВИКТОР. Да, вижу.

СОЛОМОН. И стул тоже ничего. (Садится на обеденный стул — проверяет его прочность). Люблю стулья.

ВИКТОР. Там ещё, в спальне, хотите пройдем?

СОЛОМОН. Да? (Идёт по направлению к спальне). Ну и что у вас там? (Заглядывает в спальню). Какая кровать! Это очень красивая резная кровать. Такая сразу пойдет. Это кровать ваших родителей?

ВИКТОР. Да, по-моему, они купили ее в Европе. Любили путешествовать.

СОЛОМОН. Очень красивая, очень хорошая, мне нравится. (Осматривая мебель, возвращается к креслу в центре комнаты). Милая, видно, была семейка.

ВИКТОР. Кстати, обеденные столы раздвигаются, и, по-моему, за них можно усадить двенадцать человек.

СОЛОМОН (глядя на стол). Я знаю. Да. В крайнем случае даже четырнадцать. (Поднимает рапиру). А это что? По-моему, когда я входил, вы собирались проткнуть этим вашу жену.

ВИКТОР (смеется). Да нет, просто я только что её обнаружил. Когда-то я занимался фехтованием.

СОЛОМОН. Вы учились в колледже?

ВИКТОР. Да, пару лет.

СОЛОМОН. Очень интересно.

ВИКТОР. Давно это было.

СОЛОМОН. Нет, вы знаете: ведь это для меня самое главное — что происходит. Ведь когда меня зовут? Или когда развод, или когда кто-то умер. И каждый раз другое дело. То есть, в общем, конечно, одно и то же, но всё-таки другое. (Садится в кресло).

ВИКТОР. И вы подбираете осколки?

СОЛОМОН. Это вы хорошо сказали, «подбираю осколки». По-моему, наша работа похожа — у вас ведь тоже каждый раз другое дело.

ВИКТОР. Что-то интересное бывает не так уж часто.

СОЛОМОН. Вы регулировщик или кто вы?

ВИКТОР. Я работаю в Рокэвэй, в основном, в аэропортах.

СОЛОМОН. Это где, в Сибири, нет?

ВИКТОР (смеется). Нет, но меня это устраивает.

СОЛОМОН. Так вы предпочитаете в чужие дела свой нос не…

ВИКТОР (смеётся). Именно. (Показывает на мебель). Так сколько?

СОЛОМОН. Сколько? (Вынимает две сигары и осматривается). Хотите сигару?

ВИКТОР. Спасибо, я давно бросил. Так всё-таки сколько?

СОЛОМОН. Я смотрю, вы деловой человек.

ВИКТОР. Точно.

СОЛОМОН. Тем лучше. Тогда где у вас бумага? На право владения?

ВИКТОР. У меня нет… но… (Пытаясь засмеяться). Я владелец и всё.

СОЛОМОН. Другими словами, ни сестер ни братьев…

ВИКТОР. Брат у меня есть.

СОЛОМОН. Ага. И вы с ним в хороших отношениях? Это не потому что я вмешиваюсь, а знаете, эти семейки, где все друг от друга без ума, а стоит кому-то из родителей умереть, так сразу начинается: мне то, а мне вот это, и начинается такое!

ВИКТОР. Это не тот случай.

СОЛОМОН. Если бы речь шла об одной вещи, ну о двух, было бы ничего, но всё вместе и без бумаги…

ВИКТОР. Хорошо. Я возьму у него бумагу, не волнуйтесь.

СОЛОМОН. Определённо возьмите. Потому что даже самые тузы, вы не поверите, — юристы, профессора, звёзды экрана — да они готовы отдать адвокату полтысячи, только чтобы отсудить какой-нибудь грошовый книжный шкафчик, и всё потому что все, видите ли, хотят не упустить своё. Так что…

ВИКТОР. Я же сказал: бумагу принесу. (Показывает вокруг). Так как же?

СОЛОМОН. Хорошо, сейчас и приступим. (Указывает на обеденный стол). Вот вы сказали, что этот обеденный стол, то что называется «испанский якобизм». Стоил он тысячу двести, а может, тысячу триста, но было это году в двадцать первом или двадцать втором. Так?

ВИКТОР. Может, и так.

СОЛОМОН (откашливаясь). Видите, вы же умный человек, и потому прежде чем мы пойдем дальше, советую запомнить: со старой мебелью надо поменьше эмоций.

ВИКТОР (смеётся). Но я даже рта не раскрыл!

СОЛОМОН. Я хочу сказать, что вы полицейский, а я торгую мебелью, и мы оба знаем что почём, и сейчас мне легче продать свой туберкулез, чем ваш «испанский якобизм».

ВИКТОР. Почему это? Стол ведь в отличном состоянии.

СОЛОМОН. Начальник, вы говорите то, что есть на самом деле, а о старой мебели так говорите нельзя. Не нравится стиль — и всё тут, да не только не нравится — терпеть не могут. То же самое и с тем буфетом, и с тем… (Показывает направо и налево).

ВИКТОР. Ну нет, хотите, значит, снять пенки? Или все — или ничего — и давайте кончать. Я же предупреждал вас, что у меня целая обстановка.

СОЛОМОН. К чему всё-таки эта спешка? Поговорим спокойно — все и прояснится. Рим же строился не в один день? (Несколько секунд он озабоченно что-то подсчитывает, вновь глядя на вещи, которые хотел бы взять. Затем встаёт и еще раз дотрагивается до арфы). Поняли, что я имел в виду? За эти пенки я бы дал вам такие деньги, что вы бы…

ВИКТОР. Исключено.

СОЛОМОН (быстро). Исключено.

ВИКТОР. У меня здесь не магазин, да и дом-то ломают.

СОЛОМОН. Тем лучше! Значит, мы поймём друг друга и… (С дружеской улыбкой)…не надо так нервничать. (Идёт к пластинкам). Их тоже продаёте? (Берёт одну).

ВИКТОР. Может, оставлю три-четыре.

СОЛОМОН (прочтя название). Подумать только — Галлахер и Шин!

ВИКТОР (пытаясь изобразить улыбку). Вы что, хотите устроить прослушивание?

СОЛОМОН. Зачем прослушивание? Я был с ними — Галлахером и Шином — в одной программе, может быть, в пятидесяти театрах.

ВИКТОР (удивлённо). Вы были актером?

СОЛОМОН. Актёром? Акробатом! У нас в семье все были акробатами. (Расправляет плечи как при первом выходе). Вы никогда не слышали о «пяти Соломонах» — мир их праху? Я был самый нижний.

ВИКТОР. Забавно — никогда не думал, что евреи бывают акробатами.

СОЛОМОН. А как же Иаков, он что, не боец был? С архангелом сражался!

ВИКТОР смеётся.

Евреи были акробатами с начала мира. Я был тогда здоров как лошадь: алкоголь, женщины, что угодно, — только давай. Попробуй меня останови. Но жизнь остановила. Да, мой мальчик. (Почти с любовью кладет пластинку ни стол). Вот что такое Галлахер и Шин.

ВИКТОР (сам того не желая, более задумчиво, и с меньшим желанием говорить только о цене). Так что мы решили?

СОЛОМОН (осматривается, затем поворачивается к ВИКТОРУ и внимательно ни него смотрит). Скажите, как сегодня с преступностью? Неужели растёт?

ВИКТОР. Да, день ото дня. Слушайте, мистер Соломон, хочу, чтоб вы знали: я не очень общителен.

СОЛОМОН. Не очень.

ВИКТОР. Да, не очень. Я плохой бизнесмен и не слишком хороший собеседник. А потому назначайте цену — и конец. Идёт?

СОЛОМОН. Вы не хотите, чтобы мы были приятели?

ВИКТОР. Именно.

СОЛОМОН. Так мы не будем приятели. (Вздыхает). Но для того чтобы вам меня лучше узнать, я вам что-то покажу. (Достаёт из кармана свидетельство в кожаном переплёте, открывает и протягивает ВИКТОРУ). Это когда меня демобилизовали из Королевского флота. Видите? «Служба её Величества».

ВИКТОР (разглядывая документ). Ого! И что вы делали в британском флоте?

СОЛОМОН. Да при чем тут британский флот! Год рождения — что там написано?

ВИКТОР. Восемнадцатый… (Изумленный, смотрит на СОЛОМОНА). Вам почти девяносто?

СОЛОМОН. Да, мой мальчик. Я уехал из России шестьдесят пять лет назад — мне было тогда двадцать четыре. Всю жизнь курил, пил и любил каждую, кто мне давала. Так какой же резон мне сейчас плутовать?

ВИКТОР. С каких это пор для этого нужен резон?

СОЛОМОН. Нет, таких как вы я ещё не встречал!

ВИКТОР. Встречали — и не таких. Так вы назовёте цену или…

СОЛОМОН (сейчас он действительно испуган, ибо ВИКТОР не идёт на приманку, и СОЛОМОН стремится сохранить оставшиеся мосты). Как я могу назвать вам цену — ведь вы же не верите не единому моему слову!

ВИКТОР (с натянутой улыбкой). Я вижу вас впервые, а вы хотите, чтоб я вам верил!

СОЛОМОН (с жестом, в котором чувствуется отвращение). Так как же с вами начинать переговоры? Вы, конечно, простите, но здесь полицейские не нужны. Если вы хотите делать дело, вы либо верите, либо вообще ничего не выйдет. Я…я… Ладно, забудем об этом. (Встаёт и тянется за портфелем).

ВИКТОР (удивленно). Вы что?

СОЛОМОН. Так я работать не могу. Я слишком стар, чтобы слушать, как меня называют вором — стоит мне только открыть рот.

ВИКТОР. Кто вас так называл?

СОЛОМОН (двигаясь к двери). Нет, это мне не нужно. В моем магазине так не делают. (Грозит ВИКТОРУ). И учтите: я даже не назвал вам цену, а вы уже так себя ведете. Слышите? Я даже не назвал вам цену!

ВИКТОР (разгневанно). Так что ж вы пришли — одолжение мне делать? О чем вообще речь?

СОЛОМОН. Мистер, мне вас жалко! О люди, что с вами происходит? Вы ещё хуже, чем моя дочь! Ничему ни свете не верите, ничего не уважаете — как вы живёте? Думаете, это по-умному? И так стараетесь, так усердствуете. Я дам вам один маленький совет: не верить ни во что — очень просто, а вот верить во что-то — много труднее. Это трудно. Но если этого не уметь, тогда вы, друг мой, пропащий человек! (Идет к двери).

ВИКТОР (сдерживаясь, хотя ему это трудно). Соломон, вернитесь, а?

СОЛОМОН. Нет-нет. У вас есть проблема, а вы даже не хотите меня выслушать!

ВИКТОР. Да я слушаю. Бога ради, чего вы хотите? На колени что ли мне встать?

СОЛОМОН (ставит портфель я вытаскивает из кармана мятый сантиметр). Ладно, пойдите сюда. Сейчас я понял, что вы человек дела, а некоторые дела весьма забавны. (Измеряет сантиметром глубину шкафа). И сколько здесь, по-вашему? (Потом поворачивается и показывает ВИКТОРУ).

ВИКТОР (подходит к нему). Сорок дюймов. И что?

СОЛОМОН. А то, мой мальчик, что ширина двери спальни в современных домах тридцать дюймов, ну от силы тридцать два. А значит, его нельзя запихнуть.

ВИКТОР. А в старом доме?

СОЛОМОН (его отчаяние все растет). Я только хотел сказать, что у меня возможностей становится все меньше и меньше.

ВИКТОР. Что я, спросить не могу?

СОЛОМОН. Это то, что касается архитектуры. Послушайте. (Вытирает лицо. Его внимание привлекает кабинетный стол, он подходит к нему). У вас там стоит, например, кабинетный стол. Надежная красивая вещь. Но пойдите найдите современную квартиру с кабинетом! Если хотя бы строили прежние отели, тогда я мог бы его продать, но ведь строят-то только новые! Люди уже не живут как жили. И эта штуковина совсем из другого мира. Я пытаюсь показать вам точку зрения современного человека. Потому что цена старой мебели это не что иное как точка зрения. И если вы это не поймете, то не поймете, почему она столько стоит.

ВИКТОР. А ваша точка зрения — купить это все за бесценок?

СОЛОМОН. Это вы так говорите — я этого не сказал. Стулья не бесценок, шифоньеры, кровать, арфа…

ВИКТОР (отворачиваясь). Ладно, проехали. Пенок вы не снимете…

СОЛОМОН. Почему надо делать такой вывод?

ВИКТОР (вновь к нему поворачиваясь). Господи, да назовете вы цену или нет?

СОЛОМОН (отходит, положив руку себе на лоб). Ох мальчик, ох мальчик, ох мальчик… Наверное, вы уже арестовали целый миллион.

ВИКТОР. За двадцать восемь лет девятнадцать человек.

СОЛОМОН. Тогда что вы на меня так набросились?

ВИКТОР. Да потому что разговор обо всем кроме денег, и я так и не понял, за каким дьяволом вы сюда пришли.

СОЛОМОН (поднимая палец). А сейчас мы будем говорить о деньгах. (Идет и садится в кресло).

ВИКТОР. Прекрасно. Но я не виноват, что вижу, как с каждым вашим словом цена сползает все ниже и ниже.

СОЛОМОН (сидя). Мой мальчик, с той минуты, как я сюда вошел, цена не сползала ни на грош.

ВИКТОР (со смехом). Тем лучше. Так сколько?

СОЛОМОН оглядывается по сторонам, его остроумие иссякло, и на лице появляется унылое выражение.

Что происходит? Что вас так взволновало?

СОЛОМОН. Извините, я не должен был приходить. Думал, будет несколько предметов, но… (Прикрывает пальцами глаза). Это для меня слишком много.

ВИКТОР. Так зачем же вы пришли? Я ведь предупреждал, что здесь целый дом.

СОЛОМОН (протестуя). Вы меня позвали — вот я и пришел. А что надо было — лечь и умереть? (Ещё раз пытается спасти положение). Послушайте, я очень хочу назвать вам цену, и дело лишь за тем… (Умолкает, будто боится сказать что-то лишнее).

ВИКТОР. Дьявольская история!

СОЛОМОН. Послушайте, ведь это для меня такой соблазн! Но… (Словно говорит только для того, чтобы ВИКТОР понял). Слушайте, сейчас я скажу вам всю правду: у вас, наверное, очень старая телефонная книга, ведь я уже несколько лет как распродал почти весь свой магазин. Кроме нескольких английских подставок для дров — я продам их, как настанет время. Я подумал: мне восемьдесят, а в восемьдесят пять время как раз и настанет. Ждал-таки ждал, но ничего не произошло — я даже поменял квартиру и живу теперь в магазине, только с плиткой. И опять ничего не происходит. Я на сто процентов в порядке, ну не на сто, но чувствую себя ой-ой-ой! И вот я подумал: может, у вас что-то есть интересное. Не то, чтобы совсем нельзя продать остальное, но ни это ведь может уйти целый год, даже полтора. А для меня это слишком много. (Борясь с собой, смотрит по сторонам). Моя беда в том, что я люблю свою работу. Люблю, но… (Сдаваясь). Не знаю, что вам сказать.

ВИКТОР. Ладно, оставим это.

СОЛОМОН (вставая). Куда вы так торопитесь?

ВИКТОР. Ой, вы или здесь или — туда!

СОЛОМОН. А вы знаете, куда мне? Вы же видите, эта мебель особенная, и когда рядовой покупатель ее увидит, он сразу же расстроится.

ВИКТОР. Соломон, опять вы за свое!

СОЛОМОН. Но я же с вами не торгуюсь.

ВИКТОР. Почему это он расстроится?

СОЛОМОН. Да потому что поймет, что такую уже не сломать.

ВИКТОР (уже овладев своим настроением). О, ну сколько же можно! Пощадите!

СОЛОМОН. Мальчик мой, вы не знаете людскую психологию! Не сломается — значит, больше уже ничего не изменится. Возьмем, например… (Подходит к столу)…этот стол… Послушайте. (Ударяет по столу). Да его же не сдвинуть! Когда человек садится за такой стол, он не только знает, что женат, он знает, что будет женат всегда, и больше уже ничего не изменится.

ВИКТОР смеется.

Вы смеетесь, а я вам обрисовал ситуацию. Какое сегодня модное слово? Заменяемость. Чем больше вы можете выбросить — тем лучше. Машина, мебель, жена, дети — все должно быть заменяемо. Потому что, вы же видите, сегодня основное занятие — делать покупки. Тысячу лет назад человек был несчастен, потому что не зная, куда себя деть. И поэтому он шел в церковь, устраивал революции — он что-то делал. А сегодня, что вы делаете, если вы несчастны? Правильно, идёте за покупками.

ВИКТОР (смеется). Соломон, вы просто гений. Но я вас раскусил — и номер не пройдет.

СОЛОМОН (обиженно). Что значит «не пройдёт»? Не знаю, сколько мне осталось, но будет большой беды, если я вам скажу: беда ваша в том, что вы так молоды, а этого не понимаете…

ВИКТОР. Прекрасно понимаю и вижу, куда вы клоните. И не так уж я молод.

СОЛОМОН (презрительно). Вам что, сорок? Ну сорок пять?

ВИКТОР. Почти пятьдесят.

СОЛОМОН. Пятьдесят! Да вы еще ребенок!

ВИКТОР. Да, тот еще ребенок.

СОЛОМОН. Боже, где мои пятьдесят? Да я женился в семьдесят пять.

ВИКТОР. Ну-ну.

СОЛОМОН. Что вы сомневаетесь, она всё ещё живет на Восьмой авеню. Потому-то я и утекаю, что не хочу, чтобы она своими лапами… Птичек, видите ли, любит, У нее в доме их, наверное, сотня. Даже в супе перья плавают. Что ж, я птичкам посвящать свою жизнь должен?

ВИКТОР. Мистер Соломон, я сочувствую вашим проблемам, но они ваши. (Встаёт). Больше времени у меня нет.

СОЛОМОН (отчаянным жестом его останавливает). Но я же покупаю! (Он сам ошеломлен и вновь осматривает все горы мебели). Я хочу сказать, я… (И все еще глядя на мебель). Значит, придется пожить еще. Я решил. Беру!

ВИКТОР (словно страхи СОЛОМОНА передались ему). Речь может идти лишь обо всем.

СОЛОМОН (сердито). Обо всем, обо всем! (Идёт за портфелем). Сейчас подсчитаю и дам вам такую цену, что вы сразу станете счастливы.

ВИКТОР (снова садится). Сомневаюсь.

СОЛОМОН вытаскивает из портфеля крутое яйцо.

Что еще, ужинать будете?

СОЛОМОН. Вы так долго со мной спорили, что я проголодался, а мне это очень вредно.

ВИКТОР. Вот еще!

СОЛОМОН (разбивая скорлупу бриллиантовым кольцом). А вы хотите, чтоб я с голоду умер? Я мигом.

ВИКТОР. Да, ну и дела!

СОЛОМОН. У вас соли не найдется?

ВИКТОР. Сейчас, разбежался.

СОЛОМОН. Пожалуйста, не расстраивайтесь. Я дам вам такую цену, что вы упадете, вот увидите. (Глотает яйцо. Потом смотрит на мебель и затем, как бы про себя, держа блокнот и карандаш наготове). Я это сделаю сейчас как счётная машина. (Начинает подсчитывать цифры в своем блокноте).

ВИКТОР. Ладно, не торопитесь, если это серьезно.

СОЛОМОН. Благодарю вас. (Дотрагивается до ненавистного буфета). У-ху-ху, так, хорошо… (Набрасывает цифры. Затем подходит к другой вещи и снова записывает).

ВИКТОР (после паузы). И вы действительно женились в семьдесят пять?

СОЛОМОН. И что в этом ужасного?

ВИКТОР. Нет, наверное, это прекрасно. Но всё-таки зачем?

СОЛОМОН. А зачем женятся в двадцать пять? Разве в двадцать шесть нельзя умереть?

ВИКТОР (тихо смеется). Наверное, можно.

СОЛОМОН. Это так же, как с подержанной мебелью — всё зависит от точки зрения. В мире все относительно. (Снова набрасывает цифры). Я женился в семьдесят пять, в пятьдесят один и в двадцать два.

ВИКТОР. Вы шутите.

СОЛОМОН. Если б я шутил! (Он работает, записывая цену на каждую вещь в блокнот, открывая ящики и всё проверяя. Заглядывает в тёмные места, включив при этом карманный фонарик).

ВИКТОР (наблюдая за работой СОЛОМОНА). Хватит шутить-то, сколько вам лет?

СОЛОМОН (выдвигая ящик). Девяносто пять. Это такое уж достижение?

ВИКТОР. А вы чертовски здоровы.

СОЛОМОН (поворачиваясь к ВИКТОРУ с одобрительной улыбкой). Давно уже ношу на себе эту ношу, но знаете, что самое смешное? Забываешь обо всех неприятностях. Вынул карандаш — и как будто в тебя что-то впрыснули. Откровенно говоря, моим телефоном уже можно пользоваться как половником, по нему никто не звонит. Я хочу вас поблагодарить. (Показывает на ВИКТОРА). Хочу сказать: сделано все как следует. Можно открыть?

ВИКТОР. Конечно, все, что хотите.

СОЛОМОН (подходя к шкафчику). У некоторых из них были зеркала. (Открывает шкафчик — оттуда вываливается свернутый коврик размером 3х5 дюймов). Что это?

ВИКТОР. Бог знает. Наверное, ковер.

СОЛОМОН (рассматривая коврик). Нет, это коврик для машины.

ВИКТОР. Ну правильно, да. Когда они ездили. Господи, я не видел его столько…

СОЛОМОН. У вас был шофер?

ВИКТОР. Да, был.

Их взгляды встречаются. СОЛОМОН смотрит на ВИКТОРА, словно пытается навести на него фокус. ВИКТОР отворачивается, а СОЛОМОН возвращается к шкафчику.

СОЛОМОН. Смотрите сюда! (Берет с полки складной цилиндр). Боже мой! (Надевает и смотрится в зеркало в шкафу). С ума сойти! (Поворачивается к ВИКТОРУ). Наверное, он был лихой парень!

ВИКТОР (улыбаясь). Вы так хорошо в нем смотритесь!

СОЛОМОН. И со всем этим так прогореть?

ВИКТОР. Что ж тут удивительного? За пять-то недель. Или даже меньше.

СОЛОМОН. Ого! И не смог потом ничего вернуть?

ВИКТОР. Некоторые так не могут — собирать, потом продавать, потом…

СОЛОМОН (бормочет). Гм. И что же он?

ВИКТОР. А ничего. Сидел вот здесь и слушал радио.

СОЛОМОН. Нет, чем он занимался? Что…

ВИКТОР. Ну, вначале разменивал доллары для автоматов. А в конце разносил телеграммы.

СОЛОМОН (с горечью и удивлением). Да быть не может? И сколько у него было?

ВИКТОР. О, очевидно, пара миллионов.

СОЛОМОН. Боже мой! И что произошло?

ВИКТОР. Ну, примерно, в это время умерла мать, но и это ничего не изменило. Просто некоторые так не могут — вверх, вниз — вот и все.

СОЛОМОН. Слушайте, я вам расскажу про вверх вниз. Я обанкротился в тридцать втором, в двадцать третьем мне тоже досталось. И в девятьсот четвёртом и в девяносто восьмом. Но я не сидел так…

ВИКТОР. Ну, вы другой человек. А он в это верил.

СОЛОМОН. Во что он верил?

ВИКТОР. В систему, во все. И, по-моему, считал, что виноват сам. А вы — вы приходите, вешаете на уши лапшу — и все слушают. Вам сто пятьдесят лет, вы рассказываете ваши хохмы, все в вас влюбляются — и вы забираете что вам надо.

СОЛОМОН. Не слишком вы любезны.

ВИКТОР. Не надо упрёков, а? Так каков ваш ответ? И не надо больше смотреть, вы и так все знаете наизусть.

У СОЛОМОНА, кажется, набор приемов истощился. Он медленно смотрит по сторонам; кажется, что мебель, как угроза или надежда, нависла над ним со всех сторон. Его взгляд устремляется на потолок, руки сжаты.

Чего вы боитесь? Купите — и у вас снова появится занятие.

СОЛОМОН (смотрит на него, как бы желая еще больше проникнуться уверенностью). Так вы не считаете, что я делаю глупость?

ВИКТОР. Кто знает, что такое глупость… Ведь вам же нравится…

СОЛОМОН. Нравится? Да я в нее влюблен!

ВИКТОР. Так берите. Столько планов, а реализация…

СОЛОМОН (доверительно). Сейчас я вам что-то расскажу. В последние несколько месяцев — прямо не знаю, что происходит — она мне является. Я говорил, что у меня была дочь, мир ее праху, и она кончила самоубийством?

ВИКТОР. Когда это произошло?

СОЛОМОН. Произошло в… шестнадцатом, во второй половине. Очень красивая, кукольное личико, огромные глаза и чиста как утро. И теперь — прямо не знаю, что происходит, — я вижу ее так же ясно, как вижу вас. Практически каждую ночь. Только ложусь — она уже сидит рядом. И ведь поделать ничего нельзя, поэтому я только спрашиваю: что происходит? Что происходит? Может быть, тогда я что-то не то ей сказал… Может быть, действительно что-то не то. Все это… (Смотрит на мебель). Да я не собираюсь здесь умирать, вы не бойтесь. Но… хотите правду? Минуту назад, когда я говорил вам, что у меня было три жены… (Небольшая пауза. Его страх растёт). В эту минуту я вспомнил, что их было четыре. Что, это так ужасно? Первый раз я женился в девятнадцать, в Литве. Понимаете, что я хочу сказать: никто не знает, что важно, а что нет. Вот сижу я здесь с вами и… и… (Смотрит на мебель). А для чего? Не то чтобы я её не хочу, Я её хочу, но… Понимаете, всю жизнь я был прекрасный борец — пойди что-нибудь у меня отбери. Я бил направо и налево, я дрался в шести разных странах, пару раз меня чуть не убили, и это было… Вот как сейчас, когда я сижу здесь и болтаю, и говорю, что это был сон, сон! Вы себе не можете этого представить, потому что…

ВИКТОР. Я понял, о чем вы. Но это не сон, просто, прежде чем что-то решить, надо твердо знать, чего хочешь. Но даже и тогда как надо не получается. Например: мне давались науки, я любил их. Но бросил, бросил, чтобы кормить старика. Думал, что в полицию иду лишь на время, чтобы перехитрить депрессию, а потом буду опять учиться. Но наступила война, появился ребенок, пришлось вертеться, напрягаться, до пенсии было еще ой-ой-ой. И то, что начал, осталось далеко-далеко. Не то, чтобы я жалею обо всем; с одной стороны, мы вырастили прекрасного парня, такой не пропадет. Но, как вы сказали, никто не знает, что важно, а что нет. Мы договорились не участвовать в этой мышиной возне и жить своим умом. Вот это-то и важно. Но выбросишь говно в окно, а оно опять под твоей дверью. И всё потому, что этого хочет она. Хочет она. И я её даже не виню — ведь уважают-то здесь только деньги.

СОЛОМОН. А что вы имеете против денег?

ВИКТОР. Ничего, но жизнь борьбе за них отдавать не намерен. Но, отдал, наверное, чему-то ещё, даже не знаю — настоящему или нет. Оглядываюсь сейчас назад и вижу, как бесконечно и бессмысленно гуляю я по улице. По-моему, это старая песня: делай что угодно, только побеждай. Совсем как мой брат: много лет назад я жил здесь с моим стариком, а он высылал нам по пять долларов в месяц. В МЕСЯЦ! Преуспевающий хирург. Но когда он приходил сюда — несколько раз — у отца было такое выражение, будто пришёл сам Господь. Благоговение, вы понимаете, я о чём? Благоговение! А почему бы и нет? Почему нет?

СОЛОМОН. Ну, конечно, ведь у него была какая-то власть.

ВИКТОР. Вот именно: если есть это — есть всё. За это даже любят! (Смеется). Ну, так что вы решили? Ваша цена.

СОЛОМОН (после небольшой паузы). Я даю вам тысячу сто.

ВИКТОР (после небольшой паузы). За всё?

СОЛОМОН (задерживая дыхание). За всё.

Небольшая пауза. ВИКТОР смотрит на мебель.

Я ее так хочу, что даю вам хорошую цену. Верьте мне: больше вам не даст никто. А я её хочу. И я всё решил.

ВИКТОР продолжает разглядывать вещи. СОЛОМОН достает конверт и пачку денег.

Вот… Сейчас буду платить. (Готовит счёт).

ВИКТОР. Но, понимаете, я должен буду разделить эту сумму пополам.

СОЛОМОН. Хорошо… тогда я выпишу только вам и напишу цифру шестьсот.

ВИКТОР. Нет, так я не хочу.

Небольшая пауза.

Я вам завтра позвоню.

СОЛОМОН (улыбаясь). Хорошо. Если я, с Божьей помощью, еще буду там завтра, я подойду. А если же нет…

Небольшая пауза.

Ну, на нет — и суда нет.

ВИКТОР (обеспокоенный, но хотел бы поверить). Только не надо снова здорово, договорились?

СОЛОМОН. слушайте, вы меня убедили — и я ее взял. Так чего же еще?

ВИКТОР. Я вас убедил?

СОЛОМОН (горестно). Убедили бесповоротно. Да вы же помните: когда я все это увидел, я тут же хотел уйти!

ВИКТОР (обрывает его, сердясь на свою нерешительность). Ладно, черт с ним. (Протягивает руку). Давайте их сюда.

СОЛОМОН (видя его добрые намерения). Но только не расстраивайтесь.

ВИКТОР. О, как все осточертело! (Еще раз выбрасывает руку). Давайте.

СОЛОМОН (со счётом, поднятом над рукой ВИКТОРА, протестующе). Что осточертело? Вы счастливы должны быть. Теперь вы купите ей красивое пальто, повезете ее во Флориду, может быть…

ВИКТОР (иронически кивая). Точно, точно! И все будут счастливы. Давайте сюда.

СОЛОМОН качает головой и начинает складывать банкноты в его ладонь. ВИКТОР отворачивается и смотрит на сваленную штабелями мебель.

СОЛОМОН. Сто, двести, триста, четыреста… Послушайте моего совета: купите ей красивое меховое пальто, и все ваши беды сразу кончатся…

ВИКТОР. Да знаю. Дальше.

СОЛОМОН. Я дал вам уже четыре, теперь я даю вам… пять, шесть, семь… Я хочу сказать, что про мышиную возню есть в Библии. В ту самую минуту, когда она положила себе яблоко на ладонь, тогда она как раз и началась.

ВИКТОР. Я Библию не читал. Дальше.

СОЛОМОН. А если почитаете, то уведите, что она была всегда, без неё не обойтись. Я дал вам семь, теперь я даю вам…

В дверях появляется мужчина с умным лицом и проницательным взглядом. Ему за пятьдесят, он гладко выбрит и хорошо сложен, без шляпы, в пальто из верблюжьей шерсти. ВИКТОР смотрит мимо СОЛОМОНА, от неожиданности слегка вздрагивает и отдергивает руку, в которую СОЛОМОН собирается вложить очередную купюру.

ВИКТОР (внезапно краснеет и говорит неожиданно высоким мальчишеским голосом). Уолтер!

УОЛТЕР (входит в комнату, с протянутыми руками подходит к ВИКТОРУ — в его глазах затаенная теплота, которая прикрыта стандартной улыбкой). Как дела, малыш?

СОЛОМОН словно пропадает из поля их зрения.

ВИКТОР (перекладывает деньги в левую руку и здоровается). Господи, вот уж не ожидал тебя увидеть!

УОЛТЕР (о деньгах — с легкой усмешкой). Извини, что я опоздал. А что здесь происходит?

ВИКТОР (его мучают угрызения совести, и эта внутренняя борьба придает ему неестественно комический вид). Я… Я только что все это продал.

УОЛТЕР. Ну и отлично! И за сколько?

ВИКТОР (сейчас ему приходит на ум, что его надули). Да… за тысячу сто.

УОЛТЕР (голосом, в котором сквозит равнодушие). Что ж, отлично.

Слегка поворачивается к СОЛОМОНУ, причем делает это точно рассчитанным движением.

За всё?

СОЛОМОН (подходит к УОЛТЕРУ с протянутой для рукопожатия рукой, нарочито бравируя). Очень рад познакомиться с вами, доктор. Меня зовут Грегори Соломон.

УОЛТЕР (с довольным выражением, которое, впрочем, может превратиться в обвиняющее). Здравствуйте!

Он пожимает СОЛОМОНУ руку. ВИКТОР в это время поднимает свою, чтобы пригладить волосы, и на его лице появляется выражение испуга за самого себя.

Занавес.