«Наверно, главное — не спорить…»
Наверно, главное — не спорить,
Ни с кем не спорить ни о чем.
Ведь смог Создатель не поссорить
С землёю небо, тень с лучом.
И, коли надо, значит, надо
Сходить с привычного пути.
И, коли время листопада, —
Ну что поделаешь, лети,
Как листья в рощице соседней.
И все ж, судьба, не обессудь.
Я не согласна на последний
Назначенный тобою путь.
И я с проектом нарушенья
Твоих порядков век ношусь,
И ни с одним твоим решеньем
Фатальным я не соглашусь.
«Два ветра, три дождя …»
Два ветра, три дождя —
И вот жасмина нету,
Но он, привыкший к свету,
Сияет, уходя.
Сияет на лету,
Сияет, приземлившись,
С травой поникшей слившись
И превратясь в тщету.
Сияет, помня миг,
Когда, подобно чуду,
Светил везде и всюду
Его счастливый лик.
«А первой любви я обязана тем…»
А первой любви я обязана тем,
Что рано усвоила : не насовсем
Даётся здесь всё, не навек, не до гроба,
И всё, что случилось, лишь пёрышка проба,
Вираж занесённого ветром пера.
Погасло, что так полыхало вчера.
Но, Боже, каких самоцветов излишки
Открылись мне в миг ослепительной вспышки.
«Так радостно запела славка…»
Так радостно запела славка,
Как будто жизнь из-под прилавка
Достала то, на что она,
Как правило, весьма бедна:
Веселье, счастье, принадлежность
К тому, что вызывает нежность.
«А в России живя, мы загнуться рискуем…»
А в России живя, мы загнуться рискуем,
Вне пределов её по России тоскуем —
По безумной, опасной, несчастной, родной,
По России, что быть не способна иной —
Дружелюбной, весёлой, счастливой, терпимой,
Жизнью нежно обласканной, с ней совместимой.
«Не умирайте, Бога ради…»
Не умирайте, Бога ради,
Пока находитесь в осаде,
В плену у майских соловьёв,
Которые со всех краёв
Стреляют в нас на пораженье.
Да не прорвать нам окруженье
И да не выйти из кольца,
И да не ведать нам конца,
И да не снимут с нас блокаду,
Вдруг взяв да оборвав руладу.
«Столько разных причин, по которым желательно жить…»
Столько разных причин, по которым желательно жить.
Я едва ли смогу перечислить их все, если спросят.
Например, я люблю, как весна небеса купоросит,
Как умеют нам голову майские ветры кружить,
И как змейкой течёт по стеклу дождевая вода,
И что жизнь нам отчёт не даёт ни о чём, никогда.
«Слова хороши только те, что не в силах сказать…»
Слова хороши только те, что не в силах сказать
О том, чем полны, и начало с концом увязать;
И смысл хорош только тот, что готов улизнуть,
Успев перед этим нас в руку лукаво лизнуть;
И цель хороша та, которую не уловить;
И жизнь я готова за всё это вечно любить —
За то, что она не способна себя исчерпать,
За то, что её не замызгать и не истрепать.
«Чтоб жизнь не обманула ожиданий…»
Чтоб жизнь не обманула ожиданий,
Не надо ей давать больших заданий,
И поручений муторных давать,
И тягостных вопросов задавать,
И надо оставлять её в покое,
Пускай она течёт себе рекою.
Течёт себе, мечтая о своём
И радуясь, что мы ей жить даём.
«С утра до ночи надо жить…»
С утра до ночи надо жить.
Здесь дела нет у нас иного.
Проснулся — принимайся снова
Нить жизни дёргать, теребить.
Так с давних пор заведено:
Проснулся — и скорей за дело.
Глядишь — и время пролетело,
Что было нам отведено.
«А маме дарила я домик с трубой…»
А маме дарила я домик с трубой.
Над домиком был небосвод голубой,
От дома, виясь, убегала тропинка…
К 30-му мая творилась картинка
При помощи радужных карандашей,
Творцом, у которого рот до ушей
Счастливый, смеющийся, очень беззубый.
Я «щастье» писала с ошибкою грубой,
Но мама была со мной очень нежна,
Картинка была ей безумно нужна.
«Мы с одиночеством вдвоём…»
Мы с одиночеством вдвоём
Весь день танцуем и поём,
Танцуем на лесных тропинках
В намокших от дождя ботинках.
Мы не скучаем никогда,
Не разлучат нас ни года,
Ни страны. Мы всё время вместе —
И в тишине, и в людном месте.
«Мы ведь только и делаем, что покидаем…»
Мы ведь только и делаем, что покидаем.
Вот покинули детство, что кажется раем,
Вот расстались с наивной мечтой голубой,
С самой первой любовью и с прежним собой.
Мы ведь только и заняты тем, что встречаем.
Вот дожить до любимого лета не чаем,
Чтоб, согласно дотошному календарю,
Встретить раньше на час золотую зарю.
«И сколько б вод ни утекло…»
И сколько б вод ни утекло,
И сколько б лет ни пролетело,
И сколько бы ни полегло
Всего того, что жить хотело,
А воды всё равно текут,
А годы всё равно летают,
И те, что куролесят тут,
Те всё равно исправно тают,
И я не ведаю совсем,
Как всё же надо относиться
К тому, что жизнь ни с чем, ни с кем
Не собирается носиться,
К тому, что безразлична ей
Моя, твоя и прочих участь,
И любит жизнь летучесть дней
Несметных и свою живучесть.
«Живу, пером в бумагу тыча, …»
Живу, пером в бумагу тыча, —
И вдруг улов, и вдруг добыча,
И вдруг неслыханный улов —
На белом фоне горстка слов.
Они в сетях моих не бьются,
Не рвутся прочь, и только рвутся
Сказать: «Ты просто молодец,
Что нас поймала наконец».
«Уйдя, я буду приходить…»
Уйдя, я буду приходить
На этот свет сама, без спросу,
Как летний дождь, летящий косо,
Его серебряная нить.
Без разрешения, как день,
Я вдруг возьму, да и настану,
И даже спрашивать не стану,
Поскольку некого и лень.
«А я верчу и так, и сяк…»
А я верчу и так, и сяк
День, что покуда не иссяк,
Бросаю взгляд с различных точек:
То встану там, где ветерочек,
То там, где свет, то там, где тень, —
И так, и сяк верчу я день,
Чтоб не ушёл он непрожитым,
Ненужным, лишним и забытым.
«Творился сей мир из любви и добра…»
Творился сей мир из любви и добра,
Из жемчуга, золота и серебра,
Из лучших намерений и побуждений,
Не ради смертей, а во имя рождений.
Ещё сохранились от прежней красы
Рассветные трели и капли росы.
«Я снова в утреннюю смену…»
Я снова в утреннюю смену.
Едва ложится луч на стену,
Едва становится бело,
Едва в окне мелькнёт крыло, —
Я выхожу и утопаю
В росе и к жизни приступаю.
«Ну что мне здесь принадлежит?..»
Ну что мне здесь принадлежит?
Река течёт, тропа бежит,
Тень ускользает, туча тает,
Зарянка мимо пролетает,
И лето, светом ослепив,
Дождями щедро окропив,
Уходит по шатучим сходням,
Чтоб стать однажды прошлогодним.
«Лети, мгновение, лети…»
Лети, мгновение, лети,
Лети, считаю до пяти.
Не улетишь — моим навеки
Ты станешь. Утекают реки,
И уплывают облака,
И все кругом: «Пока, пока»
Бросают на ходу друг другу,
Шагая по земному кругу.
И коль останешься со мной,
Тотчас настанет рай земной,
И будет век сирень живая
Стоять стеной, и дождевая
Вода стучать в моё окно…
Но слышу я: «Давным-давно
Твоё мгновенье улетело.
Оно сказать «пока» хотело,
Но, увидав, что над строкой
Корпишь, ушло, махнув рукой».
«Всё главное — оно меж строк…»
Всё главное — оно меж строк,
Меж строк, меж слов, на поле белом,
Оно гуляет между делом,
Как меж стволами ветерок.
Гуляет, теребя листву,
Тревожа каждое растенье.
И только это шелестенье
Есть разговор по существу.
«Ну как из цепочки сплошных неудач…»
Ну как из цепочки сплошных неудач,
Сплошных неудач и сплошных невезений
Рождается день невозможно весенний,
Где солнечный зайчик пускается вскачь?
Ну как из отчаянья и тупика,
Из мрака, отчаянья и безнадёги
Рождаются лёгкие-лёгкие слоги
И строки, проточные, точно река?
«Небесный свод, речная гладь…»
Небесный свод, речная гладь
Умеют так себя подать,
В таком ключе и освещенье,
Что вызывают восхищенье.
И вроде виделись вчера
С той птичкой пёстрого пера
И с тем прошитым ливнем садом,
И всё ж — невиданное рядом:
И сад под ливнем так блестит,
Как будто ангел в нём гостит.
«Нулевая видимость, нулевая…»
Нулевая видимость, нулевая.
Не пойму — я мёртвая иль живая
Окажусь в невидимом том далёко,
Где способно видеть лишь Божье око.
Но очей всевидящих обладатель,
Вдохновитель сущего и Создатель
На вопрос опасливый «Что мне светит?»
Ничего, как водится, не ответит.
«Чтоб наступила благодать…»
Чтоб наступила благодать,
Достаточно жасмину дать,
Жасмину предоставить слово,
И будет всё свежо и ново.
Хотя, хотя, скорей всего,
Он и не скажет ничего,
А будет лишь стоять, сияя,
Средь им же созданного рая.
«Раз в жизни, ну хотя бы раз…»
Раз в жизни, ну хотя бы раз,
Хоть раз должно разбиться сердце.
Иначе не нашаришь дверцу
Незримую и тайный лаз
Из повседневности в ту даль
И ширь, и высь, и в те глубины,
Что нежно музами любимы,
Которым вечно что-то жаль.
«Если день сероват, то раскрась его сам…»
Если день сероват, то раскрась его сам
И лазоревый цвет подари небесам,
А траве и листве подари серебро
Предрассветной росы. А ещё где серо?
На душе? Но денёк золотой, голубой
Непременно поделится счастьем с тобой.
«И боль умеет крыльями плескать…»
И боль умеет крыльями плескать
И даже петь и даже петь умеет,
И страстную мечту свою лелеет
Сжать чьё-то сердце и не отпускать,
И, трепеща на частоте одной
С болящим сердцем, стать ему родной.
«Лето кончается. Дело не клеится…»
Лето кончается. Дело не клеится.
День на излёте. На что же надеяться?
Да на авось, на авось.
Котик соседский на солнышке греется,
Листья то вместе, то врозь
Где-то слетают, а кое-где держатся,
Тихо трепещут, на солнышке нежатся…
Что ж, с кондачка, с кондачка
Дело решим, и надежда прорежется
Зубиком у грудничка.
«Я, ей-богу, не знаю, на что положиться…»
Я, ей-богу, не знаю, на что положиться.
Разве только на тень, что на тропы ложится,
Разве только на луч, что по тропам скользит,
Разве что на листву, что волшебно сквозит,
На жасминовый куст, осиянный и пенный,
На неведомых крылышек промельк мгновенный.
«Господь не сдал нам мир «под ключ…»
Господь не сдал нам мир «под ключ».
Он сдал нам мир, где уйма круч
И ям, и всяческих подвохов,
И поводов для тяжких вздохов.
Впустив нас в мир, где всё сквозит
И всё обрушиться грозит,
Господь сказал: «Располагайтесь,
Но на меня не полагайтесь».
«Слова не мои, да и музыка тоже…»
Слова не мои, да и музыка тоже.
А раз не мои, то Твои они, Боже.
Прости, что стремлюсь их Тебе навязать,
Но я и двух слов не смогла бы связать.
Надеюсь, что Ты не отпрянешь в испуге,
Не скажешь, что все эти строки — потуги,
Не станешь твердить, что сей опус не Твой,
Не сделаешь бедный стишок сиротой.
«Чем занимаюсь? Хожу на свидание…»
Чем занимаюсь? Хожу на свидание.
Кто меня ждёт? Меня ждёт мироздание.
Смотрит в окошко, под дверью торчит,
Дождиком мелким по крыше стучит,
Душу своим нетерпением грея:
Мол, выходи, выходи поскорее,
Мол, без тебя я совсем пропаду.
«Жди, — отвечаю, — проснулась, иду».
«Подтверждено документально…»
Подтверждено документально,
Что жизнь промчится моментально,
Что всех летальный ждёт исход
Сегодня, завтра, через год.
И коль хотеть потратить с толком
Земные дни под синим шёлком,
То надо, как они, сквозить
И скорбным знаньем не грузить
Деньки, которые и сами
Лишь миг живут под небесами.
«Лишь тишина умеет говорить…»
Лишь тишина умеет говорить.
Она одна такой владеет речью,
Что слушаю её и не перечу,
Готовая её боготворить.
Лишь тишина правдива до конца,
Как истина, как факт неоспоримый,
Лишь у неё есть дар неповторимый
Быть легче пуха, тяжелей свинца.
«Теченью жизни потакая…»
Теченью жизни потакая,
Давайте жить, не привыкая
Ни к белизне оконных рам,
Ни к виду, что открылся нам,
Ни к саду, чей заборчик шаткий
Все клумбы, яблони и грядки
От люда пришлого таит,
Хотя и сам едва стоит.
«Так жалко жизнь. Её так жалко…»
Так жалко жизнь. Её так жалко.
Упрятать бы под одеялко
Её. Укрыть бы потеплей.
Сказать: «Родная, не болей»,
Сказать: «Не бойся, я с тобою,
Тебя согрею и укрою,
От всех невзгод уберегу.
Жить без тебя я не могу».
«У всех есть душа: у несчастья, у счастья…»
У всех есть душа: у несчастья, у счастья,
Она то ликует, то рвётся на части.
Тоскует душа уходящего дня,
Дождя, что поёт под окном у меня,
Поникших кустов, потускневшего света,
Тоскует душа уходящего лета,
Что, вроде бы, только мгновенье назад
Пришло осчастливить и дачу и сад.
«Я обожаю пункт наш населённый…»
Я обожаю пункт наш населённый,
От неба синий, от листвы зелёный,
Где дни просторны, ночи коротки,
Крикливы станционные гудки;
Где можно целый день тянуть резину,
Следя, как ветер теребит осину,
Как воробьиный шастает народ.
Вот я хожу, гляжу, разинув рот,
И понимаю: мне не хватит лета,
Чтоб разобраться в переливах цвета,
В оттенках звуков тех или иных…
Да что там — лета? Сроков всех земных.
«Да неужели можно жить…»
Да неужели можно жить
И прошлое не ворошить?
Да можно ль не впускать былое
В пространство тёплое, жилое,
Не дать ему дышать, грустить,
У нас сегодняшних гостить,
Шуршать страницей пожелтевшей,
Чтоб ветер, в окна залетевший,
Затихнул, зачитавшись тем,
Что вроде бы ушло совсем,
Но чьи любовь и боль, и смута
Не отпускают почему-то.
«Лист, что дождю повиновался…»
Лист, что дождю повиновался,
От жизни взял и оторвался.
Он оторвался и лежит,
Не ждёт, не бьётся, не дрожит,
Не шелестит и не трепещет.
Ветра гудят, и дождик хлещет,
А он, почивший, ни при чём.
Ему всё это нипочём.
Отныне к миру мельтешенья
Он не имеет отношенья.
От жизни хлопотной такой
Он удалился на покой.
И почему его собратья,
Последние силёнки тратя,
Хотят, хоть с горем пополам,
Хоть как-то задержаться там,
Где и опасно и тревожно,
И жить спокойно невозможно?
«Есть воздух и свет, и тепло…»
Есть воздух и свет, и тепло,
Есть всё для круженья, броженья,
Движенья, его продолженья.
Есть всё, чтобы время текло.
Есть травы в рассветных слезах,
Есть птица, что в окнах мелькала,
Простор, чтобы жизнь утекала
Куда-то у нас на глазах.
«Даже мысли нельзя допускать…»
Даже мысли нельзя допускать,
Даже горестной мысли,
Что беда тебя может искать,
В чёрный список зачисля.
Даже мысли нельзя допускать,
Что дурное случится…
Будет вечно крылами плескать
Поднебесная птица,
Будет вечно пылать твой рассвет,
Не желая прощаться,
И не будет запас твоих лет
Никогда истощаться.
«Живу я, хоть и на краю…»
Живу я, хоть и на краю,
Но всё же света,
О чём без устали пою
С начала лета.
И песня та, что весела
Была вначале,
Теперь, — обычные дела, —
Полна печали.
Причину надо ль объяснять,
Давать подробный
Отчёт об этом? Лучше снять
Вопрос подобный
С повестки нынешнего дня
Да и любого.
И, коль попросит у меня
Сегодня слово
Мой осыпающийся сад,
То он негромко
Прошелестит о том, как рад,
Что край посёлка
Живёт в согласье с синевой
Слегка линялой,
С листвою палой и травой
Немного вялой.
«Сказать, на что ты обречён?..»
Сказать, на что ты обречён?
На день, чей лик не омрачён,
На сад, что увлечён негромкой
Беседой с предрассветной кромкой,
На пёстрых крылышек петит,
На лист, что в окна залетит
И, покружившись, приземлится,
Чтоб потихоньку золотиться.
«Что за день? Как всегда, безвозвратный…»
Что за день? Как всегда, безвозвратный.
Что за мир? Как всегда, необъятный,
Мир, где скоро простынет мой след,
Где судьба, не идя на попятный,
Всё, что дорого, сводит на нет.
Что за сад? Сад с нарядным жасмином,
На котором давно уже клином
Свет сошёлся. А адрес какой?
Тихий дом под крылом журавлиным,
Где царит небывалый покой.
«Я у тебя учусь, мой день…»
Я у тебя учусь, мой день,
Жить, чередуя свет и тень.
Я у тебя беру уроки,
Когда пишу вот эти строки.
Словечко напишу одно,
Гляжу — небесное пятно
На нём дрожит. А на соседнем
Танцует лучик. А в последнем
Куплете в этом череду —
Тенисто, как в твоём саду.
«Мне, чтобы жить, необходимо счастье…»
Мне, чтобы жить, необходимо счастье.
А ведь оно то тут, то где-то там,
Оно за мной не ходит по пятам,
Над ним я вовсе не имею власти.
И, чтобы жить, должна из ничего
Я ежечасно добывать его.
«Не стоит жить в один присест…»
Не стоит жить в один присест,
А стоит каждый миг мусолить,
Обсасывать его и холить,
Пока ему не надоест
Все это. И тогда: «Лети, —
Ему сказать — лети, счастливо».
И лишь потом неторопливо
К другому мигу перейти.
«А чтоб земные сроки продлевать…»
А чтоб земные сроки продлевать,
Пришлось мне столько преодолевать:
Вот отрочество я преодолела,
Вот юностью всерьёз переболела,
Переболела зрелостью уже,
И вот теперь я вновь настороже:
Ведь если старость я преодолею,
Об этом разве я не пожалею?
Не надо ли мне как-то растянуть
Остатний мой не столь уж длинный путь,
Пока учёный, маясь сверхурочно,
Вдруг не воскликнет: «Всё. Живи бессрочно!»
«Инстанция высшая — синь, небеса…»
Инстанция высшая — синь, небеса.
Инстанция низшая — травы, роса.
Меж ними идёт моя жизнь настоящая.
Сияй же, инстанция вышестоящая.
И нижестоящая — тоже не дно,
А нечто, что мне для веселья дано,
Что, хоть и послушно мне п о д ноги стелется,
Однако со мной всеми тайнами делится,
С утра и до ночи шуршит, шелестит,
На солнце сверкает, без солнца грустит.
«Излишества были, но только в стихах…»
Излишества были, но только в стихах.
Стихов иногда слишком много писала.
Но я ведь от прозы словечки спасала,
От прозы житейской. Лишь в этих грехах
И впрямь я повинна. А кроме стихов
Почти не имею серьёзных грехов.
«А я, вставая на мысочки…»
А я, вставая на мысочки,
Нигде не вижу мёртвой точки,
А вижу, что кругла земля,
И всюду чистые поля,
А кое-где в тумане горы.
Короче, впереди просторы,
Одни просторы впереди.
Но слышу голос: «Погляди,
Да не туда — себе под ноги:
Черта, предел, конец дороги».
А я в ответ: «Какой предел?
Ты просто не туда глядел.
Ты видишь только то, что рядом,
А я повсюду шарю взглядом.
Ведь грех не видеть ничего,
Что дальше носа твоего».
«Вначале составил компанию мне…»
Вначале составил компанию мне
Тот луч, что маячил всё утро в окне,
Ему облака поспешили на смену
И дождь, разметавший их белую пену,
А после упал жёлтый лист на порог,
А после меня навестил вечерок,
И мы с вечерком хорошо посидели
И поговорили о горестном деле.
Верней, хорошо помолчали о нём
В дому, освещённым закатным огнём.
«Как ни сяду, ни лягу — мне всё неудобно…»
Как ни сяду, ни лягу — мне всё неудобно.
Но не бойтесь, не буду об этом подробно.
Всем ведь трудно удобную позу найти,
Всем ведь туго приходиться, как ни крути.
Потому-то я предпочитаю делиться
Только тем, что возможность даёт веселиться.
Жизнь ведь очень смешная, коль так поглядеть:
Вечно ищет да ищет, куда бы нас деть,
Будто коль ей удастся куда-то нас сплавить,
Она сможет дела свои тут же поправить.
«Ах, как хочется жить…»
Ах, как хочется жить,
И чтоб ветер трепал занавеску
Да и весь тот уклад,
Что подвешен на тонкую леску,
И чтоб гамму играл
Школярок, новичок в этом мире,
И чтоб все небеса
Были в солнечном птичьем пунктире,
И чтоб день золотой,
Что сиял и погаснуть боялся,
Лишь одной запятой
От грядущего дня отделялся.
«И счастье — вся его недостижимость…»
И счастье — вся его недостижимость,
И горе — вся его непостижимость —
Живут бок о бок, рядышком живут
И запросто по имени зовут
Друг друга, и всегда на ты друг с другом.
И горе счастью: «Я к твоим услугам»,
А счастье горю: «Да и я к твоим».
И хорошо на свете им двоим.
«Ну наконец-то я уразумела…»
Ну наконец-то я уразумела,
Что ты, о жизнь моя, в виду имела.
Спасибо, что имела ты ввиду
Не тяготы, не муки, не беду,
А музыки пленительную ноту.
Прости, что я не уловила слёту
Всё это. И прошу тебя, ответь —
Еще не поздно? Я могу успеть?
Могу успеть? А что — сама не знаю.
«Да не трудись, я слёту понимаю,
Чего ты хочешь, — слышу я в ответ, —
Не торопись. Желаю долгих лет».
«Время, времечко, ты ведь меня убивало…»
Время, времечко, ты ведь меня убивало,
Ну а я всё живу, как ни в чём не бывало.
Ты меня прогоняло, твердило: «Пора!»,
Ну а я всё никак не уйду со двора,
Ну а я всё кружусь и кружусь на земшаре.
А сегодня — взгляни, я и вовсе в ударе.
У меня прямо Болдино нынче почти:
Всё сплошные шедевры. Не веришь? Прочти.
«А всё-таки летать приятно…»
А всё-таки летать приятно,
Особенно туда-обратно.
Но лист, что больше не юнец,
Летает лишь в один конец.
Я тоже улететь рискую,
Гляжу на листья и тоскую:
Вон тот слетает плавно вниз,
А этот в воздухе завис,
Танцует напоследок третий.
…А вот бы обойтись без нетей,
А вот бы взять да уболтать
С косой старуху и летать,
Летать, одно лишь зная точно, —
Что я могу летать бессрочно.
«До скорого, скорого… Поездом скорым…»
До скорого, скорого… Поездом скорым
Лечу по летящим навстречу просторам.
До скорого, скорого, будущий миг,
В объятья твои я лечу напрямик.
Хочу, не хочу, но лечу я в объятья
Твои. Эта дикая скорость — проклятье.
Я б сбавила темп, перешла бы на шаг,
На медленный шаг, но не ведаю как,
Не ведаю, как мне пожить в настоящем.
Летит моё время по рельсам звенящим
И темп невозможный такой задаёт,
Что даже само от него устаёт,
Чем робкую всё же внушает надежду,
Что встанет, измучившись, где-нибудь между
Сегодня и завтра, потом и сейчас,
Оставив в покое мятущихся нас.
«Мир, придумай же что-то уютное…»
Мир, придумай же что-то уютное.
Надоело все смутное, мутное,
Все скандалы, разборки твои,
Перепалки, придирки, бои,
Потасовки твои, перебранки.
У тебя же такие полянки!
У тебя же такие сады!
Ну побудь же ты тише воды,
Ниже травки, покрытой росою,
Порази нас своею красою,
И давай с тобой нежно дружить.
«Это вы не даете мне жить, —
Слышу грустный ответ, — это вы же
Не хотите быть тише и ниже,
Ниже травки и тише воды,
Вы наделали столько беды!
И на мне столько шрамов и ранок
Из-за ваших дурных перебранок!»
«Но жизни смерть никак не отменяет…»
Но жизни смерть никак не отменяет
И даже ей в обязанность вменяет
Дышать и быть, быть вечно, быть всегда —
Какой угодно: хрупкой, как слюда,
Крошащейся и ломкой, точно льдинка,
Но быть, не прекращая поединка
Со смертью, что лишь только и живёт
Тем, что угрозой гибельной слывёт,
Куражится над жизнью и ярится,
И страшно потерять её боится.
«Кружу по тутошним просторам…»
Кружу по тутошним просторам,
И служит у меня тапёром
То летний дождик, то скворец,
То ветер — на дуде игрец.
Под звук любой кружить готова,
Посплю чуток, проснусь и снова
Кружу, и даже дятла стук
Для танца подходящий звук.
«Смотри, как от веток листва отрывается…»
Смотри, как от веток листва отрывается,
Какие возможности вдруг открываются!
Какие вакансии, Боже ты мой,
Для дождика осенью, снега зимой,
А нынче их ветер занять порывается.
Разобраны будут все в мире места,
И что-то возникнет на месте листа,
Слетевшего тихо: заплатка небесная,
Залетное облако, птица неместная —
Вакансия точно не будет пуста.
Исчезнет оттенок карминный иль палевый,
Появится слой свежей краски эмалевой,
Не терпит сей мир пустоты.
Коль время настало, спокойно отчаливай,
Появятся новые «ты»,
И новые «я» непременно появятся,
И новые крылышки тотчас расправятся.
«Да, да, я радости поборник…»
Да, да, я радости поборник.
Я нынче составляю сборник
Мгновений светлых. Как адепт
Веселья, выпишу рецепт,
Чем скрасить горестные миги.
Уже написано полкниги
Про то, как миги принимать
И эту жизнь не донимать
Придирками и всяким вздором,
А лишь глядеть открытым взором
Доверчивым вокруг себя,
Процесс загадочный любя.
«Кто сроду нас не подведёт…»
Кто сроду нас не подведёт,
Так это время, что найдёт,
Найдёт нас, где б мы ни случились,
Куда бы мы ни отлучились.
Не подведёт нас долгий путь
И приведёт куда-нибудь.
Не подведёт, конечно, небо,
Над головой возникнув, где бы
Мы ни были. А подведёт
Лишь человек, что вдруг уйдёт,
Что вдруг уйдёт в глухие нети,
Оставив нас одних на свете.
«Спасибо, счастье, что приходишь…»
Спасибо, счастье, что приходишь,
Что время для меня находишь:
То на заре лучом прильнёшь,
То мимо окон промелькнёшь
Крылом неведомой расцветки,
То вспыхнешь яблочком на ветке.
Ты, счастье, вечно на бегу,
Что я вполне понять могу.
Поскольку ждут тебя повсюду,
Тебя задерживать не буду:
Пришло, сверкнуло и беги.
Себя вот только береги.
«А кто я есть? Я — частный случай…»
А кто я есть? Я — частный случай
Беды какой-то неминучей,
Провала, взлёта и побед —
Всего, чем полон белый свет.
А кто я есть? Я — случай частный
Любви счастливой и несчастной.
Но, коль возьмёшь пример с меня,
То будешь ты героем дня,
Который так влюблен в природу,
Что птичке не дает проходу,
Лучу и кочке, крытой мхом,
И душит их своим стихом.
«Осенние дни, точно листья крошатся…»
Осенние дни, точно листья крошатся.
Ну что теперь делать? Грустить? Сокрушаться?
Крошатся они, точно листик сухой…
Не хочется звать эту пору глухой.
Напротив: чем падают листья быстрее,
Тем слух восприимчивей, тоньше, острее.
Пустее пространство, реальнее шанс
Неслыханный вдруг получить резонанс
У каждого шороха, каждого вздоха.
И чудится, что наступает эпоха
Сердечного отклика, чуткости той,
Которой так славится век золотой.
«Я не уйду отсюда. Дудки…»
Я не уйду отсюда. Дудки.
Да у меня же ни минутки
Свободной. Целый день кручусь —
Верхом на шарике качусь.
Катаюсь, скорость набирая,
То от восторга замирая,
То залетая в темноту,
То снова жмурясь на свету.
«Зачем проходит жизнь сия…»
Зачем проходит жизнь сия
Так близко от небытия,
Проходит в двух шагах буквально
От черноты, что так провальна,
Так безнадёжна и густа?
И даже лучшие места —
В партере где-то или в ложе —
И те на самой кромке тоже.
«Счастье есть. Просто где-то оно притаилось…»
Счастье есть. Просто где-то оно притаилось.
Может, в доме в укромном углу притулилось,
Может, спряталось где-то в осеннем саду.
Ему просто не хочется быть на виду.
Оно верит, что, если кому-то приспичит
Отыскать его, тот его тихо покличет,
В каждый угол заглянет и в каждый закут,
И обшарит весь сад, вопрошая: «Ты тут?»