Тристан боролся с искушением солгать Мэдди, что она и впрямь прикончила этого типа. Мадлен Харкур давно уже нуждалась в том, чтобы ей напомнили о страхе Божием. С нее нельзя было спустить глаз: стоило отвернуться, как она тут же выкидывала какой-нибудь безумный номер. Но сейчас Мэдди и без того была настолько перепуганной и жалкой, что Тристан смилостивился.

Он прижал пальцы к жилке, бившейся на шее роялиста. Этому трюку он научился у парижских жандармов, которым часто приходилось определять, выживет ли какой-нибудь бродяга, пострадавший в очередной уличной драке. У роялиста пульс оказался ровным и сильным.

– Полагаю, можно без преувеличения сказать, что он выживет, – сухо проговорил Тристан. – Но благодаря вам у него теперь будет два больных глаза вместо одного и головная боль в два раза сильнее, чем прежде.

Эта приятная новость тут же вернула краску на побледневшие щеки Мадлен.

– Что ж, я рада слышать, что он останется жив, ибо я не желаю послужить причиной смерти человека, как бы он этого ни заслуживал. – Мэдди своенравно тряхнула головой. – Но по поводу подбитого глаза и головной боли я нимало не раскаиваюсь. Этот мерзавец пытался наехать на меня, когда я шла по мосту.

– Почему?

– Полагаю, просто потому, что считал меня крестьянином.

Тристан нахмурился так сурово, что у Мэдди пробежал по спине холодок, не имевший ничего общего с ее недавним купанием.

– Я не спрашиваю, почему этот парень пытался на вас наехать. Я спрашиваю, почему вы шли через мост.

Мэдди очень хотелось ответить: “Затем, чтобы оказаться на другой стороне”, – но она удержалась от этого искушения. Инстинкт подсказывал ей, что сейчас не самое для шуток. Взгляд ее упал на двух лошадей, привязанных неподалеку, и Мэдди вдруг вспомнила, что Тристан собирался отправиться на рынок за лошадьми. Значит, он вовсе не пытался бросить ее одну! Эта утешительная мысль несколько согрела сердце Мадлен, но в то же время повергла ее в смущение. Она сама виновата в том, что поддалась дурацким страхам!

– Я жду объяснений, Мэдди! Почему вы шли по мосту? Почему вы покинули гостиницу, не дождавшись моего возвращения? – Голос Тристана звенел, намекая на то, что терпение его вот-вот лопнет, и Мэдди поняла, что он не довольствуется ничем, кроме чистой правды.

Она обхватила себя руками за плечи, чтобы хоть немного унять дрожь.

– Я испугалась, – неуверенно проговорила она. – Я не нашла вас, а служанка сказала, что вы уехали.

– И вы, разумеется, решили, что я вас бросил. – Пристальный взгляд Тристана впился ей в лицо. – Почему, Мэдди? Почему вы считаете меня таким дурным человеком? Сначала вы приняли меня за вора и убийцу, потом – за насильника, а теперь – за бессердечного негодяя, который способен покинуть вас без единого пенни посреди страны, бурлящей мятежом!

Мэдди потупилась, донельзя смущенная тем, что англичанин так быстро угадал тот оскорбительный вывод, к которому она пришла, как только узнала, что он покинул гостиницу. Задним числом этот вывод уже казался ей удивительно глупым. Несмотря на все свое темное прошлое, со своей спутницей Тристан обращался, как полагалось честному человеку. Единственное, в чем Мадлен могла бы упрекнуть его, – это в слишком частых проявлениях дурного характера.

– Если вас волнует мое незаконное происхождение, – с горечью продолжал он тем временем, – то позвольте заверить вас, что я был воспитан женщиной, которая научила меня вести себя, как подобает джентльмену, хоть я никогда и не стану джентльменом в полном смысле слова.

– Нет… неудачные обстоятельства вашего появления на свет здесь ни при чем, – робко начала Мадлен.

– Понятно. Значит, причина в моей профессии.

– Шпионаж? О Боже, нет! Наоборот, эта профессия делает вас еще более интригующим человеком. – Щеки Мэдди вспыхнули, когда она поняла, какую допустила ошибку.

К счастью, молодой роялист выбрал именно этот момент, чтобы прервать их беседу требовательным стоном. Тристан опять наклонился и нащупал пульс на шее пострадавшего. Мэдди понимала, что это – лишь временная отсрочка и что допрос сейчас продолжится.

Но что же ему сказать? Едва ли допустимо было открыть правду… поскольку правда состояла в том, что Мэдди гораздо удобнее было судить Тристана слишком строго, чем признать то пугающее воздействие, которое он на нее оказывал.

В самом деле, не сообщать же этому высокомерному англичанину, что всякий раз, когда он смотрит на нее, сердце ее начинает бешено колотиться, а саму ее пронзает странное томление. А что творилось, когда он прикасался к ней! Боже, да чтобы описать это ощущение, у нее просто не было слов!

Поэтому Мэдди ограничилась следующей тирадой:

– Примите мои извинения. Обычно я вовсе не столь пуглива. Но прежде мне никогда не случалось оказаться вне привычного мира, а, кроме того, никогда не приходилось общаться с англичанином. У меня просто голова кружится от новизны! – Подняв голову, Мэдди встретилась с ним взглядом. – Но, поверьте, я уже пришла в себя. Обещаю, что никогда больше не усомнюсь в вашей честности. Отныне и впредь я всецело вам доверяю.

Худое лицо Тристана внезапно озарила улыбка, на которую он обычно был весьма скуп.

– Не надо таких далеко идущих обещаний, – тихо заметил он, разворачивая дорожное одеяло, которое лежало на крупе жеребца, бережно накидывая его на плечи Мадлен и стягивая узлом. – Прекрасная и желанная женщина никогда не должна полностью доверяться мужчине.

“Прекрасная, желанная женщина”?! Эта чудовищная ложь была настолько нелепой по контрасту с неприглядной правдой, которую Тристан высказал ей накануне, что Мэдди вынуждена была собрать в кулак всю свою волю, чтобы не выдать обиду.

– Для светского человека у вас очень странный вкус, мсье. Вы называете желанной костлявую, жеманную девицу со змеиным языком?

– Тысяча чертей, Мэдди! Вы же отлично понимаете, что я тогда просто бранился. Вы меня разозлили. А что вы ожидали услышать после того, как обозвали меня развратником?! – Голос Тристана звучал так искренне, что Мэдди почти поверила ему. Почти, но не до конца.

Тристан протянул ей руку.

– Давайте договоримся… больше никаких ссор, пока мы вместе, ладно? Уверен, нам это удастся… если мы оба постараемся.

Мэдди серьезно пожала его руку, остро отдавая себе отчет в том, насколько обречено прозвучали эти слова – “пока мы вместе”. Внезапно она поняла, что, как только Тристан исполнит свое задание и доставит ее к отцу, он может навсегда исчезнуть из ее жизни. И эта мысль повергла девушку в странное уныние.

Мэдди отдернула руку. Как странно… ей будет не хватать этого человека. “Чувство сродни тому, как не хватает вырванного зуба”, – с мрачным юмором подумала она.

Тристан прислонил все еще не очнувшегося роялиста к парапету моста и направился к своим лошадям.

– Мы не можем просто так бросить его здесь, – запротестовала Мэдди.

Тристан недоуменно приподнял бровь.

– А что вы предлагаете с ним делать? – поинтересовался он. – Привязать к седлу его жеребца и взять с собой? Его соратники и так слишком скоро будут здесь. Они о нем позаботятся.

– Но что, если его обнаружат первыми передовые отряды Корсиканца?

– Послушайте, Мэдди, если армия Камброна так близко, то мы должны беспокоиться о собственной шкуре, а не об этом забияке!

Тристан отвязал лошадей и помог Мэдди сесть в седло гнедой кобылы. Несмотря на то, что он старательно поддерживал девушку, все ее движения были до крайности неуклюжими.

Тристан раздраженно нахмурился:

– Черт побери! Я забыл спросить вас, умеете ли вы ездить верхом!

– Конечно, умею, – надменно заявила Мэдди. – Я отличная наездница! Просто я не привыкла к такому седлу.

Тристан хлопнул себя ладонью по лбу.

– Господи, до чего же я глуп! Ну, разумеется, вы же ездили в дамском седле! Но, увы, при нашем маскараде это исключено. – Он озабоченно оглядел девушку. – Надеюсь, вы справитесь?

– Справлюсь. Это дело привычки, – заверила его Мэдди с деланным спокойствием.

И она действительно справилась – вопреки своим худшим ожиданиям. Каким бы неудобным ни казалось поначалу это седло, все же было приятно снова ощутить под собой бодрого скакуна. А эта гнедая кобылка и впрямь знала свое дело.

Выпрямившись в седле, Мэдди взглянула на Тристана. Тот сражался с сутаной, не предназначенной для верховой езды. Сначала подол сутаны задрался до колен, потом – до середины бедер… и, наконец, не выдержав, Тристан поддернул его и обернул вокруг пояса.

– Боюсь, мы с вами поменялись ролями, отец Тристан, – отметила Мэдди, изо всех сил стараясь сохранять серьезное выражение лица. – Уж не понадобится ли вам дамское седло?

К ее удивлению, Тристан только усмехнулся:

– Посмотрим, кто будет смеяться к вечеру, мой мальчик.

Он пустил коня неторопливой рысью, но стоило только Мэдди расслабиться, как он все ускорял темп, и, в конце концов, оба всадника уже неслись на север полным галопом.

Мэдди инстинктивно сжала коленями бока своей кобылы и ударила каблуками, стараясь не отстать от Тристана. Несмотря на то, что это стоило ей огромных усилий, Мэдди испытала в тот момент настоящее счастье. Солнце ярко светило, в лицо бил свежий ветер, и день обещал быть необычно погожим для раннего марта. Мэдди с наслаждением подставляла лицо солнечному теплу, одежда ее уже просохла, а дрожь после ледяного купания давно унялась.

Не прошло и получаса, как Мэдди сняла с плеч одеяло и перебросила его перед собой через седло. Аура страха и смерти, обволакивавшая ее уже много недель – с тех пор как старый граф де Наварель окончательно слег, – развеялась сама собой. Чувствуя, как теплый ветер обдувает ее лицо и ерошит мягкие кудри, Мэдди дала себе слово: отныне каждый новый день путешествия с этим загадочным англичанином она будет принимать таким, каким будет этот день, и не станет больше оглядываться назад и гадать, что могло бы случиться.

Еще два часа они скакали без перерыва, и Мэдди, наконец, поняла, что означала таинственная реплика Тристана. В мужском седле ехать было очень неудобно, и скоро Мэдди отчаянно устала. Но девушка со свойственным ей упрямством игнорировала все неудобства и старалась сосредоточиться на удовольствии, которое доставляла ей верховая езда. Гордость требовала от Мэдди ни словом не выдавать свое состояние Тристану и не замедлять скорость до тех пор, пока англичанин не сочтет нужным дать лошадям отдых.

Солнце уже близилось к зениту, когда путники, переехав деревянный мост, остановились на берегу журчащего ручья, в роще серебристых осин. Мэдди осторожно спешилась и двинулась вверх вдоль ручья, чтобы напиться и плеснуть водой в разгоряченное лицо.

Тристан улегся на траве у воды и, прищурившись, смотрел ей вслед. Заметив, с каким трудом она передвигает ноги, он едва сдержал улыбку. Что ей сейчас могло бы помочь, так это хороший массаж. Но это исключалось. И проблема была не только в ее девичьей скромности. Тристан сам не хотел подвергаться очередной пытке, которую представляло бы для него столь интимное прикосновение к этой маленькой чертовке. Правда, мысль об этом была все же соблазнительной, но, при здравом размышлении, Тристан предпочел оставить Мэдди в покое.

Кроме того, у них была другая, более насущная проблема.

– У нас скоро кончатся деньги, – сообщил Тристан девушке, когда она вернулась к нему и уселась на траву, ожидая, пока лошади напьются. – Ваш отец щедро снабдил меня средствами для путешествия, однако он полагал, что мы воспользуемся общественным транспортом. Он не думал, что мне придется покупать лошадей. А я приобрел уже трех скакунов, считая того, на котором добирался в Лион. – Тристан с тревогой взглянул в лицо Мэдди, пытаясь понять ее реакцию на эту неприятную новость. – Несколько франков, которые мне удалось выручить за ту старую лошаденку и экипаж, не покрыли стоимость двух резвых лошадей. Но я все равно решил купить их. Чем скорее мы выберемся из Франции, тем лучше.

Мэдди кивнула в знак согласия:

– Хватит ли у нас денег на хороший обед? Сомневаюсь, что я смогу еще раз давиться хлебом и сыром.

– У нас хватит денег на несколько хороших обедов… но лишь в том случае, если мы не будем тратиться на ночлег.

– Это означает, что нам придется ночевать на сеновалах? – уточнила Мэдди, с виду ничуть не обескураженная этой перспективой.

– На сеновалах, на чердаках, в сараях, в конюшнях… одним словом, где придется.

Мэдди откинулась на спину, опершись на локти, и уставилась в безоблачное небо.

– Что ж, я согласна. Даже если нам придется спать под открытым небом… признаться, у меня всегда была тайная мечта ночевать под звездами. Возможно, другого такого случая мне не представится.

Тристан не сдержался. Его рука, словно по собственной воле, скользнула к растрепанным кудрям девушки, пальцы ласково взъерошили волосы Мадлен.

– Позвольте кое-что сообщить вам, Мадлен Харкур. Вы потрясающая женщина.

Впервые Тристан поймал себя на мысли, что его добропорядочный и благовоспитанный брат может и не оценить по достоинству эту юную оригиналку, которую судьба предназначила ему в супруги.

Остаток дня прошел быстро. Когда дорога стала слишком пыльной, Мэдди поравнялась с Тристаном и путники поехали бок о бок. Они почти не разговаривали, однако в связующем их молчании чувствовалась удивительная гармония. Тристан был тем более поражен, что большинство знакомых ему женщин чувствовали себя неуютно, когда им приходилось молчать… тем более – молчать в обществе мужчины.

Когда начало смеркаться, Тристан заметил вдали небольшой трактир с черепичной кровлей. Он стоял у дороги рядом со старинной каменной мельницей.

– Выглядит многообещающе, – заметил Тристан, натягивая поводья. – Здесь мы и перекусим.

Мэдди тоже остановилась, в глазах ее блеснули озорные огоньки.

– Цитируя какого-то давно забытого поэта, “я голоден, как сотня бешеных волков”, мсье. Но предупреждаю вас: если мы опять лишимся ужина по вине какой-нибудь неуклюжей служанки, которая примет вас за вашего щедрого брата-близнеца… то я за себя не отвечаю!

Тристан почувствовал, как щеки его заливаются краской смущения, и едва слышно выругался. Последний раз он краснел из-за женщины, когда ему еще не исполнилось и шестнадцати.

– Так вот, – продолжал он, сделав вид, что не обращает внимания на шутку своей спутницы, – я хотел сказать, что мы здесь поужинаем, а затем поищем место для ночлега. Боюсь, выбор у нас будет небогатый: или сеновал, или конюшня.

Мэдди не ответила. Тристан заметил, что взгляд ее прикован к огромному водяному колесу мельницы и к сверкающему ручью, который медленно, ритмично вращал лопасти. За колесом стоял деревянный помост, на котором было сложено десятка полтора мешков с зерном.

– Можно заночевать вон там, – сказала Мэдди, указывая на помост. – Мы можем выкупаться в мельничном пруду, а мешки с зерном послужат нам отличной постелью. – Она подняла взгляд к небу. – Кроме того, сегодня наверняка будут видны звезды: закат был таким красивым. – Она обернулась к Тристану, глаза ее сверкали от воодушевления. – Давайте заночуем здесь! Я запомню это на всю жизнь!

Тристан предчувствовал, что и он запомнит на всю жизнь ночь под звездным небом рядом с этим очаровательным созданием, от одного прикосновения которого кровь вспыхивала в его жилах. В этом-то и заключалась проблема. Тристану вовсе не хотелось провести остаток дней в мучительных воспоминаниях о жене своего брата.

– Прошу вас, Тристан! Это будет прекрасно!

В первый раз Мэдди назвала его по имени, не предварив это имя саркастическим “отец”.

Устоять было невозможно… тем более при таком певучем, таком колдовском галльском акценте.

– Тре-е-стон! – повторила она… и англичанин забыл о том, что на свете существует слово “нет”.

***

Мягкий, как перышко, ветерок ласкал щеки Мадлен. Она сидела на груде мешков с зерном, прислонившись спиной к каменной стене мельницы. Впервые за несколько дней она наелась по-человечески. Фрикасе из цыпленка, которым их потчевали в трактире, оказалось вполне сносным, хотя ему недоставало подлинной пикантности, какой отличалось бы творение настоящего шеф-повара. Мэдди отозвала в сторону жену трактирщика и посоветовала ей в следующий раз готовить бульон из телятины, добавив в него щепотку тимьяна и несколько ягод можжевельника.

Поужинав, Мэдди искупалась в мельничном пруду: наконец-то ей пригодился брусок мыла, который заботливо положил им в дорожную сумку слуга отца Бертрана. Жизнь стала гораздо приятнее.

Небо над головой Мэдди уже превратилось в черный бархатный плащ, усыпанный тысячами сверкающих бриллиантов; полная луна стояла высоко над землей, заливая пейзаж ярким серебристым светом. Вытянув ноги, Мэдди пошевелила затекшими пальцами и попыталась уловить ускользающий запах жимолости, которой была увита мельничная стена. До ее слуха доносился скрип водяного колеса и плеск воды – это купался Тристан.

Закрыв глаза, Мэдди вообразила себе, как кристально-прозрачная вода струится по его мускулистым рукам и груди, красота которых наверняка могла бы сравниться с красотой молодого спартанского воина, статуей которого Мадлен когда-то восхищалась в Лионском музее. От этой мысли щеки девушки вспыхнули, румянец не покинул их и несколько минут спустя, когда Тристан, покончив с купанием, выбрался по ступеням на помост.

– Наверно, это была самая холодная ванна в моей жизни, – проворчал он, опускаясь на мешок с зерном рядом с Мэдди. Подтянув колени к подбородку и обхватив их руками, он мрачно уставился на сверкающую луну. Мэдди чувствовала, что по какой-то непонятной причине Тристану не хочется ночевать под открытым небом. Лицо его оставалось хмурым и непроницаемым.

– Вы скоро согреетесь. Мне уже совсем не холодно, – проговорила Мэдди. – Так приятно снова почувствовать себя чистой! Разве это не стоит нескольких минут неудобства?

Тристан лишь неразборчиво хмыкнул. Мэдди сделала еще одну попытку разговорить его:

– Ветер такой теплый! Мои волосы почти уже высохли.

Взгляд ее упал на волосы Тристана. Черные как смоль и блестящие, они слегка завивались от влаги, из-за чего Тристан еще больше походил на разбойника, с которым Мэдди мысленно сравнила его в первую встречу.

Улыбнувшись, Мэдди подумала, в какой ужас пришла бы ее старая дуэнья, узнав, что ее воспитанница оказалась наедине с этим таинственным англичанином в такой романтической обстановке… Но, к счастью, эта старая карга никогда больше не станет докучать ей своими проповедями!

Мэдди чувствовала себя как птица, выпущенная из клетки и впервые вкусившая прелесть свободы. Что-то в глубине ее души вырвалось на волю и жаждало испытать новизну настоящей жизни. Ночь под звездами была началом этой жизни. Возможно, такому прозаическому человеку, как Тристан, эта ночь не казалась особо волнующей, но для Мэдди это было самое захватывающее приключение.

Тристан следил за выражением лица Мэдди, обуреваемой какими-то неизвестными ему чувствами, и невольно гадал, что заставляет ее губы изгибаться в улыбке, а глаза – блестеть то лукаво, то мечтательно.

– О чем вы думаете? – спросил он, наконец, хотя не был уверен, что ему стоит это знать.

Уперев руки в бока, Мэдди запрокинула голову и окинула взглядом небо, усыпанное звездами.

– Я думаю, что за всю свою жизнь я ни разу еще не видела такой роскошной ночи. Сегодня все дышит волшебством.

Мэдди обернулась к своему собеседнику, и, по сравнению с блеском ее янтарных глаз, лунный свет показался Тристану тусклым и невзрачным.

– Перестаньте, – хрипло перебил ее англичанин. – Перестаньте так на меня смотреть!

Мэдди удивленно расширила глаза:

– Как?

– Как женщина, которая хочет, чтобы ее поцеловали.

Тристан слишком поздно осознал, как неуместны были его слова. Он рассчитывал, что Мэдди одернет его или, по меньшей мере, начнет возражать, как поступила бы на ее месте любая мало-мальски разумная девушка. Однако Мэдди продолжала серьезно смотреть ему в лицо, словно обдумывая его предложение.

– Я об этом не думала, поскольку у меня совсем нет опыта в подобных вещах, – проговорила она, наконец. – Но теперь, когда вы сами это сказали… что может быть прекрасней, чем пережить свой первый поцелуй в самую прекрасную на свете ночь?

Мэдди с надеждой наклонилась к нему, и кровь ударила Тристану в голову. Он отшатнулся, мысленно кляня себя за то, что сам создал эту двусмысленную ситуацию, подхлестнув любопытство своей спутницы.

– Ночь, быть может, и прекрасна, но мужчина, который сейчас рядом с вами, не годится на эту роль, – заявил он. – Я не тот человек, с кем вы должны пережить ваш первый поцелуй, Мэдди.

– Почему?

– Потому, что на моей совести все отвратительные грехи, в которых вы меня обвиняли… и не только в них. Тысяча чертей! Да за последние шесть лет я сделал столько, что такая невинная девушка, как вы, и вообразить себе не может!

– В том числе, я полагаю, вы неоднократно целовались. – Глаза Мадлен озорно блестели. – Подозреваю, вы стали в этом деле настоящим мастером, а поэтому, на мой взгляд, вы идеальный мужчина для первого поцелуя. Разве вы не понимаете? Первый поцелуй должен быть мерилом совершенства, которым в будущем следует мерить все последующие поцелуи.

Она придвинулась ближе к Тристану, и теперь они сидели бок о бок. Аромат ее свежевымытых волос ударил ему в ноздри, а от прикосновения ее пальцев к его руке голова Тристана закружилась так, словно за ужином он выпил кувшин вина, а не жалких два стакана.

– Вы играете с огнем, леди, – хрипло прошептал он, пытаясь отстраниться… но затылок его тут же уперся в прохладный камень стены.

Не обращая внимания на это предостережение, Мэдди с любопытством глядела ему в лицо.

– Когда мы будем целоваться, я должна закрыть глаза или оставить их открытыми?

– Твердых правил на этот счет не существует, – пробормотал Тристан, заворожено глядя на ее полные, мягкие губы. Нижняя губа Мэдди была чуточку полнее, чем верхняя, отчего рот ее казался невыразимо желанным. Как же до сих пор он не обращал внимания на эту соблазнительную черту?

Тристан облизнул пересохшие губы и напомнил себе, что это безумие. Мэдди должна будет стать женой его брата. Если он коснется ее, то предаст Гарта… и, в сущности, предаст все, что считал для себя священным.

– Итак, глаза – это дело личного предпочтения, – серьезно подытожила Мэдди. – Тогда я их закрою. – Тотчас же исполнив это обещание, она наклонилась еще ближе к Тристану. Тристан инстинктивно подхватил девушку, боясь, что она упадет. И это была ошибка.

Как только он коснулся ее, здравый рассудок покинул его окончательно.

– Вы не хотите поцеловать меня перед сном, Тристан? – низким голосом проговорила Мэдди, не открывая глаз.

Тристан сглотнул комок в горле.

– Да, черт меня побери! Хочу! Хоть я и подозреваю, что обоим нам придется горько об этом пожалеть.

У него не оставалось выбора. Эта женщина сводила его с ума. Оставалось либо поцеловать ее, либо задушить, но душить Мадлен было нельзя. Как он объяснит ее смерть Калебу Харкуру? Не говоря уже о Гарте, судьба которого всецело зависела от Мэдди?

Тристан со стоном наклонился и прижал губы к ее губам.

В этом поцелуе было все, о чем Мэдди мечтала… и не мечтала. Губы Тристана оказались жадными и требовательными и в большей степени гневными, чем нежными, однако в этот поцелуй он невольно вложил такое острое одиночество, что столь же одинокое сердце Мэдди в то же мгновение разбилось на тысячу осколков.

Она поняла, что всю свою жизнь ждала этого мужчину. И узнав его, наконец, отвечала теперь на его поцелуй всем своим существом. Обвив руками его крепкую шею, она отдалась чистому восторгу этой волшебной минуты, чувствуя, что у нее и впрямь никогда не было такой великолепной ночи.

Все кончилось внезапно. Опомнившись, Тристан резко оттолкнул ее, и Мэдди ничком упала на мешок с зерном.

– Боже мой! – воскликнула она, во все глаза глядя на Тристана. – Я даже не представляла себе, что поцелуй может быть таким… таким изумительным!

Тристан тоже не отрывал от нее взгляда, его лицо было пепельно-бледным, в глазах появилось затравленное выражение.

– Вы не одиноки, – проговорил он, тряхнув головой, словно пытаясь привести в порядок спутанные мысли. – Я изумлен не меньше.

Словно в трансе, он поднялся на ноги, подхватил тяжелый мешок и поставил его вертикально, затем – еще один… Вокруг Мэдди начала появляться настоящая баррикада. Девушка приподнялась на локте и удивленно выглянула из-за мешков.

– Боже! Что вы делаете?!

– Надлежащие приготовления ко сну. – Постанывая от усилия, Тристан приподнял третий мешок и присовокупил его к остальным. – Насколько я припоминаю, американские колонисты называли этот процесс “мешкованием”. Они изобрели его, чтобы оградить таких, как вы, молодых, любопытных и невинных девушек от беды, в которую вы пытаетесь ввязаться при помощи столь кокетливого поведения.

– Вы считаете, что я веду себя кокетливо? – переспросила Мэдди, заинтригованная тем, что Тристан, по-видимому, считает ее роковой женщиной.

В ответ англичанин лишь проворчал нечто неразборчивое. Развернув одеяло, он набросил его на девушку. Затем, стянув сапоги, улегся по другую сторону баррикады, скрывшись из виду.

– Я всегда презирал американцев, – спустя несколько секунд пробормотал он почти про себя. – Я встречался с несколькими парнями из Америки, и все они были невежами и грубиянами. Но теперь-то я понимаю, что колонисты заслуживают уважения. Пусть им недостает утонченности, но зато они дают последний шанс бедолаге, которого искушает невыносимая женщина.