Время и теплое летнее солнце способствовали тому, что Рэйчел в конце концов смогла скинуть с себя попону, не опасаясь, что ее женские прелести будут выставлены на всеобщее обозрение. По ее догадкам, было около четырех часов, когда повозка, прыгая по ухабам, въехала в поселок. Рэйчел могла бы осведомиться насчет времени у доктора, но ей казалось, что разумнее хранить молчание. Слова могли нарушить установившееся между ними шаткое перемирие.

Поселок был похож на многие другие, виденные Рэйчел – горстка покосившихся лачуг, крытых повозок и палаток. В центре располагалась ветхая кухня-столовая, из жестяной трубы которой клубами поднимался серый дым.

Возница потянул за рукоятку тормоза и остановил лошадей. Лицо Гриффина Флетчера исказила едва уловимая гримаса. Он явно ненавидел это место. «Интересно, почему?» – подумала Рэйчел, когда повозка, накренившись, остановилась. Поселок был убогим и, как и многие подобные места, изолированным от внешнего мира, но казалось, что Гриффин чувствует себя здесь привычно.

Доктор ловко соскочил с повозки и повернулся, чтобы помочь Рэйчел. Она инстинктивно вздрогнула, когда его руки сжали ее талию. Их взгляды встретились, и от девушки не ускользнуло предостережение, мелькнувшее в глубине его неистовых глаз. Она покраснела. Гриффин твердо поставил ее на ноги рядом с повозкой и выпустил, чтобы достать со дна медицинскую сумку.

– Никуда от меня не отходи,– строго приказал он, затем повернулся и зашагал в сторону кухни.

Мгновенье Рэйчел помедлила – этого требовала ее гордость,– затем поспешила догнать Гриффина. Жадные, любопытные взгляды нескольких мужчин, которые находились в лагере, подтверждали обоснованность его требования.

Внутри кухня была скудно освещена и пропитана запахом свиного жира, керосина и пота. На длинном, грубо оструганном столе посредине комнаты неподвижно лежал седой морщинистый старик.

– Что случилось? – резко спросил Гриффин, с раздражением бросая сумку.

– Ужасно разболелся живот, малец Флетч. Будто я умираю.

Гриффин только хмыкнул в ответ и принялся ощупывать живот старика. Тот несколько раз вскрикнул.

Рэйчел отвернулась и неподвижно уставилась в тусклое, покрытое слоем жира окно. По случаю воскресного дня людей в лагере было мало – только те, кто чинил инструмент и ухаживал за лошадьми. Больших быков, которые обычно стаскивали гигантские бревна по трелевочному волоку, ведущему вниз к заливу, нигде не было видно.

Старик застонал:

– Прекрати давить мне живот, пока я не умер!

– Заткнись, – велел Гриффин.

– Что со мной, док? – в голосе послышались плаксивые, жалобные нотки.

– Ты прожорливый старый ублюдок, вот что с тобой такое. Ты объелся своей паршивой стряпни.

– У меня не раздулся пендикс?

– С твоим аппендиксом все в порядке.

Когда Рэйчел обернулась, старик уже принял сидячее положение и выглядел глубоко разочарованным. Но тут его взгляд упал на ее туфли и стал медленно и одобрительно подниматься вверх, к ее лицу.

– Черт побери,– прошептал он.– Гриффин, в твоей сумке найдется что-нибудь, чтобы мне скинуть с плеч долой лет двадцать-тридцать?

Взгляд, который Гриффин бросил на Рэйчел, был почти нежным.

– Это Рэйчел Маккиннон, Джек. Рэйчел, Джек Свенсон – самый ужасный повар на северо-западе тихоокеанского побережья.

Имя Рэйчел явно вызвало у Джека раздумье.

– Говоришь, Маккиннон? Какая-нибудь родственница Эзры?

– Его дочь,– ответил Гриффин, и что-то в его повадке заставило Рэйчел промолчать.

В глазах Свенсона мелькнуло настороженное выражение, и он быстро отвел взгляд от Рэйчел.

– А-а. Что-то я его здесь не видел.

Гриффин присел на краешек другого стола и скрестил руки.

– Никто тебя не спрашивал, видел ты его или нет,– заметил он.

Мимолетная тревога сжала сердце Рэйчел, хотя она не могла понять почему. Это было больше связано со странной натянутостью поведения Гриффина, чем со словами старика. Однако прежде чем она успела сказать что-либо, темные глаза недвусмысленно приказали ей не вмешиваться.

– Есть здесь кто-нибудь действительно больной? – с вызовом спросил Гриффин.

Свенсон принял оскорбленный вид и ворчливо ответил:

– Добсону все еще нездоровится. Это тот рыжий лесоруб, с которым ты сцепился в последний раз.

Рэйчел метнула быстрый взгляд на Гриффина и с удивлением заметила, как лицо его посуровело, а затем стало абсолютно непроницаемым.

– Где он? – рявкнул Гриффин.

Свенсон скупо объяснил, как пройти к нужному бараку, и Гриффин понесся туда с такой скоростью, что Рэйчел приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.

Барак оказался грубо сколоченным строением, состоящим из четырех покосившихся стен и земляного пола, посыпанного опилками. Больной лесоруб лежал неподвижно в дальнем углу на койке, куда не доходили солнечные лучи, пробивающиеся сквозь единственное тусклое оконце. Огненно-рыжие волосы Добсона свалялись и прилипли к черепу, на бледном лбу выделялись черные стежки, уродливые и неумело наложенные. Костяшки его огромных рук кровоточили, а массивная грудная клетка была обвязана грязной рваной тряпкой.

Гриффин бросил грозный взгляд на стоявшего за ним Свенсона:

– Почему вы не послали за мной?

Свенсон пожал плечами, еще раз покосился на Рэйчел и вышел.

Замирая от острой жалости, Рэйчел смотрела на полумертвого человека, распростертого на узкой койке.

– Это сделали вы? – в ужасе прошептала она. Гриффин уже склонился над Добсоном, быстрыми движениями ощупывая его, разматывая самодельные повязки и морщась при виде ужасных стежков над глазом Добсона.

– Иди на кухню и принеси горячей чистой воды,– приказал он.

Рэйчел, слишком потрясенная увиденным, чтобы спорить, повернулась и, пошатываясь, выбралась наружу. Через несколько минут она вернулась с тазом горячей воды и единственной чистой тряпкой, которую удалось найти Свенсону. Гриффин принял все это из рук Рэйчел и так бережно начал промыть раны больного, что невозможно было поверить в его причастность к их появлению.

– Если у тебя есть нижняя юбка,– бросил он, даже не оборачиваясь к Рэйчел,– то она мне понадобится.

Боязливо оглянувшись на окно и открытую дверь, Рэйчел приподняла подол и сняла требуемую часть своего туалета. Гриффин, не произнеся ни слова благодарности, разорвал чудесную, украшенную вышивкой тафту на широкие полосы и стал перебинтовывать ими торс Добсона. Покончив с этим, он еще раз осмотрел стежки и выругался.

– Что это? – осмелилась спросить Рэйчел.

– Шелк,– отрывисто сказал он.– Эти идиоты зашили его шелком.

Рэйчел почему-то вдруг почувствовала себя виноватой, словно сама наложила Добсону эти вызвавшие возмущение Гриффина стежки.

– А что, нельзя было этого делать? – поинтересовалась девушка, когда Гриффин, порывшись в сумке, вытащил коричневую бутылку и стал мазать чем-то грубо заштопанную рану.

– Нет, нельзя,– раздраженно отозвался он, не отрываясь от своего занятия. – Шелк негигиеничен.

Рэйчел машинально дотронулась пальцами до мягкой, восхитительно гладкой ткани, из которой была сшита ее блузка.

– А мне шелк нравится,– возразила она. Наконец-то Гриффин удостоил ее быстрого, неожиданно ласкового взгляда.

– Шелк хорош для одежды, русалочка. Для зашивания ран требуется кишечная струна.

Лесоруб заворочался на узкой лежанке и застонал. Звук, вырвавшийся из его груди, был похож на рев раненого зверя.

– Мне... Я думаю, мне лучше выйти, – пролепетала Рэйчел, чувствуя приступ тошноты.

– Ладно, – коротко бросил Гриффин, сосредоточив все внимание на пациенте. – Только не заблудись.

«Только не заблудись». От этих слов Рэйчел вспыхнула: он обращался с ней как с ребенком. Но спорить с ним не имело смысла: он бы сделался еще более невыносимым, чем обычно.

Рэйчел взглянула на небо, и оказалось, что солнце уже клонится к западу. Интересно, который час? Пять часов, шесть? Если они вскоре не двинутся в обратный путь, придется ехать в темноте.

Она прислонилась спиной к грязной некрашеной стене барака, вдыхая успокаивающий своей привычностью терпкий аромат сосен, возвышающихся вокруг поселка. Поблизости расположились человек шесть лесорубов – они сидели на пеньках и ящиках из-под инструментов и резались в карты.

Поколебавшись, Рэйчел все же подошла к ним и спросила напрямик:

– Кто-нибудь из вас видел человека по имени Маккиннон в последние несколько дней?

Повисла тревожная тишина. Кое-кто из мужчин рассматривал ее с оскорбительным интересом.

– А ты кто такая? – поинтересовался лесоруб постарше с такими могучими руками и плечами, что было видно, как перекатываются мышцы под вытертой фланелевой рубахой.

Рэйчел вздернула подбородок:

– Я его дочь.

На ноги лениво поднялся светловолосый парень с редкими зубами.

– Что, если мы отойдем в сторонку и поговорим об этом наедине, крошка?

Силач, который вступил в разговор первым, бросил на парня предостерегающий взгляд.

– Ты, похоже, не видел, что случилось с Добсоном, Уилбер?

Уилбер с неохотой опустился на пень.

– Так ты – женщина Флетчера? – процедил он, выплевывая слова изо рта, словно грязь.

Лицо Рэйчел стало медленно заливаться краской, но она поборола свое смущение.

– Да,– уверенно солгала она.– И советую вам быть со мной повежливее.

Уилбер побледнел и снова уткнулся в карты, которые держал в руке.

С величайшим достоинством Рэйчел повернулась и направилась в сторону кухни. Женщина Флетчера. Над этим стоит поразмыслить.

В кухне исполненный рвения Свенсон предложил ей прогорклого кофе и начал бойко потчевать ее историями из жизни лесорубов. Он заявил, что работал в этих лесах сорок лет – сначала на Большого Майка Флетчера, а потом на Джонаса Уилкса.

Упоминание фамилии Гриффина вызвало повышенный интерес у Рэйчел:

– Большой Майк был отцом доктора, да? Свенсон кивнул, и его морщинистое лицо презрительно скривилось.

– Он был джентльменом, мистер Флетчер, но не такой франт, как его надутый сынок, нет. У него были корабли, и он сам плавал на них – и сам валил лес на этой горе. Каково же ему было, когда его собственный сын, его плоть и кровь, отвернулся от него?

– Отвернулся? – осторожно переспросила Рэйчел.

– Малец Флетч уплыл в Шотландию. Он не захотел заниматься лесным делом, как его отец, – Свенсон скорбно покачал седой головой.– Но гордость не помешала сыну брать деньги, которые отец присылал ему на плату за образование. Когда мальчишка вернулся – он и еще сын Холлистера,– то так надулся спесью от своей врачебной науки, что больше в руки не брал пилу.

Рэйчел выслушала это сообщение, стараясь не обнаружить своей глубокой заинтересованности.

– Я думала, что эта гора всегда принадлежала мистеру Уилксу,– безразлично обронила она, выдержав долгую паузу.

Свенсон с готовностью принялся просвещать девушку; он был болтлив, точно старая сплетница.

– Ничего подобного. Уилкс – то есть отец Джонаса – сделал деньги на торговле с Китаем. Поговаривают, что он промышлял еще и контрабандой. Он построил этот большой дом и привез сюда жену с ребенком из Сан-Франциско.

– Тогда как...– выпалила Рэйчел и тут же осеклась.– Почему же лесное предприятие не принадлежит Гриффину – доктору Флетчеру?

Старик покраснел: от праведного негодования его щеки сделались прямо-таки пунцовыми.

– Гриффин сам отказался от отцовского предприятия. Между ними произошла жуткая ссора, прямо здесь, в поселке. Старый Флетчер чуть не вышиб из него мозги, но сын все равно и слышать не хотел о том, чтобы заняться валкой леса. Флетчер, сам не свой, помчался в лес – помогать своим лесорубам, Гриффин – за ним. – Разгоряченное лицо Свенсона побледнело и стало скорбным. – В тот же день Майк погиб, и кое-кто считает, что это из-за сына, который свел его с ума непослушанием. Когда прочли завещание – мать Гриффина умерла, пока он учился на доктора, – там было написано, что парню не достанется ничего, кроме дома и пароходных акций, если он не перестанет заниматься своей паршивой медициной и не начнет валить лес, как положено мужчине.

Рэйчел закрыла глаза: ей было втайне жаль и Гриффина, того деспотичного тирана, который был его отцом. Она нарочно помалкивала, чтобы не прерывать поток лихорадочного словоизвержения повара. И старик без помех завершил потрясающую историю столь же поразительным концом:

– Лесные акции отошли к Джонасу Уилксу, потому что он сын единственной сестры миссис Флетчер.

Рэйчел показалось, что ей теперь понятна яростная ненависть, которую Гриффин и Джонас питали друг к другу. Невозможно было поверить, что они двоюродные братья – сыновья двух родных сестер.

В одобрительном молчании Свенсон следил, как дочь Маккиннона, выйдя из кухни, гордо прошествовала мимо этих исходящих слюной при виде нее, трусливых лесных крыс, что сидели за своей воскресной партией в покер. Может быть, стоило упомянуть также о той женщине,– но Свенсон решил, что это было бы не очень к месту. Кроме того, старый Свен был не дурак. Он не хуже других знал крутой нрав мальца Флетча. Незачем ворошить прошлое, особенно то.

Он проводил Рэйчел взглядом и понадеялся, что она не слишком-то сильно рассчитывает когда-нибудь вновь увидеть своего отца.

* * *

Рэйчел остановилась в дверях барака, придерживаясь за косяк и наблюдая за Гриффином Флетчером. Он сидел на лежанке напротив Добсона, уронив голову на руки и расслабив плечи, устало сгорбленные под измятой белой тканью рубахи.

Девушка лучше понимала его теперь, хотя многое в нем по-прежнему озадачивало ее. Его острая ненависть к Джонасу Уилксу, пусть даже несправедливая, больше не казалась Рэйчел необъяснимой. Джонас был так добр к ней, и она испытывала к нему симпатию. Она представила себе, как он искал ее там, на церковном пикнике, и ей стало очень стыдно за свое бестактное исчезновение.

– Если мы не уедем как можно скорее, будет слишком темно,– сказала она резким от сознания собственной вины голосом.

Гриффин поднялся на ноги, потянулся и зевнул.

– Боюсь, нам придется провести ночь здесь, – произнес он, как бы смиряясь с неизбежностью.

Руки Рэйчел сильнее стиснули косяк.

– Что?

Улыбка Гриффина была усталой – и слишком понимающей.

– Прости, русалочка. Ничего не поделаешь. У этого человека начинается лихорадка, и мне кажется, у него сотрясение мозга.

Неожиданно Рэйчел охватило странное, но сладостное предчувствие.

– Благодаря вам! – вырвалось у нее.

Он проигнорировал это замечание и медленно приблизился к девушке:

– Одну-то ночь Джонас сможет обойтись без тебя, правда?

Рэйчел замахнулась, собираясь залепить Гриффину пощечину, но он поймал ее запястье и предотвратил удар. Под пыльной крышей барака повисло долгое напряженное молчание.

Гриффин ослабил хватку, но принялся большим пальцем ласкать нежную кожу на запястье Рэйчел, от чего по ее телу пробежала предательская дрожь.

– Где я буду спать? – наконец прошептала она с колотящимся сердцем.

Свободной рукой Гриффин обнял девушку за талию, нежно притянул к себе, и она почувствовала его худощавые, стройные бедра, крепкий торс. Внезапно Рэйчел охватило непреодолимое желание слиться с ним, превратившись в его неотъемлемую, трепетную частицу. Она задохнулась, когда его губы прошлись по ее виску, по нежной пульсирующей коже под ухом, по ямке на шее. Его тихий, рокочущий стон всколыхнул в ней такие глубины страсти, что она уже готова была молча отдаться на его милость.

Но он внезапно отстранил ее. Его жест был быстр и решителен, и Рэйчел вдруг ощутила ужасающую пустоту.

– Гриффин...

Он нежно тронул указательным пальцем кончик ее носа:

– Не сейчас, русалочка. Позже – но не сейчас.

Рэйчел переполняло такое желание, что она поспешила сменить тему – только бы не броситься к нему с мольбой о любви, о прикосновении.

– Теперь я знаю, почему вы не доверяете Джонасу,– дрожащим голосом объявила она.

Гриффин поднял бровь.

– Правда? – с довольно умеренным любопытством спросил он, держа руки на ее талии.– Скажи мне, русалочка: почему я не доверяю Джонасу?

Рэйчел затаила дыхание, чувствуя, как его руки поднимаются вверх, к ее груди.

– С-Свен рассказал мне о завещании... Гриффин рассмеялся, и сверкание его темных глаз выдавало, что он знает о своей власти над нею и наслаждается этим.

– Завещание. Ах да, Великая Потеря Лесной Империи. Что касается меня, то пусть она остается у Джонаса.

Под его ладонями, под шелковой блузкой и рубашкой ее соски начали гореть.

– Но... если не это... то что...?

– Акции не волновали меня, Рэйчел. Но Джонас забрал кое-что другое.

Рэйчел шагнула назад, чтобы он не мог до нее дотянуться, и вскинула голову.

– Женщину? – спросила она, бесстрашно глядя ему в глаза.

Но Гриффин отвернулся. Его лицо стало каменным, и он не произнес ни слова, пока, гораздо позже, они не покинули барак.

Казалось, что вечер будет тянуться бесконечно. Сначала пришлось есть омерзительное варево, приготовленное Свенсоном. В течение всего ужина светловолосый парень, Уилбер, и некоторые другие то и дело бросали вороватые взгляды на Рэйчел и откровенно завистливые на Гриффина.

Скованность, которая до этого ощущалась в Гриффине, исчезла; он уничтожил порядочную порцию ужасной солонины и черствого хлеба и с интересом слушал разговор, главной темой которого был статус округа. Округ Вашингтон хотел присоединиться к содружеству и занять в нем достойное место, хотя были и такие, кто утверждал, что превращение в штат обернется скорее трудностями, чем выгодами.

В надежде скрыться от нервирующих изучающих взглядов Рэйчел выскользнула из-за стола и стала помогать Свенсону с подготовкой к мытью посуды.

Наконец Гриффин, извинившись, встал из-за стола, подозвал вежливым взглядом Рэйчел и вышел вместе с ней в теплую, напоенную ароматами летнюю ночь.

«Что сейчас будет?» – думала она.

Как выяснилось, ничего особенного. Гриффин подвел Рэйчел к двери покосившегося сарая, бегло поцеловал в губы и зашагал в сторону барака, где лежал Добсон.

Ощущая себя несчастной, распутной и безжалостно отвергнутой, Рэйчел вошла в сарай. Несомненно, кто-то здесь немного навел чистоту, и возле ложа, состоящего из охапки соломы и одеял, на полу горела лампа. Рэйчел разделась, оставшись в панталонах и рубашке, погрустила с минуту о чудесной тафтяной юбке, чтобы не грустить о другом, и опустилась на отдающую плесенью постель.

Сквозь большие щели в крыше сарая виднелись горящие в черном небе серебристые звезды. Девушка задула керосиновую лампу и лежала неподвижно на подстилке из старого пледа и соломы. Она лишь на мгновение встревожилась, когда примерно через час дверь сарая со скрипом отворилась. Силуэт, появившийся в дверном проеме, был до боли знакомым.

Гриффин говорил очень тихо и размеренно:

– Если ты собираешься сказать «нет», Рэйчел, то скажи это сейчас.

Она молчала.

– Ты не спишь? – спросил он. Рэйчел тихо засмеялась.

– Нет, совсем не сплю, – ответила она.