Двое

Милн Алан Александр

Глава седьмая

 

 

I

Снова пришло время стричься.

– Что тебе привезти из Лондона? – спрашивает Реджинальд за завтраком.

– Мне бы тоже неплохо подстричься, – отвечает Сильвия, глядя на него через стол. – Дорогая, не делай так. – Это Бабусе, которая лежит у нее на коленях и, забывшись, слишком сильно выпускает когти.

– Поедем вместе, – радостно воскликнул Реджинальд, и тут же пожалел о своей радости... и тут же устыдился, что пожалел. Но сегодня в Лондоне его определенно ждут какие-то новости. По утверждению мистера Пампа, весь Лондон говорит о его книге; говорит на языке, чуждом Сильвии. Как раз сегодня ему хотелось быть в Лондоне одному.

– Мне нужно записаться, – отвечает Сильвия, – и я обещала пойти на ленч с Маргарет, когда приеду в следующий раз. Я поеду одна на той неделе, а ты сможешь встретить меня.

– Это будет чудесно, – сказал Реджинальд с облегчением. – А как мы решим с машиной? Она понадобится тебе? Скажи да, и тогда тебе придется отвезти меня к поезду.

Она покачала головой и улыбнулась.

– Если ты вернешься поездом три десять, я пойду на станцию пешком.

– Ну что ты, не стоит. Далеко, да и жарко.

– Я ведь не говорю, что пройду весь путь. Ты подберешь меня на полдороге. – Она добавила чуть смущенно: – Я так люблю встречаться с тобой.

– А я! – воскликнул он. – Мне кажется, больше всего на свете.

Таким образом, все устроилось; и таким образом в то же утро, попозже, он оказался на вокзале Виктория перед книжным киоском, на этот раз увешанным экземплярами “Вьюнка”.

– Вы читали это, сэр? – спросил киоскер, протягивая Реджинальду книгу.

– Да.

Тут мог бы завязаться пространный диалог о “Вьюнке”, но не завязался. Похоже было, что киоскер не расположен к беседе.

– А это? – спросил он, показывая только что появившуюся книгу только что ставшего известным автора.

– Знаете ли, я ведь.. хм... – Он потихоньку попятился и, очутившись вне поля зрения киоскера, постоял еще немного, наблюдая, как тот преследует очередную жертву. Ею оказалась коренастая молодая женщина, которая довольно долго колебалась между “Вьюнком” и “Уэлдонской домашней портнихой” и в конце концов надумала заняться шитьем.

Реджинальд решил начать со стрижки. Мистер Олдерсон, как всегда, был рад видеть его и, как всегда, удивлен, что Реджинальд собрался подстричься, и выражал сомнение, удастся ли это сделать. После такого традиционного вступления Реджинальд удобно устроился в кресле под усыпительное щелканье ножниц мистера Олдерсона.

– Как там за городом, сэр? – спросил мистер Олдерсон на случай, если Реджинальд в разговорчивом настроении. Он обычно заводил именно такой разговор со своими клиентами, живущими в деревне, предоставляя им в зависимости от их желания прекрасную возможность поговорить и помолчать. По раздавшемуся в ответ мычанию нельзя было составить представления о сельской жизни, но можно – о настроении Реджинальда. Мистер Олдерсон продолжал потихоньку стричь...

Вдруг Реджинальд подумал, не читал ли мистер Олдерсон его роман, усмехнулся при этой мысли и решил спросить парикмахера:

– Вы что-нибудь слышали о книге под названием “Вьюнок”?

– Нет, сэр, – отвечал мистер Олдерсон. – Но меня не назовешь большим любителем чтения. Вот миссис Олдерсон часто предается этому занятию и всегда рада услышать про хорошую книгу. Как вы назвали ее, сэр?

– “Вьюнок”.

– Ну да. И вы считаете, это подходящее чтение для миссис Олдерсон? Жена не охотница до рискованных сцен.

– Нет, там нет ничего рискованного, – улыбнулся Реджинальд в свой надетый задом наперед стихарь.

– Я посоветую ей прочесть. Могу ли я спросить, сэр, кто автор? Так легче бывает найти книгу.

Реджинальд не ожидал такого оборота дела и почувствовал себя неловко. С деланно беспечным смехом он признался, что... по правде говоря... это он сам.

– Правда, сэр? – Ножницы задумчиво пощелкали. – Мне будет приятно порекомендовать миссис Олдерсон вашу книгу. – (Чик, чик, чик.) – Вы слышали о писателе Уолтере Безанте? Он потом за свои сочинения был возведен в рыцари и сделался сэром Уолтером Безантом.

– Да, конечно!

– Он имел обыкновение ходить сюда стричься.

– Неужели?

– Да, сэр. Много раз нам доводилось приводить в порядок волосы сэра Уолтера. Он обычно писал книги вместе с мистером Райсом. И вот что кажется мне удивительным, сэр. Как это два человека пишут вместе. Невозможно себе представить, как это получается. Я однажды решился спросить его об этом. Он ответил, в шутку, разумеется, что он обычно пишет толстым пером, а мистер Райс – тоненьким. Мне как-то сказали, что сэр Уолтер повторил эту шутку в одной из своих книг, но я сам не видел.

– Это, наверное, было очень давно. Я хочу сказать, что и не предполагал...

– Да, сэр, конечно... Обыкновенно мой отец обслуживал сэра Уолтера. Я был тогда совсем молодым.

– Ну да, понятно.

– У нас здесь бывают иногда удивительные люди, – продолжал парикмахер негромко. – Однажды пришел молодой человек, наш постоянный клиент, в этот раз он был очень нарядно одет, с розовой гвоздикой в петлице, и попросил побрить его, а потом ему захотелось подстричься и вымыть голову. Когда я высушил ему волосы и на минутку отошел, то заметил, что он разглядывает свои руки, и тоже посмотрел на них и спросил: “Может быть, вы хотите сделать маникюр, мистер Толлоу?” – так его звали, странная фамилия, – а он ответил: “Я как раз над этим раздумывал. – Руки у него были выхоленные. – Нет, пожалуй не стоит”. Когда я все с ним закончил, он встал и подошел к раковине, и мне было видно, как, думая о чем-то другом, он повернул кран и стоял, а вода текла у него по пальцам, и он держал свою гвоздику в левой руке и брызгал на нее, чтобы освежить. А после снова воткнул ее в петлицу, привел себя в порядок перед зеркалом и сказал: “Ну, прощайте, Олдерсон, молитесь за меня”, а я ответил: “Удачи вам, сэр”, не зная, конечно, о чем он, и он ушел. Это случилось утром, а в вечерней газете я прочел, что найдено его тело. Он выстрелил себе в висок.

– Боже мой! – вырвалось у Реджинальда.

– Да, сэр. И я так и не узнал, почему это случилось. Иногда мне кажется, что он готовился к встрече со своей дамой, а она отказала ему; а иногда – что он готовился предстать перед Господом. Бедный юноша.

– И ничего не выяснилось при расследовании?

– Нет, сэр. Если здесь и была замешана дама, она не объявилась. Мы с миссис Олдерсон долго горевали, вспоминая о нем; потом началась война, и сейчас я думаю, что, будь он жив, он, наверное, погиб бы на войне, и его участь не кажется мне ужасной. Готово, сэр, взгляните на себя.

Недолгий путь до клуба Реджинальд прошел пешком. Наверное, размышлял он, можно найти тысячу лондонцев, каждый из которых мог бы рассказать тысячу подобных историй, трагических, прекрасных или забавных, когда-то случившихся с ними. Что за глупость – писать придуманные книги!

 

II

Что за глупость не писать книг!

– Приветствую вас, Уэллард. Примите мои поздравления.

– О, благодарю.

– Добрый день, Уэллард. Ведь это ваша книга вышла, правда? Я и не знал, что вы пишете.

– Нужно же чем-то заниматься.

– Ваши занятия увенчались успехом...

– Привет, Уэллард. Поздравляю.

– Спасибо.

– Я ведь прочел книгу задолго до старины Раглана. И хотел написать вам, когда прочел.

– Вы очень добры, – ответил Реджинальд. Но про себя усомнился, можно ли счесть это добротой. Люди часто собираются сделать что-то, а потом не делают. Вот если бы он действительно написав, это была бы доброта. Я бы никогда не забыл такого письма.

– Здравствуйте, Уэллард. Как дела?

– Спасибо, неплохо.

– Прекрасно. Я так и думал, что все в порядке, раз сам Раглан взялся за вашу книгу. Я уже давно говорил ему о ней.

– Правда? Очень любезно с вашей стороны.

– Привет, миллионер, как жизнь?

Реджинальд смеется. Что еще можно на это ответить?

– Я еще не прочел вашу книгу, но уже купил.

Кто-то хлопает Реджинальда по плечу и негромко говорит:

– Прекрасно сработано. Чертовски хорошо.

Он быстро оборачивается, но видит только спину. Кто это был? Неизвестно.

– Добрый день, Уэллард. Вы написали замечательную книгу.

– Вы прочли ее?

– Еще бы, дорогой мой, наверное, я один из ваших первых читателей. Это ведь я отозвался о романе так, что Раглан обратил на него внимание.

– Понятно. Ну что ж, очень вам обязан.

И так далее. Все это и нравилось ему, и было противно. Если бы Реджинальд Узллард был собственным сыном, как бы он гордился, стоя невидимо рядом и слушая эти разговоры. Для отца или матери не бывает преувеличенных или неискренних похвал, расточаемых любимому ребенку. Наверное, размышлял Реджинальд, я так жажду похвал, потому что “Вьюнок” мое детище, а чувствую себя неловко, потому что похвалы относятся, в сущности, ко мне. Настоящий отец знает, как мало он отвечает за ребенка, который появился у него.

Войдя в обеденный зал, Реджинальд уловил призывный щелчок пальцами из-за столика у окна. Он взглянул в ту сторону.

– Сюда! – поманили его пальцем.

Ненавижу Ормсби, думал Реджинальд. Он воплощение скверны. Дураки ученые толкуют о стерилизации и евгенике и Бог знает о чем и оставляют Ормсби в живых. Человек, питающий к Ормсби такие чувства, как я, должен был бы подойти к его столу, вытряхнуть ему на голову салатницу, а затем, не говоря ни слова, уйти в самый дальний угол зала. А вот я буду вилять хвостом и униженно благодарить за то, что он соизволил заметить меня.

– Садитесь сюда, Уэллард. Вы ведь знакомы с Амброзом Рагланом?

Реджинальд и Раглан вежливо пробормотали что-то друг другу.

– Ну что, приятель, испытываете к нам благодарность? Не стоит. Долг каждого, кто может влиять на общественное мнение, обратить внимание публики на стоящую вещь. На бегах бываете? Можете вполне положиться на нашего специалиста. Если ему нравится лошадь, он сообщает об этом нашим читателям. А если Раглану нравится книга, он тоже сообщает нам о ней. Верно, старина?

– Вы раньше пробовали писать? – поинтересовался Раглан.

– Нет. Это моя первая и последняя книга.

Ормсби, шумно уничтожая салат, на минуту прервал это занятие, чтобы сказать: “Ерунда”.

– Почему последняя? – спросил Раглан.

Похож на благовоспитанного лиса, подумал Реджинальд. Хороша парочка.

– Объем моих знаний невелик, – объяснил он, – и, наверное, я использовал его весь. Вряд ли мне в голову придет другая идея. Эта появилась случайно.

– Вы читали Диккенса? – задал вопрос Ормсби, покачивая вилкой со стожком зелени.

– Конечно.

Ормсби отправил вилку в рот и, жуя салат, продолжал:

– Вы его любите?

– Ну разумеется. Наряду с Шекспиром он...

– Вы так думаете? – спросил Ормсби заинтересованно, откладывая нож и вилку.

– Да.

– Вы ставите его рядом с Шекспиром?

– Да.

– Что я вам говорил? – обратился он к Раглану. Затем повернулся к Реджинальду: – Ваша книга напомнила мне Диккенса.

– Ну нет, Боб, – мягко возразил Раглан.

– Напомнила, – настаивал Ормсби, – я знаю, о чем говорю. Я разбираюсь в двух вещах: в том, как делаются газеты, и в Диккенсе. Я прочел все книжки Диккенса, когда мне было тринадцать, Уэллард. Я тратил на них свои собственные три шиллинга в неделю.

– Они вам нравились? – спросил Реджинальд.

– Конечно, иначе какого черта я бы их покупал?

– Я хотел сказать...

– У меня есть жеребенок от Прекрасной Дамы, который покорит весь мир. Увидите. Как, вы думаете, я собираюсь его назвать?

Прекрасная Дама! Это Сильвия.

– Мистер Уифферс. Теперь вам понятно, что для меня Диккенс.

Подтверждающий смешок Реджинальда прозвучал не слишком убедительно.

– Вы помните мистера Уифферса в “Пиквике”? – требовательно спросил Ормсби.

– Что-то не припомню, – сознался Реджинальд.

– Думаю, вас не стоит и спрашивать, Амброз.

– Нет, не стоит. Так кто же был мистер Уифферс?

– Его обязанности заключались в том, чтобы он глядел из окна вестибюля в компании с другим джентльменом. Это что-нибудь говорит вам?

– Пирушка в Бате? – рискнул Реджинальд и получил в ответ кивок и дружескую улыбку.

– Конечно. Мы с вами люди образованные, не то что этот Раглан.

– Когда вы в последний раз читали “Пиквика”? – осведомился Раглан.

– Я же сказал вам, в тринадцать лет.

– Боже, я-то думал, вы ложитесь с ним в постель каждую ночь.

– Я ложусь в постель не с книгами, – хохотнул Ормсби.

Грубая скотина. Отвратительная скотина. Но чем-то очень симпатичная скотина, подумал Реджинальд.

– И вы с тех пор помните мистера... Как вы его назвали?

– Уифферс. Ему однажды пришлось есть соленое масло. Вспоминаете, Уэллард? Забавно, я люблю соленое масло.

– И вы помните этого мистера Уифферса спустя сорок лет?

Ормсби еще раз хохотнул над своим салатом и доверительно склонился к Реджинальду.

– Не понимает. Бедняга Амброз не может понять. Он Величайший из Ныне Живущих Литературных Критиков, но он не знает, почему Диккенс великий писатель. – Он повернулся к Раглану: – Именно потому, старина. Потому что я помню мистера Уифферса. Спустя сорок лет.

– Ерунда. Вы запомнили его, потому что он не любил соленого масла, а вы любите. Если бы в книге Уэлларда какой-то персонаж не любил салата, вы бы вспоминали об этом до девяноста трех лет.

– Черт побери, я же об этом и говорю. Он похож на Диккенса.

Глупо краснеть в сорок один год, и тем не менее, думал Реджинальд. Я краснею от похвал Ормсби!

– Ну ладно, перейдем к делу. Сколько продано ваших книг?

Реджинальд рассмеялся и сказал, что не имеет ни малейшего понятия.

– Вам следует присматривать за Пампом, – посоветовал Раглан.

– Каким образом я могу присматривать за ним? Я живу в деревне, а в Лондоне появляюсь раз в три недели.

– Памп – церковник, – сообщил Ормсби, – и значит, если он найдет законный способ обобрать вас, он обойдется без благословения Богоматери.

– Разве это относится только к церковникам?

– Нет, это с успехом можно отнести к любому, но церковники привносят в дела некое святое рвение, и в результате на подносе ничего не остается. Левая рука не ведает, что творит правая, – вот их девиз.

– Не падайте духом, Уэллард, – улыбнулся ему Раглан. – Вы ведь, я думаю, получаете проценты?

– Да. Десять процентов.

– И все? Независимо от тиража?

– Я думаю, да.

– Ну, столько вы получите. Памп не захочет попасть в тюрьму из-за десяти процентов.

– Мы присмотрим за ним, – пообещал Ормсби, пуская в ход зубочистку. – Люди будут покупать вашу книжку. Мы с Рагланом позаботимся об этом. А вы сможете грести деньги не хуже этого грязнули Пампа. Вы не против?

Раглан слегка скривился. Несмотря на полтора года тесной дружбы с Ормсби. Реджинальд улыбнулся и заметил, что, как ему кажется, все любят деньги – в большей или меньшей степени.

– Конечно, приятель. Деньги и женщин. Одно значит другое. Дайте человеку и то и другое и возможность заехать в глаз кому-нибудь время от времени, и он будет совершенно счастлив.

Раглан, наблюдавший за Реджинальдом, заметил, что тот застыл.

– Кому мистер Уэллард собирается – как вы выразились? – заехать в глаз? – спросил он мягко. – Нашему другу Пампу?

– Нет, – медленно выговорил Реджинальд. – Не нашему другу Пампу. Во всяком случае, не сейчас.

– Я так и подумал, – пробормотал Раглан, улыбнувшись себе под нос.

Ормсби не слушал, поглощенный манипуляциями с зубочисткой.

 

III

Мистер Памп на месте. Мистер Памп готов принять мистера Уэлларда. А-а, добрый день, мистер Уэллард. Не хотите ли присесть? Чем могу быть вам полезен?

Действительно, чем?

Теперь, оказавшись здесь, Реджинальд не понимал, зачем ему это. Очевидно, на самом деле, чтобы выслушать поздравления Пампа. Чтобы его осыпали похвалами, чтобы ему льстили. Трудно, однако, требовать этого от человека, если он сам не чувствует такой потребности. Или чтобы присмотреть за Пампом по совету Раглана. Прекрасно, он присмотрит за мистером Пампом. К сожалению, в данный момент мистер Памп не подчищал счетов, не подделывал чеков и не тащил денег из кассы. Он даже, насколько мог заметить Реджинальд, не собирался обсчитывать Реджинальда. Каким же образом можно было присматривать за мистером Пампом? “Дело в том, что я пришел присмотреть за вами”. Ну нет, так сказать нельзя.

Но что-то все-таки сказать нужно.

– Мне случилось сегодня быть в Лондоне... я нечасто приезжаю... и вот решил зайти. – Он неловко засмеялся и добавил: – Посмотреть, как идет книга.

– Ах да, книга. Поглядим. Это у нас... э-э... – Он стал рыться в бумагах на столе, как бы пытаясь припомнить.

– “Вьюнок”, – подсказал Реджинальд.

– Да, разумеется, “Вьюнок”.

Кто может сравниться по наивности с деловым человеком? Он никогда не утратит веры в свое краснобайство и трюки, которыми не обманешь даже ребенка. Наверное, думает Реджинальд, деловые люди настолько глупы, что, добившись успеха, не знают, что именно принесло им этот успех, и не решаются расстаться ни с одной из своих старых штучек, боясь утратить магический талисман. Сколько же лет мистер Памп вот так выжидает, пока автор подскажет ему название своего произведения? Да, разумеется, “Вьюнок”!

– Ну, мистер Уэллард, вам будет приятно услышать, что “Вьюнок” идет хорошо, в самом деле хорошо. – Он погладил свою внушающую доверие бороду. – Сейчас неудачное время, разумеется для издателей, но нам повезло. Не совсем незаслуженно повезло, мистер Уэллард, позвольте заметить. Мы создавались в течение многих лет, а теперь пожинаем плоды. – Он заглянул или сделал вид, что заглянул, в бумажку, лежавшую у его локтя. – “Вьюнок”, “Замужняя девица” и “Удивительный медовый месяц” – это наш несомненный успех, почти не отстает от них “Школа жизни”. Ожидания обманула только “Невеста-островитянка”. Неплохо идет, ничего не скажешь, но не совсем так, как я ждал.

– Ну да. – Уйти неприлично. – А... сколько же экземпляров “Вьюнка” продано?

– “Вьюнка”? У меня нет при себе текущих цифр. Вы получите полный отчет, когда придет время, и, я надеюсь, будете приятно удивлены тем, сколько мы продали. Это не так легко – представить публике новую книгу. Я мог бы назвать вам цифры, разумеется, если вы подождете, но...

Реджинальд, во всяком случае его голос, поторопился заверить, что это не так уж важно.

– Хорошо, увидите, когда получите наш чек. Мне думается, цифры на чеке будут более впечатляющи, чем те, которые я могу назвать вам сейчас. – Он рассмеялся, и Реджинальд машинально начал вторить ему.

– Я рад, что дела идут хорошо, – сказал Реджинальд. – Конечно, заметка Раглана необыкновенно помогла. Это большая удача.

– Можно назвать это удачей, если хотите, – сказал мистер Памп, крепко зажав бороду левой рукой. – Ведь это я привлек внимание Раглана, послав ему экземпляр. Мне пришло в голову, что такого рода книга может понравиться Раглану. Издатель должен уметь оценить уровень привлекательности книги.

– Ах, вот как это произошло. Интересно было узнать.

– А когда мы получим вашу новую книгу?

– Новую книгу? – спросил Реджинальд в изумлении. – Я не пишу другой книги.

– Ах, мистер Уэллард, – сказал мистер Памп, уморительно тряся перед ним кончиком бороды, – вы не можете так обойтись со своим читателем. Вы не должны так поступать с нами. Вы... Что случилось?

Реджинальд уставился на каминную доску, раскрыв рот.

– Это правильные часы?

– Более или менее, – ответил мистер Памп, оборачиваясь. – Как я говорил...

– Боже мой! – Реджинальд вскочил. – Простите! Я опаздываю на поезд. До свидания. Ну и ну! – Он поспешил к двери, крикнув через плечо: – Я напишу, – как будто ему было о чем писать, и ринулся вниз по лестнице. – Такси! Эй! Прекрасно... вокзал Виктория... поскорее...

Добраться до вокзала за пять минут? Невозможно. Что за идиотизм – тащиться к Пампу! А там Сильвия идет пять миль, чтобы встретить его!

Но есть шанс. Если мы успеем проскочить... Черт, не удалось. Ну, что теперь? Можно не торопиться. Мы его упустили. Надо подумать. В такси можно думать не хуже, чем в любом другом месте.

Сильвия, дорогая, прости. Ты сказала, что любишь встречаться со мной. Я даже подумать не могу, как ты идешь по дороге и ждешь, что я вот-вот появлюсь, а меня нет. Ведь и я люблю встречаться с тобой. Мы должны встретиться. Дорогая, я подлец. Отправить телеграмму, что я приеду следующим поездом? Но Сильвия должна выйти около половины четвертого. Сколько будет идти телеграмма? Нет, не получится.

Я так виноват перед тобой. Давай посмотрим. В любом случае ты дойдешь до выгона. Здесь я должен ждать тебя. Ты сядешь, положив на колени шляпу, так свободно и красиво, как умеешь только ты. Как будто художник легкой кистью поместил тебя среди безлюдного ландшафта. Да, там ты должна ждать. Ну и что же произойдет? Ты выйдешь из дому без часов, устанешь ждать и пойдешь на станцию, увидишь там машину – это еще не так плохо – и догадаешься, что произошло. Что ты станешь делать? Дождешься следующего поезда. Но если ты взяла часы, что тогда? Ты станешь ждать на выгоне, поглядывая на часы, думая, не случилось ли со мной чего. Ты будешь снова и снова смотреть на часы, рассчитывать время и говорить: “Может быть, поезд опаздывает”, сама не веря в это, и вдруг почувствуешь страх, и...

Нет, черт возьми, так нельзя.

Реджинальд обратился к шоферу:

– Не нужно на вокзал. Отвезите меня туда, где можно нанять автомобиль. – Он откинулся на спинку сиденья и подумал: “Люди сказали бы, что я выбрасываю на ветер пять фунтов. Дураки! Какая польза от денег? Только та, что на них можно купить счастье или предотвратить несчастье. Я выбросил на ветер не меньше чем на сотню фунтов счастья из-за дурацких разговоров с Пампом, а теперь откупаю его за пять фунтов. Самая удачная трата за всю мою жизнь”.

Он снова посмотрел на часы. Если попадется хорошая машина с опытным шофером, то он успеет.

 

IV

Он посмотрел на часы в двадцатый раз. Пятнадцать миль до станции, полчаса до прихода поезда, шоссе свободно. Всего пятнадцать миль. Он спасен. Слава Богу...

Как это похоже на Милберна – сказать, что именно он порекомендовал мою книгу Раглану. Один из этих белобрысых толстяков, которые едва умещаются в кресле. Скажешь такому, что Ллойд Джордж перешел в римскую веру, он тут же прохрипит: “Да, знаю. Это он наслушался того, что я тут говорил...” Перейти в римскую веру – удивительное выражение. Могут ли римские католики перейти “в лондонскую веру”? Возможно, им и не захочется. Чем хорошо католичество – можно чувствовать себя спасенным. Больше не о чем беспокоиться.

Хорошо было бы верить в Бога; не ради себя, ради других. “Благослови, Боже, мою дорогую Сильвию и охрани ее” – вот я говорю эго сейчас и, Боже, от всего сердца, и это единственная молитва, с которой мне хочется к Тебе обратиться. Нет, есть еще одна: “Пусть она всегда любит меня”. О Боже, и теперь не все: “Пусть я всегда буду любить ее” – это очень важно. Можно сложить их в одну, если Ты хочешь: “Пусть мы всегда будем любить друг друга”. Теперь все. И если Ты хочешь, пусть Памп обманывает меня. Это не важно.

Да, а как же с Ормсби? Вопрос непростой. Что ждет его в ином мире? Я думаю, Ад целиком выдуман человеком для людей, которых он не любит. Их нужно поместить куда-то, чтобы не быть рядом с ними. Возьмем Бетти Бакстер. Если я встречу ее в ином мире, он окажется Адом. Если нет – Раем. Но мне кажется, тут могут возникнуть трудности. И очевидно, что не мне их решать. Посмотрим с другой стороны. Если бы я попал в Ад, для Сильвии не было бы Рая. Она должна была бы отправиться со мной – и для меня это означало бы райское блаженство, а для нее – чертовское невезение. Разумеется, и в этом мире все точно так же. Самая лучшая женщина не может быть счастливой, если любит дурного мужчину. Но ведь сама идея иного мира в том, чтобы вознаграждать людей за несправедливость и неравенство этого мира. Возможно ли это?

К тому же чем больше вы полагаетесь на то, что в ином мире будет восстановлена справедливость, тем меньше вы стремитесь добиться ее здесь. Разве не так? Другими словами, если ты совершенно уверен, что существует только этот мир, то приложишь все силы, чтобы сделать его лучше. А так все действительно хорошие люди думают только об ином мире. Жаль.

Ну, а как дела с этим миром? Он существует миллион лет, а мы лишь совсем недавно изобрели радио. То есть радио ждало миллион лет, чтобы мы его изобрели. И значит, мы проживем еще миллион лет, прежде чем снова изобретем или откроем что-то важное. А оно будет дожидаться нас все эти годы. Два миллиона лет. Похоже на то, что в этом мире у нас есть все, стоит хорошенько поискать.

У нас! Я-то немного открыл... За исключением сочетания Сильвии и Вестауэйза...

А овцы, которых мы пускаем пастись на поле, чтобы они оставляли там короткую траву для гольфа? Идея отличная, но они-то уверены, что их пустили туда ради них самих. Хотя для меня дело вовсе не в них, а в поле. Предположим, что Бога интересует мир, а не мы. Мысль жуткая. Но вполне допустимая. Кроме того, интерес должен иметь предел. В нас живет миллион бактерий. По словам этих страшных лжецов, ученых. Ну и конечно, эти бактерии полагают, что они центр мироздания. И если одна маленькая бактерия, счастливо существующая в мире по имени Ормсби, которая спешит на встречу со своей Сильвией, подумала бы о том, что Бога, быть может, интересует только Ормсби, а не она сама – ведь она могла бы оказаться права. Вопреки бактерии-теологу. А бактерия-ученый, работающая в лаборатории в левой части печени Ормсби, совершенно не права в своих догматических утверждениях, что Ормсби представляет собой единственный обитаемый мир. Так же, как мы можем быть не правы относительно всех остальных миров. Так же, как для Господа Бога мир может быть личностью, наделенной душою, в которую каждый из нас внес свой микроскопический вклад.

Чудаки эти ученые. Почти такие же чудаки, как фундаменталисты или как их там зовут. Разумеется, геологи доказали абсурдность Книги Бытия... и все же всемогущий Бог, который не мог сотворить мира, не набив его скелетами, различными слоями и всем, что Ему захотелось, в Своих собственных целях, вряд ли может считаться всемогущим Богом. Ну и где во всем этом истина? Один Бог знает – единственный ответ.

Реджинальд вытащил часы в двадцать первый раз. Еще миля и еще минута. Поезд мог опоздать на одну-две минуты. Сильвия не станет беспокоиться из-за этого. Чудесно. Мы сейчас встретимся, Сильвия! Ура! Ты самое прекрасное, невероятное чудо. Безусловно, Бог есть.