Мэри Луиза Клиффорд, одна из обитательниц палаточного городка, промокшая с ног до головы, терпеливо ожидала Гриффина у ворот дома Шеридана.

– Доктор...– неуверенно начала она, теребя руками пропитанную влагой юбку.– Доктор, моя дочка... У нее такая лихорадка, что она не узнает меня.

Гриффин тотчас же забыл про Афину – а заодно и про Рэйчел. Он взял Мэри Луизу под руку и торопливо повел по деревянному тротуару к палаточному городку; по дороге он громко, стараясь перекричать шум дождя, расспрашивал женщину о симптомах болезни.

Когда Гриффин и Мэри Луиза вбежали в палатку, возле лежанки девочки сидела Фон Холлистер и от красноречивого взгляда ее карих глаз они застыли на месте.

– Слишком поздно,– сказала Фон.

У Мэри Луизы вырвался горестный крик, и этот звук придал Гриффину сил, заставил его броситься к неподвижному маленькому тельцу, распластанному на лежанке.

– Сделай что-нибудь,– прошипел он, хотя Фон уже сама кинулась к потрясенной женщине и ободряюще обняла ее.

Гриффин опустился на колени рядом с лежанкой, приложил ухо к груди ребенка. Сердце не билось. Он выругался себе под нос, запрокинул головку девочки и начал вдувать ей воздух через ноздри и рот. Плач за его спиной продолжался. Гриффин надавил основанием ладони на крохотную грудную клетку, мысленно приказывая сердцу забиться вновь. Несколько минут он продолжал делать искусственное дыхание, чередуя вдувание воздуха в легкие девочки с нажатиями на область сердца.

Наградой за его усилия был прерывистый, едва различимый вздох и легкий трепет, пробежавший по маленькому восковому личику.

– Как ее зовут? – спросил он у женщины, которая теперь молча стояла за его спиной.

– Элис,– прошептала Мэри Луиза.

Гриффин снова опустил голову на грудь Элис и услышал дрожащее, неровное биение. В нем проснулась слабая надежда, и он поднял голову.

– Элис! – резко приказал он. – Слушай меня! Здесь стоит твоя мама, и она хочет, чтобы ты вернулась – Элис, вернись обратно!

У девочки вырвался тихий короткий вздох, и на ее щечках появился бледный румянец.

– Обратно...– пробормотала она.

– Правильно,– уже спокойнее продолжал Гриффин.– Пожалуйста, вернись обратно.

Веки Элис затрепетали: происходящая в девочке борьба отражалась на ее маленьком бледном лице. Гриффин положил руку на лоб малышки.

– Хорошо,– сказал он.

На какое-то время дочка Мэри Луизы Клиффорд вернулась домой. Гриффин встал на ноги и поднял глаза к намокшему протекающему потолку палатки. Элис вовсе не была вне опасности, и Гриффин никак не мог заставить себя обернуться к полной радостного облегчения матери ребенка. Выздоровление нельзя гарантировать даже в идеальных условиях – а здесь условия были явно далеки от идеальных.

Мэри Луиза стояла за его спиной, дергая за рукав рубашки и в изумлении глядя на спящего ребенка.

– Доктор? – умоляюще произнесла она.

Гриффин заставил себя взглянуть в лицо женщине.

– Она по-прежнему в критическом состоянии,– сказал он.– А эта палатка...

– Гриффин,– перебила его Фон тихим, сдавленным голосом. – Гриффин, у нас дома ей будет тепло.

Он обернулся так круто, что обе женщины вздрогнули.

– Нет, – резко возразил он, стараясь хотя бы частично взять бурлившие в душе чувства под контроль. – Нет, Фон – инфлюэнца заразна. По возможности, я бы хотел, чтобы она не распространилась за пределы палаточного городка.

Что-то дрогнуло в горле у Фон, и ее карие глаза потемнели от боли.

– Тогда мой коттедж. Тот, в котором я жила, когда...

Не желая терзать ее воспоминаниями, Гриффин быстро отвел взгляд от ее лица и с чрезмерным интересом принялся рассматривать дымящую керосиновую лампу, которая стояла на упаковочном ящике посреди палатки.

– Это хорошая идея. Ты могла бы пойти и развести там огонь, а я привезу Элис на коляске.

Фон поспешила выполнить его распоряжение, а Мэри Луиза безуспешно пыталась найти сухое одеяло, в которое можно было завернуть дочь. В конце концов, Гриффин обнаружил под сиденьем коляски свой пиджак и закутал в него Элис.

У входа в палатку Клиффордов он лицом к лицу столкнулся с бледным, взволнованным Филдом.

– Робертсоны все больны, Гриффин,– прошептал он, глядя на маленький сверток в руках друга.– А Лукасу стало хуже.

Тихо ругнувшись, Гриффин протянул сверток Филду.

– Отвези ее в коттедж Джонаса, Филд,– сказал он и твердо посмотрел в голубые глаза священника.– Фон уже там, все подготавливает.

Мускулы на лице Филда напряглись, но больше он никак не отреагировал на упоминание о месте, которое имел все основания ненавидеть.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе потом? Гриффин уже устремился мимо него в сторону палатки Робертсонов.

– Да,– отрывисто бросил он.– У меня дома есть хинин – Молли знает, где он лежит. Принеси мне его весь.

В следующей палатке дела обстояли хуже некуда. Миссис Робертсон уже умерла, четверо ее детей были почти при смерти. Самый маленький из них скончался к тому времени, когда вернулся Филд с требуемым хинином. Не переставая про себя сыпать проклятьями, Гриффин дал остальным детям лекарство, которое, как он знал, часто оказывалось неэффективным. Ему было нечего предложить им, кроме хинина и относительного тепла внутри одного из кирпичных коттеджей Джонаса.

Филд без конца курсировал туда и обратно между центром палаточного городка и маленьким домиком, где его жена прежде служила удовлетворению ненасытных аппетитов Джонаса Уилкса. Не жалуясь на усталость, священник переносил больных детей, на которых указывал ему Гриффин, так бережно и нежно, словно они были его собственными. Будь у Гриффина время, он бы восхитился тем, как самоотверженно его друг отдается делу, которое было почти безнадежным.

Рэйчел стояла у переднего окна салуна, вглядываясь во тьму; от разочарования у нее першило в горле, щипало глаза. Когда Мэми подошла и ласково тронула ее за руку, она даже не нашла в себе сил взглянуть на добрую женщину.

– Ты знаешь, как бывает с докторами,– мягко сказала повариха.– Он наверняка очень занят где-нибудь с больными.

Рэйчел сглотнула, но это не ослабило рези в горле: она не проходила и не давала говорить.

– Пойди и поужинай, пока совсем не отощала,– увещевала Мэми по-матерински заботливо и невыносимо ласково. – У меня все разогрето.

Рэйчел сокрушенно покачала головой, не желая покидать свой пост у окна.

– Я не хочу есть,– с трудом выжала из себя она.

– Глупости, детка. Сейчас же отойди от этого окна и покушай.

Рэйчел уже собиралась снова отклонить это предложение, когда заметила темную фигуру, двигающуюся сквозь дождь по направлению к салуну. Она распахнула двери и увидела на пороге Филда Холлистера, с которого ручьями стекала вода.

– Рэйчел... Гриффин сказал...

Рэйчел протянула руки и втащила Филда в тепло и тишину салуна.

– Посмотрите на себя! – воскликнула она, безо всяких церемоний стягивая с него мокрой пиджак.– Вы умрете от пневмонии, Филд Холлистер!

– Я принесу кофе, – вмешалась Мэми и заторопилась на кухню.

Филд провел по лицу рукавом, тщетно пытаясь стереть дождевую воду. Он явно бежал, потому что дыхание с хрипом вырывалось у него из груди, а щеки пылали. Когда Мэми подала ему чашечку кофе, он поперхнулся первым глотком.

Рэйчел страшно перепугалась:

– Филд, пожалуйста, что случилось?

Внезапно в его голубых глазах мелькнула бледная улыбка.

– Гриффин не сможет прийти к ужину,– объявил он.

– Не надо быть гением, чтобы догадаться, – с добродушным раздражением прокомментировала Мэми.– Уже, наверное, полночь.

Филд отдышался, и теперь от его улыбки не осталось и следа – черты его выражали только усталость и отчаяние и еще какое-то чувство, которое Рэйчел не удалось распознать.

– В палаточном городке инфлюэнца,– наконец объяснил он, осторожно прихлебывая кофе. – Гриффин не может уйти оттуда.

Рэйчел позабыла о своем разочаровании по поводу ужина, который они с Мэми так старательно готовили, и неподвижно уставилась на Филда.

– И насколько это серьезно?

В глазах Филда появилось загнанное выражение.

– Очень серьезно, Рэйчел. Женщина и ребенок умерли, и, по мнению Гриффина, еще многие не дотянут до рассвета.

– Я иду туда! – вскрикнула Рэйчел, лихорадочно ища глазами плащ.

Но Филд отставил в сторону кофе и сильными руками схватил ее за плечи.

– Нет,– сказал он.– Гриффин велел тебе оставаться здесь.

Рэйчел пыталась вырваться.

– Гриффин велел, Гриффин велел! – яростно передразнила она.– Гриффин не Господь Бог, и мне наплевать, что он велел!

– Успокойся!– прикрикнул на нее Филд.– Если ты туда пойдешь, то сама можешь подхватить инфлюэнцу! А вот уж в чем Гриффин не нуждается, так это в лишних пациентах!

Вспомнив, что у нее под сердцем, по всей вероятности, растет ребенок, Рэйчел почувствовала, как в горле ее поднимаются и рвутся наружу рыдания.

– Должно же быть хоть что-то, чем я могу помочь. Филд кивнул, с видимым усилием пытаясь успокоиться:

– Да, ты можешь сделать кое-что. Например, можешь отдать нам все лишние одеяла, какие найдешь, и еще можешь молиться.

Рэйчел с радостью занялась делом, снимая с кроватей и доставая из шкафов одеяла, сворачивая их, вместе с Мэми готовя овощи для огромной кастрюли питательного супа. Но все это время Рэйчел хотелось быть рядом с Гриффином, помогать ему.

– Он не справится один, – расстроенно прошептала она, когда Филд вернулся с фургоном, чтобы забрать одеяла.

Мэми помешивала суп, за которым Филд согласился заехать попозже.

– Доктор Флетчер? Этот человек сделан из гранита, детка. Я видела, как он, работал несколько суток без перерыва.

Рэйчел это не утешило. Гриффин был вовсе не каменный, хотя часто производил подобное впечатление; он был сделан из плоти и крови, из страсти и упрямства. Она молила Бога, чтобы Гриффин не рухнул под бременем своего призвания.

Но Мэми определенно не желала падать духом:

– Ничто не может продолжаться вечно, Рэйчел. И это тоже пройдет.

Казалось, однако, что эпидемия продлится вечно. Прошло две недели, прежде чем наступил перелом. Все это время Рэйчел пыталась не сойти с ума, взахлеб читая книги, которые ей приносила Молли Брэйди, и занимаясь шитьем одежды, которая была ей так необходима.

Однажды ночью, перед рассветом, она проснулась от боли. Боль была дикая, пронизывающая весь низ живота словно лезвием ножа, и Рэйчел закричала. Она почувствовала что-то теплое и липкое между ног. Рэйчел услышала голоса, и затем ее скрутил еще один жестокий спазм невыносимой, ужасной боли, после которого она надолго провалилась в бездонную пустоту.

Мой ребенок, заныло что-то горестно и безнадежно в сердце Рэйчел, между тем как ее захлестнула еще одна волна сокрушительной боли. Чьи-то сильные руки прижали ее назад к подушке. Мэми? Она не знала.

– Мой ребенок! – громко вскрикнула она.

Голос, ответивший ей, был потрясенным, хриплым и усталым. Голос принадлежал Гриффину.

– Все хорошо, любимая. Все хорошо.

– О Гриффин... Ребенок...

Она ощутила нежное прикосновение его руки к своему лицу и услышала тихую печаль в его голосе:

– Я знаю. Мы поговорим об этом позже. Последовал укол в правую руку, а через несколько минут – блаженное состояния освобождения от боли. Над ней раздавались незнакомые слова, произносимые голосом Гриффина, и иногда мелодичный ирландский говор Молли Брэйди. Из всех этих слов только одно сохранилось у нее в памяти к тому времени, когда кошмар кончился. Смысл слова был непонятен, и Рэйчел, хотя и находясь в полубессознательном состоянии, постаралась запомнить его.

– Выскабливание,– произнесла она.

– Тихо, успокойся,– отозвалась Молли.

Джонас ненавидел дождь, который заставлял его ощущать себя затворником поневоле, превращал унылое ожидание в нечто еще более невыносимое. С тех пор как он в последний раз видел Рэйчел, прошло две недели, и их напряжение сказывалось.

Голос Афины звучал раздраженно:

– Сядь, Джонас. Погода и без того отвратительная, а ты еще стоишь у окна и нагоняешь тоску.

Он обернулся и гневно взглянул на женщину, которая спокойно сидела за столом и ела печенье с джемом.

– Что-то не так. Я это чувствую.

Афина взяла еще одно печенье миссис Хаммонд и намазала его толстым слоем черничного джема.

– Несомненно, что-то не так. Объявлен карантин. А мы с тобой проигрываем нашу игру.

Джонас уже открыл рот, намереваясь возразить, во всяком случае касательно исхода игры, хотя сознавал правоту Афины. Но не успел он произнести и слова, как послышался настойчивый стук в дверь, за которым последовали пронзительные протесты миссис Хаммонд.

Джонас сжал веки. «Еще одно драматическое появление Гриффина»,– подумал он с ужасом. Но когда он открыл глаза, перед ним, раскрасневшаяся и негодующая, стояла Эльза Мэйхью, самая искусная в своем деле шлюха, какую когда-либо заносило в заведение Бекки.

– Если хотите, чтобы я продолжала следить за ними,– взорвалась она,– объясните вашей экономке, что я не вхожу ни в один дом через черный ход!

Джонас подавил усмешку:

– Все в порядке, Эльза. Садись.

Пунцовая краска, которой залилось прекрасное высокомерное лицо Афины, когда она услышала это предложение, развеселила его. Поистине забавно это ее нежелание сидеть за одним столом с Эльзой Мэйхью, – учитывая, что на самом деле обе женщины практически ничем не отличаются друг от друга.

– Спасибо,– холодно сказала Эльза, не принимая приглашения. – Я зашла только сказать вам, что сегодня рано утром в доме Бекки что-то произошло. Девчонка проснулась и вопила, как резаная, и Мэми послала меня в палаточный городок за доктором Флетчером.

Ледяной холод сжал сердце Джонаса:

– Что случилось? Эльза пожала плечами:

– Я слушала, но они закрыли дверь, доктор и женщина, которая убирает у него в доме. Я ничего не видела.

– Так что же ты услышала?

– В основном, как кричала девчонка. И много всяких высокоученых медицинских слов.

– Например?

– Выкаливание, или что-то в этом роде.

Джонас взглянул на Афину и прочел в ее глазах отражение собственной кошмарной догадки.

– Выскабливание? – подсказал он, надеясь, что его внутренняя дрожь не заметна.

– Оно самое,– подтвердила Эльза, довольная. Джонас нащупал руками спинку кресла и тяжело упал в него.

– О Боже,– прошептал он.

– Мне полагается десять долларов,– сияя, напомнила ему Эльза.

Джонас был слишком потрясен, чтобы как-то ответить, он едва дышал. Он испытал слабое облегчение, когда Афина расплатилась с проституткой и отделалась от нее.

Если его эмоции были парализованы, то реакция Афины напоминала извержение вулкана.

– Выскабливание! – вскричала она.

– Пожалуйста,– пробормотал Джонас, снова обретя способность говорить. – Не объясняй – я знаю, что это значит.

Но Афина то ли не слышала его, то ли не была склонна проявлять милосердие.

– Либо у Рэйчел случился выкидыш,– злобно прошипела она, размышляя вслух,– либо Гриффин Флетчер сделал ей аборт, уничтожив собственного ребенка!

Джонас чувствовал, что его разум мутится, но не мог помешать этому.

– Я убью его! – завопил он.– Клянусь всем святым, он уже мертвец!

Фигура Афины вырисовывалась расплывчатым движущимся пятном.

– Нет! Нет, Джонас, я сделаю что угодно, что угодно! Но я не стану участвовать в убийстве!

Он бросился на нее, но она была подобна ускользающему миражу; Джонасу не удавалось добраться до нее. Потом женщина подняла что-то обеими руками, и голова Джонаса едва не раскололась от страшного удара. Он начал медленно падать. Казалось, целая вечность прошла до того момента, когда Джонас ощутил под щекой гладкий холодный пол.

Этим хмурым утром Гриффин был даже рад безумной усталости, притупившей его ум и чувства. В комнату вошла Молли, принеся столь необходимую ему сейчас чашку кофе, и прошептала:

– Ну как она?

Он не мог смотреть на измученную девушку, неподвижно лежащую в его постели – если бы он это сделал, ему не помогло бы даже крайнее утомление, образовавшее вокруг него нечто вроде защитной оболочки.

– Она была беременна,– пораженно произнес он, не отвечая на вопрос Молли.– Боже мой, она была беременна, и ничего не сказала мне!

Рука Молли осторожно легла ему на плечо:

– Было еще слишком рано. Она, возможно, не знала, Гриффин.

Гриффин покачал головой, не отрывая взгляда от мокрого, унылого пейзажа, открывающегося из окна спальни.

– Она знала. Она сказала: «ребенок».

– Да-а. Гриффин, но вы же не думаете, что это был не ваш ребенок?

– Разумеется, он был моим. Господи, ну почему я не оставил ее в покое?

Молли пожалела его, избавив от нотаций, которые он явно заслуживал.

– Вы ничего не измените, если будете так мучить себя, Гриффин Флетчер. У вас и так достаточно работы из-за эпидемии, и вы – единственный настоящий врач на много миль вокруг.

Гриффин сделал еще один глоток крепкого горячего кофе.

– Вчера вечером Филд телеграфировал Джону О'Рили.

– Ну вот и хорошо. Наконец-то вам удастся хоть немного поспать.

– Нет. Даже когда приедет Джон, времени на это не будет. А Рэйчел...

– Я позабочусь о Рэйчел, – пообещала Молли. – Сейчас ей нужен отдых и чтобы рядом с ней была женщина, которая сможет успокоить ее. Я...

Неожиданно Гриффин грубо прервал ее, пробормотав под нос ругательство: он увидел, как на дороге внизу остановился экипаж. Из него выбралась женщина и с яростным видом зашагала к дому. В этой женщине он узнал Афину. Он закрыл глаза, прижавшись лбом к холодному, мокрому оконному стеклу. Но спасения не было – Афина постучала, без особого труда прошла мимо Билли и поднялась по лестнице, распространяя вокруг себя почти физически ощутимую злобу.

Медленно оборачиваясь, Гриффин уже был готов к ее появлению.

– Уходи,– сказал он.

Но ее взгляд упал на Рэйчел, беспокойно шевелившуюся во сне на широкой кровати.

– Гриффин, ты чудовище,– прошипела Афина.– Это тебе даром не пройдет – я погублю тебя.

Гриффин пожал плечами:

– Пожалуйста.

Афина побледнела, ее синие глаза широко открылись в недоумении:

– Ты не... Гриффин, скажи мне, ты не сделал ей аборт...

– Аборт?– это слово сорвалось с его губ как выстрел. – Неужели ты думаешь, что я мог убить собственного ребенка?

Афина вскинула голову, и Гриффин увидел на ее лице нечто вроде злорадного облегчения.

– Нет, – спокойно ответила она. – Я не думаю. Но, полагаю, судью Шеридана можно убедить, что это так. А это значит, что до захода солнца ты окажешься за решеткой, Гриффин.

Безразличие, которому Гриффин так радовался, покинуло его: пальцы напряглись от страстного желания сомкнуться на шее Афины и сломать ее.

– Ты не посмеешь,– в бешенстве прошептал он. Афина неожиданно засмеялась:

– Почему же? Ты уничтожил меня – теперь я уничтожу тебя. С радостью.

Дрожа, Молли встала между ними.

– Прекратите,– прошипела она.– Вы оба. Я могу засвидетельствовать, что аборта не было – я присутствовала при этом.

– Никто не поверит тебе, Молли,– сладким голосом пропела Афина.– Все в Провиденсе считают тебя ирландской грелкой в постели Гриффина. И, следовательно, ты не можешь быть беспристрастным свидетелем, верно?

Слова, произнесенные Гриффином, были из тех, которые невозможно ни взять назад, ни отрицать:

– Сделай это, Афина. Пусть меня арестуют. Но запомни: даже если на это уйдет весь остаток моей жизни, я найду тебя. А когда найду – убью.

– Ты ни за что этого не сделаешь,– беспечно отозвалась Афина. Затем извлекла из сумочки жемчуг и браслет, которые Гриффин подарил Рэйчел, и швырнула ему в лицо.– Вот. Это останется у нее на память о тебе!

И в следующий миг, взмахнув юбками из белого шитья и обдав Гриффина презрением, Афина удалилась.