Кристи, Кати, Кейти? Как бишь ее там… не помню. Она вышла стащить презик из аптечки у своей соседки по комнате, а я озабочен тем, что у меня не встает. Может, от усталости. В настенном зеркале мои плечи сгорблены, словно я куда старше, чем был мой отец, вот уже два года покойный. Тем временем мне вспоминается где-то вычитанная байка про то, как в древние времена, если у послушника вставал, его ставили лицом к стене, и монах пинал его ногой в зад, пока эрекция не пропадет.

– Эй, – обращаюсь я к отражению, – ты чего такой квелый? Когда она вернется, оживешь. О'кей?

И попробуй у меня не встать!

У девушек со мной просыпается материнский инстинкт, – возможно потому, что своей матери я не знал. Видимо, чувствуют – хотя, не знаю, верно ли, – что я жду от них чего-то материнского. Но я вышел из возраста, когда тебя водят за ручку или кормят грудью, и они приглашают меня к себе, в свои комнаты, меня раздевают, сами для меня раздеваются. По большей части мне у девушек нравится. Нравится там все смотреть, разглядывать их личные вещи. Хотя то, о чем мне думается сегодня, это моя собственная комната, пустая и голая, куда я никаких девушек не вожу. Не знаю, почему я так устал от того, от чего я устал, но при мысли о моей комнате делается только хуже.

Я думаю о девчонке, с которой был когда-то знаком – об Эми Кинг. Я был в пятом классе, а она освободила меня, когда на переменке парень по имени Дин Маккарти привязал меня скакалкой к катальной горке. К тому времени, когда Эми прямо при нем, при этом Дине, пошла ко мне, я уже решил, что придется торчать там до вечера, пока отец не вызовет полицию. И ему будет стыдно, что меня не похитили, не убили, не сделали мне ничего серьезного, а просто поиздевались. Эми Кинг прошла мимо Дина Маккарти, и тот даже не попытался остановить ее. Площадка перед школой принадлежала ей – то есть понятно, что не мне, но и не Дину. Она развязывала узлы, и пальцы у нее были длинные-предлинные.

Мы подружились – Эми и я.

Где она теперь – кто ее знает. Прямо во время выпускного вечера ее изнасиловали на заднем сидении машины трое или четверо парней, которых я представляю себе очень похожими на Дина Маккарти. К тому времени мы с ней уже мало общались. Интересно, остались ли ее пальцы до сих пор такими же длинными и сохранила ли она в себе это свойство – в любом месте сразу становиться хозяйкой, как это было на площадке перед школой.

Но сейчас мне не хочется думать о ней. Я должен думать о сегодняшней девчонке, которая где-то бродит и, судя по шуму, переворачивает в доме все вверх дном, – о том, что мы с ней будем делать, и как мне будет сладко. Надо сосредоточиться на чем-нибудь, от чего у меня встанет.

Раньше у меня с этим проблем не возникало. Вообще-то у меня если встанет, то обычно я могу добиться, чтобы он стоял долго. Чтобы дольше не кончать, я придумал особую технику: вспоминать персонажей из мультиков – Полоумного Кролика, который выдергивает коврик из-под ног у лиса Сэма Йосемайта; Коварного Койота, который повис в воздухе; иногда я представляю себе, будто сам Дядя Скрудж грозит мне пальцем со словами: «Не части, парень, низзя рано кончать!» И я пилю и пилю, пока она не попросит меня перестать или пока сам не выбьюсь из сил. Потом люблю смотреть, как женщина надевает трусы. Еще люблю, чтобы она так и осталась лежать под одеялом, а я перед уходом целовал бы ее на прощанье. Люблю, уже подойдя прохладной ночью к дверце машины, опять вприпрыжку кинуться через газон, чтобы еще раз заглянуть в ее темное окно.

Как же ее звать-то? Как-то на букву «К» – это я точно помню. Вот, слышу, она уже идет по коридору. Через пару часов я буду за рулем на пути к дому, где после смерти папы мы с Джен остались вдвоем. Может, она не успеет еще спать лечь. Джен – девчонка простая и очень милая. Она давно взрослая, а невинна как ребенок. Подчас мне приходит в голову, что я не знаю человека, который любил бы жизнь больше, чем она.

Даже и сейчас она некоторых букв не выговаривает, а уж в детстве – так и подавно. Зная, как не любит отец стук и бряк, она после каждого обеда, бывало, шепотом произносила, словно заклинание: Не стукай в пол, тихо ставь. Это она, чтобы я стулом не громыхал. А выходило: Нетукапол Тикотав. Ее слова я принимал за имя принца, думал, она втайне постоянно напоминает мне о том, что скоро он придет и заберет нас в волшебную страну. Я ждал его с тем же истовым нетерпением, как некоторые дожидаются НЛО или выигрыша в лотерею.

Девчонка возвращается.

– Вот, один нашла. – Держит его двумя пальцами.

Я забыл расправить плечи, но она, похоже, и не заметила.

Садится рядом, говорит:

– Тебе как – помочь?

– Да, я немножко устал.

Она охватывает член пальцами. Потом ныряет головой мне в колени. Во рту ему тепло и мягко, как мне в ее комнате. Я в этом городе повидал много комнат и много девушек. Они как точки, их соединяешь, получается кривая. Я их соединяю и смотрю с высоты – узор из огоньков, картина, которая ждет завершения. Как хорошо ехать домой. На звезды смотреть, на облака. Слушать радио. Люблю! Почти каждый вечер мы с Джен пьем колу и играем в карты, даже если я прихожу поздно. Мне уже хочется домой, к ней, хотя я никого еще не трахнул, через это еще надо пройти.

У одного моего приятеля была теория. Он говорил, что все, что нам нравится, мы постепенно изживаем. Дескать, по каждому из дел, которые доставляют нам удовольствие, имеется некоторый запас по-настоящему приятных ощущений, и если предаваться им достаточно долго, запас истощается. Об этом-то я сейчас и думаю. А что, если вообще – одеться и уйти. Опять думаю про Эми Кинг. Перед собой вижу заднее сидение машины, рваное и грязное, и кодлу парней – сперва они полураздеты, потом одеваются. Думаю о монахах, которые пинают меня в зад. Думаю о принце Нетукаполе Тикотаве – этаком смешном рисованном человечке, который смотрит на меня, не понимает и недоуменно хмурит лоб.

Ничто не помогает. Опять у меня встает.