Алиса.

В Вовкиных объятьях, под звук его голоса, среди нахлынувших воспоминаний детства и юности, я не заметила, как пролетело время. Солнце уже клонилось к закату. Похолодало. Ночью опять будут заморозки.

— Идем в дом, — Вовка отпустил меня. — Ты голодна?

Что ответить? Да, я голодна. Просто дико изголодалась по нему. А он даже не поцеловал, хотя подходящих моментов была масса. Обнимал, но держал дистанцию. Почему? Расовые различия? Обычаи? Ориентация? Или он не свободен? Нет, не буду спрашивать. Захочет, сам расскажет.

— Мечтаю о рыбе с овощами, — в последнее время мои гастрономические предпочтения изменились: мяса больше не хотелось, зато я стала налегать на овощи и фрукты, словно вегетарианка. Рыба была единственным исключением.

— Пойдем, обрадуем Марио.

Мы перешли на берег и, взявшись за руки, медленно пошли по дорожке.

— Скажи, как тебя зовут на самом деле? — пора было бы уже и познакомиться, без всяких личин и притворства.

— При рождении нарекли Квинтом, как пятого сына. Позже я взял родовое имя матери, Тарквиний.

— Тарквинии — это вроде как патрицианский род.

— Да. Моим дедом по матери был Тарквиний Луций Гордый, последний римский царь еще до эпохи республики.

Я попыталась осознать его возраст, жизненный опыт. Вывод очевиден: я перед ним никто, незначительна и несостоятельна, как эмбрион перед мудрым старцем. Он был не просто старше — нас разделяла пропасть в тысячи лет. На какой-то миг мне показалось, что все можно вернуть, раз Вовка жив, но Тарквиний Квинт — не мой друг детства Воронин.

— Выходит, ты ходячая история. Можешь читать лекции по античности в университете, — пошутила я, чтобы отвлечься от безрадостных мыслей.

— И это было, в разные века, в разных университетах.

— Неужели учил неблагодарных студиозов?

— Учил.

— А твоя семья: родители, дети? — о супруге спросить не решилась, хотя именно это интересовало меня больше всего.

— Мать умерла при родах. Отец погиб, давно. Сыновья живут отдельно.

— Так ты совсем один?

— Можно и так сказать.

— А твоя жена? — вырвалось у меня помимо воли.

— Не женат и никогда не был.

Стало легче. В четвертом классе я сделала Вовке предложение. Он согласился, заметив при этом: "Смотри, не передумай, когда вырастешь".

— Почему ты не женился, ведь у тебя дети?

— У нас это не принято. Хотя некоторые даркосы заключают браки по законам людей, когда приходит время гона, но их человеческие избранницы понятия не имеют за кого выходят замуж.

— Вы размножаетесь за счет людей!?

— Среди нас нет женщин — приходится использовать представительниц других рас.

— Но вы же метаморфы — можете принимать любой облик, в том числе и женский. Зачем вам…, - вопрос замер у меня на губах. Реакция Квинта походила, по меньшей мере на обиду: он выпустил мою руку и как-то отдалился, а в глазах появились арктические льды. Я поспешно извинилась: — Прости, если обидела тебя.

— Ничего, твой вопрос вполне логичен. Просто для нас это табу. Даркосы — метаморфы, а не гермафродиты. Нас создавали как расу воинов-властелинов. Мы даже на одной территории ужиться не можем без конфликтов, не говоря уже о связях подобного рода, — его голос был полон отвращения. — Рожденные от такого союза дети — вырожденцы. Они не способны к трансформации и живут недолго, к тому же бесполы. Их называют мерзостью и убивают еще в младенчестве.

— Вы убиваете своих детей!? — мне, как женщине, было отвратительна сама мысль об избиении младенцев, пусть и калек.

— Только мерзость. К нашему стыду, они иногда появляются на свет, если во время гона рядом не оказалось самки другой расы. Это всегда насилие, противоестественное и позорное для обоих родителей.

— И часто такое случается?

— К счастью, нет. Последний раз было сотни веков назад.

— Значит, наши расы совместимы, ну в плане потомства? — я зарделась как маков цвет. Оставалось лишь надеяться, что он спишет это на холод.

— Да, — он снова взял мою руку. Наши пальцы переплелись. Больше не обижается — уже хорошо.

— Что это за гон такой, это как у животных?

— И да, и нет. Это инстинкт, которому мы не способны сопротивляться. Этим он похож на гон животных, но в нашем случае дело в магии. Когда ее накапливается достаточно, чтобы породить нового даркоса, появляется потребность это осуществить. Происходит такое нечасто, раз в триста — триста пятьдесят лет. Некоторые даркосы тянут до последнего, не хотят растрачивать Силу и плодить конкурентов, но этого не избежать. Такими уж нас сделали, иначе бы мы не размножались вовсе.

— И когда у тебя гон?

— Не скоро, — сухо ответил он.

— А в остальное время вы занимаетесь этим?

— По желанию.

— А где матери твоих сыновей?

— Все мои наложницы давно мертвы.

— Прости, не хотела бередить твои душевные раны, — я опустила глаза, ибо лицемерила: вместо сочувствия меня охватила радость, что путь к его сердцу свободен.

— Эти раны давно затянулись, — его голос был лишен каких-либо эмоций. Похоже, действительно все быльем поросло.

— Каких женщин вы выбираете во время гона?

— У каждого свои предпочтения, но все мы ищем нечто особенное, изюминку: талант, дар или что-то еще.

— Ты говорил, твоя мать была художницей. Твой отец ее поэтому выбрал?

— Рем выбрал Тарквинию Минор за несомненную красоту и ум политика, но главное, она была дочерью царя.

— Красавица-принцесса, понятно, — я вздохнула. Мне до принцессы, еще и красавицы, как с земли до небес. Все изюминки, что есть — модельный рост да глаза зеленые. Ни одного таланта, разве что новообретенная магия, которая только и делала, что сводила меня с ума. — А какой она была, твоя мать?

— Блондинка с глазами цвета Адриатики, так говорил мой отец. В своем изначальном облике я похож на нее как брат-близнец. Мы наследуем внешность матерей, хотя принадлежим к расе отцов.

— Покажешь свой изначальный облик? — мне захотелось взглянуть на "брата-близнеца" римской принцессы.

Волосы Квинта посветлели, завились и отросли, прямо шапка золотых кудрей. Глаза приобрели оттенок южных морей с рекламных буклетов туристических фирм. Легкий загар, медово-золотистый. Римский профиль. Полные губы. Амур, или Лель, или еще какой бог любви взирал на меня с печальной улыбкой.

— Твоего отца можно понять, — мои щеки снова залил румянец.

Везет же некоторым бабам уродиться с такой внешностью, да еще и политическим складом ума, не говоря уже о таланте художницы. Была б мужиком — влюбилась бы с первого взгляда. Я и так почти ослепла от несравненной красоты ее сына.

— Рем был эстетом, любил окружать себя красивыми вещами и людьми. Даже последняя рабыня в его доме была красавицей. Их привозили со вех уголков империи. Но в наложницы он брал исключительно знатных женщин. Власть и политика были для него превыше всего. Мать моего старшего брата Тита была дочерью царя сабинян. Мать Секста происходила из рода Юлиев. Мать Лонгвея приходилась сестрой Лю-Хуну, в посмертии Лин-ди, императору Восточной династии Хань.

— Ты говорил, у тебя только один брат.

— Было шестеро, остался один, Лонг. Троих старших я вообще не знал, поскольку родился уже после их смерти. Тит погиб во времена моей юности. Секст позже.

— Соболезную.

— Не стоит, я никогда о них не скорбел.

— Почему?

— Тита я едва знал, видел всего пару раз. Он покинул Рим еще до моего рождения. С Секстом мы никогда не ладили. Он ненавидел меня, возможно, из зависти.

— А Лонг?

— Лонг уважал как дракона. На родине его матери их почитали, несмотря на то, что даркосы учинили там во времена последней войны кланов.

— Ты Дракон!? Как твой бог?

— Нет, — он покачал головой. — Драконы — еще и наша максимальная боевая трансформация. Как правило, мы обретаем ее после первого тысячелетия, но есть и исключения. Я стал драконом в 510 лет.

— Почему?

— Часто дрался на дуэлях. Побеждал, забирая Силу соперников. Однажды прикончил Ярилу, тысячелетнего даркоса, который уже стоял на пороге ипостаси дракона. Через пару лет я и сам обрел драконьи крылья.

— "Убить дракона — стать им", — процитировала я китайское изречение.

— Так и есть. Только редко кто из даркосов отважится бросить вызов дракону — верный способ самоубийства.

— Но ты же бросил.

— Молод был и глуп. Да и причины были, как мне тогда казалось, веские: Ярила кое-что у меня отнял, пришлось забрать. Когда я стал драконом, думал, Рем отпустит меня, даст завоевать свою территорию. Но отец снова отказал, как тогда, когда признал меня совершеннолетним. Сказал: "Рим большой — места хватит".

— Во сколько же у вас наступает совершеннолетие?

— По разному. Мое — в сто пятьдесят.

— Ого! Вы так долго растете?

— Мы растем как обычные люди. В 25–30 проходим через первую смену облика. Затем накапливаем Силу. Когда же сможем выстоять в поединке с отцом минуту, нас признают совершеннолетними.

— Всего минуту!?

— Мы способны двигаться очень быстро. Минута нашего поединка это много, обычно они длятся несколько секунд.

— Сложно представить.

— Я покажу. Смотри внимательно, меня не будет ровно секунду.

Я успела сделать один вздох — его силуэт размылся, и вот он уже протягивает мне цветок гибискуса, который мог сорвать только в зимнем саду. Я взяла цветок. Он был самым настоящим, а не какой-то иллюзией.

— Здорово! Я даже не заметила, что ты куда-то бегал.

— Это называется быстрым перемещением.

— Я бы сказала, супер-быстрым. Кстати, почему ты принял волю отца, почему не ушел или не сбежал, раз такой быстрый?

— Пришлось. Отцы обладают над нами особой ментальной властью — всегда могут затянуть поводок на шее сыновей. Полную свободу мы обретаем лишь после их смерти.

— И часто он затягивал поводок? — мне стало жаль его, тирана-родителя и врагу не пожелаешь.

— Да нет. Просто не отпускал. Я бунтовал: пускался во все тяжкие, дрался с противниками старше себя, плел заговоры, в общем, ходил по грани.

— А он?

— Иногда наказывал, иногда посмеивался. Рем был сложной личностью: властен, коварен, непредсказуем, и в тоже время щедр, любвеобилен. Он был лучшим стратегом и тактиком, которых я знал, смог объединить даркосов, что крайне сложно. Я гордился им и ненавидел. Люди же его обожали, их влекла эманация власти, исходившая от него, и щедрость. Он всегда разбрасывал милостыню, поднимаясь на Капитолийский холм к храму Юпитера. Сенаторы ловили каждое его слово. Императоры трепетали при одном упоминании его имени. Рабы молились, ибо он был к ним добр. Женщины мечтали оказаться на его ложе, от простолюдинок до патрицианок. Его любовницы всегда получали щедрые дары: дома, золото, мужей-патрициев.

— Ну еще бы! — я хмыкнула. Могущественен, богат и щедр. Какая тут устоит?

Алка однозначно пришла бы в восторг от Рема. Странно, что она выпустила из поля зрения его сына. Состоятельный красавец, холостяк. Ощущение, что подруга солгала, усилилось. Ой, неслучайно она назвала Тарквинова Драконом, ей точно что-то известно. Но откуда?

Отложив свои подозрения по поводу подруги в долгий ящик, я вернулась к теме мужских предпочтений Квинта:

— Ты тоже выбираешь аристократок?

— Все мои наложницы были видящими, а любовницы обычными людьми.

— Были?

— В последний раз я делил ложе со смертной больше полувека назад.

Вот оно что. Теперь понятно, почему моя меркантильная подружка о нем умолчала. Он выпадал из ее охотничьего ареала. Возможно, она к нему даже подкатывала, да получила от ворот поворот. Плетнева о своих промахах не распространялась, никогда, будто их и не было вовсе.

— А кто эти видящие?

— Потомки твоих сестер. Женщины, наделенные магией Света.

— У меня есть сестры!? — я вцепилась в его рукав. Все матримониальные планы вылетели у меня из головы.

— Они давно мертвы. Твой отец породил их в свой первый визит в наш мир, три с лишним тысячи лет назад. Тогда он провел здесь два десятка лет. За этот срок дал жизнь двенадцати дочерям. Впоследствии они основали Древо видящих, организацию, которая существует и по сей день.

— Значит, у меня есть родственницы по отцу.

— Есть, только дальние. Самые старшие из них отстают от тебя на пять поколений.

— Ну, они хотя бы настоящие, не то что мадам Бежова.

— Почему же, советница Мирослава как раз из шестого поколения Древа.

— Какая советница? — я непонимающе уставилась на него.

— Та женщина, что выдавала себя за Маргариту Бежову, когда навещала тебя в клинике.

— Что!? Зачем тогда она прикидывалась маминой кузиной?

— От меня таилась. У нас с Мирославой напряженные отношения. Она не может смириться с моим протекторатом над видящими, считает врагом Древа. Она жаждет абсолютной власти в мире без даркосов.

— Да, она мне тоже показалась властной. Кстати, ты не в курсе, что ей от меня нужно? Она меня к себе в Москву зазывала, чуть ли не удочерить предлагала.

— Мирослава хочет вернуть Древу Силу. Ты принадлежишь к первому поколению — в тебе чистая магия Света. Реальная ситуация такова, что видящие слабеют от поколения к поколению. Тринадцатое колено — считай люди, мало кто из них проходит инициацию. Без притока эльфийской крови от Древа через пару тысяч лет не останется и следа.

— Ну это еще не скоро.

— Все относительно.

— А что, видящие живут так долго, раз за три тысячи лет сменилось только шесть поколений?

— Первое поколение было фактически бессмертно, как и элиенеры. Второе старело, но очень медленно. Как долго они смогли бы прожить — не знаю, все сгинули в войне. Могу лишь сказать, что нынешняя глава Древа, видящая шестого колена, родилась в 567 году и выглядит сейчас примерно на пятьдесят, плюс — минус.

— Ей полторы тысячи лет!? — я не верила своим ушам.

— Да. Даже неинициированные видящие могут прожить до 150-ти, а то и больше.

— Значит, я бессмертна!? — я встала как вкопанная на ступенях крыльца, только теперь осознав факт бесконечности своего существования.

— Если не убьют — от старости не умрешь, — прошептал дракон.