Рэйчел знала, что Джонас слов на ветер не бросает, но не собиралась послушно идти за ним в этот отель, словно какая-нибудь уличная девка. Она занесла руку, собираясь дать ему пощечину, но он сжал ее запястье до боли знакомым движением. «Гриффин»,– тоскливо заныло что-то внутри нее, в той части ее естества, которая сгорала от наслаждения в нежном, требовательном плену его рук, при его прикосновении к ее обнаженной беззащитной груди...

Зачем опять думать об этом? Рэйчел покраснела, опасаясь, как бы Джонас не прочел ее воспоминания по глазам.

На мгновенье ей показалось, что все-таки прочел.

– Ты больше не вернешься в этот дом, – в ярости заявил он.– Ни сейчас, ни когда-либо потом. Завтра я привезу твои вещи.

Ошеломленная, Рэйчел вытаращила на него глаза. Всего несколько минут назад она считала его своим другом!

– Вы сошли с ума! – наконец прошипела она. Резким движением он отпустил ее руку, и его желтые глаза сверкнули.

– Пока «Чайна Дрифтер» не покинет порт, Рэйчел, я ни на минуту не выпущу тебя из вида. Лучше смирись с этим, поскольку у тебя все равно нет выбора.

– Я еще могу закричать! – хриплым шепотом напомнила ему Рэйчел. Боль в легких усиливалась, голова казалась ватной, и ей все труднее становилось сосредоточиваться на чем-либо, кроме своего желания поскорее добраться до постели.

Джонас раздраженно вздохнул:

– Здесь, рядом со Скид Роуд, женский крик никого не удивит, Рэйчел. Так ты идешь со мной или нет?

– Не думаю.

Он равнодушно пожал плечами:

– Прекрасно. Возможно, мне следует все же позволить Фразьеру продать тебя одному из его богатых друзей-иностранцев.

Рот Рэйчел открылся сам собой; холодок ужаса возник где-то в низу живота, поднялся к больному горлу. Она не в силах была выжать из себя ни слова.

А Джонас продолжал все с тем же мрачным безразличием:

– Ты вполне подошла бы на роль наложницы при дворе китайского императора. А если тебя не устраивает такая перспектива, то есть немало уединенных ранчо в таких местах, как Мексика, Бразилия, Аргентина...

У Рэйчел закружилась голова. Комплименты капитана Фразьера, которые ей было так приятно выслушивать, теперь приобрели зловещий смысл. Многие богатые мужчины были бы счастливы жениться на такой девушке, как вы, Рэйчел, и я могу представить вас некоторым из них.

«Нет, это все глупости,– подумала она.– Конечно, Дуглас не способен на подобные вещи!» Рэйчел сунула руки под мягкие складки плаща на коленях, но пальцы все равно мерзли.

– Я не уверена, что вы руководствуетесь более возвышенными побуждениями, Джонас Уилкс, – сказала она.

Вдруг, совершенно неожиданно, Джонас расхохотался. Жесткое, упрямое лицо его немного смягчилось.

– Ежик, если быть абсолютно честным, то больше всего на свете мне хочется отнести тебя в мою комнату и наброситься на тебя самым бесстыдным образом. – Он на мгновенье отвел глаза, потом снова взглянул на девушку. За усмешкой в его глазах мелькнуло другое, мучительное чувство.– Когда ты станешь моей, Рэйчел,– а это непременно случится,– ты будешь готова к этому.

Рэйчел была шокирована откровенностью его заявления:

– Это неслыханно!

Он снова рассмеялся и выпрыгнул из коляски. Через мгновенье он уже стоял с той стороны, где сидела Рэйчел, и смотрел на нее.

– Пойдемте же, моя дорогая Рэйчел, – дружелюбно произнес он.

Рэйчел вздрогнула, но не двинулась с места, неподвижно уставившись на керосиновый фонарь над дорогой. Она решила было закричать, но тут же передумала. У нее болело горло, легким не хватало воздуха, и ни в ком из проходящих мимо мужчин нельзя было заподозрить ничего, даже отдаленно напоминающего рыцарские чувства.

Спокойный голос Джонаса чуть отдавал издевкой:

– У тебя две секунды, ежик. И не забывай – если ты не примешь правильного решения, тебе потом придется целый месяц сидеть на подушках.

Она нехотя повернулась на сиденье:

– Вы обещаете, что не...

Джонас поднял руку в торжественной клятве:

– Обещаю, ежик.

И может, это было неосмотрительно, но Рэйчел поверила ему.

– Ладно,– сказала она.

Джонас взял ее за талию и снял с сиденья. Девушка вся дрожала от страха, огорчения и пронизывающего ночного ветра.

Жестом собственника и покровителя Джонас обнял Рэйчел за талию и ввел в скромно обставленный холл отеля. Единственный оказавшийся в наличии служащий, тощий, похожий на студента парень, встретил Джонаса почти подобострастной улыбкой:

– Мистер Уилкс!

Рэйчел показалось, будто она вдруг превратилась в невидимку. Парень, вроде бы, ее вообще не заметил. Джонас самодовольно улыбнулся:

– Добрый вечер, Херберт. Как дела в университете? Херберт просиял:

– Прекрасно, сэр. Просто прекрасно.

– Хорошо. Надеюсь, моя комната свободна?

– Как всегда, мистер Уилкс, – ответил клерк, протягивая бронзовый ключ.

– Хорошо,– повторил Джонас. После чего, таща за собой Рэйчел, пересек маленький, опрятный холл и зашагал вверх по деревянной лестнице.

– Почему они все время держат для вас комнату? – поинтересовалась обуреваемая множеством сомнений Рэйчел, когда Джонас отпер массивную дверь и толкнул ее внутрь.

Он улыбнулся:

– Все очень просто, ежик. Это моя собственность.

– Комната?

– Отель.

Рэйчел покраснела. Одно дело – поверить Джонасу, сидя в коляске на улице, и совсем другое – стоя на пороге его комнаты. Господи, ну почему же она не попыталась закричать или просто убежать?

– Зачем вы это делаете? Вы были добры ко мне только для того, чтобы заманить сюда?

Прижав указательный палец к ее губам, Джонас заставил ее замолчать:

– Тихо. Я привел тебя сюда, потому что не хочу, чтобы тебя силой увезли на «Дрифтере». Я не собираюсь заставлять тебя ложиться со мной в постель – по крайней мере, сейчас.

Рэйчел очень устала и к тому же была больна. Неужели она могла так ошибиться в капитане Фразьере? Он казался ей таким джентльменом!

А Джонас Уилкс? Кто он – подлец и негодяй, каким его считают Молли и Гриффин, или благородный спаситель?

«Скорее всего, и то, и другое», – с горькой иронией подумала Рэйчел.

В комнате было пугающе темно, пока Джонас не чиркнул спичкой и не зажег несколько керосиновых ламп. Их мягкий, спокойно льющийся свет заставил Рэйчел отпустить дверной косяк, за который она держалась, и войти в помещение.

Комната не выглядела роскошной; как и холл, она была скромно обставлена, что казалась почти спартанской. Здесь имелся платяной шкаф – его дверца была приоткрыта, и Рэйчел увидела рукава пиджаков и рубашек, штанины брюк и край кожаного чемодана. В одном углу, возле окна, стоял письменный стол; в другом – маленький круглый столик, окруженный стульями с прямыми спинками.

Кровать, однако, была огромной, и ее тяжелая, украшенная причудливой резьбой спинка была выполнена из какой-то темной, тяжелой на вид древесины. Отведя глаза от кровати, Рэйчел поймала на себе взгляд Джонаса. Он уже снял промокший от дождя пиджак и стоял возле полированного бюро, держа в одной руке графин с какой-то янтарной жидкостью, а в другой – стакан.

– Ты так невероятно красива! – сказал он. Взгляд Рэйчел невольно снова упал на постель.

– Пожалуйста, Джонас... отвезите меня обратно к мисс Каннингем, прямо сейчас.

– Нет.

– Если вы этого не сделаете, я подниму такой шум, что ваша репутация будет погублена навсегда.

Джонас тихо засмеялся и поднял стакан в насмешливо-приветственном жесте.

– Будь моей гостьей. А репутация моя давно погублена, так что хуже она не станет.

Голова Рэйчел раскалывалась от боли, все тело обмякло от усталости. Тихий всхлип вырвался из ее груди, эхом отозвавшись в полутемной комнате. Чувствуя себя совершенно разбитой, она подошла к кровати и тяжело опустилась на ее край. Она не видела Джонаса, но услышала звон стекла о стекло и стук каблуков его сапог под деревянному полу. Когда Рэйчел подняла затянутые пеленой слез глаза, он стоял рядом, протягивая ей хрустальный бокал.

– Это поможет тебе заснуть, – мягким, ободряющим голосом проговорил он.

Дрожа, Рэйчел взяла бокал:

– Вы обещали...

Он присел возле нее на корточки и заглянул в глаза.

– Я помню, милая,– сказал он.– И я сдержу слово. Ты будешь спать в постели, а я на полу.

Спокойный, размеренный ритм речи Джонаса оказывал гипнотическое действие, и она выпила сладкое согревающее содержимое бокала. Она не помнила, что было потом.

Гриффин пошевелился, и его грудь и пах тут же пронзила острая, невыносимая боль. К горлу подступила тошнота. Он открыл глаза, преодолевая вызванное этим головокружение, и провел мысленный медосмотр своего организма. Треснувшие ребра – по его подсчетам, четыре – и возможно, перелом. В остальном все было в порядке.

– Гриффин?

Судя по звуку голоса, Филд стоял где-то за его спиной.

– Черт возьми, Филд, подойди сюда, чтобы мне было тебя видно.

Лицо друга, напряженное и невероятно усталое, склонилось над Гриффином.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как в аду,– хриплым шепотом ответил Гриффин. – Достань мне из шкафа шприц и морфий.

Его раздражало то, с какой неохотой Филд воспринял его просьбу.

– Ты думаешь, это разумно, Гриффин? Я имею в виду, может, тебе не стоит...

Гриффин выругался:

– Проклятье, Филд, кто здесь врач – я или ты?

Филд, однако, все еще колебался:

– Это прекратит боль?

Гриффин засмеялся, и это оказалось больно. Очень больно.

– Нет, это не прекратит боль. Просто мне станет так хорошо, что будет на нее наплевать.

Филд принес требуемое из врачебного шкафчика, но лицо у него было испуганное.

– Что дальше?

– Теперь наполни эту дурацкую штуковину и вспрысни состав мне в руку.

Филд побледнел, глядя на шприц и ампулу, лежащие у него на ладони.

Слава Богу, внезапно рядом возникла Молли, с взлохмаченными волосами и опухшими от бессонной ночи глазами.

– Дайте это мне! – нетерпеливо велела она. Филд повиновался с заметным облегчением.

Гриффин с улыбкой наблюдал за тем, как Молли наполнила шприц и поднесла его к пробивающемуся в окно тусклому предутреннему свету. Она выдавила из шприца несколько капель жидкости, на случай попадания внутрь воздушных пузырьков, протерла Гриффину кожу на внутренней стороне предплечья спиртом и впрыснула лекарство.

Через несколько минут морфий начал действовать. Мучительная боль схлынула, став слабой и. пульсирующей. Но что-то было не так: у Гриффина появилось неприятное ощущение, будто он находится вне своего тела и теряет над ним всякий, даже слабый, контроль. Он еще ни разу не пользовался морфием, и, когда наркотик обрушился на него всей своей мощью, поклялся ни за что не пользоваться им впредь. Внутри него начали рушиться преграды – такие необходимые преграды! Одному Богу известно, что он может сказать или сделать за следующие несколько часов.

Какое-то время он спал – или думал, что спит. В одно мгновенье он лежал на диване в своем кабинете, в следующее стоял высоко на горе, в лесу, наблюдая, как огромное дерево падает, раздавливая его отца. Рядом стояла Афина; потом черты ее стали расплываться и на ее месте оказалась Рэйчел.

Крики отдавались в груди Гриффина, словно эхо в глубокой пещере. Он не знал, слышны ли они людям вокруг, или это всего лишь безмолвный вопль его души.

Рэйчел проснулась в огромной кровати – встревоженная и абсолютно голая. К ее величайшему облегчению, Джонас спал не рядом с ней, а, как и обещал, на полу.

У нее мелькнула было мысль о бегстве; но даже краткая оценка ситуации убедила Рэйчел в том, что это невозможно. Джонас, завернувшийся в теплое ворсистое покрывало, лежал прямо перед дверью. Была ли эта мера предпринята для того, чтобы не дать уйти Рэйчел, или чтобы не дать войти капитану Фразьеру, оставалось только гадать.

В открытое окно вливался поток солнечного, чистого после дождя воздуха, но у девушки не было желания прыгать на землю с высоты второго этажа.

Рэйчел казалось странным ее вялое, болезненное состояние и отрешенное. Она натянула одеяло до подбородка и повернулась на бок. И в этот момент Рэйчел ощутила резкую боль в нижней части правого легкого. Медленно, стараясь не делать резких движений, она опять перекатилась на спину, но пронзительная, дергающая боль не исчезла. В комнате вдруг стало слишком жарко, а потом, почти мгновенно, слишком холодно. Рэйчел чихнула, и этот непроизвольный акт оказался столь мучительным, что она застонала.

Джонас стоял возле ее постели, без рубашки, еще окончательно не проснувшийся и обеспокоенный. Его голос звучал сначала словно у самого уха Рэйчел, потом стал едва слышен:

– Рэйчел... что такое... отдыхай... я приведу врача... просто отдыхай.

Тьма чередовалась со светом, жар – с холодом, краткие мгновения с вечностью. Это был мир противоположностей.

Рэйчел опять услышала голос Джонаса и еще один, который она не узнавала.

– Дождь,– гудел незнакомый голос.– Состояние критическое... переутомление... плеврит...

Вокруг была темнота. Рэйчел скользила вниз по гладкой ледяной горе. Только сознание того, что внизу простирается бесконечность, заставляло Рэйчел цепляться за склон, ведущий в пропасть, и удерживаться на нем из последних сил.

Джонас был в отчаянии. Когда доктор ушел, он принялся лихорадочно метаться взад-вперед по маленькой комнате. Дыхание Рэйчел превратилось в терзающий душу Джонаса хрип, лицо и руки были горячими на ощупь. Она могла умереть.

Вдруг, если он оставит ее одну – совсем ненадолго, только чтобы отнести чек Фразьеру, – она умрет в его отсутствие?

Панический страх охватил Джонаса при этой мысли, и он остановился посреди комнаты, пытаясь побороть его. И все же ему необходимо было уйти. Что бы ни случилось, надо встретиться с Фразьером и отдать деньги. В противном случае, даже если Рэйчел выживет, ее ожидает такая судьба, которая хуже смерти.

Джонас распахнул дверь в коридор и закричал:

– Херберт!

В ответ по ступенькам застучали шаги, но это был отнюдь не ночной клерк. Вместо него появилась грузная, усталая на вид женщина с растрепанными седыми волосами.

– По утрам мой Херберт в колледже, мистер Уилкс! – пролепетала она.

Джонас на мгновение прикрыл глаза, сожалея, что рядом нет невозмутимой миссис Хаммонд, чье присутствие действовало на него столь успокаивающе. Затем он протянул женщине ключ от комнаты и рявкнул:

– Оставайтесь в этой комнате, пока я не вернусь. Закройте дверь и никого не впускайте. Вы поняли? Никого!

Мать Херберта выглядела растерянной.

– Но как же я узнаю, что это вы, когда вы вернетесь? – жалобно спросила она.

Джонас уже устремился мимо нее в сторону лестницы.

– Внизу есть другой ключ – я воспользуюсь им.

Холл был пуст. Промчавшись по нему, Джонас выскочил наружу, в теплоту летнего дня. Он взглянул на залив и чуть не ослеп от серебряного сияния солнца на сапфировой воде.

Оказавшись во внушительном помещении своего банка, Джонас настрочил платежное поручение на выписку чека. Сумма так поразила робкого клерка, что поднялся переполох. Джонас так разорался, что все банковские служащие удрали со своих рабочих мест, и продолжал орать, пока президент банка не вышел из своего кабинета, чтобы самолично уладить дело. Все эти проволочки доводили Джонаса до исступления. Наконец, когда ему стало совершенно невтерпеж выполнить бесчисленные проверки и перепроверки, подсчеты и пересчеты, он гаркнул:

– Чтобы все было готово через пять минут! – и выбежал на улицу.

Здание телеграфа располагалось по соседству, и Джонас продиктовал две телеграммы – обе были адресованы в Провиденс.

Первая была очень короткой:

ХАММОНД. ПРИЕЗЖАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО ОТЕЛЬ. ДЖОНАС.

Вторая, давшаяся Джонасу ценой огромных моральных усилий, была лишь немного длиннее:

ГРИФФИН. ЧАЙНА ДРИФТЕР В ПОРТУ. ТОРОПИСЬ Д. У.

Когда Джонас снова ворвался в банк, чек был готов. Он выхватил его из рук клерка и во второй раз стремительно вылетел наружу.

Джонас к этому времени порядком устал; заставив себя остановиться, он вспомнил, что забыл взять напрокат коляску и лошадь на извозчичьем дворе. Но на улице было полно стоявших на привязи лошадей, и он позаимствовал одну из них. Не обращая внимания на возмущенные вопли владельца, он пришпорил перепуганного пегого жеребца и пустил его галопом. Через несколько минут, прискакав к дому мисс Каннингем, он привязал украденную лошадь к частоколу и понесся по дорожке к дверям. С трудом переводя дыхание, Джонас повернул ручку звонка.

Дверь отворилась почти мгновенно, и в проеме возникла массивная фигура капитана Фразьера. Облаченный во фрак, с любезной улыбкой на физиономии, он выглядел истинным джентльменом.

Опираясь одной рукой о косяк, Джонас другой вытащил из кармана пиджака чек и протянул его Фразьеру.

– Так ты даешь слово? – произнес он хриплым, задыхающимся шепотом.

Фразьер взял чек и исследовал его быстрым, жадным взглядом.

– Даю,– после долгого молчания ответил он. Джонас развернулся, прошел, пошатываясь, по деревянной дорожке и тяжело забрался в седло.

Обратный путь вниз по холму казался бесконечным, и у Джонаса было достаточно времени, чтобы пожалеть о многом из того, что он сделал. Вчера вечером он мог бы быть добрее к Рэйчел, вместо того чтобы дразнить ее недомолвками, заставляя сомневаться в том, сдержит ли он свое обещание не прикасаться к ней. И уж конечно он мог выбрать более подходящее время для расправы над Гриффином Флетчером.

Джонас обогнал конку, звук ее колокольчика испугал жеребца, и он попятился. Однако Джонас легко заставил животное слушаться и снова пустил его рысью.

Но даже на своей предельной скорости конь был слишком тихоходен. «В следующий раз кради беговую лошадь»,– посоветовал себе Джонас. В квартале от своего отеля он чуть не столкнулся с повозкой. Вскоре, бросив загнанную лошадь там, где он ее взял, Джонас помчался в отель.

Он уже начал подниматься по лестнице, когда до его ушей донеслись громкие женские причитания. Охваченный паникой, он на мгновенье прислонился к стене; в душе его не осталось ничего, кроме ярости, смешанной со страхом.

Он оторвался от стены и пулей влетел на лестничную площадку и дальше, в коридор. Дверь его комнаты была распахнута настежь, и крики матери Херберта стали слышнее.

«Господи,– взмолился Джонас.– Только не дай ей умереть! Пожалуйста, прошу тебя, только не дай ей умереть!»

На пороге Джонас застыл. Кровать была пуста.

– Где она? – спросил он, не сознавая, кричит или говорит шепотом.

Зареванная женщина медленно поднялась с пола. На лбу у нее зияла глубокая рана, рукав поношенного ситцевого платья был разорван, обнажив пухлое плечо.

Джонасу понадобилось все его самообладание, чтобы не схватить ее и со всего размаху не швырнуть снова на пол. Он закрыл глаза, привалился к дверному косяку и прошептал:

– Что случилось?