Можно сказать, что нам повезло. Конечно, Норта вовсе не радовал зависший ноутбук. Зато Айвен в это время был в мастерской. Это первое. Второе: Айвен дал Норту на замену свой громоздкий, медленный ноутбук, в котором имелась одна крайне важная для нас особенность: USB-вход. У всех девяти компьютеров Норта этого уже не было.

Но я не верила в везение. Правильнее сказать, больше не верила. Я просила помощи у Сомнения и получила ее. Однажды Херши предположила, что, когда прислушиваешься к своему внутреннему голосу, жизнь становится легче. Помню, как я тогда возмущалась. Но в конечном итоге Херши оказалась права. Пока я разрывалась между разумом и верой, мне было трудно. Как только я решила довериться тихому голосу, звучащему во мне, бурное внутреннее море успокоилось.

– Файлы защищены паролем. Ничего удивительного, – пробормотал Норт, лихорадочно стуча по клавиатуре старого ноутбука.

Мы чуть не опоздали на поезд. До его отхода оставалось меньше минуты, и нам пришлось устроить спринтерскую пробежку к платформе.

– А открыть ты их можешь? – спросила я.

– Пока не знаю.

Норт весь ушел в работу. Он досадливо покусывал губы и морщил лоб.

Я прижалась к холодному вагонному окну, за которым мелькали яркие осенние листья. Через несколько минут этот карнавал красок сменился другой картиной. Вместо деревьев я увидела высокий двойной забор. В фильмах такими окружали тюрьмы. К забору через равные промежутки были прикреплены металлические таблички с надписью: «ОСТОРОЖНО! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!»

– Ты не знаешь, что здесь находится? – спросила я у Норта.

Он не отзывался. В заборе промелькнули ворота, домик охраны и дорога, уходящая к берегу. Дальше начиналась водная гладь. Вот и ответ на мой вопрос.

– Оказывается, это водохранилище. Но зачем ставить забор под током и вооруженную охрану?

– Это не просто озеро, – пробубнил Норт, не отрываясь от экрана. – Умела же твоя мама составлять пароли.

Я улыбнулась. При всей досаде Норта, в его устах это было высшей похвалой.

Теперь поезд шел совсем рядом с водохранилищем. Рядом с забором появился каменный знак с надписью: «ЭНФИЛДСКОЕ ВОДОХРАНИЛИЩЕ». Ниже букв шел рисунок: дерево, вырастающее из ладоней. Такое же дерево было на моем тэдемском значке.

Я достала унисмарт и открыла Паноптикон. Статью об Энфилдском водохранилище долго искать не пришлось.

Энфилдское водохранилище – континентальный водный массив, возникший в результате строительства Энфилдской дамбы на реке Коннектикут . Находится в нескольких милях к востоку от города Тэдем, штат Массачусетс . Максимальная вместимость водохранилища составляет два миллиона кубических метров воды. Оно является единственным частным водным ресурсом на территории Массачусетса. До постройки Энфилдской дамбы на месте нынешнего водохранилища находились Энфилдские каменоломни, ширина и глубина которых достигала четверти мили. Там велась добыча пирита . Свою известность каменоломни получили в конце 1980-х годов, когда произошло обрушение свода и двенадцать горняков оказались в подземной ловушке. В 1998 году каменоломни были приобретены Тэдемской инициативой с целью постройки дамбы и водохранилища.

Тэдемская инициатива. Это название я встречала впервые, однако знак дерева намекал на возможную связь с моей школой. Я кликнула по ссылке.

Тэдемская инициатива – основанная в 1805 году частная структура, под управлением которой находится фонд Тэдемской академии , составляющий около двух миллиардов долларов. Данной структуре принадлежат также обширные земельные владения в западной части штата Массачусетс, Энфилдское водохранилище и контрольный пакет акций корпорации «Гнозис инкорпорейтед» .

Я быстро переварила прочитанное. Итак, частная структура, распоряжавшаяся финансами Тэдема и владеющая контрольным пакетом акций «Гнозиса». Как же я раньше ничего о ней не знала? Теперь понятно, почему весь кампус и учебные классы оборудованы новейшими разработками «Гнозиса». И доктор Тарсус наверняка входит в совет директоров корпорации. Работа имитационных моделей на наших практикумах в значительной степени напоминала Люкса. Вот только зачем им водохранилище? Ведь и оно, и дамба стоили немалых денег.

Мне было никак не отклеиться от этого водохранилища. Я вернулась к статье о нем.

Максимальная вместимость водохранилища составляет два миллиона кубических метров воды.

Я прикинула: в одной кубической миле воды должны содержаться миллиарды кубических метров. Производить такие подсчеты в уме трудновато, но даже если считать очень грубо, у меня получалось, что бывшие каменоломни могли бы вместить куда больше воды, чем два миллиона кубометров. Почему же владельцы Энфилда не сделали водохранилище более вместительным?

Я перешла на статью об Энфилдских каменоломнях и просмотрела ее по диагонали, ища подсказки. Их не было. Тогда я стала читать о давней аварии.

Целых восемь дней спасатели поддерживали связь с запертыми под каменной толщей горняками с помощью шестидюймовых штреков , пробуренных на глубину четверть мили. Пища, вода и все необходимое поступали к горнякам, упакованные в узкие, остроконечные пакеты, называемые голубями . Их опускали в штреки. Постепенно удалось поднять на поверхность всех горняков. Для этого пришлось пробурить еще один штрек диаметром восемнадцать дюймов, выведя его чуть поодаль от того места, где находились горняки. Подъем спасаемых осуществлялся с помощью системы веревок и блоков . После этой аварии каменоломни были закрыты.

Я вышла из Паноптикона, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Я думала о горняках, представляя, чту пришлось им пережить в каменном плену. Должно быть, меня укачало, и я заснула и проспала до самого Кембриджа. Там Норт меня растолкал и вытащил из вагона.

Кабинет доктора Хильдебранд находился в гарвардском кампусе, в здании Уильям-Джеймс-Холла. Я опасалась, что у входа в кампус нас могут задержать. Однако никто и не подумал спросить у нас документы. Здание мы нашли довольно легко. И все равно я чувствовала себя шпионкой.

– Наш план: ты ведешь себя так, словно не сомневаешься в диагнозе, который поставила эта тетка. Поняла? – шептал мне Норт, пока лифт поднимался на шестой этаж. – То есть ты целиком признаёшь все, что написано в карточке твоей матери.

– Я скажу ей, что мамина болезнь пробудила во мне интерес к психологии. А поскольку доктор Хильдебранд когда-то осматривала маму, мне захотелось стажироваться у нее. Если она действительно писала эти отчеты, ей придется сделать вид, что мама неоднократно бывала у нее на приеме.

– А кто в этой истории я? – спросил Норт.

– Мой парень, – улыбнувшись, ответила я. – Мне уже семнадцатый год. Ничего удивительного, что я взяла тебя с собой.

Мы постучались в дверь.

– Входите! – послышался женский голос.

Я осторожно повернула ручку, и мы вошли.

Кабинет оказался довольно тесным. За столом сидела женщина. Глаза ее были скрыты за стеклами старых очков в черепаховой оправе. На плечи ниспадали огненно-рыжие волосы. Такие волосы выглядели бы просто очаровательно у девчонки моего возраста. Но Кристин Хильдебранд была лет на пятьдесят меня старше, да и вес ее раза в два превышал мой. Я бы не назвала ее внешность отталкивающей. В этой женщине было что-то… несуразное. Даже в той позе, в какой она сидела, согнувшись над дешевым металлическим столом. Рядом лежал унисмарт старой модели. Нераскрытая коробка с «Джемини голд» стояла на полке у нее за спиной.

– Чем могу помочь? – спросила она, вглядываясь в нас сквозь толстые стекла очков. – Что-то мне не припомнить ваши лица. Вы – мои студенты?

– Нет… – сказала я, осторожно проходя внутрь. – Но вы… Возможно, вы лечили мою маму.

– Да? – Доктор Хильдебранд сдвинула очки на лоб. – Назовите ее имя.

– Авиана Джекобс, – ответила я. – В две тысячи тринадцатом году она училась в Тэдемской академии. Скорее всего, вы лечили ее в школьной клинике. Это было где-то в апреле того года.

– Ошибаетесь, – уверенным тоном возразила доктор Хильдебранд. – В Тэдеме я никого не лечила. Я занималась исследовательской работой. Мне помогала одна из учениц, но ее звали не Авиана.

– Вы уверены, что не лечили и даже не осматривали мою маму? Она страдала акратической паракузией.

Глаза доктора Хильдебранд тут же вперились в меня.

– А у вас тоже есть симптомы?

Такого вопроса я никак не ожидала. Я посмотрела на потолок, затем в пол:

– У меня? Нет.

– Тогда зачем вы пришли?

Она не сердилась. В карих глазах читалось откровенное любопытство.

Я запнулась. Легенда об интересе к психологии уже готова была сорваться с моих губ, но что-то меня останавливало.

Скажи ей правду, – посоветовал голос.

Я закусила губу. Правду? Я знала лишь крохи правды.

– Где-то месяц назад я нашла мамину историю болезни, – начала я. – И там увидела результаты нескольких осмотров, подписанных доктором К. Хильдебранд. Осмотры проводились в клинике Тэдемской академии. Это были психиатрические освидетельствования. У моей мамы выявили синдром акратической паракузии и рекомендовали поместить ее в лечебницу закрытого типа. – Кристин удивленно посмотрела на меня. Я шумно вдохнула и продолжила: – Но я сомневаюсь, что у моей мамы был САП. Я думаю, результаты осмотров просто подделали.

– Могу вам сразу сказать, что я подобных документов не подписывала. Когда, вы сказали, это было?

– В апреле тринадцатого года.

– Тогда я знаю ответ на ваш вопрос. Я хорошо запомнила весну того года. Мой компьютер подвергся хакерской атаке. – Она пожала плечами. – Тот, кто это сделал, мог поместить и фальшивые отчеты об осмотрах вашей матери. А почему и зачем – этого, увы, я сказать вам не могу, поскольку сама не знаю.

– У вас есть какие-нибудь догадки о причинах взлома вашего компьютера? – спросил Норт.

– Есть, – без колебаний ответила доктор Хильдебранд. – Той весной я участвовала в экспериментах, которые без преувеличения могу назвать поворотным пунктом в нашей сфере знаний. Кому-то понадобилось, чтобы научный мир не увидел моих публикаций. Путем взлома эти люди получили доступ к результатам моих исследований, исказили их и все обставили так, будто эту стряпню писала я сама и она-то как раз и является моими отчетами.

– А что за клинические эксперименты вы тогда проводили? – спросила я.

– Мы работали над возможностью использования нанороботов в качестве искусственных заменителей окситоцина в человеческом мозгу.

Об окситоцине я знала из занятий по когнитивной психологии.

– Окситоцин, – повторила я. – Его еще называют гормоном любви.

Моя инфа предназначалась Норту.

– Да, – сказала доктор Хильдебранд. – Хорошо известна роль этого гормона в установлении связи между матерью и ребенком при родах, и в момент оргазма.

Последнее слово заставило меня покраснеть.

– Но меня больше интересовало влияние окситоцина на… человеческое доверие. И в особенности – возможно ли имитировать между двумя совершенно чужими людьми то, что психологи называют «узами доверия». – Я ждала продолжения, но доктор Хильдебранд лишь сухо улыбнулась: – Извините, но больше я вам ничего сказать не могу. Затем были дисциплинарные слушания, и одним из условий урегулирования, так сказать, недоразумений было обязательство о неразглашении, которое я подписала.

– Дисциплинарные слушания… Они, наверное, были вызваны искажением ваших данных? – спросил Норт.

– Я ничем не могла доказать, что стала жертвой хакерской атаки, – кивнула доктор Хильдебранд. – Я ручалась за данные своих исследований, но у чиновников Управления по контролю за продуктами и лекарствами была иная точка зрения. Они считали, что я намеренно подделала результаты исследований, чтобы завысить эффективность син-окса. Разбирательство они, что называется, спустили на тормозах, а меня лишили лицензии на врачебную практику. – Она невесело улыбнулась. – Слышали такое изречение? «Кто не может делать сам, учит других». Это про меня.

– Вы сказали, в Тэдеме вам помогала одна из учениц. Вы помните ее имя?

– Кажется, Пэтти. Нет. Пенни.

– А нельзя ли уточнить ее имя? Это может оказаться важным.

Доктор Хильдебранд смерила меня взглядом, затем кивнула и, не вставая с кресла, повернулась к полкам за спиной. На одной стояли шесть одинаковых белых папок-регистраторов. Кристин потянулась к папке с надписью «2013/СИН-ОКС».

– По условиям слушаний я должна была уничтожить все результаты своих исследований, – сказала она, отодвигая планшетник и выкладывая на стол папку. – Но у меня рука не поднималась уничтожить достоверные данные. Бумажный вариант я сохранила. – Доктор принялась листать страницы, не замечая, что ее очки сползли на нос. – Имя этой девушки наверняка есть в списке тех, кого я благодарила за помощь.

– А как вы вообще оказались в Тэдемской клинике? – спросила я. – Вы тоже учились в Тэдеме?

– Что вы! – засмеялась доктор Хильдебранд. – Об этом я и не мечтала. Я училась в обычных школах. Поэтому грант Тэдемской инициативы стал для меня подарком судьбы. Они крайне редко берутся финансировать чужие проекты. Только те, которыми занимаются выпускники Тэдема.

У меня волосы стали дыбом – хорошо, что только на руках! Опять странные совпадения? В поезде я читала про Тэдемскую инициативу, и на тебе – снова слышу об этой структуре. Но что все это значит? Почему Инициатива вдруг взялась финансировать исследования по заменителям окситоцина и касались ли они моей мамы? Я жадно поедала глазами белую папку. В ее карман был всунут футляр с DVD-диском. Мои руки сами тянулись к этому диску.

– Ну вот, нашла, – объявила доктор Хильдебранд, постучав пальцем по странице. – Пери Уивер. Вам это имя что-то говорит? – (Я покачала головой.) – Извините, но больше я вам ничем помочь не могу, – сказала доктор Хильдебранд, возвращая папку на место.

Уходить не хотелось, хотя я прекрасно понимала: как бы я ни просила, Кристин не позволит заглянуть в содержимое папки. Нам не оставалось иного, как пробормотать слова благодарности, попрощаться и уйти.

– Я должна увидеть эту папку, – прошептала я, когда мы с Нортом очутились в коридоре.

– Думаешь, я не знаю? – бросил он, не отрываясь от айфона. – Пока мы были в кабинете, я все время ломал голову, как бы выманить эту тетку из кабинета.

– Придумал?

– Вроде бы да. Попробую включить сигнал пожарной тревоги. Надо лишь добраться до их пульта. Подожди, не сбивай меня.

Закусив губу, Норт что-то выстукивал на сенсорной клавиатуре. Через несколько минут по всему зданию завыли пожарные сирены. Открывались двери кабинетов, в коридор выскакивали встревоженные люди. Норт втащил меня в пустой кабинет. Оставив дверь слегка приоткрытой, мы ждали, когда доктор Хильдебранд тоже выйдет. Вскоре вышла и она. Шаркая ногами, она двинулась к лестнице. Мы выглянули в коридор. Он был пуст.

– Я пойду, – сказал Норт.

– Нет уж, я сама пойду, – возразила я. – Еще не хватает, чтобы тебя застукали.

– А если тебя застукают?

Мне было не до ответа. Я бросилась в кабинет доктора Хильдебранд. Дверь была не закрыта.

Схватив папку, я устремилась к выходу, но вовремя остановилась. Так нельзя. Если я возьму всю папку, Кристин мгновенно это обнаружит. Я выхватила футляр с DVD-диском и запихала под пояс джинсов. Оставалось вернуть папку на место. И тут в коридоре послышались шаги. Сжимая папку, я опустилась на колени. У меня бешено колотилось сердце.

– Я же знала, что учебная пожарная тревога у нас в другой день, – услышала я голос доктора Хильдебранд. – Вот что значит не посоветоваться с Люксом. Если бы я глянула в свой унисмарт, не пришлось бы спускаться на четыре этажа, а потом подниматься.

Ну, блин! Вляпалась ты, девочка. Дрожащими руками я поставила папку на место. Где бы спрятаться? Кабинет маленький, без единого шкафчика. Сейчас меня застукают, а дальше… Про «дальше» думать вообще не хотелось. Хуже всего, что я даже не успела пролистать содержимое папки.

– Вы считаете, они уже додумались передавать сигнал пожарной тревоги на наши унисмарты? – спросил другой женский голос. – Что ж, очень разумно. Не надо будет эвакуироваться, пока Люкс не посоветует.

– Доктор Хильдебранд! – услышала я голос Норта. – Простите, что вновь вас беспокою, но не уделите ли вы мне еще минутку?

Я вскочила на ноги. Норт давал мне возможность для отступления. Голоса зазвучали глуше – Норт и Кристин вошли в пустой кабинет. Я выскочила в коридор и на цыпочках двинулась к лестнице, едва не столкнувшись с мужчиной, шедшим мне навстречу. Сбежав вниз на пол-этажа, я села на ступеньки, прижимая к груди украденный диск. Еще через несколько минут ко мне спустился Норт.

– Идем, – сказал он, протягивая мне руку. – Во дворе полным-полно скамеек. У игрушки Айвена есть дисковод. Посмотрим, есть ли польза от нашей добычи.

Мы с первой же минуты поняли, что ворованный диск очень ценен. Записанное на нем видео начиналось с подробного рассказа об эксперименте. Семнадцать лет назад доктор Хильдебранд была изящнее и выглядела заметно моложе.

– Контрольная группа будет получать плацебо. Их спрей для носа содержит обычный солевой раствор, – говорила доктор Хильдебранд. – Подопытная группа тоже получит спрей для носа, но… – Здесь она подняла шприц. – Раствор для подопытной группы густо насыщен нанороботами, или, как мы их называем, наноботами. В каждом баллончике спрея содержится две тысячи наноботов. Наноботы запрограммированы на проникновение в мозжечковую впадину испытуемого. Эта часть мозга отвечает за эмоции. Здесь нашим крошкам предстоит трудиться в качестве нейротрансмиттеров, управляемых извне.

– Она что же, загоняла нанороботов в человеческие мозги? – спросила я.

Норт молча кивнул. Он был ошеломлен не меньше моего.

– Каждый день обе группы будут встречаться с нашим ведущим специалистом, – продолжала доктор Хильдебранд. – Мы это обставляем как пятиминутные сеансы психотерапии.

Теперь в ее руках был небольшой черный пульт дистанционного управления. Мое внимание сразу же ухватило знакомый логотип. Пульт был разработкой «Гнозиса». Странно, если учесть, что в 2013 году «Гнозис» был новой, никому не известной компанией. Тогда почему их подключили к исследованиям?

– В начале каждой такой встречи наш специалист будет нажимать кнопку на этом пульте, передавая высокочастотный аудиосигнал ближнего радиуса действия. Если на контрольной группе это никак не скажется, в группе подопытных наноботы активизируются и впрыснут каждому подопытному дозу син-окса – синтетического аналога нейрогормона окситоцина. Концентрация син-окса будет очень высокой, заметно превышающей концентрацию природного гормона.

Норт остановил видео.

– Теперь понятно. Эта рыжая ведьма не только загоняла наноботы в чьи-то мозги, но еще и самовольно вторгалась в мозговую биохимию. И никто из «подопытных кроликов» даже не догадывался. Они, наверное, думали, что испытывают новый спрей для носа. Как все это выглядит с точки зрения закона?

Мне стало страшно.

– Норт, а вдруг и моя мама была в подопытной группе? Вдруг здесь есть какая-то связь?

– Ты боишься смотреть дальше? – спросил Норт. – Я могу потом посмотреть один.

– Нет, – возразила я, нажимая кнопку воспроизведения. – Я тоже должна это видеть.

Решимость я ощущала только на словах.

– Через три минуты после отправки сигнала, – продолжала доктор Хильдебранд, – наш ведущий специалист попросит каждого участника эксперимента сделать глоток вот из этого сосуда.

Она поднесла к камере бутылочку с бумажной наклейкой: череп с перекрещенными костями, а внизу – крупная надпись «МЫШЬЯК».

– Неужели яд? – оторопела я.

– Вряд ли настоящий, – ответил Норт.

– Сюда налита обыкновенная сладкая вода, – словно услышав нас, пояснила доктор Хильдебранд. – Однако наш специалист будет убеждать испытуемых, что там действительно содержится яд. Этот яд он и предложит им выпить. Ни один человек, находясь в здравом уме, не выполнит такую просьбу. Нас в данной ситуации интересует установление доверия между руководителем и испытуемыми, а также – и это гораздо важнее – возможно ли управлять этим доверием.

– Естественно, никто не согласится, – сказала я, увидев на экране надпись: «ПЕРВЫЙ ДЕНЬ».

Норт лишь покачал головой:

– Даже не знаю, чту хуже: наноботы или яд.

У меня свело живот. Каждую секунду я боялась увидеть маму. Но ее не было ни в одной из групп. Человек, которого доктор Хильдебранд называла ведущим специалистом, в каждой группе произносил одинаковые слова: «Этот сосуд содержит смертельную дозу мышьяка. Предлагаю вам ее выпить». В основном испытуемые смеялись ему в лицо, называя предложение дурацкой шуткой. Несколько человек рассердились, а один ушел, хлопнув дверью.

Во второй и третий дни поведение испытуемых в обеих группах не менялось. Пить отраву никто не соглашался. Перелом произошел на четвертый день. Мы смотрели на экран ноутбука и не верили своим глазам. Все двенадцать участников подопытной группы выпили содержимое бутылочки!

– Ну и ну! – выдохнул Норт.

Мы молча смотрели результаты шести последующих дней. Люди, которыми руководили наноботы, всякий раз послушно пили «отраву». Более того, пили с явной охотой, глупо улыбаясь. Казалось, для них не было дела важнее, чем глотнуть мышьяка. Пусть яд не был настоящим. Но ведь подопытная группа этого не знала. Я смотрела, и меня бил озноб.

Просмотрев запись последнего дня эксперимента, я закрыла глаза. Мне казалось: я вот-вот до чего-то додумаюсь, но пока мысли ускользали.

– Вместе со всей нашей исследовательской группой я хочу поблагодарить Тэдемскую инициативу за щедрое финансирование исследований, – услышала я голос доктора Хильдебранд. – Я также благодарю еще двух наших спонсоров: «Гнозис инкорпорейтед» и «Соза лабс», являющихся совладельцами патентов по разработкам в области наноботов и препарата син-окс.

– «Соза»! – повторила я, открывая глаза. – Откуда я знаю это название?

– Его трудно не знать, – ответил Норт. – Их реклама торчит в окне каждой аптеки. Кстати, это они производят противогриппозную вакцину.

Едва я услышала слова «противогриппозная вакцина», внутри меня что-то щелкнуло. Казалось, огромный кусок скалы мгновенно превратился в песок. В тот день, когда Бека выбрали бета-тестером нового унисмарта, он побывал в аптеке, где ему сделали прививку против гриппа. Это был не укол, а спрей для носа. Не являлся ли противогриппозный спрей усовершенствованным аналогом спрея семнадцатилетней давности, который Кристин и ее коллеги испытывали на учениках Тэдема? Я вдруг поняла, что за мысль крутилась в подсознании. Наноботов активизировали с помощью высокочастотного звукового сигнала.

С помощью ультразвука.

Я вспомнила странные хлопки, раздававшиеся из динамика в «потайной комнате» Норта. Вот почему Бек вдруг стал ярым приверженцем Люкса! Он беспрекословно выполнял все, что велели ему наноботы, засевшие в его мозгах.

– Норт, это же дерьмо собачье! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

– Потише, Рори! Ты орешь на весь вагон. Между прочим, ты целых четыре раза нарушила правила. Вот, посмотри.

На противоположной стене красовалась табличка «Не сквернословьте!». Но я была так взбудоражена, что меньше всего сейчас думала о каких-то вагонных правилах.

– Норт, все это далеко не шутки, – произнесла я, стараясь говорить потише. – «Соза» и «Гнозис» производят наноботов и наполняют ими человеческие мозги. И уже не на уровне исследований, а в реальной жизни.

– Через противогриппозную вакцину? – усмехнулся Норт.

Его скептицизм просто злил меня.

– Да, представь себе! – огрызнулась я. – Сам подумай. «Гнозис» выпускает новую модель унисмарта. Все думали, она будет стоить дороже прежней модели, а она – вот радость-то! – стоит дешевле. Спрашивается почему? Вскоре выясняется, что новый унисмарт по непонятной причине излучает ультразвуковые волны. Мой друг детства, который раньше, как и ты, не доверял Люксу, становится бета-тестером «Джемини голд» и вдруг начинает послушно выполнять все советы Люкса. В то же время фармацевтическая корпорация «Соза» вдруг бесплатно предлагает противогриппозный спрей для носа.

Я обвела рукой полупустой вагон. На запястье каждого пассажира поблескивал «Джемини голд». Каждый пялился в маленький дисплей и улыбался.

– Ты посмотри на них.

Неподалеку от нас сидела девушка. Как и все, она общалась с Люксом и буквально светилась от счастья.

– По-твоему, это нормально?

– Когда появляется новая игрушка, люди всегда в нее влюбляются. Правда, с «Джемини голд» они хватили через край, – согласился Норт. – А что касается фармацевтических компаний, я всегда относился к ним с подозрением. Кстати, вот тебе еще одно жуткое совпадение. Препарат эвокса тоже производит «Соза лабс».

– Меня удивляет, что при таком обилии фактов ты до сих пор еще сомневаешься. Не ты ли всегда был против Люкса?

– Я и сейчас против него. Я считаю, что люди должны принимать решения сами, а не перекладывать их на приложение к унисмарту. Но я как-то не думал, что приложение может управлять человеческими мозгами. Рори, если все, о чем ты говоришь, правда…

– Это правда без всяких «если». Я уверена. И мы должны разоблачить всех этих манипуляторов.

– Как? – удивился Норт. – Разошлем электронные письма по всем газетам и телеканалам? Выложим это видео на Форуме? Нас сочтут чокнутыми.

Норт был прав. Особенно если учесть историю моих родителей. Да что там родителей! У меня уже была своя история. Еще не известно, как Тарсус обошлась с отчетами, которые ей посылала Херши.

– А вообще, если все это правда… от такого крышу может снести, – признал Норт. – Подумай, какую власть они получают. Фактически уже получили. Они решают, чту людям смотреть, слушать, покупать. А люди и не догадываются. Они думают, что решают сами. Какая дьявольская комбинация! – Он сердито тряхнул головой. Теперь и его проняло.

– Но ради чего они это затеяли. Неужели только ради денег?

– А разве не все затевается ради денег? – язвительно спросил Норт. – Подумай, какие деньжищи отвалит «Гнозису» компания, производящая, скажем, игрушки. Все родители дружно будут покупать только их игрушки. А как легко спрятать «неудобные» новости, чтобы о них не узнали. Журналист спрашивает: «Люкс, я узнал жуткие новости про корпорацию „Соза“. Мне стоит написать об этом?» И Люкс отвечает: «Нет, дружище. Лучше напиши, как лекарства корпорации „Соза“ спасают человеческие жизни». Если это уже происходит… Даже думать не хочу.

– Вдруг моя мама что-то знала о них? Может, даже угрожала их разоблачить? И тогда они решили ее дискредитировать, объявив психически больной.

Прежде я думала, что кто-то попытался выставить ее сумасшедшей, имея личные причины. Похоже, я ошибалась. Возможно, мама что-то знала об исследованиях по син-оксу и угрожала разоблачить тех, кто его производил и распространял. Говорил же Гриффин, что мама была очень сильно настроена против «Гнозиса». Тогда все сходится.

Я полезла в сумку за ежегодником, который раздобыла для меня Херши.

– Это что за фолиант? – спросил Норт.

– Тэдемский ежегодник за две тысячи тринадцатый год. Пери Уивер тогда училась в Тэдеме. Возможно, от нее мы сможем протянуть ниточку дальше.

– А свою маму можешь показать? – попросил Норт.

Я пролистала еще несколько страниц и нашла ее. Авиана Джекобс. Волосы локонами ниспадают на плечи. Такую же прическу я сделала себе для презентации. У нас с ней одинаковые миндалевидные глаза. Но я не точная копия мамы. Мы отличаемся цветом волос: у нее – темно-рыжие, у меня – каштановые. Веснушки на маминых щеках и носу светлые. Мои же больше напоминают крупинки земли.

– Какая она красивая, – выдохнул Норт. Он всмотрелся в снимок. – А здесь она без кулона.

Я инстинктивно потянулась к кулону, но потом вспомнила, что тот вставлен в ноутбук, лежащий на коленях Норта.

Затем я нашла фото Гриффина. Те же лохматые, зачесанные вперед волосы, что и на групповом снимке. Их цвет совпадает с моим. Его глаза другой формы, но того же цвета. И такая же ямочка на подбородке.

– Ты похожа на них обоих, – сказал Норт. – От каждого ты взяла лучшее.

Я провела рукой по отцовскому лицу, пытаясь представить, каким он был в восемнадцать. Мне он казался более открытым, чего бы я не сказала о маме. Вся ее жизнь состояла из тайн. Взять того же Гриффина. Кое-что я сумела узнать. Но этого было недостаточно. Я поторопилась уйти с этой страницы, поскольку знала, что мозг подбросит мне другую картину из прошлой пятницы, с Гриффином на носилках.

Я продолжила искать Тарсус, но ее не было. Потом я сообразила: Тарсус – это ее фамилия по мужу. А девичьей фамилии я не знала. Что ж, посмотрим на Пери Уивер. Я перешла в алфавитный раздел и нашла одну-единственную Уивер. Ее звали Эсперанса «Пери» Уивер. Раскрыв нужную страницу, я чуть не ойкнула.

Она была красива, даже очень. Широкие глаза, глядящие из-под пышной копны волос. Едва заметная щель между передними зубами.

Такой была доктор Тарсус семнадцать лет назад.