Энн

«Ты ненавидишь меня, дневник? Следует ненавидеть. Я ужасный человек! Прабабушка сегодня едва не умерла, когда мы были у нее. Вдруг все исчезло. Только что она говорила с нами о письме от своего мужа, а в следующую секунду — сердечный приступ.

Это же могла быть я. Возможно, еще буду.

Поэтому я ужасный человек! Я безумно люблю бабушку, и мне явно будет ее не хватать, когда она умрет, но, когда над ней колдовали медсестры, пытаясь вернуть к жизни, в глубине души я не хотела, чтобы она выжила.

Очень путано, да?

Я хотела видеть, как она умрет! И дело не в том, что я желала ей смерти. Понимаете, я просто хотела своими глазами увидеть, каково это. Умирать. Я хотела знать, будут ли последние минуты болезненными или она станет выглядеть умиротворенной.

Я уже побывала в такой же ситуации, как она, — лежала при смерти, и врачи пытались вернуть меня к жизни. Я мало что помню — только как плыла по темному, спокойному туннелю. Понятия не имела, куда направляюсь, но знала, что не вернусь. Одно скажу точно: когда я вернулась, поняла, что возвращаться было намного больнее, чем уходить.

Так что давай, дневник, продолжай меня ненавидеть. На твоем месте я бы ненавидела. Но разве меня можно винить за то, что мне любопытно? Я просто хотела взглянуть на смерть, чтобы лучше подготовится к тому, что ждет впереди…»

* * *

В воскресенье, когда мы возвращаемся домой из больницы в Сисайде, куда отвезли бабушку, погода наконец-то улучшается. Родителям нужно побыть одним и поговорить, поэтому мы с Бри забираем Кейда и отправляемся на пляж, где он может еще побродить с дедушкиным металлоискателем.

Для меня пляж — это рай на земле. Когда умру, попрошу Господа: нельзя ли просто взять свою маленькую арфу (какие рисуют в руках ангелочков) и полететь на Кэннон Бич, чтобы провести там вечность, бренча «аллилуйя» на уютном пляжном лежаке? Серьезно.

Я надеюсь, что, когда умру, шрамы мои исчезнут и я смогу носить красивую хламиду с клинообразным вырезом — жемчужно-белую, конечно, — когда буду бродить по благословенным небесным пескам. Пока же я не очень люблю щеголять в купальнике из-за пурпурного шрама на груди, который на солнце так и светится. Чем страдать от людских взглядов, я предпочитаю носить футболки с таким вырезом, в которых даже монашка чувствовала бы себя комфортно.

Целых два часа кряду Кейд прочесывает вдоль и поперек пляж — обследовал территорию размером с футбольное поле. Периодически раздается сигнал, указывающий на то, что под землей спрятаны «сокровища». Каждый раз он радостно обозначает место носком, отбрасывает в сторону металлоискатель, неистово копает, просеивает песок и обнаруживает… крышку от бутылки. Или шуруп. Или еще какой-нибудь бесполезный кусок металла, который кто-то выбросил.

Больше никаких адресованных бабушке записок от дедушки.

Никаких сокровищ.

Пока я наблюдаю, как Кейд находит всякий мусор, Бри следит за тем, как подростки играют в фрисби. Их двое, оба с голым торсом, и они, кажется, рисуются перед ней.

Неужели они не видят, что она только-только окончила среднюю школу?

Что тут скажешь: если Бри хочет, чтобы на нее обратили внимание, она этого добивается. Всегда была такой. Наверное, все дети, пользующиеся популярностью, такие.

Когда у Кейда садится батарея, он приносит ко мне корзину с мусором.

— Что нашел?

— По мелочи: восемь крышек от бутылок, сломанный фонарь, болт и рыболовную приманку.

— Денег нет?

— К сожалению.

— Не сдавайся. Пляж огромный.

— Может быть, завтра. Аккумулятор сел, нужно опять заряжать.

Я вижу, что ребята пытаются познакомиться с Бри, поэтому окликаю ее и говорю, что пора домой.

Уходить ей совсем не хочется, но она возвращается с нами.

После обеда папа собирает вещи и уезжает в Портленд. Слава богу, на сей раз его отъезд проходит тихо, в отличие от сцены в ресторане на прошлой неделе. Никаких долгих прощаний — лишь обнимает и целует нас, детей. Они с мамой неловко машут друг другу — это даже отдаленно не напоминает любовь, но, по крайне мере, никто не ругается.

В понедельник, вторник и среду опять на побережье Орегона зарядил дождь, а это означает — вновь сидим дома.

Значит, опять ссориться. Я пытаюсь держаться от Бри с Кейдом подальше, потому что у меня нет ни малейшего желания ругаться с ними по пустякам, выясняя, например, кто громче всех чавкает или чья очередь держать антенну, чтобы мы смогли посмотреть телевизор. Честно признаться, я бы лучше посидела в одиночестве. Когда я одна, в тишине и спокойствии, мне легче представлять, какой была бы моя жизнь, если бы у меня не было такого паршивого сердца. Может быть, если бы я была здоровой, бежала бы марафон. Возможно, даже выиграла бы! А может, поставила бы олимпийский рекорд на двухсотметровке баттерфляем. Кто знает, вполне вероятно, если бы не это дурацкое больное сердце, я немного пофлиртовала бы с тем красавчиком из кондитерской.

Тэннер. Все может быть!

Вторник встречает солнцем, но благодаря маме я слишком рано об этом узнаю.

— Ку-ка-ре-ку, сони! Пора встречать рассвет!

Все мое тело говорит, что вставать еще рано. Заплетающийся язык произносит:

— В чем дело?

— Быстрее вставайте, — щебечет мама. — Ну же, девчонки, просыпайтесь.

— Половина седьмого, — стонет Бри. — Лето. Зачем ты будишь нас в такую рань?

— Знаю, простите. Но если не поторопимся, можем опоздать. В конце концов, кто рано встает…

Я поднимаю голову и дергаю за спутанные волосы:

— Что-что?

— Кто рано встает, тому Бог дает, — повторяет она.

— Что дает?

В дверях стоит Кейд:

— Кому что раздают?

Мама широко улыбается:

— Секрет, пока не спуститесь и не оденетесь. Не буду силком стягивать вас с кровати, но, если хотите наслаждаться летом, советую поторопиться. Через пятнадцать минут ранняя пташка летит в Асторию. С вами или без вас.

Без пятнадцати семь все, кроме меня, уже сидят в гостиной, готовые отправиться в путь. Мне нужна еще минутка, чтобы найти водительское удостоверение, которое я демонстрирую всем, спускаясь по лестнице.

— Уже больше полутора лет назад я получила эти права, — заявляю я и держу права повыше, чтобы мама хорошо разглядела. — За это время я садилась за руль ровно семь раз. — Я опускаю ламинированную карточку. — Пожалуйста, можно я сегодня сяду за руль?

— Милая, — отвечает мама таким тоном, как будто большей глупости я и сказать не могла, — ты же знаешь, я не могу тебе разрешить.

— Почему?

— Во-первых, ты не умеешь водить эту старую машину.

— Научусь. Если ты смогла, и я смогу.

— Знаю, но… твое здоровье, Энн.

— Неужели я настолько немощна, что не могу сесть за руль?

— Наверное, можешь. Физически, но… если случится авария? Начинающие водители часто попадают в аварии. Давай подождем, когда сделают пересадку. Почему бы не подождать?

— Я думала, это ты говорила. — Я достаю из сумочки дневник. — Вчера я написала: «Нельзя измерять жизнь количеством прожитых лет. Нельзя сказать, что восемьдесят лет лучше пятидесяти, а пятьдесят лучше, чем пятнадцать. Имеет значение, как ты прожил свою жизнь». — Я поднимаю голову и просто спрашиваю: — Знакомые слова?

Мама молчит.

— Мам, я хочу начать жить. Я не хрустальная ваза, я не прикована к постели. Мне просто нужно новое сердце. И я либо получу его, либо нет. Я уже устала ничего не делать, а просто ожидать, умру я или нет.

Мама несколько раз глубоко вздыхает, не сводя с меня пристального взгляда. Наконец, сердито надув губы, протягивает мне ключи от машины:

— Поверить не могу, что ты процитировала мои слова.

— Серьезно? Я могу сесть за руль?

— Если только обещаешь слушать то, что я тебе говорю.

— Обещаю! Буду слушаться во всем!

— И поедем мы очень медленно, как черепахи, поэтому не могу обещать, что успеем вовремя к раздаче.

Бри умирает от любопытства:

— Ты так и не сказала, о какой раздаче говоришь? Что это?

Никогда не видела, чтобы мамино лицо расплывалось в такой широкой улыбке.

— Кино, — отвечает она торжественно, довершая слова взмахом руки. — Настоящий голливудский фильм! Вчера в газете я прочитала, что нужны статисты для массовки.

Я тут же чувствую, как затрепетали бабочки.

— Да ладно тебе.

— Перестань шутить, — предупреждает Бри. — Поехать в кино — со-8 ни в какие ворота.

Мама хватает с кофейного столики сложенную газету и показывает на маленькое объявление, обведенное ручкой, которое подтверждает сказанное мамой.

— У нас есть полчаса, чтобы туда добраться, поэтому, если за руль сядет Энн, лучше нам вообще не тратить время понапрасну и остаться дома.

Бри с Кейдом тут же пулями вылетают на солнце и забираются на заднее сиденье Моржа. Мы с мамой занимаем места спереди, я — за рулем!

— Напомни мне еще раз, почему здесь нет ремней безопасности? — говорит Бри.

— Когда производили эту машину, сомневаюсь, что в то время уже придумали ремни безопасности, — на полном серьезе отвечает мама. — Но не волнуйся, Морж сделан из крепкой стали. Если кто-то врежется в нас — крупно пожалеет. Именно поэтому я вообще пустила Энн за руль.

— Что ж, по крайней мере, здесь автоматическая коробка передач, — возражаю я, осваиваясь с кнопками и приборами.

— Боюсь, что нет, дорогая, — усмехается мама. — Раньше рычаг переключения скоростей делали здесь, чтобы не мешал. Он назывался «три в ряд», потому что было всего три скорости, а переключатель располагается на колонке рулевого управления. Скоро привыкнешь.

Мама коротко инструктирует меня, как переключать передачи и выжимать сцепление. Чтобы попрактиковаться, я несколько раз переключаю передачи с выключенным двигателем, наконец завожу мотор.

Машина дергается вперед и тут же умирает.

— Держи ногу на сцеплении, дорогая. Всегда, когда останавливаешься, — нога на сцеплении. И на тормозе.

За моей спиной раздается шепот Кейда:

— Я серьезно подумываю над тем, что нам нужны ремни безопасности.

— Я стараюсь изо всех сил. — Опять поворачиваю ключ, на этот раз Морж продолжает работать. Ко всеобщему удивлению — особенно моему собственному, — автомобиль без особых приключений сдает назад. Когда я переключаю с первой передачи на вторую, машину немного дергает, но к моменту, когда через шесть кварталов мы доезжаем до главного перекрестка, я уже приноравливаюсь управлять автомобилем.

Поворот направо, на главную улицу, напоминает тупик, но каждый раз, когда я решаю, что пора поворачивать, мимо проносится машина.

— Сейчас или никогда, Энн, — наконец командует мама.

По ее команде я выжимаю сцепление, все кренятся в сторону, но каким-то чудом мы безопасно вклиниваемся в двигающийся на восток поток.

— Вот так, — с облегчением вздыхаю я. — Ничего сложного.

— Как твое сердце? — спрашивает Бри. — Потому что мое просто горит.

— Не спрашивай.

Когда мы подъезжаем к следующему кварталу, взгляд Кейда привлекает один пешеход на «зебре».

— Смотри, Энн, — тыкает он. — Это же… как там его зовут?

Я нервно оглядываюсь налево, потом вновь сосредотачиваюсь на дороге. Один взгляд в зеркало подтверждает, что щеки мои стали под цвет салона Моржа — цвета красного вина.

— Ой-ой-ой! — восклицает мама, заметив шагающего по тротуару молодого человека.

— Никто, — невпопад отвечаю я, предвосхищая ее вопрос. — Так, один продавец из кондитерской.

— Богатенький продавец, — замечает Кейд.

— Нет, у него фамилия Рич. Забыл?

Бри продолжает вытягивать шею, таращась на него, пока мы едем.

— Ты на самом деле встретила парня? И познакомилась? И все без меня?

— Я с ним не знакомилась. Он просто встал за прилавок и сообщил, что его зовут Тэннер. Конец истории.

— Я плохо его рассмотрела, — продолжает Бри. — Он симпатичный?

— Давай прекратим этот разговор, хорошо? Да, я познакомилась с парнем. За свою жизнь я много с кем познакомилась. Подумаешь! А теперь перестань отвлекать меня, когда я за рулем, или из-за тебя мы разобьемся.

Бри хихикает, но ничего не отвечает.

После продолжительного молчания Кейд спрашивает маму, знает ли она, о чем фильм.

Она разворачивается на своем сиденье, чтобы видеть сидящих сзади детей:

— Неужели ты не дочитал до конца объявление? О детях, которые в наши дни становятся пиратами. Как раз по твоей части, Кейд.

Пиратский фильм? Круто… сейчас выход настоящего Пирата…

— Тысяча чертей! — тут же, как по сигналу, вопит мой брат. — Это по плечу капитану Кейду!

Мама смеется, но Бри немедленно набрасывается на Кейда:

— Чего тут клёвого? Все эти пираты интересны только на минутку, а потом со-8 наскучивают.

— Не больше, чем твои «со-8», — равнодушно замечаю я.

— Стоп! — с негодованием кричит Кейд на Бри. — Ты назвала меня «симпатичным».

— Я сказала, что ты несносный.

— Ага. «Несносный» — это по-пиратски.

— «По-пиратски» — нет такого слова, — говорю я. — Просто помолчи, ладно, Кейд? Мы не хотим, чтобы ты был пиратом. Не сегодня.

— Тысяча чертей! — повторяет он себе под нос. — Если ты зануда, это не значит, что всем скучно.

— Я не зануда! — По крайне мере, я не хочу быть занудой.

— Смотри на дорогу, дорогая, — предупреждает мама. — Не обращай на него внимания.

— Сам такой, — робко произносит Бри. — Но ничего. Какой уж есть…

Мама тут же сердито хмурится:

— Эй, эй! Не стоит вести себя по-свински. Давайте просто повеселимся, хорошо проведем день. Это возможно?

— Тяжеловато будет, — не сдерживается Бри. — Нелегко мне приходится рядом с Королем Пиратов и Королевой Занудой.

Это точно, у нее нелегкая жизнь.

— Бри, как раз это я и имела в виду, когда просила вести себя пристойно. — Она умолкает, чтобы привлечь внимание Кейда. — Поверьте, мы с папой очень хотим, чтобы вы отлично провели лето, но так мы далеко не уедем. По понятным причинам между вами троими должен царить мир. Мне нужно навещать бабушку, и я не всегда смогу быть рядом, чтобы предотвратить ссоры. Но если вы так себя ведете, когда я рядом, могу себе представить, что вы говорите друг другу, когда меня нет.

Ее слова повисают в воздухе, как воздушный шар, который я тут же лопаю парой острых слов:

— Это все они! Совсем как дети!

— Прежде чем тыкать в нас пальцем, мисс Совершенство, — отрезает Бри, — время от времени смотри в зеркало на себя. Мы с Кейдом отлично ладим, когда ты нами не командуешь.

— Ничего мы здесь не ладим, — возражает Кейд. — Вы обе тупые, ни с кем из вас мне не поладить.

— ПРЕКРАТИТЕ! — Голос мамы становится ледяным. — Боже мой! Нельзя так друг с другом обращаться. Это должно прекратиться.

Я так сильно сжимаю рулевое колесо, что у меня белеют костяшки пальцев.

— Мы просто устали, — бормочу я, — потому что кто-то разбудил нас ни свет ни заря.

— Значит, это я виновата? В таком случае давайте разворачиваться — поедем домой, чтобы вы могли поспать. Зачем нам вообще сниматься в этом кино?

Почти в унисон мы все трое восклицаем:

— Нет!

— Мы будем хорошо себя вести, — обещаю я.

— Пожалуйста, поехали дальше, — просит Бри самым ласковым голоском. — Сниматься в кино — звучит так интригующе.

После минутного размышления мама произносит:

— Мы поедем в Асторию, только если немедленно прекратится все это безобразие. Если хотя бы одно слово сорвется с языка… Еще одна ссора — и мы разворачиваемся.

Естественно, все соглашаются.

У Моржа под капотом большая мощь, но, если я за рулем, ему никогда не реализовать свой потенциал в полной мере. К тому времени как мы добираемся до места нашего назначения, на стоянке почти нет места. Пока мы ищем свободное место, нам призывно машет рукой какой-то мужчина.

Он подходит к моему окну:

— Отличный аппарат.

— Спасибо. Это моей прабабушки.

— Что ж, у прабабушки отличный вкус. — Он пристально оглядывает нашу машину, потом спрашивает, приехали ли мы сниматься в массовке. Когда я отвечаю утвердительно, он сообщает нам неутешительные новости: — К сожалению, вы опоздали. Мы уже всех набрали. Некоторые приехали сюда еще в пять утра, чтобы занять очередь, поэтому последние полчаса мне приходится отказывать желающим.

— Так нечестно, — холодно замечает мама. У меня ее слова вызывают смех, потому что они с папой всегда напоминают нам, что жизнь вообще штука несправедливая. — Мы приехали вовремя.

— Да ладно! — успокаиваю я. — Мы, по крайне мере, попытались.

Но мама со мной не согласна. Она перегибается через меня, чтобы поговорить с мужчиной через окно:

— Хотите сказать, что в массовке не найдется места еще для троих детей?

— Труд статистов стоит денег, а мы и так на сегодня много набрали. Вот такие дела.

— Значит, вы работаете в кинокомпании, да?

— Да. Я подчиняюсь первому помощнику режиссера, который сейчас занимается массовкой.

— А у первого помощника режиссера есть имя?

— Да. Ее зовут Джоди.

Мама мило улыбается и машет:

— Спасибо, — потом выпрямляется на пассажирском сиденье и понижает голос до шепота, чтобы незнакомец не услышал: — Вы, ребята, пока посидите в машине. А я через секунду вернусь. — Она ободряюще подмигивает, потом вылезает из машины. Сквозь приоткрытую дверь я слышу, как она просит: — Вы покажете мне, где можно найти Джоди? — Не дожидаясь ответа, мама направляется к ряду больших шатров у дальнего края стоянки.

— Мадам… — окликает ее мужчина. — Нельзя просто так… Я хочу сказать, что ничего не выйдет. Места заняты.

Она отмахивается от него и продолжает идти.

Через пять минут мама вновь появляется в поле зрения, только сейчас рядом с ней шагает черноволосая женщина. Незнакомца нигде не видно. Женщина подходит прямо к моей двери, наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Вот они где. Слышала, вы, ребята, хотите сниматься в кино?

— Конечно! Но ваш помощник сказал, что все занято.

Женщина, которая, как я поняла, и есть Джоди, сочувственно кивает головой:

— Всегда можно сделать исключение. Мы с вашей мамой немного поболтали, и я думаю, мы сможем придумать, куда вас впихнуть. Припаркуйте машину, и я отведу вас в гардеробную. Сделаем пару проб. Идет?

Что-то в ее словах меня настораживает, но из-за восторга я не обращаю на это внимания. Что бы ни сказала им мама, это сработало!

Джоди ведет нас в палатку гримера, где профессионалы быстро наносят на нас слой пудры, чтобы кожа не лоснилась на солнце, а потом отводит двумя кварталами севернее, к старинной тюрьме в самом центре города. На съемочной площадке намного больше приборов, чем я ожидала, — камеры на специальных рельсах, прожекторы, свисающие с временных подмостков, микрофоны на специальных операторских кранах, повсюду на земле извиваются провода. Людей же меньше, чем я думала, особенно учитывая всех статистов, которых мы видели в павильоне.

Когда я спрашиваю у Джоди, где остальные, она объясняет:

— Сцена, в которой вы, ребята, снимаетесь, посвящена тому, как один из преступников сбегает из тюрьмы. Его родные спешат к зданию тюрьмы, он запрыгивает к ним в джип, и они уносятся прочь. Нам нужны несколько пешеходов на заднем плане, когда все это будет происходить. Большинство статистов отправились южнее, на пляж, где снимают сцену помасштабнее — в свой последний морской путь отправляется старый пиратский корабль.

От ее слов у Кейда выпучиваются глаза. В буквальном смысле.

— Ми-и-и-инуточку… — протягивает он. — Я знал, что это фильм о пиратах, но, оказывается, есть настоящий пиратский корабль?! И сцена на нем снимается сегодня?

— Конечно.

— Ой-ой! — восклицает Бри.

— И я в ней не снимаюсь?

— Нет… — неуверенно отвечает Джоди. — Я решила, что эта сцена подойдет вам, ребята, больше всего.

— Пошли! — шепчу я.

Кейд поджимает губы и нетерпеливо ворчит:

— Стоп! Такие, как капитан Кейд, в отстойных сценах не снимаются!

Джоди смеется над его выходкой. Еще через пару секунд она понимает, что говорит он совершенно серьезно.

— Но в другой сцене вы, ребята, просто слились бы с толпой, где-то там вдали. А здесь мы увидим вас крупным планом.

— Не стоило вам говорить о пиратах, — говорит Бри. — Он просто свихнулся на них, если вы понимаете, о чем я. — Она крутит пальцем у виска — универсальный жест, обозначающий «сумасшедший». Потом сестра прикрывает рот с одной стороны и осторожно шепчет, как будто пытаясь защитить Кейда от слов, которые намерена сказать, хотя совершенно очевидно, что она хочет, чтобы он все услышал: — К-с-ти, вся семья терпеть не может, когда он превращается в «капитана Кейда». Надеемся, что перерастет.

Мама делает большой шаг вперед и аккуратно берет Бри под локоть:

— Довольно, юная леди. Хватит.

— Но это же правда! — продолжает та. — Кто еще повсюду разговаривает как пират?

Кейд сжимает руки в кулаки, готовый нанести удар.

— Следи за языком, женщина! Или я выпущу тебе кишки!

— Он на самом деле хорош, — замечает Джоди, в ее голосе звучит искреннее восхищение.

— Пожалуйста, только ему этого не говорите, — вздыхаю я. — А то он будет разговаривать так часами. А возможно, даже днями.

Мама встает между нами, чтобы Кейд не мог дотянуться ни до Бри, ни до меня.

— Кейд, прекрати. — Она продолжает говорить ласково, но явно не шутит. — Энн, Бри, помолчите! Ясно? — Она опять поворачивается к Кейду: — Сын, тебя взяли в эту сцену. Тебе вообще повезло, что взяли сниматься, поэтому не порти все. Забудь о пиратах. — Она пристально смотрит на сына, пока тот не отворачивается.

От обиды у него с губ слетает его любимая пиратская клятва:

— Тысяча чертей!

Мама грозно хмурится, но помощник режиссера заливается смехом:

— А парень не робкого десятка! Мне это нравится.

Джоди перед съемками необходимо кое-что доделать, но перед уходом она знакомит нас с еще одним своим помощником, который как раз подробно инструктирует других статистов. Следующие полчаса мы проводим в компании еще пяти пешеходов — бегуна, бизнесмена, мамочки с детской коляской и супружеской пары средних лет, — разбираем, кто и где находится и что делает, когда так называемый плохой парень, которого играет актер по имени Джек, сбегает из тюрьмы. Кейда делают сыном супружеской пары. У него одна задача — прогуливаясь по тротуару возле тюрьмы, облизывать совсем как настоящее мороженое, сделанное из пластмассы. Мы с мамой и Бри находимся чуть впереди Кейда, чуть ближе к тому месту, где будут разворачиваться события. Нас учат ходить «плавно, как будто на воскресной, беспечной прогулке», а потом закричать, когда прямо перед нами, взвизгнув тормозами, остановится машина с беглецами.

Когда все отрепетировано, реплики розданы, нигде не могут найти режиссера. Наконец он появляется на площадке — почти полчаса спустя — и выглядит уставшим. Не теряя времени, режиссер отрывисто отдает несколько приказов и переходит улицу, направляясь к стоящему напротив тротуара креслу. Он хватает мегафон:

— Слушать сюда! Тишина на площадке! Мы сегодня сильно отстаем от графика, а эту улицу арендовали всего на час, поэтому необходимо, чтобы все прошло гладко, как попка у младенца. Поднимите руку, кому не ясно? — И не дожидаясь ответа, продолжает: — Отлично. Мне сообщили, что камеры и микрофоны готовы. Давайте сделаем это, люди. Это самая легкая сцена во всем фильме. Если понадобится более одного дубля, я буду чрезвычайно разочарован. Больше двух дублей — придется давать объяснения, потому что мне нужно быть на другой съемочной площадке на пляже. Говорят, что поднимается ветер и пиратский корабль готов отчалить.

Услышав слово «пиратский», мы с мамой и Бри переглядываемся, а потом одновременно поворачиваемся к Кейду. Мама даже предостерегающе поднимает палец.

Я стопроцентно уверена, что он видит нас, но вряд ли замечает — как будто это может что-то изменить. Я практически видела, как работает его мозг, пытаясь придумать, как заставить режиссера взять его на пляж играть пирата в другой сцене.

Погрузившись в собственные мысли, я едва различаю команду: «Мотор!»

Как и было отрепетировано, мы начинаем двигаться к центру сцены. Несколько секунд спустя входная дверь в крошечную тюрьму распахивается и оттуда выбегает высокий, похожий на итальянца мужчина с прямыми темными волосами, а в это время по улице с визгом несется серый джип. Я знаю, что должна смотреть вперед, но внезапно мое внимание привлекает неожиданное движение сзади.

Я поворачиваюсь как раз в то время, как Кейд вырывается от своих фальшивых родителей.

В последний момент пират, сидящий внутри Кейда, восстает, и брат во весь опор несется на беглеца с леденящим душу криком. Не снижая скорости, он проносится мимо меня. Нам остается только охать и наблюдать. Размахивая своим пластмассовым мороженым, как мечом, он бросается на актера. Обескураженный устрашающей атакой Кейда, бедный актер замирает как вкопанный на тротуаре, рядом с машиной.

— Я вздерну тебя на рее! — кричит Кейд. — И отправлю к праотцам! — Он тычет рожком от мороженого мужчине в живот и угрожающе сдвигает брови.

Честно говоря, брат сыграл великолепно. Я бы не удивилась, если бы раздались громкие аплодисменты. Но вместо оваций на несколько мгновений повисает мертвая тишина. Потом актер сдвигает брови, оглядывается в изумлении и спрашивает:

— Ух… эту сцену добавили в сценарий?

Повисает молчание.

Я поворачиваюсь направо и вижу приближающегося с противоположного конца улицы режиссера. Он подходит к Кейду и на несколько секунд нависает над ним. Не могу понять его настроение. Либо его чрезвычайно впечатлил экспромт моего брата, либо у него аневризма. Одну руку он держит под мышкой, второй прикрывает рот. Поэтому, когда он наконец начинает говорить с прикрытым ртом, речь его еще более бессвязна, чем у бабушки Грейс.

— Прочь с площадки!

— Что-что? — переспрашивает Кейд, опуская свое мороженое-меч.

Режиссер медленно опускает руки вдоль тела, потом наклоняется к Кейду и указывает на улицу, ведущую к заливу:

— Прочь… с моей… площадки!

Без лишних слов он поворачивается и шагает назад к своему креслу.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как мама берет Кейда за руку.

— Пошли, — шипит она.

— Подождите! — восклицает Бри. — Мы тоже должны уходить?

— Заткнись! — негромко цыкаю я, не желая привлекать внимания.

И тут опять оживает мегафон:

— Все, кто пришел с этим ребенком, — свободны. И побыстрее, пожалуйста. Спасибо.

Мама тянет Кейда за рукав. Когда маленький Пират оглядывается через плечо, у Бри алеют щеки. Если бы взглядом можно было убить, уверена, Кейд упал бы замертво, потому что она не сводит с него глаз.

— Я тебя ненавижу, — одними губами шепчет она.

Я тоже расстроена, но понимаю, что нельзя просто стоять столбом. На нас все таращатся, ждут, пока мы уйдем. Я хватаю Бри за рукав и тяну следом за мамой и Кейдом.

Когда мы отходим на несколько кварталов, но еще не доходим до Моржа, за нами, тяжело дыша, бежит Джоди.

— Все только и говорят о срыве съемок, — произносит она, переводя дух. — Молодец, парень. — Она поднимает руку, чтобы Кейд дал ей «пять».

— Серьезно? — отрывисто бросает мама. — Разве вы не видели, что он там устроил?

Джоди улыбается во весь рот:

— Послушайте, мне действительно жаль, что вас выгнали, но вы должны признать — было весело. — От ее слов легче никому не становится. — Хотите — верьте, хотите — нет, но режиссер на самом деле милый человек. В любой другой день он, скорее всего, катался бы по земле от смеха, возможно, даже ввел бы экспромт Кейда в сцену.

— А чем сегодняшний день такой особенный? — спрашиваю я.

— Сегодня утром он встречался с продюсером по вопросам бюджета. Именно поэтому он и опоздал на съемку. Затраты на съемки возросли, поэтому он немного не в себе. К сожалению, весь негатив он выплеснул на вас, ребята.

— Все равно было невероятно стыдно, — признается мама Джоди, хотя сама смотрит на Кейда. — Девочки, вам стыдно?

— Нет, — отрывисто бросает Бри. Все в ней сочится ядом — голос, взгляд, выражение лица, даже то, как напрягается ее тело, когда она смотрит на брата. — Я просто вне себя от злости. На Куринные Мозги. За то, что он отнял у нас единственный шанс сняться в кино!

— Куринные мозги не только у него, — шепчу я, глядя на Бри.

— Послушайте, мне действительно неудобно, — извиняется Джоди, а потом поворачивается ко мне и говорит: — А больше всего перед тобой. Но не вешай нос. Уверена, все будет хорошо. — Она хлопает меня по плечу и убегает.

Минутку. О чем это она говорила?

Я могла бы закричать. Но прежде чем мне представился шанс, мама велит всем садиться в машину.

— Я хочу домой. — Щеки ее пылают, она выглядит виноватой.

Бри и Кейд садятся в машину, но я не двигаюсь с места:

— Ты разыграла карту с больным сердцем, да, мама? Чтобы нас взяли в кино.

— Я только сказала, что ты больна и страстно мечтаешь сняться в кино. Они с радостью пошли навстречу, как только узнали нашу ситуацию.

Угу. Миленькая история.

Я скрещиваю руки:

— Ты сказала им, что я могу умереть?

Мама хранит молчание.

Признание вины.

— Сказала! Бог мой! Какое лицемерие! Ты всегда уверяешь меня, что все будет хорошо, но совершенно незнакомым людям рассказываешь, что я какой-то уродец, которому нужно новое сердце, чтобы меня пожалели?

— Все не так. Ты преувеличиваешь. Я просто констатировала факты.

— Чтобы мы могли попасть в кино.

— Да! Разве не за этим мы приехали?

В ответ я только могу покачать головой.

— Неужели ты не понимаешь? Жалость мне не нужна — ни твоя, ни родных, и уж совершенно точно я не хочу, чтобы меня жалели незнакомые люди на съемочной площадке. Я устала быть избалованной девочкой. Я не хочу быть девочкой с «больным сердцем». Хочу быть обычной девочкой! — Я бросаю маме ключ от машины: — Садись за руль сама. Бедняжка Энн не в настроении.