После триумфальных поездок в Стокгольм, где он выступил на праздновании в честь годовщины независимости Кении, и в Париж, где он публично приветствовал постановление Верховного суда Соединенных Штатов, в котором оказывалась поддержка общественным организациям, способствующим введению в действие Акта о гражданских правах, Мартин Лютер Кинг прибыл в Нью-Йорк. Его встречали как героя. 18 декабря он выступил перед Городским советом Нью-Йорка, а затем в тот же день посетил изысканный прием в его честь, организованный в отеле «Уолдорф-Астория». Вечером вместе с недавно избранным вице-президентом Хьюбертом Хамфри и губернатором штата Нью-Йорк Нельсоном А. Рокфеллером он был почетным гостем на встрече, происходившей на артиллерийском заводе № 369 в Гарлеме. Присутствовало 8000 человек. Выступая, Кинг рассказал об отсутствии бедности и безработицы в тех скандинавских странах, где он побывал. Он также рассказал о Нобелевских премиях и о робости, которую испытал, получая одну из них. Об этом он неоднократно будет упоминать в последующие месяцы и годы.

В 1965 году Мартин Кинг вновь активизировал деятельность КЮХР в Алабаме. Одним из ключевых населенных пунктов для него становится Селма. Этот небольшой городок с населением в 28 385 жителей стал колыбелью Координационного комитета студенческого ненасильственного сопротивления (ККСНС; позже он был переименован в Координационный комитет студенческого сопротивления ― ККСС). Осенью 1963 года руководство митинговой деятельностью здесь осуществляли Мартин Кинг, Джеймс Болдуин и Дик Грегори. Однако в течение всего 1964 года усилия ККСНС встречали в Селме серьезное сопротивление. Прежде всего мешала тактика «сильной руки», избранная местным шерифом Джимом Кларком. Кроме того, суд штата принял ряд постановлений, мешающих правозащитной деятельности. И вот 2 января 1965 года Кинг обратился к 700 неграм, собравшимся в храме преподобного Брауна. Он объявил о начале «марша многотысячных отрядов к избирательным урнам... Мы должны быть готовы к тому, что тысячи из марширующих окажутся в тюрьме. Мы не просим, мы требуем избирательного права».

Доверив своим помощникам начало организации кампании, Кинг отравился в Линкольн, штат Небраска, где на следующий день он должен был выступить на съезде Движения методистской молодежи, проводившемся раз в четыре года. Кинг не упускал случая присутствовать на подобных мероприятиях, чтобы призывать как семинаристов, так и священников к участию в освободительной борьбе. Вернувшись в Селму 18 января, Кинг и одиннадцать сопровождавших его негров добились того, что их зарегистрировали в отеле «Элберт». Они еще не успели отойти от стойки, как 26-летний белый мужчина, пробравшись сквозь толпу, напал на Кинга. Он нанес ему два удара кулаком в правый висок и лягнул в бедро прежде, чем был схвачен и отправлен под замок. Ничего серьезного с Кингом не произошло, если не считать нескольких мгновений пережитого им страха и легкой головной боли. Он и его свита были первыми чернокожими американцами, когда-либо останавливавшимися на ночь в этом отеле. В тот же день негров обслужили в трех местных ресторанах, прежде являвшихся для них недоступными.

На большом банкете, устроенном в честь знатного земляка наиболее влиятельными из горожан Атланты, включая мэра Айвена Аллена и бывшего мэра Хартсфилда, Мартин Кинг воспользовался образом «высокой горы достижений», на которую он забрался благодаря Нобелевской премии. «Теперь я должен вернуться в долины и ущелья, которые протянулись через весь Юг, а также достигают крупных городов Севера. Эти низины битком забиты миллионами нищих белых и их негритянскими собратьями, которые задыхаются в тисках бедности среди очень богатого общества. Эти низины кишат толпами сбитых с толку, жаждущих крови взрослых людей, но в то же самое время здесь много маленьких негритянских мальчиков и девочек, которые растут, с детства впитывая очень опасные предрассудки насчет собственной второсортности... »

Шесть дней спустя он был уже на самом дне этой долины вместе с Ралфом Эйбернети. Они шли во главе демонстрации, насчитывавшей 250 темнокожих и 15 белых участников. Колонна вышла из часовни преподобного Брауна и дошла до здания Городского суда Селмы. Они протестовали против медленной регистрации избирателей-негров. Все участники демонстрации были арестованы, но большинство было отпущено под залог. Кинг и Эйбернети, однако, предпочли остаться в тюрьме и провести за решеткой пять суток. 3 февраля, когда начались вторые сутки их ареста, в Селму по приглашению двух сотрудников ККСНС прибыл Малколм Икс. Его встретили вежливыми аплодисментами. Он уехал до того, как лидеры КЮХР вышли на свободу. Через восемнадцать дней Малколм Икс был убит в Нью-Йорке, прямо в гарлемском танцевальном зале «Одюбон». Эта новость заставила Мартина Кинга похолодеть. За два дня до этого погиб Джимми Ли Джексон. Он умер от побоев, полученных им во время демонстрации в Мэрион, в двадцати милях от Селмы... Самому Мартину угрожали постоянно. В тот момент он имел все основания верить слухам о том, что ку-клукс-клан заказал его киллеру, и он упомянул о существовании против него заговора на массовом митинге в Селме 22 февраля.

Этот личный аспект придал дополнительный смысл его метафоре, ибо путь, по которому он шел, действительно вел через «долину смерти», причем отнюдь не только в библейском, аллегорическом смысле данного образа. Но дело не ограничивалось вопросами личной безопасности. 27 февраля Кинг прилетел в Лос-Анджелес, где, выступая перед двухтысячной аудиторией, сказал: «Меня беспокоит проблема насилия и угроза применения насилия повсюду в нашей стране, но в особенности это относится к негритянской части населения после убийства Малколма Икса». Опасаясь начала цепной реакции в виде столкновений между черными мусульманами, считавших Малколма Икса отступником, и его последователями, Кинг предложил свои услуги в качестве посредника. Однако обе группировки проигнорировали это предложение.

Кинг вернулся в Алабаму, чтобы провести караван сотрудников КЮХР по округам Перри, Хейл, Даллас, Уил-кокс и Лаундес. В двух последних округах в списках избирателей не появилось ни одного нового негритянского имени. Как в Перри, так и в Хейле из общего числа 5000 темнокожих жителей избирателями числились менее 300 человек. В Селме, центре округа Даллас, он повел кзданию местного суда демонстрацию из 350 участников, заявив: «Мы намерены провести в жизнь закон об избирательном праве в городе Селма, штат Алабама». К концу холодного, дождливого дня избиркомы приняли 266 заявлений. Никто не мог сказать, сколько из них будет отклонено по формальным, техническим основаниям, но все знали, что даже эти заявления были приняты только потому, что таково было постановление федерального суда. В среду Кинг был уже в Мэрионе, округ Перри, где прочитал прощальную молитву на похоронах Джимми Ли Джексона. Он сказал: «Мы не должны ожесточаться. Мы не должны терять веру в наших белых братьев... Он умер ради всех нас. Мы должны сделать так, чтобы его смерть не была бы напрасной. Его гибель должна придать нам еще большую решимость».

С такой решимостью Мартин Кинг прибыл в Вашингтон в пятницу, где провел два с половиной часа, беседуя с президентом Джонсоном и убеждая его ускорить прохождение нового Билля об избирательных правах. Кинг настаивал на том, что в Билле должен быть предусмотрен институт федеральных регистраторов. Жестокая смерть Джексона вызвала общественный резонанс. В Бирмингеме преподобный Джозеф Эллвенджер, белый пастор негритянской конгрегации лютеран, выступил с заявлением, в котором осуждалась жестокость полиции и стремление расистов запугать негров, которые пытались зарегистрироваться в Селме (где некогда проживал и сам Эллвенджер), а также в других населенных пунктах Алабамы. Вместе со своей супругой и еще 36 жителями Бирмингема, в основном ― активными членами Совета по гуманитарным взаимоотношениям в штате Алабама, а также с 34 белыми гражданами из других городов штата Эллвенджер приехал в Селму и провел свою группу через весь город. Они прошли двенадцать кварталов от негритянской церкви до здания Городского суда. Здесь их встретила группа, состоявшая из двадцати помощников шерифа, и один из них зачитал телеграмму. Телеграмма была отправлена на имя шерифа. В ней глава регионального отделения Миссурийского синода ставил представителя власти в известность, что лично он не одобряет действий Элл-венджера. Эллвенджер повернулся к толпе, состоящей из враждебно настроенных, улюлюкающих белых жителей Селмы, сдерживаемых городской полицией, и зачитал вслух заявление, которое заканчивалось словами: «Если эти беззакония не будут незамедлительно прекращены, мы будем вынуждены обратиться за помощью к федеральной власти». Как и все другие демонстрации в Селме, эта акция не дала сколько-нибудь значительного эффекта. Она лишь несколько поддержала негров в моральном плане и взбесила белых расистов.

В конце Гражданской войны войска федералистов сровняли Селму с землей, а затем она была оккупирована негритянским полком. В течение всего последовавшего столетия белая община Селмы усердно культивировала в себе мстительность и расовую непримиримость. Это был родной город «Быка» Коннора и расистского Совета граждан, образованного в 1954 году. Начальником городской полиции здесь был вполне приличный человек ― Уилсон Бейкер, но должность шерифа находилась в руках расиста Джима Кларка, отличавшегося очень скверным характером и водившего дружбу с полковником Аль Линго, который превратил автодорожную полицию штата в расистский отряд особого назначения, обученный атаковать негритянских демонстрантов.

На воскресенье 7 марта было намечено начало похода на столицу штата, его участники должны были пройти от Селмы до Монтгомери. Губернатор Уоллес издал приказ, запрещавший проведение похода. Кинг вернулся на выходные в Атланту, когда его коллеги из Селмы сообщили ему, что полиция штата будет препятствовать продвижению демонстрантов с использованием слезоточивого газа. В этом случае, решили они, Кингу лучше остаться в Атланте и попытаться добиться официальной поддержки этой акции, а воскресный поход возглавит Осиа Уильямс. Они решили, что власти не дадут провести этот марш. Участники похода выйдут на трассу, где, по всей видимости, будут заблокированы силами полиции штата. Демонстрантам прикажут вернуться, и они подчинятся силе. На этом, по идее, все и должно было закончиться. Поскольку внимание общественности страны было привлечено к этому походу, организаторы его не предвидели никаких крупных столкновений и актов насилия. На всякий случай, однако, они приготовили четыре кареты «скорой помощи», принадлежавших нью-йоркской группе Правозащитного комитета.

В воскресенье, во второй половине дня 525 демонстрантов, выстроившись по двое, прошли мимо подразделения полицейских штата и конного отряда шерифа (группы добровольцев, вооруженной кнутами) и вышли на мост им. Эдмунда Петтиса, ведущий на шоссе №80. На противоположном, южном конце моста их ждал батальон полицейских штата в стальных касках и с противогазами на лицах. Они стояли в три шеренги. С флангов их прикрывали взвод помощников шерифа и рота его конного отряда. Демонстранты подошли к этой внушительной фаланге метров на пятьдесят, как вдруг раздался лающий голос, усиленный мегафоном: «Это ― незаконное сборище. Ваш марш нарушает общественную безопасность. Вам следует разойтись по домам».

Голос принадлежал одному из полицейских штата ― Джону Клауду. Осиа Уильямс, возглавлявший колонну, выкрикнул: «Можно поговорить с майором?»

«Не будет никаких разговоров, ― ответил Клауд. ― У вас две минуты, чтобы развернуться и пойти назад в свою церковь». Демонстранты стояли, не двигаясь. В течение минуты было тихо, потом вдруг раздался приказ: «Полиция, вперед!»

По команде полицейские бросились на толпу. Замелькали дубинки, и 20 негров оказались на земле. Демонстранты, включая нескольких белых, подались назад и опустились на колени для молитвы. Полицейские вновь атаковали их, избивая дубинками. Затем в воздухе прямо над толпой послышались разрывы многочисленных гранат со слезоточивым газом и полицейские вновь набросились на демонстрантов с дубинками. Люди запаниковали, задыхаясь, стараясь на ощупь выбраться из этого месива. В этот момент шериф Кларк приказал своим конным подручным вступить в действие: «Всыпьте этим проклятым черным ниггерам и всыпьте этим проклятым белым ниггерам». С пронзительными воплями кавалеристы пришпорили лошадей, преследуя бегущих демонстрантов от самого моста до нового поселка, возведенного по проекту Джорджа Вашингтона Карвера и примыкающего прямо к часовне преподобного Брауна. Здесь погоня прекратилась, так как вмешался шеф городской полиции, заявив, что это ― его территория.

Но прежде чем конные добровольцы и полицейские штата убрались восвояси, они еще полчаса выискивали детишек, забежавших на строительную площадку, обстреляли слезоточивым газом Первую баптистскую церковь, избили чернокожего подростка, а затем выпустили несколько гранат по дому негритянской семьи, стоявшему неподалеку от церкви. Шестнадцать демонстрантов оказались на больничных койках, еще пятидесяти была оказана скорая медицинская помощь в связи с отравлением газом и разного рода ушибами и травмами.

Узнав об этом в Атланте, Мартин Лютер Кинг, само собой, пришел в ужас. «Когда я в последний момент решил не участвовать в демонстрации, ― сказал он, ― я и представления не имел, что случится такое зверство. Это воистину трагическое проявление жестокой бесчеловечности». Он объявил, что он лично и Ралф Эйбернети возглавят еще один поход в ближайший вторник. «Я призываю, ― сказал он, ―религиозных деятелей всей страны присоединиться к нам... Я шокирован режимом террора, который установился в наши дни в Алабаме. . Негритянские граждане, вышедшие на улицу для мирного, организованного шествия, чтобы протестовать против расовой дискриминации, были зверски избиты полицией штата. Стало совершенно ясно, что правоохранительные органы Алабамы не проявляют уважения ни к демократии, ни к гражданским правам негров».

В понедельник вечером Кинг едва ли знал, что ему делать. Откликнувшись на его призыв, сотни его сторонников из тридцати штатов стекались в Селму, тогда как федеральный суд вынес специальное постановление, временно запрещавшее проведение марша, намеченного на вторник. Сам президент Джонсон просил лидеров Движения подчиниться этому решению. С другой стороны, молодые горячие негры поговаривали о том, что Кинг «поджал хвост», испугавшись кровавой воскресной бани. Он не хотел повторения трагедии, но он не хотел и отменять марш. Что ему следовало выбрать? Он мучительно размышлял над этой дилеммой до 4 часов утра, вспоминая случаи, когда Ганди сталкивался с аналогичными проблемами, и пытаясь представить, что бы сделал Ганди, оказавшись на его месте. Он знал, что будут делать Джон Льюис и Джеймс Формен из ККСС. Они будут настаивать на проведении марша. Это предвещало потенциальные разногласия среди руководства, а возможно, и открытый раскол. В конце концов, Кинг решил: «Лучше умереть на этом шоссе, чем пожертвовать своей совестью. Я предпочту пройти через это». Приняв это решение, он наконец заснул. Однако через час генеральный прокурор Катценбах и шеф Федеральной службы по связям с общественностью Лерой Коллинз дозвонились до него, упрашивая отменить демонстрацию. Кинг отказался. Коллинз срочно вылетел в Селму, встретился с полковником Линго и шерифом Кларком и добился от них заверений, что, если демонстранты, начав марш, повернут назад, против них не будут использованы ни слезоточивый газ, ни конный отряд добровольцев. Затем Коллинз отправился на встречу с Кингом. Юристы КЮХР уже объяснили своему шефу, что, подчинившись приказу и повернув назад, они, пожалуй, не нарушат судебного постановления.

Зная об этом и получив гарантии Коллинза, Кинг позволил себе некоторую театральность, выступая в полдень во вторник перед 900 своими сторонниками на массовом митинге: «Мы слишком далеко зашли, чтобы поворачивать вспять, ― сказал он. ― Мы должны дать им понять, что нас ничто не может остановить, даже сама смерть. Мы должны быть готовыми к тому, что нам придется пострадать». В конце концов, несмотря на все договоренности, не существовало полных гарантий того, что полиция на них не набросится. Стоял теплый, солнечный день. Колонна из 1500 участников двинулась в путь. В первом ряду с Мартином Кингом шли Джеймс Формер, епископ-методист Джон Уэсли Лорд, Фред Шаттлсворт и ректор Чикагской богословской школы Говард Шоумер. Среди участников были также католические священники и монахи, протестантские проповедники, еврейские раввины ― всего около 450 священнослужителей. Половина из них были белыми, а из общего числа демонстрантов белых было больше половины. По отношению к участникам похода белые жители Селмы не проявляли внешних признаков враждебности, лишь один из них крикнул Кингу: «Сукин сын, ты хочешь голосовать? Тогда почему ты не ведешь себя по-человечески?»

Процессия, миновав мост, прошла еще около мили, пока ее не встретило подразделение полиции штата. Увидев впереди заслон, демонстранты опустились на колени и стали молиться, а затем повернули назад. Прежде чем люди разошлись, Мартин Кинг заявил им: «Сегодня мы провели самую массовую демонстрацию сторонников свободы из когда-либо происходивших на Юге». Отвечая затем на вопросы журналистов, он объяснил, что он сам и другие лидеры Движения дали согласие не предпринимать попытки прорыва через линию полиции: «Положа руку на сердце, мы знали, что до Монтгомери мы не дойдем». Рядовые участники похода, однако, этого не знали.

Без несчастных случаев не обошлось. Трое белых священников, поужинав в негритянском ресторане, были атакованы четырьмя куклуксклановцами: «Белые ниггеры! Где же ваши серпы и молоты?» Один священник, Джеймс Риб из Бостона, получив удар дубиной по голове, потерял сознание и был отправлен в госпиталь Бирмингема, где ему сделали операцию на мозге. Риб умер через два дня, так и не придя в сознание. У него осталось трое маленьких детей. Это был человек, преданный своему делу. Он служил капелланом в одной из филадельфийских больниц, а также был помощником пастора в унитарианской церкви Всех Святых в Вашингтоне, округ Колумбия. Среди собравшихся в Селме белых либералов было много таких людей, как он. Он был не очень известен широким кругам общественности, никогда не претендовал на места в первых рядах активистов, но при всем при том он был неравнодушным человеком и спокойно верил в то, что люди всех рас равны между собой.

Начальник полиции Уилсон Бейкер действовал быстро. На следующий день трое из четырех нападавших на Риба были арестованы. Мартин Кинг в тот же день, по предложению коллег, отошел от руководства кампанией. Ситуация с походом оказалась слишком запутанной и двусмысленной. Начались бесконечные разговоры о «сделке или сговоре с врагом», и не было никакого смысла обострять и без того непростые отношения между КЮХР и ККСНС. Ралф Эйбернети, взяв бразды правления в свои руки, провел одну за другой три демонстрации. Кинг в это время готовился к поездке в Монтгомери, чтобы снять запрет федерального суда на организацию предполагаемого похода по маршруту Селма―Монтгомери.

Здесь на заседании в четверг адвокаты, представлявшие интересы полковника Линго и губернатора Уоллеса, попытались доказать, что, проведя во вторник акцию протеста, Кинг проявил неуважение к суду и его решению. На перекрестном допросе Кинг сказал: «Очень важно... донести до общественности штата и страны законные чаяния и стремления граждан получить право голоса и покончить с затянувшимся мрачным периодом полицейской жестокости». Марш, который он возглавлял, был необходим, чтобы «люди дали выход своему чувству обиды и возмущения». Что же касается Лероя Коллинза, заметил Кинг, то «вместо попыток отговорить нас от марша, ему следовало бы убедить полицейских покончить с жестокостью».

Многие члены ККСНС отказались от участия в демонстрациях, прошедших в среду. Одна из этих демонстраций была организована монашками из Сент-Луиса; они шли во главе колонны из 500 человек, в которой были и негры и белые. Затем под покровом темноты около 300 чернокожих подростков провели стихийную демонстрацию, выйдя из Первой баптистской церкви. Согласно сообщению газеты «Нью-Йорк тайме», «полицейские штата легкими тычками дубинок убедили их быстро разойтись». В других отчетах указывалось, что упоминавшиеся «легкие тычки» привели к тому, что у некоторых подростков были выбиты зубы, а у других ― в кровь разбиты головы. Несколько священников, выходивших в это время из часовни Брауна, взялись за руки и встали между молодежью и полицейскими, предотвратив тем самым массовое побоище. Уговорами им удалось оттеснить подростков с улицы.

С понедельника демонстрации в поддержку борцов за гражданские права в Селме стали проводиться во многих населенных пунктах страны, а когда пришло сообщение о смерти Джеймса Риба, десятки тысяч американцев вышли на улицы городов Америки ― от океана до океана, с общим требованием федерального вмешательства. Они протестовали против «кровавого воскресенья» и подчеркивали важность и своевременность законопроекта об избирательных правах. В пятницу 12 марта более 4000 религиозных деятелей собрались в Вашингтоне, чтобы оказать необходимое давление на законодателей, как они сделали это год назад во время обсуждения Билля о гражданских правах. Священники, поддерживая образцовый порядок, выставили пикеты вокруг Белого дома, тогда как темнокожие активисты устроили сидячую демонстрацию и голодную забастовку в коридоре приемной администрации президента. Аналогичные акции были проведены воинствующими радикалами из ККСНС и КЗРР в зданиях федеральных органов власти в других городах. В течение некоторого времени демонстрации в поддержку кампании в Селме проходили повсеместно, но только не в самой Селме, где полиция перекрыла Силван-стрит неподалеку от церквей, где собирались участники правозащитного движения. Так продолжалось вплоть до понедельника, когда федеральный суд отменил запрет на проведение демонстраций в этом городе.

Поняв, что в Селме добиться успеха из-за противодействия местной полиции трудно, а кроме того, разочаровавшись в тактике, избранной сотрудниками КЮХР и духовенством, Джеймс Формен и другие лидеры ККСНС, отправились в Монтгомери с отрядом в несколько сотен студентов и школьников. Тем временем Мартин Лютер Кинг вернулся в Селму, где и встретился с Уолтером Рейтером. Они обсудили предстоящую в среду встречу всех руководителей Движения в Вашингтоне с точки зрения возможностей организации еще одного массового шествия, подобного тому, что состоялось в августе 1963 года. Затем они вместе присоединились к архиепископу Яковосу, главе греческой православной церкви в обеих Америках. С двухтысячной черно-белой колонной они прошли по улицам Селмы процессией, призванной почтить память Джеймса Риба. Со ступеней здания Городского суда Кинг произнес очень прочувствованную речь, в которой назвал Риба «мучеником за гражданские права». «Почему хорошие люди должны умирать просто потому, что они хорошие?» ― задал он вопрос. Держа в руках венок из живых цветов, он продолжил: «Мы собрались здесь, чтобы вновь продемонстрировать нашу веру и наше убеждение в том, что расовая сегрегация ― это зло. Наша нация никогда не достигнет нравственной зрелости, пока не избавится от нее. Такой человек, как Риб, поможет нам мрак прошлого превратить в светлое будущее». Присутствующие спели «Мы победим», и Кинг возложил венок к дверям суда, где он и оставался до тех пор, пока процессия не ушла. Только потом, уже в темноте кто-то из тех, кто находился внутри здания, потихоньку убрал венок.

В тот же вечер президент Джонсон выступил перед телевизионными камерами, обратившись к нации с речью, с какой ни один из президентов до него еще не обращался. Мартин Лютер Кинг едва ли надеялся, что он когда-нибудь услышит нечто подобное из Белого дома: «То, что случилось в Селме, ― лишь малая толика большого движения, развернувшегося в каждом регионе, в каждом штате Америки. Движение это порождено стремлением американских негров обеспечить себе доступ ко всем дарам американской жизни.

Их дело должно стать также и нашим делом. Потому что не только неграм, но и каждому из нас необходимо побороть в себе уродливое наследие лицемерия и несправедливости.

И мы победим.

Действительный герой этой борьбы ― американский негр. Его действия и протесты, то мужество, с которым он жертвует личной безопасностью, а то и своей жизнью, разбудили совесть этой нации. Его демонстрации были рассчитаны на то, чтобы привлечь внимание общества к несправедливости существующих порядков, вызвать в нем потребность в переменах, подготовить реформы.

Он обращался к нам с призывами заняться реализацией тех ожиданий, которые очень многие связывают с Америкой».

Затем президент охарактеризовал Билль об избирательном праве, который он предложит на рассмотрение Конгресса в среду, и в совершенно определенных и весьма сильных выражениях дал понять, что считает прохождение этого законопроекта первоочередной задачей. Это выступление произвело на Мартина Кинга огромное впечатление. Джонсон, сказал он, «обнаружил просто поразительное понимание глубины... проблемы расовой несправедливости. Его голос и манера говорить были обезоруживающе искренними... Мы были счастливы узнать, что наша борьба в Селме инициировала выдвижение вопроса об избирательных правах на передний план общественного сознания нации». Однако Кинг не только не призвал приостановить митинговую деятельность, но и заявил журналистам: «Мы должны напоминать нации, сколь животрепещущей и сколь необходимой является эта тема, до тех пор, пока билль не превратится в закон».

Кинг едва успел произнести эти слова, как один из помощников ворвался в помещение с рассказом о событиях в Монтгомери. Днем, в начале второго, Джемс Формен во главе группы из 600 демонстрантов попытался пройти к зданию окружного суда. Пятеро полицейских штата и десять кавалеристов из отряда шерифа набросились на толпу и нанесли травмы восьми участникам. Формен пришел в ярость и объявил, что вечером состоится массовый митинг. Кинг уважал Формена. Он восхищался его мужеством, граничащим с дерзостью. Однако он знал, что лидер ККСНС способен поступать безрассудно. Поэтому Кинг срочно выехал в Монтгомери. В баптистской церкви Бьюла Формен выступал перед аудиторией в 1200 человек. Его речь была пламенной: «Действительно ли президент Джонсон сказал то, что думает?» На этот счет у Формена имелись сомнения. Особенно в свете того, что сегодня произошло в Монтгомери. Он призвал приступить к массовым прямым действиям, чтобы проверить искренность Джонсона. Необходимо «перекрыть все улицы, остановить движение каждого автобуса, используя все виданные и невиданные приемы и методы гражданского неповиновения, потому что я устал смотреть, как избивают людей».

Формен закончил выступление. На кафедру поднялся Кинг. Он сказал: «Неграм их жизнь видится как длинный, пустой коридор, из которого нет выхода даже в самом конце. Чаша терпения уже переполнена». Вся его речь была выдержана в этом духе. Используя свое пасторское красноречие, он постарался облечь в слова то чувство ярости, которым были охвачены его слушатели. И лишь затем, ощутив, что овладел ситуацией, он начал подчеркивать необходимость оставаться в рамках ненасилия и предложил организовать «всеобщее» мирное шествие ко Дворцу правосудия. Формен успокоился и принял предложение Кинга.

Девять лет тому назад, почти день в день Мартин Кинг и Ралф Эйбернети шли на судебное заседание в Монтгомери. Это был первый их суд, открывший длинную череду судебных процессов, без которых была невозможна борьба за свободу. «Ну что, Мартин, ― сказал Эйбернети, ― мы опять идем сюда?» ― «Да-а-а-а», ― ответил Кинг, с улыбкой сильно растянув это короткое слово. Они сцепили руки с Форменом и Джоном Льюисом ― заслуженными ветеранами освободительного движения, которые в первые годы великого похода за свободу были юнцами. За это время, однако, изменились не только они. Сама жизнь хотя бы отчасти стала другой. В качестве доброжелательного жеста управление полиции Монтгомери, обескураженное вчерашней стычкой, выделило 100 человек на охрану демонстрации и поставило четырех чернокожих полицейских на первый же перекресток, к которому подошла колонна из 1600 участников. Они остановились у Дворца правосудия, и, взяв микрофон, Кинг обратился к собравшимся: «Сегодня мы здесь потому, что нам не нравится то, что произошло в Монтгомери вчера. Мы собрались здесь, чтобы поставить в известность белых о том, что мы более не позволим им применять к нам их дубинки в темных углах. Пусть они делают это при включенных телевизионных камерах». Пошел сильный дождь, но большинство демонстрантов остались ждать у стен суда, пока Кинг и другие лидеры находились внутри на переговорах с шерифом Маком Батлером в присутствии Джона Доора, главы отдела гражданских прав в департаменте юстиции.

Через без малого четыре часа они вышли на улицу и объявили, что достигнуто соглашение, хотя договориться полностью не удалось. В это время в Вашингтоне около 300 сторонников Формена проводили сидячую демонстрацию. Они просидели четыре часа на грязном тротуаре прямо перед Белым домом и покинули свой пост сразу же, как только узнали, что в Монтгомери демонстрация успешно завершилась.

На следующий день 80 участников демонстрации, организованной ККСНС, были арестованы полицией Монго-мери за то, что уселись прямо на улице. Таким образом, акция Кинга не дала полных гарантий от вмешательства полиции, но расисты из кавалерийского отряда шерифа более не использовались.

Между тем в Селме в среду и в пятницу было арестовано 380 человек, в большинстве своем белых священников, за организацию пикетирования дома мэра города.

— Это глупо, ― сказал шеф городской полиции Бейкер одному из руководителей КЮХР Гарри Бойту. ― Вам следовало бы назвать свою организацию «Конференцией южных христианских раздолбаев».

— Уилсон, я прощаю тебя, ― улыбнулся Бойт.

— Гарри, это я тебе не прощаю, ― проворчал Бейкер. ― Вы превратили христианство в непонятно что...

При этом моральный климат в Селме заметно улучшился. Когда 36 арестованных участников демонстрации были зарегистрированы и с них сняли отпечатки пальцев, то они были отпущены под письменное обязательство. Из них двадцать один человек предпочел не подписывать обязательство, но полиция все равно не отправила их в тюрьму. Как это все было не похоже на сцены насилия с применением электрошока, происходившие всего несколько недель тому назад. Однако даже столь благостные, почти смешные эпизоды не могли скрыть того неумолимого факта, что после двух убийств, множества травм и ранений, а также после 3800 арестов, в избирательные списки было внесено только 50 новых негритянских фамилий.

С этой точки зрения кампанию в Селме можно было бы считать провальной, но Мартин Лютер Кинг с самого начала рассматривал ее как исходный пункт для достижения значительно более серьезных целей. И в этом он весьма наглядно преуспел. Речь, с которой 15 марта выступил президент, явилась фактически буквальной, последовательной переработкой обращения, с которым Кинг обратился к американцам у мемориала Линкольна. Его громкое требование: «Дайте нам право голоса!» стало повесткой дня на заседаниях Конгресса. Казалось, нация была готова принять его мечту. По крайней мере, значительная часть нации пошла ему навстречу. Некоторые из этих людей находились теперь в Селме, ожидая похода на Монтгомери. За неделю все легальные барьеры, препятствовавшие проведению марша, были сняты. Поскольку губернатор штата Уоллес хранил на этот счет молчание, не давая никаких гарантий, президент Джонсон переподчинил себе Национальную гвардию Алабамы и привел в состояние боевой готовности расквартированные в штате части и подразделения Вооруженных Сил США, потребовав, чтобы в случае необходимости 4000 военнослужащих обеспечили безопасность участников Похода.

В воскресенье, 21 марта 1965 года, ровно через две недели после разгона 525 участников марша Мартин Лютер Кинг повел за собой в двадцать раз большее число людей. Они благополучно миновали мост Эдмунда Петтиса. Участников могло быть и больше, но федеральный суд постановил, что после первых восьми миль количество участников похода на Монтгомери не должно превышать трехсот человек. Мартин Кинг с готовностью принял это условие. Если в его «компромиссе» от 9 марта и можно было рассмотреть нечто предосудительное, то все это искупалось его нынешним триумфом. В течение четырех трудных, но лишенных каких бы то ни было происшествий дней он был настоящим триумфатором. Когда отважные, но измученные пилигримы, избив ноги, закончили пятидесятичетырехмильный переход, к ним присоединилось около 25 000 человек, добравшихся до столицы штата на автобусах, поездах и самолетах. Среди них были те, кому пришлось вернуться назад, пройдя первые восемь миль пути. Они вместе прошли к зданию местного капитолия, где исполнительный секретарь губернатора Уоллеса сообщил, что в здании никого нет и что губернатор уполномочил его лично принять петицию участников марша. В этой уловке не было ничего неожиданного, но делегация настояла на том, чтобы факт вручения документа был официально зафиксирован.

После официальной части Кинг обратился к присутствовавшим: «Сегодня я стою перед вами, будучи абсолютно убежден, что сегрегация в Алабаме находится при смерти. Единственное, что в этой связи пока неизвестно, ― во что обойдутся ее похороны. Это зависит только от защитников сегрегации и от самого Уоллеса...

Столкновение добра со злом в столь крохотном городке, как Селма, порождает такое количество энергии, что она может изменить направление движения всей страны. Президент, уроженец Юга, обладает способностью ощутить волю нации и в речи, которая войдет в анналы истории... он обещает содействие мощного федерального правительства в деле искоренения этой многовековой заразы. Президент Джонсон по всей справедливости воздал должное мужеству негров за то, что они разбудили совесть нации.

Теперь мы на марше! И никаким волнам расизма нас не остановить. Сожженные церкви, взорванные дома, избиения и убийства борцов за свободу никого не запугают. Давайте будем идти вперед вплоть до осуществления Американской Мечты... ибо сегодня исход борьбы зависит только от всех нас. Наш путь не будет гладким. В жизни нет проторенных дорог, которые с легкостью и неизменностью приводили бы людей к быстрым решениям... Нам еще предстоят времена страданий и мук... Надолго ли? Нет, не надолго, так как ложь и неправда не могут жить вечно».

Свое выступление Кинг закончил строкой из «Боевого гимна республики»: «Наш Бог шагает вместе с нами!»

В газете белых расистов утверждалось, что проведенный марш ― это составная часть революционного плана: «Если президент думает, что революция прекратится вместе с окончанием марша в Алабаме, то он глубоко заблуждается». Террористы из ку-клукс-клана едва ли нуждались в подобном напоминании. Через несколько часов после выступления Мартина Лютера Кинга ими на шоссе № 80, на полпути между Селмой и Монтгомери, была застрелена белая женщина, доброволец КЮХР. Это была миссис Виола Люццо, жена работника профсоюза водителей грузовиков из Детройта. Она, выполняя незаметную, но столь необходимую работу по транспортному обеспечению акции, доставила первую партию участников демонстрации назад, в Селму и возвращалась за следующей. Теперь эта рядовая участница революционно-освободительного движения стала героиней. У нее остались муж и пятеро детей. ФБР сработало оперативно и быстро задержало четырех членов ку-клукс-клана. Президент Джонсон в беспрецедентном телевизионном выступлении фактически объявил клану войну, назвав это убийство «грязным пятном на американском обществе».

На один вечер Кинг оставил участников похода, чтобы выступить в Кливленде на официальном ужине: «Марш Селма―Монтгомери может оказаться столь же важным событием для истории Америки, каким стал для истории Индии поход Ганди к морю». В марте 1930 года Ганди с группой своих сторонников пешком отправился в двухсотмильный путь к морю, чтобы приобрести там соль в обход таможенных пошлин, которые ежегодно приносили казне колониального режима порядка 25 млн. долларов. Марш Кинга в Алабаме во многих отношениях отличался от этого похода, как и вся освободительная кампания в Америке отличалась от борьбы индийского народа за свое освобождение. Ганди шагал по территории с дружественным ему населением, открыто не подчиняясь законам и военной силе чужого правительства. Алабаму населяли враждебное белое меньшинство и бесправные массы негритянского народа, для которых заря свободы только занималась.

Совместный переход черных и белых демонстрантов под руководством всемирно известного негритянского деятеля из погруженной еще во мрак расовой сегрегации Селмы в самую «колыбель Конфедерации» приобрел подлинно символическое значение. В определенном смысле он превосходил эпохальный поход на Вашингтон, несмотря на очень существенную разницу в количестве участников. Поскольку ни губернатор Уоллес, ни фашиствующие молодчики из подчиненной ему полиции штата, ни шерифы с бандами своих помощников не только не представляли интересы чернокожего населения вверенных им территорий, но и, напротив, активно подавляли его, они ничем не отличались от оккупационных чужеземных сил. При этом они были чужды и свободному духу Америки, и всему прогрессивному человечеству. «В современном мире, ― сказал Кинг своей кливлендской аудитории, ― Америка уже не может позволить себе анемичную демократию. Ценой, которую наша страна должна будет заплатить за возможность и дальше угнетать негров, будет ее собственное разрушение. Мы вынуждены признать целостность мира и братское единство всего человечества. Мы должны научиться жить вместе, как братья, либо мы все погибнем, как безумцы».

80 процентов жителей округа Лаундес, где погибла Виола Люццо, были чернокожими. Но за неделю до ее смерти в избирательных списках этого округа не значилось ни одного негра. Теперь, 28 марта в баптистской церкви Три-кем, расположенной всего в нескольких милях от трассы, на которой ее застрелили, состоялся первый за всю историю округа массовый негритянский митинг. До победы было еще далеко. Речь, скорее, могла идти о начале нового этапа сражения, но и это было уже ― великое дело.

Во время этого митинга Мартин Лютер Кинг читал проповедь на другом конце страны ― в Сан-Франциско. Местный епископальный собор вмещал только 3000 человек. Остальные 1500 человек остались на улице. Главная мысль проповеди, которую Кинг хотел донести до аудитории, не отличалась особой новизной. Но в свете недавней гибели Виолы Люццо и мученических смертей дюжины других людей она не потеряла своей остроты: «Физическая смерть есть цена, которую некоторые люди должны заплатить, чтобы спасти нас и наших белых братьев от вечной гибели души». Позднее, во время радиопрограммы «Встреча с прессой» Кинг обратился к американскому народу с призывом развернуть кампанию «инициативных, конкретных действий», чтобы побудить всех «приличных людей», включая ведущих предпринимателей Алабамы, оказывать давление на губернатора Уоллеса «и других официальных лиц, ответственных за развязанный террор». Он призвал к повсеместному бойкоту товаров, произведенных в Алабаме, и объявил: «Я планирую в течение нескольких дней обратиться ко всем профсоюзам, чтобы они отказались от транспортировки и использования алабамской продукции».

Призыв к бойкоту был встречен очень прохладно. Президент Джонсон прокомментировал ситуацию следующим образом: «Я полагаю, что мы должны быть крайне осторожны, чтобы не наказать невиновных». У Роя Уилкинса и Уитни Янга также имелись свои возражения. В результате все ограничилось несколькими словами и жестами, которые самому Движению обошлись дороже, чем штату. Идея экономического бойкота была потихоньку списана в архив. Правительство Алабамы, напротив, оплатило выпуск специального 28-страничного приложения к «Коммерческому вестнику». В этом выпуске говорилось, что за период с января 1963 года по январь 1965 года штат получил инвестиций на 1 миллиард долларов, вложенных в строительство новых и расширение старых заводов. В частности, компания «Хэммермилл Пейпер» решила построить в Селме новую бумагоделательную фабрику. Ясно, что экономические преимущества, свойственные расистским регионам, многим бизнесменам казались куда более привлекательными, чем идеалы расовой справедливости.

В конце марта Кинг посетил Нью-Йорк, где выступил перед Центральным советом профсоюзов с призывом противодействовать ку-клукс-клану и поддержать предложение президента Джонсона о передаче дел, связанных с убийствами борцов за гражданские права в ведение федерального суда. Затем он прибыл в Балтимор на двухдневную встречу правления КЮХР, которая началась 1 апреля.

Там он заявил коллегам, что ожидает, что законопроект об избирательном праве, представленный администрацией президента, пройдет через Конгресс в «более развернутом виде» сравнительно с вариантом, предложенным Джонсоном. Под руководством Осии Уильямса КЮХР предстояло развернуть новую кампанию по регистрации темнокожих избирателей в июне. К тому времени Билль об избирательных правах должен уже был обрести статус закона. Кампанию следовало сконцентрировать на 120 сельских округах в штатах Юга ― от Виргинии до Луизианы, где численность негритянского населения достигала 40 процентов и выше.

В этих округах насчитывалось почти 725 000 потенциальных чернокожих избирателей, из которых в избирательных списках значилось менее 151 000 человек. В тех же самых округах из 628 000 потенциальных белых избирателей были зарегистрированы более 536 000 человек. Едва ли стоит объяснять, что эта статистика точно отражает деятельность 120 окружных шерифов. Все эти шерифы были белыми людьми, преданными системе белого расизма, которая отнимала у негров все, что могла, ничего не предоставляя взамен, за исключением высокомерного пренебрежения. Обретение права голоса не может изменить всей системы, но оно является первым шагом на пути, ведущем к обретению собственного веса и силы, с помощью которых темнокожие люди сами смогут контролировать свои судьбы. На второй день совещания, несмотря на возражения со стороны многих членов правления, Кинг заявил, что КЮХР развернет свою деятельность и на Севере. «Мы должны действовать в Балтиморе, Филадельфии, Детройте, Лос-Анджелесе и Чикаго, ― объявил он. ― Нам необходимо распространить движение ненасилия на территорию всех Соединенных Штатов».

Через три недели он вновь был на Севере, выступая перед многочисленными участниками совещания Нью-Йоркской ассоциации юристов. Он начал речь в шутливом тоне, ссылаясь на свои бесконечные появления в суде и называя себя «отъявленным сутягой» и «тюремной пташкой». «Вместе с Эйбернети и Шаттлсвортом, ― сказал Кинг, ― я был одним из лучших клиентов Фонда юридической защиты. Я полагаю, что определение «одни из лучших» было заслужено нами и тем количеством случаев, когда мы выступали против внесения за нас залоговых сумм». Покончив с шутками, он заговорил об опасной апатии, которая сменила всеобщее возбуждение событиями, связанными с Сел-мой и походом на Монтгомери. «Нация, услышав 15 марта и встретив аплодисментами красноречивое обращение к ней президента Джонсона, утратила часть своей бдительности... Но вы, ― ткнул он пальцем в аудиторию, ― вы ― обладатели голосов, к которым будут прислушиваться и которые будут уважать. В ваших силах разбудить нацию, чтобы она потребовала от властей такого избирательного закона, чтобы он избавил нас наконец-то от столетнего позора, связанного с неисполнением пятнадцатой поправки к Конституции. Время пришло!» Он призвал юристов поднять «громоподобный голос адвокатуры... чтобы ускорить кончину насквозь прогнившей отвратительной системы расовых отношений, в течение трехсот пятидесяти лет уродовавшей души не только рабов, но и их хозяев. Если профессиональные юристы способны ощущать требования нашего времени, то они обладают достаточными силами и средствами для достижения этих превосходных целей». Тысячи людей, участвуя в движении ненасильственных действий, уже многое изменили в жизни Америки. Эти изменения отразились в событиях, происходивших в прошлом месяце в Монтгомери. Теперь Монтгомери «стал совсем другим городом, мало похожим на тот, где ровно десять лет тому назад начинался бойкот автобусов. Придет день, когда вся Америка начнет гордиться славными успехами героев движения ненасилия, достигнутыми в течение этого исторического десятилетия». Убеждая юристов не оставаться в стороне, а ввязаться в борьбу, Кинг закончил речь словами: «Юристы, вливаясь в наши ненасильственные армии сегодня, становятся как бы банком донорской крови для тех, кто был ранен в боях».

На следующий день он уже был в Бостоне, где выступил с речью на совместном заседании обеих палат Законодательного собрания штата Массачусетс и посетил Роксбери ― негритянское гетто Бостона. На следующее утро он возглавил колонну демонстрантов численностью 15 000 человек, пройдя с ней по улицам Бостона к зданию Законодательного собрания. Он также принял участие в экуменической конференции, организованной Массачусетсом советом церквей и иезуитской семинарией Св. Иоанна. В течение двух следующих месяцев он многократно пересекал всю страну, обеспечивая массовую поддержку законопроекту об избирательном праве. 21 мая в Нью-Йорке ему была вручена медаль за особый вклад в дело либерализации Америки, ежегодно присуждаемая Американским еврейским комитетом. В 1938 году Махатма Ганди подвергся жестокой критике со стороны философа-сиониста Мартина Бубера за то, что он осмелился предложить евреям Германии ненасилие как метод сопротивления Гитлеру. На обеде, данном Американским еврейским комитетом, Мартин Кинг рассмотрел это предложение в несколько ином ракурсе: «Если бы протестанты и католики оказались вовлеченными в это движение ненасильственного прямого действия, ― сказал он, ― и восприняли бы угнетение евреев как свое собственное, если бы они бок о бок с евреями выходили мести улицы и тоже носили бы миллионы позорных желтых повязок, могла бы сформироваться уникальная форма массового сопротивления нацистскому режиму». Это заявление, как и аналогичные ему высказывания, свидетельствуют о стремлении Кинга придавать взглядам Ганди излишнюю широту и универсальность.

В 1938 году Ганди просто-напросто попытался найти аналогию между борьбой индийцев против британского господства и положением евреев в нацистской Германии. Мартин Кинг никогда не сводил расовый конфликт к элементарному противостоянию между чернокожими и белыми людьми. Поэтому он всегда избегал крайностей, искал потенциальных союзников и неиспользованные ресурсы борьбы. Будучи негром, он без труда воспринимал ситуацию, в которой оказывались жертвы любого угнетения. Он с легкостью мог представить себя в роли немецкого христианина во времена фашистского рейха. Вместе с религией он с детства впитал пуританскую этику и был склонен рассматривать роль христиан с точки зрения их вечной обязанности бороться за дело Господа и воспитывать в себе чувство любви к ближнему как средство спасения мира и души человека.

В 1965 году ему с Кореттой удалось провести целую неделю на Ямайке, но и здесь Кингу пришлось выступить с речами. Его хотели послушать многие. Возвращаясь с Ямайки, он 29 июня сделал остановку в Майами, чтобы попасть на съезд Всемирного альянса баптистов, хотя его и не было в списке выступающих. Объясняя эту ситуацию журналистам, он сказал: «Я выступал на многих съездах и не считаю, что всенепременно должен быть на трибуне. Я присутствую здесь в качестве рядового делегата». Не представляется столь уж невероятным предположение, что весьма скромный статус лауреата Нобелевской премии на этом съезде был некоторым образом связан с тем обстоятельством, что доктор Джозеф Джексон ― его главный оппонент и обличитель в рядах баптистского сообщества являлся членом исполнительного комитета Всемирного альянса.

Через неделю Кинг выступил с речью, в которой высказался о проблеме, крайне редко им поднимаемой в течение восьми месяцев, прошедших со дня вручения ему Нобелевской премии. Это было в Питерсберге во время совещания представителей подразделений КЮХР штата Виргиния. Подобно многим другим лидерам негритянского освободительного движения, Кинг старался избегать темы войны во Вьетнаме, несмотря на то что сам был видным деятелем ТПРП ― организации, решительно выступавшей против этой войны. Теперь взорвался и Кинг: «Я не собираюсь сидеть и наблюдать молча, как происходит эскалация военных действий... Бесполезно разговаривать об объединении мира, если не будет никакого мира, с которым можно было бы объединиться. Нет никаких сомнений, что я заинтересован в разгроме коммунизма не менее всех других людей, но мы не победим коммунизм с помощью пушек, бомб или отравляющих боевых веществ. Мы можем одолеть его только тем, что заставим демократию работать по-настоящему... Войну во Вьетнаме необходимо остановить. Необходимо вести переговоры и приходить к соглашению даже с Вьетконгом». Далее он предложил проводить массовые антивоенные митинги и демонстрации, подобные тем, которые КЮХР организовывал с целью достижения гражданских свобод и прав.

6 июля Кинг был в Чикаго, где он обратился с речью к членам Организации объединенных христианских церквей. Он был представлен высокому собранию Роджером Л. Шинном, известным профессором богословия, преподавателем Союзной теологической семинарии США. Шин заявил, что Кинг является «одним из великих деятелей церкви, одним из великих людей нашего времени... Сегодня мы увидим и запомним его, стоящим на трибуне под крестом, значение которого он столь глубоко постиг». Совещание было посвящено теме «Мужество в борьбе за справедливость и мир». Среди присутствовавших Кинг увидел многих из тех, кто шел за ним по шоссе № 80, включая одноногую женщину, которая на костылях прошла весь путь от Селмы до Монтгомери. Они собрались, чтобы повысить значение правозащитной программы в деятельности христианских церковных организаций и, следовательно, усилить в этих кругах поддержку законопроекта об избирательном праве. Речь Кинга «Человек в мире революционных преобразований» в целом соответствовала проблематике собрания, однако он воспользовался этой возможностью прежде всего для того, чтобы поговорить об особом предназначении самой Церкви: «В качестве основного хранителя моральных ценностей общества Церковь должна подходить к расовой проблеме со страстной решимостью. Задача преодоления сегрегации входит в число неотвратимых обязанностей религии. Церковь всегда была обязана служить расширению интеллектуальных и нравственных горизонтов, бросая вызов существующему статус-кво и даже, при необходимости, сражаясь с господствующими нравами... Мы призваны быть термостатами, которые изменяют и регулируют температуру нашего общества, а не простыми термометрами, которые лишь отмечают температуру общественных мнений».

Церковь, сказал он, не всегда была способна соответствовать своему высокому предназначению. «В нашей стране, пропитанной расовой враждебностью, она часто удовлетворялась чисто внешними проявлениями набожности и ханжеской пошлостью. Призванная бороться с социальным злом, она часто хранила молчание, боясь утратить неприкосновенность вне стен и цветных витражей своих убежищ». Далее он подробно рассмотрел понятия свободы, а также свойства, которые превращают расизм в разновидность нравственного зла. «Только негр, ― сказал он, ― может понять все последствия социальной проказы, которые приносит сегрегация. Подавленные страхи, хроническое ощущение неприязни или неудовольствия, равно как и неудержимое беспокойство, чувствительность по отношению к мелочам превращают для него каждый прожитый день в пытку. Всякое столкновение с любыми видами ограничений превращается в настоящее сражение в этой нескончаемой войне. Человек подавлен этими обстоятельствами настолько, что привыкает передвигаться по жизни осторожно, на цыпочках, никогда не зная наверняка, что ждет его впереди».

Церковь способна на многое и она должна делать все возможное, сказал Кинг. «Религиозные институты не имеют права ограничивать свою деятельность областью идей; они должны выходить на арену жизни... Они должны поддерживать все, что способствует усилению законности и укреплению гражданских прав. Они должны использовать свое влияние в экономической сфере, добиваясь более справедливой ее организации, и помогать людям решать такие проблемы, как ведение домашнего хозяйства, образование детей и взрослых, осуществлять контроль над деятельностью полиции». На Церкви в конечном счете лежит такая задача, с которой не может справиться даже наилучшее из законодательств. «Законы, изобретаемые людьми, гарантируют справедливость. Однако высшие духовные сферы подчинены закону любви. Ни один кодекс не сможет заставить отца любить своих детей или заставить мужа испытывать к своей жене чувство нежности и преданности. Закон как юридическое понятие способен принудить отца добывать средства существования для своей семьи, но он не в силах обязать его даровать близким чувство любви. Хороший отец по своей воле отдает то, что от него не требуется силой закона». Именно подобная «готовность людей подчиняться тому, что от них не требуется силой закона» и включает в себя «окончательное решение расовой проблемы».

Никто, кроме Церкви, не может обеспечить окончательного решения проблемы сегрегации. «Задача эта трудна, но она чрезвычайно важна и значительна: только открыв наши сердца Господу и позволив Ему облагородить их любовью, мы сумеем создать воистину великую нацию. Если Церковь освободится от оков мертвящего статус-кво... они сумеют воспламенить воображение человечества и зажечь души людей, наполнив их светом горячей любви к правде и справедливости». Он вспомнил похороны Джеймса Риба, собравшие вместе весь цвет церковных авторитетов ― от баптистов до католиков и православных, а также деятелей профсоюзов и правозащитных организаций. «Я был уверен, что такой союз всех людей, наделенных совестью, не мог быть не чем иным, кроме как знамением грядущего Царства Божия на земле.

Селма стала кульминацией в деле пробуждения духовной жизни в белых церквях. Процесс этот начался давно, еще в первые годы становления освободительного движения, однако сколь-либо реальные результаты он стал приносить только после кампании в Бирмингеме. Тяжелое лето в Миссисипи и большой объем работы, выполненной церковными организациями, показали, что Церковь находится на подъеме...

Однако это ― лишь первые шаги доселе дремавшего гиганта. Настоящая работа по спасению Америки и ее души все еще впереди».

Во время своего визита в Чикаго Кинг много общался с местными лидерами правозащитного движения. Они столкнулись с серьезной проблемой: в течение долгих месяцев им никак не удавалось изменить сложившуюся здесь неэффективную систему школьного образования, в которой сегрегация играла заметную роль. В качестве первого шага по реформированию этой системы они потребовали сместить с должности старшего инспектора общественных школ Бенджамина К. Уиллиса. Но под этим лозунгом им не удавалось собирать более сотни-другой демонстрантов. Кинг решил им помочь. Несмотря на легкое недомогание и общую усталость, 24 июля он вернулся в Чикаго для организации трехдневного марафона митингов, собраний и шествий. Кинг выступал повсюду. Послушать его в церквях и в других общественных местах собирались тысячные аудитории. Даже в Виннетке ― чисто белом, процветающем, утопающем в зелени северном пригороде на встречу с ним собралось около 10 000 преимущественно белых горожан. В последний день он прошел во главе 20 000 демонстрантов, как черных, так и белых, от Букингемского фонтана в самом центре Чикаго до здания Городской управы. Здесь он заявил на митинге: «В Чикаго расходуется чуть больше половины того, что тратят на образование одного школьника в Нью-Йорке. Девяносто процентов негритянских детей в Чикаго вынуждены учиться в переполненных классах, в которые специально собирают только цветных. Поэтому они и не получают полноценного образования».

Через день после его отъезда на демонстрации в Чикаго стало собираться менее 200 участников. Передовица в «Крисчиен сенчури» так прокомментировала это: «Крупный, гордящийся своим благополучием и искушенностью в житейских делах, вечно занятый Чикаго приветствовал приезд Кинга. Он его принял и даже проглотил, быстро забыв о нем, как об очередном временном развлечении типа городского парада». Мартин Кинг и сам ломал голову, почему так вышло, продолжая тем временем поездку по городам Севера. Он побывал в Детройте, Кливленде и Филадельфии, выполняя программу КЮХР «лицом к лицу». И повсюду он без устали повторял свою мысль о необходимости создания «коалиции всех совестливых людей». 6 августа он был в Белом доме на церемонии подписания президентом Джонсоном закона об избирательном праве. Через неделю он выступил в зале Городской управы Бирмингема, вмещающем 4000 слушателей, впервые публично признав необходимость немедленных переговоров по Вьетнаму. Это было его личное мнение, но вскоре на съезде КЮХР, собравшем 400 делегатов, оно было принято в качестве официальной позиции всей организации.

Затем Кинг вылетел в Сан-Хуан на всемирный форум Учеников Христа, однако вскоре покинул его, как только пришли первые сведения о массовых беспорядках в Уоттсе ― черном гетто Лос-Анджелеса. Почти сразу ему пришлось высказывать прессе свое личное мнение по данному поводу. «Ввод крупных полицейских подразделений для прекращения беспорядков был необходим, ― заявил он, ― но с помощью силы можно добиваться только временного умиротворения. Что действительно необходимо, так это улучшение жилищных и материальных условий существования негритянских общин, а также расширение открывающихся перед ними возможностей».

Это заявление не отличалось особой глубиной или пониманием реальной сути проблем. Мартин Лютер Кинг сам с удивлением понял это, прибыв в Лос-Анджелес. Сначала его принял в штыки губернатор Калифорнии Эдмунд Дж. Браун, полагая, что Кинг прилетел с целью возглавить правозащитные демонстрации. Кинг сразу попытался уверить Брауна, что тот «введен в трагическое заблуждение»: «Бунты и погромы привели в замешательство все белое общество, напугав его идеей исторического мщения. Однако мы добиваемся не мести, а общества, основанного на любви к ближнему». После этого миролюбивого заявления состоялась «дружественная» встреча Кинга с Брауном, омраченная лишь одним обстоятельством: Кинг обнаружил, что «шеф полиции штата... не способен улавливать социальные требования текущего момента». Первоначально Кинг намеревался посетить Уотте. Но от этого ему пришлось официально отказаться по причинам, «связанным с вопросом личной безопасности». В определенной мере так оно и было в действительности. Он не был уверен в своем понимании проблем жизни в городских гетто и поэтому не вполне ясно осознавал свою собственную роль. Еще прошлогодние бунты в Гарлеме поставили перед ним целый ряд вопросов, так и остававшихся без ответа. Теперь жизнь заставляла его пристальнее присмотреться к проблемам, поднятым негритянским восстанием в Уоттсе. Почему, например, движение ненасилия встречается со столь бесчувственным непониманием? Малколм Икс при своей жизни почти не интересовал людей в негритянских общинах Юга, тогда как его влияние на чернокожих жителей Гарлема было вполне ощутимым. Кинг признавал факт существования воинственно настроенных негров. Но лучше всего он был знаком с тем типом радикализма, который воплощался в Джеймсе Формене. В Уоттсе он ощутил живое присутствие духа Малколма Икса. Почему?

Преподобный Малколм Бонд, белый священник епископальной церкви, непосредственно участвовавший в освободительном движении с 1961 года, заявил на одном из собраний в Майами, что городские негритянские «массы чувствуют, что Мартин Лютер Кинг ― не их лидер и что он не выражает ни их мыслей, ни их интересов». Сам Бойд прожил в Лос-Анджелесе восемь лет, часть из которых пришлась на период после мятежа. Он был близко знаком с еще одним священником епископальной церкви ― преподобным Моррисом Сэмюелем, который приезжал в Селму для участия в демонстрациях и был единственным белым священнослужителем, остававшимся в Уоттсе в самый разгар волнений. Теперь Бойд сказал, что жители черных гетто рассматривают Кинга лишь в качестве посредника между неграми и белым начальством.

Эта оценка не столько обидела, сколько встревожила Кинга, заставив его заняться самоанализом. Оценка Бонда событий в Уоттсе, появившаяся в «Крисчиен сенчури», активизировала и без того мучительный процесс переоценки ценностей, происходивший в сознании Кинга. Он должен был во что бы то ни стало разобраться в этой проблеме, так как вознамерился сыграть важную роль в ее решении. Он собирался заняться этим, как только закончится очередная избирательная кампания на Юге.

Кинг сел работать над статьей для «Сэтердей ревю». Он писал, что пожары в Уоттсе осветили недостатки в самом движении за гражданские права. «Лидеры правозащитного движения, ― Кинг имел в виду и самого себя, ― полагали, что Север будет автоматически получать дивиденды от борьбы, которая ведется на Юге. Они предполагали, что определенные системные преобразования неизбежны и без усиления массового давления ― по мере того, как в нации происходят нравственный поиск и переоценка ценностей. Это была ошибка». В течение десятилетия, когда движение ненасилия приводило к улучшению положения негров на Юге, условия жизни в черных гетто на Севере только ухудшались. «Дома, которые уже тогда были убогими и запущенными, за минувшие десять лет совсем обветшали. Сегрегация в школах не уменьшилась, а, напротив, только усилилась. И самое главное ― безработица среди негров резко возросла и никак не зависит от общего экономического развития. Вся нация ― как цветные, так и белые, была потрясена и возмущена полицейской жестокостью на Юге. С полицейским произволом на Севере общество смирилось: оно либо оправдывает его как необходимость, либо вообще отрицает факт его существования».

За последние два года официальные лица Севера часто с восхищением превозносили борьбу чернокожих. Однако стоило разговору коснуться насущных проблем северных негритянских общин, как от их благодушия не оставалось и следа и позиция их становилась жесткой. Хотя движение против расизма добилось общенационального признания, его ориентация оставалась в целом региональной. Добиваясь изменений в законодательстве страны, оно разрабатывало свои предложения, учитывая в основном ситуацию на Юге. Но теперь, заявил Кинг, негритянское освободительное движение приступает к корректировке своей деятельности. Оно сконцентрирует внимание на положении негров на Севере.

«Главный вопрос заключается в том, примет ли это движение силовую форму или же оно удержится в границах ненасилия... Когда нуждающиеся сталкиваются с неумолимым бессердечием или же с изощренным издевательством, они утрачивают благоразумие, приходя в ярость... Белое руководство на Севере слишком долго использовало разного рода отговорки, рассчитывая на терпение негров. Этот путь ведет в тупик. Весьма сплоченная, потенциально взрывоопасная черная община Севера готова воспламениться от любой искры: слишком уж много накопилось у нее обид».

Таким образом, Мартин Кинг расширил сферу своих интересов на Север, реально начиная превращаться в политическую фигуру государственного масштаба. Может показаться, что его жизнь превратилась в бесконечную серию выступлений. Официальные лица пресвитерианской церкви на Юге приглашают его выступить с приветственной речью в адрес конференции в Монтрите, штат Северная Каролина, посвященной обсуждению расовых проблем. Причем приглашают, рискуя вызвать осуждение со стороны консервативной части своей паствы. Затем Кингу предстояло выступить при получении почетных степеней доктора в колледже Св. Петра в Джерси-Сити и в Свободном университете Амстердама. Он действительно стал своего рода знаменитостью. Однако он давно уже находился на самой вершине своей славы, и поэтому внешние признаки признания не производили на него большого впечатления. Ему многое еще предстояло сделать, и это казалось куда важнее. Нобелевская премия служила постоянным напоминанием о том, что мировая общественность и его собственная совесть ожидали от него. Он не был обычным триумфатором. Для него церемония вручения ключа имела смысл только в том случае, если им можно было отомкнуть ворота, за которыми люди ожидали его помощи. Любую возможность он использовал для того, чтобы проповедовать идеи братства, мира и любви. Это были его требования, которые он навязывал самодовольному, хвастливому миру. Он считал себя выразителем чаяний миллионов страдающих и угнетаемых людей.

Именно в этом качестве он вместе с Бернардом Ли, Эндрю Янгом и Байардом Растином прибыл в здание ООН на беседу с послом Голдбергом 10 сентября. Свита Кинга состояла из его соратников и советников. Беседа эта ни к чему не привела. Между позициями Кинга и администрации Джонсона образовались глубокие расхождения, которые в предстоявшие месяцы разрослись до глобальных размеров. В основном это было связано с различиями в оценке войны во Вьетнаме. Кинг пытался быть объективным. Он критиковал Ханой за требование безоговорочного вывода американских войск. Но он был американцем, и поэтому его больше интересовала позиция Соединенных Штатов. «Мы должны создать атмосферу доверия, ― сказал он, ― даже за счет наших уступок, так как ставки очень высоки».

Эти ставки определили будущее человечества в той мере, в какой от них зависели конкретные судьбы бедных вьетнамских крестьян и судьбы несчастных американских молодых людей, многие из которых были чернокожими и тоже бедными. В своей Нобелевской речи Кинг в общих чертах осветил взаимосвязь, существующую между такими явлениями, как расизм, бедность и войны. Его последующий жизненный опыт заставил его глубже постичь их природу, осознать их общую сущность.

Еще в начале августа двое белых мужчин, откликнувшиеся на призыв Мартина Кинга и приехавшие в Селму ― Джонатан Дэниеле, учащийся епископальной семинарии, и преподобный Ричард Моррисроу, католический священник из Чикаго, ― были арестованы за участие в демонстрации и посажены в тюрьму округа Лаундес. Когда Кинг 20 августа уезжал из Лос-Анджелеса, этих мужчин выпустили из тюрьмы. Едва они вышли на свободу, как были расстреляны. Дэниеле был убит сразу, Моррисроу ― тяжело ранен. За что? Они разъясняли чернокожим людям их гражданские права по новому избирательному закону и убеждали их обращаться к федеральным регистраторам. В этом злодеянии был обвинен помощник шерифа Том Л. Коулмен, но большое жюри, состоявшее сплошь из белых, его оправдало, признав, что он стрелял в невооруженных священнослужителей «в целях самозащиты». В определенном смысле это соответствовало истине и эта мысль была понятна членам жюри: всякий, кто способствовал обретению гражданских прав негритянским населением «черного пояса», посягал на прогнивший образ жизни, защищать который с оружием в руках было доверено таким типам, как Коулмен или Колли Лерой Уилкинс. Мартин Кинг был в Селме 11 мая, когда жюри не смогло обвинить Уилкинса и его дружков из ку-клукс-клана в убийстве Виолы Люццо. Он сказал по этому поводу: «Я не думаю, что кто-либо из этих людей будет хоть когда-то осужден, но я буду рад, если я ошибаюсь».

Кинг был в Париже, когда 25 октября стало известно, что и повторный суд освободил Колли Уилкинса. Кинг назвал его оправдание «одним из самых подлых преступлений против справедливости, которые когда-либо совершались на Юге». Это решение вместе с оправданием Коулме-на стали последними каплями, переполнившими чашу его терпения. Кинг прервал свое европейское турне и вылетел в Нью-Йорк, чтобы организовать движение протеста и предложить Федеральному собранию разработать такой законопроект, которым бы пресекались любые попытки «убивать, угрожать, запугивать или как-либо иначе препятствовать деятельности членов правозащитных организаций... «Такой закон совершенно необходим, ― заявил он представителям печати, ― потому что люди боятся, что их убьют, если они попытаются проголосовать или воспользоваться какими-либо местами общественного пользования и что убийцы останутся безнаказанными». В течение месяца после убийства Дэниелса избирательная комиссия регистрировала в округе всего по 21 темнокожему избирателю в день. Это было наглядным доказательством эффективности вооруженной силы белых.