Сильвия сидит в инвалидной коляске и слушает по радио Эдди Кантора, который поет «Если бы ты знал Сьюзи, как ее знаю я…» ['If You Know Suzie Like I Know Suzie'] Кажется, мелодия ей нравится, она отбивает пальцем такт. Сильвия сидит рядом с кроватью, на которой лежит сложенная газета. Входит Хьюман. Она сразу улыбнулась, выключила радио и протянула ему руку. Он подходит и пожимает ее.
СИЛЬВИЯ: (кивает на радио). Не выношу Эдди Кантора. А вы?
ХЬЮМАН: Неужто? На лестнице я слышал ваш смех.
СИЛЬВИЯ: Знаю, и тем не менее я не могу его терпеть. А вот Кросби люблю. Вы его слышали?
ХЬЮМАН: Я не люблю этих слащавых певцов. Они зарабатывают десять-двадцать тысяч долларов в неделю, не прослушав ни одной лекции по медицине.
Сильвия смеется.
В любом случае, я — почитатель оперы.
СИЛЬВИЯ: А я никогда еще не видела ни одной оперы. Наверняка трудно понять.
ХЬЮМАН: Да нечего понимать. Там или она хочет, а он нет, или он хочет, а она нет.
Сильвия смеется.
Как всегда: один из двоих умирает, а другой прыгает из окна.
СИЛЬВИЯ: Я рада, что вы смогли прийти.
ХЬЮМАН: (садится на стул рядом с постелью). Ну, так вот, нам нужно кое-что обговорить
СИЛЬВИЯ: Филиппу нужно было в Джерси из-за какого-то плана застройки…
ХЬЮМАН: Ничего, я хотел бы переговорить с вами.
СИЛЬВИЯ: Речь идет об одной фабрике, которая принадлежит фирме.
ХЬЮМАН: Ну, перестаньте, не нервничайте.
СИЛЬВИЯ: У меня заболела спина, вы не поможете мне перебраться на кровать?
ХЬЮМАН: Конечно.
Хьюман поднимает ее со стула, несет к кровати и осторожно кладет на постель.
Вот так.
Она откидывается, он прикрывает одеялом ее ноги.
Это что за духи?
Отходит от постели.
СИЛЬВИЯ: Харриет обнаружила их у меня в ящике. Кажется, это Жером подарил несколько лет назад на День рождения.
ХЬЮМАН: Восхитительно! И прическа у вас другая.
СИЛЬВИЯ: (взъерошила руками волосы). Харриет причесала меня. Ей нравится играть моими волосами, это еще с детства. Вы сегодня утром слушали птиц?
ХЬЮМАН: Как ни странно, да. До этого, когда я ехал верхом, передо мной вдруг вспорхнула целая стая.
СИЛЬВИЯ: (отчасти чтобы он не ушел). Когда я была маленькой и когда мы только что переехали сюда, здесь было полно птиц, кроликов и даже лис. А до этого мы вообще жили в деревне. Мой отец держал мелочную лавку, там можно было найти все от дамской шляпки до конской подковы. Но тамошние зимы оказались слишком холодны для моей матери.
ХЬЮМАН: На Кон-Айленд мы всегда отстреливали кроликов.
СИЛЬВИЯ: (поморщив нос). Почему?
ХЬЮМАН: (пожимая плечами). Чтобы посмотреть, сможем ли. Это был рай для детей.
СИЛЬВИЯ: Знаю. Бруклин был тогда, действительно, замечательным. Я думаю, и люди были счастливее. Моя мать всегда стояла на веранде и смотрела нам вслед, когда мы шли в школу — через поля, на расстоянии не меньше мили. И я всегда привязывала бельевой веревкой трех моих сестер, чтобы не надо было вечно их подгонять. Я так рада, правда! (Легкая улыбка.) Я всегда себя прекрасно чувствую, когда вы приходите.
ХЬЮМАН: Послушайте меня внимательно. Теперь уже ясно, что такие симптомы, как у вас, идут из глубины души. Если я хочу помочь вам, я должен буду заняться вашими снами, вашими глубинными тайными чувствами, понимаете? Но это не мой профиль.
СИЛЬВИЯ: Уже только от того, что вы со мной говорите, ко мне возвращаются силы.
ХЬЮМАН: Вы уже сейчас нуждаетесь в терапии, с тем, чтобы ваше кровообращение не нарушалось.
Легкое изменение в выражении лица Сильвии, но Хьюман замечает это.
Вам еще жить да жить. Вы же не хотите провести остаток жизни в инвалидной коляске, правда? Совершенно необходимо, чтобы я вас передал тому, кто в этом…
СИЛЬВИЯ: Я могу вам рассказать один сон.
ХЬЮМАН: Но я не специалист по…
СИЛЬВИЯ: Мне хотелось бы, можно? Каждую ночь мне снится одно и то же, когда я засыпаю.
ХЬЮМАН: Ну, хорошо, что за сон?
СИЛЬВИЯ: Я где-то на улице. Все очень серо. Много народу. Они везде и они ищут меня.
ХЬЮМАН: Кто эти люди?
СИЛЬВИЯ: Немцы.
ХЬЮМАН: Похоже на картинки из газет.
СИЛЬВИЯ: (только что осознав). Думаю, да.
ХЬЮМАН: И что происходит?
СИЛЬВИЯ: Я пытаюсь убежать. И все люди преследую меня. На них грубые ботинки, грохочущие по мостовой, и только я собираюсь завернуть за угол, какой-то мужчина хватает меня и бросает наземь… (Обрывает.)
ХЬЮМАН: И это все?
СИЛЬВИЯ: Нет. Он ложится на меня и начинает целовать… (Обрывает.)
ХЬЮМАН: Да?
СИЛЬВИЯ: А потом начинает отрезать мне груди. Затем встает и на секунду я вижу его лицо со стороны.
ХЬЮМАН: И кто он?
СИЛЬВИЯ: Я не знаю…
ХЬЮМАН: Но вы видели его лицо!
СИЛЬВИЯ: (только что осознав.) Я думаю, это Филипп.
Пауза.
Но почему он был… был почти как те, другие? Как это вообще возможно?
ХЬЮМАН: Понятия не имею. А вы как думаете?
СИЛЬВИЯ: Может быть… потому что Филипп… я имею в виду… (усмешка)… иногда кажется, что он не любит евреев. (Поправляется.) Конечно, он не так выражается, но мне кажется, словно он… (Останавливается.)
ХЬЮМАН: Словно он что? Что вас пугает?
Сильвия молчит отвернувшись.
Сильвия?
Хьюман пытается повернуть ее лицо к себе, но она противится.
Или все же не Филипп?
Сильвия поворачивается к нему, ответ читается в ее взгляде. Он ошеломлен.
Понятно.
Он отходит от постели, останавливается и пытается взвесить это дополнительное осложнение. Потом возвращается к постели и берет ее руку.
Я хотел кое-что спросить у вас.
Сильвия привлекает Хьюмана к себе и целует в губы.
СИЛЬВИЯ: Я больше не могу. (Разражается слезами).
ХЬЮМАН: Боже мой, Сильвия, мне очень жаль…
СИЛЬВИЯ: Помогите мне. Пожалуйста!
ХЬЮМАН: Я же пытаюсь.
СИЛЬВИЯ: Знаю.
Рыдает еще сильнее. В смятении, она судорожно обнимает его.
ХЬЮМАН: О, Сильвия, Сильвия…
СИЛЬВИЯ: Я кажусь себе такой нелепой.
ХЬЮМАН: Нет-нет, вы не нелепы, вы просто несчастны.
СИЛЬВИЯ: У меня такое чувство, что от меня уходит все, что я распадаюсь на кусочки. Что вы хотите узнать? Я вам все скажу!
Она прячет голову в ладонях и плачет. Он ходит вокруг, пытаясь принять решение.
Я доверяю вам. Что вы хотите спросить?
ХЬЮМАН: У вас с Филиппом были интимные отношения, с тех пор как это произошло.
СИЛЬВИЯ: (обескуражено). Отношения?
ХЬЮМАН: Он сказал, что недавно были.
СИЛЬВИЯ: Недавно были интимные отношения?
ХЬЮМАН: Да. Но что… в общем он сказал, что на следующее утро вы все забыли. Это правда?
Сильвия не двигается. Ее взгляд, полный смятения и неуверенности, устремлен мимо Хьюмана.
СИЛЬВИЯ: (с опасением, что он настроен против нее). Почему вы меня об этом спрашиваете?
ХЬЮМАН: Я не знал, что мне и думать. И до сих пор не знаю.
СИЛЬВИЯ: (в глубоком смущении). То есть, вы верите ему?
ХЬЮМАН: Я не знаю, во что я должен верить.
СИЛЬВИЯ: Забыть такое — да вы должны считать меня ненормальной.
ХЬЮМАН: О боже, да я не это имел в виду…
СИЛЬВИЯ: Мы уже двадцать лет не спим друг с другом.
Шок лишает его дара речи. Теперь он совсем не понимает, кому верить.
ХЬЮМАН: Двадцать лет?..
СИЛЬВИЯ: Вскоре после того, как родился Жером.
ХЬЮМАН: В общем… я не знаю, что и сказать…
СИЛЬВИЯ: Вы никогда не слышали о таком?
ХЬЮМАН: Слышал, но не у таких молодых людей.
СИЛЬВИЯ: Вас это удивляет.
ХЬЮМАН: А из-за чего? Другая женщина?
СИЛЬВИЯ: О, нет.
ХЬЮМАН: Так что же произошло?
СИЛЬВИЯ: Не знаю. Я так этого и не поняла. Просто он больше не мог.
Сильвия пытается определить его реакцию. Хьюман больше не смотрит ей в глаза.
Вы же мне верите? Да?
ХЬЮМАН: Конечно. Но зачем ему было выдумывать всю эту историю?
СИЛЬВИЯ: (беспомощно). Не имею ни малейшего понятия… Может, он пытается… (Обрывает.)
ХЬЮМАН: Что?
СИЛЬВИЯ: … Убедить вас, что я не в себе.
ХЬЮМАН: Нет, вы не должны так думать. Может… Знаете, он говорил о моем так называемом реноме у женщин, и может, просто попытался, так сказать, не ударить в грязь лицом. А как это началось? Была ли причина?
СИЛЬВИЯ: Наверное, это была моя ошибка. Где-то около — я уже не знаю — примерно около месяца он не дотрагивался до меня, а я была еще так молода… мужчина для меня было существо настолько более сильное, что я и представить себе не могла, что… могу его настолько ранить.
ХЬЮМАН: Чем?
СИЛЬВИЯ: Ну… (Легкая улыбка.) Я была тогда так глупа, что до сих пор стыжусь. Я сказала об этом своему отцу — он любил Филиппа — тот отвел его в сторону и посоветовал обратиться к врачу. Мне нельзя было об этом говорить, это была колоссальная ошибка. Какое-то время я думала, что нам нужно развестись. Прошло несколько месяцев, прежде чем он смог говорить мне доброе утро, настолько это его разозлило. В конце концов я вынудила его пойти со мной к рабби Штайнеру, но там он просто просидел, как… (Она вздыхает, качая головой). Не знаю, наверное, в подобных случаях человек шаг за шагом сдает позиции, а потом все вместе обрушивается на него, как земля в могилу. И все же я не в состоянии себе помочь — я до сих пор сожалею, потому что знаю, как сильно это его мучит. Это как змея, которая кусает его в сердце. Не то что он меня не любит, нет, я знаю. Или вы думаете иначе?
ХЬЮМАН: Он утверждает, что вы — его жизнь.
Она уставилась на него, потом ошеломленно качает головой.
СИЛЬВИЯ: (с горькой иронией). Его жизнь! Бедный Филипп.
ХЬЮМАН: Я поговорил в больнице с одним приятелем — психиатром. Мне хотелось бы просить у вас разрешения как-нибудь привести его сюда. Я позвоню вам завтра утром.
СИЛЬВИЯ: Почему вы уходите? Я сейчас вся на нервах Вы не могли бы еще немного поговорить со мной? У меня есть пирог, я приготовлю кофе.
ХЬЮМАН: Я бы с удовольствием остался, но Маргарет сердится на меня.
СИЛЬВИЯ: Тогда позвоните ей и скажите, чтобы она тоже приходила.
ХЬЮМАН: Нет-нет…
СИЛЬВИЯ: (неожиданно испуганно, с легким налетом женского разочарования). Господи! Ну почему же нет?
ХЬЮМАН: Она думает, между нами что-то есть.
СИЛЬВИЯ: (с неожиданной радостью, но и озабоченно). Ой!
ХЬЮМАН: Завтра я позвоню…
СИЛЬВИЯ: А вы не можете остаться, пока он не придет?
Поскольку она так испугана, он опять садится на постель. Она берет его руку.
ХЬЮМАН: Вы же не думаете, что он что-то сделает.
СИЛЬВИЯ: Я еще никогда не видела его в такой ярости. Я думаю, у него неприятности с мистером Кейзом. Знаете, Филипп может и ударить. (Качает головой). О Боже! Как все запуталось!
Пауза. Сильвия сидит, качая головой, затем берет газету.
Не понимаю! Они тут пишут, немцы начали хватать евреев прямо на улице и сажать в…
ХЬЮМАН: (нетерпеливо). Ну, Сильвия, я же говорил вам…
СИЛЬВИЯ: А вы говорили: это такие приятные люди. Как же они могли так измениться?
ХЬЮМАН: Это пройдет, Сильвия. Немецкая музыка и литература — самые прекрасные на свете. Невозможно представить, чтобы эти люди превратились вдруг в боевиков. Вы должны больше верить. Я имею в виду верить вообще — в жизнь, в людей.
Небольшая пауза. Сильвия в упор смотрит на него, при этом как бы меняясь.
Что вы хотите мне сказать, о чем сейчас думаете?
СИЛЬВИЯ: (борясь с собой). Я… я…
ХЬЮМАН: Не бойтесь, скажите.
СИЛЬВИЯ: (испуганно). Вы!
ХЬЮМАН: Я? Что я?
СИЛЬВИЯ: И как вы только могли подумать, что я забыла, что спала с ним?
ХЬЮМАН: (ее неослабевающий напор обессилил его). Ну, перестаньте! Я просто попытался представить, что произошло.
СИЛЬВИЯ: Да? И что же произошло?
ХЬЮМАН: (овладев собой, энергично). Что вы хотите мне сказать?
СИЛЬВИЯ: В общем… что… (Ей кажется, что все разваливается, она приподнимает угол газеты, ее взгляд словно выходит за рамки этой комнаты. Невыносимый страх). Что с нами будет?
ХЬЮМАН: (показывая на газету). Но какое отношение имеет к этому Германия?
СИЛЬВИЯ: (его непонятливость опасна для нее, она кричит). Как эти приятные люди дошли до того, чтобы среди бела дня хватать на улице евреев — и никто не мешает им?
ХЬЮМАН: Вы считаете, что это я изменился? Так ведь?
СИЛЬВИЯ: Не знаю. Вы говорите, что любите меня и в следующую секунду отворачиваетесь, а я…
ХЬЮМАН: Послушайте, я должен обязательно привлечь своего коллегу…
СИЛЬВИЯ: Нет! Вы могли бы мне помочь, если бы поверили мне!
ХЬЮМАН: (его пробирает мороз по коже). Да я же верю вам!
СИЛЬВИЯ: Нет, вы не увезете меня отсюда и не запрете где-то там!
ХЬЮМАН: (возмущенно). Прекратите! Это же смешно!
СИЛЬВИЯ: Но что же… что… (обхватывает голову руками, беспомощность ужасает ее)… что с нами будет?
ХЬЮМАН: (обессилено). Ну, прекратите же! Вы сваливаете в кучу два момента.
СИЛЬВИЯ: Но… это значит… с этого момента… если еврей выходит из дома на улицу, его тут же схватят?
ХЬЮМАН: Я же сказал вам: это скоро кончится.
СИЛЬВИЯ: (с тайным, диковатым, страстным упорством). Но что же они с ними делают?
ХЬЮМАН: Не знаю! Все! Я перепробовал все средства! И не в состоянии вам помочь!
СИЛЬВИЯ: Но почему же они не убегают и не покидают страну! Что с этими людьми? (Кричит.) Это же катастрофа! Они избивают маленьких детей! А что если они станут убивать их! И где же Рузвельт? Где Англия? Надо же что-то делать, пока они не истребили всех нас!
Она перекидывает ноги через край кровати, делает шаг от постели в истерическом стремлении дойти до Хьюмана и до той силы, которую она в нем ощущает. Сильвия рухнула на пол прежде, чем он успел подхватить ее. Хьюман кладет ее на постель, пытаясь вывести из бессознательного состояния.
ХЬЮМАН: Сильвия! Сильвия!
Входит Гельбург.
ГЕЛЬБУРГ: Что случилось?
ХЬЮМАН: Намочите скорее полотенце холодной водой.
ГЕЛЬБУРГ: Что же случилось?
ХЬЮМАН: Ну, давайте же, черт побери!
Гельбург выбегает.
Сильвия! Посмотрите на меня, откройте глаза…
Быстро входит Гельбург с полотенцем в руках, отдает его Хьюману, который прикладывает полотенце ко лбу Сильвии.
Ну, вот, уже лучше. Как вы себя чувствуете, вы можете говорить? Хотите есть? Давайте.
Он помогает ей сесть, она оглядывается, потом смотрит на Гельбурга.
ГЕЛЬБУРГ: (Хьюману). Это она вам позвонила?
ХЬЮМАН: (медлит, рассержено). Честно говоря, нет.
ГЕЛЬБУРГ: Тогда что вы здесь делаете?
ХЬЮМАН: Я просто заглянул, потому что беспокоился за нее.
ГЕЛЬБУРГ: Вы беспокоились. А почему, собственно?
ХЬЮМАН: (в нем закипает гнев). Потому что она отчаянно тоскует по любви.
ГЕЛЬБУРГ: (удивлен, застигнут врасплох). Да что вы!
ХЬЮМАН: Да, вот это самое! (Ей). А теперь попробуйте подвигать ногами. Давайте, пробуйте.
Сильвия пытается. Безуспешно.
Если я вам потребуюсь, я — дома. Можете позвонить мне в любое время. Завтра мы опять поговорим. Доброй ночи.
СИЛЬВИЯ: (испуганно, тихо). Доброй ночи.
Хьюман бросает на Гельбурга быстрый гневный взгляд и уходит.
ГЕЛЬБУРГ: (старается вернуть свое реноме). Что этот тип себе позволяет: командует тут мной! Завтра я вызову кого-нибудь другого. Дорога на Джерси кажется мне день ото дня все длиннее и длиннее. Я совершенно измучен.
СИЛЬВИЯ: А я чуть было снова не начала ходить.
ГЕЛЬБУРГ: То есть как?
СИЛЬВИЯ: На одну минуту. Не знаю, как это произошло, у меня словно опять вдруг появились силы.
ГЕЛЬБУРГ: Ну, я же знал, я же тебе сказал: ты сможешь. Давай, попытайся еще раз.
СИЛЬВИЯ: (пытается поднять ноги). А теперь не могу.
ГЕЛЬБУРГ: Ну, почему же? Давай, это же здорово… (Он протягивает к ней руки).
СИЛЬВИЯ: Послушай, Филипп… я не хочу никого другого, я хочу Хьюмана.
ГЕЛЬБУРГ: (с витиеватой усмешкой). Да что он может? Ты до сих пор лежишь, вытянув лапки.
СИЛЬВИЯ: Он помог мне встать. Не знаю как. Я просто чувствую, что он мне поможет опять встать на ноги.
ГЕЛЬБУРГ: И почему это обязательно должен быть он?
СИЛЬВИЯ: Потому что я хочу с ним говорить. Я хочу его ! (Взрыв) . И я не намерена больше это обсуждать.
ГЕЛЬБУРГ: Посмотрим.
СИЛЬВИЯ: Нет, не посмотрим!
ГЕЛЬБУРГ: Как ты вообще разговариваешь?
СИЛЬВИЯ: (дрожа, не владея собой). Я разговариваю, как разговаривает еврейка!
ГЕЛЬБУРГ: Еврейка? Что это, собственно, значит? Ты что, с ума сошла?
СИЛЬВИЯ: Не говори, что я сошла с ума, Филипп. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Они бьют стекла и избивают детей. Об этом я говорю! (Кричит на Гельбурга). Об этом, Филипп!
В смятении охватывает голову руками. Обескураженный и испуганны, он стоит, словно аршин проглотил.
ГЕЛЬБУРГ: Что значит «избивают детей»?
СИЛЬВИЯ: Не важно. Не спи больше со мной.
ГЕЛЬБУРГ: Как ты можешь говорить такое!
СИЛЬВИЯ: Я не могу этого выносить. Ты насылаешь на меня дурные сны. Мне очень жаль, но сейчас нет, может, когда-нибудь потом.
ГЕЛЬБУРГ: Сильвия, если мы не будем вместе, это убьет меня…
СИЛЬВИЯ: Ты сказал ему, что мы переспали друг с другом?
ГЕЛЬБУРГ: (начинает плакать). Не надо, Сильвия! Пожалуйста!
СИЛЬВИЯ: Подлый, мелкий лгун! Хочешь, чтобы он счел меня сумасшедшей? Да? (Разражается слезами.)
ГЕЛЬБУРГ: Нет! Просто так вышло, вырвалось, я и сам не знал, что говорю!
СИЛЬВИЯ: И что я забыла, что мы переспали друг с другом? Да, Филипп?
ГЕЛЬБУРГ: Прекрати! Ни слова больше!
СИЛЬВИЯ: Я говорю то, что хочу.
ГЕЛЬБУРГ: (плачет). Ты меня убиваешь!
Мгновение она молчит.
СИЛЬВИЯ: Во что я превратила свою жизнь! По неведению. Потому что не хотела срамить тебя перед другими людьми. Вся жизнь выкинута, как пара никчемных мелких монет. (К нему). Ты не хочешь поговорить об этом, Филипп? Отнесись к этому серьезно. Что произошло тогда? Я знаю, что это единственное, о чем когда-либо ты ломал себе голову. Что произошло? Я хочу это знать в конце концов.
Долгая пауза.
ГЕЛЬБУРГ: Мне стыдно говорить, потому что это смешно.
СИЛЬВИЯ: О чем ты?
ГЕЛЬБУРГ: Но я ничего не мог поделать. Тогда, когда ты сказала, что хочешь вернуться на фирму.
СИЛЬВИЯ: О чем ты? Когда тогда?
ГЕЛЬБУРГ: Ты только что родила Жерома и вдруг больше не захотела оставаться дома.
СИЛЬВИЯ: Ну и что? Ты не хотел, чтобы я пошла работать, и я не пошла.
Он молчит, ее гнев несколько утихает.
Ну так что? Я не пошла ведь! Или как?
ГЕЛЬБУРГ: Ты меня всегда упрекала за то, что должна сидеть дома. Ты ведь знаешь, так оно и было. Может, ты, конечно, забыла, но не проходило и дня, не было человека, зашедшего к нам, которому ты ни говорила бы, как прекрасна, интересна была для тебя работа. Ты не простила мне этого, Сильвия.
СИЛЬВИЯ: Ты имеешь в виду свое лицо?
Он слегка отворачивается.
Что ты имеешь против своего лица? У еврея может быть еврейское лицо.
Пауза.
ГЕЛЬБУРГ: Я не могу изменить свои мысли, никто не может этого… Согласен, это была ошибка. Сотни раз я пытался поговорить с тобой, но не мог. Ждал, что изменюсь. Или, может, ты. Но потом мы дошли до пункта, после которого это, казалось, уже не имело значения. Поэтому я и оставил все как есть. А потом я уже не мог ничего изменить.
Пауза.
СИЛЬВИЯ: Мы говорим о всей жизни.
ГЕЛЬБУРГ: Но может, если я научу тебя ездить на машине и ты сможешь бывать везде, где захочешь… Или может, ты найдешь себе какое-нибудь место, которое бы тебе понравилось?..
Сильвия смотрит перед собой.
Мы должны спать вместе.
СИЛЬВИЯ: Нет.
Гельбург падает на колени и постели, простирая руки над ее укрытым покрывалом телом.
ГЕЛЬБУРГ: Но почему же нет?
Сильвия неподвижна.
Сильвия?
Пауза.
Ты хочешь убить меня?
Сильвия все так же смотрит в одну точку. Гельбург плачет, кричит.
Ты что, хочешь этого? Ну, говори же!
Лицо Сильвии безучастно, непостижимо. Он зарывается лицом в покрывало и беспомощно рыдает. Наконец, полная сострадания, протягивает она руку к его голове. Когда она уже почти коснулась его, наступает…
Затемнение.
Скрипач играет, музыка затихает.