Если бы интервьюер спросил мистера Скрупа, чему он обязан успехом в жизни, солиситор без запинки ответил бы: «Бровям». Сразу чувствовалось, что они взирают на этот мир с добродушным умилением, мало того, умиление это разделяет с ними и их обладатель. «Мы с ним знаем, что, как, где и когда», — как бы говорили брови. И не имело значения, что именно знали брови, а что — человек, поскольку одного взгляда хватало, чтобы они воспринимались как единое целое. Сомнительно, чтобы кто-либо мог поделиться чем-то очень личным с сэром Верноном, да и он сам был не из тех, кто мог довериться кому попало, скажем, солиситору с сомнительной репутацией, но даже сэр Вернон признал за этими бровями право считаться знатоками жизни. Соответственно, и мистер Скруп также получил кредит доверия.

— Сигару? С удовольствием, — начал мистер Скруп. — Я не пью. Итак, мистер Вернон, по словам Уотерстона, вас шантажируют. Как вы об этом узнали?

— Не понял, — холодно ответствовал сэр Вернон.

— Черт побери, не проснулись же вы как-то утром со словами: «У меня такое чувство, что меня шантажируют». Что-то натолкнуло вас на эту мысль.

— Естественно, я получил письмо.

— Почему «естественно»? Вам могли позвонить. Или, — мистер Скруп явно смаковал ситуацию, — смуглая экзотическая дама, перед чарами которой вы не устояли, могла… Это письмо?

Сэр Вернон передал ему листок.

— Я получил его этим утром по почте.

— Гм-м. Напечатано. Подпись — «Доброжелатель». Забавно. Вы знаете, кто его написал?

— Точно сказать не могу.

— Пятьсот фунтов банкнотами по фунту в субботу как залог преданности, затем по пятьсот каждый квартальный день . Похоже, он собрался жениться. Что ж, у нас будет шесть недель до второго платежа. За шесть недель можно что-то и придумать.

— Вы предлагаете мне заплатить первые пятьсот фунтов?

— Разумеется. Во всяком случае, если вы не заплатите, их заплачу я. Мы постараемся не впутывать вас в это дело.

— Дочитайте письмо до конца.

— Уже дочитал. Вам дали время до субботы, чтобы собрать деньги; вам не следует никому ничего говорить; в субботу утром ваш автомобиль должен стоять у дома; на место встречи вы поедете один; куда именно, вас уведомят письмом, которое принесут перед вашим отъездом. Осторожный господин.

— Возможно, вы этого не знаете, но в субботу я приглашен на ланч в Чекерс.

— Никто мне этого не сказал. — Мистер Скруп погрустнел. — Но отчего вам не поехать туда? Я слышал, кормят там отменно. И трудно найти лучшее алиби, чем премьер-министр.

— То есть деньги отвезете вы?

— Вместо сэра Вернона Филмера? Разве я похож на него? Но я постараюсь найти человека, который с большого расстояния наверняка сойдет за вас. Насколько я понимаю, от него потребуется сущий пустяк: оставить деньги в определенном месте, где потом их сможет забрать шантажист. Это же стандартная процедура. Далее он сообщает: «У меня есть письмо, написанное на борту „Ледиберд“ в сентябре 1909 года. Не говорите мне, что вы о нем забыли», — Скруп вскинул глаза на сэра Вернона. — Вы забыли?

— Нет.

— Хорошо. Тогда вам лучше рассказать мне, о чем речь.

В тот летний день на борту «Ледиберд» было трое: Роберт Хейфорт, владелец судна, Филмер и матрос из местных, Тауэр. Они ловили рыбу недалеко от берега. Хейфорт, крепкий парень и отличный пловец, предложил искупаться. Ветер свежел, поднявшаяся волна не радовала глаз, и Филмер остался на борту. Хейфорт, который воспринимал купание как заплыв на полмили туда и полмили обратно, плавал уже десять минут, когда, совершенно неожиданно…

— Он шел на меня, пряча правую руку за спиной. Я никогда его не любил, как и все остальные, но с яхтой он управляться умел, поэтому Хейфорт часто нанимал его. В руке Тауэр держал за горлышко разбитую бутылку. Он… он обвинил меня в том… — Лицо сэра Вернона перекосило: даже мысль о чем-то подобном вызывала у него отвращение. — …что я водил шашни с его женой.

— А вы водили?

Сэр Вернон презрительно глянул на него и продолжил:

— Я спросил, о чем он, черт побери, говорит. Подумал, что он пьян. Он ответил, что, после того как он со мной разберется, на такое лицо не позарится ни одна девушка, — не говоря уж о чужих женах. Это было ужасно. Разбитая бутылка — страшное оружие, а матрос, конечно, был куда мощнее меня. Хейфорт скрылся из виду и уплывал все дальше. Я был во власти Тауэра. В живых мог остаться только один. Я обезумел.

Он налил себе бренди, выпил одним глотком. «Еще момент, — подумал Скруп, — и вся прошлая жизнь промелькнет у него перед глазами. Ну почему речь политиков всегда состоит из одних клише?»

— И вы его убили. Как?

— До сего дня я понятия не имею, как мне это удалось. Я словно обрел силу супермена. Полагаю, сказались страх и крайнее возмущение тем, что он выбрал подобное оружие.

— Вы его убили, а потом никак не могли остановиться.

— Да.

— А когда наконец оторвались от него, ни о какой самообороне не могло быть и речи. Все выглядело как заранее продуманное, тщательно спланированное жестокое убийство. Я прав?

— Да, но ничего этого не было.

— Однако в глазах закона все выглядело именно так. Ладно, потом из-под правого кормового свеса, или как там вы его называете, Хейфорт позвал: «Эй, на борту!» — и вы помогли ему подняться на борт. Он увидел тело и спросил: «Святые угодники, что это?» Вы ему все рассказали. А он согласился вам помочь. Так?

— Согласился на определенных условиях.

— Ах да, теперь понимаю. Это письмо написали ему вы. Полностью оправдали его и взяли всю вину на себя. Зачем понадобилось письмо? Разве он не мог поверить вам на слово?

— Если бы со мной что-то случилось, а потом тело бы всплыло…

— Да, у него возникли бы проблемы, потому что, — поправьте меня, если я не прав, — шашни с женой Тауэра водил он.

— Да. Я не имел об этом ни малейшего понятия, но, как я предполагаю, кое-кто догадывался.

— После того, как он убрал письмо в карман, вы пошли в море: как вы сами сказали, ветер свежел, и потом можно было сослаться на то, что Тауэра смыло за борт. Не пытались спасти его?

— Начался шторм, и мы смогли отдать швартовы только в три часа утра. А его смыло за борт сразу после полуночи. В темноте, в такую погоду, вдвоем, что мы могли сделать? Мы чуть было не последовали за ним. Я уже попрощался с надеждой вновь увидеть сушу.

— Убедительно. И никто ничего не заподозрил?

— Насколько мне известно, нет. Он был отъявленным мерзавцем. Никто не пожалел о его смерти.

— Даже жена?

— Особенно она. — Сэр Вернон откашлялся и добавил: — Мне следовало объяснить, что на кону стояла моя дальнейшая карьера и другого пути у меня просто не было. Я только что закончил Оксфорд, получил блестящие рекомендации…

— Да, конечно, но эти аргументы годятся разве что для архангела Гавриила или кого-то в этом роде. Сейчас речь о том, чем вышибают из седла политиков, и здесь у нас пули крупного калибра. — Он взял со стола письмо. — Вы думаете, это Хейфорт?

— Разумеется, такое исключить нельзя. Но, возможно, он умер, и кто-то нашел мое письмо среди его бумаг. Во время войны наши пути разошлись, а потом я о нем ничего не слышал.

— Он на такое способен?

— Тогда, разумеется, не был, иначе я бы с ним не дружил. Но он всегда был опрометчив, возможно, ему досталось на войне, для него наступили тяжелые времена, вот он и докатился… до такого. Война (сэру Вернону поучаствовать в ней не довелось) не идет людям на пользу.

— Это тоже — тема для беседы с Гавриилом. В послании имеются ссылки на какую-нибудь информацию, не связанную с вашим письмом Хейфорту?

— Кажется, нет.

— Например, с чего автор письма взял, что вы водите автомобиль? Очень многие этого делать не умеют.

Впервые за вечер сэр Вернон посмотрел на Скрупа с уважением.

— Это правда, — задумчиво согласился он.

— Тогда вы уже водили машину?

— Через несколько месяцев после того происшествия моя жена подарила мне «роллс-ройс». На свадьбу.

— Поздравляю. Хейфорт с вами катался?

— Возможно. До войны мы виделись довольно часто.

Скруп поднялся, бросил окурок сигары в камин.

— Очевидно, первым делом мы должны найти похожего на вас человека. В пятницу я переночую здесь, чтобы быть с вами, когда вы получите инструкции. — Он достал из кармана блокнот и карандаш. — Поверните голову, я хочу зарисовать ваш профиль. — Карандаш забегал по листку. — Рост у вас пять футов одиннадцать дюймов, не так ли? Думаю, такой человек у меня есть. В автомобильных очках, с укутанным шарфом подбородком его от вас не отличить. Так что никто не поймет, кто отправился на рандеву с шантажистом. Мой человек — его фамилия Дин — войдет в ваш дом в субботу, в восемь утра, через черный ход. С приклеенными усами. Да, забавная нам предстоит операция. Ну вот, не так уж и плохо. — Он поднял блокнот, полюбовался своим рисунком. — Слава богу, что ему нужны только деньги.

— А что еще нужно шантажистам? — пренебрежительно бросил сэр Вернон.

— Места в кабинете министров, — ответил мистер Скруп. — В этом случае моя задача серьезно бы усложнилась.