Средь бела дня

Миллер Лариса Емельяновна

III. Стихотворения 1970 года

 

 

«Ну вот и мы умудрены…»

Ну вот и мы умудрены, И мы познали груз вины И гнёт любви, и вкус страданья, И горечь позднего свиданья, И жизни праздной благодать, И полный тягот год недужный, И знаем, чего стоит ждать, И знаем, чего ждать не нужно. И, Боже, как прекрасно жить Вот так, с открытыми глазами, Умея пренебречь азами И не боясь утратить нить. Какой бывает тишина И как она взрываться может, Когда душа искушена, Когда кусок немалый прожит, Когда знакомо всё кругом — Листа осеннего прожилки, Пушок у сына на затылке И лестница при входе в дом. И я, распахивая дверь И точно зная, что за нею Ждала вчера и жду теперь, В неё вхожу, благоговея.

 

«Мне говорят и говорят…»

Мне говорят и говорят, А я, не вслушиваясь, вторю, А я иду дорогой той, Которая уводит к морю. Оно качается вдали — Я упаду в него с разбегу, Всё то, что было до сих пор, Земное всё, оставив брегу. Тропа петляет без конца, И я то в гору, то под гору — То нету синей полосы, То вновь она открылась взору.

 

«Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка…»

Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка, Как в младенчестве гремим крашеною рыбкой, Как ступаем по земле, как уходим в землю, Как бушуем и клянём, как смолкаем, внемля. Как прощаем, чем корим — всё весомо, свято, А не только миг, когда, на кресте распятый, Застывает надо всем Мученик Великий С выражением тоски на бескровном лике. Был Он свят и был велик до распятья, прежде, Когда хаживал с людьми в будничной одежде. Не в Голгофе лишь одной пафос и мученье, Есть обычной жизни ход и судьбы теченье. И не просто распознать, что есть миг обычный, Что есть самый главный миг, самый патетичный.

 

«Тоненькая женщина…»

Тоненькая женщина, Жрица и пророчица, — Ей любви нескованной И свободы хочется От канонов мрачного Танца ритуального, От всего усохшего, От всего фатального. И она по-своему, Как умеет, борется — То флиртует с ересью, То усердно молится. И в любви то хищница, То голубка кроткая. Вот она скользящею Движется походкою. Вокруг ног колышется Полотно воздушное… Кто же тебя выдумал, Дщерь великодушная? Кто же тебя выдумал, Мелкая и злобная? Сколько жертв спровадила Ты на место лобное… Без тебя немыслимы — Чьё ты озарение? — Ни любовь небесная, Ни земное бдение.

 

«Дети, дети, наши дети…»

Дети, дети, наши дети, Руки — тоненькие плети, Шейка — слабый стебелёк, — Путь ваш длинен и далёк. Уберечь бы вас, да как, От обид и передряг. Лето, осень. День да ночь — Улетите гордо прочь В неизвестность, в темноту, Напевая на лету.

 

«В пору долгих и тёмных ночей…»

В пору долгих и тёмных ночей, Когда нет ничего, никого, — Мне бы лампу в пятнадцать свечей, Чтобы видеть тебя одного. И тогда всё опять на местах, Всё имеет и смысл, и суть, И ничтожны тревога и страх, И надёжен к дальнейшему путь, И не так уж черна темнота, И, как божия птичка в раю, Позабыв про труды и лета, Безмятежные песни пою.

 

«Как всё сложится, как обернётся…»

Как всё сложится, как обернётся, Что совсем позади, что вернётся, Что утратим и что обретём, Нам страдать или сеять страданье, Или просто во всём мирозданье Оказаться ни с кем, ни при чём? Разобраться отчаявшись в сущем, Всё спешим очутиться в грядущем, Слепо тыча случайным ключом.

 

«Вот он, омут моей души…»

Вот он, омут моей души. Обмани меня, веры лиши, Оттолкни меня, выдай, ограбь — Только рябь на воде, только рябь. Всё, что ценно мне, брось и рассыпь — Только зыбь на воде, только зыбь. Все деянья мои сокруши — Только слабые всплески в тиши. А войдёшь в эти воды — кричи, Так ожгут ледяные ключи.

 

«Наверно, прекрасно за тою горою…»

Наверно, прекрасно за тою горою, Куда мы ещё не ходили с тобою, Там вольная воля, покой и прохлада Туда нам, наверно, давно уже надо. Там множество чистых стремительных речек, Там добрый бы нас приютил человечек, Там в праздник под звёздами крупными пляшут, Там птицы крылами огромными машут. Не знать нам, не ведать тоски и напасти, Пока в те края убежать в нашей власти.