Его всегда пугала возможность нападения по ночам, поэтому Пол спал тревожно, несмотря на утомление от долгого перехода. На рассвете, выпутавшись из одеяла, он почувствовал в себе все то же опостылевшее изнеможение. Пол разгреб ногой пепел на останках костра, позавтракал жесткой четвертинкой вареного кролика и запил холодное мясо глотком тухлой воды с терпким запахом тины. Защелкнув на талии медную пряжку патронташа, он перепрыгнул через канаву и поднялся по насыпи к пустому четырехполосному шоссе, бетонное покрытие которого устилали сгнившая листва и отвратительный на вид мусор, брошенный давным-давно спешно уходившими людьми, чьим единственным желанием было бегство – бегство одних от других. Однако Пол, всегда отличавшийся самостоятельностью, шел туда, откуда бежали люди. Он шел в города, следуя теории, что они теперь покинуты и, значит, незаразны.

Густой туман опустился на притихшую страну, и Пол на секунду остановился, озираясь в поисках нужного направления. На противоположной обочине он заметил брошенную машину – последняя модель с откидным верхом, но ржавая, со спущенными шинами и дорожным талоном за прошлый год. Почти наверняка без горючего. По-видимому, владелец избавился от нее во время массового исхода. Пол доверился ее курсу на север, словно стрелке компаса. Он повернул направо и зашагал по шоссе на юг. Где-то там, немного впереди, в сером тумане лежали окраины Хьюстона. Перед закатом вечернего солнца он увидел высокую линию горизонта и понял, что его путешествие подошло к концу.

Иногда путь пролегал мимо опустевших коттеджей или выгоревших закусочных по краям дороги, но он ни разу не заглядывал в них, зная, что искать там еду бесполезно. Исход начисто опустошил эти строения. Поживиться можно будет в сердце метрополии, подумал он, там, где истерия за какие-то часы изгнала всех людей из их квартир и домов.

Пол вдруг застыл на шоссе в пелене тумана и прислушался. Шаги вдалеке… Шаги и голос, рассеянно напевавший песню. Ни один другой звук не тревожил могильную тишину, которая когда-то была заполнена ревом огромного города. Тревога сжала его сердце холодными липкими пальцами. Судя по хриплому и нестройному пению, это был пожилой человек. Пол нащупал кобуру и вытащил револьвер, который он прихватил в опустевшем полицейском участке.

– Эй, кожистый! Стой, где стоишь!– закричал он в туман.– У меня оружие.

Шаги и песня оборвались. Напрягая зрение, Пол всмотрелся в клубящийся саван тумана.

Старик ответил через минуту:

– Что-то темновато тут, сынок, правда? Совсем тебя не вижу. Лучше подойди поближе. Я не кожистый.

Горло Пола сжал спазм отвращения.

– Не обманывай, старый пес. Здоровый человек не станет петь. Ему ни к чему чужое внимание. Прочь с дороги! Я иду на юг и если увижу тебя, то пристрелю, как собаку. Шевелись! Мне некогда!

– Конечно, сынок. Я шевелюсь, шевелюсь. Но я не кожистый. А пою просто так – чтобы составить себе компанию. Чума меня теперь не волнует. Я двигаюсь на север – туда, где есть люди. И если какой-нибудь кожистый услышит мое пение… Ну и что? Я попрошу его не приближаться ко мне. Хотя…что хорошего быть здоровым, если ты одинок?

Старик говорил, но Пол слышал, как тот чавкал через канаву и продирался сквозь кустарник. Его охватило сомнение. Возможно, старый чудак действительно не кожистый. Обычно жертвы чумы, рыдая, умоляли удовлетворить их странное и страстное желание – потрогать руками здоровую кожу, ощутить ее под своими влажными серыми ладонями. Но Пол не стал искушать судьбу.

– Оставайся в кустах, пока я не пройду,– крикнул он.

– Хорошо, сынок. Иди своей дорогой. Я не горю желанием касаться тебя. А ты, значит, решил поживиться в Хьюстоне?

Пол двинулся вперед.

– Да, люди удирали оттуда с такой быстротой, что оставили после себя горы консервов и шмоток.

– Мм-да, но опасность есть и тут, и там.

Тон старика предполагал невысказанный намек.

– Само собой, ты не первый, кому в голову пришла такая идея. Уж я-то знаю.

Пол замедлил шаг и нахмурил брови.

– Ты хочешь сказать…что многие вернулись назад?

– Мм-нет, не многие. Но ты будешь натыкаться на людей каждый день или через день. И лично мне такая публика не нравится. В основном это крутые парни – так что будь осторожен. Они сначала стреляют и только потом смотрят, кожистый ты или нет. Никогда не суетись, выходя за дверь. Сначала как следует оглядись вокруг. Если два человека обогнут угол с противоположных сторон, кто-то должен умереть. Некоторые из здешних стреляют без разбора. Поступай, как знаешь, но я тебя предупредил.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. Славно было услышать чей-то голос, пусть даже я тебя и не видел.

Отойдя от старика шагов на пятьдесят, Пол остановился.

– Ладно, теперь можешь выходить на дорогу. Иди на север. И шаркай ногами, пока будешь в пределах слышимости.

– А ты не любишь рисковать, не так ли?– произнес старик, перебираясь вброд через канаву.– Все нормально, сынок. Я на тебя не в обиде.

Его подошвы зашелестели листвой на бетонном покрытии.

– И последний совет. Тебе лучше искать поживу вокруг товарных складов. Большинство магазинов обобрали подчистую. Удачи тебе, парень!

Пол стоял, прислушиваясь к шаркающим ногам, которые удалялись на север. Когда их не стало слышно, он повернулся и пошел дальше. Встреча привела его в уныние, напомнив о той скотской жизни, до которой докатились он и ему подобные. Старик, наверное, был здоров, но за Полом несколько дней гнались трое кожистых, и мысль о том, что их шайка поймает его в этом белесом тумане, затмевала порою все остальные доводы рассудка. Однажды он видел, как двое ухмылявшихся безумных принудителя схватили вопившего от ужаса ребенка. Каждый из них по очереди ласкал малыша серыми скользкими руками, которые сулили неминуемое приобретение болезни – если только это была болезнь. Темная пленка невродермы отличалась от любого другого заболевания, когда-либо встречавшегося на Земле.

Жертва становилась нетерпеливым союзником странного недуга. Оказавшись во власти демонического сумасшествия, зараженный человек с жадностью искал здоровых людей и нападал на них с одной-единственной целью – потрогать чистую кожу и восхвалить достоинство слепого принуждения, которое подгоняло его к этому действию. Случайное прикосновение – и инфекция обеспечена. Треть человечества превратилась в маньяков, которые, собираясь в банды, рыскали по ночам, скрывались в тени и хватали неосторожных невооруженных путников. Остальные две трети бежали от этой мании на север, где суровый климат делал болезнь менее заразной. Через шесть месяцев после первого смятения нормальное функционирование цивилизации прекратилось. Когда человек за соседним станком скрывает под рубашкой серые обесцвеченные пятна, индустриальное общество уже невозможно.

Слухи связывали яростную атаку чумы со необычным роем метеоритов, который весело раскрасил небо в один из ноябрьских вечеров за две недели до того, как был зарегистрирован первый случай. Жертвой стал слесарь, нашедший одно из небесных ядер. Он откопал его, взвесил и определил объем по вытесненной жидкости, затем распилил на станке, рассчитав, что малая плотность металла предполагала пустоту внутри. Судя по газетным статьям, он обнаружил там кусок замороженного студня, по-прежнему жесткого из-за сжатия в глубоком космосе – несмотря на то, что наружная оболочка была раскалена добела от трения в атмосфере. Когда желе оттаяло, придурковатый слесарь скормил его своему коту, так как от студня шел неприятный рыбий запах. Вскоре после этого кот исчез.

Остальные метеориты стали объектами изучения нескольких университетов. Чуть позже их начали считать разносчиками чумы. Во время инцидента Пол учился в Техасе и слышал разговоры о том, что в этом деле была замешана неизвестная террористическая группировка и что желе содержало микроорганизмы, которые под микроскопом напоминали клетки спермы (из-за сходства придатка) и частицы Пачини (из-за сходства с нервной тканью на подклеточном уровне).

Когда рой метеоритов увязали с новой и опасной болезнью, некоторые люди запаниковали, полагая, что метеоритный поток был артподготовкой намеченного вторжения неких космических орд, которые якобы скрывались за пределами телескопов и ожидали, когда их биологическая бомбардировка разрушит цивилизацию перед штурмом Земли. Правительство тут же объявило все исследования «совершенно секретными», и кроме первоначальных сплетен Пол больше не слышал ничего нового. На самом же деле правительство могло объяснять и объявлять людям все, что угодно. К тому времени страна уже не слушала. Она больше не владела каналами связи.

Пол подумал, что если бы такие пришельцы существовали, они бы появились еще несколько месяцев назад. По правде говоря, цивилизация не погибла. Ее просто отшвырнули прочь во время повального безумного бегства. Человек бежал от человека. Страх разрушил интеграцию общества, сделав людей беспомощными перед любыми гипотетическими пришельцами. Земля созрела, ее можно было срывать, как плод, однако она оставалась невостребованной и теперь увядала. Поэтому Пол отбросил гипотезу вторжения, хотя и не нашел, чем заменить ее. Он принял факт своего существования в центре хаоса и попытался выжить в новом мире. Это оказалось тяжелой работой, и времени на рассуждения больше не было.

Жизнь стала кроликом, бегущим по холму. Жизнь стала теплым одеялом и уединенным местом для ночлега. Жизнь стала затхлой водой, невздувшейся банкой солонины и одеждой, взятой в брошенном коттедже. Но главное – жизнь превратилась в бегство от других людей, потому что ни один кожистый не собирался кричать: «Эй, эй, отойдите, я нечистый.» И у вас всегда оставались подозрения.

Если бесцветные пятна кожистого на начальной стадии болезни не бросались в глаза и почти всегда утаивались, и если каждое пропащее существо намеренно старалось заразить свою жену, детей и друзей, то кто бы не стал сопротивляться этим легким прикосновениям рук? А когда серость переходила на лицо и тыльные стороны ладоней, человек превращался в обезумевшего призрака ночи – в скитальца, в обладателя странных иллюзий, желаний и галлюцинаций.

К середине утра, когда Пол вышел на окраины Хьюстона, туман начал рассеиваться. Магистраль разрослась в небольшой торговый центр с выстроенными в ряд конторами и магазинами. Тротуары были усыпаны осколками витрин, разбитых грабителями. Прислушиваясь и внимательно выискивая признаки жизни, Пол держался середины пустынной улицы. Отдаленный лай собаки был единственным звуком в когда-то наполненной ревом машин метрополии. Стая воробьев пролетела вдоль улицы и стремительно метнулась в разбитое окно к уютным гнездышкам внутри большого здания.

Разыскивая что-нибудь на завтрак, Пол обшарил бакалейный магазин, но полки были пусты. Эта улица служила главной дорогой для бегства, и люди, добывая по пути провизию, грабили здесь каждый дом. Он свернул в переулок и, пройдя несколько кварталов, очутился в жилом районе города. Многие здания зияли пустыми проемами окон и дверей и несли следы погромов. Пол вошел в старинный особняк и на кухне обнаружил банку с помидорами. Он открыл ее и, наслаждаясь нежным деликатесом, побрел по комнатам, влекомый любопытством.

Пол рассеянно преодолел первый пролет лестницы и застыл, поднявшись на лестничную площадку. На ступенях лежало распростертое тело – тело молодого мужчины, умершего довольно давно. Ржавый пистолет выпал из ссохшейся руки. Бросив помидоры, Пол выскочил на улицу. Самоубийство часто служило последним средством, когда человек понимал, что к нему прикоснулись.

Пробежав два квартала, Пол остановился. Он сел передохнуть на пожарный гидрант и упрекнул себя за излишнюю осторожность. Парень умер несколько месяцев назад. А инфекция передавалась только при контакте. Тем не менее кожа на затылке по-прежнему пощипывала и зудела. Немного отдохнув, он вновь пустился в долгий и тяжелый путь к центру города. Ближе к полудню Пол увидел еще одного человека.

Мужчина стоял на грузовом пандусе товарного склада, очевидно радуясь солнечному свету, который сочился сквозь проталины тумана. Он медленно и торжественно орудовал ложкой, пересыпая содержимое консервной банки в красногубый рот, и его борода подпрыгивала и тряслась от благодатного пережевывания пищи. Внезапно он заметил Пола, когда тот, сжимая рукоятку пистолета, остановился посреди улицы. Мужчина отпрянул назад, швырнул банку в сторону и побежал по платформе. На дальнем конце он спрыгнул вниз, схватил велосипед, стоявший у стены, и быстро помчался прочь, издавая пронзительные трели полицейским свистком.

Пол стремительно добежал до угла, но человек был уже на другом повороте. Его свисток продолжал трезвонить. Неужели сигнал? Вызов кожистых на оргию касаний? Пол замер на месте, стараясь преодолеть панический страх. В ответ на первый свисток заверещали другие трели. Через минуту шум прекратился, но тишина стала недоброй и злой.

Если сюда подъедет группа велосипедистов, подумал Пол, мне не уйти.

Он метнулся к ближайшему складу, выискивая укромное место. Пробравшись внутрь, Пол перелез с ряда ящиков на горизонтальную балку, свалил ногой груду картонных коробок, вытянулся и прижался животом к стальной перекладине, чтобы получить возможность обстрела входного проема. Он лежал час, ожидая преследователей. Но никто не появился. В конце концов Пол соскользнул вниз по вертикальной опоре и вернулся на грузовую платформу. Улица была пустой и молчаливой. Сжимая пистолет, он осторожно продолжил путешествие.

На полпути к перекрестку спокойный голос за его спиной медлительно и властно разжевал слова команды:

– Брось пушку, кожистый! Руки за голову!

Пол застыл, боясь пошевелиться. Ни одна жертва чумы не стала бы обвинять в болезни другого. Он отбросил пистолет и робко повернулся. Трое мужчин с револьверами в руках спрыгнули на землю из фургона застрявшего грузовика. У всех были бороды, голубые джинсы, синие шейные платки и зеленые рубашки. Он вдруг вспомнил, что парень на грузовой платформе был одет точно так же. Возможно, какая-то форма?

– Еще раз повернись!– пролаял говоривший.

Пол повернулся, понимая, что эти люди, очевидно, являлись каким-то самовольным карантинным патрулем. Две веревки скользнули по бокам, упав у его ног на мостовую – пара арканов с петлями.

– По ноге в каждую петлю, кожистый!– прорычал голос.

Пол подчинился, и петли рывком затянулись на его лодыжках. Двое мужчин, натянув веревки, остановились в десяти шагах от него. Он понял, что любое движение выведет его из равновесия.

– Оголи кожу.

– Я не кожистый,– запротестовал Пол, расстегивая пуговицы на рубашке.

– Мы посмотрим сами, паренек,– проворчал вожак, обходя его стороной.– Заканчивай скорее. Если твоя грудь в порядке, мы разрешим тебе уйти.

Когда пленник разделся, вожак заставил его показать подошвы ног и промежутки между пальцами. Пол стоял, задыхаясь от негодования и дрожа от зимнего холода. В конце концов люди, поймавшие его, убедились, что на нем нет серых пятен невродермы.

– Кажется, у тебя действительно все в порядке,– согласился вожак.

Потом, когда Пол потянулся за одеждой, мужчина вяло прорычал:

– Не эту! Джим, дай ему форму новичка.

Пол поймал узел чистой одежды, брошенной ему из фургона грузовика. Здесь были джинсы, шерстяная рубашка и платок, но рубашка и шейный платок оказались красного цвета. Влезая в приятное и свежее белье, он вопросительно взглянул на вожака.

– Все вновь прибывшие проходят две недели испытательного срока,– объяснил мужчина.– Если ты решил остаться в Хьюстоне, то должен выдержать еще одну проверку, и в следующий раз код формы изменится. Если на тебе не проявится чума, ты можешь примкнуть к нашей группе. А дело тут такое: раз ты остаешься, тебе придется присоединится к нам.

– И что за группа?– недоверчиво спросил Пол.

– Она только формируется. Ее организовал школьный учитель по имени Джорджелле. Наша задача – не впускать сюда кожистых. Теперь нас около шести сотен. Пока мы охраняем деловой центр города. Но вскоре, когда нас будет больше, мы передвинемся к окраинам и расширим территорию. Потом восстановим дорожные посты и так далее. Мы рады тебе, и как только убедимся в твоей чистоте… ты начнешь получать приказы.

– Чьи приказы?

– Джорджелле. У нас нет отстойника для дураков и времени для споров. Кому не нравится наша система, пусть уходит – мы не держим. Сейчас Джим даст тебе листовку с правилами. Лучше прочитай ее перед тем, как отправишься дальше. Если поленишься, можешь сделать ошибку при передвижении. А сделаешь ошибку – схватишь пулю.

– Я думаю, надо отозвать другие патрули, Землекоп,– вмешался парень, которого звали Джим.

Вожак резко кивнул и просвистел три короткие и одну длинную трели. В ответ раздалась короткая-длинная-короткая, доносившаяся за несколько кварталов от складов. Другие посты повторили сигнал. Пол понял, что он был окружен кольцом засад.

– Джим, отведи его к ближайшей бочке с водой и проследи, чтобы он побрился,– приказал Землекоп.

Затем он повернулся к Полу.

– Как тебя зовут, новичок? И твоя профессия, если она у тебя была?

– Пол Харрис Оберлин. Когда грянула чума, был студентом механического факультета. Пока учился в школе, подрабатывал в гараже.

Землекоп кивнул и записал информацию в блокнот.

– Ладно, я передам твое имя регистратору. Джорджелле приказал искать университетских парней. Позже ты можешь получить хорошее назначение. Семнадцатого числа явишься в Эсперсон Билдинг. Это день инспекции. Если тебя не забракуют, мы придем за тобой. И запомни, каждый небрежный новичок нарывается на пулю. Джим проследит, чтобы ты побрился. Потом не брейся две недели. Так мы прикидываем, сколько ты находишься в городе – с одного взгляда на бороду. У нас есть и другие способы, о которых тебе знать не обязательно. В системе Джорджелле предусмотрено все, так что не пытайся лукавить.

– А что вы делаете с кожистыми?– спросил Пол.

Землекоп усмехнулся.

– Ты скоро узнаешь, новичок.

Его привели к бочке с дождевой водой, дали миску, бритву и мыло. Пока он скоблил подбородок, Джим сидел на безопасном расстоянии, с усталой тоской жуя табак и наблюдая за действиями Пола. Остальные ушли.

– Могу я забрать свой пистолет?

– О-хо-хо. Читай правила. Никакого оружия для новичков.

– Ну, а если я наткнусь на кожистого?

– Найди себе свисток и дай серию коротких трелей. Потом беги как от черта. А о кожистых позаботимся мы. Одним словом, читай правила.

– Скажи, я могу брать добычу, где захочу?

– У новичков своя собственная территория, обозначенная на карте. Карта приколота к правилам.

– А кто написал эти правила?

– Черт бы тебя побрал!– с отвращением проворчал рассерженный охранник.– Прочитай их и все узнаешь.

Когда Пол закончил бриться, Джим встал, вяло потянулся и, спрыгнув с платформы, поднял свой велосипед.

– Куда я должен идти?– крикнул Пол.

Человек презрительно фыркнул, сел в седло и не спеша покатил прочь. Пол сделал вывод, что надо читать правила. Он сел около бочки с водой и начал изучать потертую серую листовку.

Теперь все встало на свои места. Как новичок, он ограничивался районом в шесть кварталов – почти в центре города. Как только он туда войдет, его лоб пометят синей краской. Через две недели, то есть после инспекции, несмываемое клеймо будет удалено по решению особой комиссии. Если заклейменного новичка поймают вне его района, он будет изгнан из города. Кроме того, ему советовали не выдавать себя за постоянный персонал, так как, не зная системы кодов и паролей, он наверняка угодит в ловушку. Вторая страница листовки посвящалась пропаганде. Хьюстон должен был стать «первенцем славного возрождения и оплотом здоровых людей в прокаженном мире». Бумагу венчала подпись доктора Джорджелле, наделившего себя титулом директора зоны.

Брошюра вселила в Пола чувство смутной тревоги. Эта форма… Она напомнила ему трущобы и банды соседских мальчишек, носивших одинаковые свитера и произносивших тайные пароли, – тех парней, которые избивали чужаков и в темных ржавых гаражах отрезали хвосты уличным кошкам. А потом что-то заставило его подумать о бесполезных маленьких людях, которые, надев коричневые рубашки, собирались по ночам вокруг костра, чтобы спеть «Horst Wessel Lied» и послушать бравурные речи о славном предназначении. Их уличными котами тогда стали цыгане и евреи.

Конечно, кожистые не просто невинные бродяги на темных аллеях. Они – реальная опасность. И, может быть, Джорджелле прав?

Все еще сидя с брошюрой на платформе, Пол рассеянно рассматривал застрявший грузовик, в котором прятались те люди. До него вдруг дошло, что эта машина с дизельным мотором. Он спрыгнул на землю и подошел, чтобы проверить бак, крышка которого оказалась сорванной.

Пол знал, что искать бензин было бесполезно. Но дизельное топливо – другое дело. Великий исход людей осушил все запасы высокооктанового горючего. Однако бегство было слишком поспешным, слишком безумным от страха, и вряд ли кто-нибудь тогда мог думать о солярке. Пол понюхал бак. Из горловины слабо пахло бензином. Какой-то незадачливый беглец наполнил бак обычным топливом, которое позже испарилось.

Если цилиндры не повреждены, подумал Пол, грузовик может здорово пригодиться. Он быстро проверил двигатель и решил, что тот исправен. Жаль, что сняли аккумулятор…

Пол перешел улицу и, обернувшись, взглянул на склад. Там чернел знак транспортной фирмы. Он обошел квартал, внимательно высматривая на улицах патрульных. На противоположной стороне виднелись колонки заправочной станции. Свежие маслянистые пятна на асфальте отмечали то место, где команда Джорджелле брала топливо для своих нужд – скорее всего, для обогрева и стряпни. Пол вошел в здание и нашел ремонтную мастерскую с несколькими валявшимися здесь разобранными двигателями. В углу на стойке лежали аккумуляторы, но отвертка, сунутая между клемм, вызывала лишь слабую искру.

Судя по всему, зарядное устройство получало энергию от городской электрической сети, которая теперь была мертва. Подумав немного, Пол соединил в цепь пять аккумуляторов, затем, чтобы собрать от них заряд, подключил параллельно им шестой. Он вышел к колонкам и отнес к грузовику несколько ведер солярки. Наполнив бак, Пол поставил фургон на домкраты и надул колеса ручным насосом. Это оказалось долгой и утомительной работой.

Когда он захотел испытать мотор, уже наступили сумерки. Пару раз после полудня Пол прятался от рыскавших по улицам патрульных, боясь, что они отправят его в зону для новичков, а сами воспользуются грузовиком для собственных целей. Хотя, наверное, они давно уже отказались от машин, посчитав их бесполезными предметами прошлого.

Едва он залез в кабину, как до него донеслось несколько коротких трелей. Сигналы шли издалека, но некоторые патрульные отзывались очень близко. Очевидно, другой новичок, подумал Пол. Большая часть странников приходила с севера и направлялась к центру города – по той же дороге, что и он. Пол устроился в кабине, тихо прикрыл дверь и, заметив на перекрестке трех велосипедистов, быстро пригнулся за приборную доску.

Он замер, ожидая сигнала отбоя, и тот прозвучал через десять минут. По-видимому, пришлый не прятался и пытался бежать. Когда велосипедисты возвращались, они двигались не спеша, о чем-то говоря и посмеиваясь. Как только их группа миновала перекресток, Пол тихо выбрался из кабины и прокрался вдоль стены к угловому дому, желая убедиться, что все патрульные ушли. Но пронзительный крик мольбы полоснул острием его нервы.

Он прижался к стене и осторожно выглянул из-за угла. Через квартал, между веревками, туго натянутыми парнями в зеленых рубашках, билась обнаженная девушка. Она была красивой. Растрепанная копна каштановых волос, чистая белая кожа на руках и ногах… и только предплечья казались испачканными темной краской. Кроме того, Пол заметил неровное грязное пятно на ее боку, похожее на плохо стертую чернильную кляксу. Девушка болела кожаной чумой. В этом не было никаких сомнений.

Пол распластался на асфальте и выглянул из-за пучка сухой травы, разросшейся у водостока. Мужчина, по-видимому, вожак группы, отошел от девушки и направился к Полу, который уже приготовился отползти за угол под прикрытие здания. Посреди квартала мужчина остановился. Он открыл люк на мостовой, затем вернулся к одежде девушки и зацепил груду белья изогнутым крюком, прикрученным проволокой к концу длинной палки. Вожак спустил одежду в канализационный люк. Оттуда поднялось белое облачко, и мужчина отскочил назад, уклоняясь от пыли. Негашенная известь, подумал Пол.

– Эй, тащите ее сюда!– закричал вожак, взмахнув револьвером.

Злорадно усмехаясь, он ждал, пока к нему подтянут перепуганную девушку.

Пол вдруг почувствовал себя больным. Он видел, как в кожистых стреляли беженцы, защищая себя от их смертельных серых рук. Но тут намечалось хладнокровное убийство. Как в Дахау, Бухенвальде и безвестных лагерях Сибири. Он отполз назад и побежал к грузовику.

Шум взревевшего двигателя задержал ликвидацию девушки. Пока Пол выезжал из канавы, на перекрестке появился вожак и недоверчиво уставился на машину. Он приподнял револьвер, что-то крикнул через плечо своим помощникам и зашагал по улице, махая рукой и подавая сигнал остановиться. Пол медленно двинулся вперед и высунулся из окна, вопросительно поглядывая на человека.

– Какого черта ты завел этот грузовик?– нетерпеливо закричал вожак.

Он все еще сжимал оружие, но размахивал им, почти не замечая его в своей руке. Пол внезапно поддал газу и резко свернул к удивленному ликвидатору. Вожак охнул и юркнул в сторону, но крыло зацепило его бедро. Мужчина потерял равновесие и с размаху рухнул на асфальт. Когда грузовик с ревом поворачивал за угол, Пол взглянул в зеркало заднего вида и увидел, что сбитый им человек пытается отползти с дороги на тротуар.

Машина тяжело выкатилась на шоссе, и девушка ничком упала наземь – бежать ей мешали веревки. Пол беспорядочно заюлил по дороге, заставив охранников отбежать на аллею. Он выровнял колеса, чтобы пропустить тело девушки между ними. Она взглянула вверх, закричала и прижалась к асфальту. А грузовик уже ревел над ее головой. Пуля прочертила борозду на капоте. Пол низко пригнулся на сидении и, определив, что фургон миновал девушку, резко нажал на тормоза.

Прогремело несколько выстрелов, но, скорее всего, патрульные стреляли в кожистую. Он отсчитал три секунды, затем двигатель взревел еще раз. Если девушка не забралась в фургон, значит такая ее горькая доля, мрачно подумал Пол. В любом случае, по-другому он ее спасти не мог. Однако незатихавшая стрельба подсказывала ему, что девушке все же удалось подняться в фургон. Трейлер был загружен одеждой, и Пол надеялся, что штабеля материи остановят свинцовый шквал. Подъезжая к следующему повороту, он услышал хлопок шины, и грузовик опасно повело. Его кидало из стороны в сторону, но Пол продолжал наращивать скорость на пустом широком шоссе.

– Ничего,– шептал он побелевшими губами.– У трейлера двойные колеса. Выдержат…

Грузовик мчался через центральный район, сохраняя то же направление и набранную скорость. Иногда Пол видел случайных грабителей или велосипедистов, изумленно глазевших на него, но они казались слишком испуганными и удивленными. К тому же, они не знали о том, что произошло в нескольких кварталах отсюда.

 

***

Пол никак не мог заставить себя остановиться и посмотреть, жива ли его пассажирка. Эта девчонка была опаснее всех стрелков. Он знал, что любая благодарность, которую кожистая могла почувствовать к своему спасителю, будет тут же погребена под страстным желанием передать ему заразную болезнь. Он даже пожалел, что не позволил патрульным убить ее.

Сейчас ему приходилось решать проблему, как избавиться от нее. К счастью, кабина с обеих сторон была оборудована зеркалами. Если он остановит грузовик и кожистая спрыгнет, Пол заметит это и успеет нажать на газ еще до того, как у нее появится возможность добраться до него. Однако он решил подождать, пока машина не покинет город.

Свернув на магистраль, Пол увидел дорожный знак с надписью «Галвестон – 58 миль». Он двинулся вперед, надеясь, что город на острове подарит ему добрую добычу без строгих правил дисциплины и изощренных систем Джорджелле, одержимого идеями о «славном возрождении».

В двадцати милях от города Пол притормозил, оставив двигатель работать на холостом ходу. Нетерпеливо ожидая появления своей пассажирки, он с тревогой посматривал в зеркала и размышлял над тем, что будет делать, если она вдруг побежит к кабине. Пол проверил замки дверей и положил на соседнее сидение тяжелый гаечный ключ – как дополнительное средство безопасности. Но ничего не происходило. Он опустил вниз стекло и закричал, обращаясь к задним колесам:

– Пассажиров просят выйти из автобуса! Конечная остановка! Все выходят!

Девушка по-прежнему не появлялась. И тогда он услышал какой-то звук, донесшийся из фургона – слабый шорох, стук… или стон. Она была там – это точно. Он снова прокричал шутливый приказ, но девушка на него не ответила. А снаружи уже почти стемнело.

Пол схватил гаечный ключ, открыл дверь и выпрыгнул из кабины. Опасаясь подвоха, он на большом расстоянии обошел трейлер и подкрался к торцу фургона. Одна створка двери оставалась закрытой, вторая – свободно болталась. И он почти ничего не видел.

– Вылезай, но не подходи близко, или я тебя убью.

Пол заметил, как она зашевелилась. Девушка сидела на полу, прислонившись спиной к тюку одежды. Он осторожно приблизился и резко открыл вторую створку двери. Кожистая повернула голову и молча посмотрела на него. Он увидел, что девушка кое-как оделась. Но одна штанина была закатана, а на лодыжке белела тугая повязка из полоски ткани.

– Тебя ранили?

Кожистая кивнула.

– Пуля…

Она уронила голову и застонала.

Вернувшись в кабину, Пол поискал аптечку. Он нашел ее в отделении для перчаток – рядом с фонариком и запасными батарейками. Боже, неужели я такой дурак, подумал он. Благоразумный человек вытянул бы кожистую за конец свисавшей веревки и оставил бы ее сидеть на краю дороги.

– Если ты попытаешься коснуться меня, я размозжу тебе голову!– предупредил он, карабкаясь в фургон.

Девушка снова посмотрела на него.

– Неужели ты чувствовал бы… радостное возбуждение… если бы истекал вот так кровью?– тихо прошептала она.

В луче фонарика ее глаза болезненно блестели. Слабый свет еще больше подчеркивал бледность красивого лица. Она была стройной и юной, едва ли старше двадцати лет, но у Пола давно пропало желание оценивать женскую стать и красоту, особенно если дело касалось кожистых.

– Эй, что ты там бормочешь? Лучше радуйся, что жива!

Девушка замолчала. Ее голова опустилась на колени, и она медленно повалилась на бок.

– Куда в тебя попали? Только в ногу?

– Лодыжка…

– Ладно, снимай повязку. Дай мне посмотреть.

– Рана сзади.

– Хорошо, ложись на живот. Руки положи под голову.

Она вяло вытянулась, и Пол, осветив ногу, убедился в том, что кожа на ней чиста от невродермы. Затем, ничего не говоря, он взглянул на рану. Пуля прошла мимо сочленения, но разорвала ахиллесово сухожилие чуть выше пятки.

– Ты смелая девчонка,– проворчал Пол, удивляясь тому, как она вытерпела адскую боль, когда натягивала на себя брюки и туфли.

– Здесь было холодно… без одежды,– прошептала она.

Открыв аптечку, Пол нашел там пачку сульфамидного порошка. Не касаясь ноги, он насыпал порошок на рану, которая снова начала кровоточить. Сухожилие было разорвано, и требовалась хирургическая игла, чтобы соединить его вместе на то время, пока оно не срастется. Но о такой операции не могло быть и речи.

Девушка нарушила тишину.

– Я… я останусь калекой, да?

– Нет, не останешься.

Он с удивлением понял, что пытается успокоить ее.

– Если бы тебя можно было доставить к доктору, он сшил бы твое сухожилие. Подержал бы, наверное, ногу в гипсе, и все. Ну, возможно, лодыжка осталась бы немного тугой.

Она лежала и тихо плакала, перечеркнув своим молчанием его слова, дарящие надежду.

– Вот, держи!– сказал он.– Здесь марлевая прокладка и бинт. Позаботься о себе сама.

Пол пододвинул к ней аптечку и отошел к двери. Девушка села, осмотрела медицинский набор и застонала, бинтуя наложенную прокладку.

– Там еще есть жгут. Воспользуйся им, если кровь пойдет сильнее.

Она подняла голову, рассматривая его силуэт на фоне темного вечернего неба.

– Спасибо… Большое спасибо, мистер. Я очень благодарна вам. И я обещаю не касаться вас, если только вы сами не захотите этого.

Пол вздрогнул и быстро вернулся в кабину. Откуда у них эта бредовая идея, что, наделяя людей невральной чумой, они делают своим жертвам огромное одолжение? «Если только вы сами не захотите этого.»

Вырулив на шоссе, Пол заметил, что все еще дрожит. Она говорит так сейчас, пока боль рассеивает ее страстное желание, но потом, если он не избавится от нее в скором времени, кожистая почувствует себя обязанной и сполна отплатит ему своей милостью. Болезнь увековечивалась тем, что возбуждала в человеке странные иллюзии. Методы выживания микроорганизмов были приспособлены к людям до умопомрачительной степени. И Полу казалось, что такие твари не могли зародиться на Земле.

На трассе Алвин-Галвестон то там, то здесь мерцали и вспыхивали огоньки – масляные лампы, светившие в одиноких коттеджах. Однако Пол не сомневался, что любой, кто подойдет к дому фермера, получит вместо приветствия разрывную пулю. Так где же ему тогда найти помощь для девушки? Никто не захочет касаться ее – разве что кожистые. Может быть отцепить фургон и оставить его в центре Галвестона? Ну да! А на двери повесить табличку с надписью: «Внутри раненая кожистая». Жертвы чумы должны сами заботиться о своих… Вот только бы они нашли ее.

Пол еще раз обругал себя за то, что связался с девушкой. Он спас ей жизнь, но это не означало какой-то дополнительной ответственности. И потом, если девчонка выживет и ее нога поправится, она снова начнет скитаться в поисках здоровой жертвы. Она никогда не избавится от болезни, пока не умрет от нее – это же каждый знает. Уровень смертности среди кожистых очень высок, хотя причиной обычно бывает пуля.

Пол миновал развилку и заметил знак, предупреждавший о том, что впереди находится мост. За каналом лежал остров Галвестон, с некогда ярко освещенным, прибрежным дачным городком, ныне погруженным во тьму. Дорога поднялась на широкую дамбу, и ветер хлестнул грузовик с юго-запада. Слабое зарево на востоке предвещало восход луны. Чуть впереди он увидел боковые опоры подъемного моста.

Внезапно Пол вцепился в рулевое колесо и, яростно нажав на тормоза, потянул на себя рычаг ручного тормоза. Колеса завыли на гладком бетоне, и сила инерции швырнула его на руль. Там, внизу, где прежде находились створы разводного моста, кипели и пенились темные воды. Машину юзом несло вперед. Она остановилась лишь в десяти шагах от края дороги. Когда Пол спрыгнул на землю, девушка тихо позвала его из фургона. Но он дошел до обрыва и осмотрел остатки перекрытия. Кто-то здесь лихо поработал динамитом.

Вот только зачем, удивился он. Чтобы удержать жителей на острове или преградить туда путь для обитателей суши? А может быть, еще один доктор Джорджелле решил создать в Галвестоне свою маленькую нацию? Вероятнее всего, мост подорвали островитяне.

Он оглянулся на грузовик. Опытный водитель мог бы развернуться здесь. Но Пол сомневался в своих способностях. Тем не менее он залез в кабину и попробовал сдать назад. Через полчаса машина безнадежно застряла. Фургон вывернуло в сторону, кабину заклинило, и, может быть, поэтому грузовик до сих пор не рухнул в воду. Пол покорился судьбе и пошел взглянуть на свой заразный груз.

Девушка спала и тихо стонала во сне. Пол разбудил ее, слегка ткнув гаечным ключом.

– Эй, ты можешь ползти? Если можешь, двигайся к двери.

Девушка кивнула и начала подтягивать себя на свет фонарика. Удерживая плач, она прикусила губу, и ее дыхание превратилось в звенящий шорох – нннг…нннг…

Ее тело болезненно обвисло у двери, и на какое-то мгновение Пол подумал, что она лишилась чувств. Но девушка с вызовом взглянула на него.

– Что дальше, капитан?– задыхаясь от боли, прошептала она.

– Я… Я не знаю. Ты можешь сама спуститься на дорогу?

Она посмотрела вниз через край и покачала головой.

– Может быть, на веревке. Там сзади есть одна. Если ты боишься меня, я попробую доползти и взять ее.

– Держи руки при себе,– сердито проворчал он в ответ.

К счастью, ночь скрыла стыдливый румянец, пылавший на его щеках. Пол быстро забрался в трейлер и выскочил оттуда с веревкой.

– Я поднимусь наверх и спущу ее перед тобой. Смело хватайся за веревку и съезжай вниз, как по канату.

Через несколько минут девушка сидела на бортике дамбы и рассматривала развалины подъемного моста.

– Вот оно что!– прошептала она, когда Пол слез с крыши фургона.– А я думала, что ты просто решил оставить меня здесь. Мы застряли?

– Да. Можно было бы переправиться вплавь, но сомневаюсь, что тебе это удастся.

– Я попробую.

Она замолчала, слегка приподняв голову.

– Там под мостом лодка. Прямо под нами.

– Почему ты так думаешь?

– Вода шлепает по дереву. Разве ты не слышишь?

Она тут же смущенно извинилась.

– Прости, я забыла. Ты же не гипер.

– Я не что?

Пол внимательно прислушался. Но вода внизу шумела монотонно.

– Я имею в виду гиперчувствительность. Обострение чувств. Ты, наверное, знаешь – это один из симптомов.

Он кивнул, смутно припоминая, что немного слышал об этом свойстве. Впрочем, Пол всегда считал его побочным следствием галлюцинаций. Он подошел к ограждению и пошарил лучом фонаря по воде.

Лодка действительно была здесь. Она судорожно дергала веревку, туго натянутую от причальной тумбы, а вокруг нее отлив пенил настырные волны. Днище казалось довольно сухим. Значит, ее хозяин лишь совсем недавно пересек пространство от острова к материку.

– Подумай, ты можешь удержаться за веревку, если я спущу тебя вниз?– крикнул он.

Кожистая бросила на него быстрый взгляд, потом подняла конец веревки, за который до этого держалась, и накинула петлю себе на талию. Она начала ползти к перилам моста. Пол подавил безумное желание поднять ее на руки. Будь проклята эта напасть! Он и так уже стал опасно открыт для серой заразы. Но его все равно терзали яростные атаки совести…

Торопливо отвернувшись, Пол завязал конец веревки за поручень ограждения. Он напомнил себе, что любой благоразумный человек бросил бы кожистую здесь. Да и переправляться через канал было бы безопаснее вплавь. Но Пол не мог так поступить. В одежде не по росту она казалась девчонкой – беспомощным и раненым ребенком.

Пол знал, какими капризными и назойливыми бывают иногда больные: «Помоги мне! Ты должен мне помочь, гадкий безжалостный ублюдок! Нет, не трогай меня здесь, черт бы тебя побрал!» Слишком долго он слышал, как больные проклинают врачей, как раненый проклинает своего спасителя. Слепая агрессия. Желание нанести боль другому человеку.

Но, кроме редких непроизвольных стонов, девушка ни разу не показала ему своей слабости. Она ничего не просила. Она принимала все страдания со слезами благодарности, и от этого Пол чувствовал себя едва ли не больным. Хотя, с другой стороны, он с легкостью оставил бы ее, если бы кожистая умоляла или требовала помощи.

– Ты можешь немного раскачать меня?– крикнула она, когда Пол спустил ее к воде.

Рассматривая темноту внизу, он старался различить мелькавшие тени и понять, где находится лодка. Пол травил веревку обеими руками, а фонарик лежал на ограждении и только слепил глаза. К тому времени его подопечная начала раскачивать себя.

– Когда я скажу «давай», отпусти меня!– донесся ее крик.

– Ты можешь промахнуться!

– Не промахнусь! Лодка немного впереди. Надо раскачаться.

– Ты ушибешься…

– Давай!

Пол по-прежнему держал веревку, боясь разжать побелевшие пальцы.

– Спускайся к воде и подожди, пока я не нырну и не подтяну тебя к лодке.

– Но тогда ты коснешься меня. Ты же не хочешь этого, верно? Попробуем снова. Еще один взмах… Давай!

Он выпустил веревку из рук. С шумом и глухим стуком девушка рухнула в лодку. Три резких крика боли оцарапали его душу. А потом – приглушенное рыдание.

– С тобой все в порядке?

В ответ доносились всхлипывания. Казалось, что она не слышала его.

– Черт возьми!

Он добежал до края моста и нырнул в глубокий канал. Долго, очень долго… вниз и вниз… Ледяная вода, словно хлыст, обожгла тело жгучим ударом и, раскрыв объятия, поглотила его. Он выбрался на поверхность и поплыл к темному пятну лодки. Рыдания умолкли. Пол ухватился за борт и, мокрый до нитки, вылез из воды. Девушка лежала, свернувшись клубком.

– Малышка… с тобой все в порядке?

– Извини… Я действительно как ребенок,– задыхаясь от слез, прошептала она и отползла к корме.

Пол отвязал причальную веревку, нашел рулевое весло и начал бороздить им воду то с одной, то с другой стороны. Волны безжалостно сносили лодку прочь от моста. Пол отдался на их волю и стал грести к далекому берегу.

– Что тебе известно о Галвестоне?– крикнул он, пытаясь успокоить себя тем, что кожистая по-прежнему на корме и не подползает к нему в темноте, вытягивая серые зараженные руки.

– Я иногда приезжала сюда на летние каникулы. И немного знаю город.

Пол вызывал ее на разговор все то время, пока греб к острову. Девушку звали Виллия. Она пришла из Далласа, и по дороге в Хьюстон ее отца убил спятивший фермер. Бродяга оказался кожистым. Он выследил девушку, и когда та задремала на краю дороги, кожистый долго гладил ее руки – до тех пор, пока Виллия не проснулась. Затем он убежал, весело хохоча и завывая.

– Это случилось три недели назад,– тихо продолжала Виллия.– И если бы у меня было оружие, я уложила бы его. Но теперь… Теперь я думаю иначе.

Пол чувствовал, как дрожит его тело.

– Почему ты пошла на юг?

– Я направлялась сюда.

– Сюда? В Галвестон?

– Да. Я слышала, что на этот остров ушли многие монахини. И я подумала, что, может быть, они примут меня.

Луна поднялась над мрачным черным городом. Волны гнали утлое суденышко на восток от моста до тех пор, пока весло не ткнулось в грязный ил на мелководье. Пол выскочил и протащил лодку по редкой болотной траве до самого берега. В пятидесяти ярдах виднелся ветхий рыбацкий домик, безмолвно дремавший в лунном свете.

– Побудь здесь, Виллия. Я поищу пару планок для костылей или, возможно, что-нибудь получше.

Осмотрев сарай за домом, Пол вернулся с садовой тачкой. Постанывая и стараясь улыбаться, Виллия перебралась в нее, и он повез девушку к дому.

– Слушай, Пол. А ты ничего. Извини, конечно…

Досадуя на свои слова, она встряхнула лунным серебром волос. Пол налег на дверь, одним ударом выломал замок и, перенеся тачку на три ступеньки, вкатил ее в затхлую комнату. Чиркнув спичкой, он нашел в углу масляную лампу с остатками керосина и зажег засохший фитилек. Пока девушка переводила дух, Пол осмотрелся.

– О-о, да у нас тут компания!

«Компания», с дробовиком между колен и шалью на плечах, сидела в кресле-качалке. Эта старая женщина умерла по крайней мере месяц назад. Заряд картечи, изрешетив потолок, запачкал его клочьями седых волос и коричневыми пятнами крови.

– Тебе придется подождать меня здесь,– сказал он девушке натянутым голосом.– Я попытаюсь добыть где-нибудь кожистого врача, который знает, как сшивать сухожилия. Вопросы есть?

Виллия испуганно смотрела на разложившееся лицо мертвой женщины.

– Здесь? С этой…

– Она не станет докучать тебе,– пообещал ей Пол, высвобождая дробовик из пальцев трупа.

Он подошел к буфету и за большим эмалированным чайником нашел коробку с патронами.

– В общем-то, я могу не вернуться, но кто-нибудь к тебе придет.

Девушка закрыла лицо руками, раскрашенными чумой. Какое-то время Пол стоял, наблюдая за содроганиями ее плеч.

– Ты не волнуйся… Я обязательно пришлю кого-нибудь.

Он остановился у фарфоровой раковины и положил в карман тонкую плитку высохшего мыла.

– Зачем тебе это?– взглянув на него, прошептала Виллия.

Пол хотел солгать, но передумал.

– Чтобы помыться после тебя!– закричал он сердито.– Я был рядом с тобой! Слишком близко! Пусть мыло почти не помогает, но мне все равно будет лучше!

Он хмуро кивнул на труп.

– Видишь, мыло ей не помогло. Зато картечь – самый лучший антисептик.

Как только Пол шагнул к двери, Виллия жалобно застонала. Спускаясь к воде, он слышал ее горький плач. И даже когда Пол вернулся на берег, изведя весь обмылок на свое замерзшее тело, девушка по-прежнему продолжала плакать. Конечно, Пол жалел о том, что говорил с ней жестоко. Но какое это было чертовское облегчение – избавиться от нее!

Баюкая на руке дробовик, он начал наращивать расстояние между собой и рыданиями Виллии. Однако их звук тревожил его слух даже тогда, когда он понял, что больше не слышит ее.

Пройдя мимо нескольких рыбацких домиков, Пол свернул на шоссе, ведущее к центру города. Для того, чтобы найти какого-нибудь медика, он должен был пробраться на другой конец острова. Именно там находились монастыри, больница и медицинская школа – во всяком случае, так ему говорила Виллия. Пол решил отыскать зачумленного доктора или медицинскую сестру, а затем под прицелом дробовика заставить этих помешанных на касании маньяков пойти вместе с ним и помочь попавшей в беду девчонке. И тогда он сможет расстаться с ней. Потому что, как только боль Виллии утихнет, она станет одержимой пагубным желанием, и он превратится в главный объект ее мануальной любви.

Прибрежные воды залива трепало ветром, и их больше не освещали фонари 61-стрит. Олеандры на бульваре тянулись вверх во вдовьем трауре. В дикой поросли, которая появилась на месте некогда ухоженной аллеи парка, шуршали то ли коты, то ли кролики.

Интересно, подумал Пол, почему чума выбрала человека, а не животных? Случалось, что какую-нибудь собаку или корову видели с чумными пятнами, но в основном болезнь обрушилась на людей. Как будто эти чертовы невральные бактерии намеренно искали себе жертву с высшей нервной системой. Неужели чума действительно была связана с метеоритами? Пол считал, что это так.

Прежде всего, рой появился неожиданно. Он не был частью регулярных метеоритных потоков. И потом ходили слухи, что космические посланцы оказались искусственными снарядами, заполненными замороженными микроорганизмами, которые оживали в тепле. В дни волнений и беспорядков в такое верилось с трудом. Но Пол не сомневался в истинности этих сообщений. Он понимал, что невродерма не имела ничего родственного с земными болезнями.

Какие же существа послали нам это проклятие? Потенциальные захватчики? Но тогда почему они медлят с вторжением? Ученые сходились лишь в одном: снаряды не могли попасть к нам с другой планеты солнечной системы. Направление их вхождения в атмосферу говорило об ином источнике. Возможно, их выпустили с межпланетного корабля? Но скорость роя равнялась той величине, которую тело обретает при подлете к солнцу с почти бесконечного расстояния. Все это намекало на то, что снаряды прилетели к нам с другой звезды.

Пол вздрогнул от треска спички, внезапно вспыхнувшей в тени массивного здания. Он остановился, едва живой от страха. Человек, прислонясь к стене, прикуривал сигарету. Он погасил спичку, и Пол увидел, как огонек сигареты описал дугу, когда человек приветственно махнул ему рукой.

– Хорошая ночь, не так ли?– произнес из темноты задорный голос.

Пол стоял в пятне лунного света, держа дробовик наперевес. Голос принадлежал юноше. Но если парень не кожистый, почему он не боится, что зачумленным может оказаться Пол? А если юноша болен, почему он не крадется к нему в надежде, что Пол еще никем не тронут?

– Я говорю, хорошая ночь, не так ли? Какого дьявола ты таскаешься с ружьем? Ты, что, охотился на кроликов?

Шагнув вперед, Пол достал фонарик. Он осветил лучом неуклюжую фигуру в тени. У стены стоял подросток лет шестнадцати. Пол увидел жемчужно-серое лицо, которое говорило о последней и постоянной стадии невродермы. От ужаса он застыл на месте в дюжине шагов от юноши, рассеянно щурившегося от света. Скорее всего, парень считал его кожистым. И Пол решил подыграть ему в этом.

– Да, ночь подходящая. Ты случайно не знаешь, где тут можно найти доктора?

Парень удивленно поднял брови.

– Доктора? Ты хочешь сказать, что тебе это неизвестно?

– А в чем дело? Я здесь впервые.

– Впервые? Ой…

Ноздри паренька слегка расширились и задрожали, словно он принюхивался к ночному воздуху.

– В монастыре Святой Марии все священники – доктора. Так ты, брат, заболел?

– Нет, но одна девушка… Ладно, мне некогда болтать. Скажи, как туда пройти? И есть ли среди этих медиков кожистые?

Глаза у паренька странно заблестели. Рот приоткрылся, будто он хотел спросить, почему круг не бывает квадратным.

– Так ты, значит, впервые на острове? Мы тут все кожистые, если тебе по душе это слово. Но почему…

Его ноздри снова задрожали. Внезапно он взмахнул сигаретой и медленно вдохнул в себя порцию ночного бриза.

– Я чувствую…– прошептал он.– Я чувствую запах негипера.

Пол начал пятиться. Волосы на его затылке вздыбились тревожным предупреждением. Парень шагнул к нему. Слабый оттенок предвкушения начал озарять его лицо. Он оскалил зубы в широкой гримасе удовлетворения.

– Ты не гипер,– прошептал он, двигаясь вперед.– Мне еще никогда не доводилось прикасаться к негиперу…

– Ну-ка назад, или я убью тебя!

Парень захихикал и придвинулся ближе, говоря сам с собой.

– Падре сказал, что это плохо. Но ты так пахнешь… так сладко… Оо-х-х!

Он страстно глотнул и издал горловое рычание.

Пол уклонился от атаки и с силой вонзил ствол ружья в лицо мальчишки. Кожистый, завывая, распростерся на мостовой. Пол приставил дуло к его затылку, но юноша попытался подняться. Пол злобно ткнул его стволом в шею, чувствуя, как сталь разрывает кожу.

– Мне бы не хотелось разнести в клочья твою дурацкую башку…

Парень всхлипнул и перекатился на спину. Затем он вновь перевернулся, встал на четвереньки и, низко опустив голову, уставился на лужицу крови, которая быстро собиралась на асфальте. На его щеке зияла рваная рана.

– Зачем ты сделал это?– жалобно и тихо спросил он у Пола.– Я же не хотел тебе ничего плохого.

В его голосе звучала оскорбленная и отвергнутая мольба.

– Ну хватить выть!– вскричал Пол.– Где монастырь? Как мне туда добраться?

Держа юношу под прицелом, он отошел на безопасное расстояние.

– Иди прямо по бульвару… Сам найдешь… Это рядом. Кажется, на четвертой улице.

Парень поднял голову, и Пол увидел размеры раны. Она была глубокой и рваной. А мальчик плакал.

– Вставай. Ты поведешь меня туда.

Боль заглушила позыв страстного желания. Паренек с трудом встал на ноги, прижал шейный платок к щеке и, смерив своего обидчика гневным взглядом, неохотно побрел по дороге. Пол последовал за ним, отстав шагов на десять.

– Если ты заведешь меня в какую-нибудь ловушку, кожистый, клянусь, я тебя убью!

– Здесь нет никаких ловушек,– тихо ответил юноша.

Пол недоверчиво фыркнул, но повторять предупреждение не стал.

– Почему ты решил, что я тоже кожистый?– с насмешкой спросил он у парня.

– Потому что в Галвестоне живут только гиперы. Это наша колония. Когда-то сюда забредали такие, как ты, но священники взорвали мост динамитом. Негиперы выводили колонию из равновесия. С тех пор как исчез их запах, у нас не возникает никаких проблем. Днем на дамбе сидит сторож, и если какой-нибудь гипер идет в Галвестон, наш человек переправляет его через канал. Когда приходят негиперы, сторож рассказывает им о колонии, и те, как правило, уходят.

Пол застонал. Он попал в крысиное гнездо. А есть ли здесь шанс на спасение? Прежде чем идти дальше, он должен придумать вариант отхода. Неужели это конец? Неужели все так безнадежно? Черт, а что если старик, встреченный им на пути в Хьюстон, был прав, говоря о мире и покорности чуме. От подобных мысли становилось тошно. Он должен найти какой-нибудь затерянный остров, найти здоровую женщину и жить с ней вдали от этой вымирающей цивилизации.

– Разве сторож не останавливал тебя на мосту?– спросил его парень.– Он еще не вернулся. Наверное, до сих пор сидит на своем посту.

Пол тихо выругался, обрывая бесполезный разговор. Теперь он знал, что там произошло. Зачумленный сторож увидел здоровых путников и вместо того, чтобы предупредить их об опасности, переплыл канал на лодке и отправился за ними в погоню. Хотя если бродяги были при оружии, его тело уже лежит в какой-нибудь канаве на краю шоссе.

Когда они дошли до 23-стрит и до городского центра осталось лишь несколько кварталов, Пол приказал мальчишке замереть на месте. Он услышал чей-то смех. На тротуаре под арками нависших деревьев раздались шаги. Пол шепнул парню, что им надо спрятаться за живой изгородью. Они присели в тени в нескольких ярдах друг от друга. А голоса становились все громче и ближе.

– У брата Джеймса прекрасный тенор,– говорил кто-то мягким голосом.– К сожалению, он поет латынь с ужасным западным акцентом. В его устах она звучит довольно странно. Готов поспорить, что брат Джон не даст ему сольную партию. Он – ярый сторонник правильного произношения. Да и сами подумайте, такое исполнение внесло бы в хор шутовскую ноту! А мы еще спрашиваем, почему это сестры все время смеются?

Другой мужчина хохотнул и начал что-то отвечать, но тут же умолк. Их шаги затихли неподалеку от того места, где прятался Пол. Сквозь кусты он разглядел двух монахов в коричневых сутанах. Они стояли на тротуаре и подозрительно осматривались вокруг.

– Брат Томас, ты чувствуешь запах?

– Да, я чувствую.

Пол слегка изменил положение и направил ружье на кожистых монахов. Те замерли в смущенном молчании, вглядываясь в темноту. Внезапно один из них зажал нос пальцами. Другой последовал его примеру.

– Блажен будь Господь,– дрожащим голосом пропел первый.

– Да святится имя Твое,– вторил другой.

– Блажен будь Иисус Христос, истинный Бог и Человек.

– Блажен будь…

Подобрав сутаны до колен и бормоча литанию божественных восхвалений, оба монаха развернулись и быстро удалились прочь. Вскочив на ноги, Пол удивленно смотрел им вслед. Бегство кожистых от своей потенциальной жертвы было для него почти невероятным делом. Он спросил об этом юного проводника, и тот, прижимая платок к окровавленной щеке, стыдливо склонил курчавую голову.

– Епископ издал постановление, в котором запретил касаться всех негиперов,– жалобным голосом объяснил подросток.– Он сказал, что грешно касаться человека, если тот не покоряется тебе по собственной воле. И еще он сказал, что нам не следует нарушать обычные пути людского общения, ибо сие есть плотское желание. Вот так!

– А что же ты полез ко мне?

– Ну… Я не так религиозен.

– Ладно, малыш, это твои проблемы. Но я советую тебе стать религиозным на то время, пока мы будем вместе. А теперь ступай вперед.

Они шли по бульвару, не встречая других пешеходов. Минут через двадцать парень остановился в тени неуклюжего кирпичного здания, несколько окон которого желтели светом масляных фонарей. Омытая лунным светом статуя скорбящей женщины на козырьке входных дверей подсказала Полу, что это монастырский госпиталь.

– Все в порядке, парень. Войди и приведи ко мне доктора. Скажи, что его ждет у двери посетитель. Если проболтаешься, что я не кожистый, мне придется убить тебя, понял? И знаешь, что… Ты прости меня за лицо…

Юноша побрел к двери. Пол сел в тени дерева, обеспечив себе круговой обзор на двадцать ярдов. Теперь он был готов к защите от любого нападения. Вскоре на крыльце появился священник в черной одежде. Он вышел на тротуар и осмотрелся вокруг.

– Сюда, сюда!– зашептал ему Пол.

Священник сделал несколько шагов. Посреди дороги он вдруг снова остановился и повел своим носом.

– В-вы не гипер,– произнес он обвиняющим тоном.

– Да, это правда. И у меня есть ружье, поэтому даже думайте о нападении.

– Что случилось? Вы больны? Мальчик сказал…

– Там, у канала, есть девушка… кожистая. Она ранена. Сухожилие над пяткой перебито пулей. Вы должны ей помочь.

– Конечно, но…

Священник смущенно замолчал.

– Неужели вы…? Негипер… Вы помогаете кожистой?

Его голос звенел от изумления.

– Вот такой я простак!– буркнул Пол.– А теперь берите, что вам надо, и отправимся в дорогу.

– Да благословит вас Господь,– в замешательстве прошептал священник, торопливо возвращаясь к крыльцу.

Пол облегченно хмыкнул и прокричал ему вслед:

– Только не вздумайте натравливать на меня своих маньяков! В моем ружье на всех зарядов хватит!

– Я только приведу хирурга,– ответил священник.

Через пять минут где-то рядом раздалось приглушенное ворчание стартера. Двигатель закашлял и ожил. Пол испуганно отбежал от дерева и спрятался в зарослях кустов. Под темной аркой ворот появилась машина скорой помощи. Она выехала на улицу и остановилась у обочины. Из окна показалось лицо человека, с любопытством рассматривавшего ночные тени.

–Эй, ты где?– крикнул он.

Но это был не священник. Пол встал и сделал несколько шагов.

– Мы должны подождать отца Мендельхауса,– сообщил водитель.– Он выйдет через несколько минут.

– Ты кожистый?

– Конечно. Впрочем, не беспокойся. Я заткнул нос затычкой и надел на руки резиновые перчатки. Теперь мне плевать на твой запах. Вид негипера тоже вызывает какое-то желание, но его можно контролировать усилием воли. Одним словом, я не собираюсь заражать тебя, приятель. Хотя и не пойму, почему вы все так упорно нам сопротивляетесь. Рано или поздно ты сам прибежишь, чтобы получить невродерму. И поверь, мир уже не вернется к прежнему состоянию.

Пол смачно сплюнул в ответ.

– Так ты хирург?

– Ну да, хирург. Меня зовут отец Вильямсон. На самом деле я не специалист, но делал кое-какие операции в Корее. А что там с девушкой? Болевой шок? Истерия?

– Я не знаю.

Они молчали, пока не вернулся отец Мендельхаус. В одной руке у него была сумка, в другой – коричневая бутыль. Он держал ее за горлышко щипцами. Когда священник проходил мимо фар, Пол заметил, что бутыль слегка запотела. Мендельхаус поставил ее на тротуар, затем повернулся к Полом, который по-прежнему скрывался в тени.

– Молодой человек, вы могли бы встать за изгородь и раздеться? Вам надо натереться этим маслом.

– Мне что-то не хочется.

– Не волнуйтесь, масло простерилизовано. Возможно, оно покажется вам немного горячим, но это только антисептик и дезодорант. Масло уничтожит ваш запах и даст вам какую-то защиту от случайно попавших микроорганизмов.

Немного подумав, Пол решил довериться священнику. Он отнес горячую бутыль в кусты, разделся и окатил себя теплым ароматным маслом. Затем, натянув одежду на мокрое тело, он подошел к машине скорой помощи.

– Садитесь назад,– сказал ему Мендельхаус.– Не бойтесь, вот уже несколько недель в салон машины никто не заходил. А как вы, вероятно, знаете, микроорганизмы, не попавшие в организм, погибают через пять-шесть часов. Они передаются с кожи на кожу, или если человек берет в руки предмет, к которому недавно прикасался гипер.

Пол осторожно забрался внутрь. Мендельхаус отодвинул защитное стекло и обратился к нему с переднего сидения:

– Вам придется указывать нам дорогу.

– Езжайте прямо по бульвару. И скажите, где вы достали бензин для этой машины?

Священник ответил не сразу.

– Это наш секрет. Ну да ладно… Я расскажу. В гавани заякорен танкер. Люди покидали город слишком быстро, чтобы позаботиться о нем. Машин было мало, и топлива в Галвестоне хватило всем. Чуть дальше на север их бросали на дорогах, где попало. Однако наш остров расположен в стороне от основных междугородных трасс, поэтому за бензином к нам никто не приезжал. Сейчас мы пользуемся техникой, оставленной в ремонтных мастерских. К сожалению, у большей части машин что-нибудь не в порядке, а механиков для их починки у нас нет.

Пол не стал упоминать, что он знает эту работу. У священника могли появиться плохие идеи. Он замкнулся в мрачном молчании. А машина тем временем мчалась к побережью. Пол смотрел на затылки священников, чьи силуэты четко выделялись на фоне освещенного фарами асфальта. Они совершенно не беспокоились о своей болезни. Мендельхаус был небольшого роста, с коротко подстриженными белокурыми волосами и густыми бровями. Его худощавое аристократическое лицо выглядело болезненно-серым, но довольно веселым и симпатичным. Таким могло быть лицо аскета, но из-за проворных синих глаз оно казалось слишком живым и подвижным для мистика, погруженного в свой внутренний духовный мир. Вильямсон же был проще и несмотря на черную сутану выделялся флегматичным видом.

– Как вам нравится наш план?– спросил отец Мендельхаус.

– Какой еще план?– ворчливо буркнул Пол.

– Как? Неужели юноша вам ничего не рассказал? Мы хотим сделать этот остров убежищем для гиперов – для тех людей, которые решили очистить себя от похоти касаний и обратить свои взоры на воссоздание разрушенного мира. Мы даже пытаемся изучать вновь обретенные свойства психики. У нас есть такие замечательные умы, как доктор Рельмон из фордхэмского госпиталя и отец Сейс из Нотр-Дама. А недавно два биолога из бостонского университета…

– Неужели кожистые пытаются вылечить чуму?– с изумлением спросил Пол.

Мендельхаус весело рассмеялся.

– Я не говорил о лечении, сын мой. Я говорил о ее исследовании.

– А зачем?

– Чтобы знать, как с ней жить. Вещи становятся злыми только из-за неправильного отношения к ним – этому нас учит философия древних. Возьмем, к примеру, морфий. Как одно из творений Создателя, он безусловно хорош – особенно, если его в малых дозах используют для ослабления боли. Когда же им злоупотребляет наркоман, морфий превращается в зло. Мы помним об этом, изучая невродерму.

Пол презрительно фыркнул.

– Вся ясно. Значит, проказа становится злом только в том случае, если больной злоупотребил микробом, верно?

Священник снова засмеялся.

– Тут вы меня срезали. Но я не философ. И вам не следует сравнивать невродерму с проказой.

Пол вздрогнул.

– Ах, мне не следует, черт вас возьми? Да она в сотню раз хуже!

– Вот как? И вы можете объяснить мне, чем она хуже? Возможно, вы знаете симптомы?

Пол замолчал, перебирая их в уме: бесцветные пятна на коже; небольшое, но постоянное нервное возбуждение; галлюцинации и безумное желание заражать других. Все это казалось ему довольно плохим. И он перечислил симптомы вслух.

– Конечно, люди не умирают от этого,– добавил он.– Но что же лучше – смерть или безумие?

Повернувшись к нему, священник ехидно улыбнулся в небольшое окошко.

– Вы можете назвать меня безумным? Да, жертвы болезни часто сходят с ума. Но это не прямой результат невродермы. Скажите, сын мой, что бы вы чувствовали, если бы каждый вопил и убегал, заметив ваше приближение, или наоборот, охотился за вами, словно за опасным преступником? Как долго бы вы сохраняли здравомыслие?

Пол ничего не ответил. Возможно, проклятая болезнь все же как-то содействовала этому…

– Между прочим, когда все это началось, сходили с ума не только больные люди.

– А как же страстные желания… Галлюцинации?

– Действительно,– задумчиво произнес священник.– Галлюцинации… Но скажите, если все человечество начинает слепо и безрассудно спасаться от вас, не будут ли люди называть ваши взгляды и чувства вымыслом и галлюцинациями?

Пол промолчал. Не было никакого смысла спорить с Мендельхаусом, который наверняка тоже страдал от странных иллюзий и, вероятно, считал их реальностью.

– А это страстное желание,– продолжал священник.– Действительно, такую одержимую страсть можно рассматривать как неприятный симптом. Но это способ выживания. И хотя мы не уверены в принципах действия, невродерма, благодаря каким-то процессам в мозге, может стимулировать эротические ощущения в руках. Сейчас мы уже знаем, что микроорганизмы проникают в мозг. Но что они там делают, одному Богу известно.

– Вам удалось обнаружить что-нибудь интересное?– с любопытством спросил Пол.

Мендельхаус улыбнулся.

– Экий вы! Я не скажу вам этого, так как не хочу, чтобы меня обозвали «спятившим кожистым». Я же чувствую – вы мне не верите.

Осмотревшись по сторонам, Пол увидел, что они подъезжают к рыбацким домикам. Он показал водителю на освещенное окно, и машина свернула с дороги. Вскоре они остановились. Священники вышли и понесли носилки к двери, а Пол, решив немного подождать, прокрался за ними следом и сел в траву неподалеку от дома.

Когда Виллии окажут помощь и перенесут ее в машину, обещал он себе, я отправлюсь к мосту и, переплыв канал, вернусь на материк.

 

***

Минут через пять в дверном проеме появился Мендельхаус. Он медленно и торжественно зашагал к Полу, хотя тот сидел в густой тени и считал, что заметить его невозможно. При приближении священника Пол быстро вскочил на ноги. Тревога сжала его горло.

– Ну, как она? Виллия…

– У нее нервный кризис,– печально произнес Мендельхаус.– Она почти… э-э… немного не в себе. Может быть из-за сильного жара. Но…

– Да?

– Она пыталась покончить с собой. Ножом. Говорит, что картечь была бы лучше… Во всяком случае, что-то подобное.

– Вот черт! Ну как же!

Пол сел на траву и закрыл лицо руками.

– Она почти не навредила себе,– тихо сказал священник.– Слегка порезала запястье. Похоже, у нее не было сил на основательную попытку самоубийства. Отец Виль дал ей гипосульфит, ввел сыворотку от столбняка и какой-то сульфамид… К сожалению, у нас нет пенициллина.

Он посмотрел на несчастного Пола.

– Вы любите эту девушку?

Пол напрягся и вскинул голову.

– Да вы что здесь, все с ума посходили? Любить маленькую кожистую бродяжку? Чтобы вас всех черти…

– Блаженно будь…

– Послушайте, отец. С ней будет все нормально? Я лучше уберусь отсюда!

Он, покачиваясь, поднялся на ноги.

– Я не знаю, сын мой. Вполне реальны и инфекция, и шок. Если бы девушка попала к нам раньше, то она была бы в безопасности. И будь у нее последняя стадия невродермы, это тоже бы помогло.

– Почему?

– По разным причинам. Когда-нибудь вы поймете. Но вы устали, друг мой. Может быть вернетесь с нами в госпиталь? Третий этаж абсолютно пустой. Там нет никакой опасности инфицирования. Кроме того, мы держим наготове стерильную комнату – на тот случай, если к нам поступит больной-негипер. Вы даже сможете запереться изнутри, хотя, поверьте, в этом нет никакой необходимости. Этажом ниже живут монахини. Мужская братия обитает в цокольном этаже. В здании нет ни одного мирянина. И я гарантирую, что вас не побеспокоят.

– Нет, мне надо уходить,– угрюмо ответил Пол, затем его голос смягчился.– Хотя я ценю ваше предложение, отче.

– Как хотите. Но лично мне очень жаль. Вы могли бы получить какой-нибудь транспорт. Может, все-таки подождете?

– Нет, и точка! Я не собирался этого говорить, но ваш остров заставляет меня нервничать.

– Почему?

Пол посмотрел на серые руки священника.

– И что… вы по-прежнему не хотите прикоснуться ко мне?

Мендельхаус показал на свой нос.

– Ватные тампоны и немного камфоры. Я не чувствую ваш запах.

Он смущенно помолчал.

– Нет, я не стану лгать вам. Желание прикоснуться есть… в какой-то степени.

– И в минуту слабости вы можете…

Священник выпрямил плечи. Его глаза холодно сверкнули.

– Я дал вам слово, молодой человек. Иногда, когда я смотрю на красивую женщину, во мне пробуждается желание. Когда я вижу, как человек ест жирный кусок в дни поста, я чувствую зависть и голод. Когда я вижу доктора, которому дают большой гонорар, меня раздражает обет воздержания. Но в этой внутренней борьбе мы очищаем душу. Да, я гипер, но превыше всего я слуга Бога!

Он резко кивнул, повернулся на каблуках и зашагал прочь. На полпути к домику священник остановился.

– Она зовет Пола. Вы не знаете, кто это мог бы быть? Возможно, кто-то из ее семьи?

Пол стоял, не говоря ни слова. Священник пожал плечами и направился к двери.

– Отец, подождите…

– Да?

– Я действительно немного устал. Эта комната… Я хотел сказать, вы покажите мне завтра, где взять транспорт?

– Обязательно покажу.

Они вернулись в монастырь перед самой полночью. Впервые за несколько недель Пол лежал на удобном матраце – лежал без сна, рассматривая узоры лунного света на подоконнике. Где-то внизу, в операционной находилась Виллия, и хирург пытался сшить ее разорванное сухожилие. Пол вернулся с ними на машине скорой помощи. Он сидел у самых носилок, уклоняясь порою от блуждавших рук и вслушиваясь в стоны девушки.

Теперь же Пол чувствовал, как все его тело зудело и чесалось. Каким дураком он оказался – касался веревки, лодки, тачки, сидел в их машине. Он мог подхватить несколько случайных микроорганизмов, оставшихся на предметах после прикосновения зараженных людей. А сейчас он лежал здесь – в гнезде чумы.

Но странно, это было самое спокойное место, которое он видел за последние месяцы. Монастырь принял чуму – возможно, с мазохистским самодовольством – но совершенно спокойно. Крест или кара, или что-нибудь еще. Казалось, они приняли ее почти с радостью. Впрочем, в этом не было ничего особенного. Все кожистые ходили с дикими от счастья глазами под наркотической дозой своего «любвеобильного» желания. Хотя у священника глаза были вполне нормальные.

Все равно человек, одержимый таким желанием, не может быть нормальным. А если и правда – очищение?

– Мир и спокойствие,– прошептал он и начал засыпать.

На рассвете его разбудил стук в дверь. Пол с отвращением отозвался и сел в постели. Дверь, которую он забыл закрыть на ночь, медленно отворилась. Круглолицая монахиня вошла в комнату и опустила на стол поднос с завтраком. Увидев его лицо, она остановилась, потом закрыла глаза, сморщила нос и беззвучно зашептала молитву. Через несколько секунд женщина медленно попятилась назад.

– Я извиняюсь, сэр!– произнесла она из-за двери дрожащим голосом.– Я думала… что здесь больной. Простите меня. Я не знала, что вы негипер.

Пол услышал ее быстрый бег по коридору. И тогда он действительно почувствовал себя в безопасности. А вдруг они этого и добиваются? Что если это ловушка? Он оставил дробовик в прихожей. И теперь кто он такой – гость или пленник? Месяцы бегства от серого ужаса сделали его подозрительным человеком.

Пол начал одеваться. Едва он закончил натягивать брюки, как появился Мендельхаус. Священник открыл дверь и остановился на пороге. Он улыбнулся и со слабым укором произнес:

– Так это вы, Пол?

– Она пришла в себя?

Голос Пола был хриплым и слабым. Священник кивнул.

– Хотите с ней увидеться?

– Нет. Я собираюсь уходить.

– Это пошло бы ей на пользу.

– Да, но это не пойдет на пользу мне!– раздраженно крикнул Пол.– Я уже и так слишком долго нахожусь в окружении серокожих!

Мендельхаус пожал плечами, но в его глазах промелькнуло презрение.

– Как угодно. Вы можете уйти прямо сейчас. По внешней лестнице, чтобы не беспокоить сестер.

– Лучше скажите, чтобы избежать их прикосновений!

– Поверьте, ни одна из них не прикоснется к вам.

Пол молча оделся. Перемена отношений расстроила его. Но эта показная «терпимость», с которой они якобы относились к нему, обижала Пола. Она скорее походила на «терпимость» врачей в психиатрической больнице.

– Я готов!– проворчал он.

Пройдя по коридору, Мендельхаус вывел его на залитый солнцем балкон. Они спустились по каменной лестнице, и священник, по-прежнему стоя спиной к Полу, заговорил:

– Она еще не совсем в себе, и у нее небольшая температура. Два года назад никто не стал бы беспокоиться по такому поводу, но сейчас у нас нет многих лекарств. Если сульфа не остановит инфекции, нам придется ампутировать ей ногу. Мы будем знать об этом через два-три дня.

Он замолчал и, повернувшись, посмотрел на Пола, который замер на лестничной площадке.

– Так вы идете или нет?

– А где она?– тихо спросил Пол.– Я хочу посмотреть на нее.

Священник нахмурил брови.

– Вам действительно не следует встречаться с ней, сын мой. И я извиняюсь, если каким-то образом принуждал вас к этому. Вы и так сделал достаточно. Как я понимаю, вы спасли ей жизнь. Очень мало негиперов отважились бы на такой поступок. Я думаю…

– Где она?– сердито оборвал его Пол.

Священник кивнул.

– Этажом ниже. Ступайте за мной.

Когда они вошли в здание, Мендельхаус сложил руки рупором и прокричал:

– Вошел негипер! Затыкайте носы или уходите с нашего пути. Не искушайте себя соблазном!

Пока они шли по коридору, Пол чувствовал себя прокаженным. Священник провел его в третью комнату.

Увидев Пола, Виллия вздрогнула и спрятала серые руки под одеялом. Она слабо улыбнулась, попыталась сесть, но ей это не удалось. Отец Вильямсон и сестра-монахиня, которые стояли у изголовья кровати, тихо развернулись и покинули комнату. Мендельхаус поспешил за ними следом и прикрыл за собою дверь.

Последовала долгая болезненная пауза. Девушка смущенно улыбалась. Пол переминался с ноги на ногу.

– Они наложили мне гипс,– доверчиво сообщила Виллия.

– С тобой все в порядке,– поспешно заверил ее Пол.– Еще чуть-чуть, и ты встанешь на ноги. Здесь, в Галвестоне, тебе будет хорошо. Представляешь, тут одни кожистые.

Она сжалась в комочек и резко закрыла глаза.

– О, Господи! Господи! Я надеялась, что больше никогда не услышу этого слово. После прошлой ночи… когда эта старая женщина в качалке… Я осталась там одна, и ветер начал раскачивать кресло. О-о-о!

Она взглянула на него блестящими от слез глазами.

– Я скорее умру, чем прикоснусь к кому-нибудь,– после того, как увидела такое. К ней кто-то дотронулся, правда, Пол? Вот почему она это сделала…

Он смутился и отступил к двери.

– Виллия, прости меня за то, что я тогда сказал. Мне хотелось бы…

– Не беспокойся, Пол! Я не буду касаться тебя.

Она вытянула руки, поднесла их к лицу и с неистовой ненавистью осмотрела свои ладони.

– Я чувствую отвращение к себе!– захлебываясь от слез, закричала она.

Вот о чем говорил Мендельхаус. Неужели кожистые сходят с ума из-за того, что становятся отверженными, и чума здесь не при чем? Но ее же не гонят отсюда. Только негиперы, такие, как он…

– Выздоравливай быстрее, Виллия,– пробормотал Пол и торопливо выскочил в коридор.

Девушка дважды окликнула его, но потом замолчала.

– Так быстро?– разочарованно спросил Мендельхаус, рассматривая его бледное лицо.

– Где я могу взять машину?

Священник потер подбородок.

– Я только что говорил об этом с братом Мэтью. Э-э… как вы отнесетесь к тому, чтобы взять небольшую яхту вместо автомашины?

Пол затаил дыхание. Яхта означала возможность выхода в море – к его маленькому необитаемому острову. Яхта была наилучшим решением. Он радостно закивал головой.

– Хорошо,– сказал Мендельхаус.– Это небольшое судно находится в сухом доке маленькой бухты. Его, видимо, оставили, потому что не нашлось команды, чтобы снять со стапелей. Я позволил себе вольность и попросил брата Мэтью найти несколько мужчин, чтобы спустить яхту на воду.

– А они кожистые?

– Конечно. Но мы потом окурим судно, хотя, по правде сказать, это и необязательно. Через несколько часов опасность инфицирования исчезнет. Однако на подготовку яхты уйдет какое-то время. Завтра… Возможно, послезавтра… У судна потрескалось дно, и требуется небольшой ремонт.

Улыбка Пола увяла. Еще одна задержка. Два долгих дня в этом сером мраке. Но можно ли доверять священнику? Почему он согласился отдать ему яхту? Что если это челюсти невидимого капкана, которые начинают медленно сжиматься?

Заметив его сомнения, Мендельхаус сказал:

– Если вам хочется уйти быстрее, вы свободны. И не ломайте себе голову: для нас эта яхта – небольшая потеря. В доке их несколько. Брат Мэтью уже подготовил пару штук для нужд монастыря, поэтому мы можем отдать вам одну – они теперь ничейные. И еще… Вы помогли девушке, когда никто бы не пришел к ней на выручку. Пусть это судно будет наградой за вашу смелость.

Яхта. Открытое море. Тропический остров, совершенно необитаемый, на самом краю Карибского моря. И, конечно, женщина, выбранная среди множества тех, кто мечтает о подобном бегстве.

Пол ненароком взглянул на дверь палаты, в которой лежала Виллия. Да, жаль, что у нее все так плохо сложилось. Она могла бы стать той, кого бы он выбрал.

Священник кивнул.

– Ну как?

– Я не хотел бы доставлять вам какие-то хлопоты…

– Чепуха! Вы просто по-прежнему боитесь наших прикосновений! Идите за мной. Я хочу познакомить вас с одним человеком.

Мендельхаус повернулся и зашагал по коридору. Пол замешкался.

– А с кем? Зачем… Куда?

– Ступайте за мной,– нетерпеливо оборвал его священник.

Пол неохотно побрел за ним к лестнице. Они спустились в мрачное подвальное помещение и через двойную дверь вошли в огромную лабораторию. Электрическое освещение ослепило Пола. Затем он услышал звук двигателя и понял, что энергия подается сюда от местного генератора.

Проследив за его взглядом, прикованным к потолку, священник объяснил:

– Эти лампы убивают бактерий. Вернее, некоторых из них. Не волнуйтесь, здесь вы можете прикасаться к любым предметам. Они стерильны.

– Но не на столько, как вы бы хотелось,– прорычал незнакомый голос.– И они вообще не будут стерильными, если вы здесь останетесь! Так что шагайте отсюда, проповедник.

Пол обернулся и увидел небольшого мужчину, склонившего над микроскопом седую косматую голову. Он и взглядом не удостоил своих посетителей.

– Это доктор Сиверс из Принстона,– сказал священник, не обращая внимания на слова ученого.– Утверждают, что он атеист, но лично я считаю его пуританином. Доктор, это тот молодой человек, о котором я вам говорил. Не могли бы вы просветить его по поводу невродермы?

Удерживая взгляд на окуляре инструмента, Сиверс записал что-то в блокноте.

– Почему бы нам просто не наделить его этой штукой, и пусть он изучает ее самостоятельно,– по-садистски пошутил ученый.

– Не пугайте его, еретик! Я привел юношу сюда для разъяснений!

– Так и разъясняйте сами! Я занят. И прекратите выдумывать мне клички. Я не атеист, а биохимик!

– Вчера вы были биофизиком. Но не будем спорить. Я прошу вас принять этого молодого человека.

Пол повернулся, чтобы уйти, но Мендельхаус закрыл дверной проем своим телом.

– Вот только это я еще и могу, проповедник,– проворчал доктор Сиверс.– Принимать молодых людей и говорить им о том, что я ничего не знаю. Абсолютно ничего! Ну, накопил я кое-какие данные. Ну, проследил соотношения и общие знаменатели. А дальше что? Я все равно ничего не знаю. Почему бы и вам, священникам, не признать это в своем жульническом заведении?

Мендельхаус улыбнулся Полу.

– Наш ученый очень горд своим смирением – и это ли не парадокс!

Он повернулся к Сиверсу и строго напомнил:

– Доктор, этот молодой человек…

Ученый покорно вздохнул.

– Хорошо, присаживайтесь, юноша. Я займусь вами, как только закончу подсчет нервных окончаний в этом кусочке кожи.

Подмигнув Полу, Мендельхаус ехидно зашептал:

– Сиверс считает мазохизмом то, что мы соблюдаем пост и принимаем обеты. А сам сидит здесь, выдирает клочья собственной кожи и рассматривает их через увеличительное стекло.

– Уйдите, проповедник!– взревел ученый.

Мендельхаус насмешливо хохотнул, кивнул Полу на кресло и покинул лабораторию. Пол неохотно сел, наблюдая за спиной Сиверса.

– На самом деле эти черноризники довольно милые и славные люди,– добродушно произнес ученый.– Если бы они еще перестали обращать меня в свою веру…

– Доктор, может быть мне лучше тоже…

– Спокойно! Ты мне надоел, поэтому сиди и молчи. Я не могу позволять людям вбегать и выбегать отсюда. Если пришел, то, будь добр, оставайся.

Пол промолчал. Он так пока и не понял – был ли Сиверс кожистым или не был. Лабораторный халат коротышки задрался вверх, заслонив затылок и шею. Рукава закрывали запястья, кисти рук были в перчатках, а узелок белого шнурка на затылке подсказывал Полу, что на докторе есть еще и марлевая повязка. Уши выглядели ярко-розовыми, но их цвет ничего не говорил, так как серость чумы пропитывала всю кожу лишь через несколько месяцев после заражения. Однако Пол догадывался, что доктор болен. Перчатки и повязку он носил для того, чтобы сохранить стерильность оборудования.

Пол бесцельно осматривал комнату. Около стен стояло несколько стеклянных клеток с крысами. Клетки казались герметичными – от них тянулись патрубки принудительной вентиляции. Больше половины крыс были отмечены следами чумы на различной стадии невродермы. Некоторые из них имели бритые пятна кожи – особенно, в тех местах, где болезнь появилась недавно и проявила себя наиболее мощно. У Пола возникло странное чувство, что крысы следят за ним. Он вздрогнул и отвернулся.

Осмотрев лабиринт стеллажей и груды лабораторной посуды, Пол перевел свой взгляд на пару полусфер, которые висели на стене, словно охотничьи трофеи. По углублениям в центре он узнал в них две половинки одного из метеоритов. Чуть дальше виднелся плакат с десятком наклеенных печатаных страниц. Следующий плакат содержал четыре фотографии бородатых ученых из другого века. Скорее всего, Сиверс вырезал их из какого-то журнала или книги. Ничего особенного в лаборатории не было. Она пропахла пылью и какими-то кислотами.

Внезапно кресло Сиверса заскрипело.

– Вот и проверил,– сказал он сам себе.– Еще одна загадка. Сорок процентов роста!

Он отбросил огрызок карандаша и быстро повернулся. Пол увидел круглое толстое лицо с блестящими глазами. Темное и рваное пятно невродермы поднималось от подбородка ко лбу. Оно разделялось ртом, закрывало правую щеку и придавало ученому сходство с бульдогом какой-то смешанной черно-белой масти.

– Проверил!– гаркнул он и самодовольно улыбнулся.

– Что проверили?

Ученый закатал рукав, показывая полоску лейкопластыря на левом локте, который был покрыт пятном болезни.

– Вот, смотри,– произнес он.– Две недели назад это место было нормальным. Я взял отсюда квадратный сантиметр кожи и подсчитал количество нервных окончаний. Прошло немного времени, и дерма захватила этот участок. Сегодня я срезал еще один квадратный сантиметр и сделал пересчет. Представь себе, сорок процентов роста!

Пол недоверчиво поднял брови. То, что невродерма повышала чувствительность, было известно давно. Но чтобы она создавала новые нервные окончания… Нет, в такое он поверить не мог.

– Я потом пересчитаю в третий раз,– радостно пообещал ему Сиверс.– Одно место показало шестьдесят пять процентов. Что скажешь, а? Расторопные маленькие твари! Они создают нам новые рецепторы!

Пол с трудом проглотил слюну.

– И что?

Сиверс спокойно осмотрел его с головы до пят.

– Э-э, да ты не гипер! И наверное, никак не можешь понять, почему чувствительные люди хотят полапать твою кожу? Но меня бояться не надо. Я застраховал себя от подобных глупостей.

Он сказал это так небрежно, что смысл фразы дошел до Пола с небольшим опозданием.

– Простите, не расслышал. Что вы сделали?

– То, что сказал! Подцепив болезнь, я взял тонкую иглу и определил те места на руках, которые вызывали у меня приятные эротические ощущения. Затем я прижег их электродом. И знаешь, подобных мест оказалось не так уж много – одна-две точки на квадратный сантиметр.

Он снял перчатки и показал запятнанные оспинами ладони.

– Мне не хотелось суетиться с этими глупыми и детскими желаниями. Охота на таких, как ты – пустая трата времени. Во всяком случае, для меня. Короче, мануальная страсть мне не грозит, и я никогда уже не узнаю, на что похоже это чувство.

Он повернул ладони к лицу и, прищурясь, осмотрел их.

– Упрямые маленькие твари продолжали выращивать новые нервные окончания, а я все сжигал и сжигал их. Сжигал и сжигал!

Пол вскочил на ноги.

– Вы хотите сказать, что чума вызывает рост новых нервных клеток?

Сиверс спокойно посмотрел на него.

– Ну да. Ты же пришел ко мне набираться ума? Тогда перестань вести себя, как идиот, и прекрати кричать. Иначе я попрошу тебя удалиться.

Пол, которому минуту назад только этого и хотелось, вдруг покорно умолк. Сиверс глубоко вздохнул и ухмыльнулся.

– Садись, садись, мой мальчик. Если ты действительно рвешься к знаниям, я расскажу тебе все, что мне известно. Хочешь правды?

– Конечно!

– Хотя все это, конечно, не то! Ты хочешь знать, как события могут затронуть тебя… Прости, забыл твое имя. Ты не заинтересован в понимании ради понимания. И так со всеми людьми. Вот почему мы в таком дерьме – включая и нашего падре. Его волнуют частные моменты, а не чистое знание. Он озабочен событиями, но ради своей паствы и ради своего Христа. Хотя, я вынужден признать, это более продвинутое отношение, чем жизненное кредо остальных людей, чьи интересы сузились до личной безопасности. Эх, если бы они действительно захотели понять происшедшие события, то мы не оказались бы в таком плачевном состоянии.

Пол молча слушал наставления ученого.

– Прежде чем просвещать тебя, я хочу попросить о невыполнимом.

– Да, сэр.

– Я попрошу тебя быть абсолютно объективным,– продолжал Сиверс, прикрыв глаза рукой.– Я хочу, чтобы ты забыл обо всем, что знал о невродерме – во всяком случае, на то время, пока не выслушаешь меня. Избавься от своих предубеждений – особенно от тех, которые связаны со страхом. Представь, что я обсуждаю чисто теоретический вопрос.

Он опустил руку и застенчиво улыбнулся.

– Меня всегда смущает просьба о содействии, когда я знаю на все сто, что никогда его не получу. Черт бы вас побрал!

– Я постараюсь быть объективным, сэр.

– Итак!

Сиверс сел и откинулся всем телом, поместив основание черепа на верхний край кресла. Он глубокомысленно поморгал в потолок, затем скрестил руки на животе и закрыл глаза. Когда ученый вновь заговорил, он обращался к самому себе.

– Представим планету, чем-то похожую на Землю – похожую, но во многом иную. Планету, на которой существовали каменноугольные формы жизни: теплокровные, полуразвитые и совершенно далекие от человеческого вида. Эта планета отличалась и кое-чем другим – сверхизобилием паразитических форм. Фактически, они и доминировали в том мире, а теплокровные существа были для них вместо блюд. Да, можно и так сказать. В течение двух миллиардов лет развивались только эти паразиты, причем некоторые из них создали довольно любопытные методы обеспечения пищевых запасов – то есть тех животных, которых они завоевывали для дальнейшего поедания.

Сиверс задумчиво посмотрел на Пола.

– Скажите мне, юноша, какую деятельность человек изобрел для обеспечения запасов растительной пищи?

– Агрокультуру.

– Правильно. Человек – это тоже паразит, хотя, в основном, он заботится о растениях. Люди развили агрокультуру, чтобы есть свой кекс. Они научились размножать те виды, которые употребляли до этого в пищу. Очень замечательная идея, если как следует подумать над ней. Ну, очень замечательная!

– Доктор, я не понимаю…

– Тсс-с! Теперь предположим, что некие микроорганизмы нашей фантастической планеты в течение долгой эволюции научились выращивать ткани животных, которыми они питались. То есть паразиты стимулировали рост этих тканей, выделяя нормированное количество гормонов. Несомненный прогресс, не так ли?

Пол начал напряженно склоняться вперед.

– Но это был лишь первый шаг. Он позволил животным, питавшим паразитов, жить дольше, хотя, как я полагаю, и не очень весело. Нормирование роста мышечных тканей шло неровно и с переменными успехом. Однако вскоре все паразитические виды либо научились этому, либо вымерли. И тогда начался спор за эффективный способ нормирования. У паразитов, содержавших своих «хозяев» в лучшей физической форме, оказалось больше шансов на победу, поскольку чрезмерная узурпация власти снижала количество пищевых запасов. Ты вспомни, как человечество самодовольно губило свои природные ресурсы. А тут еще одна беда! Животные стали бороться между собой за место под солнцем, и маленьким букашкам пришлось помогать своим подопечным – посредством контроля за их физическим развитием.

Сиверс торжество покачал головой.

– Это привело маленьких гениев к упадку и бесславному краху. Они сконцентрировали усилия на… как бы это сказать… культивации разума своих «хозяев». Паразиты начали создавать у подопечных животных всевозможные виды оборонительного и наступательного оружия – рога, клыки, ядовитые зубы, жала, отравленные метательные иглы. Мы можем только догадываться об этом. Но в конечном счете одна группа микроорганизмов наткнулась… На что?

Пол неловко шевельнулся и что-то забормотал. Откуда Сиверс все это взял?

– Ну говори же!– настаивал ученый.

– На нервную… систему?

– Именно на нее. И нечего тут шептать. Да, на нервную систему! Сначала возникли затруднения, потому что нервная ткань росла очень медленно. Но после долгого периода эволюции микроорганизмы научились стимулировать развитие нервов, и они воспользовались этим для выгоды своих «хозяев» – то есть для собственной выгоды. Да, после тяжких трудов наши маленькие друзья оказались на высоте. У их доноров обострялись чувства, из совокупности прежних рецепторов формировалась сложная нервная система. И это привело к развитию разума!

Сиверс потер переносицу и печально усмехнулся.

– Произошла планетарная перетряска ценностей. Паразиты наделили «хозяев» высочайшим разумом, и благодаря такой поддержке разумные существа без труда одолели врагов, а следовательно, и конкурентов своих маленьких благодетелей. Довольно скоро они заняли на планете такое же положение, что и люди на Земле. Они стали царями природы, получив божественную власть на другими тварями. Они стали подобием своего Создателя, и так далее, и так далее, и так далее. Но пойми, разум обрели животные, а не паразиты. Последние оказались лишь изумительными инженерами-неврологами, вроде наших пчел-строителей. Это был слепой инстинкт, развитый и оформленный в процессе эволюции.

Он замолчал на секунду, прикуривая сигарету.

– Что-то ты, юноша, плохо выглядишь. Если хочешь промочить горло, вон в тех бутылках питьевая вода.

– Нет, спасибо. Со мной все в порядке.

– Тогда я продолжу рассказ. Итак, разумные существа превратились во владык своей планеты. Угроза их существованию миновала – хотя, возможно, они, подобно нам, принялись уничтожать самих себя. Паразиты обрели безопасное жилище. Никаких угроз не намечалось, и новые приспособления были ни к чему. Их развитие остановилось. Они бездельничали и постепенно превращались в неизменный вид – такой, как подковчатые крабы, амебы и другие раритеты Земли. Они неукоснительно придерживались устоев своего неврологического улья, но теперь их разводили существа, познавшие дар своих благодетелей. Маленькие твари, сами не зная того, навсегда перестали быть главенствующим видом. Они обеспечили себе выживание, отдавшись на милость «хозяев», которые заботились о них с богоподобным милосердием и… жутким эгоизмом. Можно сказать, что паразиты достигли биологического рая. Они продолжали функционировать, но им незачем было сражаться за собственное выживание. Их хозяева стали землей обетованной – неким неизменным и конечным результатом.

Он глубоко затянулся сигаретой и наклонился вперед, рассматривая гостя с неприкрытым весельем. Пол неожиданно понял, что сидит на кончике стула, широко открыв рот. Он заставил себя расслабиться и неуверенно сказал:

– Какая дикая история. К тому же, это только догадки.

– Кое в чем, конечно, догадки,– согласился Сиверс.– Но не дикие. У нас есть доказательства. Их нам прислали вместе с сообщением.

– Сообщением?

Сиверс встал и подошел к стене. Он остановился перед двумя полусферами.

– Ты лучше сам посмотри. Пусть будет свежий взгляд. Если хочешь, сними одну половинку. Да не бойся! Они стерильные.

Пол пересек комнату, неловко взобрался на верстак и снял одну из полусфер. Он впервые держал в руках такую штуку. Это была почти идеальная половина шара – около восьми дюймов в диаметре, с четырехдюймовым углублением в центре. В целом, шар состоял из нескольких концентрических оболочек, плотно втиснутых друг в друга,– причем каждый слой был из другого материала. По весу они казались не тяжелее алюминия, хотя внешняя оболочка превышала по прочности сталь.

– Поставь ее выпуклой частью вниз,– велел ему Сиверс.– Теперь немного покрути. Видишь, оболочки расходятся в стороны. Вытаскивай центральную – она самая жесткая и тонкая среди остальных защитных слоев.

– Так вы даже выяснили их предназначение?– с изумлением спросил Пол, следуя его инструкциям и раздвигая оболочки.

– Да, эти слои лишь защищают сообщение,– ответил Сиверс.

Пол разобрал полусферу и нашел зеркально отполированную пластину из тонкого плотного металла. Надписей на ней не было, ни внутри, ни снаружи. Он недоуменно поднял брови и взглянул на ученого.

– Аккуратно вынимай ее, пока она не выйдет из предохранительных гнезд. И не лапай поверхность. Она и так уже немного запачкана…

– Я не вижу никакого сообщения…

– В ящике стола рядом с твоим коленом есть пузырек с железными опилками. Осторожно посыпь их на внешнюю сторону пластины. Этот порошок не очень мелкий, но другого мне достать не удалось. У Фельгера в Принстоне был лучший материал, но нам пришлось убраться оттуда. Кстати, пластины – это не мое открытие.

Ничего не понимая, Пол нашел железные опилки и посыпал порошком зеркальную пластину. Появились тонкие узоры – в мелкой металлической пыли возникли широкие круги, украшенные то здесь, то там диагональными линиями. Он задержал дыхание. Этот рисунок походил на карту планеты.

– Я знаю, о чем ты подумали,– сказал Сиверс.– Мы поначалу тоже так считали. Но потом Фельгер раздобыл очень мелкий порошок. И вот тогда эти линии превратились в ряды пиктографических символов. Если взять увеличительное стекло, то даже при таком порошке можно получить о них какое-то смутное представление. Мы назвали эти символы магнитным письмом – особым видом двумерной электромагнитной записи. Очевидно, существа, пославшие нам сообщение, обладали зорким зрением или каким-то электромагнитным чутьем.

– А кто-нибудь расшифровал послание?

– Пока мир сходил с ума, весь принстонский университет работал только над этим. Мои коллеги разгадали многое, и я уже рассказал тебе о тех выводах, которые они сделали. Среди дюжин сфер они нашли пять различных пластин-сообщений. Одна оказалась ключом. Первым шел символ, который соответствовал диаграмме атома углерода. Второй изображался как число «пи» в двоичной системе исчисления. Всего мы расшифровали около пятисот символов, но некоторые так и остались загадкой. Наши ребята пытались определить их через другие значения – составляли опросные листы и пускались на разные хитрости. Представь такую фразу: «Звезда – это…» и потом стоит неизвестный знак. Какой его смысл – «горячий», «белый», «огромный» или что-то другое?

– Так вам удалось докопаться до сути?

– Частично. Безжалостный способ, которым вскрывались снаряды, не позволил нам составить точную картину. Отправители послания попали в ловушку собственного антропоморфизма. Они проецировали на нас свою психологию и ожидали, что мы будет осторожно разбирать эти штуки слой за слоем. Они думали, что мы сначала прочитаем текст и только потом двинемся дальше, вглубь. О-хо-хо! А что получилось? Какой-то слесарь схватил ядро, потряс его, взвесил на ладони, разрезал на станке… И вот тебе на, приплыли! Своим любопытством мы напоминаем обезьян – суем руки в нору, чтобы убедиться, а там ли еще гремучая змея!

Последовало долгое молчание. Пол внимательно разглядывал узоры на пластине.

– Почему люди так и не услышали правду?– тихо спросил он у Сиверса.

– Правду?– вскричал ученый.– А каким образом мы могли бы сообщить ее?

Пол печально кивнул. Как легко он забыл, что человечество убежало от своих газет, телестанций, радиовышек и железных дорог – от всех этих механических детищ, которые валялись и ржавели повсюду, пока люди неслись куда-то, как изжаленный пчелами медведь, охваченный ужасом неизвестного.

– И о чем говорят эти символы, доктор?

– Я уже рассказал тебе немного о результатах нашей расшифровки. В основном, они касались эволюции невродермических паразитов. Похоже, мы даже разгадали причину отправки этих снарядов, осуществленной несколько тысячелетий назад. Их солнце должно было превратиться в сверхновую. Теоретически, они разработали звездолет, но не смогли создать для него необходимого топлива. Отсутствовал какой-то важный элемент. Они достигли внешних планет своей системы, но это им не помогло. И тогда они вырастили колонию паразитов-благодетелей, поместили их в эти шары и выстрелили ими в небо, как дробью. Звезды должны были притянуть снаряды к себе. Они рассчитали курс таким образом, чтобы шары выходили на вытянутые эллиптические орбиты вокруг солнц – достаточно близко, чтобы попасть в «жизненный» пояс. И посмотри, эти снаряды угодили в цель при первом же прохождении.

– Вы хотите сказать, они не были нацелены точно на нас?

– Конечно, нет. Откуда им было знать о нашей планете? Представь, какая дальность – сотни световых лет. Просто они решили пальнуть наугад по нескольким звездам. Отправка их любимчиков – это последний отпор небытию! Это символическое сопротивление смерти и красивый жест, который они еще могли себе позволить. Они отдавали частичку своих душ, как если бы человек написал завещание и оставил свое богатство каким-то неизвестным созданиям, живущим в далеких просторах галактики. Вообрази, что они сейчас здесь, что они осматривают снаряды перед запуском в космос. Это их подарок незнакомым наследникам, и возможно, не нам одним. Они подарили нам чудо, которое однажды вывело их из животного состояния и возвысило до уровня разумных мыслящих существ.

Сиверс замолчал, рассматривая солнечный свет за высокими подвальными окнами. Он снова говорил сам с собой:

– Я вижу, как они поворачиваются и молча уходят… ожидая, когда их гибнущее солнце достигнет точки детонации. Они оставили нам последний знак – свое темное благословение космосу.

– Да вы с ума сошли, Сиверс!– сердито крикнул Пол.

Ученый развернулся и, о Боже, каким бледным стало его лицо. Забыв обо всем, он хотел схватить Пола за плечо, но тот увернулся, и старик смущенно отдернул руку.

– Неужели вы действительно считаете эту гадость желаемой?– не унимался Пол.– Вы даже не замечаете, что находитесь под ее влиянием. И не смотрите на меня так! Вы сами просили меня быть объективным!

Доктор Сиверс холодно усмехнулся.

– Я не говорил, что она желаема. Я просто доказал тебе, что существа, пославшие сообщение, рассматривали маленьких букашек, как благодетелей. Да, я согласен, они сделали несколько неправильных допущений…

– Или, возможно, они просто не брали в расчет нас, получателей их космических бандеролей?

– Нет, они обо всем позаботились. Их ошибка состояла только в том предположении, что мы будем открывать эти снаряды осторожно. Вероятно, они не думали, что мы можем оказаться нахально беспечными и одновременно разумными существами. Они полагали, что мы сначала прочитаем их предостережение и только потом уже вскроем внутренний контейнер.

– Предостережение?

Сиверс горько усмехнулся.

– Да. На каждой пластине мы обнаружили одну и ту же фразу из более крупных символов. Вот, видишь этот узор на верхнем кольце? Они просили нас не вскрывать контейнер до полной расшифровки сообщения и предупреждали, что его содержимое лишь ускорит нашу самоликвидацию, если мы убиваем друг друга.

– Но кто-то все равно должен быть открыть его, ничего не читая,– возразил Пол.

Сиверс отвернулся к окну.

– Ты не совсем прав. Отправители не могли предвидеть наши обезьяньи мозги. Если бы эти существа стали свидетелями того, как Человек выкапывает их снаряды, кряхтит над ними, хихикает, раскалывает, будто орехи, а затем поворачивается к ним хвостом и, завывая, бежит в лес, они бы дважды подумали, прежде чем выпускать второй заряд своей небесной дроби.

– Доктор, и что теперь будет с нами? Я хотел сказать, с миром?

Сиверс пожал плечами.

– Я видел ребенка, рожденного вчера на окраине острова. Он от рождения целиком покрыт невродермой. Есть некоторые сенсорные дополнения – небольшие поры на кончиках пальцев, вкусовые отростки и обонятельные клетки в них. Выше каждого глаза расположены нервные узлы, чувствительные к инфракрасному свету.

Пол застонал.

– Это не первый случай. Такие вещи случались и со взрослыми людьми, но для этого необходимы определенные условия. У брата Томаса тоже есть поры на пальцах. Конечно, он пока не знает, как пользоваться ими. Он получает через них какие-то ощущения, но рецепторы не связаны с обонятельными и вкусовыми центрами мозга. Они замыкаются на какие-то новые локальные системы. Брат Томас может касаться предметов и получать различные комбинации восприятий тепла, боли, холода, давления и тому подобное. Он говорит, что уксус – холодный, как лед, хинин – горячий до боли, а кологен – колючий и теплый, как вельвет. И еще он краснеет от смущения, когда касается мускусных благовоний.

Пол засмеялся, и зазвеневшее ухо напугало его.

– Возможно, сменится несколько поколений, прежде чем мы узнаем обо всем, что произошло,– продолжал Сиверс.– Я исследовал срезы крысиного мозга и нашел там микроорганизмы. Они трудились над подключением новых рецепторов к определенным нервным центрам. Наши потомки, если человек все-таки выживет на Земле, вероятно, будут анализировать вещества одним прикосновением, качественно определяя состав тестовой колбой, упрятанной в пальце. Используя инфракрасный диапозон, они будут видеть теплый радиатор в темной комнате. Возможно, появятся ультрафиолетовые ощущения. Мои крысы уже чувствуют их.

Пол подошел к крысиным клеткам и посмотрел на трех серокожих животных, которые казались крупнее остальных. Отбежав к задней стенке, те внимательно следили за ним. Крысы пищали и обменивались друг с другом взглядами.

– Это третье поколение гиперов,– сказал Сиверс.– Они уже создали простейший язык. Не очень разумный по человеческим стандартам, но довольно хитрый. Они научились использовать свое сенсорное оснащение. Им известно, когда я хочу покормить всю стаю или когда хочу убить одну из них для последующего анатомирования. Думаю, причиной здесь является незначительное изменение моего эмоционального запаха. Обучение – это высокий барьер, юноша. Гипер с пальцевыми порами получает какие-то ощущения, но ему требуется долгое время для овладения их смыслом. Малыш получает визуальные образы от необученных глаз, но эти ощущения лишены смысла до тех пор, пока он не начнет ассоциировать молоко с белым цветом, мать – с формой ее лица и так далее.

– А что происходит с мозгом?– спросил его Пол.

– Почти ничего нового. Я не наблюдал больших изменений. Крысы демонстрируют развитие разума, но размеры мозга не изменяются. Интеллект, по-видимому, основан на способности воспринимать мир в терминах большего числа чувств. Идеи, концепции и аксиомы сотканы из набора воспоминаний о предыдущем сенсорном опыте. Яблоко красное, оно пахнет, оно сладко-кислое и приятное на вкус – вот ваша сенсорная идея яблока. Слепой человек без языка и вкусовых пупырышков уже не создаст такую полную идею. С другой стороны, гипер вводит в нее новые дополнения, непонятные вам. А полностью развившийся гипер – я не говорю о себе – будет наделен огромным сенсорным набором, который изменит все наши представления о людях и мире. Благодаря новым чувствам человеческий разум станет более эффективным. Хотя этому есть очевидная помеха.

Сиверс задумчиво потер подбородок.

– Инстинктивной целью паразитов является обеспечение наилучшего выживания их «хозяина» – индивидуального «хозяина». Вот, в чем смысл предостережения. Если люди объединятся в совместном труде, паразиты помогут им оформить мир и подчинить окружение. Если же человек будет сражаться с себе подобными, паразиты помогут ему выполнить эту работу. Они помогут ему уничтожить себя с потрясающей эффективностью.

– Но люди всегда работали вместе…

– В небольших племенах,– добавил ученый.– Мы обладаем групповым сознанием – но обезьянно-племенным, а не расовым.

Пожав плечами, Пол двинулся к двери. Сиверс развернулся и взглянул на него с равнодушной улыбкой.

– Теперь ты просвещен, молодой человек. Что будешь делать дальше?

Пол тряхнул головой, сбрасывая смущение.

– А что тут можно делать? Только бежать. Возможно, на дикий необитаемый остров.

Сиверс цинично поднял брови.

– Значит ты не хочешь принять свою судьбу? Ты решил остаться негипером?

– Принять болезнь? Да вы с ума сошли! Я хочу остаться здоровым!

– Вот то, о чем я говорил! Если бы ты был объективным, то подчинился бы условиям и покончил с этим раз и навсегда. Как это сделал я. Ты напоминаешь мне мартышку, которая удирает от шприца. Инъекция даст ей сыворотку и обеспечит здоровье, но игла такая острая на вид. Мартышка верещит и визжит от страха.

Пол сердито подошел к двери и остановился.

– Там наверху есть девушка… кожистая. Не могли бы вы…

– Рассказать ей об этом? Я всегда инструктирую новых гиперов. Такова одна из моих обязанностей в этом экклезиастском лепрозории. Я полагаю, она на грани безумия. Все они такие, пока не выбросят из головы идею о проклятых душах. Кто она тебе?

Ничего не ответив, Пол шагнул в коридор. Он чувствовал себя физически больным. Он ненавидел это самодовольное бульдожье лицо Сиверса – ненавидел с силой, доселе неизвестной ему. Человек, отдавший себя чуме! Так он сказал. Но правда ли это? И хотя бы что-нибудь из этого правда? Сиверс не первый, кто высказывал такие идеи. Каждый кожистый заявляет то же самое – это обычный симптом. Сиверс просто выдумал новые объяснения, подкрепляя свои заблуждения, и Пол почти поверил им. Ах, хитрец! «Ты не хочешь принять свою судьбу?» Мог бы сказать и проще: «Дай мне коснуться тебя! Скорее! Скорее!» Возвращаясь в комнату на третьем этаже, Пол вновь ощутил приступ дрожи. Ему захотелось окатить себя едким маслом. И еще ему хотелось уйти.

 

***

Он провел день, скитаясь в районе порта и наблюдая за группой монахов в доке, которые работали на подмостках, окружавших корпуса двух небольших морских посудин. Монахи конопатили и смолили потрескавшиеся швы, бегали по настилам с ведрами гудрона и краски. Задав несколько вопросов и узнав, какая яхта предназначалась ему, Пол отбросил все мысли о немедленном уходе.

Яхта была пятидесяти футов в длину. Стройное судно с утяжеленным финкелем, который выдавался слишком далеко для мелководной навигации. Колония нуждалась только в плоскодонных баржах для перевозки пассажиров и грузов, пребывавших с континента. Им негде было использовать эту морскую красавицу с линиями маленького эсминца. Возможно, это был полицейский катер или судно береговой охраны. На передней палубе виднелась станина орудийной установки, хотя всю боевую технику сняли давным-давно. Яхта, созданная для скорости и ветра, работала на дизельном топливе, а значит, ее можно было снарядить для долгого и удивительно прекрасного плавания.

По старой привычке Пол скитался по складам, высматривая добычу и запасы пропитания. Время от времени он встречал серокожих монахов, но те желали только одного – уклониться от встречи с негипером. Одержимость кожистых срабатывала главным образом по запаху, и дезодорант из масла помогал ему предохранять себя от страстных домоганий. Но потом на Пола напал мирянин с дикими глазами, чуть ли не до смерти напугав его среди штабелей из сложенных ящиков. Кожистый был почти в двух шагах за спиной, когда Пол услышал шарканье его подошв. Путей для отступления не было, и, охваченный неизъяснимым ужасом, он вскинул дробовик и прострелил мужчине руку. Затем, задыхаясь от страха и удирая от яростных воплей кожистого, он позорно бежал из склада.

Пылая от стыда, Пол нашел кожистого монаха и послал его позаботиться о раненом. В прошлом, когда не было возможности для бегства, он стрелял и в других жертв чумы, но ему никогда не хотелось их убивать. Пол считал, что человеческую жизнь нельзя судить по одному, пусть даже опрометчивому поступку.

– Это самооборона,– успокаивал он себя.

Но оборона против чего? Против неизбежности? Пол торопливо вернулся в монастырь и нашел Мендельхауса у входа в часовню.

– Мне лучше не ждать вашей лодки,– сказал он священнику.– Я только что стрелял в одного из ваших. Мне следует уйти, пока это не повторилось вновь.

Тонкие губы Мендельхауса сжались еще больше.

– Вы стреляли…

– Я не убил его,– поспешно ответил Пол.– Только ранил в руку. Один из братьев позаботится о нем. Простите меня, отец, но он погнался за мной…

Священник молча смотрел в сторону, по-прежнему сдерживая гнев.

– Я рад, что вы рассказали мне об этом,– произнес он тихо.– Впрочем, мы предполагали подобное. Но почему вы покинули монастырь? Здесь вам ничего не угрожает, а яхту для вас подготовят другие. Я же просил, чтобы вы оставались в своей комнате. Я не ручаюсь за вашу безопасность, если вы еще раз выйдете за пределы здания.

Его голос звучал как команда. Пол медленно кивнул и зашагал по коридору.

– Юная леди спрашивала о вас,– крикнул ему вслед священник.

Пол остановился.

– Как она?

– Думаю, что кризис миновал. Угроза инфекции приостановлена. Но состояние нервов не столь прекрасно. Она в глубокой депрессии и порою впадает в истерику.

Он замолчал, затем сказал, понизив голос:

– Центром ее истерии стали вы, молодой человек. Иногда у нее возникает идея, что она касается вас. И тогда девушка бредит и кричит, что не должна была делать этого.

Пол сердито развернулся, придумывая колкость в ответ. Но священник продолжал:

– Сиверс провел с ней беседу, а потом и психолог – одна из наших сестер. Кажется, это немного помогло. Сейчас девушка спит. Однако не знаю, как много она поняла из рассказа Сиверса. Она ошеломлена: сложные последствия боли, шока, инфекции и еще… Какое-то чувство вины, испуг, истерия, плюс другие проблемы. Морфий тоже не проясняет ум. Но хуже всего то, что она знает о вашем бегстве от нее.

– Я бегу от чумы, понятно!– закричал Пол.– От чумы, а не от Виллии!

Мендельхаус печально хмыкнул. Он отвернулся и вошел в часовню, открыв скрипучую дверь. Створки качнулись назад и захлопнулись. Пол мельком увидел освещенный свечами алтарь, деревянное распятие и море монашеских ряс, вздымавшееся над церковными скамьями в ожидании, когда священнослужитель войдет в святилище и возвестит о начале мессы. Пол вяло подумал, что сейчас воскресенье.

Он вернулся в главный коридор и вдруг понял, что идет к Виллии. Дверь в ее палату была приоткрыта. Пол резко остановился, боясь, что она увидит его. Через секунду он сделал шаг и заметил темную массу ее волос, разбросанных по подушке. Одна из сестер расчесала их и разложила, как темные волны, блестевшие при свете свечи. Виллия спала. Свеча на миг испугала Пола, наведя на мысль о смертном ложе и таинстве рока. Но рядом лежал журнал с загнутой страницей – очевидно, кто-то недавно читал ей вслух.

Он стоял в дверях, наблюдая за медленными колебаниями ее груди. Свежая, юная, стройная – даже в этом грубом хлопчатобумажном платье, которое они ей дали. Даже с этой голубовато-белой бледностью кожи, которая вскоре станет такой же серой, как облачное небо зимних сумерек. Ее рот слегка раздвинулся, и он отступил на шаг. Но губы застыли, сверкая влагой и обнажая ровные белые зубы. Тонко очерченное лицо утопало в подушке. А потом ее челюсти вдруг сжались.

Неожиданно из нижней залы донесся таинственный и высокий голос, наполнивший здание эхом полунапевной грегорианской вести:

– Asperges me, Domine, hissopo, et mundabor…

Священник начал мессу.

Как только полились звуки гимна, пальцы девушки сжались в кулаки. Ее глаза нервно открылись, дико обшаривая потолок. Сметая простыню и покрывало, она прижала кулаки к лицу и закричала:

– Не-е-т! Нет, только не это! О, Господи, я не хотела!

Пол отпрыгнул в сторону и прижался к стене. В его животе все больше и больше сжимался комок скорби и одиночества. Он испуганно осмотрелся вокруг. Монахиня, услышавшая крик, быстро прошла внизу по коридору, беспокойно шепча под нос молитву. Неподалеку от двери пухлая дородная женщина крахмалила белье. Она бросила на Пола быстрый вызывающий взгляд и, переваливаясь, засеменила в комнату.

– Деточка моя, ну, что случилось? Опять этот сон?

Он услышал, как Виллия вздохнула и застонала. А потом раздался ее слабый голос:

– Они… они заставили меня коснуться его… О-о-о, Боже! Я хочу, чтобы мне отрубили руки!

Пол побежал, оставляя вдали пожилую монахиню и ее успокаивающий шепот.

Он провел остаток вечера в своей комнате. На следующий день пришел Мендельхаус и сообщил, что яхта еще не готова. Им осталось просмолить дно и снабдить судно провизией. Но священник заверил, что судно будет на ходу в течение двадцати четырех часов. А Пол никак не мог заставить себя спросить его о девушке.

Монах принес еду – нераспечатанные консервы, все еще горячие после стерилизатора и поданные на закрытом подносе. Мужчина надел перчатки и маску. Его кожа блестела от масла. На какой-то миг Пол почувствовал себя заразным пациентом, от которого защищались врачи и санитары. Прямо как у Омара Хайяма, подумал он: «молю я, открой, так кто же горшок и кто же теперь здесь горшечник?»

Неужели Сиверс прав, полагая, что человек, независимо от серых ладоней, терроризируется обезьянно-стадным чувством и именно поэтому сует всем и каждому свое блаженство? Какой же узкой стала грань между благодеянием и проклятием, между дьяволом и Богом. Паразиты явились в маске демона – в обличьи страшной болезни. «А болезни часто убивали меня,»– сказал Человек.– «Значит, они – зло!» Но разве это истина? Огонь тоже губил наших носивших дубинки предков, но позже он стал служить им во благо. Да и болезни! Их ведь можно использовать с выгодой – например, искусственно вызванный брюшной тиф и малярия ликвидируют венерические инфекции.

Но серая кожа, вкусовые пупырышки на пальцах… космические микроорганизмы, проникавшие в нервы и мозг. От таких идей волосы вставали дыбом. Кто он – человек, которым питается колония полезных паразитов? Человек или уже нечто другое? Маленькие биологические фермеры внедряются в кожу и увеличивают количество нервных клеток – съели одну, вырастили две, засеяли на новом поле обонятельные рецепторы и перетащили кормушку-волокно из пальца в мозг. О Боже, спаси и сохрани!

 

***

Понедельник принес с собой холодный дождь и порывистый ветер с залива. Пол смотрел, как вода из водосточных труб выплескивалась на тротуар. Сидя у окна, он вглядывался в клубящуюся тьму и молил о том, чтобы шторм не задержал его отплытия. После полудня в дверь постучал Мендельхаус.

– Лодыжка Виллии заживает,– с улыбкой сообщил священник.– Опухоль настолько спала, что мы думаем снять с нее гипсовую повязку. Если бы только вы…

– Благодарю за свежие новости, падре,– раздраженно прорычал Пол.

Священник пожал плечами и удалился.

А дождь все лил и лил, даже когда день сменился вечером. Естественно, монастырским докерам не удалось закончить ремонтные работы. Но, может быть, завтра… Вероятно, завтра.

С наступлением ночи он долго сидел за столом, созерцая желтый язычок свечи – до тех пор, пока дремота не заполнила голову. Пол снял нагар и пошел к кровати.

Сны наступали на него, мучили и били темными руками, пока он не лег под одеяло и не отдался их воле. Маленькие ладони, мягкие, прохладные и нежные – они касались его лба и щек, а голос шептал ему ласковые и добрые слова.

Он вдруг проснулся в полной тишине. Лицо по-прежнему хранило прикосновение рук из сна. Но что его разбудило? Звуки в коридоре, скрип двери? Темнота была непроницаемой. Дождь прекратился… Может быть, его встревожило отсутствие монотонного шума? Он чувствовал странную напряженность и теперь лежал, прислушиваясь к затхлому безмолвию сырых коридоров. Слабый шорох… и…

Дыхание! Звук тихого дыхания! Здесь – в комнате, рядом с ним!

Он издал хриплый крик, который разрушил сверхъестественную тишину. В ответ тут же раздался тонкий визг – всего в нескольких шагах от кровати. Он наощупь метнулся вперед, но наткнулся на голую стену. Прорычав проклятие, Пол попытался отыскать сначала спички, потом дробовик. Наконец он нашел ружье, прицелился в темноту комнаты и спустил курок. Выстрел оглушил его. Окно разбилось вдребезги, и хлопья штукатурки посыпались на пол.

Краткая вспышка осветила пустую комнату. Он стоял как завороженный. Неужели это все ему почудилось? Но нет, испуганный визг был более чем реальным.

Сквозняк освежил лицо. Дверь была открыта. Неужели он снова забыл запереть ее на замок? С нижних этажей доносились голоса. Выстрел поднял на ноги весь монастырь. Но были и более близкие звуки – рыдания в коридоре, беспорядочное поскрипывание и какой-то стук.

Он наконец нашел спички и метнулся к двери. Слабый огонек почти ничего не освещал. Он услышал, как где-то лязгнула ручка двери – его гостья бежала на наружную лестницу. Пол подумал о погоне и мести. Но вместо этого он помчался к раковине умывальника и начал натираться жестким коричневым мылом. Он был напуган до тошноты. Неужели к нему прикоснулись?

Голоса наполнили коридор. Зарево свечей достигло дверного проема. Пол повернулся и увидел монахов, беспокойно заглядывавших в комнату. Отец Мендельхаус плечом проложил дорогу сквозь толпу, взглянул на окно и стену, затем на Пола.

– Что…

– Вы обещали безопасность!– хрипло прошептал тот в ответ.– Хорошо, пусть я мародер! Пусть я бродяга и негодяй! Но кто тогда эта женщина? Господи! Ко мне прикасались…

Священник повернулся и сказал какому-то монаху:

– Выйди на лестницу и позови мать-настоятельницу. Попроси ее, пусть немедленно проверит кельи сестер. Если какая-нибудь из монахинь окажется вне своей комнаты…

Пронзительный голос донесся из нижнего коридора.

– Отче! Отче! Девушка с раненой лодыжкой! Ее нет в постели! Она ушла!

– Виллия!– вскричал Пол.

Маленькая монахиня со свечей быстро взбежала наверх и, открыв рот, пыталась восстановить дыхание.

– Она ушла, отец. Я была на ночной службе. Потом услышала выстрел и пошла посмотреть, не проснулась ли она. Но ее там не было!

Священник недоверчиво проворчал:

– Как она могла выйти? У нее же гипс на ноге!

– На костылях, отец. Мы сказали ей, что скоро можно будет вставать – даст Бог, через несколько дней. А она все плакала и продолжала говорить, будто мы собираемся ампутировать ей ногу. Чтобы дитя поверила в скорое выздоровление, я принесла ей костыли. Это моя вина, отец. Я могла бы…

– Неважно! Обыщите здание и найдите ее.

Пол вытер мокрую грудь и гневно повернулся к священнику.

– Как мне себя обезопасить?

Мендельхаус вышел в коридор, где уже собралась толпа.

– Кто-нибудь, позовите сюда доктора Сиверса.

– Я здесь, проповедник,– проворчал ученый.

Монахи раздвинули ряды, освобождая дорогу для его короткого круглого тела. Он явно забавлялся, рассматривая Пола.

– Итак, ты решил наконец обосноваться здесь, паренек?

Пол закричал от унижения.

– У вас есть какое-нибудь средство…

– А как же! Не трясись, мой мальчик. Азотная кислота быстро выведет одно-два пятна. Где к тебе прикасались?

– Не знаю! Я спал!

Ухмылка Сиверса стала шире.

– Да-а! Но ты же не собираешься плескаться в кислоте. Хотя можно попробовать кое-что другое. Однако мало шансов, что это сработает на прямое прикосновение.

– А масло?

– Не поможет. Оно глушит лишь ослабленных паразитов, оставленных нами на произвол судьбы после прикосновений к предметам. Видишь ли, при контакте кожи с кожей эти твари превращаются в крепких маленьких негодяев. И все же иди за мной. Мы еще поборемся против них.

Пол быстро зашагал за ним по коридору. Он услышал, как тихий голос прошептал ему вслед:

– Я одного не понимаю, почему негиперы такие…

Мендельхаус, понизив голос, что-то говорил коротышке-ученому. Пол нервничал при мысли о том, что все вокруг считали его малодушным трусом. Но это были времена, когда трусость стала социальной нормой. И после целого года бегства Пол принял эту норму как единственный способ борьбы.

Спустившись в подвальную лабораторию, Сиверс начал сливать в ванну с водой какие-то химикаты. В ту же минуту вбежал монах и торопливо дернул Мендельхауса за рукав.

– Отец, сестры сообщили, что девушки в здании нет.

– Что? Но она не могла уйти далеко! Осмотрите двор. Если ее там нет, обыщите прилегающие кварталы.

Пол перестал расстегивать рубашку. Виллия клялась, что скорее умрет, чем покорится страстному желанию. Ее испуганный визг в ответ на его крик свидетельствовал о том, что девушка внезапно проснулась – что она вернулась в реальность из мира лунатического бреда.

Монах ушел. Сиверс подсыпал в ванну очередную порцию порошка. Ветер хлестал в полуподвальные окна, и рев сердитого прибоя был почти рядом. Пол снова застегнул рубашку.

– Она пошла к океану!– вдруг закричал он и попятился к двери.

– Стой! Подожди!– заорал Сиверс.– Ты так не уйдешь! Держите его, проповедник!

Священник попытался схватить его за рукав, но Пол увернулся. Он рванулся вперед и начал подниматься по лестнице. Мендельхаус побежал за ним следом.

– Да не во мне дело!– гневно закричал ему Пол.– Она же убьет себя! Поймите!

Через несколько секунд он уже мчался по сырому газону улицы. Ему пришлось остановиться на углу, чтобы определить направление. Ветер донес до него шум прибоя, и Пол побежал на восток, выкрикивая в ночь ее имя.

Дождь прекратился. Но асфальт оставался мокрым, и вода журчала в водосточных трубах. Луна пробилась сквозь жидкую вуаль облаков, однако ее свет почти не освещал дорогу впереди него. Пол выбежал на дамбу. Буруны ревели, перекатывая по песку небольшие камни. На какое-то мгновение острые края валунов, появлялись из воды, подсвеченные робкой луной, а затем снова исчезали во мраке. Пол не видел девушки.

– Виллия!

Однако в ответ доносился лишь рев прибоя. А глаза встречали только мерцание зеленоватых волн.

– В-и-л-л-и-я!

Он сбежал вниз с дамбы и начал кружить у ее подножия среди острых скал. Но девушка не могла оказаться здесь, если только она не упала. И тогда Пол вспомнил о шатких ступенях на северном склоне. Он быстро направился к ним.

Из-за туч проглянула луна. Пол увидел девушку и остановился. Она сидела на нижней ступени, уткнув лицо в ладони. Костыли валялись у ограждения. В десяти ярдах у откоса бушевал голодный всепожирающий прибой. Пол медленно двинулся к ней. Луну затянуло облаками. Его шаги поглощал пропитанный дождем песок. Остановившись у поручня, Пол всмотрелся в неподвижный силуэт.

– Виллия?

Тихий стон, и снова долгое молчание.

– Я это сделала, Пол,– раздался ее несчастный шепот.– Сначала все было как в тех других снах, но потом… Ты закричал, и я…

Он сел перед ней, крепко сжал ее запястья и отвел руки от лица.

– Я не хотела…

Пол притянул ее к себе и поцеловал в соленые губы. Ее рот все еще был напуганным и жестким. Пол поднял девушку на руки, чтобы не тревожить намокший гипс, затем, преодолев ступеням, понес свою ношу в монастырь. Виллия, опустошенная, утомленная и по-прежнему ничего не понимавшая, казалось, уснула на его руках. Ее волосы развевались на ветру, и у них был теплый запах южного лета. Пол удивился этому ощущению, которое приходило от пальцев. Ладно, поживем – увидим, сказал он самому себе.

Когда он внес ее в освещенный свечами коридор, Мендельхаус встретил его с широкой улыбкой.

– Мы можем забыть о яхте, сын мой?

Пол остановился и твердо ответил:

– Нет! Мне бы хотелось владеть ею в любом случае.

Мендельхаус выглядел недоуменным. Взглянув на него, Сиверс фыркнул:

– Проповедник, неужели вы не знаете других причин для путешествий, кроме бегства?

Пол отнес Виллию в ее палату. Когда она проснется, у него с ней будет долгий разговор. Об острове… пока мир снова не станет абсолютно нормальным.