Суть этой речи, которая продолжалась добрую часть путешествия, сводилась к тому, что художникам надо учиться помогать друг другу. Они должны помогать друг другу, если хотят помочь себе. И они могут это сделать — не важно, в каком состоянии находится общество, в котором они живут.

Раттнер говорил о сегодняшней Америке, он говорил об огромных, невиданных доселе возможностях, которые есть как у художника, так и у публики. Ведь эта пара тесно связана между собой.

Любопытно, что свой монолог он начал с того, что заговорил о так называемых неудачниках, среди которых всегда можно найти великие имена. Какое богатое наследство оставили миру такие «неудачники» — даже в материальном исчислении! Бывает, всего лишь одна картина продается за такую сумму, что, получи они ее в свое время, этого хватило бы им с лихвой до самой смерти. А при их жизни никто не осмеливался рисковать. (Хотя во многих других областях люди обычно рискуют охотно и смело.) Не станем говорить уже о том, что если бы этим художникам дали хотя бы малую часть заработанных ими денег, они подарили бы миру еще много сокровищ, принесли бы еще много богатства. Подчеркиваю, сейчас речь идет только о долларах и центах. Ведь искусство приносит доход, хотите — верьте, хотите — нет. Оно не приносит доход только самому художнику, вот в чем дело. Во всяком случае, не всегда. О тех, которым удалось получить еще при жизни компенсацию за труды, мы здесь не говорим. Мы говорим о тех, кого не признавали, отвергали, убивали. Мы говорим о тех, которые обогатили своим трудом других, а сами не получили ничего, кроме насмешек и оскорблений. И тут возникает важный вопрос: «Кто теряет больше, художник или публика?» (Не говоря уже о самом искусстве.)

А теперь давайте глянем, какие баснословные суммы стоят картины, ну, например, Ван Гога, Гогена и Модильяни. Сколько денег насчитаем мы? Хватит их на жизнь Ван Гога? Да. Хватит на Ван Гога и Гогена? Да. А на всех троих? Безусловно. На самом деле их хватит на дюжину и даже больше художников. Хватит не только на еду, жилье и одежду, на краски, кисти и холсты, но даже на все остальное — на путешествия, к примеру. Они могли бы даже позволить себе получать удовольствие от жизни — то, что даже идиоты в психушках получают.

Однако как понять, какого художника надо поощрять?

Это как раз тот вопрос, который всегда ставит в тупик при подобной дискуссии. Как вопрос — давать или не давать свободу Индии. Точка зрения английского правительства: «Пусть они сначала договорятся между собой». Точно так же, когда речь заходит о поддержке художников, обыватели говорят: «Пусть они сначала покажут, что стоят того». Но художнику помощь нужна раньше, чем он сможет показать, на что способен. Ему нужно время, чтобы стать самим собой.

Как же тогда решить эту проблему?

Мне кажется, отвечая на этот вопрос, каждый человек проявит свои сущностные свойства. Робкий человек даст робкий ответ, осторожный человек — осторожный ответ, умный человек — умный ответ и так далее.

Но разве невозможен один ответ, который решит проблему?

Возможен. Он в том, чтобы поверить, помочь — и молиться, чтобы помощь принесла плоды. Нужно помогать каждому художнику, независимо от того, хорош он или плох, заслуживает или не заслуживает поддержки. Каждый потенциальный художник должен иметь шанс. Человек, не являющийся художником, со временем устанет притворяться художником. И тогда — конец поддержке. Но если он продолжает бороться, — пусть даже до своего девяносто девятилетия, — надо его поддерживать, даже наперекор здравому смыслу. Делайте это во имя искусства, в котором есть не только шедевры, но и посредственные работы, в котором бок о бок трудятся и осуществившиеся, и не осуществившиеся художники. Главное — отдавать. Только потом узнаешь, стоило оно того или нет.

И все-таки кому давать деньги и как много?

Ответим сначала на последний вопрос: учитывая конъюнктуру сегодняшнего дня, не меньше двух с половиной тысяч долларов в год. Тот, кто хочет жить лучше, пусть сам приложит дополнительные усилия. Надо заботиться о тех, кого вполне устроит скромное существование: для настоящего художника главное — не роскошь, а возможность творить. Мы не говорим о посредственностях, потакающих вкусам публики, — последняя о них хорошо заботится.

Главная проблема — как заставить механизм работать. Кто будет спонсировать этот фонд? Если ждать, что заботу о нем возьмет на себя государство или власти каждого города в отдельности, то дело никогда не сдвинется с мертвой точки. (А если и возьмут, то обязательно все завалят.) Его должны взять в свои руки те художники, которые верят в необходимость объединиться и создать условия для полного раскрытия творческого потенциала личности. Иначе эту проблему не решить. Для начала надо сделать вот что... подробно рассказать общественности о проекте и обратиться к нации в целом или к отдельным сообществам с предложением создать фонд. Думается, в одном Нью-Йорке можно собрать сумму, необходимую для поддержки трех художников. Если считать, что художнику отводится на творческую активность в среднем пятьдесят лет жизни, то нужная сумма составит сто двадцать пять тысяч долларов. Какая незначительная цифра! Если жители Нью-Йорка не смогут собрать три раза по сто двадцать пять тысяч собственными силами, тогда надо обратиться к государству, а если и это не поможет, то — ко всей стране. Может быть, Соединенные Штаты объединенными усилиями сумеют собрать триста семьдесят пять тысяч на подобный эксперимент: поддерживать трех художников на протяжении всей их творческой жизни. Стоит только на минуту задуматься, какие огромные деньги тратятся на совершенно бессмысленные вещи, чтобы понять, как важно убедить практичных американских бизнесменов в том, что это хорошее вложение. А в Америке практически любая сумма может быть собрана для любой цели.

Как выбрать первых стипендиатов?

С помощью тех художников, которые поверят в этот проект и помогут его осуществить. Надо как-то начинать...

А если первыми окажутся не самые лучшие?

Ну и что с того! Вряд ли для начала придется обращаться с призывом ко всей стране. Возможно, триста семьдесят тысяч соберет один только Бронкс. Возможно, каждый городок, каждый округ, каждый район окажет помощь десятку художников. А как только начало будет положено, соперничество и конкуренция довершат дело. Нью-Йорк постарается выглядеть лучше Чикаго, Сан-Франциско — Сент-Луиса и так далее. Штат Нью-Йорк будет бороться за первое место с Массачусетсом. Собирать же средства станут не районы, города или штаты, а непосредственно живущие там любители искусства.

Как только уяснишь себе, что ничтожная сумма в сто двадцать пять тысяч или, грубо говоря, сто тысяч (ведь многим художникам судьба не отпустит на творчество пятьдесят лет) — это все, что требуется художнику на жизнь, задача сразу упростится. Вспомним о пожертвованиях частных лиц на библиотеки, музеи, призовые фонды и т.д. Большое количество этих денег расходуется по-глупому (ознакомьтесь хотя бы со списком победителей ежегодной премии Гуггенхайма, и вам все станет понятно). Сами художники не контролируют расходную часть фондовых денег. Более того, средства, получаемые от продажи картин, не поступают на счета фондов. А должны бы. Согласно нашему проекту, вырученные от продажи картин деньги должны поступать в фонд до тех пор, пока окончательная сумма для каждого художника не достигнет ста двадцати пяти тысяч. (Тогда спонсорам можно будет вернуть их деньги.) После этого определенный процент денег за проданные картины пойдет художнику, остальная сумма будет по-прежнему отчисляться в фонд. Этот излишек потратится на обеспечение «не приносящих прибыль» художников.

Важно, чтобы организационная сторона проекта находилась в руках художников. Для начала нужно отлучить от него всех торговцев. Выставки должны организовывать сами художники в своих выставочных залах. Нужно постоянно устраивать и передвижные выставки, на которых в первую очередь показывать картины живущих ныне художников. Искусство нужно нести в гущу народа, оно должно принадлежать ему, а не пылиться в частных коллекциях, музеях, моргах и крематориях. Если потребуется, художники могли бы помогать начинающим, обучать их — это стало бы своего рода платой за покровительство и поддержку. Академии тотчас бы опустели. Слепые перестали бы быть поводырями слепых.

Сказанное о художниках в равной степени относится к писателям, скульпторам, музыкантам, актерам, танцовщикам. Не надо ждать прихода некоего утопического правительства. Лучше вообще избегать правительственной опеки. Искусство должно быть живым и свободным. А мы по опыту знаем, что ни одно правительство не допустит свободы в искусстве. И меценаты тоже. Да и сама публика. Мы говорим всего лишь об опоре, где публика, а точнее, любящая искусство публика сыграет роль рычага. Со временем художники сами установят контроль за средствами, и тогда не будет никакого вмешательства со стороны. Впрочем, это не устранит внутренние проблемы. Будут разногласия? Несомненно. А расколы и разрывы? Да, и в большом количестве. У художников все, как и у остальных людей, — может, даже похуже.

Им придется либо научиться ладить друг с другом, либо просто исчезнуть. Никогда еще не были они так близки к гибели, как сейчас.

Мыв первую очередь подумали о художниках. Но есть еще и писатели. Какое сильное оружие у них в руках! Они работают со словом, и потому могут быть большой и влиятельной силой. Представьте себе ситуацию, при которой американские писатели имели бы свои издательства, свою сеть распространения печатной продукции, свои типографии, свои переплетные мастерские и т.д. Сколько времени потребуется им, чтобы стать полностью независимыми? Не очень много. Так что, если каждая профессиональная группа творческих людей приложит всю свою энергию к осуществлению и совершенствованию этого проекта, если они сплотятся и вооружатся (фигурально, конечно) против своих врагов, если займутся сами пропагандой плодов своего труда (вместо редакторов, издателей, газетчиков и т.д.), какой силой они станут! Кто сможет противостоять объединенным художникам всего мира? Хватит одного десятилетия, чтобы совершить переворот, равного которому не знало человечество! Художников разделяет то, что и всех остальных людей, — необходимость зарабатывать на жизнь. Устраните эту проблему — и дело пойдет. Чтобы радикально изменить ситуацию, вовсе не надо быть коммунистом, социалистом или кем-то еще (в политическом отношении). Начинайте работу изнутри. Пусть с малого, но начинайте! Даже если всего три служителя муз — поэт, художник и музыкант — получат гарантии поддержки их в течение жизни, это уже что-то. Мы самый богатый народ в мире. Мы кормим человечество и спасаем его, когда оно готово уничтожить себя. Но делаем это всегда в последний момент. Неужели мы не можем поддержать трех творческих людей? Не сомневаюсь, что этот призыв мигом разлетится по стране, как пламя по сухой траве. Поначалу открытого сопротивления не будет — все ограничится насмешками, зубоскальством, презрением. Проглотим это! Как только страна станет помогать тысяче художников, эффект будет потрясающим. Никогда еще не было, чтобы помощь одновременно оказывалась такому количеству художников. А сколько их всего в Америке?

Не знаю. Помнится, я слышал, что в одном только Париже около пятидесяти тысяч людей разных творческих профессий — танцовщиков, актеров, писателей, художников, музыкантов, скульпторов и т.д. Возможно, в Америке таких людей сто тысяч. Кто знает? Но одно несомненно: если сейчас их сто тысяч, то с проведением в жизнь этого проекта таких людей уже через поколение станет не менее пятисот тысяч. Какой процент от всего населения составляют сто тысяч человек? Небольшой, правда? Вспомним времена Перикла, вспомним, как много гениальных людей — бесспорных гениев, проверенных временем, — появилось тогда. Чтобы сравняться с «золотым веком» Греции, Америке надо взрастить по меньшей мере миллион творцов!

Однако существует еще одна задача, и она даже важнее помощи художникам, а именно: превратить публику, то есть любителей искусства, в творческих людей. Искусство должно покинуть музеи и галереи и войти в жилища. Нужно возродить желание создавать вещи своими руками, по законам души, превратить свой дом в произведение искусства — и снаружи, и внутри. Люди должны захотеть создавать для себя вещи по своему вкусу, в соответствии с собственными эстетическими представлениями. Их нужно заново научить вере, что сделанное своими руками несравненно лучше изготовленного на фабрике. (Духовно лучше, нравственно лучше.) Они должны не только проектировать свои дома, но и строить их. Им придется выучиться разным ремеслам, кустарной работе, привыкнуть к скромным видам деятельности — совсем забытым в наше время. Надо начать прямо с очага — то, что соответствует нашему центральному отоплению. Люди должны поверить в себя, поверить в свои творческие способности. Это станет самой настоящей революцией, и осуществиться она может в любой момент, не требуя свержения правительства. Стоит этому процессу начаться, и его уже не остановить. Точно так же люди смогут сами себя финансировать, если окажутся настолько глупы, что по-прежнему будут верить в деньги. Зачем вручать деньги банкирам, чтобы те их разбазаривали? Зачем давать деньги властям на вооружение, если все, чего вы хотите, — это жить в мире? Зачем строить военные корабли, бомбардировщики и все такое прочее, если вместо этого вы можете возводить красивые дома, разбивать прекрасные сады, выращивать собственный хлеб, распоряжаться своими финансами? Зачем работать на бездушную компанию, если можно работать на себя — не получая жалованья и не боясь, что тебя выкинут на улицу?

Каждое утопическое общество терпело на практике неудачу. И что с того? Разве это доказывает несостоятельность самой идеи самоуправления, творческого руководства? Возможно, потребуется тысяча попыток, прежде чем воссияет свет. Христос не был неудачником, не были неудачниками и Будда, и Франциск Ассизский. А их жизни самые что ни есть утопические. Человек, реализующий все лучшее, что в нем заложено, не может быть неудачником. То, что остальной мир не следует его примеру, ничего не доказывает. Человечество никогда не действует согласованно. Ни одно утопическое общество не сможет существовать, если оно требует, чтобы все думали и поступали одинаково. Утопия, по существу, — мечта если не о совершенстве, то о гармонии. То, что требуется от общества и что делает его жизнеспособным, — это умение порождать в гражданах энтузиазм и стремление к свободе. Общество должно пробуждать стремление жить, а не умирать, создавать, а не разрушать. Золотые времена — это всегда годы расцвета искусства, и тут не о чем спорить. Однако следует помнить, что какими бы «золотыми» ни казались эти годы, для самих художников они были сущим адом. Искусство стало уделом избранных. Оно превратилось в священный культ, служить которому позволялось лишь гениям. Но мы теперь знаем, что гении — не исключение, это норма. Единственно разумное отношение к искусству — пробуждать художника в каждом человеке, добиваться того, чтобы все, на что он смотрит, что слушает или держит в руках, было насыщено искусством. Оно должно пронизывать все — от самой высокой до самой скромной области жизни.

Невозможно и даже неосмотрительно пытаться уже сейчас детально разработать проект, о котором мы так долго здесь говорим. Это задача самих художников, которую они и решат, как только будут к этому готовы. Но основные принципы незыблемы. Самое главное, чтобы художнику оказывалась поддержка на протяжении всей жизни, а не в течение только нескольких лет, когда ему грозит страшная нужда или когда от него ждут, что он вот-вот снесет золотое яичко. Общество должно в него верить, оно должно осознать, что от искусства, если ему оказывать поддержку, как и другим областям человеческой деятельности, тоже будет отдача, и не малая — в долларах и центах. На наш взгляд, надо начать с помощи одному художнику, а не пускаться в химеры, желая разом решить всю проблему. (Наш план не запрещает оказывать разовую поддержку художникам, если кто-то пожелает это сделать.) Следующий важный момент: контроль над средствами и выбор стипендиатов должны осуществлять сами художники. Ни федеральные власти, ни власти штата или города не должны принимать в этом участие. Было бы идеально, если бы проект выдвинули сами художники, те из них, кто достаточно преуспел и мог бы пожертвовать, ну, скажем, одну десятую часть ежегодного дохода на благое дело. Но это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Удачливых художников не заинтересует этот проект, они склонны проявлять равнодушие, позабыв о борьбе, через которую прошли в начале пути. И третий важный момент: все творческие люди — поэты, музыканты, художники и другие — должны объединить свои усилия и средства, чтобы сделать себя экономически независимыми, самостоятельными и выступать сообща против тех разрушительных сил, которые стремятся поработить творческую личность. Как только у творческих людей появятся свои студии, школы, издательства, агентства и т.д., они смогут самостоятельно вступать в контакты с публикой, исключив всех импресарио, редакторов, издателей, торговцев, картинные галереи и пр. Пора уже Америке, как и европейским странам, иметь сотни разных сообществ с собственными учебными заведениями, галереями, театрами и т.д. Помимо стационарных, могли бы существовать передвижные галереи, издательства, театры. Самая сложная проблема заключается в том, чтобы заставить творческих людей работать сообща, ради их же собственных интересов, несмотря на множество разногласий по поводу всего, что находится под солнцем. Если они добьются этого, то их примеру со временем последуют и остальные члены общества.

Голова идет кругом, как представишь себе те поистине астрономические суммы, которые ежегодно тратят некоторые американские организации, не говоря уже о правительственных органах. На то же, чтобы поддерживать художника на протяжении жизни, нужно всего-то около ста тысяч долларов. Возможно, даже меньше, потому что очень немногие начинают свой творческий путь в двадцать и доживают до семидесяти. Первые несколько претендентов могут оказаться в возрасте тридцати — сорока лет. С другой стороны, это могут быть пятнадцати-шестнадцатилетние юноши и девушки. Художнику нужно начинать оказывать помощь с того момента, когда он впервые проявляет творческие способности.

Если этот проект когда-нибудь получит широкую огласку, ждите взрыва возмущения. Только не забудьте проследить, откуда ветер дует! Те самые люди, которые так стремятся заполучить и растратить наши денежки — а по сути, наше будущее! — тратя их на разные «бочки с салом» и на наращивание средств массового уничтожения, именно эти люди первыми закричат о разбазаривании общественных денег. К счастью, настоящий проект не предусматривает обязательных взносов — все сугубо добровольно. Кто поверит в этот проект, может сделать свой взнос, кто не поверит, может высмеять всю затею. Обратно пожертвования, однако, забирать нельзя. Таким образом, даже если только один художник получит возможность не заботиться на протяжении жизни о пропитании, это будет шагом вперед по сравнению с нынешним распределением, что уже немало. Вполне возможно, что избранник может всех разочаровать. (Лично я ни за что не хотел бы первым удостоиться такой чести!) Но разве должны мы разочаровываться в самой идее проекта из-за неудачи одного человека. Если же удастся таким способом поддержать хотя бы двадцать художников, думается, можно будет судить лучше о плюсах этого проекта. В последнем случае потребуется два миллиона долларов. На самом деле пустячная сумма. (Предоставляю Бюро пропаганды право доказать, до какой степени это смешные деньги, — ведь они, как никто, умеют транжирить общественные средства.)

Чтобы упредить разные злобные наветы, сразу скажу, что ни Раттнер, ни я даже не помышляем, чтобы нас включили в число претендентов. У Раттнера сейчас лучший в мире торговый агент, а мне сразу несколько издательств предлагают у них печататься. После двадцатипятилетней борьбы мы увидели свет в конце туннеля. Тем же, кто боится, что художник не будет творить, если не находится постоянно на голодном пайке, я скажу, что подлинный творец создает произведения искусства вопреки таким условиям, а не благодаря им. Он художник, потому что чувствует страдания человека больше, чем остальные люди. Его творчество — стимул для человечества воссоздать мир на языке искусства. Художник революционизирует жизнь не на периферии, а в самом центре.

Одно из преимуществ экономической опеки над творческой личностью заключается, мне кажется, в том, что она отсечет тех, кто только воображает себя художником. Если верно то, во что верит большинство людей, а именно — что экономическое благополучие расслабляет людей, убивает инициативу и так далее, то нет лучшего способа узнать, кто чего стоит. Чтобы освободиться от трутней, надо предоставить им в избытке предметы роскоши и неограниченный досуг — тут они себя и выдадут. Такой подход практикуется в бельгийских тюрьмах. Не желающему работать заключенному предоставляют богато обставленную камеру, прислугу и все, что он пожелает из еды, питья и курева. Через десять дней заключенный непременно взмолится, чтобы ему разрешили работать с остальными.

В основе нашего проекта лежит предположение, что творческий инстинкт — основной и что он до некоторой степени присущ всем людям. Известный факт, что большинство великих художников не прекращает творить даже в том случае, когда не получает вознаграждения за свой труд, кажется нам подтверждением этого предположения. Тут я слышу чей-то голос: «Ну что ж, если они могут, то почему не могут другие?» Вопрос сформулирован плохо. Можно тут же задать встречный вопрос: «Если вы получали радость и душевный подъем от творений художников, выдержавших это тяжелое испытание, почему бы вам не стремиться умножить эту радость, прибавив также тех, кто недостаточно силен, чтобы его выдержать?» Почему нам так хочется наказать тех, кто дарит нам блаженство? Может быть, такие чувства являются проявлением неосознанного соперничества, враждебности по отношению к талантливому человеку?

Есть и еще более простой способ решить эту дилемму. Если выяснится, что некоторые художники, заработав приличные деньги за свою работу (больше того, что дает стипендия), начинают лениться и проявляют равнодушие к работе, помощь им тут же прекращается. Короче говоря, финансовая поддержка должна осуществляться до тех пор, пока художник доказывает на деле, что у него есть желание творить.

Однако наиважнейшая вещь — пробудить это желание. На одного великого творца, который не перестанет работать ни при каких обстоятельствах, приходится тысяча других, которые прекратят попытки еще до решающего испытания. Великих почти не беспокоит отсутствие материальных удобств: им придают силы мужество, воображение, воля. Но человечество не состоит только из таких людей — ни в сфере искусства, ни во всех прочих. Мы все согласны с тем, что детям надо помогать в чем только возможно, давать им лучшее — то, чего мы сами подчас не имеем. Почему же мы так жестоки к взрослым?

Пусть каждый берет то, что ему надо, — сделаем только, чтобы было откуда брать. Нам с полной определенностью известно, что в наши дни мы можем производить и производим достаточно материальных ценностей, чтобы обеспечить каждого всем необходимым. Проблема скорее в их переизбытке, чем в недостатке. В последние годы нас беспокоит вопрос: что делать с излишком товаров? Самое простое и очевидное решение — отдать их тем, кто в них нуждается. Но, по мнению имущих, это опасно. Для кого опасно? Только для тех, кто хочет больше, чем ему надо. О страхе утраты инициативы и лени всегда говорят равнодушные, те, кто сами обленились. У голодного и отчаявшегося человека другие проблемы.

Как я уже говорил, мы не боимся отдавать детям все. Мы не выхватываем у них изо рта пищу из страха, что они станут ленивыми и непредприимчивыми. Им надо расти, говорим мы. Еда им необходима. Но взрослый человек — тоже растущий организм. Ему тоже нужна пища — богаче и разнообразнее, чем детям. За исключением привилегированных слоев общества, большинство взрослого населения не имеет достаточного количества даже простой пищи — той, которой кормят детей. Что же до нравственной, интеллектуальной и духовной пищи, то ее практически нет. Эта обездоленность проявляется прежде всего в области искусства. Количество художников по отношению ко всему населению катастрофически низкое. Когда я раньше говорил о возможных ста тысячах, я имел в виду потенциальных художников. На самом деле трудно назвать более дюжины талантливых людей в каждой области искусства и литературы. Но даже если из ста художников, субсидируемых по этому проекту, девяносто девять окажутся посредственностями, все равно игра стоит свеч. Нужно поощрять занятия искусством, а не отбивать охоту. Надо работать с тем, что есть. Мы не можем требовать, чтобы наши художники были лучшими в мире только потому, что осознали наконец назревшую проблему. Мы не можем требовать невозможного только потому, что решили наконец пожертвовать на это дело наши кровные деньги.

Если вы откроете жизнеописания великих людей, особенно художников, то прочтете, что всегда был кто-то, кто верил в них, кто-то, кто давал им моральную поддержку, в которой они так нуждались. Каждый волен по-своему решать, насколько важной она была. Лично я никогда не встречал художника, который не считал бы ее наиважнейшей в своей жизни. А если это истина, которую не может отрицать самый твердолобый материалист, тогда представьте себе, что будет, если художник почувствует хотя бы моральную поддержку общества! Но из этого неизбежно вытекает следующее: тот, кто оказывает моральную поддержку, обычно стремится поддержать и материально. Те, кто верит в добродетели бедности, верят в них для себя. Они не отказывают в помощи тем, кто ее просит. Эти люди легко делятся с другими, они могут отдать все. Оказывающие же только моральную поддержку, по сути, ничем, как мы знаем, не помогают. Они нравственные и духовные банкроты. Даже жертвуя миллионы, такие люди ничего не дают. Похожую позицию по отношению к художнику занимает и общество. Оно неохотно оказывает ему поддержку и не верит в ее пользу. Современный художник склонен видеть в обществе своего врага. Себя же ощущает лишним, а часто просто изгоем. Поэтому он изображает в своих произведениях смерть общества. Его заботит лишь судьба отдельной личности. Но истинное общество состоит исключительно из личностей. Во всяком случае, так должно быть. Однако сегодня мы говорим об «атомистическом» обществе. Разве не любопытно, что самым сенсационным открытием или изобретением такого общества стала атомная бомба? И разве удивительно, что общество, убивающее индивидуальность, со временем находит способ уничтожить и себя?

Мы уже говорили, что никогда прежде художнику не грозило так реально полное уничтожение, и не отказываемся от своих слов. Благая сила атома могла бы быть открыта в мирное время и использоваться в мирных целях, но так не случилось. Ее выпустил на волю разрушительный импульс, и она будет применяться в целях уничтожения до тех пор, пока человечество равнодушно относится к творчеству. Легче вообще покончить с тем адом, в который мы превратили нашу планету, чем превратить ее в рай. Тут нет ошибки: мы действительно дошли до того, что стали думать о жизни на земле как об аде. Мы хотим избежать наказания, а не покончить с ним. Мы наказываем себя, наказываем других, наказываем саму землю. И для чего? Чтобы жить в мире и благополучии. Но наиболее жестоко — и в мирное время, и во время войны — мы наказываем художника. Он последний, о ком позаботятся в военное время, и он же последний, о ком подумают в мирные дни. Когда мы воюем, все наши мысли поглощены тем, чтобы выжить, а когда не воюем, думаем только о заработках. Для забот о художнике время никогда не наступает, мы скорее позаботимся о психически больном, умственно неполноценном, алкоголике, правонарушителе, о ветеране войны или о безработном. Художник всегда как на войне. Ему надо постоянно воевать с обществом, чтобы защитить себя. Чтобы выжить, художнику приходится быть попрошайкой, сутенером, «проституткой», преступником. Иногда он даже идет на то, чтобы притвориться психом или дегенератом. Все, что угодно, ради куска хлеба! Полагаете, я преувеличиваю? Прочтите жизнеописания этих страдальцев! Не считайте Ван Гога исключением. Подумайте, кто ваш любимый живописец, любимый писатель, любимый музыкант, а потом почитайте об их жизни!

Если те из вас, у кого есть средства, чтобы поддержать проект, подобный изложенному, остались равнодушными, или сомневающимися, или скептически настроенными, если вы не хотите рисковать, вкладывая деньги в этот эксперимент, тогда у меня есть для вас другое предложение, и оно делается не только богатым членам общества, но и всем прочим. Отдайте только то, что можете, что вам самим не нужно, все равно что — пищу, одежду, пристанище или деньги. Святые не стыдились просить хлеб и приют. И настоящий художник тоже. Он с радостью примет пищу, которая вам не лезет в глотку, одежду, которую вы уже никогда не наденете, и будет жить в вашей свободной и давно пустующей комнате. Он примет все это при условии, что вы не заставите его заниматься тем, чем он не хочет. Если он хочет рисовать, не заставляйте его чистить ваш хлев. Отдайте ему то, что вам не нужно или лишнее, и пусть он делает то, что сочтет нужным. Пусть творит. Это единственное условие. Остерегайтесь художников, которые слишком горды, чтобы просить! Кто слишком горд, чтобы просить, не умеет и отдавать. А мы ждем от каждого по максимуму — не по минимуму.

Много говорилось о том, что американцы легко расстаются с деньгами, и если их дают, то щедрой рукой. Это так, но американцев нужно сначала растрогать, они должны верить, что в их пожертвованиях есть настоятельная потребность. Американцы — удивительное сочетание холодной головы и мягкого сердца. Больше всего они боятся показаться смешными, боятся, что их «оставят с носом». Страх, что нашу щедрость примут за глупость, недостоин нас. Щедрость, какой бы экстравагантной она ни была, не бывает смешной. Только она и окупается, только она и приносит настоящие дивиденды.

Каждая великая держава в современном мире по уши в долгах. Причина одна — ВОЙНА. Все нации, когда на карту поставлено их существование, пытаются позаимствовать кое-что у своего будущего. Тут уж не задумываются, сколько денег в казне. Деньги достают, чтобы продолжать войну, и тем самым «вешают» долг на будущие поколения. Война — единственное время, когда и народ, и правительства равно теряют. А что дает война? Смерть и разруху. Стоит ради этого идти на величайшие жертвы?

Наш проект не требует никаких жертв. И не сулит в качестве компенсации смерть и разруху. Говорят, что война уже стоила нам, американцам, около трехсот миллиардов долларов. Это стоимость, которая лежит на поверхности. На самом деле цена гораздо больше, будьте уверены. Никто не способен оценить истинную стоимость войны — это не поддается исчислению.

Все мысли человечества поглощены сейчас преодолением последствий войны. Это потребует огромных, колоссальных денег. Но во всех восстановительных проектах нет ни словечка о судьбе творческих людей. Такое впечатление, что они просто не существуют. На днях я познакомился с китайским художником. Он рассказал мне, что Китай на время своей четырнадцатилетней войны отправил за границу многих представителей творческой интеллигенции, желая сохранить им жизнь. Мы же в Америке ничего не делаем для защиты наших художников в военное время. А станем ли мы помогать им сейчас, когда наступил мир? Поживем — увидим. На мой взгляд, самое последнее дело — ждать, что правительство захочет решить эту проблему. Столь же безнадежно ждать от нашей публики такой зрелости и сознательности, при какой она захотела бы заниматься этим вопросом. Художник — это странник, стоящий за дверью, слишком робкий, чтобы в нее постучаться. У какой бы двери он ни останавливался, за каждой ведутся жаркие споры. И в этих спорах он никогда не слышит упоминания о «художнике». Он стыдливо склоняет голову, чувствуя, что никому здесь не нужен. Но его проблемы столь же насущны, столь же важны, как и проблемы жертв войны в Европе. У него также нет еды, жилья и никакой возможности заработать на жизнь. Кроме того, он испытывает острое чувство вины, хотя для этого нет никаких причин. Ведь это мы заставили его чувствовать себя виноватым, внушив, что его роль в жизни общества ничтожна. Но художник ни в чем не виноват. Он не несет никакой враждебной или ложной идеологии, если, конечно, само занятие искусством не является преступлением. Почему же тогда на него не обращают внимания? В чем его вина?

Если мы зададим этот вопрос рядовым американцам, то получим занятные ответы. «А я в чем виноват? — скажет мужчина на улице. — Мне самому всего не хватает — и еды, и одежды, и того,и этого».

«Но когда вы работаете, вам платят, разве не так?» С этим он вынужден согласиться. Работая, он получает жалованье — тут не поспоришь. А может л и то же самое сказать художник? Может л и он знать, когда ему заплатят и сколько? Если он не предаст свое призвание, то никакой ясности в этом деле не будет. Конечно, он может отказаться от своей профессии и стать разнорабочим. Такой выбор у него есть. Но он не может бросить свою работу и в одночасье стать юристом, инженером, каменщиком или водопроводчиком. На самом деле мы требуем от него, чтобы он, как и все другие люди, занимался бы хорошим, честным делом, делал бы что-то полезное, а не возился со своим «искусством». Только вообразите себе, что вы пристаете к юристу или врачу с просьбой заняться чем-нибудь дельным, а свое призвание реализовывать в свободное время! Я, как могу, стараюсь доказать правоту моей точки зрения на эту проблему. Если я не прав, то хотел бы знать, в чем именно. Я хочу знать, почему юриспруденция, медицина, инженерное искусство считаются полезными профессиями и хорошо оплачиваются, а занятия живописью, литературой и музыкой — нет. Я хочу знать, почему хороший врач, хороший адвокат, хороший инженер получают за свой труд хорошую плату в то время, как труд художника оплачивается обратно пропорционально качеству его работы. Конечно, и среди людей творческих профессий есть единицы, получающие за свою работу большие деньги. Однако если они не в солидном возрасте, то редко бывают хорошими художниками. Современные критерии таковы, что чем художник хуже, тем выше награда за его труд. По-настоящему крупный художник только в конце жизни — и то если очень повезет! — начинает получать приличные гонорары за свои произведения. Если это заключение не соответствует истине, тогда вся наша аргументация рушится, как карточный домик. Если же это правда, тогда очевидно, что в обществе существует предубеждение против людей творческих профессий. Однако жертвой при этом становится не только художник, но и публика. Этот факт как-то не осознается в наши дни. Публику дурачат всякими завлекаловками, преимущественно материального характера. Ей обещают новые автомобили, новые пылесосы, новые холодильники, даже новые тостеры. Как будто это наиважнейшие вещи на свете! Кто из государственных мужей будет настолько безрассуден, что пообещает публике появление нового творца? Можно вообразить, каким посмешищем его выставят после такого заявления! И все же осмелюсь думать, что для измученного войной человечества не было бы лучшего подарка, чем новая поросль талантов. Впрочем, в вашей воле согласиться со мною или нет.