Веселая, модно одетая толпа заполнила зал суда в Нью-Бейли. Слушалось дело о краже из магазина. Аврора Дилейн, девятнадцати лет от роду, обвинялась в преступном присвоении и сокрытии товаров, принадлежащих «Универмагу», а именно: тридцати пяти метров муслина, десяти пар перчаток, губки, двух буравчиков, пяти банок кольдкрема, трех коробок для шляп, морского компаса, канцелярских кнопок, яйцебойки, шести блузок и кондукторского свистка. Факт кражи установил Альберт Джобсон, дежурный администратор, который показал, что шел следом за обвиняемой из одного отдела «Универмага» в другой и видел, как она брала означенные выше вещи.

— Один момент, — прервал его судья. — Кто защищает подсудимую?

Повисла напряженная тишина. Руперт Карлетон, случайно зашедший в зал суда, огляделся. У него учащенно забилось сердце. У бедной девушки не было адвоката! Что, если он… Да, он должен ухватиться за этот шанс. И Карлетон выступил вперед.

— Я, ваша честь!

Руперту Карлетону еще не было тридцати, и он несколько лет как сдал экзамены на барристера, но пока не участвовал ни в одном судебном процессе. Нет, он не сидел сложа руки. Пытался попасть в парламент как от консерваторов, так и от либералов, написал с полдюжины пьес, которые никто не поставил, и даже твердо намеревался жениться на своей девушке. Но успех в выбранной профессии ускользал от него. И вот, наконец, он получил возможность отличиться.

Натянув парик на уши, Карлетон водрузил на нос пенсне и приступил к допросу свидетеля обвинения. Теперь стенограмма этого допроса приведена во всех учебниках по юриспруденции.

— Мистер Джобсон, — вкрадчиво начал он, — вы сказали, что видели, как обвиняемая брала все эти вещи, которые потом нашли при ней?

— Да.

— Я спрашиваю вас, — Руперт выдержал паузу, — …не является ли только что сказанное вами чистым вымыслом?

— Нет.

Неимоверным усилием воли Руперту удалось скрыть разочарование. Лицо его осталось бесстрастным, хотя он и не ожидал такого ответа.

— Смею предположить, — продолжил он, — что вы следовали за ней и прятали вышеуказанные вещи в ее плаще, чтобы воспользоваться ими для рекламы вашей зимней распродажи.

— Нет, я видел, как она крала эти вещи.

Руперт нахмурился. Свидетель не шел ни на какие компромиссы. Решительным жестом он поправил пенсне и предпринял еще одну попытку.

— Вы видели, как она их крала. Вы хотите сказать, что видели, как она брала их с различных прилавков и опускала в свою сумочку?

— Да.

— С намерением заплатить за них общепринятым образом?

— Нет.

— Пожалуйста, будьте внимательны. Давая показания, вы сказали, что подсудимая, услышав предъявленное ей обвинение, воскликнула: «Подумать только, как я могла до такого дойти! Неужели никто не спасет меня?» Я предполагаю, что она подошла к вам с отобранными покупками, достала кошелек и сказала: «Не думала, что до такого может дойти! Почему меня никто не обслуживает?»

— Нет!

Ну до чего же упрямы некоторые люди! Руперт убрал в карман одно пенсне и достал другое. Исторический допрос свидетеля обвинения адвокатом защиты продолжился.

— Давайте отвлечемся от событий в магазине. — Руперт сверился с лежащим перед ним листком бумаги, затем пронзил взглядом мистера Джобсона. — Сколько раз вы были женаты, мистер Джобсон?

— Немало.

Руперт было запнулся, а затем бросился в решающую атаку.

— Смею предположить, ваша жена покинула вас?

— Да.

Это был рискованный ход, но он оправдал себя. Руперт подавил вздох облегчения.

— Не будет ли вам угодно объяснить господам присяжным, — подчеркнуто вежливо спросил он, — почему вас покинула жена?

— Она умерла.

Более слабохарактерный человек не выдержал бы такого удара, но железные нервы не подвели Руперта.

— Именно так! — воскликнул он. — И случилось это аккурат в тот вечер, когда вас за пьянство попросили с заседания Хэмпстедского парламентского общества?

— Не было этого!

— Неужели? Постарайтесь вспомнить двадцать четвертое апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Что вы делали в тот вечер?

— Понятия не имею, — ответил Джобсон после безуспешной попытки что-то вспомнить.

— В таком случае вы не можете поклясться, что вас не выводили с заседания Хэмпстед…

— Но я в нем не состоял.

Руперт тут же ухватился за столь опрометчивое признание.

— Что? Вы сказали суду, что проживаете в Хэмпстеде, а теперь говорите, что не состояли в Хэмпстедском парламентском обществе. Так-то вы понимаете патриотизм?

— Я сказал, что жил в Хэкни.

— Тогда в Хэкнийском парламентском обществе. Я предполагаю, что за пьянство вас попросили…

— Я не вхожу и в это общество!

— Естественно! — торжествующе воскликнул Руперт. — Вас исключили за пьянство!

— И никогда не входил!

— Да ну? Могу я тогда предположить, что вы предпочитаете проводить вечера в публичном доме?

— Если вас это интересует, — сердито ответил Джобсон, — я состою в Шахматном клубе Хэкни и по вечерам обычно бываю там.

Руперт удовлетворенно вздохнул и повернулся к присяжным.

— Господа, наконец-то мы услышали то, что хотели. Я не сомневался, что мы доберемся до правды, несмотря на увертки мистера Джобсона. — Он вновь взглянул на свидетеля. — А теперь, сэр, — сурово продолжил он, — вы уже сказали суду, что понятия не имеете, где и как провели вечер двадцать четвертого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. И я снова указываю вам, что для этого провала в памяти есть только одно объяснение: вы пребывали в состоянии алкогольного опьянения в помещении Шахматного клуба Хэкни. Можете вы поклясться, что этого не было?

Неумолимая решимость барристера не останавливаться ни перед чем ради установления истины вызвала в зале восхищенный ропот. Руперт подобрался и нацепил оба пенсне.

— Ну, что же вы, сэр, — торопил он свидетеля. — Господа присяжные ждут.

Но ответил ему не Альберт Джобсон, а адвокат потерпевшей стороны.

— Ваша честь, — обратился он к судье, медленно поднимаясь из-за столика. — Для меня это полная неожиданность. В силу вновь открывшихся обстоятельств я вынужден рекомендовать моему клиенту отозвать иск.

— Весьма разумное решение, — согласился судья. — Обвиняемая освобождается из-под стражи. Ее репутация безупречна.

На следующий день Руперта осадили клиенты, жаждавшие его помощи. И вскоре без его участия не обходился ни один крупный процесс в суде лорда-канцлера. Не прошло и недели, как все его пьесы приняли к постановке, а через полмесяца он стал членом парламента от шахтеров Коулвилла. Свадебных подарков было море, и среди прочего он получил тридцать пять метров муслина, десять пар перчаток, губку, два буравчика, пять банок кольдкрема, три коробки для шляп, морской компас, канцелярские кнопки, яйцебойку, шесть блузок и кондукторский свисток. И поздравительную открытку с короткой надписью: «От благодарного друга».