— Ты что, взбесился? — широко раскрыв глаза от удивления, спросил Кохран, глядя, как капитан скидывает рубашку и брюки и сует за пояс кинжал в ножнах. Со стороны бухты мужчин укрывала ночная темнота и выступы скал. По приказу Треваррена обстрел залива прекратился примерно полчаса назад.

Капитан поднял руку, призывая к молчанию, и прислушался. После того как перестали палить пушки, на острове стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом волн, накатывающихся на берег и отступающих обратно в море.

— Да, друг мой, — наконец ответил Патрик. — Я взбесился. И случилось это давно и очень далеко отсюда. — Внутри у него словно все заледенело, и он старался не думать о Шарлотте, распростертой на полу в гостиной и, возможно, в эту самую минуту погибающей от ран. Он двинулся к воде.

— Господь с тобой, дружище, — не унимался Кохран, схватив Патрика за руку, — но ты затеваешь дело, которое тебе не по силам. Ведь она наверняка придет в себя и начнет спрашивать о своем муже. Ты что же, хочешь предоставить мне честь сообщить ей о том, что ты отправился на дно вслед за «Чародейкой»?

— Возьми себя в руки, Кохран, — оборвал его Патрик со странной улыбкой, скорее напоминавшей гримасу. В эту ночь у него не осталось способности шутить. — Ты начинаешь причитать надо мной, как старая баба.

— Все в руках твоих, Господи! — только и смог сказать Кохран, провожая капитана взглядом.

Никакие слова не могли сейчас остановить Патрика. Он действительно был охвачен в этот момент своего рода безумием, которое не давало ему ни минуты покоя, пока он не выполнит то, что считал своим долгом. Он снова прислушался, но услышал лишь частые удары своего сердца.

У Патрика не оставалось сомнений: после прекращения ответного огня пираты решат, что силы оборонявшихся иссякли, боеприпасов больше нет и можно спокойно приступать к разграблению острова, «Быть слишком уверенным в своем превосходстве всегда большая глупость для полководцев», — мрачно ухмыльнулся Патрик.

Погрузившись по грудь в теплую, ласковую воду, капитан на секунды обернулся назад, где за неясным силуэтом Кохрана угадывались очертания обезображенного стихией и артобстрелом дома, в котором он оставил свою Шарлотту. Это из-за нею, Патрика, она может умереть сегодня ночью, а их невинный, так и не родившийся ребенок, наверное, уже умер. И, поскольку не в его власти повернуть время вспять и исправить уже совершенные им ошибки и несправедливости, ему остается лишь один способ искупить свою вину — месть.

— Патрик, — громко прошептал Кохран, приседая и поднимаясь, чтобы разглядеть в беспокойной воде капитана, и оттого походя на странную огромную птицу, — черт бы тебя побрал, безмозглый морской уторь! Я буду ждать твоего возвращения на этом же месте!

При мысли о том, что он сделал с Шарлоттой, у Треваррена защипало в глазах, но он приписал это морской воде. Больше не раздумывая, он бросился в ненадежные морские объятия и поплыл, посылая свое тело вперед сильными бесшумными гребками. Он легко установил местонахождение спущенных с корабля шлюпок. Несмотря на непроницаемую темень, тихие звуки от опускавшихся в воду весел отдавались в его ушах, словно удары грома. Путаная, грубая речь пьяных бандитов разносилась далеко по воде.

Патрик упорно плыл в их сторону, а в памяти вставал яркий образ его любимой, его нежной Шарлотты, Этот образ служил ему неиссякаемым источником сил, он вел его вперед, не давал успокоиться. Капитан вынырнул в нескольких футах от шлюпки так неслышно, что никто из троих пиратов, сидевших в ней, не заподозрил его присутствия. В промежутке между двумя гребками он легко ухватился за край борта и стал прислушиваться к разговору разбойников. Для него не составляло труда понять их речь, хотя и говорили они по-арабски.

— Мне это не нравится, — сказал маленький жилистый разбойник, сидевший на левом весле. Голову его покрывал тюрбан. — Треваррен не мог сдаться так просто. Это ловушка.

— Ты переоцениваешь его, — возразил другой, развалившийся на носу и ничего не делавший, — наверняка это и был Рахим. — Треваррен — американец, а они только и думают, что о своих хваленых удобствах да о безопасности собственной шкуры. Он наверняка уже удирает во все лопатки, да так торопится, что вполне мог забыть прихватить с собой бабу, про которую и так ясно, что скоро ее придется отдать.

Патрика охватила ярость, но он не проронил ни звука, даже не шелохнулся.

— Американцы, конечно, любят себя потешить, — вмешался третий, ворочавший правым веслом, — но уж если их разозлить, то они становятся что кобра: преследуют до конца и бьют насмерть.

Рахим лишь презрительно хмыкнул и плюнул в воду. Поверхность ее была неподвижной и гладкой, словно покрывало на постели старой девы. Однако это вовсе не означало, что двигавшейся по этой спокойной поверхности шлюпке ничто не грозило, — над водой витала тень неотвратимой близкой смерти.

Патрик набрал в легкие воздуха, навалился на борг лодки и одним мощным движением перевернул ее. Отчаянные вопли его жертв и их попытки ухватиться друг за друга и за борт бесполезной отныне шлюпки бальзамом пролились на горевшие в душе у Треваррена раны.

Он потряс головой, вытряхивая воду из ушей, а затем обернулся в сторону грех кораблей, ожидавших у входа в бухту. На их осветившихся палубах металась масса народу, но у Патрика оставалось еще вполне достаточно времени, чтобы осуществить свой план до конца.

Несмотря на суету, обнаружить Рахима не представило для Треваррена труда, так как гот один оказался в роли утопающего. Двое его подручных намертво вцепились в борта шлюпки и вопили, призывая помощь с корабля. Они были уверены, что на них набросилось ни больше ни меньше как огромное чудовище — обитатель морских глубин и что оно вот-вот проглотит их.

Патрик вынул из ножен кинжал, бесшумно подплыл к барахтавшемуся Рахиму и схватил его одной рукой за шею. Другой рукой он приставил клинок к пиратской глотке.

В последовавшие за этим моменты Патрику пришлось пережить бешеную схватку с самим собой. Это так легко одним движением перерезать Рахиму горло и выпустить в воду его черную кровь, лишь воздавая должное страданиям Шарлотты и невинного младенца, которому уже не суждено познать великое счастье и великую боль жизни.

— Треваррен… — прохрипел пират, почувствовав у горла холодную сталь. Он перестал барахтаться и вел себя удивительно спокойно. — Клянусь Аллахом, мои люди прикончат тебя за это!

— Не пытайся прикидываться святошей, Рахим!

Патрик задыхался or ненависти и в то же время не совершал последнего, решающею движения.

Вместо этого он поплыл к берегу, по-прежнему держа кинжал у горла Рахима, которого волок за собой. Его совершенно не интересовало, чем может угрожать ему пират, ибо ничто на земле не было ему мило без его несравненной Шарлотты.

Пересечение бухты вплавь отнимало у него все силы: такая гимнастика не очень-то легко давалась ему, и в лучшие времена, а в эту ночь он к тому же не мог не ощущать последствий недавно перенесенной болезни.

Не один и не два раза за это долгое плавание Патрик вступал в жестокие дебаты с самим собой. Рахим был самым жестоким пиратом, одно его имя вызывало ужас даже в этой нецивилизованной части света. Он совершил такие злодеяния, которые не в состоянии вообразить себе нормальный человек. Так почему же Патрик до сих пор медлит, а не прикончит этого сукина сына и не отправит его на корм рыбам?!

Рахим не сопротивлялся, то ли бессознательно, то ли смиренно ожидая своей участи. Патрик не мог совершить над ним никакого насилия. Он плыл, поддерживая своего пленника, который все чаще уходил под воду, сводя на нет борьбу за его жизнь.

Патрик выругался и стал быстрее двигаться по направлению к берегу. Слова Кохрана безжалостно отдавались в его мозгу. «Месть есть источник», — сказал Бог. Он мог бы осуществить ее простым ударом клинка, сжатого в правой руке. Патрик вернул оружие в ножны и снова поплыл к Рахиму. Пират вновь исчез под водой, но Патрик схватил его за ворот и поплыл к берегу.

Кохран ждал на берегу, рассудительный Кохран. Он вошел в воду, когда увидел подплывающего Патрика, и присоединился к этой беззаботной компании.

— Проклятье! — сказал старпом, наклоняясь и стараясь рассмотреть незнакомца в темноте. — Это Рахим, не так ли? Почему ты не убил его?

Патрик растянулся на песке, тяжело дыша.

— Решил продлить удовольствие, — прошипел он наконец.

Рахим начал приходить в себя. Он закашлялся, отплевываясь и дико ругаясь по-арабски.

— Тебя ждет смерть, — холодно сказал ему Патрик на языке, которому научился у Халифа. — От петли или от ножа, от моей руки или от руки палача где-нибудь в Европе — тебе не уйти от расплаты.

Рахима вырвало проглоченной им морской водой. Отплевываясь, он пробормотал:

— Чтоб тебе сгореть в твоем христианском аду, Треваррен!

Патрик не снизошел до ответа, а просто поднялся на ноги и рывком заставил пирата встать.

— Полюбуйся, — сказал ему Кохран, не стесняясь радостного смеха и взмахнув в сторону трех кораблей, стороживших весь день бухту. — Они уходят! У этих пиратов такие же продажные черные души, как и у их главаря!

Рахим не обратил внимания на слова Кохрана, скорее всего, он их просто не понял, однако вид его судов, разворачивающихся в открытое море, не требовал пояснений. У пирата невольно вырвались слова протеста, но слушать их было некому. В ту же ночь негодяя заперли в винный погреб и забыли о нем — правда, регулярно посылали ему еду и питье.

Шарлотта страдала от боли в каждой клеточке тела, по заливавший комнату солнечный свет неизменно действовал на нее как некий колдовской бальзам. Она задержала дыхание и прислушалась, вспомнив о перестрелке — ведь она была сегодняшней ночью? — и положила обе руки себе на живот.

— Ребенок… — прошептала она. Возле кровати — никого, однако она не сомневалась, что находится в комнате не одна.

— Разбудите капитана, — шепнула кому-то Якоба, как по мановению волшебной палочки возникая в поле зрения Шарлотты. Выражение ее единственного глаза, которого она не сводила с раненой, было мягким и сочувственным. — Ребеночек по-прежнему с вами, миссис Треваррен. Хотя сейчас никто не сможет сказать, не повредила ли малютке ваша рана. Остается только ждать да надеяться.

Раздался шум, и перед Шарлоттой появился Патрик, словно вызванный с того света. Он был небрит, невероятно бледен, со стоящими дыбом взлохмаченными волосами. Несвежая, мятая рубашка торчала на нем колом, а не облегала его плечи с обычной элегантностью. Когда же он взглянул на Шарлотту, лицо его исказилось от подступивших к горлу рыданий.

Якоба скользнула в сторону с фацией, удивительной для особы ее комплекции, и исчезла из комнаты, неслышно притворив за собою дверь, еще до того как услышала приказ Патрика.

Он приблизился к кровати, встал подле нее на колени и осторожно взял исхудавшую руку Шарлотты в свои. А потом, к ее удивлению, спрятал лицо в подушке и сдавленно зарыдал.

Нежно, едва касаясь пальцами, Шарлотта погладила его по волосам свободной рукой. Ее сердце было так переполнено чувствами, что она не находила в себе силы для слов. Глаза ее повлажнели.

Содрогаясь, Патрик еще долго не мог справиться со слезами. Наконец он поднял голову и отважился встретиться взглядом с Шарлоттой.

— Я виноват, — сокрушенно сказал он. — Я так виноват…

— Почему? — удивилась Шарлотта, оставляя в покое его волосы.

— Если бы не я, ничего подобного не произошло бы. Я должен был отправить тебя к родным сразу же, как только тебя доставили ко мне в ту ночь. А я вместо этого пустился на всевозможные ухищрения, лишь бы удержать тебя при себе. Я сам жаждал обладать тобою.

— А разве это так уж плохо? — наградила его улыбкой Шарлотта.

— Да. — Он легонько прижался к ней лбом. — Ты была бы сейчас в безопасности у себя дома, под присмотром твоего отца и мачехи…

— Патрик! — перебила ею недовольная Шарлотта. — Я ведь не ребенок и не нуждаюсь в няньке. Разве ты хоть на минуту сомневался, что смог бы меня удержать, если бы я сама не хотела быть возле тебя! Ведь ты знаешь, у меня было немало возможностей скрыться, когда мы были в Испании, например. Или после того, как подавили мятеж в Риде и Халиф предложил мне дом в Париже.

Патрик глубоко, прерывисто вздохнул, и этот вздох ранил сердце Шарлотты не менее болезненно, чем недавние рыдания, так как в нем Шарлотта различила несвойственные капитану ноты раскаяния.

— Я не в силах изменить прошлое. — Как показалось Шарлотте, он обращался скорее к себе, чем к ней. — Однако я должен остановиться и не совершать старых ошибок в будущем.

Шарлотта похолодела от неожиданного, необъяснимого испуга.

— Патрик…

Он поднялся на ноги и отступил на несколько шагов. Словно наяву, она увидела возводимый между ними барьер.

— Довольно! Я не хочу больше смотреть, как из-за любви ко мне ты погибаешь. Это решено.

— Патрик! — Она в панике попыталась сесть в постели, понимая, что сейчас утратила его. — Патрик! — вновь крикнула она в отчаянии.

— Отдыхай, — сказал он бесстрастным голосом и, не проявляя даже и тени эмоций, уложил ее обратно на подушки. — Успокойся и отдыхай.

Затем он как сомнамбула повернулся и вышел из комнаты.

— Я его потеряла, — сокрушенно пробормотала Шарлотта через час с небольшим, когда возле нее сидела Джейн, старясь отвлечь ее от грустных мыслей. — Патрик, мой муж, отец моего ребенка, единственный человек, которого я смогла полюбить. Но он удалился от меня на другой конец света.

— Слишком уж много всего свалилось на нашего Патрика, — со вздохом ответила Джейн. — Сначала шторм, потом пираты, да ко всему еще тебя ранило и все боялись, что ты умрешь… — Она засмеялась. — Нет ничего удивительного, что после всего этого Патрик слегка не в себе. Ему нужно какое-то время для того, чтобы все это переварить. Вот и все.

— Хотела бы я, чтобы ты оказалась права, — заметила Шарлотта, но тревожно бившееся сердце и не перестававшая болеть душа предупреждали ее о том, что жена она ему или нет, беременна она или нет, но близость с Патриком для нее отныне невозможна.

Наступила полоса чудесных солнечных дней, но Шарлотта поправлялась медленно, еле-еле. Тело ее вроде бы было практически здорово. Но, хотя физически она становилась сильнее, какая-то часть ее души словно отмерла и потерялась.

Патрик, однако, не избегал ее в прямом смысле этого слова. Он часами сидел с нею на веранде напротив их спальни, читая вслух Шекспира и нарочно выбирая для чтения или самые комичные, или самые драматичные места. Он приносил ей восхитительные фрукты и, угощая ее, рассказывал истории из своей юности.

И все же, несмотря на все это, он вел себя просто как вежливый незнакомец, зашедший проведать больного. Он спал в другой комнате, никогда не целовал Шарлотту, даже не прикасался к ней и словно напрочь забыл тот непереводимый безмолвный язык чувств и жестов, который когда-то возник между ними. Как она и опасалась, это был конец.

Общество Гидеона было большой поддержкой для Шарлотты в эти утомительные, трудные дни. Хотя глаза Роулинга часто покрывала дымка грусти по утраченной навеки Сусанне, от взора Шарлотты не укрылось и то, что пастор все больше сближается с Джейн.

Стелла, поначалу сама положившая глаз на Гидеона, восприняла это с удивительным добродушием и обратила свои взоры на молодых моряков с «Чародейки», как это раньше сделала Нора. Дебора, самая юная из них, собиралась отдать свое сердце одному из тех чистых, порывистых молодых людей, которые населяли столь любимые ею романы, — она их читала запоем.

Прошел месяц, и Шарлотта уже встала на ноги, но вся прелесть жизни была для нее утрачена из-за поведения Патрика. Она надеялась, что ей станет лучше, когда она займется устройством места, где поселятся она и ее дитя, — где-нибудь на краю света, но этот момент все отодвигался.

Патрик прекратил свои бдения подле ее кровати, поскольку убедился, что она поправилась, а ребенок вовсю резвится у нее в утробе. Теперь он от зари до зари трудился на плантациях со своими людьми, расчищая завалы после урагана и готовя поля для нового посева.

Утром очередного дня — Шарлотте уже давно надоело их считать — она гуляла и пришла к тому флигелю, где помещалась комната Гидеона. Дверь была распахнута настежь, и она заглянула внутрь.

Потрепанный саквояж, жадно распахнув свою пасть, стоял на кровати, а Гидеон занимался упаковкой рубашек и брюк, презент о ванных ему Якобой. С сияющим лицом он обернулся и кивнул Шарлотте.

— Добрый день, миссис Треваррен! Вы сегодня выглядите как нельзя лучше.

— Австралия так далеко отсюда, — заговорила после минутного молчания Шарлотта. Привалившись к косяку, она едва справилась с накатившей вдруг на нее волной грусти, но постаралась взять под контроль свои эмоции и даже улыбнулась. — Слишком далеко и для пловца, и для гребца.

— Входите и садитесь! — с вежливой улыбкой Гидеон пододвинул к ней стул с гнутой спинкой.

— Не беспокойтесь понапрасну, — отказалась Шарлотта. мне нельзя здесь задерживаться, это неприлично.

— Это с каких же пор, любезная Шарлотта, вас стали беспокоить вопросы приличия? — ехидно осведомился Гидеон.

— Вы собираетесь, — сказала она, переводя взгляд на саквояж.

— Корабль, ниспосланный в ответ на мои молитвы, уже на подходе.

Шарлотте не пришло в голову опровергать его утверждение. В течение нескольких последних недель у нее была неоднократная возможность убедиться, что Гидеон действительно каким-то непостижимым образом весьма тесно связан с небесами. К примеру, в какой-то момент, когда она уже не в силах была терпеть боль от ран, он просто взял ее за руку и прошептал несколько слов, и ей тут же стало легче,

— Как считаете, вы смогли бы помолиться о том, чтобы Патрик вновь полюбил меня?

Гидеон перестал суетиться и уселся напротив нее на низенькую скамеечку.

— Это будет равносильно мольбе о том, чтобы небеса были синими, а море — глубоким, — мягко ответил он. — Ни один мужчина не любил еще так преданно и нежно ни одну женщину, как Патрик любит вас.

— Нет, он решил не позволять себе обращать на меня внимание, — отрицательно покачала головой Шарлотта, — а вы ведь знаете, Гидеон, каким вы может быть упрямым.

— Тогда как вы, безусловно, сама сговорчивость и рассудительность, — пошутил миссионер, тихонько погладив Шарлотту по щеке своей нежной рукой.

— Гидеон, перестаньте! — Было непонятно, то ли она смеется, то ли плачет. — Я ведь пришла к вам в поисках сочувствия!

— Вы нуждаетесь не в моем сочувствии, дорогая, — Гидеон вздохнул и опустил руку, — а в терпении. Патрик со временем вновь ощутит к вам те же горячие чувства, что и прежде.

— Но я не могу ждать! — неистовым шепотом пожаловалась Шарлотта.

— Вы напомнили мне мою сестрицу Элизабет, — рассмеялся Гидеон. — Однажды, когда мы были еще детьми, паша бабушка подарила Элизабет несколько луковиц тюльпанов и показала участок в саду, которым сестра могла распоряжаться по своему усмотрению. Девочка посадила луковицы и каждый день бегала посмотреть, не появились ли ростки. Не прошло и недели, как любопытство победило здравый смысл, она была не в силах больше ждать. И вытащила луковицы из земли, но только чтобы убедиться, что они проклюнулись, и выбросить их, — ведь несомненно, что своим нетерпением она их погубила.

Не успела Шарлотта открыть рот, чтобы ответить, как в комнату ворвалась Джейн: лицо ее горело от возбуждения с испугом пополам, а ярко-рыжая копна волос растрепалась по ветру.

— Он уже здесь! — вскричала она. — Корабль уже здесь! Патрик запросил опознавательные знаки, и они выбросили английский флаг!

Гидеон вздрогнул, а потом многозначительно посмотрел на Шарлотту. «А что я говорил?» — было написано у него на лице.

— Ну, — продолжала Джейн, заполнив всю комнату своим нетерпением, — вы решились взять меня в жены и увезти с собой или нет, Гидеон Роулинг?

— О да, — со смехом отвечал священник, и смущенной Шарлотте показалось, что влюбленные совсем забыли о ее присутствии, — Если вы согласны, прекрасная Джейн, я буду счастлив взять вас в жены!

И они сошлись на середине комнаты и соединили руки, а Шарлотта выскочила наружу с пылающими щеками и бьющимся сердцем, переполненная завистью и всепобеждающей радостью опою, что любовь в очередной раз оказалась сильнее смерти.

Она чуть ли не бегом пересекла холл, желая самолично увидеть, как корабль войдет в бухту, и не быть при этом заключенной в четырех стенах и отдаленной от такого зрелища оконным стеклом. Возле лестницы Шарлотта решила, что спускаться по перилам намного удобнее, а главное, быстрее, и не задумываясь взгромоздилась на них и покатилась вниз, шелестя нижними юбками. В самом конце своего путешествия она ожидала быть остановленной витым столбиком, украшавшим перила, но вместо этого наткнулась на не менее твердую, но живую руку.

Задохнувшись от неожиданности, она обернулась — и встретилась нос к носу с Патриком Треварреном. На мгновение ей показалось, что в его синих глазах мелькнула нет, не любовь, просто улыбка. Но это выражение мгновенно угасло, и Шарлотта подумала, что ошиблась.

— Я буду благодарен, если ты позаботишься о безопасности моего ребенка, — холодно отчитал он ее, — если уж не желаешь думать о себе.

Шарлотта позволила ему бесцеремонно взять себя в охапку и снять с перил, а потом задрала подбородок, так что их лица оказались вровень, к тому же она стояла на несколько ступенек выше и отчеканила:

— Не будьте занудой, мистер Треваррен. Я не подчинялась вашим приказам до сих пор и не собираюсь подчиняться им и впредь! — И она двинулась, чтобы пройти мимо него, но он больно и цепко схватил ее за руки и поставил обратно па ступеньку.

— На рейде возле острова стоит корабль, — сказал он. Он из Англии и, возможно, идет в Австралию. Я хочу, чтобы ты отправилась на нем в Сидней, а потом добралась до Штатов.

— А ты? — уставилась на него Шарлотта. — Где собираешься быть ты, пока я буду занята всем этим?

— Здесь, — отвечал он. — С тобой я посылаю Кохрана для сопровождения и охраны.

У Шарлотты подогнулись колени, и она была вынуждена опуститься на ступеньку, чтобы не упасть. Патрик встал перед нею на колени и неожиданно погладил ее по щеке.

— Я знаю, что ты считаешь это несправедливым, — с трудом произнес он. — Но поверь мне, Шарлотта, и тебе и ребенку будет от этого только лучше.

— Но это лишь твое мнение, Патрик Треваррен! — Отчаяние, вскипевшее в ее душе, выплеснулось наружу в виде слез и гнева. — Отсылать меня прочь все равно что сказать мне, что я больше никогда не увижу солнца!

— Это что, один из разговорных оборотов, позаимствованных у «новых женщин»? — грубо спросил Патрик. Лицо его скривилось от боли и сострадания, но он твердо решил настоять на своем. — Что бы сказала твоя мачеха, узнав хотя бы о твоей нынешней выходке?

— Меня совершенно не волнует, кто и что скажет про меня, Патрик! рыдала Шарлотта. — Мне на роду написано быть с тобой, а тебе на роду написано быть со мной, и один Бог знает, какие беды случатся, если нас разлучить!

— Ну как ты можешь говорить такое, — утешал ее Патрик, ласково целуя в лоб, как когда-то это делали отец и дядя. — Разве ты забыла, что все твои приключения начались после того, как ты встретила меня?

— Луна свалится с небес, — неистово шептала Шарлотта, — а моря пересохнут! Умоляю, не делай этого со мной, не делай этого с собой!

— Все будет хорошо, — со вздохом сказал капитан, поднимаясь с колен и нависая над ней как башня. Еще раз поцеловав равнодушно Шарлотту в лоб, он вышел.

Через несколько часов, когда закатное солнце уже позолотило воду в заливе, корабль приблизился к причалу. Спущенные с него шлюпки направлялись к берегу за свежей водой, а капитан корабля, увидев с моря огни в окнах усадьбы, решил сам нанести визит.

Рахима извлекли из винного погреба (наконец-то Шарлотта смогла рассмотреть человека, сыгравшего такую роль в ее судьбе). Пирата по всем правилам взяли под арест офицеры с корабля. Матросы переправили его, накрепко связанного, на борт «Викторианы».

«И после всего, что случилось, мы с пиратом поплывем на одном корабле!» — с отчаянием подумала Шарлотта. Патрик приказал упаковать ее вещи для дальней дороги, и Мери с Якобой неохотно принялись за дело.

Капитан Майкл Трент оказался весьма привлекательным мужчиной — высокого роста, с прекрасно вылепленным лицом и слегка раскосыми глазами. Шарлотте понравился его открытый, уважительный взгляд, которым он встретил ее вечером за обедом, будучи представлен ей Патриком. Он уверил мистера Треваррена, что будет рад помочь миссис Треваррен добраться до Сиднея и ручается за ее благополучие во время плавания. Более того, в Австралии он позаботится о том, чтобы миссис Треваррен попала на лучшее судно, с надежным капитаном, идущее в Сан-Франциско. Через несколько недель она, живая и невредимая, будет уже на родине.

Патрик, которого должно было бы порадовать такое простое решение вопроса, молча низко склонялся над тарелкой.

Поздней ночью, когда Шарлотта лежала в супружеской кровати наедине со своим горем, Патрик явился к ней — в первый раз за все время сто отчуждения, чуть не лишившего ее жизни. Не говоря ни слова, не давая никаких клятв и обещаний, он скинул с себя одежду и улегся рядом, заключив Шарлотту в объятия. Она почувствовала, как трепещет его сильное тело.

— Не отсылай меня! — взмолилась она, хотя знала, что это бесполезно.

— Я обязан это сделать, — прозвучало в ответ. Он перекатился так, что она оказалась под ним, а его мускулистая нога легла между ее бедер. — Скажи, что ты меня не хочешь, Шарлотта, и я уйду.

Она лишь удивилась, как такая на вид небольшая особа может вмещать в себя столько чувств сразу и не взорваться. Ее сжигали гнев и унижение, и в то же время она так любила этого мужчину, причинившего ей столько боли. Она жаждала отдаться ему, и это было главным.

— Останься! — прошептала она, запуская пальцы ему в волосы и притягивая его голову так, что их губы наконец встретились и тут же слились в бесконечном поцелуе.

Этой ночью они занимались любовью не так, как всегда, хотя и с не меньшим наслаждением. Они почти не говорили — тогда как обычно они дразнили один другого, пока возбуждение не становилось слишком велико и на слона уже не хватало дыхания. Когда же тела их слились, удовлетворение пришло пополам с болью. Они вновь и вновь словно бросали свои тела в битву, получая от этого наслаждение столь сильное, что временами оно казалось непереносимым, и через несколько минут уже снова пылали от желания, словно в эту ночь его невозможно было насытить.

Не иначе как ими обоими в эти часы двигало отчаяние. Шарлотта, чувствуя себя в объятиях Патрика на седьмом небе, вдруг ощутила такое одиночество и безнадежность, что плакала до тех пор, пока не заснула.

Ранним утром, торопливо попрощавшись со всеми окружающими — при этом Патрика и след простыл, — Джейн, Гидеон, Шарлотта и Кохран поднялись на борт «Викторианы», добравшись туда на длинной, изящных очертаний шлюпке. Их багаж был доставлен на корабль накануне ночью.

Шарлотта не спускала с острова глаз, не в силах поверить, что ее приключения кончились, а у Патрика не хватило духу даже соблюсти приличия и сказать ей пару слов на прощание. Гидеон молча пожал ей руку в знак сочувствия и поддержки.

Остаток утра прошел под покровом тумана — или так показалось одной Шарлотте. Джейн с Гидеоном были обвенчаны по всей форме капитаном Трентом, и после бесконечных многочисленных приготовлений судно наконец подняло якорь и грациозно развернулось носом в открытое море.

Шарлотта стояла на палубе, следя за тем, как скрывается из виду чудесный остров, на котором остались самые сокровенные ее мечты.