Потаенного смысла поимка

Миллер Лариса

2008

 

 

«Не торопи, не торопи…»

Не торопи, не торопи, В лучах апрельских утопи, Посеребри снежком летучим, Дай золотым осенним тучам, Шурша, проплыть над головой. Такое счастье быть живой, Осилив трудную дорогу, Позволь шепнуть: «Ну, слава Богу».

 

«Почитаю, отложу…»

Почитаю, отложу, После снова почитаю. В тихом доме обитаю, Чем безмерно дорожу. В доме тишь, а за окном Снег задумчивый летает. Вечность дни мои листает, Как рука старинный том.

 

«Так тяжко, хоть вроде иду налегке…»

Так тяжко, хоть вроде иду налегке, И снег под ногами, и свет вдалеке, На мёрзлых стволах серебрится пороша, Но давит на плечи незримая ноша. А вдруг эта ноша – большие крыла, И зря по земле я устало брела.

 

«Чёрно-белая картинка…»

Чёрно-белая картинка. Штрих на ней, как паутинка. Жизнь на ней черна, бела: Дом, дорога, купола. Хороша гравюра эта. Вся она из тьмы и света, Будто есть лишь «нет» и «да», Только счастье и беда.

 

«Погоди, я с тобой…»

Погоди, я с тобой, я с тобой. Даже если ведут на убой, Даже если там морок и плаха. Я не ведаю большего страха, Чем вдруг выпустить руку твою И остаться навеки в раю.

 

«А сегодня в окно поглядела: весна…»

А сегодня в окно поглядела: весна. Сразу комната стала для жизни тесна, И туда захотелось, где свет и свобода, Чтоб ломило глаза от небесного свода, Чтоб легко по осевшему снегу идти, Как весёлая девочка лет двадцати.

 

«Свежий снег мне с утра постелили…»

Свежий снег мне с утра постелили И моё пребыванье продлили, Подарили мне день в феврале, А вчера я была на нуле. С благодарностью я принимаю Дар волшебный и не понимаю, Что мне делать с подаренным днём, Как заботиться надо о нём.

 

«Мне так плохо с собой. Можно возле тебя…»

Мне так плохо с собой. Можно возле тебя Посижу, твой помятый рукав теребя? Занимайся, чем хочешь: работай, звони, Кушай яблоко, только меня не гони. Буду тихо сидеть и не буду мешать, И не буду я планов твоих нарушать.

 

«Дни целомудренны, чисты…»

Дни целомудренны, чисты, В снегу деревья и кусты, Фонарь, скамейка. И прохожий Сегодня бел, как агнец Божий.

 

«И вспомнила я телефон-автомат…»

И вспомнила я телефон-автомат. Я в будке холодной. Январь. Снегопад. На будку мою столько снега налипло. Мне голос ответил негромко и хрипло. Я в голос далёкий почти влюблена. Беседа сумбурна, хотя и длинна. На тихий вопрос отвечаю невнятно. Зачем я звоню, мне самой непонятно. Но я вспоминаю тот призрачный год. Осталось с тех пор только несколько нот, Остался с тех пор лишь мотивчик короткий, Но я так люблю те щемящие нотки.

 

«Той зимой я сходила с ума…»

Той зимой я сходила с ума, Что случится – не знала сама, Днём и ночью бумагу марала, И когда он входил, обмирала. Я не помню тех канувших дат, Но на улице был снегопад, А потом всё ушло, улетело, Снег растаял. Я жить не хотела.

 

«Ты знаешь адрес мой земной…»

Ты знаешь адрес мой земной, И значит, ты придёшь за мной Но я, ей-богу, не готова, Ты видишь, у меня обнова. Она мне, кажется, к лицу, Нет, не готова я к концу. Не трогай чёрными крылами, Займись нездешними делами.

 

«Уходить нельзя отсюда…»

Уходить нельзя отсюда, Здесь невымыта посуда, Незастелена постель, Не вполне понятна цель Пребывания земного, Завтра буду думать снова И, наверное, опять Мало что смогу понять.

 

«Я тихонечко лежу…»

Я тихонечко лежу, Я тебе принадлежу. Мне твой сон сегодня снится, На щеке моей ресница Соскользнувшая твоя. Ровно дышим ты и я. Сон наш хрупок, но и бденье Не прочнее сновиденья.

 

«Какие у меня права…»

Какие у меня права На небо, воздух, дерева? И кто я им? Случайный житель, И временна моя обитель. И всё же каждую зарю За что-то их благодарю, Хоть знаю – радуют и светят, А пропаду, и не заметят.

 

«Да разве я знала, что будет так грустно…»

Да разве я знала, что будет так грустно, Ведь жизнь так умеет морочить искусно, Такие узоры умеет плести, Что верила – буду и дальше цвести, Что буду и дальше взлетать и спускаться, В лучах золотых и горячих плескаться, Что так вот и будут до крайнего дня Любить, и ласкать, и тетёшкать меня.

 

«Конец зимы. Кружится голова…»

Конец зимы. Кружится голова. Качаются сырые дерева, И под ногами снег, сырой и серый, И надо жить необъяснимой верой, Что впереди несметные года И будет хорошо как никогда.

 

«Когда я только начинала…»

Когда я только начинала, Я доставала из пенала То ластик, то карандаши, И рисовала для души Кружок оранжевый с лучами, Тогда летала я ночами, Любила всё – и дом, и двор, И покосившийся забор, Своих чахоточных соседей, И Юрку на велосипеде, И даже Деську – злого пса, И надо мною небеса Всё время были голубыми, И, Боже, как жилось под ними!

 

«Нынче ранняя побудка…»

Нынче ранняя побудка: Птичка – розовая грудка На балконе у меня. Таково начало дня. Очень славное начало. Я лежала и молчала, Чтобы птичку не спугнуть. Надо в новый день шагнуть. Но зачем – я не решила, Потому и не спешила.

 

«Заслони меня облако, дерево, куст…»

Заслони меня облако, дерево, куст. Всё пугает – и окрик, и шорох, и хруст. И средь белого дня, и ночами тревожно, Но на этой земле жить нельзя осторожно И смертельно рискую раз двести на дню, Но тебя, мой родной, я сама заслоню.

 

«Здесь мостик над речкой дощатый и узкий…»

Здесь мостик над речкой дощатый и узкий, Здесь даже трава понимает по-русски. Здесь так хорошо обо всём говорить И в поле заросшем тропинку торить, И, кажется, могут и травы, и речка, Едва я запнусь, подсказать мне словечко.

 

«Всё давно началось, а когда – неизвестно…»

Всё давно началось, а когда – неизвестно. На огромной земле почему-то так тесно, На огромной земле почему-то так трудно, Хоть подвижны лучи и трава изумрудна. Всё не с нас началось, завершится не нами. Я сегодня в ночи тосковала по маме, По ушедшим годам, прошлым вёснам и зимам На огромной земле, беспощадной к любимым.

 

«А птицы над ухом поют и поют…»

А птицы над ухом поют и поют, Побыть в одиночестве мне не дают, Я нынче в компании певчей, летучей. Наверно, назвать меня можно везучей. Весеннего щебета полон лесок. Ответить хочу, да не тот голосок. К тому же они без меня обойдутся, Не станут на то, что безмолвствую, дуться.

 

«Весенняя поросль, вешняя дымка…»

Весенняя поросль, вешняя дымка. Идёт потаённого смысла поимка, Поимка того, чему имени нет. Весенняя дымка, немеркнущий свет. Вся жизнь протекла за занятием этим, Не нужном ни травам, ни птицам, ни детям.

 

«Мир этот майский из листьев и трав…»

Мир этот майский из листьев и трав… Так и уйдём, ничего не поняв. Щебет и гомон пресветлого мая. Так и уйдём, мало что понимая, Так и уйдём, не поняв ни аза. Видишь, по древу стекает слеза? Чувствуешь – пахнет смолою древесной Мир неизведанный, мир неизвестный.

 

«Я так давно сюда попала…»

Я так давно сюда попала, А мне всё мало, мало, мало, А мне всё хочется опять Полынь-траву в ладонях мять, Вдыхая запах горький, сладкий, И птичьи наблюдать повадки, И знать, что нет такого дня, Чтоб ты, родной, не ждал меня.

 

«А небо тоже одиноко…»

А небо тоже одиноко. Оно, живя от нас далёко, Тоскует так, что хоть кричи, И тянет к нам свои лучи.

 

«Я всё о себе, а ведь надо о мире…»

Я всё о себе, а ведь надо о мире, И видеть бы надо и дальше, и шире. Но что тут поделаешь? Нет у меня Такого охвата, такого огня, Могучего голоса, дерзостной мощи. Я всё о соседней изменчивой роще, О том, как живу, своих близких любя. А вдруг кто-то дальний узнает себя.

 

«Вешним дождиком всё окропило…»

Вешним дождиком всё окропило. Я зачем эту жизнь торопила? Больше я никуда не спешу, Просто воздухом свежим дышу И гляжу, как трава серебрится. Мне ведь больше нельзя торопиться. Больше нет ничего у меня, Кроме этого влажного дня.

 

«Не верю я, что это всё…»

Не верю я, что это всё. Ещё случится то да сё, Ещё взбодрюсь, ещё устану, Ещё сто раз с постели встану, Ещё подумаю о том, Что есть какое-то потом, А ближе к ночи иль к рассвету Решу, что ничего там нету.

 

«Мельканье суток и недель…»

Мельканье суток и недель, И тополиная метель Начнётся через две недели, Летят мгновенья, как летели, И значит, с ними я лечу И на лету стихи строчу Летучим слогом без нажима О том, как всё неудержимо.

 

«А ты заглянул бы в соседнюю рощу…»

А ты заглянул бы в соседнюю рощу. Там пеночка горлышко птичье полощет, Там яблони дикой нежны лепестки, Там воды проточны, шатучи мостки, Там небо какой-то особой окраски, Там спящих младенцев катают в коляске.

 

«Кто придумал бересклет…»

Кто придумал бересклет? Он стоит здесь много лет, Никуда не улетает, То цветёт, то отцветает. Я знакома с ним давно, Но любуюсь всё равно. Рад и он коротким встречам. Подтвердить мне это нечем.

 

«Здесь все одиноки: деревья, дороги…»

Здесь все одиноки: деревья, дороги, И слабые люди, и сильные боги. Здесь всем не хватает участья, тепла. В таком одиночестве жизнь протекла. Что делали? Руки к кому-то тянули, А жизнь просвистела стремительней пули. Уходит когда-то пришедший сюда, И лишь одиночество живо всегда.

 

«Дожить мечтала до тепла…»

Дожить мечтала до тепла, А жизнь и дальше потекла. Она меня с собой уносит, А вдруг она возьмёт и бросит Меня на росстани вон той, Где одуванчик золотой?

 

«Гули, гули, младенец ты мой…»

Гули, гули, младенец ты мой, Гули, гули, смотри, ненаглядный, Мир сегодня цветущий, нарядный, Ни к чему торопиться домой. Гули, гули, корми голубей. Видишь, сколько в пакетике хлеба И твоё первозданное небо Во сто крат моего голубей.

 

«Низ зелёный, а верх голубой…»

Низ зелёный, а верх голубой. Жить согласна, но только с тобой. Без тебя – цвета нет никакого — Ни зелёного, ни голубого. Без тебя – нет ни ночи, ни дня, И, надеюсь, не будет меня.

 

«Здравствуй, ветка, ты на месте…»

Здравствуй, ветка, ты на месте. Говорю тебе без лести — Ты на диво хороша. Будем жить с тобою вместе — Ты – шурша, а я – дыша. Мы с тобою постарели, Но зато какие трели, Что за трели у скворца. Как на свежей акварели Дом с фасада и с торца. Ты качаешься в окошке, Я живу в своей сторожке — То читаю, то пою. Видишь, в час по чайной ложке Проживаю жизнь свою.

 

«Нет на свете такого угла…»

Нет на свете такого угла, Где бы я тебя спрятать могла. Нет на свете такого приюта, Где не властны ни сроки, ни смута, Где бы ты отсиделся, пока Смертоносны и дни, и века.

 

«Вот и мы вместе с теми тенями сместимся…»

Вот и мы вместе с теми тенями сместимся, Но останемся здесь и с землёй не простимся, Только переместимся левей и правей, Как пушинка, как облако, как соловей, Как на лёгком ветру сор июньский цветочный. Хорошо хоть, что мы помним адрес свой точный.

 

«Ну зачем избавляться от нас…»

Ну зачем избавляться от нас? Боже мой, ну кому мы мешаем? Вот жилище своё украшаем Васильками, что радуют глаз. Вот спешим в жаркий полдень залезть В гущу сада, что лепится к дому. Мы Тебе да и миру земному Постараемся не надоесть.

 

«Время мчится. Это точно…»

Время мчится. Это точно. А зачем? Ведь мне не срочно. Я б жила себе, жила, Воздух медленно пила, Воздух хвойный, воздух травный, Я бы шла походкой плавной По тропинке непрямой То из дома, то домой.

 

«Агу, мой сыночек, агуши, агу…»

Агу, мой сыночек, агуши, агу. Я жить без тебя, мой родной, не могу. К тебе прикипела навеки душой, А ты не младенец, ты вырос большой, Уходишь, приходишь, свободу любя, Всю жизнь бы за ручку водила тебя.

 

«Я не могу на такой высоте…»

Я не могу на такой высоте. Могут те голуби, ласточки те. Я не могу, хоть и хочется очень. День по краям голубым оторочен Шёлком небесным, способным линять, Нежно струиться, оттенки менять.

 

«Ну что вы смотрите, ромашки…»

Ну что вы смотрите, ромашки? Да, мы другие. Мы не пташки. Ступаем очень тяжело И невесёлые зело, И часто на судьбу серчаем, И с безразличием встречаем Ваш удивлённый тихий взгляд Два летних месяца подряд.

 

«Воздуха столько: дыши не хочу…»

Воздуха столько: дыши не хочу — Хватит кузнечику, хватит грачу, Лютику, тополю, божьей коровке. Ветер погладил меня по головке. – Дышишь, мол, милая? Дышишь? Дыши. Летние запахи так хороши.

 

«Много лет и много дней…»

Много лет и много дней Я живу меж двух огней — Меж рассветом и закатом. Кто я? Так. Песчинка, атом, Мира маленькая часть. Так легко совсем пропасть. Вот и думаю, гадаю, Почему не пропадаю.

 

«Проснулась и, Господи, кто я и что я…»

Проснулась и, Господи, кто я и что я? А в окна мне солнце глядит золотое. Чем связана я с этим садом и домом, И с этим окошком, и с тем окоёмом, С цветком, что цветёт на окне моём пышно, И с тем, кто по комнате ходит чуть слышно?

 

«А знаешь, я ведь домоседка…»

А знаешь, я ведь домоседка: В моё окошко смотрит ветка. Она всё тут, и я всё тут, Сижу, пишу, а дни идут. И знаешь, мне совсем не скушно, И ветка смотрит так радушно, Так ласково кивает мне, Как другу или как родне.

 

«Ты помнишь ли меня, мой постаревший сад…»

Ты помнишь ли меня, мой постаревший сад? Тогда твоя сирень мне тоже душу грела. Среди твоих кустов жила я год назад. Ты помнишь ли меня? Я тоже постарела. Мой постаревший сад, давай с тобой дружить, Друг друга и любить, и охранять до гроба, Поскольку на земле так неуютно жить, Поскольку ты и я – мы беззащитны оба.

 

«А может, я была скворцом…»

А может, я была скворцом С весёлым, в пёрышках, лицом, И пела, и глазком косила, И корм детёнышам носила. И может, стану им опять, Когда траву устану мять, Не пропаду, не кану в Лету, А на ольху вспорхну вот эту.

 

«Ничего я не знаю о странствии этом…»

Ничего я не знаю о странствии этом, О себе, щедро залитой солнечным светом, О тебе, хоть мы рядом уж лет пятьдесят, И о тех небесах, что над нами висят, О тропе, по которой шагаю послушно. Потому-то, наверно, и жить мне не скушно.

 

«Стремилась к музыке душа…»

Стремилась к музыке душа, Но пальцы были, как лапша. Играла Черни, Майкапара. А в дневнике стояла «пара». Так много страшных чёрных нот Играла я из года в год Давным-давно на Якиманке, Куда я шла с Большой Полянки. И пальцы слушались едва Под нудный счёт «и раз, и два», А музыка меня пленяла. Учительница мне пеняла За нерадивость. Как же быть? Любить, конечно же, любить Любовью, пусть неразделённой, Любить и умереть влюблённой.

 

«Такой прозрачный день, что даже ось видна…»

Такой прозрачный день, что даже ось видна. Видна земная ось. Вот-вот её коснёшься. Что будешь делать ты, когда совсем проснёшься? Ведь на сюжеты жизнь как будто не бедна. А может, лучше жить в преддверии всего, Лежать, глаза смежив, в сладчайшей полудрёме И слушать скрип оси в пустом притихшем доме, О будущем своём не зная ничего.

 

«Мне важно, чтоб этот кузнечик скакал…»

Мне важно, чтоб этот кузнечик скакал И чтобы в росу свои лапки макал, И чтобы роса серебрилась, блестела, И чтобы душа не просилась из тела, Но чтобы жила с моим телом в ладу И чтобы писались стихи на ходу.

 

«Там ветка качнулась, там капля упала…»

Там ветка качнулась, там капля упала. Я медленно шла, осторожно ступала. Я так не хотела кому-то мешать, Кого-то тревожить, покоя лишать. Вот ива плакучая – гибкое древо. Листвы не задев, обойду его слева. А вот незабудка, что с миром в ладу. Я справа, пожалуй, её обойду.

 

«Жизнь, душа, дорога, вечность…»

Жизнь, душа, дорога, вечность. Боже, как нужна беспечность, Детскость, лёгкость, тру-ля-ля, Жить, танцуя и шаля. Чтобы, если рыкнут грозно, Удивиться: «Ты серьёзно?»

 

«Так леса хочется густого…»

Так леса хочется густого, Но я в лесу сегодня снова. Так сада хочется, но я, Как и вчера, в саду своя. Так надо быть с тобою рядом, Но лесом прохожу и садом С тобой. О чём мечтать теперь? Ведь всё свершилось. Верь не верь.

 

«Покой. Недвижны луч и тень…»

Покой. Недвижны луч и тень, И даже шевелиться лень. Лист не дрожит, и куст не гнётся. А вдруг и время не зачтётся Сегодня нам, и можно жить И временем не дорожить?

 

«Незабудки полиняли…»

Незабудки полиняли. Цвет немного поменяли, Но, как прежде, «В добрый путь, — Говорят мне. – Не забудь, Как цвели мы вдоль оврага, И какое это благо, И какие чудеса Видеть лес и небеса».

 

«Я плохо в земной этой школе учусь…»

Я плохо в земной этой школе учусь, Считаю ворон, на уроках верчусь, Простую задачку решить не умею, К доске меня вызовут – я онемею, Вопрос зададут – буду тупо молчать. Мне рано ещё эту школу кончать. Ругайте меня, задавайте на лето, Пусть только учёба не кончится эта.

 

«Завтра будет новый дождь…»

Завтра будет новый дождь, Завтра будет новый ветер, Завтра в целом белом свете След мой частый не найдёшь. Завтра будет новый луч И умытая дорога, Завтра будет много-много Совершенно новых туч. Это значит, что и я Быть должна такой же новой, По возможности, готовой К переменам бытия.

 

«Я дни не хочу коротать…»

Я дни не хочу коротать, Хочу удлинять их, чтоб время Исчезло, как лишнее бремя, И воздух прозрачный глотать. Пусть день будет долгим таким, Чтоб я от него уставала, Чтоб солнце мне спать не давало, Светя за окошком моим.

 

«Нас позабудут, а потом…»

Нас позабудут, а потом Забудут тех, кто нас забудет, И ветер те следы остудит, Что вьются в мире обжитом. Но вдруг когда-нибудь опять Воскреснет сыгранная нота, Заставив чуткого кого-то Заплакать или просиять.

 

«Просто всё отложили до лучших времён…»

Просто всё отложили до лучших времён: Вот оденется в пурпур и золото клён, Вот волна поцелует босые ступни, Вот наступят лучистые снежные дни Вот омоет жасмин дождевая вода, Вот скворцы прилетят, и тогда, и тогда…

 

«Гулял под дождём и совсем не скучал…»

Гулял под дождём и совсем не скучал. Ведь дождик по зонтику громко стучал, С тобой говорил, заливая при этом Земное пространство серебряным светом. Вам с дождиком весело было вдвоём, Хоть каждый из вас размышлял о своём, И ты толковал на наречии местном, А он на каком-то далёком, небесном.

 

«Жить, не спасая, не спасаясь…»

Жить, не спасая, не спасаясь, А так – земли едва касаясь, А так – танцуя и шутя, Легко, как малое дитя, Когда его никто не мучит. И кто меня так жить научит?

 

«А если поглубже зарыться в подушку…»

А если поглубже зарыться в подушку, То, может, забудем, что взяты на мушку. А если укрыться в заросшем саду, То, может, забудем, что мы на виду. А ежели в травы густые улечься, То, может, забудем, что глупо беречься, Что жизнь – беспощадный и меткий стрелок, И будет прострелен любой уголок.

 

«Мы только с воздухом граничим…»

Мы только с воздухом граничим, С пространством солнечным и птичьим, Где ветер, где листва летит И нам дорогу золотит. И с воздухом, где лист и птица, Неохраняема граница.

 

«А музыка была. Потом её не стало…»

А музыка была. Потом её не стало. Наверное, она звучать внутри устала. А может быть, её в природе не осталось. Осталась лишь одна смертельная усталость. Усталость не звучит. Смогу ли жить немая, Не разжимая губ и глаз не поднимая.

 

«Я люблю твой ствол шершавый…»

Я люблю твой ствол шершавый, Мох твой жёсткий, лист твой ржавый, Душу нежную твою. Мы живём с тобой в краю, Где живых легко изводят. Ты дыши, пусть соки бродят. Я держусь, и ты держись, И давай стремиться ввысь.

 

«Чтоб быть счастливой, надо мало…»

Чтоб быть счастливой, надо мало: Под старенькое одеяло К бабуле вечером залезть, И чтоб мне было только шесть, Чтоб на ночь мне читали сказки, Чтоб утром выйти, взяв салазки, Туда, где снега пелена, И чтобы кончилась война.

 

«Я тишину перевожу…»

Я тишину перевожу На русский, на певучий русский. Берёза, ива, мостик узкий, Тропа, где каждый день хожу. А может, мой напрасен труд, И тишина красноречива. Пускай молчат берёза, ива, И мостик, и осенний пруд.

 

«А смертные смертных младенцев рожают…»

А смертные смертных младенцев рожают, Заботой, вниманием их окружают, Катают в коляске, на ручках несут, Тетёшкают, но всё равно не спасут. О Господи, это же бесчеловечно. Ну разве не ясно, что жить надо вечно? Сначала у мамы своей на руках, И дальше, и дальше, и дальше в веках.

 

«Посторожи меня, пока я буду спать…»

Посторожи меня, пока я буду спать, Посторожи меня, чтоб страшное не снилось, Чтоб было мне легко, чтоб сердце ровно билось, С тобой, любимый, жить – как по небу ступать. Ты – добрый ангел мой, и ангелов других Не жду и не зову. Мне и тебя довольно. И ночь моя тиха, и белый день мой тих, И лишь о том, что всё не вечно, думать больно.

 

«Я говорить устала складно…»

Я говорить устала складно. Я отдохну немного. Ладно? Во мне сегодня нет огня. Ты, муза, подожди меня. Ведь в нашем деле нет корысти. Ты дудочку пока почисти.

 

«А жизни всё равно, как течь…»

А жизни всё равно, как течь: Беречь нас или не беречь, Лелеять, обращаться дурно, Течь плавно, медленно иль бурно, Иль где-то посреди земли Нас вдруг оставить на мели.

 

«И тёмной ночью, и средь бела дня…»

И тёмной ночью, и средь бела дня Надеюсь на неслыханное чудо. Неслыханного ждать невесть откуда Не отучили до сих пор меня. Как мне не стыдно с головой седой Мечтать о небывалом, невозможном, Живя годами на корму подножном В соседстве близком с бездной и бедой.

 

«Я на землю попала впервые…»

Я на землю попала впервые. Здесь надышано. Рядом живые. И они первый раз на земле И не могут советовать мне, Что мне делать с отпущенным сроком Под небесным невидящим оком.

 

«А мне не надо «как-нибудь»…»

А мне не надо «как-нибудь». Мне нужен небывалый путь, И яркий свет, и дивный воздух, И небо в очень крупных звёздах, И чтобы песнь моя была Распахнутой, как два крыла.

 

«Ну, здравствуй, светлый и пушистый…»

Ну, здравствуй, светлый и пушистый! Ты на траве, на кочке мшистой, На листьях палых, на корнях. Надолго ты в моих краях? Ты первый, ты совсем младенец, Ты чище белых полотенец. И, чистоту твою любя, Мне очень жалко мять тебя.

 

«Снег падает, белое небо крошится…»

Снег падает, белое небо крошится. А может быть, счастливо всё завершится, А может быть, всё завершится без боли. Страдать на земле мы обязаны, что ли? Кто выдумал, будто на пользу страданье? Да будет волнующим наше свиданье С землёй, с небесами, со снегом летучим. Коль счастливы будем, мы им не наскучим.

 

«Кончается год, то есть Domini Anno…»

Кончается год, то есть Domini Anno, А жизнь выражается так же туманно, Но мне по душе шепоток и намёки, Колеблемый свет бесконечно далёкий, И нравится мне, что ответ так уклончив, Что я ухожу, разговора не кончив.

 

«Я всё время на чей-то вопрос отвечаю…»

Я всё время на чей-то вопрос отвечаю. Старый день провожаю, рассвет ли встречаю, Оставляю ли след на пушистом снегу — Отвечаю. Ответить никак не могу. И кружа меж дерев, что растут над откосом, То отвечу мольбой, то отвечу вопросом.

 

«А песенка, что родилась…»

А песенка, что родилась, С моим дыханием слилась. Пою ли я, дышу – не знаю. Вот прохожу я птичью стаю, Они поют, и я пою, Но каждый песенку свою.

 

«Разговоры ведя или делая нечто земное…»

Разговоры ведя или делая нечто земное, Взять да вдруг распрямиться и руки на миг опустить, В тишине наступившей услышать иное, иное, И увидеть, что чудо на шарике этом гостить. И – счастливо – сказать уходящему мигу – счастливо, Мой летучий, мой праздный, мой солнечный, мой голубой. Ты ведь тоже творил на лету это дивное диво, И как жалко, что мы не увидимся больше с тобой.