Ну что же. Буду с вами откровенен… Я чувствую, что погорячился. Словно вы пошутили над кем-то, ожидая, как всем будет смешно, но все пошло наперекосяк, и окружающие расстроились. Конечно, я должен за них отвечать, я ведь Бог, верно? Так что ответственность неизбежна. Но смею заверить, что намерения мои исключительно благородны. Вы должны поверить мне на слово, и я спешу вам сказать, что и в малой доле не желал, чтобы история так далеко зашла.

Впрочем, я не имею в виду Тома, Сару или Джордж, я знал, что с ними так будет, именно поэтому я и показываю вам примерную ситуацию, чтобы вы могли увидеть, ради чего я бью себя кулаками в грудь. И я не имею в виду кого угодно. Потому что, как я уже говорил, Том, Сара и Джордж: и есть «кто угодно». Мне важно удостовериться, что вы понимаете меня. Например, то, что Джорджи известная актриса, не так уж важно, да? Я знаю, что вы, люди, так странно устроены, что вам по силам оценить сложные вещи и увидеть значимые детали, но мне вовсе не хочется думать, что вы недостаточно сложны. Если бы та кошмарная девка Фиона этого захотела, Том мог быоказаться в гостинице с ней. И потом бы он думал, что между ними есть некая особая связь, что оба они англичане и живут в Шотландии, или что оба работают в издательском бизнесе, или еще что-нибудь. Но это не так. Помните: нужно менять декорации. Помните, кто бы то ни был: Сара, или Джорджи, или Том, или кто угодно, или вы сами, – все одно и то же, понимаете?!

Видите ли, когда я творил вселенную, я находился в процессе работы и делал шаг за шагом. У меня не было никакого плана вроде «Вселенная № 101», по которому я все лепил, понимаете, о чем я? Ясное дело, я мог бы поаккуратнее обойтись кое с чем, и я первым готов это признать. Не считайте, что я не готов первым поднять руку и сказать «теа culpa», [3] если что-то сделал не так. И я, по крайней мере, стараюсь отрегулировать все, что вышло боком, понимаете, именно поэтому я сейчас тут, да ведь? Нужно разобраться с ситуацией, в которую мы попали: мы не можем вернуться и переписать книгу, но я, по меньшей мере, могу зачитать вам ряд правил, чтобы вы понимали, в чем дело. Я признаю, что должен был сделать это намного раньше, один ноль в вашу пользу, но вы же знаете, как иногда откладываешь работу.

Ладно, довольно самокритики, давайте вернемся к делу.

Помните, что я говорил вам о китах? Как я просто выдумал их и решил создать? Иногда меня слегка заносит в сторону, я вхожу в роль и продолжаю, мечтая, выдавать идеи. Типа: «Да-да, это круто! Красота – и вот еще было бы неплохо…» и просто не могу остановиться. Можно сказать, что я просто полон идей, но предпочитаю думать, что «попал в точку». Я не хочу, чтобы вы подумали, что я выкинул вас в мир всех скопом. Я и впрямь продумывал это дело, все перспективы и все, так сказать, возможности. Как я уже объяснял в случае с китами, я не знаю, как я творю все это, я просто, понимаете, хочу, чтобы были барсуки, и вот они тут как тут – эти барсуки. Что меня вполне устраивает, кстати. Если я задумал создать растение, я не хочу сначала размышлять про деление клеток или изобретать биологическую систему давления, у кого есть на это время, верно? Но, как я уже говорил, меня очень интересуют все эти ваши ученые, которые возятся с микроскопами и всякими прибамбасами и изучают, как я все это сделал. Мне это жутко нравится. Могу предположить, и мне кажется, что я прав, их поиски помогают вам понять, что вообще происходит, если вы взглянете на все с их точки зрения. Так что именно таким образом я вам все и объясню, договорились? Чтобы вы услышали мои слова на понятном вам языке, если вы понимаете, что я имею в виду. И еще чтобы вы могли все это проверить и убедиться, что я говорю правду. Видите, какой я добросовестный?

Начнем с начала. Я думал, что большинство из вас едва ли доживут до сорока лет. Примем это как факт. На большее я и не рассчитывал, и я думаю, что сделал максимум для того, чтобы это было именно так, а не иначе. Катастрофы, эпидемии, дикие звери, холод и голод, много всяких страстей, мешающих выжить. Так что не думаю, что ваши обвинения в невнимательности будут иметь основания, правильно? И все это давало свой результат: откуда я мог знать, что вы начнете придумывать всякие препараты, удлиняющие жизнь? Предупреждения о наводнениях, антибиотики и механизация труда. Вы думаете, разумно обвинять меня в том, что я не предусмотрел, что какой-то проклятый мудрец изобретет аппарат для производства искусственных волокон, а? Так что начнем с того, что любые проблемы в вашей жизни после сорока – не моя робота, ясно? Срок годности истек. Все, что вы делаете со своей жизнью после тридцати девяти, – вы делаете на свой страх и риск, это понятно?

И вот я добрался до этих делишек с сексом, это было приятно решать, и я думаю, тут вы со мной согласитесь. Но тогда я еще не знал, как внедрить ее в реальность. До четырнадцати лет вы заняты тем, что стараетесь поумнеть (ладно, еще одна ошибка, проехали, движемся далее все равно), потом у вас есть немного времени, чтобы опериться, и потом в вашу жизнь приходит секс, пока вы сражаетесь еще лет этак десять. Я посчитал необходимым, чтобы вы занимались сексом. Я волновался, что вы можете погубить потомство, если не будете достаточно уделять ему времени, так что я многое вложил в то, чтобы вы его полюбили. Ну да, я определенно перестарался. Каждый может умничать, анализируя прошлое, верно? Сначала я сделал так, чтобы вы хотели этого, причем сильно. Как? С помощью гонадальных стероидов, как выяснилось. Как я уже говорил, я просто разговариваю с вами на вашем языке, если бы мне пришло в голову давать названия всем этим штуковинам, я бы никогда не придумал нечто вроде «гонадальных стероидов», вот так ужас, верно? В общем, у вас есть эти гонадальные стероиды: эстроген и тестостерон, они разжигают вас, и вы жаждете секса. И вы его находите.

Теперь мне нужно слегка облагородить процесс… или лучше показать вам, что может произойти, если я этого не сделаю: очереди на почте двигались бы еще медленнее, если вы понимаете, о чем я. Что же я делаю, чтобы вас привлекал некто определенный, нежели все подряд (я еще вернусь к этому, так что не забудьте, ладно?). Тут я включил мозги, разрешите похвастаться. Я втянул в дело немного мозговой химии, то, что вы называете психологией, ну самые основы, но сделал это очень гладко, чтобы и комар носа не подточил. Например, я сделал так, что вас привлекают лица, похожие на ваше собственное. Например, если вы мужчина, вам нравится собственная рожа, только в более мягком варианте, то же самое касается и женщин: вас привлекают мужские черты лица, похожие на те, что вы видите в зеркало. (А вы этого даже не знали, да ведь? Вы думаете, что я все это выдумываю на ходу. Но это не так, спросите людей из университета Святого Эндрю в Шотландии, если вы подозреваете, что я все это выдумываю: они вам за это морду разукрасят.) «Будет лучше, – подумал я, – если вам будут нравиться лица, походящие на ваше собственное лицо, нежели на мордочку вашей собаки». И попробуйте мне сказать, что и тут я не прав. По большей части введенные мною правила очень просты. Вы с ними незнакомы, но они по шаблону. Симметрия: вы предпочитаете физически соразмерных людей. Запах: женщины предпочитают запах мужчин, чья иммунная система отличается от их собственной. Да, и еще они определенно реагируют на мужские феромоны. Я немного увлекся женскими реакциями на запах, скажем прямо. И все закончилось тем, что женщины оказались в тысячи раз чувствительнее ко многим запахам. В этом не было необходимости, это точно. Просто снова попал в точку. И теперь каждый раз наблюдаю, как вы сходите с ума по запахам, выстреливая моноаминами.

Помните о моноаминах, да? Помните, я упоминал их тогда, чтобы вы не искали особый подтекст, задумываясь, почему у Тома встал член во время интервью с Джордж. Без сомнений, вы уже начали продвигаться в этом направлении. Так давайте я вам кое-что дополнительно поясню.

Моноамины – группа химических веществ – нейротрансмиттеров, которые… ну, в общем, они и есть сексуальное влечение, грубо говоря. Что происходит, когда вы чувствуете физическое притяжения? Нет уж, избавьте меня от ваших фантазий типа «я словно ощущаю покалывание» или «такое чувство, словно крохотные зайчики порхают у меня в животе, и мой разум замирает». Сравнения тут ни к чему. Они только создают сложности, к тому же я спрашиваю, что происходит, а не то, как вы это растолковываете. Влечение неподвластно, ему нет никакого дела до ваших моральных установок или жизненных принципов, и оно уж точно не дело рук купидона, проказы крохотных розовых амурчиков или волшебство. Все дело в моноаминах. Вашей головой управляют серотонин, артеренол (я и вы называем его адреналином) и допамин. Ваш мозг группируется на средней островковой доле большого мозга, передней коре головного мозга, ядре центральной нервной системы и скорлупе мозга, в этот момент отключаются постцентральная извилина, мозжечковаяминдалина и – по бокам – височные отделы коры головного мозга. Что значит вся эта заумь? Значит, что вы по уши вляпались, в общем-то. Я тут не шутки шучу, вы превращаетесь в животное и по клиническим симптомам практически гавкаете, в таком состоянии вам уж точно нельзя садиться за руль. Моноамины – беспощадные, аморальные штурмовики на службе у физического влечения. Эти парни точно уж раненых не берут: один допамин готов обменять все ваше сознание на нежную улыбку, и вместе они составляют атомный коктейль, он-то и приводит к тому, что вы скачете в гостиничном номере верхом на звезде из мыльной оперы.

Но, и эта мысль недалека от истины, все это коту под хвост, если, когда вы наконец-то добиваетесь секса, он оказывается столь же приятным занятием, сколь и пожевывание носка тракториста. Итак, стадия номер три: нейропептиды. Речь идет об окситоцине и адиуретине, скажем так. Во время секса окситоцин поступает в центры удовольствия вашего мозга, и вы думаете: «Ничего себе! Надо это дело как-нибудь повторить». Но, и тут я поступил очень мудро, окситоцин также подталкивает вас хранить верность. Я долго трудился над этим апектом. Было неясно, верен ли мой расчет. Сначала я проверил идею верности на мышах-полевках, чтобы узнать, возможно ли это в принципе. Я, конечно, не знал, что использую окситоцин, но это был именно он, я испытал на верность мышей-полевок Среднего Запада и решил не впутывать северозападных полевок. Должен вам сказать, что с мышами-полевками все сработало прекрасно, и с теми, и с другими. Но с вами, как выяснилось, дело обстоит чуть иначе, вам нравится страдание. Так что я сделал так, чтобы окситоцин преследовал вас, когда вы занимались сексом, а также превратил его выделение в «классический условный рефлекс», как говорят люди в белых халатах. Это значит, что окситоцин выделяется во время секса, и если вы долго занимаетесь сексом с одним партнером, то чуть-чуть гормона выделяется, когда вы просто видите партнера. Том думает, что чувствует себя виноватым перед Сарой, но вы увидите, что будет, когда он снова увидит ее и получит свою порцию окситоцина, его как молотком ударит.

Так что, и это очевидно, вполне подходящий план, думаю, вы согласитесь. Вам не нужно беспокоиться О продолжении рода, потому что я за вас уже все сделал, и вам вообще не надо думать об этом.

Но потом ситуация деформировалась.

Кто же знал, что вы собираетесь жить не в хижинах, а перемещаться в города по восемь миллионов жителей, верно? Я думал, вы будете вполне счастливы, если дотянете до четвертого десятка, а потом скончаетесь от гриппа или будете съедены волком, так что зачем мне было беспокоиться о том, чтобы верность жила долго? Действие моноаминов держится – в лучшем случае – тридцать месяцев. После этого ваше тело становится терпимым к нейротрансмиттерам и, увы, страсть проходит. Это конец беготни по паркам в грозу и безудержного смеха, вместе вы исключительно из-за постоянного действия окситоцина. И как долго это продержится, по-вашему, когда вы столкнетесь с новыми дозами допамина и серотонина? И я даже не думал, что важно исправить такую проблемку, что женщины – неважно, из какой они страны или к какой культуре принадлежат, – проходят примерно четырехгодичный цикл, который начинается с совместной жизни с мужчиной и заканчивается мыслями о том, что стоит найти кого-нибудь еще. Периодическая моногамия казалась мне вполне подходящей: ведь всегда был шанс того, что за эти четыре-пять лет она или ее партнер может стать жертвой аппендицита или кого-то из них унесет снежная лавина… ну а если этого даже и не произойдет, я не рассчитывал, что в пределах часа езды будут толочься еще четыре миллиона самцов, готовых составить ей компанию, верно? И почему бы не дать мужчинам лишнюю порцию тестостерона и не посмотреть правде в глаза? Ведь лучше любить и терять, правильно?

И вот тут начинается самое позорное для меня. Потому что я не думал, что неверность станет такой большой проблемой. Мне и в голову не приходило, что большинство людей будут изменять или даже иметь возможность изменять: вы просто заставляете меня сгорать от стыда, понимаете? Я не принял этого во внимание, и все вышло очень-очень плохо. Я никогда не думал о таком коловороте… Я даже не вложил в измену мысль, как вложил ее в снежные хлопья, вот что я хочу сказать. Все функционирует на базовом уровне и зависит от грубой химии и психологии (а психология, конечно же, не что иное, как химия в действии). Поэтому все интрижки похожи друг на друга. Совершают ли акт измены два человека, что закручивают гайки на заводе, или живущий в Эдинбурге английский писатель, столкнувшийся с актрисой из лучшей мыльной оперы с самыми высокими рейтингами по всей Великобритании… все всегда одинаково. Меняются тривиальные детали и декорации, но каждый раз людииспытывают одно и то же. Я знаю, что вы это, наверное, тоже уже заметили, и именно поэтому отчасти и решил, что должен с вами поделиться. Пришить, что это так и есть, хотя вы и так это знаете, просто, чтобы вам было легче дышать.

Я сделал гадость. Но многие другие вещи я все-таки сотворил верно, например бананы. Со сладкими плодами явыпутался. Так, чувствую вашу враждебность, хорошо, все в порядке: я же признал свою вину. И если мы все не сойдемся на этом, мы не сможем двинуться дальше.

Понимаете, думаю, мы вполне бы могли чуть продвинуться. Правда, я не собираюсь поднимать этот вопрос сейчас. Сейчас мне кажется, вам требуется обдумать вышесказанное наедине с самими собою, и что бы никто не мешал.

Поговорим позже, ладно?

 

Глава 9

Я спал на диване.

Представим, что это искупление грехов: я наказывал себя так, как меня бы наказала Сара. Я всеми силами пробовал внушить себе эту мысль, предпринял попытку найти для себя прощение в самоистязании, но мне было не избавится от того, что я видел себя насквозь. Мое поведение было всего лишь поводом к расплате и наказанию, дело было в трусости. Я не мог представить себе, что Сара проснется, когда я, задержав дыхание, нырну в кровать. Она перевернется, посмотрит на меня и сонно спросит: «Где ты был?» От такого видения у меня внутри все переворачивалось. Так что я улегся на диване в трусах, накрывшись пальто.

Я плохо спал. Поверить в то, что я весь извертелся лишь потому, что не мог найти удобного положения, было невозможно, я весь извелся от ужаса содеянного мною. Мое предположение, и от этого было некуда деться, заключалось в том, что я не мог никак успокоиться, потому что я лежал на диване, на котором не было тесно, и к тому же у меня снова возникла эрекция. Я лежал в темноте, проигрывая в уме произошедшие только что события. Не успел начать, как тут же явился эрегированный член, чтобы повспоминать вместе со мной.

Той ночью у нас был долгий секс с Джорджи, и у меня все равно с полпинка возникла эрекция, которая продержалась до рассвета. Ясное дело, гордиться нечем. Это неинтеллигентно, верно ведь? Делать какие-то идиотские выводы о моей сексуальной энергии в такой ситуации… Тем не менее эрекция была на месте. И не исчезала до самого рассвета. Я всего лишь сообщаю вам факты, вот и все.

В общем, не говоря об эрекциях и тому подобном, я не только плохо и мало спал, но и вскочил на ноги и 6.30. Уставшим я себя не чувствовал. На самом деле я был перевозбужден и находился почти в отлетном состоянии, на пике ощущений, как бывает, когда сутками не спишь. Я думал, как бы не встречаться с Сарой. Оставить на столе записку, что вышел по делам. Но где с пользой для дела можно оказаться в семь утра в субботнее утро, особенно после того, как меня почти целую ночь не было дома? Вы уже наверняка поняли, что план оказался с червоточинкой. Так что я съел миску пшеничных хлопьев с корицей, которые я просто не выношу, как на вкус (я ненавижу корицу), так и в более широком социолингвистическом смысле: ведь хлопья – явное проявление тупого порочного американского насилия корпоративной культуры, но я не мог заставить себя приготовить тост. Еще я выпил несколько чашек кофе. Крадучись пройдя в гостиную, я включил телевизор. Было субботнее утро, и показывали детские передачи. Я уселся напротив телевизора, сжимая чашку трясущимися руками, а взвинченные ведущие орали на меня сорок пять минут кряду: возможно, это я и заслужил.

Когда я услышал, что Сара копошится наверху, то испытал шок, словно меня током ударило.

Я поднажал на уши, заставляя их прислушаться и распознать звуки. Меня колотило. Не физически, но внутри. Медленные мягкие шаги Сары, спускающейся по лестнице, казались мне не шажками только что проснувшейся маленькой шотландской женщины, но неотвратимой поступью потустороннего чудовища из фильма ужасов. Ничего не видя, я уставился в экран телевизора, в этот момент дверь гостиной открылась, и она вошла в комнату.

– А-у-у-у… когда ты вернулся вчера ночью? – спросила она, переходя от зевоты к связной речи.

– Х-м-м-м… – пожал я плечами, – не уверен… Думаю, довольно поздно.

– А когда примерно?

– Не знаю, как я уже сказал, я не смотрел на часы.

Я говорил, не глядя на нее. Я упорно смотрел в экран телевизора и разговаривал рассеянно, голосом человека, вселенски заинтересованного происходящим на экране. Но если бы мне предложили миллион фунтов, я бы все равно не смог ответить, что же там показывали.

– Ну да, но хотя бы примерно?

Ее голос не был злым или ворчливым, просто сонно-любопытствующим. Саре было просто интересно. Лучше всего было бы ответить: «Ну, после четырех, я знаю, что было уже четыре» или что-нибудь в этом роде, дипломатично уклонившись от точного ответа на вполне нормальный вопрос. Так и нужно было сделать.

Я сказал:

– Господи, я не заметил, понятно? В чем дело? У нас что, есть отбой? Какая вообще разница, сколько было времени? Было поздно, ясно?

Я вылил это великолепие на телевизор. Сара стояла близко, но молчала. Не ответила она и минуту спустя. Ее молчание заставило меня повернуться к ней лицом. Я был в ужасе, предвкушая ожидающую меня картину, но обстоятельства вынуждали меня так поступить.

Я не знаю, чего я больше всего ожидал и боялся увидеть: выражение лица, по которому станет ясно, что Сара обо всем догадывается, или ее обиженный взгляд. Она просто поразила меня тем, что никаких следов ни того, ни другого на ее лице не было. Девушка смотрела на меня с улыбкой. Даже с усмешкой.

– Но ты устал, да, любимый? – сказала она. – Поздно вернулся, и теперь ничего не хочется делать?

Как вы можете себя представить, я ухватился за эту возможность обеими руками и с благодарностью прижал ее к груди.

– Да… прости. – Я растер руками лицо, словно стараясь смыть наваждение. – Я определенно стал слабаком.

Сара улыбнулась. Она стояла у двери и улыбалась. Ее волосы были всклокочены после сна, на щеке остались следы от подушки, большая мешковатая футболка с почти стершимся рисунком и дырявыми подмышками отважно висела на ней, словно потрясающее вечернее платье. Она была красива. Красива и блаженна: Мадонна, Офелия, Сибилла Вейн и Эдисон Хэнниган, все в одном лице. И я разлагался изнутри, просто глядя на нее. Как я мог предать этого ангела? Знаете, не думаю, что когда-либо любил ее больше, чем в тот момент. Я провел прекрасную ночь, трахая прекрасную женщину на всех твердых поверхностях ее гостиничного номера, но именно это и заставляет ценить своего постоянного партнера. Я улыбнулся Саре. Знаете, такой «измученной улыбкой»? Как пишут в книгах? Вот именно такой.

– Ох… дай мне свою чашку, мой честный труженик, я заварю тебе свежий кофе.

Она ушла на кухню, а я остался сидеть в одиночестве и смертной таски. Я думал о том, какой я чувствительный. О том, что некоторые мужчины могут изменять и даже не думать об этом дольше пяти минут. Но я не такой. Чувство вины пилило ножом, когтями рвало сердце, его клейкая тяжесть наваливалась на веки и клонила мою голову вниз. Господи, и почему я такой глубокий?

Я умудрился спрятать внутри себя Тома, проходящего сквозь персональный ад и пытки, конечно, на благо Сары, и заставил себя надеть безмятежную маску, когда она вернулась с двумя чашками кофе для нас обоих. Она уселась на диван рядом со мной, подвернула ноги под ночную рубашку и подула на чашку.

– Ну, рассказывай, как все произошло?

– Произошло?

– На шоу. Я смотрела его по телевизору, конечно, но что происходило за кулисами? Слухи подтвердились? Действительно ли Бенни Баркер был болен? А мальчики из той группы тоже были за сценой со своими друзьями?

– О… там… да ничего особенного там не происходило. А если и происходило, то я не видел. Я просто смотрел запись из маленькой неприглядной комнатки и жевал орешки.

– А потом пошел на вечеринку.

– Вечеринку? Интересно, как ты догадалась?

– Ну, дай мне подумать… Книга Джорджины Най выходит завтра, шоу Бенни Баркера было накануне, ты не являешься домой всю ночь, а когда являешься, то насквозь прокурен.

– Ну да, была вечеринка. Ужасная, кстати. Правда… ну, для начала там было жутко накурено. Но я чувствовал, что должен остаться.

– А где она была?

– Кто?

– Вечеринка, ясное дело.

– А, вечеринка. Она была в театре, все остались там после шоу.

– И много там присутствовало знаменитостей?

– Нет, не особенно.

– Не особенно?

– Ну… честно говоря… их там совсем не было.

– А что за тип Пэдди? Который был вместо Бенни Баркера. Мне он показался довольно забавным. Он такой же смешной и в жизни?

– Нет.

Сара сделала глоток кофе.

– Ты мог бы позвонить, знаешь. Я немного беспокоилась.

– Да, прости. Я просто потерял счет времени, потому что мне было так… скучно. – Господи, придумай же что-нибудь, Том, быстрее. – Но я специально оставил включенным телефон, ты могла мне сама позвонить. Почему ты не позвонила, если волновалась? Я специально оставил включенным телефон, чтобы ты могла мне позвонить.

– Ну да… чтобы это выглядело так, словно назойливая девушка трезвонит, чтобы проверить, что ты там вытворяешь? Женщина, которой только что исполнилось двадцать девять, сидит дома и высиживает яйца, засекая по своим биологическим часам, когда ты вернешься домой.

– Я бы вовсе так не подумал.

– Нет, но люди, что были с тобой, могли бы.

– Вряд ли. А даже если бы они так и подумали, никто из них тебя не знает, так что какая разница? Хрен с ними.

– Ну да, ну я немного утрирую. Просто я лежала одна в нашей кровати, мне двадцать девять, мой молодой человек где-то на гламурной вечеринке с людьми из шоу-бизнеса, и я вся на нервах.

– Ты скучала по мне?

– Лучше сказать, я думала: «Не буду звонить этому уроду. Он и так не хочет, чтобы я это делала». Вот такое было настроение, понимаешь?

– А.

Сара приподняла беспорядочно лежащие волосы и сделала еще один глоток кофе.

– А кстати, почему ты спал на диване?

– Ну, было поздно. Я не хотел тебя будить.

– Я бы не возражала.

– И знаешь – фу, я воняю сигаретным дымом. – Я встряхнул рубаху, словно проветривая ее.

– О… – Она подалась вперед и поцеловала меня в щеку. – Но в следующий раз… позвони, ты, английская тварюжка.

– В следующий раз? Какой следующий раз?

– Ну, неважно… Но ты все равно английская тварюжка, да?

– Да.

Я поцеловал ее в нос.

– Ты любишь меня больше, чем луна любит море?

– В два раза больше.

Она придвинулась и облокотилась на меня, а я зарылся носом в ее волосы.

Внутри, конечно, я жгуче ненавидел себя. Думаю, мне даже не нужно говорить об этом, да?

* * *

– Куда ты собрался?

– А… всего лишь в город. – Отвечая, я натягивал куртку.

– Зачем?

– Ну, кое за чем.

Конечно, я имел полное право увидеться с Джорджи на ее автограф-сессии. Посмотреть, как идут дела, и поздороваться, не давая покупателям знать, кто я, конечно же. Я знаю, что Саре это ни в коем случае не показалось бы странным или подозрительным. Но я знал, что она захочет пойти со мной, потому что ей так хочется познакомиться с Джорджи. А мне, наоборот, очень не хотелось, чтобы мы пошли вдвоем. И причиной тому были два уровня гнусности. Позвольте с вами поделиться.

Во-первых, меня совсем не радовала перспектива знакомства Сары и Джорджи. Джорджи знает, что она мне нравится, вдруг Сара это тоже заметит. А даже если нет, все равно для меня и Джорджи дурацкая ситуация: играя в невинность, я бы ощущал себя еще более виноватым. Вторая причина была еще более неприятной. Очень просто: если там будет Сара, и думать не стоит, что за подписанием книг произойдет нечто между мной и Джордж. Если бы я был один, то, возможно, я и Джорджи могли бы отправиться в ее гостиничный номер. Ну, знаете, если бы нам показалось это уместным, не то чтобы я на что-то рассчитывал. Но если бы Сара пошла со мной, это было бы явно маловероятно: «Ладно, Сара, можешь идти домой, я останусь тут ненадолго, чтобы Джорджи могла оседлать меня». Думать об этом было просто отвратительно. Было бы лучше, если бы все мои размышления проходили на подсознательном уровне и я бы не мог столь точно формулировать собственную мотивацию, но я был лишен даже такой психологической защиты, для меня все было ясно. Я подумал, как же я ничтожен.

Я еще раз представил седлающую меня Джорджи и с энтузиазмом направился к дверям, прощаясь с Сарой.

Я впервые был на автограф-сессии. Большинство авторов, которыми я восхищался, никогда не проводили автограф-сессии, потому что были мертвы уже, по меньшей мере, лет сто. Но мне хочется думать, что писатели, которые мне нравятся, все равно бы в них не участвовали. Что более всего напоминает о степени известности, как не автограф? Нет, все мои любимые авторы спасались бы бегством от одной идеи автограф-сессии. Ну… кроме Диккенса: Диккенс бы точно подписывал книги в магазинах, устраивал бы чтения и позировал бы для журнала «Hello!», но уверен, только для того, чтобы люди узнали о какой-нибудь социальной проблеме. В любом случае, никто из отдела паблисити никогда не приглашал меня на автограф-сессии в сетевом магазине «Блэкуэлл», потому что никто из читателей написанных мною книг не хотел видеть мой автограф на внутренней стороне обложки. Что устраивало обе стороны, скажем прямо.

Хотя я никогда не был на подобных мероприятиях, у меня было представление о том, как они проходят. Автор сидит за столиком, где сбоку покоится аккуратная стопка книг. Вот и все. И на расстоянии десяти тысяч миль ни одного потенциального покупателя. Даже больше, чем просто нехватка людей, интересующихся его книгами, не говоря уже о подписанных им книгах, нет, мне казалось, что вокруг автора образовывалась некая исключительная зона позора. Сотрудники магазина с опущенными головами все время должны быть чем-то заняты, чтобы случайно не поймать его взгляд и не стать его сообщником, пока тот цокает зубами и, улыбаясь, закатывает глаза, словно говоря: «Да уж, весело придумали». Посетители собираются в кучки, причем на максимально дальней дистанции от того сидящего автора, им страшно даже проходить мимо к нужному отделу, потому что в воздухе витает явное ощущение того, что никто не покупает его книги и никто не хочет, чтобы на его книгах ставили автограф.

Неудивительно, что автограф-сессия Джорджи проходила совершенно иначе. Магазин просто захлебывался людьми. Народу было намного больше, чем в него вмещалось. Тротуар у входа был запружен ждущими своей очереди и желающими попасть внутрь. Они вытягивали шеи и вставали на цыпочки, чтобы поверх голов разглядеть, что происходит в магазине, силясь в нетерпении все рассмотреть, до того как наступит их звездный час. Была и пара полицейских. Один что-то вещал в рацию, и я подумал, что могут возникнуть проблемы с движением транспорта. Отдел паблисити «Макаллистер amp; Кэмпбел» был бы более чем счастлив, если бы полиция официально вмешалась из-за такой проблемы.

Ситуация была совершенно непереносимой: все эти люди объявились, чтобы увидеть Джордж. Но меня больше всего раздражало то, что они мешали мне ее увидеть. Я попробовал сказать стоящим у дверей: «Пропустите меня, я представитель издательства», но это прозвучало недостаточно убедительно, и меня не пропустили. Хотя, должен признаться, когда меня спросили: «А зачем вы тут?», стоило придумать нечто более вразумительное, нежели: «Это секрет», ß итоге мне не пришло в голову ничего лучшего, чем позвонить Джорджи на мобильный. К счастью, он был включен, и она послала кого-то меня встречать.

Актриса сидела за столиком, стопка книг на краю, но все остальное явно не соответствовало моему представлению, и я знал, что так и должно быть в ее случае: она же не автор, а знаменитость. Вместо того чтобы держаться поодаль, посетители так и льнули к ней. Не затем, чтобы им скорее подписали книгу, но из желания находиться в физической близости к ней. Хотя все стояли в очереди на своих местах, но увертывались и толкались, чтобы каждую секунду быть как можно ближе к ней. Те, кто наконец-то добрались до начала очереди и стояли рядом, обмениваясь репликами, широко улыбались. Все они – мужчины и женщины, молодые и старые – как только она смотрела лично на них, прямо в глаза, улыбались. И улыбались они не от удовольствия, как мне кажется. Их улыбки были непроизвольными. Думаю, если бы их попросили не улыбаться, глядя на Джорджи, им бы это не удалось. Это было приношением ей, приношением, которое они чувствовали себя обязанными преподнести. В этом было нечто пугающее. Но еще страшнее было то, что рядом с ней стояла… Фиона.

Торговые представители иногда появлялись на автограф-сессиях вместе с авторами, но я не мог представить себе, чтобы главы отдела паблисити часто приходили на них, особенно в субботу. Фиона очевидным образом решила наградить себя этой работой. Я мог представить ее объяснение: «Мы должны показать Джордж, что отдаемся на все сто… так что, на мой взгляд, сопровождать ее должна я». Что означало, что она всего лишь хотела постоять рядом с ней: «Смотрите, Джорджина Най – и я вместе с ней… Должно быть, я тоже ничем не хуже, верно?»

Не желая мешать, я подошел к Фионе и встал у стола. Когда я проходил мимо Джордж, она мгновенно взглянула на меня и улыбнулась. Всего-то долю секунды, но этого было достаточно, чтобы нечто внутри меня запело. Фиона невозмутимо смотрела на меня и, когда я подошел ближе, сказала:

– Привет, Том, что ты тут делаешь? – ее интонация блуждала где-то между подозрением и презрением.

– Я просто подумал… – начал я, но как только я приготовился отвечать, она отошла от меня на несколько шагов. Это несколько поразило меня. Ситуация чем-то напомнила мне сцену из фильмов о мафиози, где кого-то задумали убить: они встречаются, ничего откровенно угрожающего не происходит, но потом тот, кто организовал дельце, отходит назад, потому что знает, что вот-вот появится некто и сровняет с землей его собеседника, из пушки. Неужели Фиона готова меня убить за то, что я самовольно явился на автограф-сессию? Это явно было бы ударной строкой в ее резюме, если бы она искала новую работу в отделе паблисити. Я оглянулся через плечо, быстро проверяя толпу в поисках Джо Пески. Фиона уставилась на меня и молча скрестила руки на груди, встав в позу, выражающую: «Ну, я жду вашего ответа». Наконец стало ясно, что она всего лишь хотела удалиться от Джордж, чтобы покупающая книги публика не расслышала, о чем мы говорим. Что, естественно, подразумевало: «Потому что, Том, на мой взгляд, ты вполне можешь ляпнуть нечто неподходящее». Я вздохнул про себя и прошел к тому месту, где она стояла.

– Просто я подумал… – Если бы у Фионы было хоть какое-то чувство юмора, она бы сделала еще несколько шагов назад, но у нее его не было. – Я подумал зайти и посмотреть, как идут дела.

Фиона кивнула и потом, все еще кивая, спросила:

– Зачем?

– А почему бы и нет?

– Да, почему бы и нет? Ведь тут совсем немного народу. Почему бы кому угодно не зайти и не посмотреть, что тут такое происходит?

– Речь идет не о ком угодно. А обо мне. Мое присутствие ничего не меняет.

– Ффф, – она издала короткий едкий смешок. – То же самое говорят о машинах и озоновом слое.

– Ты ездишь на огромном голубом кабриолете, я приехал на автобусе.

– Господи, я говорю для сравнения. Мне нет никакого дела до озонового слоя, понимаешь? Я просто использовала его в качестве образа.

– А, понимаю, – сказал я спокойно. Ее так легко было накрутить: не могу поверить, что когда-то считал ее неприступно спокойной и надменной. Может быть, она теряла навык или я повзрослел в человеческом смысле. Неважно. В любом случае, мне было скучно с ней спорить. Все, что мне было нужно, – побыть тут, пока Джорджи не закончит дела. Я сменил тему.

– Хорошие отзывы на книгу, – сказал я. – Ты, должно быть, довольна тем, как идут дела.

Я говорил праздничным тоном, надеясь, что она поймет, что я положительно настроен, причем речь шла и о ней лично, я не просто хотел сказать, что я постарался и написал хорошую книгу. К счастью, ей даже в голову не могла прийти мысль, что хорошие рецензии как-то связаны со мной. Моя задача ограничивалась написанием текста, все остальное – ее рук дело.

– Да, – ответила она, заметно расслабившись. – Эту книгу невозможно классифицировать.

Проясню, что последнюю фразу она сказала, озабоченно нахмурив брови. Книга, которую невозможно классифицировать, – самый большой ужас для маркетологов. Основная задача маркетолога состоит в том, чтобы успешно классифицировать книгу одновременно как можно более узко и как можно более широко. Маркетолог должен убедить всех, и продавцов, и покупателей, в том, что эта книга – практически копия той, что была выпущена совсем недавно и была жутко успешна.

Фиона продолжила:

– Но я сделана так, чтобы все обернулось в нашу пользу. У нас получилось две книги, и все притворяются, что покупают одну из них – феминистский трактат, чтобы на самом деле прочесть другую – автобиографию знаменитости из шоу-бизнеса. Мы будем на первом месте несколько недель. Могу поспорить, что придуманную нами модель для автобиографий знаменитостей будут использовать еще лет двести. – Я ожидал, что после последнего предложения последует саркастичная улыбка, но нет… очевидно, она действительно говорила на полном серьезе.

– Отличная работа, – сказал я, думая исключительно о том, когда же Джорджи завершит дела. Она продолжала подписывать книги и обмениваться любезностями с читателями, как мне казалось, уже целую вечность. По плану событие должно было длиться полчаса, чтобы Джорджи сама могла открыто настоять на продолжении, когда объявят, что автограф-сессия закончена. Она так и сделала, но в итоге под завывания покупателей встречу пришлось силой закончить, потому что у Джорджи якобы была еще одна встреча.

Фиона проводила Джорджи в отдельную комнату, и я пошел с ними. Джорджи немного пообщалась с персоналом. Глядя на часы, я пытался вычислить, когда наконец можно покончить с этими вежливыми формальностями и отправить их ко всем чертям, никого при этом не обидев, чтобы я мог оттрахать Джорджи как воющий маньячина-койот.

– Ну, – наконец встряла Фиона, – к сожалению, Джорджи, вам пора, такси уже ждет вас.

– О, хорошо, спасибо, – ответила Джорджи и повернулась ко мне.

– Ну, Том…

Она протянула руку. Я посмотрел на нее, думая, что она, наверное, что-то хочет мне показать… что ее руки устали от подписания книг, или татуировку. Только потом я понял, что она протягивает руку, чтобы я ее пожал.

С таким же успехом Джорджи могла бы дать мне оплеуху.

Неважно, что несколько часов назад мы были в достаточно интимных отношениях, что мне периодически приходилось поднимать голову, чтобы вдохнуть, но даже исключая это обстоятельство, ее жест означал очевидный отказ от какого-либо личного знакомства. Боковым зрением я заметил, как глаза Фионы расширились от удивления, а потом она расплылась в улыбке.

В издательском деле мужчины и женщины целуют друг друга в щеку, потому что мы – люди творческой профессии. Для этого необязательно быть хорошими друзьями: целоваться в щеки что отдавать честь в армии или следовать строго определенным принятым формам обращения в парламентских дебатах. Вот что отличало нас, как профессиональное объединение, от людей, закалывающих свиней или работающих в государственном аппарате. Если вам кто-то не очень симпатичен, можно поцеловать воздух или всего одну щеку или просто уйти. Но пожимать руку просто не принято. Господи! Почему бы ей просто не изобразить отвращение на лице и не ударить меня палкой?

Замерев в молчании, я не просто протянул руку и пожал ее, скорее, я просто наблюдал, как моя рука, в тот момент имеющая ко мне мало отношения, сделала это автоматически.

– Спасибо за всю проделанную тобой работу, – сказала она. – Я очень благодарна тебе за потраченные усилия и время.

Но я не слушал. Сначала я не слушал, потому что был слишком ошеломлен неожиданным оскорблением. Но досада прошла. Я заметил, что Джорджи не просто жмет мне руку. Моя ладонь была вложена в ее, и она аккуратно поглаживала большим пальцем мне запястье. А когда, осознав это, я поднял глаза, то обнаружил, что она решительно смотрит прямо на меня. Для присутствующих людей она старалась держаться со мной очень формально и на расстоянии, но мне она ясно показывала свое отношение. Потрясающее облегчение. И поразительно волнующее – все смотрели на нас, не имея представления о наших чувствах. Просто великолепно.

Правда, не совсем так.

Мне кажется, сотрудники магазина ничего не замечали, но Фиона начала всматриваться в нас, явно испытывая любопытство. Я не знаю, поняла ли она что-то из нашего телесного языка или действительно заметила, как Джорджи умасливает мое запястье, но когда я взглянул на нее, ее прошлое злорадство сменилось настороженностью. Я поспешно убрал руку и сказал: «Ну, не пропадай!» Так можно было бы ответить какой-нибудь живущей за тридевять земель паре, с которой вы познакомились в отпуске.

Фиона шагнула вперед и, положив руку на плечо Джорджи, сказала: «Нам пора, Джорджи», при этом окинув меня пронзительным взглядом. Они заспешили к выходу, но, оказавшись за порогом, где нас никто не мог видеть, Джорджи обернулась и проговорила губами: «Я позвоню». Я улыбнулся, довольный, и поднял руку. В этот момент обернулась Фиона, так что я постарался сделать вид, что машу ей рукой, что было самым неубедительным жестом со времен создания вселенной. Она посмотрела на меня, потом на Джорджи, снова на меня, сузила глаза и отправилась к такси.

Может быть, она что-то и заподозрила, но не могла точно знать, что происходит, тем более что никаких доказательств не было. И к тому же, даже если бы она знала, что бы она сделала по этому поводу?

Я уже отправился домой, но должен был остановиться и снова вернуться в город. К счастью, я вовремя вспомнил сказанное Саре, что мне нужно кое-что купить. Было бы странно возвращаться с пустыми руками. В городе я быстро забежал в два ближайших магазина и второпях купил таблетки от диареи и складной швейцарский нож, и потом вернулся на автобусную остановку, полный энергии оттого, что мне удалось сбежать незамеченным.

Вообще-то еще я купил пачку сигарет и зажигалку. Сильно нервничая, я выкурил полсигареты в ожидании автобуса. Я, как школьник, прятал ее в рукаве пальто между затяжками. Мои глаза бегали: я боялся, что меня заметит кто-то из Сариных знакомых. Курить эту сигарету было неудобно, и я сильно нервничал… но удивительным образом меня это устраивало больше, нежели не курить ее вообще.

Я вернулся домой. Сара услышала, как я открываю переднюю дверь, и позвала с кухни:

– Том? Это ты?

– Да.

Она оставалась вне поля зрения.

– Так, оказывается, ты был вчера не на вечеринке, а с Джорджиной Най в такси, а? – крикнула она. – Трахались словно кролики на заднем сиденье, так что неизвестно, что происходило в ее гостиничном номере?!

Моя реакция на то, что я услышал, была не эмоциональной и даже не психологической в широком смысле слова: она была физической, и давайте не будем вдаваться в подробности.

Я стоял в прихожей, уставившись в дверной проем, ведущий на кухню, и совершенно не двигаясь, за исключением дрожащих колен. Мне казалось, сама кухня говорила со мной, разевая дверью рот. Сара больше не была для меня простой смертной: она трансформировалась в дух мщения, бестелесную силу, которая общалась с миром людей посредством оракула из кухни. Но что-то было не так. Нет, подождите, ситуация была неоднозначной, что-то было неправильно, словно несовместимые элементы соседствовали друг с другом. Не знаю, что заставило Сару высунуть голову и посмотреть на меня, мое молчание или оглушительные хлюпающие удары моего желудка, который скручивало от страха. В общем, неважно, что было причиной, но в дверном проеме появилось ее лицо, и я увидел, что конкретно вызывало ощущение несоответствия. Она улыбалась. Вот почему ее реплики казались столь удивительными, они были сказаны игривым насмешливым тоном. В голове моей блуждала мысль о том, что Сара узнала о моей неверности и посчитала этот факт занятным… но эта мысль так никуда и не привела. Такой ход мыслей был настолько безумным и развратным, что моя нервная система просто отказывалась его принимать. Сара стояла передо мной и ворошила мои волосы, приговаривая:

– Так вы трахались с Джорджиной Най, да? Ах ты, дрянная любовная подстилка, ты не был в кадре очень долго, так что я немного растерялась.

Сара продолжала насмешливо улыбаться, глядя на меня.

Прикладывая немыслимые усилия, я сделал все, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально, посмотрел на нее и сказал:

– Что?

– Изменнице не поздоровится, – рассмеялась Сара. Меня точно втянули в какой-то сюрреальный фантастический сиквел в стиле Дэвида Линча. Что-то, скорее всего моя голова, должно было воспламениться, словно в замедленной съемке, причем прямо сейчас.

Я поспешно продолжил:

– Что?

– Ну представь, если бы твоя девушка была на заднем сиденье машины с каким-то парнем, по-видимому, по дороге в гостиницу. Интересно, что скажет Дарен Бойл, когда узнает об этом? Думаешь, оставит так?

– Понятно, – ответил я. Потом: – Но откуда ты знаешь?

– В газете фотография, – она кивнула на нечто вне поля моего зрения.

Я проскрипел на кухню походкой все еще несмазанного Железного Дровосека. На столе лежала местная газета, и на первой полосе, хоть и не в качестве передовицы (она была посвящена краху экономики), красовался заголовок: «Най в городе!», что, по моему мнению, весьма оскорбительно и профессионально неэтично, даже если бы я был незаинтересованным лицом. Либо водитель автомобиля пришел прямиком в газету, либо история прошлась сначала по его коллегам-автомобилистам, но, очевидно, информация исходила именно от него. Я уверен, что Джорджи уже видела материал до автограф-сессии, неудивительно, что она так стремилась соблюсти формальности. В материале содержалось все, что мы привыкли считать новостями, как бы это ни давило на психику. На первой полосе был лишь заголовок и пара предложений, за которыми следовала фраза: «Продолжение на стр. 7». Там был текст всего лишь из пятидесяти слов, потому что визит Най был, по их словам, как и следовало ожидать, совершенно пошлым событием. Тем не менее даже в таком маленьком текстуальном пространстве газетчики умудрились уместить все существующие образцы журналистской настырности, которые не устаревают исключительно благодаря постоянному их использованию прессой: например, слова «ласкаться» и «кавалер». Кроме того, что меня назвали «кавалером», я также стал жертвой эстетического пассажа, и меня обозвали «загадочным ухажером».

Я прочел текст несколько раз, причем каждый раз ожидая обнаружить какую-нибудь незначительную, но выдававшую меня подробность. Так всегда бывает: ее никто не замечает, пока Пуаро не скажет: «Но, конечно же…» прямо перед закрытием дела.

– Знаешь, кто это был? – спросила Сара.

– Не я, – выпалил я внезапно. Вот придурок-то.

Сара закатилась смехом и взглянула на меня с кухни, где она резала помидоры, виноград и лук и бросала их в миску клубничного йогурта.

– Неужели? Джорджина Най увозит тебя ночью в свой гостиничный номер. Да уж ты можешь только мечтать об этом. – Она забросила пол-ягоды винограда в рот. – Я просто подумала, может, ты видел, с кем она уехала.

– Нет. Я не заметил. Я остался на вечеринке, как ты знаешь, а Джорджи уехала. Я был настолько далеко от нее, когда она уезжала, что я даже не видел, как это произошло, не говоря уже о том, с кем она была. Прошло несколько часов, и кто-то спросил: «А где Джордж?», а кто-то ответил «Она уехала», только тогда я узнал, что ее уже нет на вечеринке… Но думаю, что она уехала с кем-то очень известным.

– Почему?

– Ну… потому что Джорджи известна. Знаменитости всегда занимаются сексом со знаменитостями, разве не так?

– Держу пари, они занимаются сексом особым образом, известным только знаменитостям, – рассмеялась Сара, – таким правильным танцующим сексом без неприличных звуков, который намного лучше, сексуальнее и уж точно намного более фотогеничнее, чем наш секс.

От ее фразы у меня по телу побежали мурашки. «Лучше, чем наш секс». Секс с Джорджи был потрясающим, как взрывы пиротехники, но он был ничем не лучше нашего секса с Сарой. Или был? И вообще это неважно, главное же не секс. Но даже если рассуждать исключительно о сексе, то наш с Сарой секс был прекрасен. Очень милый и приятный. Наверное, это был секс другого рода, но все равно качественный, в этом нет никаких сомнений. Мне было бы очень больно, если бы Сара действительно считала, что наш с нею секс был хуже моего секса с Джордж. Хммм… мне определенно требовалось только одно в данной ситуации – перестать думать.

– Почему бы тебе не выбрать ковер, который ты хочешь купить? – сказал я. – Теперь мы можем себе это позволить.

Сара покачала головой, взглянув на меня.

– Ничего себе – от секса к коврам. Но я могу понять твой ход мыслей, это меня и беспокоит.

– Просто я подумал, что скоро получу деньги за книгу, а ты хотела новый ковер, а я люблю тебя, ну и…

– Нет, нет, я вовсе не осуждаю тебя. Господи, ты можешь выражать свою любовь ко мне в виде ковров в любое удобное для тебя время. – Она потянулась ко мне и быстро поцеловала в губы. – Фу, от тебя пахнет сигаретным дымом!

– Наверное, это куртка. Нужно проветрить ее после вчерашней ночи. От нее жутко воняет. – Я пошевелил ее пальцем и скорчил гримасу.

Господи, мне не помешало бы покурить.

Остаток дня я провел, постоянно проверяя, исправно ли работает мой мобильный. Джорджи сказала, что позвонит, и я был настолько взвинчен в ожидании ее звонка, что можно было подумать: у меня вот-вот начнется менструация. Я не мог сидеть на месте, смотреть телевизор, читать и вообще сосредоточиться на чем-либо. Я уплывал куда-то, не успевала Сара закончить фразу, и все, что происходило в мире, раздражало меня до крайности, потому что никак не было связано со столь желанным звонком Джорджи. Только вчера я опять начал курить, а сейчас мне не помешало бы отправиться в город за риталином. Хотя и это, наверное, слишком оптимистично. Нервное расстройство из-за недостатка внимания и маниакальная навязчивость? Вот симбиоз слабоумий. Да, вот такой я парень, падкий на эксперименты и подлость.

Сара не могла не заметить, что я раздражен и вспыльчив. Я сказал ей, что дело всего лишь в моей жуткой усталости, и постоянно извинялся. Когда мы легли спать, стало ясно, что мне не уснуть, и я решил заняться сексом с Сарой в надежде, что это поможет. Звучит ужасно, да? Хладнокровно трахаться со своей девушкой, чтобы избавиться от физического напряжения из-за мыслей о другой женщине. Ну, все было, конечно, не так мрачно. Я получил удовольствие от секса с Сарой тоже. Хммм… Это звучит еще ужаснее, да ведь? Хорошо, послушайте, я скажу вам кое-что: несмотря на то что я затеял это дело, чтобы уснуть, я получал удовольствие от секса с Сарой и, обманывая ее, старался изо всех сил, чтобы ей было так хорошо, как никогда. Правда. Мне кажется, я был перед Сарой в долгу. У меня был левый секс, поэтому я был перед ней в долгу и должен был сделать все, чтобы ее секс со мной был верхом совершенства. Ни единой мысли о самом себе. Единственная цель – доставить ей удовольствие. Если потребуется, я собирался быть рядом с ней до того, как моя челюсть отвалится. Удовлетворить ее в сексе было моей обязанностью. Наказанием, которое я с радостью исполнял. Ах… самая ужасающая перспектива изо всех возможных.

Наверное, мне стоило сказать, что я хотел помастурбировать, так бы мне удалось сохранить ваше уважение.

Вам стоит помнить о том, что в этой ситуации я выступаю в качестве страдальца. Вряд ли можно сказать, что у меня есть любовница, ведь секс на стороне случился однажды. Это нельзя назвать «любовной связью», верно? Подходящее название – «перепих». Хорошо, признаюсь, у меня не было уверенности, что все закончится на той единой ночи, но пока больше ничего не происходило. Нельзя же впадать в истерику и вешать ярлыки, исходя из того, что может получиться в будущем, правильно? Это несправедливо. Но даже если мы назовем это «любовной связью», исключительно в качестве образа, то и она была не такой, как у других. Для начала, я был просто жертвой обстоятельств, причем неожиданных. Если бы агент Джорджи не решил, что было бы неплохо издать книгу, если бы они обратились к другому издателю и Хью не сделал бы мне предложение, если бы Я опоздал на ту первую встречу (что я почти и сделал) и т. д. и т. п. И нескончаемая цепь обстоятельств и привела к тому, что произошло: неизвестный персонаж из Кента оказался в постели с женщиной из Восточного Айршира, которая при этом была еще известна всей Великобритании. Это не привычная схема, когда женатый мужчина окучивает свою секретаршу. Казалось, сама судьба бросила меня в объятия этой женщины против моей воли, этому было суждено случиться. И я испытывал совсем другие чувства, я ведь не из тех, кто обычно ввязывается в подобные истории. Я жутко страдал. Страдал, в то время как все остальные чувствовали себя превосходно. Джорджи определенно не о чем было волноваться. Она сделала первый шаг, и если я как-то и подвел ее к этому, то уж точно без задней мысли. Я не лгал ни до, ни после совершившегося акта. Она знала, что я с Сарой, я много ей о ней рассказывал, к тому же Джорджи хотела знать обо мне и Саре и наших с ней отношениях. И я не говорил, что собираюсь бросить Сару или что я несчастлив с ней. К тому же ей не нужно было беспокоиться о том, что кто-то узнает, в отличие от меня. Ей нечего терять, ей не надо все время быть начеку и осторожничать. Нет, у Джорджи на руках все козыри. Что касается Сары, то да, я ей изменял. Но она-то об этом не знала. Именно мне приходилось нести бремя жизни, отяжеленной чувством предательства: именно я ощущал себя виноватым. Что бы вы там ни думали, Саре было легче, потому что я прикладывал все усилия к тому, чтобы ей было легче. Так что ответьте мне: кому было хуже всего из нас троих? И все-таки я хранил все в себе, мучаясь с неразберихой внутри, не имея возможности поделиться с кем-либо своей тяжестью. Мои благотворительные движения оставались никем не замеченными. Господи прости, людей причисляли к святым за меньшие муки! Я страдаю втихую, чтобы сохранить счастье других, а вы способны только презирать меня за то, что я делаю все, чтобы моя девушка получила целую волну оргазмов после моей работы языком: вам должно быть чертовски стыдно за себя.

В общем, как я уже говорил, Джорджи не позвонила. Не позвонила она и в воскресенье утром. Воскресный день еле тащился, знаете, как обычно тянутся воскресные дни, но мой телефон молчал. Ну, кроме того, что я несколько раз позвонил сам себе с обычного телефона, чтобы убедиться, что мобильник исправен. Сара случайно сделала мое существование еще более мучительным: она смотрела односерийную версию «Устья» по телевизору. Передо мной мелькала Джордж, но в совершенно другом виде. Я сидел рядом с Сарой на диване, а телевизионный сумбур воскресного дня плавно перетекал в замешательство воскресного вечера. Я был мертв и готов к похоронам. Занудный детектив из сериала, который, как обычно, показывали вечером, экранизируя какую-то книжонку, что-то беззлобно вещал своим подчиненным, как наконец мой мобильный телефон затрещал, требуя внимания. Я схватил его с невероятной скоростью и прижал к уху. Что могло выглядеть подозрительно, сделай так кто-то другой, но Сара, конечно, уже привыкла к тому, что я делаю так всегда.

– Але? Том? – сказала Джорджи. Ее голос звучал так, словно она была обнажена.

– О, привет, – ответил я обычным голосом. Я поднялся и направился к двери. – Как твои дела?

– В порядке, – сказала она. Джорджи тянула время. Я чувствовал, что она не хочет говорить ничего, что прозвучало бы не совсем прилично, до того как я дам ей сигнал, что можно говорить.

– Хорошо.

– А у тебя?

– Ну, знаешь… – теперь я был в коридоре, но все равно осторожничал, – нормально. Просто смотрю телевизор. – Я поднялся по лестнице в туалет. – Какой-то детектив показывают.

– Хорошо, ну если ты смотришь его…

– Нет-нет-нет. Я не смотрю его, – я сел на унитаз. – Просто он идет, – я перешел на шепот. – Я скучал по тебе.

– Правда?

– О да, – я понял, что буду странно выглядеть, если Сара поднимется наверх, – подожди, я сниму штаны.

– Это необязательно, ты скучал по мне, я верю.

– Ха. Да нет, просто я прячусь в туалете и хочу, чтобы все выглядело убедительно. – Я снова уселся на унитаз со спущенными до лодыжек штанами.

– Какая романтическая картина.

– Прости. Ох, черт. – Если кто-нибудь уже знает, как сидеть на унитазе с эрекцией, пусть будет добр и пришлет мне схемку.

– Что такое?

– Ничего. Просто я заметил, что у нас закончился освежитель.

– Ты видел газеты?

– Да. Гады.

– Я испугалась до смерти. Ты представляешь, что со мной может сделать пресса, особенно с выходом книги и этим феминистским уклоном? Они раздуют дело до измены. Не говоря уже о том, что о тебе они тоже не забудут и наверняка порассуждают на тему, сколько из книги действительно написано мной.

– И еще есть Сара.

– Что? О да, верно, ужасно для нас обоих.

– Ну… – Я взял в руки рулон туалетной бумаги. – Ты собираешься сказать, что хочешь все прекратить?

– А ты хочешь?

– А ты?

– Я – как ты.

– Я не сказал, что хочу все прекратить, я просто спросил, хочешь ли ты этого.

– Так, а ты сам чего хочешь?

– Того же, что и ты.

– Ну, – сказала Джорджи, – я не хочу ничего прекращать, но если ты этого хочешь…

– О боже, нет! Я не хочу ничего прекращать.

– Правда?

– Я этого не вынесу. – Я весь взмок. Я не сообщил об этом Джордж. Конечно, это могло быть доказательством, насколько сильные чувства я испытывал, но гордиться собственным потовыделением довольно сложно: пусть лучше она представляет меня просто уютно сидящим на унитазе и вполне сухим. – Я хочу видеть тебя как можно скорее. Даже еще скорее. Я хочу видеть как невозможно скорее. Она хихикнула. Хихикнула. Как можно прислушиваться к голосу разума, если слышите такое?

– Завтра мне нужно ехать в Глазго, – сказала Джордж.

– Я ускользну.

– Нет, я буду связана по рукам и ногам весь день.

– Так даже лучше, – промурлыкал я. Господи прости, я умею мурлыкать, а это-то откуда?

– Нет, не надо… Нет, правда, мне нужно сделать пару дел в студии. Мне дали передышку со съемками, чтобы я могла заниматься продвижением книги, но мне нужно съездить и отснять пару сцен. Потом у меня еще одна автограф-сессия, два радиоинтервью и куча встреч с прессой. У меня не будет и свободной секунды. Но во вторник мы встречаемся все вместе на встрече издателей. Что-то вроде оценки результатов после запуска книги.

– Мне ничего не говорили об этом.

– Твой агент будет там. Пол сказал, что она там будет.

– А, понятно. Тогда они, наверное, подумали, что мне нечего там делать.

– Но если бы ты пришел, думаю, это было бы совершенно нормально. Мы бы могли пойти вместе куда-нибудь после, пообедать, в этом ничего такого бы не было. Обед может продолжаться часами, такое случается все время.

Сара открыла дверь.

– Верно. Хорошо. Да, – рявкнул я в трубку. – Пять процентов. Да. Во вторник. Да. До свидания.

Джорджи поняла.

– Счастливо, – проворковала она и повесила трубку.

– О, – сказала Сара, – вот ты где?

– Да.

– А кто звонил?

– Джорджина Най, – я утомленно вздохнул и сморщил лицо.

– А зачем ты пошел в туалет разговаривать с ней?

– Телевизор работал слишком громко, мне не было слышно.

– Нет, но почему ты пошел именно сюда? Я не имела в виду, что ты… – она произнесла эти слова и потрясла пальцем в воздухе, демонстрируя, что она всего лишь шутит. А я спрашивал себя, шутит ли она на самом деле. – Мне просто любопытно, почему ты решил разговаривать, сидя на унитазе.

– О… – сказал я. – Я-я-ясно. Мне просто хотелось в туалет.

– Так сильно? Фу… а ты не боялся, что она услышит?

– Ну… – иногда вам просто везет. – Просто у меня что-то с животом. Вот уже весь день. – Из всех вещей, приобретенных мною накануне – слава богу, что мне вообще пришло в голову приобрести хоть что-то, – что же я приобрел? Иногда вам просто везет.

– Я купил таблеток в городе, они у меня в кармане куртки. Ты не могла бы спуститься и принести мне парочку?

– Почему ты ничего не сказал? – Она повернулась и начала спускаться вниз по лестнице в коридор, где на вешалке висела моя куртка.

– Из чувства собственного достоинства.

– Ха! – Сара дошла до самого низа и взялась за мою куртку. – В каком кармане?

А вот тут-то я ошибся, это был не тот раз, когда мне просто повезло.

Черт!

– Нет! Вообще-то оставь, не надо. – Сара могла с таким же успехом найти таблетки от диареи, как и мои сигареты. – Я сам спущусь.

– Но я уже тут.

Я одним движением натянул штаны, спустил воду (для вида) и метнулся зайчиком вниз.

– Да, но…

Вы можете подумать, что в такой реакции не было необходимости, особенно если учитывать, что у меня были секреты и посерьезнее. Вы можете подумать, что паника по поводу того, что Сара обнаружит мои сигареты, была истерична и бессмысленна. В этом случае моя внутренняя интуиция подсказывает мне, что вы никогда не были в длительных отношениях с некурящим человеком, в отношениях, в которые вы вступили курящими, но изменили свой стиль жизни благодаря расцвету вашей любви. При таком раскладе даже мысль о том, что обнаружат ваше предательство, холодит кровь. Ваш партнер-вегетарианец, например, обнаруживает, как вы уплетаете сэндвич с ветчиной, но даже это не так пугает. В этом случае вас посчитают воплощением зла и съязвят, что вы вероломный лжец-убийца. Некурящий партнер будет «вами огорчен». Мало того, что вы потеряете его доверие, но вы разбили его сердце, при этом еще и опустили себя. Тем более что у вас нет никакого алиби. Легко доказать, что свинья уже и так была мертва, и знаете, это так вкусно. С курением оправдать и защитить себя гораздо труднее. Вам придется столкнуться с фразами вроде: «Ты что, хочешь убить себя?», и «Ты что, глупый?», и «Да что в этом хорошего? Давай, расскажи мне», а вы будете мямлить извинения и надеяться, что вас отправят в свою комнату как можно скорее, чтобы эти пытки наконец закончились. И знаете, они никогда не закончатся.

Так что я подошел совершенно трезво к вопросу, когда вылетел пулей из туалета со спущенными до колен штанами.

– Да, но… – я мчался навстречу к ней на кошмарной скорости – полет по лестнице в едва натянутых штанах. – Я уже закончил в туалете и… – вместо завершения предложения я развернул ее и жадно поцеловал.

Сара улыбнулась.

– Х-м-м-м, мило. Даже если… – она шутя наградила меня пощечиной, – это не самая романтическая мысль – быть у парня на втором месте после туалета.

– Нет, – я взял ее лицо в ладони. – Я никогда не позволю тебе быть на втором месте, Сара. Никогда.

Вы можете представить себе, как я страдал, произнося эту фразу: ее глубокое значение было известно лишь мне. Но мне это удалось: иногда вы находите внутренние силы, о существовании которых и не подозревали.

Понедельник тянулся нескончаемо долго и был настоящим адом.

Он был совершенно пуст и топтался на месте, словно утомительный незваный гость, оттягивая вторник и мою встречу с Джорджи. Я попытался немного поработать и занялся сортировкой файлов, но не мог сосредоточиться. Сара была на работе, и я, по крайней мере, мог покурить в саду, но только предельно аккуратно, в волнении, что кто-нибудь из соседей может меня заметить и выдать. Еще одной проблемой стало рытье маленьких дырочек для окурков, потом мне приходилось чистить зубы, принимать душ и переодеваться. Все было бы терпимо, если бы я просто сказал себе, что буду курить весь день, но каждую сигарету я считал последней, так что мне приходилось все время переодеваться в специальную одежду, чтобы выкурить очередную сигарету, и потом еще раз принимать душ. К пяти часам я был готов ассистировать на операции.

Вечер был не так ужасен. Не потому, что я был ближе ко вторнику (мучительное осознание этого могло только отнять все удовольствие), но потому, что Сара была дома. Мне было на чем сконцентрировать внимание: я старался быть донельзя предупредительным. Не исключено, что я снова буду изменять ей на следующий день (по крайней мере, я на это надеялся), поэтому я хотел, чтобы она не знала забот в этот вечер. Телевизор? Что бы она хотела посмотреть? Чашку чая? Я сейчас же принесу. Я делал это не для себя. У меня не было цели сделать кармические накопления, которые бы искупили мою завтрашнюю измену. Я делал это, как уже говорил, исключительно из чувства долга. Если вы любите свою девушку, но собираетесь завтра заняться сексом с другой девушкой, вы чувствуете себя обязанным массировать ей ступни ровно столько, сколько она пожелает. Это вопрос уважения.

Наконец-то наступил вторник, я размялся беготней по гостиной, а потом умудрился убедить себя в том, что пора отправиться в «Макаллистер amp; Кэмпбел».

Никто не сидел рядом со мной в автобусе. Не стоящая внимания деталь, но у меня постоянно было ощущение, что сегодня люди не садились рядом со мной, потому что они читали мои мысли. А мысли мои были довольно мутными. И беспорядочными. Есть огромная разница между внезапной изменой, когда вы теряете ориентацию в пространстве из-за головокружительности момента, и запланированной, когда вы едете на автобусе через весь город, зная, что вам предстоит измена. Все было просчитано. Сложно считать аффектом измену, о которой вы договорились заранее.

Писатель во мне снова готов солгать. Он хочет всунуть вам типичную историю, тот момент во втором акте, в котором протагонист – после изнурительной внутренней борьбы – наконец решается действовать. Он хочет, чтобы я описал, как я едва не повернул обратно: я даже нажал на звонок в автобусе и отправился к выходу, чтобы сойти на следующей остановке, но желание пересилило, и я вернулся на свое место под удивленными взорами других пассажиров. Но этого не произошло. Я чувствовал себя виноватым, да, и меня ужасало осознание того, что я действовал так хладнокровно и сознательно. Но я ни разу не предпринял ни малейшей попытки сойти с выбранного пути или отступиться от желаемого. Что, конечно, ужасно. Мне явно не помешало бы поработать над собой.

Кроме моей измены, меня занимали мысли о том, как все сложится с Джордж. В прошлый раз мне не приходилось об этом думать: все произошло до того, как я догадался, что что-то вообще происходит. Но на этот раз я волновался. О чем я буду говорить? Должен лия сделать первый шаг или подождать ее предложений? Будет ли она чувствовать то же самое, когда вновь меня увидит… в дневном свете? Первое, что я сделал, сойдя с автобуса, – выкурил сигарету и еще чуть потоптался.

Я решил для себя заранее, что появлюсь в офисе «Макаллистер amp; Кэмпбел», когда все соберутся и встреча будет в полном разгаре: «О! Ты пришел! Какой сюрприз!», но ожидание оказалось невыносимым, поэтому я явился раньше. Хью сидел один в своем офисе, уставившись в окно.

– Привет, Хью.

– А, Том, привет. Как твои дела?

– Неплохо, неплохо. Как твои?

– О… – он посмотрел на свои колени и медленно потряс головой, – ну… сам знаешь.

– Понятно.

– Я вчера еще чуть-чуть поработал над книгой.

– И как она продви… – он перебил меня, состроив такую гримасу, от которой сердце готово было разорваться. – Ну, ладно… – Я не имел ни малейшего представления, что за слова утешения я должен был произнести, но от болезненных поисков меня спасли Эми, Джорджи и некий мужчина, который, как я мог догадываться, был ее агентом, они радостно вошли в офис.

– Том, – сказала Эми, несказанно удивившись, – а ты что тут делаешь?

– О, я просто зашел. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так. У нас тут встреча, и я не ожидала тебя встретить.

– Может, мне…? – Я сделал едва заметный шажок в направлении двери.

– Нет, – Эми замахала руками, останавливая меня. – Все в порядке. Я не сообщила тебе о встрече, потому что это всего лишь общее обсуждение после запуска книги. Я не думала, что тебе будет интересно. Но все-таки останься: мы можем вместе сидеть сзади и издавать пердящие звуки с помощью подмышек.

– Привет, Эми, – сказала Фиона, входя в комнату.

– Фио! – Эми уставилась на нее. – У тебя новая прическа?

– Нет, просто…

– Я так и подумала, что нет, но ты же говорила, что собираешься сменить имидж?

– Нет, не говорила.

– Не говорила? – Эми прикусила губу и задумчиво спросила сама себя: – Господи… тогда кто же мне говорил о твоих волосах?

Фиона промаршировала к своему месту.

– Так что, начнем?

– Мне нравится твоя прическа, девочка, – прочирикал Пол с лондонской усмешкой, – очень мило, стрижка настоящей светской птички.

По лицу Эми пробежала тень раздражения, Фиона поблагодарила его без особого энтузиазма, и все мы сели за стол Хью, Я устроился между Эми и Джордж. Пока я садился, Фиона сказала:

– Том? Опять появился негаданно-нежданно, да?

Я нe думаю, что она ожидала моего ответа, но чтобы показать, что могу за себя постоять, если нам и дальше предстоит обмениваться лживыми любезностями, ответил:

– Да.

Почти с самого начала встреча стала вялотекущей. Замечательные новости о книге, все идет, как и запланировано, открываются новые перспективы, так что люди вроде Фионы, получающие кайф от того, что все идет тютелька в тютельку по бизнес-плану, возможно, вовсе не плохо провели бы здесь время. Чтобы поддерживать успех, решили устроить нечто вроде вечеринки, посвященной выходу книги, спустя две недели, как раз под занавес Эдинбургского фестиваля. Формальным поводом будет празднование успеха книги и благодарности Джорджи от «Макаллистер amp; Кэмпбел», но на самом деле – способ привлечения журналистов и создание очередного повода для упоминания книги. Довольно мрачный план для вечера, если хотите знать мое мнение. Я сказал, что идея великолепна и я буду с нетерпением ждать этого события. На самом деле мой ум был занят более человеческими вопросами. Господи прости, но меня не завораживали ни цифры продаж, ни проценты от прибыли, ни промоушен-вечеринки. В конце концов, речь шла всего лишь о продажах и деньгах, и какое они могли иметь значение, если рядом со мной сидела Джорджи в короткой джинсовой юбке?

Хью сказал, как он всеми гордится. Причем повторил это много-много раз. Я впервые встретился взглядом с Полом, агентом Джордж, и он оказался не только пронырой, как описывала его Эми, но и довольно опасным типом. Он был коренастым, с бычьей шеей и имел обыкновение крутить головой, когда говорил, словно в прошлом был боксером, а теперь занимался разборками, параллельно работая на фирму по доставке мяса и вымогательству денег у тотализаторов. Предполагаю, что он обладал такой комбинацией физической мощи и раздражительности, которую женщины среднего класса считали жутко привлекательной. Я вполне мог представить его агентом братьев Крэй. Еще он был готов пререкаться по любому поводу: вообще-то повода не было, но мне кажется, ему доставлял удовольствие сам процесс. Эми все время бросала на него быстрые взгляды, но ни разу не высказала едких комментариев в его адрес (я был очень горд ее профессиональным самообладанием). Фиона постоянно напоминала о том, что нужно обязательно запомнить. Как и на любой издательской встрече, пятнадцать минут обсуждаются дела, а через полтора часа приносят печенье для кофе-брейка. Когда прошло минут семьдесят, мне уже не было дела, на каком языке неведомого мне маркетингового экстаза шла беседа, потому что Джорджи начала щупать мою промежность.

В этом было нечто невыразимо волнующее. Джордж, щупающая мою промежность под столом… Частично, конечно, дело было в секретности: никто из присутствующих не имел представления о том, чем мы занимаемся. Но меня вдохновлял и сам факт, что Джорджи щупает мою промежность. Думаю, это сработало бы при любых обстоятельствах. В этом была пикантная дерзость. Никто за столом не мог видеть того, что происходит, хотя они могли заподозрить меня в том, что я сожрал пару таблеток экстази. Ситуация была действительно дерзкой.

После некоторого времени Джорджи остановилась и прилично сложила руки на столе. Пока все углубились в какие-то маркетинговые подробности, Джорджи наградила меня нежным и призывным взглядом, удивительным образом сочетавшим поднятые брови и опущенные веки. Я быстро оглядел присутствующих за столом и опустил руку на ее голую ногу. Поверхность была прохладной, или моя рука горела: неважно, то или другое, но у меня было четкое ощущение, что они должны соединиться в поисках гармонии. Я притворился, что рассматриваю бумаги, которые Фиона всем раздала. Несколько позитивных отзывов прессы, таблицы с цифрами, графики продаж, все это ничуть не интересовало меня в данный момент жизни. Я даже не видел, что на них изображалось, не мог расшифровать буквы и цифры и придать им хоть какое-то значение. Мой мозг был сосредоточен исключительно на ощущениях пальцев, касающихся бедра Джордж. Отвечающая за зрение часть коры головного мозга была напрочь отключена, потому что все внимание было приковано к ощущению ее кожи. Словно змея, огибающая ветку, я медленно двигался от коленей наверх. Рука легко переместилась на другую ногу, и теперь моя ладонь прислонялась к внутренней части одного бедра и слегка касалась кончиками пальцев другого. Джорджи аккуратно раздвинула ноги, делая вид для всех присутствующих, что всего лишь принимает более удобную позу, чтобы просмотреть лежащие перед ней бумаги. Наверное, я обладаю особой способностью понимать жесты на телесном языке, не знаю, но каким-то образом я понял, что это приглашение. Я продвигался вверх по ее бедру медленными нежными поглаживаниями, двигаясь то чуть вперед, то чуть назад. Ее ноги были упругими, чувствовалось, что она наяривала все эти километры ежедневно, и я благословил каждый метр. Они были еще и гладкими, но не безжизненно, как пластмасса или эмаль. Я чувствовал сопротивление, проводя рукой по ее коже, чувствовал, как крохотные волоски щекотали и кололись при моем прикосновении. Я мог даже слегка приподнять ладонь, скользя на долю миллиметра выше, и все равно ощущать связь, едва касаясь кончиков мягких волосков подушечками пальцев. Я продвигался между ее ног, где становилось все жарче и жарче. Нет сомнения, что существовала ощутимая разница в температуре, даже если передвинуться всего на сантиметр: температура поднималась не постепенно, а повышалась резкими перепадами, и пальцы мои с каждым толчком перемещались в место гораздо более горячее, чем предыдущее. Я даже чувствовал эпицентр этого жара. Из той точки, где ноги ее соединялись чуть выше, исходил жар, источника я не касался, но это был жар, который уже и сейчас излучал тепло на поверхность моей руки, ощущение было, словно летнее солнце нагревало мою кожу.

Джорджи резко свела ноги, одновременно скрестив их, она сделала это агрессивно и резко, так что ее стул издал скрипучий звук, поцарапав пол. Когда ноги ее сомкнулись, моя рука чуть ли не попала в капкан между ними, я был близок к тому, чтобы упасть со стула, словно рука моя застряла в каком-то механизме и он утягивает меня вниз. Я посмотрел на Джордж, но она демонстративно смотрела в другую сторону, казалось, очень заинтересованная тем, что говорит ее агент о кросс-маркетинге. Не знаю, что я такого сделал или какую линию переступил. Но когда я отвел глаза от Джордж, то увидел причину ее внезапного взрыва целомудренности. Фиона наклонилась под стол. То, что я вижу, что у нее под блузкой, не послужило мне утешением, потому что, наклонившись вниз, она смотрела вовсе не вниз, а вперед. Неизвестно почему, – внимание мое плавало где-то еще, – но Фиона уже очевидным образом успела выпрямиться после того, как достала нечто из-под стола. Не знаю, зачем она наклонялась: поднять упавшую ручку или лист бумаги, почесать ногу или засунуть палец в туфлю, а может быть, просто украдкой рассмотреть промежность Пола, я не знаю, но факт был налицо: голова ее была наполовину под столом. Возможно, конечно, она ничего не видела. Вполне возможно, что она и не смотрела на ноги Джордж, или Джорджи вовремя заметила, что та наклоняется, и совершила хитрые маневры до того, как Фиона опустит голову настолько, чтобы разглядеть происходящее. Оба варианта были возможны, но ни тот, ни другой не оправдались. Стоило взглянуть на лицо Фионы, и сразу стало ясно, что эти варианты не пройдут. Когда она вернулась в вертикальное положение, взгляд ее был прикован ко мне: так лев сморит на газель, приближаясь к жертве через высокую траву. Если этого недостаточно – а этого более чем достаточно, смею вас в этом заверить, она улыбалась, глядя на меня. Улыбкой, но без юмора. Если в ней и присутствовала эмоция, кроме бездушной ледяной зловредности, то это было нечто вроде мимолетного, но несомненного ощущения триумфа.

Я попытался ответить ей безразличным взглядом. Не виноватым, или смущенным, или злым, но исключительно отстраненным взглядом. Однако я первым отвел глаза. Невозможно блефовать, если соперник видел ваши карты. Я избегал встречаться с ней глазами и делал вид, что меня интересуют слова Пола. Последние десять минут встречи, казалось, длились лет двадцать восемь и проходили в комнате, где наступила африканская жара. Хью как раз управился с третью фразы, содержащей предположение о том, что можно уже подумать о завершении встречи, как я соскочил со стула и быстрым шагом направился к двери. Фиона позвала меня «Том…?» с нотками ядовитости в голосе, но я притворился, что не слышал, и направился к автомату с водой, словно только что был эвакуирован из пустыни.

Я налил себе чашку воды и наблюдал, как все выходят из офиса. Хью стоял в дверях, словно хозяин, желающий уходящим гостям приятного пути. Фиона, Джорджи и Пол остановились у дверей офиса, весело болтая о чем-то, а Эми отделилась и подошла ко мне.

– Ну, – начала она, – вроде все неплохо прошло.

– Хм, – ответил я.

Эми оглянулась на группу.

– Я должна признаться тебе: я очень рада, что ты проехал свое увлечение Фионой.

Я театрально поднял брови и открыл от удивления рот:

– А? Что за увлечение Фионой?

Эми копалась в своей сумочке.

– Это не мое дело, я знаю… – Она достала пачку сигарет и вставила одну их них между зубами. – Но Я не умею обходить вниманием кое-какие детали.

– Обходить что?

– Ну, не видеть явную тупость, как ты на глазах терял клетки мозга, когда она появлялась поблизости, как ты пялился на ее сиськи…

– Я вообще люблю пялиться на сиськи, я пялюсь и на твои сиськи тоже, причем все время.

– Да уж, да уж, – она держала в руках зажигалку и с отсутствующим видом щелкала ею, – но потому что это всего лишь сиськи и они в пределах твоего поля зрения. Ты смотришь на мои сиськи так, как некоторые смотрят футбольные матчи между двумя командами, ни одну из которых они не поддерживают. А за сиськи Фионы ты бы купил билеты на все матчи сезона и майку фаната.

– Ты правда так думаешь? – сказал я, ощущая освобождение.

– Неважно… Это не мое дело, но я рада, что ты прошел через это. Ты даже не мог смотреть на нее к концу этой встречи, видишь, я все замечаю.

– Ну, это вряд ли.

– Тебе явно лучше быть с Сарой, знаешь. Сколько вы уже вместе?

– Пять или шесть лет.

– Вот видишь. У тебя есть хорошенькая женщина, причем шотландка, а такую драгоценность не заслуживает ни один англичанин, и вы счастливы вместе. Ты устроился лучше, чем многие другие.

Фиона, Джорджи и Пол оставили Хью одного в офисе, где он мог предаться хандре, плача над своей книгой и смертностью, и направлялись к тому месту, где стояли Эми и я.

– Если ты собираешься рисковать тем, что имеешь, хотя бы убедись, что ты выбираешь достойный объект. По крайней мере, стоит выбрать того, чья задница не видна из космоса, – о, привет, Фиона!

Фиона проигнорировала Эми с выражением превосходства и неуязвимости на лице. Она ничего никому не сказала, а просто уставилась на меня с улыбкой.

– Ты готова, птичка? – обратился Пол к Эми.

– Конечно, – ответила она.

Я посмотрел на нее, обрадовавшись представившемуся поводу не смотреть на Фиону.

– Пол и я идем вместе обедать, Том. У меня заказан столик в том боснийской ресторанчике, там точно не окажется свободного места в это время суток. Прости, я не знала, что ты придешь. Но мы можем пойти куда-нибудь еще, можно сделать и так, да, Пол?

– Хм, да, конечно, легко.

– Нет, – настоял я, – ничего страшного.

– Почему бы вам с Джорджи не пойти куда-нибудь вместе?

Фиона закашлялась. Я не посмотрел на нее. Что еще более удивительно, я не прибил ее огнетушителем.

– Мы поговорим о делах, – продолжила Эми, – а вы двое можете отпраздновать проделанную работу за обедом. Вы оба это заслужили.

– Да, хорошая мысль, – сказал Пол.

– И я уверена, что Пол заплатит по счету в качестве благодарности.

Казалось, Пол внезапно испытал сердечный приступ, но умудрился тихо вымолвить «да» в знак согласия и направить на Джорджи говорящий взгляд: «Ради бога, Джордж, пожалуйста, пожалуйста, боже ты мой, отведи Тома на скамейку в парке, пусть он обойдется сервелатом и банкой фанты».

– Конечно, – кивнула Джорджи, – что скажешь, Том? – Думаю, она решила делать вид, что ничего не произошло, такова была ее стратегия обращения с Фионой – не показывать виду ни в коем случае.

– Ну… да. Почему бы и нет? – ответил я.

– Тогда я оставлю вас на время обеда, – сказала Фиона. – Мне нужно закончить пару дел.

– А ты не…? – начал Пол, но Эми внезапно его перебила:

– Ты настоящий боец, Фио. Я почти чувствую себя виноватой. Ладно, тогда мы пойдем обжираться.

Фиона стояла и смотрела на меня, пока мы постепенно не исчезли из вида.

Было отлично, что у нас появилось свободное время, но я уверен, что для Пола было большим облегчением, что мы отказались от посещения ресторанов и предпочли сэндвичи из супермаркета «Маркс amp; Спенсер» на траве у Трона Артура. Джорджи сама предложила это место, сказав, что – как она слышала – вид Эдинбурга с холма был просто великолепен. У нее и впрямь был особый интерес к видам. Меня они никоим образом не заботили, но ход моих мыслей был таков: если хочется увидеть ситуацию в действии, то лучше сидеть на краю вулкана. Так что мы доехали на такси до подножья, а затем поднялись наверх, вокруг за сотни метров не было ни души, а на Джорджи были шляпа и солнцезащитные очки, так что мы спрятались на самом видном месте Эдинбурга. Конечно, я чуть концы не отдал, мать вашу, пока поднимался на этот чертов холм, но, оказавшись там, я справился с одышкой за десять-пятнадцать минут.

– Знаешь, – сказал я, – ты сделала все правильно.

– Ты уверен?

– Определенно. Ты можешь победить Фиону одним взглядом. Она не посмеет тебя обидеть, ты же Джорджина-мать твою-Най.

– А какого уровня знаменитости удостаиваются присказки «мать твою»? – рассмеялась она.

– Значительного, мать твою, – ответил я, – никто не может тронуть твой звездный тмезис-статус.

– Какой статус?

– Тмезис это когда сложное слово разделяется другим словом.

– Тмезис?

– Тмезис.

– Ты сказал это, просто чтобы показаться умным?

– Разве у меня это не получилось?

– Получилось.

– Фу, слава богу Потому что я не уверен, что это все-таки именно тмезис, когда говорят Джорджина, мать твою, Най. Я думал, ты меня поймаешь на этом.

– На то есть все основания… – Она вытащила ломтик огурца из сэндвича, отправила его в рот и снова стала серьезной.

– Но Фиона может рассказать остальным. Даже если она боится меня и моего страшного тмезиса, она может распустить слух, который дойдет до какого-нибудь репортера.

– Нет. Фиона не станет. Она слишком ассоциирует себя со своей работой: она считает ее главным критерием отличия себя от других людей и вселенной. Распускать информацию, с ее точки зрения, – это непрофессионализм, так что даже если произойдет хоть крохотная утечка информации и люди будут думать, что она как глава отдела паблисити допустила этот промах, она этого не вынесет.

– Тогда она должна притворяться, что ничего не видела?

– О нет. Уверен, что она будет использовать эту информацию, чтобы помучить меня, в качестве палки, которой можно меня потыкать. Фиона всегда делает так, чтобы я знал, что она знает то, что знать ей, на мой взгляд, совсем не надо, но она никому ничего не скажет.

– Понятно… Слава богу. Нам нужно быть осторожнее.

– Ты говоришь это, а в следующую минуту уже щупаешь меня под столом на официальной встрече по обсуждению продаж.

Джорджи улыбнулась своей звездной улыбкой.

– Знаю, знаю. Но я не могла остановиться. Знаешь, как это бывает… сам факт того, что нечто явно несет опасность и совсем не к месту, только подхлестывает события, и противостоять желанию невозможно.

Я начал думать об этом, но быстро переключился на сэндвич. Интересно, кто первым придумал резать сэндвичи по диагонали? Думаю, когда впервые представили эти треугольные кусочки на суд потрясенному миру, они считались сногсшибательными, шокирующими, подрывающими традиции. Наверное, во всех газетах были яростные передовицы, а когда в столовую вносили скандальное блюдо, мужьям приходилось уводить жен в полуобморочном состоянии, пробираясь сквозь хаос, шум и гам. Сегодня, конечно, это знак самой изысканности: треугольные сэндвичи стали совершеннейшей обыденностью. Так же как и брюки, которые появились в респектабельном обществе в качестве возмутительной моды, отсылающей к одеждам французских крестьян-революционеров, уже давно стали нормой. Готов поспорить, что треугольные сэндвичи были когда-то вне закона.

В общем, думаю, все эти мысли в достаточной мере отвлекли меня от того, что говорила Джорджи.

– Так ты свободна в течение дня? – спросил я.

– Дня… и ночи, – ответила она.

– Всей ночи?

– Да. Ты можешь сбежать?

– Сбежать куда?

– Не знаю куда, я просто имею в виду…

– А, понятно. Сбежать от… – я не сказал «Сары». Нодаже молчаливое признание ее существования овеяло нас грустью. Не то чтобы я хотел, чтобы ее вообще не существовало, чтобы ее не было, определенно нет, я же люблю ее. Просто мне было… ну… больно.

Как жестока невидимая поступь Судьбы, как бессердечен Случай, что заставляет нас проходить через эти испытания! Мы живые люди. Мне было больно от испытываемого чувства вины и горечи иначе, чем другому мужчине, глубже и более основательно. Мой разум изнывал, а душа плакала. Я и Джордж, вдвоем, наши чувства – огонь, чье пламя однажды грело и обжигало нас, самые прекрасные эмоции сложным образом сплетались с самыми уродливыми. Мое горло пересохло от головокружительной тоски, я потянулся и поцеловал Джорджи в губы. Она ответила без тени сомнения, и, прильнув друг к другу ртами, мы обнялись и легли на грубую землю. Где-то в вышине небо смотрело на наши радостные и одновременно трагические объятия, спрятав нас на секунду от беспощадных богов.

– Вот дерьмо, – кричал я Саре, прижимая телефонную трубку к одному уху и затыкая пальцем другое, чтобы слышать ее поверх шума машин. – Наверное, мне нечего ныть, Эми никогда не пропускала никаких деталей до этого. Но она пропустила эту, и теперь мне просто необходимо поставить инициалы на исправленных контрактах, потому что агент Джорджины Най не в себе.

– Ну да, конечно, – ответила она, – нужно с этим разобраться. Но помни, что ты мне обещал тот ковер.

– Я вернусь завтра днем.

– Хорошо.

– Прости.

– Ничего страшного, тебя не будет всего сутки.

– Да, но мне не нравится, что я не смог тебя предупредить. Просто мы поняли это только сегодня на встрече.

– Ох, не напрягайся, Том. Ты уезжаешь в Лондон всего на одну ночь, я справлюсь. Черт возьми, я найду тот старый пылесос, возьму в прокате пару фильмов Джона Кузака и проведу жаркий вечерок.

– Конечно, так и сделай.

– Я вообще-то шучу.

– Я знаю… но просто говорю: даже если бы ты не шутила, я бы ничего не имел против. Если я так вот уезжаю на сутки…

– Том? Приди в себя… Ты что, выпил пива за обедом, а? Я знаю, как странно оно на тебя действует. – Она засмеялась.

Господи, каким я был ублюдком.

– Хорошо, хорошо, увидимся завтра, – сказал я.

– Хорошо.

– Люблю тебя.

– Ну, конечно же, боже мой.

Я повесил трубку. Я устроил спектакль из такой простой вещи, как фраза «Я люблю тебя», потому что если бы просто сказал ее, то сгорел от стыда, зная, что Джорджи идет рядом и может услышать мои слова. Нe то чтобы я стеснялся, что она услышит, как я говорю своей девушке о любви в качестве части сценарного плана моей неверности. Наоборот, это совершенно понятно. Хотя когда наблюдают, как ты совершаешь выверенное предательство, все равно становится стыдно, даже если наблюдающий с тобой заодно. Странно, я почувствовал себя пренеприятнейшим образом, потому что мне казалось жестоким говорить Саре, что я люблю ее, когда Джорджи была в двух шагах. Я боялся, что Джорджи может быть больно, если она услышит, как я говорю это Саре. Вот так все сложно. Кое-кто мог бы подумать, что такие заморочки доказывают, что они интересные люди с незаурядной жизнью и будут лелеять этот факт. Но не я. Я всего лишь желал, чтобы все было проще и мне не нужно было бы носить на себе проклятие судьбы – интересную и волнующую историю. Посмотрите на людей, что проходят мимо, как им повезло. Если бы они только знали агонию, которой расплачиваешься за то, что ты такой интересный, они бы поблагодарили звезды за то, что они обыкновенные люди со скучнейшими жизнями. Но, конечно, они и понятия не имели ни о чем. Они не имели представления, кто идет мимо них в этот момент.

Несмотря на то, что я сказал Саре, мы, конечно, были не в Лондоне. Мы были в Батгейте. Батгейт в двадцати милях от Эдинбурга. Вполне возможно, Джорджи и я были единственными людьми за всю историю Британских островов, которые решили провести там ночь неукротимой страсти. Но все логично: полчаса на поезде, а ходят они регулярно. Конечно, вы следуете зову сердца, но все же нужно соизмерять желаемое с действительным.

Мы недолго искали место для ночлега. Я заказал номер на двоих, пока Джорджи пряталась от ненужных глаз. Как только у меня оказался ключ, мы сразу тайком пробрались в комнату (сделав несколько перебежек, проверяя глазами каждый участок, словно шпионы, проникающие в здание). Мы поднялись на второй этаж и влетели в номер, смеясь от напряжения, хлопком закрыли дверь и жадно занялись бурным сексом. После этого приготовили две чашки чая. Благо все для чая было уже в номере, причем совершенно бесплатно.

Джорджи сидела рядом со мной на кровати и, размышляя, дула на чай. Я мечтательно уставился в телевизор. Он был выключен, с прикрепленной сверху антенной, с помощью которой невозможно поймать ни единого канала без помех. Поэтому никто из смертных не может устоять перед соблазном и включает, щелкая кнопками с бесконечной надеждой на чудо. Каким-то образом мои трусы обмотались вокруг антенны. Но еще интереснее было то, что складки трусов на антенне были практически совершенной копией головы Ричарда Никсона в профиль.

– Чем займемся вечером? – спросила Джордж.

Я посмотрел на нее так, как это сделал бы Кэри Грант, по моим понятиям, если бы его спросили об этом в подобной ситуации.

– Не надо на меня косо смотреть, – сказала она, смеясь. – Думаю, в этом можно не сомневаться. Я имею в виду: а чем еще мы займемся?

– А чем бы ты хотела заняться? – спросил я, втайне надеясь, что в ответе будет упоминаться униформа медсестры со всеми резиновыми причиндалами.

– Хмм. Я бы хотела пойти в паб. Выпить в пабе и съесть кебаб по дороге обратно.

– Понятно… – я взвесил это неожиданно экзотичное предложение. – Разве это не рискованно? Вдруг нас увидят вместе в таком публичном месте? Может, лучше остаться здесь и втирать фрукты друг в друга?

– Втирать фрукты друг в друга?

– Ну или что угодно.

– Понимаю. Но мне кажется, нам это удастся. Мы же не будем делать ничего на людях, что может… сам понимаешь. Так что будет не так рискованно. А я спрячу волосы под шляпой, обычно этого вполне достаточно, чтобы меня никто не узнал. Более того, если кто-нибудь спросит, я могу ответить, что просто выгляжу как Джорджина Най, сказав: «Я знаю, люди всегда принимают меня за нее». Я так делаю иногда.

– Да… – кивнул я. Будет очень забавно. Почти как шпионы в оккупированной Франции: притворяться кем-то другим и иметь историю для прикрытия. – Я мог бы сказать, что ты проститутка и как раз используешь ваше сходство в своей работе, знаешь. Мужчины покупают тебя, чтобы они могли представлять себе, что занимаются сексом с Джорджиной Най.

– Нет уж, лучше остановиться на том, что я просто на нее похожа.

– Уговорила.

– Так мы сегодня будем нормальными людьми, да? Выскочим за пивасом, а потом кебабчик, так, дружок?

– О да, не имею ничаво против, куропаточка моя.

– Вот это жуть, твой шотландский акцент просто безумен.

– А тебе-то откуда знать? Ты живешь в Чизвике, черт возьми!

Джорджи засмеялась, потянулась ко мне и укусила за ухо.

– Ой!

Я поставил чашку чая на стол и принялся за месть, покусывая ее в разных местах.

Знаете, может быть, все и получится как нельзя лучше. Быть с Джорджи так чудесно и естественно. Что касается Сары, она знать ничего о нас не знала, к тому же вряд ли они где-нибудь столкнутся. Я могу продолжать жить с Сарой, как и раньше, для меня это важно, потому что я любил ее и не хотел разрушать наши с ней отношения. С Джорджи я бы проводил три ночи в неделю. Все были бы счастливы. К тому же люди только так и поступают, разве нет? Вот расхожая история из книг: мужчина умер, и только после его смерти стало известно, что у него было две семьи в разных частях страны, причем в течение тридцати лет. У меня же ситуация намного проще: мне не нужно прятать Сару от Джорджи, к тому же не нужно ездить такую даль. Господи, сложно себе представить, что что-то может не сложиться в такой ситуации. Почему же я так истязал себя до этого? Если жить по обстоятельствам, все уладится само собой.

* * *

– Можно мне?… – я уже дошел до стадии, когда приходится махать деньгами перед носом проходящего мимо бармена (причем идущего к соседнему столику), но даже это слабо действовало. Бармены поступают так сознательно. Если они видят, что вы с женщиной, они сознательно проходят мимо, предпочитая любой другой столик вашему, чтобы вы выглядели уродом-неудачником. Извращенный способ борьбы за власть. Готов поспорить, что те, кто выбирают работу бармена, любят мучить животных. А женщины не будут вас уважать, если вы не в состоянии заказать напиток у барной стойки. Ну, конечно, некоторые из них делают вид, что это не важно, или даже переводят все в шутку, но глубоко внутри их чувства все равно меняются. Если бы я не заказал пару пива в течение ближайших полутора минут, Джорджи отправилась бы на поиски сексуального удовлетворения куда-нибудь еще, так что было глупо действовать иначе.

– Простите! Как думаете, могу я сделать заказ, пожалуйста?

Кричать на бармена – рискованная затея. Есть шанс, что он ответно не будет обслуживать вас с еще большим рвением, чтобы подчеркнуть свое место в иерархии. И не ждите никакой поддержки от других посетителей, ситуация выглядит совсем наоборот: они будут зыркать на вас и негодовать, надеясь, что бармен заметит их солидарность и выделит среди прочих клиентов. Им наплевать на справедливость, все дело в политике. Если кричать на бармена – дело опасное, то кричать в шотландском баре с английским акцентом – просто безрассудство. Наверное, очевидность этого и сыграла решающую роль в моем случае. Бармен уставился на меня и, заключив, что я, должно быть, просто лунатик, решил не тратить свои изощренные приемы пыток на какого-то сумасшедшего и обслужил меня.

Я по-щегольски развязно подошел к столу с двумя бутылками светлого пива, словно доисторический охотник, возвращающийся к своей женщине со шкурой лося на плечах.

– Спасибо, – сказала Джорджи.

Я слегка улыбнулся в ответ.

Она прикурила сигарету и указала мне на пачку. Я взял одну, и она поднесла мне зажигалку, позволив мне взять ее руки в свои, а мы знаем, насколько вовлеченными оказываются обе стороны при таком действии. Ощущение было замечательным. В пабе с Джорджиной Най и сигаретой. Разве бывает жизнь прекраснее?

– А что ты теперь собираешься делать? – спросил я.

– Волнуешься, что снова начну тебя щупать под столом?

– Нет, то есть это было бы вовсе не плохо, кстати, даже великолепно, но я имел в виду, что ты собираешься делать по работе? Теперь-то книга закончена.

– А, понятно. Ну, всегда есть «Устье», ясное дело, но, говоря уже о долгосрочных планах, я бы мечтала попасть на американский рынок.

– Почему?

– Ну? Потому что он большой.

– Но не такой большой, как Китай.

– Кто хочет быть знаменитым в Китае?

– Интересно. – Я кивнул, изображая научный интерес.

– Что?

– Дело ведь не только в цифрах. Китай – это треть мира, но неважно, что ты знаменита там, потому что это «не та треть».

– Да… Америка – это сказка, верно? Подростком я грезила о Голливуде, думаю, каждый о нем мечтал.

– Я мечтал о Мадонне.

– Ха… а сейчас ты о чем мечтаешь?

– О Мадонне.

– О, как ты вырос!

– Ну, мы сейчас занимаемся совершенно разными вещами. Странно, оба мы выросли и изменились: она стала слишком услужливой.

– В этот момент я подался вперед, задев пепельницу, потому что кто-то толкнул меня в спину. Я повернулся, сердито зыркая. За мной стоял мужчина с головой, напоминающей каштановый орех, – твердой, потрепанной и неправильной формы. Его ярко-голубые глаза с трудом фокусировались, и выглядел он как полный идиот, но он явно смотрел прямо на меня. Я не знаю почему. Возможно, ему не понравился мой акцент, или мое поведение, или то, что я был с красивой женщиной: идиотам определенно не требуются разумные причины для того, чтобы выделить вас. В любом случае, я отбросил свою злобу, быстро отвел от него взгляд и посмотрел на часы над стойкой бара, притворяясь, что сверяю время со своими наручными часами, постепенно меняя выражения лица: раздраженный, задумчивый, раздосадованный и наконец-то смирившийся.

– Ну, похоже, вы и Мадонна вполне счастливая пара, – сказала Джордж, когда я повернулся к ней, – а меня ждет серьезная битва в Америке. Мы ездили туда, чтобы прозондировать ситуацию и достать мне хоть крохотную роль, и обстановка там брутальная.

– Да, я…

– Как ты меня только что назвал? – сказал человек с головой из каштана, и рот его напрягся от злобы. Он с грохотом поставил свой стакан на наш столик, и его морда тут же оказалась на расстоянии нескольких миллиметров от моего лица.

Я отпрянул на стуле, чтобы уйти из опасной зоны и смотреть на него, не скашивая глаз.

– Простите? – сказал я.

– О, простите, – передразнил он издевательским женоподобным голосом и скривил губы. – Простите, – повторил он, на этот раз обращаясь к своим дружкам, которые стали чуть позади него. Они все засмеялись, раззявив рты: у них на всех было ровно столько зубов, сколько потребовалось бы коварному дантисту для комплектации одного рта. Человек-каштан повернулся ко мне, его дружки предпочитали стоять чуть поодаль и наблюдать, одним своим существованием понижая коллективный коэффициент интеллекта Шотландии.

– Я сказал… Как ты меня только что назвал?

– Я никак вас не называл, – сказал я. – Я вообще вас не упоминал.

Тип недоверчиво наклонил голову. Он не мог поверить в то, что только что услышал, и торопился предоставить мне любой шанс, чтобы избавиться от сложившегося недопонимания.

– Ты что, считаешь, что я вру?

Не знаю, зачем они это делают? Кому от этого хорошо? Мне? Ему? Зрителям? Никто ведь не верит, что к нему проявили неуважение, почему бы просто не сказать: «Я решил с тобой подраться. Я понимаю, что ты этого не очень хочешь, но меня это мало интересует: я не собираюсь отказываться от своего желания». Нет, они всегда должны пройти через этот идиотский ритуал. Причем ни разу не предпринималось ни единой попытки испробовать новую стратегию: «Ты что, сомневаешься в моей способности произносить гласные звуки?», нет – всегда все заканчивается фразочкой: «Ты что, считаешь, что я вру?» Мое критическое отношение к его банальному представлению не заставило себя ждать, и я инстинктивно закатил глаза, улыбнулся и издал тихий вздох.

«Такой ответ снял напряжение, его мышцы расслабились, он издал мягкий жизнерадостный смешок, а потом уселся с нами за стол, чтобы вместе выпить, С годами он стал одним из моих самых настоящих и верных друзей».

Как было бы здорово, если бы в жизненно важные моменты можно было бы все остановить, пойти домой и изложить на бумаге, что было дальше. В реальности он врезал мне по шее.

К счастью, ему немного мешали окружающие, и ему пришлось чуть согнуться, да и угол был выбран неправильно, так что удар оказался намного слабее, чем он надеялся. Несмотря на это, я издал хлюпающий звук, схватился за горло и парадоксальным образом подумал: «Ну, все могло бы быть намного хуже».

– Эй! – прикрикнула Джорджи через стол на Каштана. – Оставь его в покое! – Она начала вставать.

– Держись подальше, курочка, это касается только меня и твоего парня.

Остальные люди в пабе притихли и наблюдали. Из-за их странного молчания оклик прозвучал намного громче:

– Эй! Прекратите прямо сейчас! – приказал бармен. Фу: кавалерия подоспела. – Вы двое, решите проблему за дверью.

Значит, не кавалерия: просто кто-то, кто хотел, чтобы меня пришибли чуть левее.

– Давай, – Каштан напирал на меня. – Ты и я. Давай-ка решим все дела на улице… или ты просто педик трусливый?

По сути, я должен был сказать:

«Я останусь на этом самом месте и вызову полицию. Потому что ты просто придурок недоделанный со съехавшими набок мозгами и низкой самооценкой, мне плевать, что думаешь ты или кто-либо в этом пабе. Более того, глупо думать, что мужчины-геи трусливее, а то, что вы оперируете такими понятиями, доказывает лишь то, что вы тупой и недоделанный, возможно, вы говорите так всего лишь, чтобы скрыть свою собственную латентную гомосексуальность, за которую вы себя бичуете, элементарное психологическое замещение».

Но тут была Джордж, поэтому я ответил:

– Пошли, мать твою.

Мой ход мыслей был таков: «Я не могу допустить, чтобы Джорджи распознала мой испуг. Нет, для меня и наших отношений будет всяко лучше, если она увидит, как этот вышибала изобьет меня до смерти».

Джорджи даже крикнула: «Том, не надо…», но я отмахнулся от ее протестов. Это дело чести: вечная мужская тема. Этот гад затеял возню, и пусть он узнает, мать его, что я не какой-то хлюпик, я вполне способен свернуться калачиком и подыхать, пока он систематически ломает мне одну кость за другой и разрывает внутренние органы. Я уверенно встал из-за стола, и оказалось, что он на голову ниже меня ростом. Но я не буду говорить, что в этом-то и была его беда, иначе я тоже впаду в глупый штамп. Но все-таки, наверное, так оно и было, правильно? Я почувствовал долю удовлетворения, понимая, насколько очевидно было происхождение его дурного характера, но знаете… даже странно, как быстро проходит самоудовлетворение, когда вы знаете, что вас вот-вот отпинает кроха-гомосексуалист.

Каштан направлялся с дружками к двери, я следовал за ними. Другие люди в пабе разделились, приняв разные стороны. Я двигался нагло: глаза сощурены, губы сжаты, сосредоточенность на лице. Мне хватало смелости надеяться, что я не зареву до того, как выйду на улицу. Если бы я смог дожить до самой драки и меня бы уложили, тогда я был бы и так в такой заднице, что никто и не заметит мои слезы, так что все будет в порядке.

Вы, наверное, догадались, что мысль о том, что я могу победить, мне даже в голову не приходила. Каштан был ниже меня и не такой уж плотный. Но проблема в том, что я беспомощен. Когда я сжимаю кулак, мне приходится напоминать самому себе, что большой палец нужно убрать внутрь: вот какой я драчун. Если я собираюсь кого-то ударить, то – уверен на сто процентов – обязательно промахнусь, да еще и ботинок мой слетит. Если человек в гневе поворачивает руку, локоть, голову или колено, он обязательно заедет мне по носу.

Но даже моя похоронная уверенность в собственном уничтожении дела не меняла, потому что я не мог допустить, чтобы Джорджи поняла, что я трус. Вот почему я стоял снаружи паба в Батгейте перед мордой тупицы, который так радовался каждой заглянувшей ему в голову мысли, что делал из нее татуировку на плече.

Между нами была пара метров. Толпа наблюдала за нами, а два приятеля Каштана рычали сзади: – Гверррн, задай-ка ему!!!

Мы угрожающе уставились друг на друга. Он чуть сдвинулся влево, словно собирался зайти с фланга, но я повторил его движение. Вот неплохо, все правильно сделал: стоит вспомнить это движение позже, когда меня привезут в больницу. Каштан потоптался еще чуть-чуть и начал наскакивать на меня. На самом деле он не нападал на меня, а всего лишь сделал пару шажков, изобразил атаку, чтобы проверить на вшивость. Я отреагировал уклоняясь, отпрыгнул назад, поднял вверх руки, чтобы отразить удары, и в то же время привел все мышцы тела в состояние полной готовности. Можно так сказать: звучит ничего. Вообще-то чтобы нарисовать картину происходящего, попробуйте представить описанную мною последовательность движений и добавьте ко всему этому пронзительный вопль: «И-и-ик!» Лица наблюдателей исказила легкая усмешка, а рот Каштана расплылся в издевательской маленькой улыбочке. Мне было необходимо вернуть психологическое превосходство, если я собирался оттянуть неизбежную взбучку еще ненадолго.

Я решил плюнуть на землю.

Это довольно серьезный шаг, верно? Плевок показывает, что вы физически крепкий малый и неутомимы. Атлеты плюются перед тем, как подойти к снаряду. Футболисты плюются после того, как пропустили гол. Каштан увидит, что его оппонент имеет привычку плеваться, определенно забеспокоится и не будет столь уверенным в своей затее. Так что, приковав к нему взгляд, я сплюнул в сторону, извергнув убедительный взрыв слюней. Но из-за страха губы мои стали словно резиновыми, а слюни – вязкими. Вместо того чтобы упасть на землю, как мужская пуля, возможно даже разрывая асфальт, липкий комок, хлюпнув, сорвался с губ, еле отлепился ото рта и опустился мне на куртку, дезориентированный гравитацией и собственной эластичностью. Я посмотрел на слюну, туда же уставились и все присутствующие. Мне оставалось только одно. Я напоказ стер ее краем ладони, точнее, размазал прямо по верхней части куртки.

– Да, – произнес я негромко, – верно думаете, я сам на себя харкнул. Я и есть Кайзер Соза.

По Каштану нельзя было сказать, что мое представление придало ему желания вмазать мне, но выглядел он глубоко пораженным. По крайней мере, оно заставило его остановиться, так что жест мой оказался вполне успешен. Может быть, я смогу выиграть еще время, напустив лужу. Вполне привлекательная идея, если учесть, что это и так могло легко произойти.

Именно тогда, как говорят в детских книжках, именно тогда раздался чудесный звук. Темень ночи была разрезана ревом полицейской машины, который был столь прекрасно близок, сирена была включена всего на мгновение, как объявление того, что они уже в пути. Я не видел машину, но звук шел из-за Каштана, что скоро подтвердилось: люди, стоящие вокруг нас, начали смотреть в ту сторону и что-то нашептывать. Толпа начала расползаться, Каштан пыхтел сквозь зубы, а я прошипел: «Черт», выдохнув это достаточно громко, чтобы представить всем свою раздраженность и расстройство. Язык тела Каштана быстро изменился: он сменил драчливую позу на расслабленную манеру «просто наблюдателя» и начал неспешным прогулочным шагом идти ко мне, уходя от приближающейся полиции. Я стоял на месте, спрятав руки в карманы, и делал вид, что не замечаю его, как поступают шпионы в кино, когда встречаются в парке. Он прошел мимо меня, не говоря ни слова. Но, проходя мимо, он все-таки воспользовался случаем вмазать мне по носу, причем довольно сильно.

Знаете, бывает, вы получаете увечье, но происходит это столь внезапно и неожиданно, что вы ничего не чувствуете? Так вот, на этот раз все оказалось по-другому. Потому что было очень, мать вашу, больно. «Эргх!» – просипел я, падая на колени и отбивая их. Будучи в полной уверенности, что голова моя расколота пополам, я прижал руки к лицу. Прошло несколько секунд, и изначальная боль от удара постепенно уходила, но за ней пришла другая боль, еще более неприятная. Она пульсировала, извивалась и металась под кожей лица, она обжигала меня жаром, потом становилась ледяной и снова горячей. Я стиснул лицо еще сильнее в надежде, что она уйдет. «Черт! Черт! Черт… Боже мой. Мать твою. Сволочь. Черт. Сволочь. Сволочь… Черт. Чертов… Сволочь. Черт-черт-черт-черт-черт…»

Я почувствовал руку на плече.

– Вы в порядке, сэр?

Я открыл один глаз и посмотрел на склонившегося надо мной полицейского.

– Да, я в порядке, спасибо, – ответил я.

Надо было сказать: «Нет, он ударил меня. Причем очень сильно. И безо всякой причины» – и указать на Каштана, который беззаботным прогулочным шагом удалялся по улице со своими дружками.

– Понимаю… Поступил сигнал, что здесь были беспорядки.

– Правда?

– Да, правда.

– Понятно… ну, я ничего не видел.

– Потому что вы стояли на коленях на тротуаре, приложив руки к лицу, сэр?

Ничто так не сокрушает чванливость, как ироничный тон полицейского-шотландца.

– Пойдем, Джим, – сказал он утомленно своему коллеге. – Пойдем внутрь и проверим, что там происходит.

Сначала я подумал, что остался совсем один, но потом разглядел Джордж. Актриса стояла на дороге чуть подальше, на таком расстоянии, что можно было подумать, что она не имеет к происшествию никакого отношения. Она поспешила ко мне.

– Господи, все нормально?

– Да, – ответил я, – ничего страшного.

– Я вызвала такси. Мы можем отвезти тебя в больницу.

– Нет, правда, все нормально. Бывало и похуже.

– Правда?

– Конечно… Как-то упал с ледяной горки в семь лет.

– Понятно.

– Зашивали.

– Понимаю… Этот идиот ушел?

Я посмотрел через плечо: Каштана и его дружков не было и в помине.

– Думаю, да. Повезло, что приехала полиция… в смысле, ему повезло.

– Я вызвала полицию, я уже говорила по мобильному до того, как ты вышел за дверь.

– А, понятно. Ну, ты спасла эту тварь от самой мощной молотилки в его жизни.

– В смысле – это его бы молотили или он сам тебя молотил? – Она улыбнулась и положила руку на то место на моем лице, что не было уже занято моими собственными руками.

– Я бы его уделал.

– Это неважно. Даже если он избил бы тебя тысячу раз, ты все равно бы остался мужественнее его, он может только мечтать об этом… он дерется, потому что это все, что он умеет делать.

– Я люблю тебя.

Я не мог не сказать этого в тот момент, даже если бы мое молчание решало судьбу всего человечества. Слова поднялись откуда-то изнутри, причем с такой скоростью, что если бы я не позволил фразе вырваться наружу, она бы застряла у меня в горле, сдавливая его, пока бы я ее не выдавил.

Джорджи наклонилась и поцеловала мою оставшуюся целой бровь.

– Эти слова привлекают любую девушку намного больше, чем уличная драка, – прошептала она.

– Хорошо… – Я улыбнулся и отнял одну руку от лица, чтобы провести ею по лицу Джордж. – …Но даже если так, я бы уделал его, ты, надеюсь, не сомневаешься?

– Эй, а вот и наше такси.

Она подошла к такси, а когда оно развернулось, сказала что-то быстро водителю, потом кивнула мне и уселась внутрь. Я последовал за ней. В такси она положила голову мне на плечо, и мы помчались обратно в гостиницу.

– Я бы его уделал.

– Я знаю.

– Честное слово!

Спать с женщиной – нечто особенное. С одной стороны, это настолько очевидно, что не стоит даже говорить. В том смысле, что если в жизни мужчины преобладает вечный поиск секса, то просыпаться утром и чувствовать, что женская попка прижимается к вашей промежности, а руки уже мнут женскую грудь, должно быть верхом совершенства, верно? Это словно скачок от ничего ко всему в ноль секунд. Но я не об этом говорю. Во-первых, в моей жизни далеко не преобладает охота за попками: я, спасибо большое, намного более изощренный и многосторонний. Я говорю о том, как трогательно это восприятие. Может быть, потому что вы беззащитны, когда вы спите? Так что, если женщина спит рядом с вами, она показывает, что она вам доверяет, и вы в ответ показываете то же самое. Вот в чем дело. По какой-то причине это все-таки удивительное открытие, что спать рядом с женщиной, даже без секса, намного более романтично и интимно, чем впопыхах трахать ее на аллее за парковкой у паба. Вместе в кровати можно ощутить вдохновляющую близость, которая вне секса. Но я не хочу сказать, что мы с Джорджи не занимались сексом, когда вернулись в гостиницу – о нет! Мы трахались так, словно нас обоих только что выпустили из тюрьмы, если бы ее язык был еще чуть более быстрым, я бы, наверное, пострадал от ожогов и силы трения. Я всего лишь хочу сказать, что было великолепно: у нас была человеческая близость и при этом такой потрясающий секс. Просто совершенство. Я был более чем счастлив, когда проснулся рядом с Джорджи следующим утром. Я чувствовал себя на миллион долларов. Но взгляд в зеркало нарушил спокойствие: увидев свое отражение в ванной, я понял, что выгляжу доллара на два.

Мой правый глаз заплыл кровью и был окружен радужной припухлостью с кровоподтеками, выглядело это настолько соблазнительно, что даже я, зная, что мне будет больно, все-таки решился ткнуть пальцем для проверки. Не очень-то привлекательно. Совсем не привлекательно. Я надел вчерашние трусы, зажег выкуренную на треть сигарету, которую нашел в пепельнице, и уставился в зеркало, размышляя, как я могу улучшить свой внешний вид. Зевая, в ванну вошла Джордж, закутанная в плед. Ее волосы, и так выглядящие дикими при любых обстоятельствах, теперь напоминали ужасающую бурю с востока. В середине были извивающиеся потоки, двигающиеся в неизвестном направлении, неугомонные узлы и что-то напоминающее облака горящего клубящегося газа, изгибающиеся на фоне черного солнца. Такие волосы заставляют тебя сразу же хотеть их владелицу, и если она входит в ванную утром, просто необходимо неистово оттрахать ее, пока она, наклонившись, опирается на раковину, а ее стоны перемешиваются с хриплыми выкриками из-за захватывающих обоих толчков. Я думал о том, как бы лучше сформулировать это предложение, но Джорджи заговорила сама, и первое, что она сказала, было: «У-у-у-у…» Она посмотрела на мой глаз и вздрогнула от сострадания и боли. Она подошла ближе и дотронулась до него пальцем.

– Больно?

Я втянул воздух сквозь зубы, почувствовав обжигающую боль, и попятился.

– Нет! Все в порядке. Выглядит хуже, чем есть на самом деле.

Она попробовала дотронуться еще раз, я отпрянул чуть дальше.

– Наверное, я могу немного скрыть кровоподтек, у меня есть тональный крем в сумочке, – предложила она.

– Это неважно. У меня же нет сегодня фото-сессии или чего-нибудь в этом роде.

– А что ты скажешь людям?

Под людьми, как мы оба понимали, подразумевалась Сара.

– Ну, не знаю… Наверное, скажу, что меня избили. Можно не врать о том, о чем врать не обязательно, верно? Вполне возможно, что меня ударили по лицу и тебя при этом не было, можешь спросить кого хочешь.

– Верно, – кивнула Джорджи. – Ну, я пойду в душ… – Она сняла плед и выкинула его из ванной. Господи, какая она красавица. И не просто красавица, но еще и голая. Она наклонилась, чтобы включить душ, а я подошел к ней сзади и поцеловал в шею.

– О, Том… не надо, – сказал она, хихикая, – я только что из постели, от меня пахнет.

– Мне неважно, как от тебя пахнет, – прошептал я и медленно провел языком по ее позвоночнику. Я остановился на середине спины и снова выпрямился. – Я имел в виду, что от тебя вовсе не пахнет, понятно?

– Да, так и я подумала. Но спасибо, что ты все-таки произнес это вслух.

Я дотрагивался губами до ее плеч.

– Ты… совсем… не пахнешь.

– Ммм… как же девушкам нравится, когда им такое говорят, знаешь…

Джоржди вытянула руки за спину и дотронулась до меня.