Я бы не прочь теперь заняться маленькой пассакальей о делах автомобильных. С тех самых пор, как я решился на покупку машины, она работает — просто красота. Как кокетливая женщина ведет себя, однако, эта адская штучка.

Начиная с Альбукерке, где я встретился с тем самым автомобильным искусником Хьюгом Даттером, все с ней пошло наперекосяк. Временами я валил всю вину на попутный ветер, пронесший меня через Оклахому и Техасскую Сковородную Ручку. Упоминал ли я случай с пьянчугой, который чуть было не сбросил меня в кювет? Он очень убедительно объяснил мне, что я потерял свой генератор. Конечно, я стеснялся спрашивать у людей, в самом ли деле у моей машины потерян генератор, но всякий раз, когда мне удавалось разговориться с автомехаником, я старался, чтобы разговор крутился вокруг темы генератора. Прежде всего я надеялся, что автомеханик покажет мне ненароком, где прячется эта треклятая деталь, а во-вторых, что он мне скажет, может ли вообще автомобиль обходиться без нее или нет. У меня была смутная мысль, что генератор как-то связан с аккумулятором. Может быть, я заблуждаюсь, но я до сих пор держусь этого заблуждения.

Меня в автомеханиках радует то, что один как бы опровергает другого. Это очень похоже на медицину или на критические статьи в литературе. Как раз тогда, когда вы поверили, что знаете ответ, вы тут же обнаруживаете, что ошибаетесь. Какой-нибудь невзрачный человечек за час на скорую руку починит вашу машинерию и, скромно потупясь, попросит десятицентовик за работу. Правильно ли он все сделал или нет — автомобиль ваш все равно поедет, а вот в роскошном автосервисе: вашу машину загонят в теплый бокс на пару дней, разберут на молекулы и атомы, а потом, вполне вероятно, проедет она несколько миль, встанет, и никакими силами вы ее не сдвинете с места.

Есть одна вещь, которую я должен посоветовать каждому, кто намеревается совершить трансконтинентальное путешествие: позаботьтесь, чтобы у вас были домкрат, разводной ключ и монтировка. Вероятно, вы обнаружите, что ключ никуда не годится, но это не важно; продолжайте возиться с ним, делать вид, что вы заняты починкой, и какая-нибудь сердобольная душа остановится предложить вам свою помощь. Я однажды застрял посреди луизианских болот и только через полчаса, обыскав всю машину, понял, что инструментов у меня нет: были бы, лежали бы себе преспокойно под передним сиденьем. Но если человек пообещает, что он доедет до ближайшего городка и оттуда пришлет кого — нибудь взять вас на буксир, — не верьте. Обращайтесь к следующему, а за ним к следующему, и еще, и еще. Не опускайте рук, иначе вы проторчите на обочине до второго пришествия. И никогда не говорите, что не захватили с собой инструментов, — сразу же подумают, что имеют дело с краденой машиной. Скажите, что потеряли их или же что их у вас украли в Чикаго. Второй совет. Если вы только что плотно приладили передние колеса, не считайте само собой разумеющимся, что колеса пригнаны плотно. Остановитесь на следующей станции и попросите, чтобы проверили их развод и все такое: тогда вы будете уверены, что переднее колесо не укатится от вас во мрак ночи. Но поверьте мне на слово, что никто, даже гениальный механик, не может гарантировать, что ваш автомобиль не развалится через пять минут после проверки. Автомобиль — вещь деликатная, более деликатная, чем швейцарские часы. И куда более зловредная, просто дьявольская, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Если вы совсем слабо разбираетесь в машине, вполне естественно, когда что-то в ней не заладится, обратиться в автосервис. Серьезная ошибка, конечно, но лучше учиться на горьком опыте, а не понаслышке. Откуда вам знать, что человечек, двигающийся как во сне, на самом деле великий маг и волшебник?

Как бы то ни было, вы направляетесь на такую станцию. И прямо тут же, у входа натыкаетесь на человека в халате мясника, с блокнотом в руке и карандашом за I ухом. Держится он профессионально и уверенно, он не I станет уверять вас, что машина ваша выйдет из их рук в наилучшем виде; он лишь упомянет вскользь, что сервис здесь поставлен безупречно, на самом высоком уровне. Так-то вот. Что-то в них есть от хирургов, в этих антрепренерах автоиндустрии. Видите ли, намекают они, вы обратились к нам поздновато, чуть ли не в последний момент; мы не можем творить чудеса, но мы работаем уже несколько десятков лет и имеем самые благоприятные отзывы. И, совсем как с хирургом, вы чувствуете, вверяя машину его безупречным рукам, что он собирается после того, как машину разберут на части и подшипники будут валяться тут и там, разбудить вас среди ночи телефонным звонком, чтобы сказать, что положение оказалось куда серьезнее, чем можно было подумать при первом взгляде. Очень серьезное! И он начнет с никуда не годных легких и закончит удалением аппендикса, желчным пузырем, печенью и яичками. Счет будет неоспоримо точен, а итоговая сумма, мягко говоря, оглушительна. Все будет перечислено, подсчитано, учтено, кроме качества мозгов механика. Инстинктивно вы запрячете в надежное место этот документ, чтобы он был с вами, когда придется обращаться в следующую лечебницу, надо же все-таки показать, что вы знаете все болячки вашего автомобиля вдоль и поперек.

После нескольких экспериментов подобного сорта до вас даже если вы такой же тугодум, как я, дойдет, что надо быть осмотрительней. Остановившись на какое-то время в каком-нибудь городе, осмотревшись и попривыкнув, заведя хорошие знакомства, вы начинаете зондировать почву; узнаете, что сразу за углом большого автосервиса, в каком-нибудь с трудом отыскиваемом закутке, имеется некий малый, просто чудодей по части ремонта машин, берущий за свои услуги смехотворную плату. Вам расскажут, что он делает все, причем справляется даже с иностранными марками.

Точно так и случилось со мной в Альбукерке благодаря дружбе, которую я свел с доктором Петерсом, выдающимся хирургом и таким же выдающимся бонвиваном. Однажды, когда мне решительно нечем было заняться, в один из тех дней, когда принимаешься названивать друзьям или отправляешься на чистку зубов, я решил, несмотря на ливень, отправиться за консультацией к великому умельцу, безболезненному Паркеру автомобильного мира, Хьюгу Даттеру. Дело-то было пустяковое: у меня постоянно грелся мотор. В автосервисе особого значения этому не придали — виновата, мол, высота, возраст автомобиля и так далее. Я думал, что там нет ничего такого, что нужно отремонтировать или заменить. Но когда в холодный дождливый день мой автомобиль выдал температуру в 180 градусов, я понял, что дело обстоит серьезнее. Если мотор так температурит на высоте 5000 футов, что же будет с ним на высоте в 7000 или 10 000?

Почти час дожидался я у входа в автомастерскую возвращения Даттера. Никак не ожидая, что в такой ливень появится какой-нибудь клиент, он отправился перекусить. Его помощник, родом из Канзаса, потчевал меня канзасскими историями о переправах через разлившиеся реки. Из его рассказов становилось ясно, что людям в Канзасе нечем себя занять в дождливую пору, кроме как поупражняться в рискованных маневрах на дешевых фордовских жестянках. Однажды, рассказывал он, во вздувшийся от дождей рукав реки ухнул целый автобус, его перевернуло вверх колесами, подхватило и понесло; так этот автобус и не нашли. Канзасцу дождь нравился, он напоминал ему о родных местах.

Но вот явился и Даттер. Мне пришлось подождать, пока он подойдет к полке, покопается там, готовя необходимые аксессуары. После того как я почтительно доложил ему о своих трудностях, он не спеша поскреб в затылке и, даже не взглянув в сторону машины, произнес:

«Есть куча причин, из-за которых случается перегрев двигателя. У вас кипел радиатор?»

Я сказал, что это было в Джонсон-Сити, Теннесси.

«А когда это было?» — спросил он.

«Месяца три назад».

«Понятно. Я-то думал, вы скажете года три…»

Машина моя все мокла под дождем.

«А вы не хотели бы посмотреть машину?» — робко осведомился я, боясь, как бы он не потерял интереса к моему случаю.

«Можете загнать ее сюда, — согласился он. — Вреда не будет. В девяти из десяти случаев это радиатор. Может быть, напортачили ребята в Кливленде».

«В Джонсон-Сити», — поправил я.

«Ладно, где бы это ни было». — И он приказал помощнику подогнать машину.

Особого энтузиазма от предстоящей работы он, сразу было видно, не испытывал; словно я пришел к нему с лопнувшим желчным пузырем или с ногами, пораженными слоновьей болезнью. Я подумал, что лучше было бы на время оставить его одного, а не торчать над душой; может быть, тогда он немного разохотится. Так что я извинился и отправился перекусить.

«Я скоро вернусь», — сказал я.

«Ничего, ничего, не беспокойтесь, — ответил он. — Тут могут часы понадобиться, чтобы найти болячку».

Я заправился чоп-суи и потащился обратно, ничуть не торопясь, чтобы дать ему время поставить точный диагноз. Чтоб убить время, забрел в Торговую палату выяснить состояние дорог до Меса-Верде. Я уже знал, что в Нью-Мексико, чтобы узнать, как куда проехать, одних дорожных карт недостаточно. Прежде всего дорожная карта ничего не скажет о том, сколько вам придется заплатить, если вы завязнете в глубокой глине где-нибудь и вас придется тащить на буксире миль пятьдесят, а то и все семьдесят пять. И о том, что между гравийным шоссе и асфальтовым целый океан различий. Вспоминаю человека в Автомобильном клубе в Нью-Йорке. Жирным красным карандашом он прочерчивал мой маршрут на карте и одновременно отвечал на звонки двух телефонов и выдавал деньги по чекам.

«Меса-Верде официально откроется не раньше середины мая, — сказал этот малый. — Я бы все же не рисковал. Если пойдут теплые дожди, никто не скажет, что может с вами случиться».

Я решил ехать в Аризону. Конечно, было жаль миновать Скалы-корабли и заповедники ацтеков, но ничего не попишешь.

Вернулся в гараж. Даттер склонился над машиной; приложив ухо к двигателю, он выслушивал его, как врач выслушивает больного воспалением легких. Из жизненно важных внутренних органов машины свисала электрическая лампочка на длинном проводе. Вид горящей лампочки всегда меня успокаивает: он означает, что дело идет. Во всяком случае, Даттер был во внутренностях занедужившей и что-то там двигал и проверял — так мне показалось по крайней мере.

«Выяснилось, в чем там дело?» — осмелился я поинтересоваться.

«Нет еще», — ответил он, погружая руку по запястье в путаницу переплетенных кишок, в которых что-то жужжало и фыркало. Не знаю, как называлась эта штуковина, но выглядела она как вполне способная к самостоятельной жизни часть автомобиля. Кажется, я в первый раз видел то, что заставляет автомобиль двигаться. И это было красиво, на свой, механический лад.

Словно паровая каллиопа, исполняющая Шопена в грязной засаленной трубе.

«Вам зажигание неправильно выставили, — сказал Даттер, повернув голову, чтобы взглянуть на меня, продолжая, однако, как искусный хирург, орудовать своей умной правой рукой. — Я это понял еще до того, как увидел ее. Оттого и двигатель греется». И голосом, звучавшим из глубин машины, он начал объяснять мне, как работает зажигание. Насколько мне помнится, суть была в том, что в восьмицилиндровом двигателе зажигание происходит во втором, третьем, пятом, седьмом цилиндрах от одного кулачка и в третьем, четвертом, шестом, восьмом от другого. Могу ошибиться в цифрах, но слово «кулачок» меня заинтересовало. Красивое, ласковое такое слово, а когда Даттер попытался показать мне эту деталь, я просто полюбил это слово — кулачок. Рассчитано на совсем неподготовленного слушателя, так же как поршень и привод. Даже такой невежда, как я, выведет из самого звучания слова «поршень», что это нечто «порхающее», то есть двигающееся в разных направлениях, и, значит, тесно связано со способностью автомобиля двигаться.

Он возился с зажиганием еще некоторое время. Объяснил мне, что может сотворить разница даже в четверть градуса. Работал с карбюратором, если не ошибаюсь. Я смиренно впитывал эти его объяснения, как и другие, не задавая вопросов. А тем временем познакомился с маховиком и с прочими более или менее необходимыми частями таинственного механизма. Да, все части автомобиля более или менее необходимы, за исключением разве гаек под шасси; эти могут ослабнуть и выпасть, как зубы у старика, без всякого видимого повреждения. Я не говорю об универсале — там дело другое. Но все эти ржавые гайки… Когда машину устанавливают на подъемник и вы видите, как они одна за другой вываливаются, по-настоящему это почти ничего не значит. В худшем случае может отвалиться подножка, но и это невелика беда.

Касаясь то того, то этого, Даттер вдруг спросил меня, какую температуру ставить на термостате. Я ничего не мог ему сказать. О термостате я много слышал и знал, что он должен быть в машине, но где именно должен быть и как он выглядит, не имел ни малейшего понятия. С величайшим искусством избегал я разговоров о термостате, снова стыдясь признаться, что ничего не знаю об устройстве своей машины. Отправляясь из Нью-Йорка, получив беглое объяснение о принципах действия и бездействия термостата, я рассчитывал, что створки радиатора открываются автоматически, когда индикатор температуры показывает 180 или 190. Термостат для меня был чем-то вроде кукушки в настенных часах. Я не сводил глаз с индикатора, чтоб не пропустить цифру 180. Раттнера, тогда еще мы путешествовали вдвоем, немного раздражало это неотрывное наблюдение за индикатором. Из-за этой моей одержимости мы несколько раз съезжали с дороги. Но я по — прежнему ждал, что вот-вот, и невидимый человечек откроет клетку, вылетит кукушка и — бац! створки раскрываются, воздух циркулирует, и мотор начинает мурлыкать, точно кот-музыкант. Конечно, эти чертовы створки и не думали открываться, и когда указатель добирался до 190, первое, что я представлял себе дальше, — кипящий двигатель и сорок миль пути до ближайшего города.

Итак, зажигание выставлено правильно, все узлы отрегулированы, карбюратор калиброван, акселератор отзывается тут же, все гайки, замки, винты и шурупы там, где им и надлежит быть, и Даттер приглашает меня составить компанию в испытательном полете. Он решил проехать через Тихейра-каньон — там большой градиент пути — и сразу же взял скорость в пятьдесят миль. Я немного заволновался: механик автосервиса сказал мне, чтобы первую сотню миль я ехал не спеша, пока мотор не раскочегарится. Стрелка индикатора поползла к 180, а когда мы подъехали к самому перевалу, скакнула до 190 и продолжала лезть вверх.

«Не думаю, что он закипит, — произнес Даттер, закуривая сигарету. — Главное здесь правило — никогда не психовать, пока он не закипит вовсю. Машины, как взбалмошные люди, любой номер могут выкинуть. Это может быть погода, может и накипь в двигателе… много чего может быть. Ну и высота, конечно. «Бьюики» вообще делают со слишком маленькими для такой большой машины радиаторами». От этого разговора мне полегчало. Как после беседы с добрым французским доктором. Американский врач обычно сразу же говорит: «Лучше было бы просветить вас рентгеном; лучше было бы удалить все задние зубы; лучше было бы подумать о протезе для вашей ноги». Придете вы к нему с самой простой вещью — глисты у вас завелись. Он тут же найдет, что вы с детства страдаете наследственной перетяжкой роговичной филактерии. Лучше всего после такого диагноза напиться и махнуть рукой на глистов и прочие ваши хворости.

В своей обычной манере, спокойно и по делу, Даттер продолжал говорить о старых и новых «бьюиках», о слишком высокой компрессии и слишком малом пространстве, о том, что надо покупать запасные части целыми узлами, а не деталями узлов, как это делают с «шевроле» или «доджем». Не то чтобы «бьюик» был плохим автомобилем, нет, это чертовски хорошая марка, но у всякой машины есть свои слабости. Он рассказывал о том, как он несколько раз «закипал» на дороге между Эспаньолой и Санта-Фе. Я сам «кипел» на той же дороге и потому с сочувствием слушал его рассказ. Вспомнил, как добрался почти до самой макушки холма и вынужден был повернуть и покатить вниз, чтобы освежить двигатель и снова стартовать. Быстро стемнело, и ни один чистый источник так и не попался мне на глаза. А потом начали шушукаться друг с дружкой ящерицы, и их шепот можно было слышать на мили вокруг — так все было тихо и совершенно пустынно.

На обратном пути Даттер все говорил об узлах и частях узлов, что было для меня совсем непонятно, особенно когда он начал сравнивать узлы «понтиака» с частями узлов «плимута» или «доджа». Он считает, что «додж» — великолепная машина, но для себя лично он предпочел бы старика «студебекера». «И что ж вы не купили старый добрый «студебекер»?» — спросил я. Он как-то странно посмотрел на меня. По-видимому, старые добрые «студебекеры» уже много лет как исчезли с рынка. Тогда я немедленно заговорил о «ланчиях» и «пирсэрроу». Я не был уверен, выпускают ли их сейчас, но знал, что когда-то они пользовались хорошей репутацией. Мне хотелось показать, что я охотно поддержу разговор об автомобилях, раз уж такие правила игры. В ответ на мои ремарки он пустился в пространные технические объяснения, предпринял экскурс в трансмиссии и дифференциалы, предмет, настолько для меня темный, что я не имел даже слабого понятия, о чем речь. Стрелка индикатора между тем спустилась до 170. Как было бы отлично, подумал я, если б можно было бы подрядить такого человека, как Даттер, сопровождать меня на весь остаток моего путешествия! Даже если автомобиль окончательно выйдет из строя, как поучительно и интересно будет слушать его разговоры о деталях и узлах! Теперь я понял, почему люди так привязываются к своим машинам, узнав о них все до мельчайших подробностей.

Когда мы вернулись, Даттер ушел в мастерскую и вернулся с термометром. Открыл капот и сунул термометр в кипящий радиатор. Потом он вынимал его через определенные интервалы и считывал показания термометра и индикатора, сравнивал их — так теолог-компаративист проводит сравнительное чтение Библии. Семнадцать градусов разницы оказалось между показаниями двух приборов. «Счет в мою пользу», — пробурчал он себе под нос. Смысла этих слов я не понял, но отметил, что счет в его пользу. А машина выглядела по-человечески трогательно с торчащим у нее в радиаторе градусником. Словно больному ангиной или свинкой мерили температуру.

Он все бормотал себе под нос, что-то о накипи и о том, какое это тонкое дело. Потом всплыли слова «соляная кислота». «Никогда не делай этого до самого конца», — как-то торжественно произнес он.

«Чего не делать?» — спросил я, но он будто не слышал моего вопроса.

«Никто не скажет, как на нее подействует дальше кислота», — проворчал он сквозь зубы.

«Теперь объясню вам. — Явно удовлетворенный, он повернулся ко мне:- Я собираюсь заблокировать термостат деревянной плашкой, чтобы он был немножко более открыт, и вставить новый ремень вентилятора. Мы добавили ей для начала восьмифунтовую тягу, а после четырехсот миль вы сможете сами проверить, не соскальзывает ли она». Он задумчиво поскреб в затылке и продолжал: «На вашем месте я бы вернулся сейчас в тот автосервис и попросил бы их чуть-чуть отпустить толкатели клапанов. Это значит 10/1000 двигателя, но потом вы сможете ехать и на 8/1000, пока не услышите странный такой шумок, стук-перестук, вроде бы маленькие браслеты позвякивают. Я попробовал поймать его раньше, пока еще машина не разогрелась, но не получилось. Этот шумок я всегда стараюсь расслышать, тогда мне ясно, что там не слишком туго завинчено. А вот когда клапана завинтят до отказа, то там можно увидеть маленькое голубое пламя, и оно-то и спалит ваш двигатель. Так что запомните — толкатели!»

Мы еще поболтали дружески о кровопролитии, не кончающемся в Европе, о перспективах мировой сделки, а потом я пожал ему руку. «Не думаю, чтобы у вас были с ней проблемы, — сказал он на прощанье. — Но все-таки почему бы вам не подъехать сюда после того, как они ослабят толкатели! Я посмотрю, что там слышно. А вообще тележка прекрасная. Она обязана выдержать и вторые двадцать тысяч миль — по меньшей мере».

Приехал я снова в автосервис и попросил заняться толкателями. Должен сказать, отнеслись они к этому чрезвычайно благосклонно. На этот раз никакой оплаты. Что-то странное, подумал я, и как раз в тот момент, когда собирался уезжать, дежурный механик в мясницком халате с дьявольской учтивостью сообщил мне, что, что бы мне ни наговорили, приятный шумок, о котором я так хлопочу, никак не связан с тем, туго или нет завинчены клапаны. Тут, мол, есть другая причина. «Мы не считаем, что завинтили их слишком туго, — сказал он, — но раз вы настаиваете, мы обязаны…»

Конечно, я не мог возражать ему, все познания Даттера не стояли теперь у меня за спиной. Так что я решил: пусть они моют и смазывают машину, а я как-нибудь окольным путем выясню потом, что имеет в виду этот тип.

Когда я снова садился в машину, появился менеджер и почтительно сообщил мне, что надо провести еще одну очень важную операцию, прежде чем я уеду.

«Что еще?» — спросил я.

«Промазать сцепление».

Я поинтересовался, сколько времени это займет. О, всего тридцать минут, и обойдется не больше чем в доллар.

«Ладно! — сказал я. — Промажьте сцепление. Промажьте все, что захотите».

Полчаса я слонялся по кварталу, заглянул в таверну, а вернувшись, узнал от мальчишки-подручного, что сцепление не нуждалось в смазке.

«Какого черта! — удивился я. — Чего же он мне втолковывал, что необходима смазка?»

«А он всем это говорит», — ухмыльнулся мальчишка.

Когда я уже включил зажигание, он хитровато посмотрел на меня и спросил, очень ли меня мучает этот перегрев.

«Да есть немного», — ответил я.

«Ну и не обращайте на него внимания, — сказал он. — Просто дожидайтесь, когда тележка ваша закипит. А вообще-то это мощная, устойчивая машина, ваш #9830; бьюик». Самый приятный старичок из всех, кто мне до сих пор попадался. Заезжайте к нам еще».

Да, такие дела. Если вы когда-нибудь служили в береговой артиллерии, вы знаете, что такое брать азимут. Сначала надо пройти курс высшей тригонометрии, включая дифференциальное исчисление и всякие там логарифмы. Но самое главное: когда загоните снаряд в казенную часть, убедитесь, что убрали свои пальцы, прежде чем замкнете казенку. Так и с автомобилем. А вообще-то он как лошадь. Что повышает ему температуру? Волнения и беспокойство. Кормите его как следует, поите правильно, разговаривайте ласково, и он за вас умирать пойдет. Автомобиль был изобретен для того, чтобы научить нас быть терпеливыми и вежливыми с другими. И дело тут не в узлах и не в деталях узлов, не важно, какая модель, какого года выпуска, лишь бы с ним вели себя хорошо. Что машина высоко ценит, так это отзывчивость. Дифференциал может создавать или не создавать трение, и никакой автомобиль, даже «роллс-ройс», без универсала не сдвинется с места, но это еще и существо, которому не так важно, есть давление или нет давления в выхлопной трубе, как важна манера обхождения с ним, ласковое словечко теперь и потом, дух терпения и прощения. Делать другому то, чего желаешь себе, — вот в чем основной принцип автомобилестроения. Генри Форд разобрался в этом с самого начала. Вот почему он платит хорошие деньги. Он выверил финансы, чтобы добиться невероятного успеха. И еще одну вещь надо запомнить и принять к сведению: когда ваша машина начинает двигаться так, будто у нее неизлечимый энцефалит, это значит пришло время вам спешиться и избавить ее от страданий выстрелом в голову. Мы, американцы, всегда хорошо относились к животным и другим земным тварям. Это у нас в крови. Отнеситесь так же к вашему «бьюику» или вашему «студебекеру». Бог благословил нас на избавление от наших машин для того, чтобы богатели автомобильные заводы. Но он не имел в виду, чтобы мы так легко теряли самообладание. И потому продолжайте путь до Гэллопа, а там обменяете машину на хромого мула…