От надсадного скрежещущего вопля она перекатилась на спину. Наверху в светло-сером небе парил ястреб, спилотировал пониже — последняя проверка — и бесшумно, камнем, упал на верхушку диковинного дерева, на гнездо.

Хотя нет. Не дерева.

Она туго прижмурила глаза, чуть приоткрыла их, всматриваясь сквозь густые ресницы: высоченный кактус, фантасмагорический урод, зеленые игольчатые обрубки-руки взметнулись кверху, точно бы давая поворот транспорту. Дальше — еще кактусы, без рук-обрубков, приземистые, пузатенькие. Она снова закрыла глаза, пытаясь осмыслить увиденное.

Темная точка без названия чернела в уголке сознания. Птицы, казалось, их целые тучи, заливались трелями, щебетали где-то близко, плыл в воздухе легкий дурманяще сладкий аромат. Боль в черепе стягивала кожу под волосами, растекалась по лбу, свербила веки, вынуждая открыть глаза.

Небо просветлело совсем.

Холодно. Она приподняла одну голую руку, другую, обе налиты свинцом, затекли после сна. Сгибая непослушные пальцы, она с любопытством разглядывала их и, наконец, усилием воли заставив двигаться холодные занемевшие мускулы, села.

Тошнота. Рвется из желудка к горлу, от нее липким потом покрывается лицо. Дрожа, дыша глубоко, коротко, ритмично — какой сладкий тут воздух — она поборола тошноту.

Оказывается, она на дне мелкого пересохшего ручья: он, кружа, теряется среди кактусов, деревьев, под кустами вдалеке. Еще витают ночные тени, но на горизонте из-за темной горной гряды уже краснеет краешек красно-оранжевого солнца. Вот оно поднялось и уселось на гребень горы, наводя фокус на пейзаж, выявляя цвета… она все ждала: сейчас ей откроется смысл окружающего мира.

Заря, она в пустыне и пока что никак не сообразит — как же очутилась тут, почему.

Знакомое безмятежное жужжание мух. Три прожужжали мимо, устремляясь к засохшей коровьей лепешке. В пурпурно-красный бутон, венчающий кактусик, похожий на весло, вонзилась пчела. Болезненная неопределенность тревожила все больше, вторгаясь в сумятицу мыслей.

Осторожно, напряженно держа больную голову, она поднялась, опёршись сначала всей тяжестью на одну ногу, потом на другую, оглядела землю поблизости, не зная в точности, что ищет — кошелек, куртку… что-то… Но вокруг — пусто.

На утрамбованном песке не осталось даже вмятин от тела. Бесконечно расстилается пустыня, множа и множа один и тот же пейзаж.

И тут ее как ударило, почти физически. Страх! Необузданный, безошибочный.

Она бегом, словно за ней по пятам гналось какое-то чудовище, припустилась по дну ручья от гор, послушно, слепо повинуясь его извилистому ходу; частичка сознания пыталась проанализировать, чего же она боится, но остальное тонуло в страхе. И наконец, совсем ослабев, она стала задыхаться.

Русло ручья описало широкий круг, и она чуть сошла с курса, совсем немножко, и тут же угодила в кучу лимонно-желтых колючек под лимонно-зеленым кустом, глянцевито блестевшим под разгорающимся солнечным светом. Быстро наклонившись, чтобы вытащить болезненные колючки из босоножки, ноги и пальцев, она всего в паре футов от ручья наткнулась взглядом на колею: двойной след машины, посредине пробивалась трава, зеленела поросль сорняков.

Потирая ссадины, она старалась усмирить панику, упорядочить спутавшиеся мысли, сложить узор, который помог бы ей вспомнить, что же произошло. На минутку чувство реальности потерялось: так иногда случается во сне или на грани сна и пробуждения. Но она проснулась уже давно. Надо понять, как она очутилась тут, чего боится. Чтобы хотя бы увериться — в правильном направлении она убегает?

Подгоняло ощущение: опасность близка, вот-вот вынырнет из-за поворота ручья, но она сдерживалась, старалась не коситься через плечо, идти, а не бежать по колее, давая себе время разобраться.

Сложилась лишь одна связная мысль. Ошеломляющая! Ее первое воспоминание о жизни — ястреб, клекочущий над ней. Словно родилась она только в ту минуту! И, не удержавшись, она снова припустилась бегом.

Проволочную ограду для скота, натянутую через колею, она заметила, только зацепившись за проволоку ногой и растянувшись.

Подняв голову, чтобы выплюнуть песок, она увидела мощеную дорогу, которая сначала вилась, различимая сквозь прозрачные красно-зеленые пятна, а затем туго натянулась гладкой лентой шоссе между двумя горизонтами. Раннее солнце смыло ночь, оставив на шоссе иллюзию бликующих озер.

Даже переходя шоссе, она никак не могла поверить, что находилась в этой бескрайности всего в полумили от проезжей дороги, хотя ощущала под ногами ее твердость и слышала рокот мотора. На шоссе пусто, громыхал только синий пикап. Она стояла на обочине — тоненькая гибкая фигурка — чуть покачиваясь в лад высокой траве и цветам, зарослям, полыхавшим в весенней пустыне. Высунув локоть и голову в окошко, водитель дважды оглядел ее с головы до пят.

— Эй! Попутку ждешь, или так, маргариток выскочила пособирать? — синие глаза за сигаретным облаком смеялись.

— Пожалуйста, подвезите меня!

— Лично я еду во Флоренс, — он распахнул дверцу, наблюдая, как она залезает. — Откуда ты? — заводить пикап он будто и не собирался.

— Отсюда! — она ткнула пальцем назад на колею, проползавшую под колючей проволокой, и дальше за стальные столбы ограды.

— Но дорога ведет только к развалившемуся ранчо, больше на ней ничего нет. Неблизкая прогулочка в такую рань!

— О… я… я… заблудилась, — в машине было тепло, но от холода и страха ее бил озноб. Или это просто реакция?

— А твоя машина? Там? — поинтересовался он добродушно, но лицо его дышало любопытством.

— Н-нет. Я пешком.

Лукавые морщинки в уголках его глаз углубились, он разулыбался еще шире, но ухитрился при том не выронить изо рта сигареты.

— Что, в босоножках?

— Да. Можно мы уже поедем, мистер…

— МакБрайд. Харли МакБрайд.

Пикап рывком тронулся, в кабинке запахло бензином и пылью. Повисло выжидательное молчание, пока она пыталась кое-как пригладить пальцами волосы и рассматривала прореху у себя на брюках.

— Как зовут-то тебя, собираешься сказать?

Понемножку приятная отупелость заглушала боль в голове и настойчивое чувство голода в желудке. Тепло, размеренный бег пикапа убаюкивал и смятенное сознание. Он наверняка не опасен. Но все-таки она не ответила.

Харли МакБрайд в выцветших джинсах и куртке, в майке такой растянутой, что виднелись завитки песочных волос на груди, слегка сутулился над рулем.

Она все гадала, довериться ему или нет, когда пикап тормознул; от неожиданности ей пришлось схватиться за приборную доску: она едва не вылетела. И также внезапно ее снова охватил страх.

Харли обернулся к ней, и сутулость, и улыбка пропали.

— Ты — хиппи? — он наконец-то вынул сигарету и выпустил дым. — Потому что — если да, юная леди, ты можешь тут же и убираться.

Ее глаза проследили за его взглядом: грязная блузка-безрукавка, дико оранжевые брюки, босоножки.

— Нет, я не хиппи, — неуверенно проговорила она, раздумывая про себя, врет она или нет.

Он вгляделся ей в лицо, швырнул в окошко сигарету и снова тронул пикап. Улыбка его вернулась.

— Слыхал, раскинулись лагерем где-то тут. Явились на солнышке пожариться. Пишут вон в газетах — бучу собираются поднять на воздушной базе, — он похлопал по газете, лежавшей на сиденье между ними.

«ХИППИ ПЛАНИРУЮТ ДЕМОНСТРАЦИЮ НА ВОЗДУШНЫХ БАЗАХ ФЕНИКСА. ХИППИ РЕЗВЯТСЯ НА СОЛНЦЕ — фото на стр. 12».

Она раскрыла двенадцатую страницу, больше чтобы избежать расспросов, а не из-за того, что ее так уж интересовали хиппи. Высокая худая-прехудая девушка собирает в пустыне цветы, лицо почти скрыто спутанными волосами. На другом снимке — бородатый жилистый парень в очках в проволочной оправе сидит на спальном мешке. Вся страница отдана длинноволосым ребятам — едят, стоят, сидят. Ни малейшего признака буйства она не видела.

Ни на Харли, ни на чужой мир за окнами смотреть ей не хотелось, и она спряталась за газету, желая, чтобы поездка длилась вечно.

— Ты вернулась преследовать меня, Газельи Глазки?

Странность вопроса выудила ее из-под прикрытия газетного листа: он ухмылялся на прореху в ее брюках.

— Ты что, видел меня раньше? — страх мешался с надеждой, пока она пыталась определить, как отнестись к этой новости.

— Охотился я как-то на севере, в горах. Остановился у ручья напиться, а когда поднял глаза — смотрю, стоит совсем рядом лань, тихонько так, я ее раньше даже не заметил.

Внутри у нее напряглось, застыло: ей представилась лань, стоявшая в лучах солнца — высоко поднята голова, наблюдает за охотником, нос и уши подрагивают: она чует опасность.

— И ты застрелил ее?

— Пальнул прямо промеж ее карих красивых пустых глаз! — светлые завитки волос вылезли из-под обшлагов его куртки, легли на тыльную сторону ладоней, на сильные тупые пальцы.

— Но, знаешь, — Харли свернул на боковую дорогу, за окном побежали культивированные поля, деревья у домов, — с тех пор лань преследует меня. А глаза у нее точь-в-точь, как твои, — он многозначительно усмехнулся. — Никогда не доверяй охотнику, Газельи Глазки!

И она решила оставить свои проблемы при себе. Все равно с минуты на минуту все прояснится.

Главная улица, тихая в этот ранний час; тротуары возвышаются, по крайней мере, на фут над мостовой, над витринами магазинов выступают карнизы, образуя аркаду: прикрытие от летнего солнца.

— Куда тебя подбросить-то? — Харли махнул старику в ковбойских сапогах, тот подпирал витрину, ковыряясь в зубах.

Городок был небольшой, и до конца Главной улицы они домчались слишком быстро, оказавшись на мощеной площадке перед крошечным парком, там пальмы затеняли столики, а внизу разбрызгиватели щедро орошали заботливо подстриженную живую изгородь. Пусть весь Флоренс и не был оазисом в пустыне в полном смысле слова, но этот прекрасный парк — несомненно, оазис. И все-таки она колебалась.

— Слушайте, леди, но вы же куда-то едете?

Дверцу она открыла, но никак не могла набраться мужества вылезти, слезы ей пришлось смахивать тыльной стороной ладони: носового платка у нее тоже не нашлось.

— Что-то мне подсказывает — тут-то и самая пора удирать навстречу закату, но… — вздохнув, Харли потянулся через нее и прихлопнул, дверцу. — Никого во Флоренсе не знаешь, так что ли?

— Только тебя.

— У-гу. И ехала не сюда?

— Я… никуда не ехала.

— Э-хм! — Он потер подбородок, исподтишка изучая ее. — У меня тут дельце одно, а потом еду в Феникс. И там, поди, никого не знаешь?

— Нет… Но мне бы хотелось поехать с тобой. — Время. Спасительное время — подумать, спланировать… Отсрочка!

— Нет, ну назови хоть одну причину, с чего вдруг брать тебя с собой? — Харли изо всех сил старался сохранять серьезность, но в уголках глаз у него играла улыбка, нечаянная ситуация забавляла его. — Взгляни на это с моей точки зрения. И ежу понятно — у тебя неприятности. Имени своего не говоришь, откуда — тоже. Наткнулся на тебя посреди пустыни. Без машины. И даже без кошелька. Никуда не едешь. Так с какой…

— Пожалуйста!

Ее мольба врезалась в середину фразы, пока он перечислял свои доводы на пальцах. Еще один долгий взгляд, и он передернул плечами.

— Ох, черт побери! О'кей. Дожидайся меня тут. Сейчас вернусь. Вон туалет, ополоснись пока немножко. — Он ткнул на бетонное зданьице в конце парка и протянул ей свою расческу.

— А ты вернешься?

— Всенепременно!

Она старательно огибала сверкающие брызги из фонтанчиков, залетающие на тротуар. После пустыни парк точно утопал в зелени. Во всем теле у нее слабость: головная боль, правда, прошла, оставив пугающую легкость.

Строение без окон было чистенькое, беленое. Над разочаровывающе маленькой раковиной крана с горячей водой не оказалось — исчез. Избегая зеркала, она сражалась с длинными густыми волосами; сделала, что смогла с руками и лицом, намылилась мылом, не пенившимся в холодной воде.

Стульчак за перегородкой без двери издавал едкий запах дезинфекции. Тут она и наткнулась на бумажку, заткнутую за тугой поясок брюк. На бумажке написано:

«Капитан Майкл Деверо. Воздушная база Льюк».

Капитан Майкл Деверо… Она подождала — сейчас раздастся щелчок и все встанет на место. Но… ничего. Ей бы почувствовать облегчение, но колющий страх был тут как тут, едва она взглянула в зеркало над раковиной. Овальное лицо. Большие глаза. Каштановые волосы. Длинная шея. Лицо внутреннего смятения не отражает, выражение каменное, безразличное.

Сидя на холодном цементном полу, сжав голову руками, глядя на клочок бумаги на коленях, она чувствовала себя более потерянной, чем прежде — имя «Майкл Деверо» не говорило ей ничего.

Когда она, наконец, вышла из цементного домика, Харли уже ждал ее, скрестив руки, привалившись, сутулясь, к пикапу.

— Харли, а где находится воздушная база Льюк?

— В Глендейле, рядом с Фениксом. Туда едешь? — Лицо у него просветлело.

— Да.

— Давай, забирайся! — В машине он протянул ей бумажный пакет и термос. — Подумал, не завтракала, наверное. — Дымящийся кофе, сэндвич с ветчиной — все вкусное, точно пир после долгого поста.

Ехали они, открыв окна; потеплело, аромат от благоухания диких цветов стал тяжелее. Островки — синие, желтые, красные, красно-лиловые — мелькали в канавах по обочинам — оттенки яркие, их не сумело вытравить даже солнце пустыни.

— Харли, ты живешь где-то тут?

— И вырос тут. Во Флоренсе у меня сестра — оттуда и сэндвич. А в Фениксе брат. А я между ними, как челнок. — Харли вел машину, высунув согнутый локоть в окно, щурясь на солнце. Рослый мужчина с курчавыми волосами, выбеленными солнцем, и длинными, с проседью, бакенбардами.

— А не знаешь, случайно, Майкла Деверо? — Спрошено небрежно. Хотя весь ее мир висел на волоске.

Ответ последовал не сразу, Харли колебался, бросил на нее любопытный взгляд.

— Семейство Деверо знаю. Но есть ли среди них Майкл, без понятия. А что?

— Хочу с ним встретиться.

— В Льюке?

— Да. Он там капитан.

— Деверо, которых я знаю, арендуют землю рядом с Флоренсом. А раньше арендовали там, где ты, как говоришь, заблудилась, — в голосе у него проскальзывали беспечные мальчишеские нотки, хотя на вид ему и было не меньше тридцати пяти.

— А на том ранчо на дороге, где ты меня подобрал… Кто живет там?

— Да никто. — Ты уверен?

— Родился там. Слушай, ты все спрашиваешь, спрашиваешь, а от тебя ответов никаких. Что у тебя вообще стряслось?

— У меня нет ответов. У меня нет… ничего. Харли, пожалуйста, расскажи мне про Деверо.

— Вряд ли мы говорим об одних и тех же. Что-то не представляю, чтоб кто-то из Деверо служил в армии. Им лишь бы потом других жить. Я б знал. Старик мой управлял их ранчо тридцать лет.

Скоро пустыню сменила вереница городов, и пикап влился в густой поток машин. «ТАКО, ВИНО, ТАКО, НОВЫЕ И ПОДЕРЖАННЫЕ МАШИНЫ, ГАМБУРГЕРЫ, МОТЕЛЬ „ПУСТЫНЯ МИРА“»… — указатели и постройки казались безвкусно пестрыми после цветущей пустыни.

— Ранчо, где ты родился, принадлежало Деверо?

— Да. Ранчо Деверо на земле Деверо. Там я жил с родителями, четырьмя братьями и сестрами. Между смертью, детством и отъездом. Работники сбежали, и мой старик вкалывал на ранчо один. Но оно перестало приносить доход, и Деверо прикрыл его. Это сломало моего старика, и он повесился в доме, который ему даже не принадлежал. — Ухмылка Харли застыла гримасой, голос едва пробивался через слепленные губы. — Семья Деверо не из моих любимых тем, так что давай прикроем этот разговор, ага? — Хватит того, что я очень любезно катаю тебя.

Неразумно восстанавливать против себя единственного знакомого человека. Рядом с ним она чувствовала безопасность: правда, неустойчивую и зыбкую, будто паника гналась вплотную за машиной и вот-вот настигнет ее, стоит Харли оставить ее в Фениксе одну.

Мысли ее избегали реальности, тупиковости ее положения, растущего ужаса перед приближающимся Фениксом и неведомым Майклом Деверо. Она понимала, что обманывает себя, реальность неизбежна.

— Где мы?

— В Темпи. А следующий — Феникс. Города так разрослись, что слились друг с другом. Давай сначала заскочим к моему брату, а потом отвезу тебя в Льюк. Сам не понимаю, почему. Совсем не по пути, но, похоже, с деньжатами у тебя небогато…

— У меня ничего нет.

— Это ты мне уже сообщала. И, пожалуй, что — только это.

На вывеске стояло «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДОЛИНУ СОЛНЦА». Вдоль улицы тянулись пикапы, трейлеры, роскошные мотели, где клонились над бассейнами пальмы, а шикарные рестораны поджидали нарядных вечерних посетителей.

Пикап завернул к мотелю «СОЛНЕЧНЫЙ ОТДЫХ». «Кондиционеры, телевизор, телефон, кафе, свободные места есть». Обшарпанное розовое здание, втиснувшееся между импозантными стеклянно-кирпичными мотелями, бахвалящимися двумя этажами, балконами, бассейнами, пальмами; «Солнечный Отдых» притулился между ними стеснительно, как бедный родственник в непривычном окружении.

— Твой брат тут живет?

— Владелец. Минуту, сейчас вернусь. — Выпрыгнув из машины, Харли скрылся за дверью с табличкой «КАФЕ. ОФИС».

На окнах спущены защитные жалюзи, а в уголке белеет объявление, написанное от руки:

 «Требуются официантки».

Она долго смотрела на бумажку, прежде чем прислушалась к своим мыслям. Ей нужно еще время, хоть немножко — разобраться, что к чему, а уж потом встречаться с Майклом Деверо. Она знала, Феникс в Аризоне, и была почти уверена — город она видит впервые. Она ведь пока не особенно напрягалась, осознавая события. Еще бы капельку времени, и она сама решит свои проблемы. Пока она ничего не может вспомнить. Не хочет? Или вправду не может?

Войдя следом за Харли в кафе, она с облегчением увидела — посетителей нет: только Харли, а за стойкой грузный толстяк в грязном фартуке.

— Чем могу служить, мэ'эм?

— Рей, она со мной, — Харли примостился на табурете у стойки.

— Слушай, Харли, нечего таскать сюда своих дамочек. Сколько раз тебе говорено!

— Реймонд, девочка заблудилась в пустыне. Цветы собирала. Просто подвез ее, и все. Так, Газельи Глазки? Это мой вреднющий старший братец. Садись, можешь угоститься гамбургером за счет старичка Рея, и поедем в Льюк.

— Не заплатишь, не получишь ничего.

— Брось, Рей! Пара гамбургеров и чашка кофе тебя не разорят. Да и попрактиковаться тебе, судя по всему, не мешает.

Реймонд дернулся было ответить, но махнул рукой и исчез на кухне. Когда он вернулся с гамбургерами, с ним влетело облачко мух. Быстро, пока не растеряла храбрость, она попросила работу официантки на день-два, но не за деньги, а за комнату.

Реймонд переводил взгляд с брата на нее, заинтересованно, но подозрительно.

— Харли, если это твои интриги, чтобы остаться на ночь в городе…

— Это ее идея, Рей! Я, честно, уезжаю. Думал, она в Льюк собиралась…

— Что ж, девушка мне пригодится. Как тебя зовут?

— Магги ее зовут. Магги Фрихоуп, — подсказал Харли, старательно пряча улыбку за салфеткой. — Лучше имени для официантки в жизни не слыхал.

— За обедом мне помогут, а вечером получишь комнату, и с утра начинай. Посмотрим, как справишься… но чтоб никаких мужиков, поняла? — Крошечные красные вены проступили на бульбочке носа.

— Мужики?

— Он про то, что тебе запрещается водить к себе ночевать мужиков, мужчин то есть. Сам видишь, Рей, она сама невинность! Никаких тебе хлопот!

— Она ведь с тобой приехала, так? Говорил, что уезжаешь, ну и мотай!

— Уже. Какой номер ей дашь? Затащу чемодан.

— Четырнадцатый. Вон, напротив отсюда, — и Рей протянул Харли ключ, сняв с доски над кассой. — Утром, Магги, захвати свою карточку Социального Страхования.

Харли пошел с ней до машины, прихлопнул дверцу на дальней стороне. Под прикрытием пикапа они прошли к номеру 14-му, и он отпер дверь.

— Без сумки тебя бы не пустили. С чего вдруг передумала?

— Мне нужно время. Вспомнить. Может, отсюда позвоню Майклу. Спасибо тебе, Харли, за все. Мне бы еще карточку Социального Страхования…

— Тут уж ничем не могу помочь.

— Хоть комната на ночь есть. Не знаю, что бы я делала, если б ты не оказался в пустыне. — Ей и хотелось, чтоб он поскорее ушел, и она боялась его ухода.

Они стояли в открытых дверях. Харли, привалясь к косяку, глядел на нее сверху вниз.

— С этим твоим беспомощным видом, ты подцепишь первого же встречного, и он будет тебя кормить бифштексами, не гамбургерами. Невинные на удивление здорово устраиваются в этом мире… — И он придвинулся ближе.

От его близости она вздрогнула.

— Харли, прости, если использовала тебя. У меня не было выбора.

— Харли! — завопил с крыльца Реймонд.

— Ухожу, ухожу! Пока, Газельи Глазки! Надеюсь, ты спаслась — от чего ты там удирала.

Она смотрела, как пикап вливается в поток машин, и ей хотелось побежать за ним. Паника, преследовавшая ее, надвигалась… «От чего ты там удирала». У нее есть одежда и клочок бумаги с именем человека. Но искала она его или убегала от него? Да ведь если убегают, не записывают имя и адрес.

В номере был голый пол из темно-зеленых плиток, кое-где оббитых по углам. Кровать, стены и занавески — все мрачно-бежевого цвета. Между ее кроватью и столом едва оставался проход.

Я одна. Я в безопасности. Что делать теперь? Может, позвонить в полицию? Но она лишь непроизвольно включила телевизор. Показывали фильм, но звука не было. Раскрывал рот комментатор, читая по бумажке, на часах позади него — 12.05. Потом возникло жуткое зрелище — раненые солдаты на носилках… люди, одежда, земля, на которой они лежали, все различных мрачных оттенков. Выключив телевизор, она прилегла на кровать.

Сознание ее работало ясно. Не пустое. Наоборот, бурлит картинками. Одна — щетинистые светлые волосы Харли, его насмешливые глаза на загорелом лице. Реймонд и его грязный фартук, грузовик с вмятиной по всему борту, бескрайняя пустыня и горы вдали. С самолета она сама показалась бы в пустыне пятнышком. Красивый парк во Флоренсе; даже лань, про которую рассказывал Харли, и та четко, въявь. Но ее собственное лицо плавало в тумане, и до сегодняшнего утра — никаких событий, сплошное черное пятно.

Перед сном в ее мозгу мешались образы серых людей на носилках, картинка черного телефона на прикроватном столике…

Она проснулась, устав больше, чем до сна, опять разболелась голова, ей страстно хотелось помокнуть в горячей ванне. Лежать бы там и лежать… Но ванны не было, только душ, отгороженный занавеской, не задергивавшейся до конца. Она помылась, пустив воду погорячее. А волосы мыла, пока мраморный обмылок не расползся. Обернув вокруг тела одно полотенце, а вокруг волос — другое, она постирала белье и повесила в комнатке сушиться.

Спала она, наверное, почти целый день, потому что, когда вышла из душевой, уже смеркалось. Она задернула занавески и включила лампу. В большом зеркале над столом — ее отражение до колен. Очень худенькая женщина… девушка? Сколько ей лет не угадать. Где-то между двадцатью и тридцатью? Сбоку на шее темнеет родинка.

Было неловко рассматривать эту незнакомку так подробно, а еще пугало, что она не узнает ее. Опять завернувшись в полотенце, она отвернулась от зеркала с тем же гнетущим чувством, с каким утром рассматривала свое отражение в беленом зданьице во Флоренсе. Может, она попала в ужасную беду и не знает? Или спасается бегством от чего-то, а вспомнит только, когда оно настигнет ее!

Тут взгляд ее упал на телефон. Чего я тяну? В ящике прикроватного столика нашелся телефонный справочник, а в нем — номер воздушной базы в Льюке. Она быстро, не давая себе передумать, накрутила цифры. Может, телефон не работает, мелькнула надежда, но в трубке загудело.

Капитана Деверо разыскали не сразу, она забеспокоилась — не положить ли трубку? Что говорить, она не представляла. Надо, конечно, было порепетировать, а уж потом звонить. — Хэлло?

— … Капитан Деверо?

— Да.

— Капитан Деверо… мне нужна ваша помощь. Вы не знаете… у вас никто не пропадал… не исчез кто знакомый… — Сердце так гулко гнало кровь в ушах, что она едва слышала сама себя.

— Кто это?

— Нельзя ли… нельзя ли встретиться с вами? — какие глупости она бормочет, какой же она ему-то кажется?

— Какого… — звучный, нетерпеливый голос.

— Капитан Деверо, мне надо срочно увидеть вас. Я знаю, это странно, но мне… дали ваше имя и… я должна… Пожалуйста, я не отниму у вас много времени.

На другом конце провода молчали.

— Капитан Деверо, вы слушаете?

Ответ раздался после долгой паузы. Едва слышный, как будто тот задыхался от изумления, или не верил сам себе.

— Лорел?!

— Вы знаете меня? О, благодарение Богу! Понимаете, я заблудилась и не знаю… кто…

— Где ты?

— В мотеле «СОЛНЕЧНЫЙ ОТДЫХ», комната 14. Улицы я не знаю, но могу посмотреть. Тут рядом справочник…

— Неважно, найду. Дай мне полчаса. И, Лорел?..

— Да?

— Оставайся на месте. Никуда не двигайся, — и он бросил трубку.

Она тоже положила трубку и подтянула ноги с расколотых плиток на кровать.

Лорел, Лорел… обретя имя, отражение в зеркале не стало знакомым.

Майкл Деверо. Она прикрыла глаза, ожидая, сейчас всплывет картинка. Но — ничего. Голос не слишком старый, не слишком молодой. Незнакомый. Удивленный… Нет, даже — ошеломленный! А потом — рассерженный.

Майкл Деверо. Отец? Дядя? Брат? Муж? Нет, кольца у нее нет. Случайный знакомый? Ладно, неважно. Он — ее единственная ниточка к миру, который она временно потеряла. Приедет и заберет куда-то. Куда-то в безопасное место. И знакомое. Она мелко дрожала в мокром полотенце, не в состоянии убедить себя, что чувствует облегчение, что все это — реально.

А может — он враг? Придется рискнуть, больше все равно никого нет. Но откуда у нее вдруг враг? Почему ее бросили в пустыне одну — без еды, без денег… без памяти?

Дверь в комнате только одна. Лежа на кровати, она рисовала рассерженного безликого мужчину, стоящего в дверях. Он тянется к ней одной рукой, в другой — зажат нож. Она метнулась в душевую, ноги у нее заплетаются, как во сне, умудрилась вбежать и — в последнюю мучительную секунду — запереться; мужчина барабанит в дверь, вопит: «Лорел! Лорел!» Она отогнала сновидение.

Резкий стук разбудил ее. Она соскочила с постели так резко, что у нее закружилась голова. Сдернув мрачное покрывало, накинула его поверх полотенца — только это и прикрывало ее наготу. Номер освещался сумрачным светом настольной лампы, она приоткрыла дверь на щелочку — и, заглянув в темноту, с облегчением увидела белый воротничок рубашки, У-образный вырез, в рамке темной военной формы, разделенный посредине черным галстуком.

Неправдоподобно яркие глаза светились на смуглом лице. Они округлились, когда гость разглядел ее.

— Лорел, — не вопрос, спокойное утверждение.

Значит, она — Лорел. Как можно забыть такие глаза, как у него?

Рванув у нее из рук дверь, капитан Деверо вошел и захлопнул ее за собой. Движения у него энергичные, решительные. С его приходом комнатушка переменилась — стало душно, тесно.

Ни одного приветливого взгляда ей, ни улыбки облегчения, что она нашлась. На шее у него набрякли вены, держался он скованно, жестко.

Она стояла, вцепившись, как в щит, в грубое покрывало. Липли к спине мокрые волосы под полотенцем, болезненные спазмы сводили желудок, вдохи не наполняли воздухом легкие, и она поняла, какие чувства переживала лань, глядевшая на Харли. Она не могла повернуться и убежать. Странные глаза притягивали ее. Как животное, опасность она чуяла инстинктом.

— Ну и наглость у тебя! — очень тихо проговорил он, и она расслышала только из-за звучности голоса.

— Я объясню! Я вам позвонила, потому что не знаю…

Удар обрушился так внезапно, что она не успела увернуться. Пришелся он сбоку головы, циферблат часов царапнул щеку. Она схватилась, было, падая, за кровать, но промахнулась и плашмя свалилась на пол.

Она молилась, чтобы потерять сознание, тогда она не почувствует нового удара. Но удара не последовало. Капитан рывком поднял ее и усадил на кровать, подоткнув полотенце на место. Бежевое покрывало осталось на полу смятым бесполезным комком. Схватив ее за плечи, так что голова у нее запрокинулась и она смотрела на него снизу вверх, он, наклонившись над ней, медленно и отчетливо произнес:

— Лорел, однажды я пообещал себе, что если мне доведется увидеть тебя снова, я убью тебя. Не говори мне, где ты была все это время и что делала. Не сейчас. Иначе я сдержу свое обещание. А теперь давай, одевайся.

Она видела его сквозь слезы боли. Лицо привораживало, оно говорило, что угрозы Деверо — не пустой звук. Она почувствовала себя слабой и совсем больной, даже бояться сил не было. Если убьет меня сейчас, подумала она, больше мне не придется испытывать такого страха.