На следующий день утром раздается стук в дверь. Гидеон вскакивает с кровати и выглядывает в окно. На школьном дворе пусто, от травы поднимается пар, слой тумана окутывает кирпичные школьные здания. В такой час просто невежливо беспокоить людей, думает Гид. Взгляд на часы подтверждает его предположение: 8:30.

Он подходит к глазку. И что вы думали — там стоит Джим Рейберн, оттягивая пальцами поясные петельки черных джинсов. А рядом… капитан Яйцеголовый? Не лучшая пара, думает Гид, открывая дверь.

— Я встретил твоего отца внизу, — рявкает Яйцеголовый, — и любезно проводил его наверх.

— Просто сама любезность, — бормочет Каллен, отворачиваясь к стене и прижимая к себе подушку. Его родители не приедут. Слишком долго лететь из Колорадо ради одного дня. Каллену все равно.

Николас трет глаза и подпирает голову рукой.

— Это точно, — говорит он, — когда я проснусь, хочу быть похожим на вас. — Мать Николаса тоже не приедет: не любит толпы.

Яйцеголовый уходит, ворча себе под нос.

Каллен вылезает из кровати, натягивает футболку, подходит к двери и пожимает Джиму Рейберну руку.

— Рад видеть вас снова, мистер Рейберн, — говорит он.

Его отец чуть краской не заливается, подумать только.

Джим бросается вперед, не успевает Гид его остановить, и хватает его за ребра.

— Ах ты мой молодец! Только посмотри на себя! Ты не говорил, что занимаешься спортом!

— Это я заставил его заняться бегом, — замечает Николас. — И еще откорректировал его диету.

Джим Рейберн дружески приобнимает Николаса.

— Невероятно, — говорит он. — Офигенно. Спасибо тебе за это! Что ж, сынок, ты удивил меня своими мышцами, но ты еще не знаешь, что я тебе приготовил. Гид приходит в ужас. И я его понимаю. Сюрпризы — это здорово, когда их преподносит нужный человек. Но Джим Рейберн не знает и не понимает Гида. Его представления о желаниях сына наверняка далеки от действительности. Весьма далеки.

Но Гид подыгрывает ему.

— Отлично, — говорит он, — и что это?

— Надо спуститься к машине, — отвечает Джим. Вот если бы он сказал «это машина»… Неудивительно, что мать Гида бросила его ради парня, который делает вулканы из соды и уксуса!

Гид бежит в ванную и смотрит на себя в зеркало. Он совершенно не горит желанием никуда идти. Что за

сюрприз? Представляя, что это, он проходит сквозь круги ада: купон «2 пиццы по цене одной» из «Сбарро»? Пони? Он обрызгивает лицо водой.

В коридоре отец Гида затевает все по новой:

— Ну и ну. Никогда прежде не видел, чтобы ты так здорово выглядел! Совсем не похож на старого доброго Гида! — Он ухмыляется и уже в третий раз за день делает агрессивный и совершенно неприятный для Гида жест — тычет его в ребра.

Капитан Яйцеголовый сидит на корточках в противоположном конце коридора и скармливает бумаги электрическому измельчителю. На его лице гримаса.

Гид видит, как отец приободряется в предвкушении своего любимого занятия — надоедать незнакомым людям, которые не желают с ним общаться.

— Убиваете двух зайцев, да? — ревет Джим. — Присматриваете за маленькими негодниками и предупреждаете кражу личной информации? Знаете, у меня был приятель, и его документы попали к двум латиноамериканцам… Они купили по его кредитке четырнадцать телевизоров и двенадцать комплектов велюровой мягкой мебели для гостиной!

Капитан Яйцеголовый хмурится.

— И бог знает сколько еще билетов туда и обратно к Деве Марии Гваделупской…

Яйцеголовый выключает измельчитель и меряет взглядом отца и сына.

— Ну да ладно, шутки в сторону. По пути сюда я видел хорошенькую дамочку, наверное, это была ваша жена, с электрической открывалкой…

От слов «хорошенькая дамочка» глаза Яйцеголового превращаются в серый камень.

— Пошли, пап, — шепчет Гид.

Но Джим Рейберн невозмутимо продолжает:

— Я смотрю, у вас тут проблемы с электричеством.

Или я ошибся? Не думаю. Может, я взгляну?

— Пап, — умоляюще произносит Гид, — как же мой сюрприз, забыл?

Джим широко улыбается. И на секунду бедняге Гиду кажется, что он выиграл… Но тут Джим говорит:

— Этот сюрприз тебе лучше увидеть без меня!

«Форд» припаркован там, на улице, позади большого здания с колоннами…

— «Тайер», факультет гуманитарных наук, — любезно подсказывает Яйцеголовый.

Джим выуживает ключи из кармана штанов и протягивает их Гиду. Гид сует их в карман, чтобы капитан Кавано не заметил надпись на брелоке: «Рыбы дрожат при звуке моего голоса». Он смотрит на часы. Девять утра. Еще десять часов, и отец уедет.

Осознав свое поражение, капитан открывает дверь своей квартиры и впускает мистера Рейберна.

— Заходите, пожалуйста, — цедит он, едва открывая рот.

Очутившись на улице, Гид вдыхает холодный запах осени с примесью пожухлых листьев. Моя жизнь теперь здесь, думает он. Он закончит школу и поступит в колледж. Как бы ни расстраивал его конфликт с отцом, теперь и до конца его жизни у него по крайней мере будет начало, середина и конец. Это начало, потому так трудно, но дальше будет лучше.

Кстати о хорошем. Навстречу ему идет Пилар Бенитес-Джонс. С одной стороны ее сопровождает блондинка в короткой юбке, сапожках и свитере, а с другой — пожилой мужчина с седыми волосами и смуглой кожей. Пилар с блондинкой как будто нарочно за медлили ради него шаг. Наверное, это ее сестра и отец, думает Гидеон. Но когда они подходят ближе, он понимает, что блондинка — скорее всего ее мать, а пожилой смуглый мужчина — дедушка или дядя. Мать Пилар в ярко-розовом костюме, а каблуки у ее сапожек такие тонкие, что у основания превращаются почти в гвоздики. Не считая пары морщинок на лице, она похожа на девочку. На мужчине темный костюм и шляпа, он опирается на трость и похож на элегантную черепаху.

— Привет, — говорит Пилар. — Это мои родители. Почему, думает Гид, отец Пилар выглядит так сексуально, хотя он уже одной ногой в могиле?

Пилар еще более идеальна и красива, чем обычно. На ней голубые замшевые лодочки на низком каблуке, узкие джинсы, очень низко сидящие на бедрах, и белая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц ниже, чем одобрили бы родители (Гиду так кажется и, если честно, мне тоже). Волосы убраны наверх в художественном беспорядке. Тени для глаз под цвет туфель.

Гид пытается изобразить на лице такую улыбку, которая бы произвела впечатление на родителей Пилар: вежливую и приветливую. Они улыбаются в ответ, но при этом как будто смотрят сквозь него. Особенно отец Пилар: он будто сосредоточен на чем-то, что находится в тысяче километров отсюда. Его затуманенные зрачки не двигаются ни на миллиметр, когда он пожимает Гиду руку и говорит что-то похожее на «рад встрече», хотя это звучит как «равече».

— Ну что, — говорит Гидеон, — какие у вас планы на сегодня?

Мы, наверное, поедем в Бостон, сходим в музей, может, пообедаем и выпьем коктейль с нашими бостонскими друзьями, с которыми мы познакомились в Барселоне, — отвечает миссис Бенитес-Джонс и пожимает плечами. Она говорит без акцента: видимо, именно она «Джонс», а не «Бенитес». Но «Барселона» она произносит, как и положено по-испански: Бар-фе-лона. Гид не замечает этого, а я слышу. — А вы? Вы и ваши родители?

— Отец, — поправляет Пилар. — Мама Гида не приехала.

Если бы кто-то другой сказал это, Гид бы смутился. Но он так рад, что Пилар помнит о том, что он ей рассказывал, что просто робко улыбается в ответ на сочувственную улыбку Пилар.

— Ясно, — мама Пилар чуть хмурится, услышав это. — Вы с отцом то же самое запланировали?

Гид чуть не прыскает, представив, как его отец пьет коктейли со старыми друзьями из «Бар-фе-лоны».

— Наверное, — отвечает он, и почему-то в голову ему приходит мысль: только бы отец не пронюхал, что в Ревере есть собачьи бега!

Мама Пилар смотрит на часы: крошечный усыпанный бриллиантами розовый циферблатик.

— Нам пора, — говорит она. Гидеон переводит взгляд на отца Пилар. У него совершенно рассеянное выражение, он улыбается, но один глаз слегка подергивается. Кажется, он не замечает ничего вокруг. Его жена берет его под руку и помогает пройти пару шагов. Пилар чуть отстает и смотрит на Гида.

— Ну надо же, — говорит он, когда они оказываются вне зоны слышимости. — Твой отец совсем старый. — Тут же он думает: какой же я дурак. Я самый тупой из всех, когда-либо живших на Земле. Но Пилар начинает хохотать.

— Слава богу, хоть кто-то сказал правду. А то обычно все говорят «какая у тебя красивая мама».

— Если честно, — признается Гид, продолжая тему, раз уж она пришлась так по душе Пилар, — я даже не обратил внимания, потому что был просто поражен, какой у тебя старый отец! Погоди-ка. Не думаю, что он одобряет твое знакомство с крутыми ребятами… И свидания с рок-звездами, которые намного старше тебя.

Пилар хмурится.

— Про Денниса они ничего не знают. Они бы меня убили. Когда я закончу колледж, я должна обручиться с одним аргентинцем. Porteňo.

— Это что — футбольная команда? Пилар качает головой.

— Нет. Это значит, он из Буэнос-Айреса. А мы из Патагонии. Ну неважно. Ему уже тридцать шесть. Они с отцом вместе владеют компанией.

— А что за компания? — спрашивает Гид. Пилар кладет руки на бедра.

— Ты уверен, что хочешь знать? Они производят промышленный растворитель из говяжьего жира.

— О черт! — Ну как еще отреагировать на это?

— Как бы то ни было… это неважно. В общем, к тому времени, как мы обручимся, ему будет сорок или сорок два… — Гид холодеет. Его отцу сорок два. Он представляет Пилар замужем за своим отцом. Ужас.

— Пилар…

— Мне пора. — Она берет его за руку. — Пожалуй- ста, не говори никому о том, что я тебе рассказала, — просит она, убегая, и снова идет между мамой и папой. Она доверилась ему! Минутку. Она не хочет, чтобы он разболтал о растворителе из говяжьего жира или о

ее запланированной свадьбе?

Он решает помалкивать и о том, и о другом.

До парковки идти всего три минуты, и Гид фантазирует о том, как врывается на свадьбу Пилар лет так через шесть. В его воображении бракосочетание происходит в церкви, которая стоит в центре большого поля. Наверное, говяжий жир породил у него такие ассоциации. Как бы то ни было, сразу после того как отец Пилар вручает ее мужику у алтаря, Гид врывается в церковь. Пилар, великолепная в своем белом платье, но с заплаканными глазами, падает в обморок ему на руки. Он делает ей искусственное дыхание, и они сбегают из церкви. У подножия лестницы путь им преграждает огромная куча коровьего дерьма, но Гид берет Пилар на руки и переносит через препятствие. Мать Пилар наблюдает за ними со ступенек церкви; она в бешенстве, ее возмущает, что дочери предстоит прожить жизнь с таким молодым, сильным и храбрым юношей, как Гид.

Гид хотел бы до конца жизни предаваться подобным фантазиям, но он уже подходит к «сильверадо». И вот- вот увидит свой сюрприз. Он подходит к пикапу сзади и, приближаясь, кажется, видит что-то на подушке переднего сиденья? Неужели цветок? Или гигантская бутылка? О нет. «Что-то» поворачивается вправо.

Это человек.

И не просто человек. А очень недовольный человек. Это Даниэль. Он видит ее лицо в зеркале заднего вида. Она тоже замечает его и выходит из машины.

Она поправилась, но в нужных местах. Волосы подстрижены короче, и ужасное мелирование, которое она сделала сама при помощи полиэтиленовой шапочки и подруги Джиллиан Лоу, уже отросло. Она выглядит довольно мило… в меру своих возможностей. Но по меркам «Мидвейла» она некрасива. У нее жесткое лицо, как у девчонки, которой приходится жить в одной комнате с сестрой, выпрашивать у родителей машину и слишком часто питаться замороженными полуфабрикатами, когда родители задерживаются на работе. Даниэль просто стоит и смотрит на Гида. Это продолжается целых две минуты или около того. На тропинке за ее спиной появляется группа студентов в рваных джинсах и поношенных свитерах. Они улыбаются и показывают что-то своим родителям, которые выглядят точь- в-точь как дети, только джинсы у них поопрятнее и свитера поприличнее. Завидев Даниэль, ребята замолкают, меряют ее коротким взглядом, а потом идут дальше. Они никогда раньше не видели эту девочку, кот рая стоит на парковке, сжимая черную вельветовую сумку из дешевого магазина. Они продолжают идти, про себя отметив, что ей здесь не место. Но это их совсем не беспокоит.

А потом Даниэль начинает кричать.

— Ах ты козел! Дерьмо куриное! В чем твоя проблема? Думаешь, я дура? Думаешь, я умерла бы с горя, если бы ты просто расстался со мной? — Она идет к нему. Ребята, прежде смотревшие на нее с легким любопытством и проходившие мимо, теперь таращатся на нее во все глаза. Она в центре внимания. Они с Гидомв центре внимания.

Гид пятится назад. Но на парковке много машин, и пятиться некуда. Он начинает паниковать. Она по- прежнему кричит. Надо ее успокоить. «Мидвейл» — тихое местечко, а ее крик в четыре раза громче самого громкого звука, который я когда-либо слышала на его территории.

— Даниэль, я понимаю, что ты расстроена…

— Ни фига ты не понимаешь. Думаешь, можно просто трахнуть меня… точнее не совсем. Думаешь, если я предложила тебе свою девственность, можно просто уехать и никогда больше со мной не разговаривать, и все будет о’кей?

Просто удивительно, думает Гид, как точно она изложила все то, что произошло между ними. И она сказала «предложила» — не значит ли это, что она подозревает, что между ними все-таки ничего не было? Он помнит только туман и общую взволнованность, но по большей части уже забыл, что произошло. У него как-то не нашлось времени сложить все воедино (в отличие от Даниэль). Как плохо и несправедливо он с ней поступил. Он невольно думает о Пилар, о том, как ужасно любить ее и не знать, отвечает ли она ему взаимностью. Как ужасно иногда видеть ее и чувствовать, что он ей нравится — все знаки налицо. Но когда они расстаются и он с надеждой восстанавливает в памяти их общение, эти знаки рассыпаются в бессмысленную пыль.

На бетонных ступеньках между учебными зданиями и жилыми корпусами собралась уже толпа зрителей (если можно их так назвать). Устав кричать на Гидеона, Даниэль переключается на них.

— Вам что, заняться больше нечем? Идите поиграйте в поло или что вы там еще делаете! Разложите свитера по цветам! — Ребята стоят с вытаращенными глазами на побледневших лицах, их губы в ужасе вытягиваются в тонкую линию.

Наверное, они думают: а что плохого в том, чтобы раскладывать по цветам свитера?

— Послушай. — Гид наклоняется и кладет руки ей на плечи. Она вырывается. — Эй, — говорит он. Из уголка ее глаз по щеке течет черная струйка туши. — Эй, прекрати. Ты же знаешь, что осталась девственницей.

Все напряжение как будто испаряется из ее тела. Она обмякает. Гид старается не смотреть на темные пятна от прыщей вокруг ее рта, замазанные бежевым кремом.

— О чем это ты?

— Я имею в виду… Мне кажется, я даже не… — Он не знает, как объяснить это на словах, поэтому показывает жестом, складывая пальцы в кулак и просовывая в дырочку указательный палец. Даниэль по-прежнему таращится на него. Ее сероватая кожа в пятнах отчего-то кажется ему сексуальной. — Ну что, поняла? — спрашивает Гид, надеясь, что ему удалось ее успокоить.

Следует долгое молчание, когда они просто смотрят друг на друга. Гид отчетливо слышит сосновый аромат в воздухе и осознает, как не к месту выглядит Даниэль — грубоватая, в черной одежде — на фоне безупречной и беззаботной атмосферы кампуса. Он вспоминает, чем она его привлекла. Все девушки по-своему сексуальны. Ему нравятся те, что все время сияют, и те, у которых печальный и нездоровый вид.

— Ты девственница, — повторяет он и думает: на- верное, для нее это хорошая новость.

Но она вдруг бросается на него и принимается колотить его кулаками по груди и плечам (попала бы и по голове, если бы он не закрылся руками).

— Ты идиот. Какой же ты идиот! Черт, не могу поверить, как можно быть таким идиотом! Проблема ведь совсем не в том, девственница я или нет!

Гидеон продолжает укрывать голову. Он ничего не видит. Но ему хотелось бы, чтобы слово «девственница» она произносила не так громко.

Проблема в том, что ты козел! — Даниэль продолжает довольно бессмысленно избивать его ладонями, запястьями и локтями. А Гид тем временем отвлекается и начинает представлять, что она делала по до роге сюда. Думала ли она о том, что скажет ему? Или все время молчала? А что известно об этой ситуации Джиму Рейберну? И кто это сказал, что женщины такие же сильные, как мужчины? Как будто двухлетка бьет мухобойкой. Конечно, Даниэль довольно миниатюрная, насколько вообще может быть миниатюрной девочка-подросток, существующая на диете из чипсов, диетической колы и замороженных полуфабрикатов. А потом — о чудо! — кто-то оттаскивает ее. Еще пара ударов мухобойкой… Он приоткрывает голову и видит — кого бы вы думали? — Молли Макгарри, которая держит Даниэль за руки. Даниэль вырывается, но Молли, кажется, не стоит ни малейших усилий удерживать ее. Значит, мне не показалось, думает Гид. Даниэль действительно слабачка. В нескольких шагах от них стоит Эди, застегивая и расстегивая пряжку своей неизменной сумки с книгами.

— Молли, — выдыхает Гид.

— Я тебя отпущу, — говорит Молли, — но ты должна пообещать, что не тронешь Гида.

— Не трону, — смирившись, говорит Даниэль и вытирает потекшую тушь тыльной стороной ладони.

Даниэль поворачивается к нему:

— Я тебя ненавижу. Понимаешь или нет? Если я так спокойно об этом тебе говорю, не думай, что я перестала ненавидеть тебя!

И тут на склоне холма появляется Джим Рейберн. На лице у него победоносная улыбка. Гиду остается лишь воображать, какое сокрушительное поражение потерпела электрическая система капитана Яйцеголового.

Думаю, твой учитель очень благодарен мне за то, что я для него сделал, — говорит Джим. — А ты благодарен мне за то, что я сделал для тебя? Правда, она

просто прелесть? — Он обнимает Даниэль за плечи. Но Даниэль пятится назад и прячется за спину Эди.

Молли смотрит на тротуар.

— Упс, — шепчет она. Гид цедит сквозь зубы:

— Мы с Даниэль больше не встречаемся.

— Да что ты, — шепотом произносит Джим Рейберн, — а она мне совсем другое говорила.

Гид кивает. Кажется, Даниэль умнее, чем он думал.

— Тебя зовут Даниэль, так? — Молли хлопает в ладоши. — Послушай, я знаю, что ты видишь нас в первый раз в жизни, но поверь, мы совершенно безобидные. Наши родители приедут только к ужину. Хочешь, пойдем к нам в комнату, а Гид с папой пусть пообщаются наедине? Как тебе идея?

Даниэль пятится в дальний угол стоянки, перекрещивает руки на груди и сверлит глазами Гида.

— Идея отличная, — обиженно говорит она. Эди подходит и встает рядом.

Молли подходит к Гиду.

— Спасибо, — шепчет он. — Ты… Молли поднимает руку.

— Я делаю это не для тебя, а по доброте душевной.

Гид не разрешает себе смотреть на ее зад, когда она уходит. Он этого не заслужил.

— Твои друзья не хотят пойти с нами? — спрашивает Джим. — Ты уверен?

— Да, — отвечает Гид, — вполне.

Они садятся в машину и несколько кварталов едут молча. Как странно находиться здесь. Неужели прошло всего два месяца? Он видит, что отец в раздумьях, никак не может сообразить, какой бы вопрос ему задать.

Ну и хорошо, думает Гид, потому что он все равно решил ничего ему не рассказывать.

— Куда мы едем? — спрашивает Гид, предприняв обходной маневр и притворяясь беззаботным.

Джим — о, как Гид молился, чтобы этого не случилось! — принимается теребить усы.

— Надо найти стейк-хаус или что-то типа того.

Гид улыбается про себя. Ну а что еще ему делать? Надо быть оптимистом, внушает он себе, пока они стоят на светофоре на шоссе рядом с театром. И рассказать папе о том, что происходит. Не обо всем, конечно, но хотя бы в общих чертах. Что, если он может помочь?

Загорается зеленый. Отец выжимает сцепление, и сила тяги припечатывает Гидеона к креслу.

— Весело, правда? — говорит отец. — Если у вас тут в округе есть полицейские, они наверняка называют превышение скорости «демонстрацией скоростных качеств машины».

Официантке в стейк-хаусе на вид лет двенадцать. Маленького роста, с симпатичной коротенькой стрижкой, которая делает ее похожей на птичку. На плечах у нее татуировки с изображением птиц, а когда она наклоняется, он видит розового дракона на пояснице. Они идут за ней по всему ресторану, и она ни разу не оборачивается проверить, отстали они или нет. Джим шутит: «Спасибо за экскурсию». Но она уходит без единого слова. Гид замечает, что сзади на шее у нее еще одна татуировка. Ему грустно на нее смотреть. Он смотрит на салат-бар, на огромные стеклянные миски с латуком и бледными помидорами, и ему становится еще грустнее.

Ну разве можно не влюбиться в парня, который впадает в депрессию при взгляде на салат-бар?

Джим набрасывается на тарелку с отвратительной жареной едой и салатом, тонущем в соусе из голубого сыра, и с любопытством смотрит на тарелку Гида: мор- ковь, кусочек творожного сыра и тунец без соуса.

— Я смотрю, этот Николас не шутил, сказав, что «откорректировал твою диету»!

— Когда я только приехал, Николас сказал, что у меня обвислости и… — Гид замолкает. На самом деле у него просто нет аппетита.

— Так, значит, вы с Даниэль расстались? — спрашивает Джим.

При упоминании ее имени его начинает мутить.

— «Расстались» звучит очень категорично. Я просто ни разу не позвонил ей с тех пор, как приехал сюда. Она меня ненавидит. — Интересно, чем она сейчас занимается? Стоило ли отпускать ее с Молли и Эди?

— Женщина всегда ненавидит мужчину, что бы ты ни делал, — рассуждает его отец. — Такова правда жизни.

Похоже на то, что ему втолковывали Каллен с Николасом. Только более многословно. Но если это действительно так, это же просто здорово. Значит, все хорошо, то есть хорошо для него и не совсем хорошо для Даниэль.

— А вы с Даниэль о чем-нибудь говорили по дороге? — Вообще-то Гида не столько интересует сам этот вопрос, сколько завораживает, о чем может говорить такая странная парочка.

Джим качает головой.

— Я стал спрашивать ее про школу. Она отвечала односложно. А потом мы в основном молчали.

— Она спала?

— Нет. Ни разу ни уснула.

Девять часов без сна в одной машине с Джимом Рейберном? Неудивительно, что она на меня наорала, думает Гид, после того, что ей пришлось выдержать такое. Наверное, она действительно любит меня. И снова на ум приходит Пилар. Как несправедлив этот мир!

— О чем вы говорили с мистером Кавано? — спрашивает Гид, отхлебывая колу. Вкус божественный. Николас запрещает пить колу.

— Забавно, что ты спросил об этом. Я сказал, что по-моему, тебе здесь очень нравится, а он ответил, что, кажется, Каллен и Николас оказывают на тебя плохое влияние.

Гидеон кивает. Ему опять становится хорошо: он понимает, что ему плевать на то, что думает Кавано, хотя, конечно, это очень забавно.

— Ну я, естественно, встревожился. И тут он говорит, что у него, конечно, нет доказательств, но он подозревает, что они принимают наркотики. Наркотики! — Джим смеется и откусывает большой кусок чего-то желтого — может, энчилады, а может, картофельной запеканки. — Я чуть не расхохотался. Понимаешь, мне приходилось видеть наркоманов. А эти два мальчика, такие симпатичные — хорошие мальчики, в хорошей спортивной форме… Подумать только, наркотики! — Он качает головой. За окном, хромая, проходит сутулый парень в грязном спортивном костюме, глаза под голубой нейлоновой кепочкой прищурены. У него не хватает зубов. Гид прикидывает, что ему может быть и тридцать лет, и девяносто. — Вот этот парень наверняка наркоман, — заявляет Джим. — А мой сын — можно подумать, если бы мой сын принимал наркотики, я бы не заметил!