Потеряв охоту к сексу, мы с Урсулой легли в постель и приняли «обиженную позу № 4». Поза напоминает букву «X», каждый из нас – половинка буквы. Но буква получилась корявая, потому что в середине у нее не было смычки. Для смычки мы должны бы касаться друг друга задами. Однако «обиженная поза» не дозволяет соприкасаться какими-либо частями тела, иначе она теряет всякий смысл. А вот издавать звуки, напротив, разрешается, и в некоторых позах они даже обязательны. К примеру, в «обиженной позе № 2», когда один участник образует половинку буквы «X» (лежит отвернувшись), а другой – строгую букву «I» (лежит на спине с широко раскрытыми глазами и глядит в потолок). Если человек в положении «I» не издает частых вздохов и не хмыкает, чтобы побудить половинку «X» спросить: «В чем дело?» – он теряет очки. Но чтобы прикоснуться к партнеру – боже упаси.

Скрючившись и замерев, я, в конце концов, уснул. Засыпал я, разумеется, долго и мучительно. Человек в «обиженной позе» всегда так засыпает, потому что сопротивляется сну. Не хочется ведь заснуть и пропустить момент, когда другая сторона выскажет какое-нибудь замечание, на которое можно отреагировать притворным храпом. Мне снился подвал музея секса в Амстердаме. Передо мной стояла намазанная медом Хелена Бонэм Картер и, томно вздыхая, приговаривала:

– Я тебя хочу, Пэл. Я всегда тебя хотела.

В этот момент Урсула, тряся за плечо, вернула меня на Сент-Майклз-роуд, в липкую мутную действительность.

– Слышал шум?

– Нет.

– Я уверена, что слышала, как хлопнула входная дверь.

– Наверное, чья-нибудь собака.

– Ну да, конечно. Будто лай собаки нельзя отличить от треска взломанной двери. Идиот.

– Я же не лающую собаку имел в виду…

– Тихо. Вот оно…

Я прислушался. Тишина.

– Ничего не слышу.

– Сходи вниз и посмотри.

– О-о, какого черта.

– Сходи. Мужчина ты или нет?

– Почему весь ваш феминизм мгновенно испаряется, когда надо вылезти из теплой постели и спуститься вниз в три часа ночи?

– А если там кто-нибудь есть? Хочешь, чтобы меня убили?

– А ты хочешь, чтобы меня убили?

– Замолчи и сходи посмотреть. Там точно кто-то есть… Теперь-то слышишь?!

Я действительно услышал. Снизу явственно доносились звуки шагов. Невозможно передать охватившую меня оторопь. Похоже, пока мы спали наверху, кто-то забрался в наш дом. Урсула оказалась права, и отрицать это не было никакой возможности. И не просто права – при мысли о том, сколько выгод она извлечет из своей правоты, меня бросало в противную тоску. Отныне, если ей посреди ночи почудится какой-нибудь подозрительный шорох, я буду обязан встать и проверить. Мои вялые возражения будут безжалостно раздавлены доводом, словно червяк каблуком: «А помнишь тот случай…» Хоть плачь, ей-богу.

Я выудил из-под кровати тренировочные штаны и начал красться к двери. Вот именно, красться. Почему – одному богу известно. Ведь это тот, кто был внизу, должен красться, мне же у себя дома положено передвигаться в полный рост.

– Будь осторожен, – шепнула Урсула, когда я приоткрыл дверь спальни.

– И как это понимать? Поконкретнее, пожалуйста.

– Просто будь осторожен, и все. Он там, возможно, не один, у них может быть оружие, они могут оказаться маньяками или наркоманами.

– А-а, теперь ясно… И ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я спустился вниз?

– Да-да, поторопись. – Урсула высунула руку из-под одеяла, которым прикрывала наготу, и указала на дверь.

Я обреченно ступил на лестничную площадку; прищурясь, глянул вниз на уходящие в темноту ступени. Помедлив секунду, попытался собраться с мыслями, но процесс не занял слишком много времени, ибо все мои мысли сводились к одной: а пошло оно все. По мере моего приближения к двери гостиной посторонний звук становился отчетливее. Когда я спустился вниз и застыл у самой двери, звук стал распадаться на мелкие разновидности – шарканье, легкий скрежет, приглушенное кряхтение. Меньше всего я жаждал выяснить, что означает кряхтение. За дверью происходило невесть что, и мне не улыбалось стать свидетелем какого-нибудь действа, дающего повод кряхтеть. Как бы то ни было, шаг вперед выглядел намного предпочтительнее возвращения назад, к Урсуле. Я нажал дверную ручку и переступил порог.

Боже, полный разгром! В гостиной будто порезвились сумасшедшие, повсюду раскидав детские игрушки и журналы… Но именно в таком виде я оставил комнату, когда пошел спать. Беспорядок мог бы меня успокоить, если бы боковым зрением я не углядел массивную тень, выскользнувшую из гостиной в тот момент, когда в нее вошел я. Тень нырнула в переднюю раньше, чем я успел повернуть голову.

Я быстро выскочил в переднюю. В направлении входной двери шустро двигалась наша микроволновая печь, путешествуя под мышкой коренастого крепыша в неброском спортивном костюме. Он явно услышал шум сзади, потому что обернулся и встретился со мной взглядом. Я выбросил вперед руку с вытянутым указательным пальцем, словно подзывал такси.

– Гм. Минуточку… Какой я смелый, а?

Взломщика, очевидно, не интересовало, что я хотел сказать, он рванул через калитку и пустился бегом по улице. Крикнув «эй», годное на все случаи жизни, я бросился в погоню. Не иначе, Урсула следила сверху за развитием событий, потому что стоило мне выбежать во двор, как она высунулась из окна и завопила: «Сволочь!»

Она продолжала выкрикивать похожие по смыслу слова, а я бежал по дорожке за грабителем. Урсула напоследок запустила в него тяжелой деревянной сандалией. Та угодила прямехонько мне в затылок.

– Молодчина! – проорал я, не оборачиваясь. – Спасибо за помощь!

Мужик бежал не останавливаясь, то возникая, то исчезая в свете редких уличных фонарей, тех, что уцелели после состязаний в камнеметании среди местной молодежи. Я пыхтел следом, исправно играя роль догоняющего. Вставал справедливый вопрос «а зачем?», потому что, догони я его, я бы не знал, что с ним делать. Скорее всего, пришлось бы умолять, чтобы не лишал меня жизни. Вор заложил вираж и скрылся в переулке. Я свернул за тот же угол и успел заметить, как вор метнулся в узкий проход между домами. Когда я добежал до проема, ноги ворюги тяжело топали по утрамбованной земле метрах в двадцати от меня в быстром, в такт моему сердцебиению, темпе.

Теперь можно немного перевести дух. Зря я пренебрегал утренней зарядкой. Из узкого прохода мужику деться было некуда, но он значительно превосходил меня в скорости. А ведь он еще и микроволновку тащил. К моему дыханию начал примешиваться предсмертный хрип, а ноги словно опьянели. Мозг призывал: «Беги, беги как ветер!» – но ноги превратились в резиновые ходули и саботировали без зазрения совести. Придется остановиться. Я еще разок трепыхнулся и встал, сложившись пополам, как большая неровная буква «Р». Грабитель растворился в ночной мгле. В изнеможении потряс я кулаком и, еле дыша от натуги, чуть слышно прохрипел: «Поймаю – убью».

Дома Урсула ждала на пороге в одной сандалии.

– Ну что?

– Его ждала машина, – махнул я рукой в неопределенном направлении.

Я вызвал полицию и выполнил положенный ритуал. Оказалось, грабитель кроме микроволновой печи прихватил несколько ложек. Ящик кухонного стола был открыт, а лежавшие в нем ложки пропали. Возможно, где-то в тайном убежище наш грабитель встретится с удачливым напарником, стащившим кастрюлю супа, – то-то попируют. Местная полиция не стала прочесывать район на вертолетах, но через обычные расспросы пришлось пройти – страховая компания потребует назвать номер полицейского рапорта.

Я тихо бесился. В самый поганый час ночи я сидел с кружкой холодного чая (отпив глоток, подумал: «Чай холодный, надо поставить на тридцать секунд в микров-а-а-у-у чтоб тебя!»), когда в гостиную вошла Урсула с сонным Джонатаном на плече и посмотрела на меня – жутко, жутко посмотрела. Мне захотелось попросить полицейских, чтобы они не уезжали. Питера не разбудил бы и взрыв магистрального газопровода, а вот Джонатан проснулся от голосов и мелкой возни. Он спустился вниз с выражением легкого, застенчивого удивления, какое бывает у детей, разбуженных посреди ночи. Полуприщуренные со сна глаза, а в них сплошное недоумение.

Ох, как я был зол.

Незваный гость проник в наш дом с помощью короткого куска арматуры, прихваченного на соседней стройке, саданув им с разбега прямо в дверной замок. Сам замок (и два других, которые мы по одному с церемониями добавляли после каждого предыдущего взлома) выдержал, а вот деревянная дверная филенка не устояла. Замки беспомощно свисали из косяка, как подбитые птичьи крылья. Полиция объяснила тонкости, открыв мне глаза на холодную расчетливость взлома. Взломать дверь ломиком в доме, где спят люди, вряд ли получится. Слишком много будет скрежета, треска и хруста. Если же вынести дверь одним мощным ударом, получится громкий, но одиночный звук, и потом сразу наступает тишина. Спящие жильцы отметят удар про себя в глубоком сне, но, не услышав продолжения, снова вернутся в бессознательное состояние, даже толком не проснувшись. Коварный вор терпеливо ждет. Если через пару минут никто не выходит, он считает, что опасность миновала, спокойно заходит в дом и делает свое дело.

При виде столь неприкрытой и наглой самоуверенности у кого хочешь начнут ходить ходуном желваки, я же кипел от злости так, что чуть не взорвался. Попробуйте вломиться в мой дом в то время, когда я мирно сплю наверху, и я не пожалею, если вам перегрызет глотку свора собак, и плевать мне на последствия. Но в доме был не только я. Во-первых, там была Урсула. Представьте такую картину: она, совершенно не готовая к визиту незнакомца, в длинной, до колен, футболке с рекламой «Гиннеса» и дырками на подмышках, в разномастных шерстяных носках, лежит, ничего не подозревая, в постели, пока этот гад шурудит внизу. А дети? Мой гнев вспыхнул с двойной силой. Этот тип был внутри, когда мои дети – они вдруг предстали перед моим мысленным взором беззащитными крошками – спали наверху, открыв ротики, свернувшись калачиком, вверив нам свои жизни. При этой мысли мне почудилось, будто я мечусь внутри собственного мозга, пытаясь пробить дыру в плотине цивилизованности, которая трещит под напором моей ярости. Справедливости ради я попробовал пожалеть грабителя. Но все доводы, начинающиеся фразами о «социальном неравенстве» и «нехватке возможностей», почему-то очень быстро сменялись видением: злоумышленник привязан изолентой к стулу в заброшенном ангаре, а я охаживаю его куском кабеля. Страшны либералы во гневе.

Разговор с Урсулой был неизбежен, но, к счастью, полиция, записывая подробности, задержалась почти на сорок минут, так что мою пылающую жажду мести слегка остудили формальности. Но настал момент, когда полицейские ушли. На выходе одна из офицеров остановилась, потрогала разбитый дверной косяк и посмотрела на нас.

– Надо же вам было поселиться в этом районе!

– Здесь магазины хорошие.

Ответ Урсулы предназначался не офицеру – мне. А в придачу и взгляд, от, которого у меня волосы на голове едва не вспыхнули. Я закрыл дверь, подпер ее стулом и обернулся – Урсула молчала.

– Знаю-знаю, – сказал я.

Пока Урсула относила Джонатана наверх и укладывала его спать на нашей кровати, я улизнул позвонить дежурному слесарю. Когда я вполз на брюхе в комнату, она ждала, зависнув на краешке постели, руки туго сплетены на груди – жест, не предвещавший ничего хорошего.

– По-моему, – начал я с серьезной миной, – уже поздно искать виноватых.

Было так тихо, что я слышал звук собственного дыхания.

– Нас всех могли забить насмерть во сне. А тебя, кстати, эта участь еще не миновала.

– Чего в жизни не бывает. Ну, не повезло. Ладно, я согласен, в нашем районе такое нередко случается, но…

– Иди на хер, ты хер…

– Правильно будет «иди на хер» или «иди ты на хер» (ну не удержался я, не удержался).

– Я, кажется, – и я с тревогой заметил, что она сжала кулачки, – ясно выразилась. Еще раз: иди на хер, ты – хер. Теперь понял?

– Я… да.

– Этот район, а мы живем здесь по твоей вине, не забывай, – самое запущенное отделение ада. С меня хватит. Более чем хватит. А теперь я… я…

– Ты…

– Попробуй еще раз договорить вместо меня, и я тебе язык вырву, клянусь. А теперь… С меня хватит. Завтра ты обойдешь всех риелторов в городе и возьмешь у них списки домов на продажу.

– Хорошо.

– Потом ты назначишь встречу по каждому подходящему варианту.

– Хорошо.

– Потому что мы не станем жить здесь ни одной лишней секунды.

– Да.

– Ты пойдешь к агентам завтра же.

– Ну да, да. «Да» – это слово, означающее согласие. Можешь остановиться уже. Я говорю «да».

– Завтра же пойдешь.

– Р-р-р, хорошо, завтра.

– Пойдешь. Не воображай, что у тебя получится отвертеться.

– Может быть, хватит? Пойду, можешь больше не повторять.

– И все это – твоя вина.

– Моя.

– Это ты уговорил меня купить этот дом, значит, твоя.

– Послушай, я уже сдался. Да, ты права. Права! Не знаю, как еще яснее выразиться. Ты права, и я это признаю. Что тебе еще от меня надо? Чтобы я повесил плакат на шею и ходил с ним по улицам?

– Такое только в Англии бывает. В Германии людей не грабят прямо у них дома.

– Чего? А вот это ты загнула.

– Не загнула. Меня там ни разу не ограбили, и никого из моих знакомых не ограбили. В Германии такого просто не бывает.

– Прости, но ты, конечно, способна подтвердить это с цифрами в руках?

– Завтра же начнешь обход риелторов.

– Я думал, что мы эту тему уже обсудили.

– Я от тебя не отстану.

– Уже понял.

– Помнишь, мы ходили смотреть дом, а потом ты долго мялся и жался, пока его не продали.

– Я не мялся. Тот дом был нам не по зубам. За него просили сто пятьдесят тысяч фунтов. Нам бы даже на клумбу перед ним не хватило.

– Он был такой красивый.

– Остров Бали тоже красивый. Может, купим?

– Завтра же пойдешь по агентам.

– Да!

– Потому что мы переезжаем – поставь точку.

– Ты хотела сказать «мы переезжаем, точка»?

– Я сейчас ударю тебя по лицу.

На следующий день я взял больничный. Заболеть человеку не возбраняется, но если тебя ограбили – разбирайся как сумеешь. Итак, у меня был свободный день, чтобы уладить дела с замками и страховкой. Я также не исключал поход по риелторам.

Всех риелторов следует посадить на списанный военный фрегат, отбуксировать в самую глубокую часть Атлантического океана и утопить. В последнее время риелторы вслед за юристами и торговыми агентами превратились в героев черной комедии. Всякий раз, стоит им сказать, кем они работают, люди либо осеняют себя крестным знамением, либо смеются. Я же смотрю на явление по-другому, в моем понимании риелторы с театральным закатыванием глаз и юмором никак не совмещаются. Поэтому вместо «ах уж эти риелторы!» я говорю «всех агентов по недвижимости следует посадить на списанный военный фрегат, отбуксировать в самую глубокую часть Атлантического океана и утопить». И все-таки мне пришлось бродить по центру города, собирая буклеты в их офисах, застеленных ядовито-кремовым ковролином и обставленных уродливой трубчатой мебелью. Мне предстояла тяжкая задача – выбрать одну конкретную компанию и поручить ей продажу нашего дома. Сначала следует продать свой дом, потом уж пытаться купить другой, это – прописная истина, поэтому я решил заткнуть фонтан эмоций и быстренько выбрать фирму.

«А нужно ли продавать?» – вдруг подумал я, потирая подбородок. Ссуда почти выплачена. Мы внесли несколько крупных разовых платежей, самый крупный пришел из Германии. У Урсулы там имелась тетка, которая померла и оставила ей несколько тысяч фунтов назло собственным детям. Как я люблю злорадное хихиканье с того света! Однако продажа нашего дома натыкалась на две трудности: а) какой человек, если он в своем уме, станет покупать дом в нашем районе; б) придется иметь дело с риелтором, который за здорово живешь отнимет у нас сотни кровных фунтов, рассмеется в лицо как гиена и пойдет дальше обирать бедных сирот. Обе проблемы можно прихлопнуть одним ударом, если сдать дом в аренду. Появится регулярный доход, который пойдет на выплату новой ссуды. Кроме того, если продажа дома требовала вмешательства сверхъестественной силы, сдавать в аренду – гораздо проще. Можно пустить жить студентов. Студенты согласятся на что угодно. Да, лучшего решения не найти. Не будь вокруг людей, я расцеловал бы сам себя. Стоя на пороге «Службы по сделкам с недвижимым имуществом. Пиявкер и сыновья», я окончательно и бесповоротно решил – будем сдавать. Когда подойдет время, повешу предложение на доске объявлений в университете. Дело сделано. Теперь можно дать волю творческому импульсу – с недельку повоображать себя гением всех времен и народов.

Благодаря мастерскому решению всех вопросов у меня оставалось в запасе несколько часов – я успевал вернуться домой и, поставив рядом пылесос, посмотреть телесериалы, действие которых происходило на мясокомбинатах и в швейных мастерских. Ключа от нового замка у Урсулы не было. Вернувшись домой, она заглянула внутрь через окно. Я вовремя почуял ее появление, и Урсула застала меня всецело погруженным в процесс чистки пола пылесосом. Чтобы привлечь внимание, ей даже пришлось стучать в дверь три раза. Я открыл, тяжело вздохнул и широким жестом вытер пот со лба.

– Ты ходил к риелторам?

– Ой! Как я мог позабыть!

Выдержав паузу и убедившись, что ее неподвижный ледяной взгляд и молчание не сменятся смехом и тычком в плечо со словами «ну и шуточки у тебя», я направился в гостиную.

– Все буклеты – на столе.

– Ясно. Ступай забери детей, а я выберу дома, в которых мы будем жить.

– Я думал, что одного вполне хватит, разве не так?

– Спасибо за комментарий, но решения теперь принимаю я.