Глава 1. Послание на туалетной бумаге

— И воздух Родины, блин, нам сладок и приятен! — нараспев продекламировал Холмов, с шумом втянув в себя сладковато-вонючую, пропитанную выхлопными газами машин и тепловозов атмосферу одесского вокзала.

— Одесса, милая, как я по тебе соскучился…

— Однако, что делать будем? — озабоченно спросил Дима, глядя на снующих по перрону бабулек со стандартными плакатиками «Сдам квартиру у моря» в руках. — Нужно ведь что-то думать о жилье. Может, у кого-то из этих бабушек снимем для начала хату?

— Предлагаю для начала спрыснуть наше благополучное возвращение в родную Одессу, — широко улыбнувшись, подмигнул Холмов Диме. — Я. знаю тут неподалеку, на Чкалова, вполне приличное местечко… Спустившись в довольно чистенькую пивнушку, расположенную в полуподвальном помещении, друзья заказали два по двести пятьдесят водки и полдюжины бутербродов с колбасой и сыром.

— Значитца так, — произнес Шура, залпом осушив стакан водки и за три укуса сжевав бутерброд. — Конечно же, над данной проблемой я уже неоднократно размышлял, и в пьяном, и в трезвом виде. И пришел к выводу, что самым оптимальным выходом из создавшегося положения будет возвращение на старую квартиру, к Мусе…

— Как к Мусе?!.. — поперхнулся колбасой Дима. — А бандиты, мафия?

— В том-то и все дело, Вацман, что им и в голову не придет, что у нас хватило нахальства и дерзости вернуться на старую хату! — убежденно заявил Шура, рубанув воздух рукой. — Даю рубль за сто, что, проверив несколько раз нашу старую хату и убедившись, что мы окончательно исчезли, уркоганы будут искать нас где угодно, только не у Муси. Кроме того, этот адрес известен многим моим клиентам, а мне, Вацман, тоже на что-то жить надо, пойми меня правильно… Дима угрюмо молчал, громко сопя носом. Перед его глазами стояла картина варварского разгрома их уютной комнатки на Пекарной 21 «Б»…

— Ты, конечно, можешь перейти жить куда-нибудь в другое место, — поспешно произнес Холмов, словно угадав его мысли. — Может быть, так даже лучше будет. Действительно, с какой стати ты должен рисковать своим здоровьем из-за меня… Ты и так достаточно натерпелся по причине нашего соседства. Будем изредка, по четным субботам нечетного месяца встречаться на нейтральной территории — да хотя бы в этой пивнушке — и обсуждать последние новости… И Холмов криво улыбнулся, но улыбка его получилась какой-то натянутой и неестественной. Дима упорно продолжал молчать, опустив голову и ковыряя пальцем кусок хлеба.

— Да ты не переживай, я не обижусь. В натуре, не обижусь! — твердо сказал Холмов. — Ну, давай выпьем за нашу более чем полуторагодовую совместную жизнь и пойдем тебе хату искать. Они молча чокнулись и выпили. Поморщившись, Дима закусил колбаской и продолжал молчать, прислушиваясь к тому, как приятная алкогольная нега постепенно овладевает его организмом. В этот момент в пивнушку вошли двое мужчин в штатском, и, бегло осмотрев практически пустой зал направились в Диме и Шуре.

— Вы почему не на работе? — хмуро спросил один из мужчин, исподлобья глянув на Холмова.

— А твое, извиняюсь, какое собачье дело? — так же хмуро ответил Шура.

— Ты мне не тыкай! — внезапно взорвался мужчина и помахал перед носом опешивших друзей ярко-красным милицейским удостоверением. — Если спрашиваю, стало быть имею на то права, в рамках проводимых в стране мероприятий по укреплению трудовой дисциплины. Где вы работаете?

— Да там же, где и вы, — не растерялся Шура, и в свою очередь, помахал перед носом мужчин своим удостоверением. — У меня, понимаешь, встреча с осведомителем, а вы мешаете…

— А-а… — стушевался мужчина. — Ну, тогда ладно… И, повернувшись, ребята в штатском ретировались.

— Ты гляди, что делается! — сокрушенно покачал головой Холмов. — Круто дядя Андропов за народ взялся.

В этот момент Дима, которому стало окончательно хорошо, треснул со всего маху кулаком по столу и решительно объявил слегка заплетающимся языком.

— Э-эх, была не была, поехали к Мусе вдвоем! Действительно, сколько времени вместе жили и из-за каких-то подонков расставаться. Поехали!

— Подумай хорошо, Вацман, — осторожно предложил Шура. — Может быть в трезвом виде ты примешь иное решение.

— Нет, — упрямо помотал головой головой Дима. — Я уже все решил, поехали… Холмов ничего не ответил, но по его лицу было заметно, что ему приятно слышать от Димы эти слова.

Приятели доели бутерброды и вышли на улицу. Подойдя к обочине дороги, Шура поднял руку.

— На Пекарную, — отрывисто произнес он, когда перед ним остановилось пустое такси. Не доезжая ста метров до дома № 21 «Б», Холмов остановил машину. — Ты пока покукуй здесь, а я пока пойду разведаю обстановку. — негромко сказал он Диме, когда друзья вышли из такси. — Мало ли что… И Шура исчез во дворе их дома. Прошло пять минут, десять. Дима уже начал волноваться. когда наконец из ворот выглянул улыбающийся Холмов и махнул рукой — мол, иди, все в порядке.

Войдя в знакомый. обшарпанный подъезд Мусиного дома, Дима сразу почувствовал сильный запах жареных семечек, которые их хозяйка, как известно, жарила на продажу. В это время из кухни выглянула сама Муся Хадсон с половником в руке, которым она. очевидно, мешала семечки.

— Хорошо что вы вернулись, хлопцы! — радостно затараторила она. — Я уж соскучивши за вами. Я вашу комнату никому не сдавала, как вы и просили…Так и стоит закрытая. Счас ключи дам.

— Ну спасибо, Муся, — растроганно произнес Шура. — Сама понимаешь, все будет оплачено.

— Ну как здесь? Все нормально?… — с тревогой в голосе поинтересовался Дима. Муся рассказала, что после погрома «крутые хлопцы» приезжали еще дважды, а потом перестали. Причем когда они были в последний раз, то заявили, что ежели Дима и Шура объявятся здесь, то она, Муся, должна сообщить об этом по такому-то телефону. Если она позвонит, то за это ей дадут сто рублей, а если нет — бутылку шампанского, которую ей засунут в одно место между ног.

— Даю сто пять рублей, только никуда не звони, — криво улыбнулся Холмов.

— Да ты что, Шурик, за кого ты меня держишь! — всерьез обиделась Муся, протягивая ключи от квартиры.

— Ну пошутил, пошутил, — похлопал хозяйку по щеке Щура и запрыгал по лестнице. Дима направился за ним, размышляя на ходу о том, что будет, ежели Муся-таки вздумает позвонить бандитам.

— Ежели хочешь сбегать в магазин, то поторопись, там сейчас сделали перерыв с часу, а не с двух, — крикнула вдогонку Холмову Муся.

— Намек понял, — улыбнулся Шура. — Заходи через часок в гости.

Войдя в ставшую ему уже родной комнату, Вацман убедился в том, что за время их отсутствия хозяйка навела там относительный порядок и починила разломанную погромщиками мебель. Так что о былом налете напоминало только заклеенное газетой потрескавшееся стекло.

Через пару часов Муся, Щура и Дима сидели за столом. ломившемся от вина, пива, различных закусок типа кильки в томате, вареной картошки, молодых помидор, сала и копченой колбасы, и оживленно беседовали. Дима и Шура рассказывали о своей жизни в деревне, Муся же хвасталась на предмет того, сколько она «имеет» в день с торговли семечками.

— Меня тут никто не спрашивал, кроме этих… бандюг? — полюбопытствовал Холмов, круто соля помидор.

— Участковый спрашивал, — сообщила Муся, с аппетитным чавканьем жуя шкурку от сала.

— А еще кто? — помрачнев, спросил Шура.

Муся объяснила, что поначалу приходило много народу, потом меньше, а в последнее время вообще никто не приходит. Услышав это, Холмов помрачнел еще больше.

— Черт, похоже я лишился за это время всей своей клиентуры, — озабоченно пробормотал он.

Застолье продолжалось до позднего вечера. Наконец Муся; зевнув во весь рот, заявила, что пора спать и нетвердой походкой направилась за постельным бельем для Холмова и Вацмана. Вернувшись, она кроме двух стопок застиранных, стареньких простынь протянула Шуре какой-то сверток.

— Шурик, я совсем забыла. Это тебе какой-то мужик просил передать.

— Кикой мужик? — не понял Холмов.

— Я знаю, — пожала плечами Муся. — Пришел мужик, спросил тебя, а когда я сказала, что ты в отъезде, он попросил передать тебе эту хреновину.

Шура взял сверток, осторожно покачал его на руке (легкий — значит на бомбу с сюрпризом не похоже) и, поколебавшись, развернул бумагу. Взгляду его предстал рулон туалетной бумаги.

— Это что еще за шутки? — удивился Шура. оторопело глядя на бумагу. И тут он увидел, что вся она испещрена мелкими строчками, написанными химическим карандашом. Первая же фраза насторожила Холмова. «Уважаемый Александр Борисович! Совершенно случайно узнал я о вашем существовании и понял, что вы — единственный человек на всем белом свете, который сможет мне помочь. Прошу меня простить за столь необычный внешний вид моего послания, но, увы, в том месте, где я сейчас нахожусь, бумага является огромным дефицитом. А нахожусь я в специзоляторе Одесской психиатрической больницы…»

«Господи, еще один псих, — вздохнул про себя Холмов. — Наваждение какое-то, в самом деле»…

— «Но не думайте, я не сумасшедший, ни в коем случае не сумасшедший, хотя провел в этих стенах почти 12 лет! — словно угадав его мысли, написал неизвестный автор. — Я абсолютно нормален, хотя история, которую я вам расскажу, действительно может показаться бредом умалишенного, настолько она невероятна и фантастична. И тем не менее, все это истинная правда, от начала до конца, чему у меня имеются соответствующие доказателъства, но об этом ниже. Итак — я, Евгений Петрович Хомяков, сорока трех лет отроду, бывший прапорщик 5 роты 67 отдельного полка химических войск хочу рассказать вам о нижеследующем…»

В этот момент Дима Вацман, который дремал, развалившись на стуле и уронив голову на грудь, внезапно потерял равновесие и, соскользнув со стула, рухнул на пол. Но не проснулся, и продолжал громко храпеть. Холмов перетащил уставшего друга на диван, раздел его и заботливо укрыл одеялом. Затем он сел за стол и продолжил чтение туалетного манускрипта. Вскоре оно так захватило его, что Шура позабыл обо всем на свете…

 

Глава 2 Лунный робинзон

— Товарищ прапорщик, вас срочно вызывает командир полка! — ворвавшись в учебный класс доложил запыхавшийся дежурный по роте. Проводивший занятия с молодыми солдатами прапорщик Хомяков, который в данный момент вместе с двумя бойцами пытался натянуть противогаз на огромную, величиной с морской буй голову рядового Касаева чертыхнулся.

— Продолжайте, — коротко приказал он солдатам, и глянув еще раз на маску противогаза, резина которой растянулась до такой степени, что стала прозрачной как презерватив, поплелся в штаб полка.

— Садись, Хомяков, — пригласил его командир полка. — Дело, стало быть такое. Есть предложение рекомендовать тебя для выполнения ответственного спецзадания…

— Афганистан?!.. — предательски дрогнувшим голосом тут же спросил прапорщик.

— Да мне, честно говоря, и самому ни хрена не известно, развел руками комполка. — Знаю только, что это связано с какой-то большой государственной тайной. Так что ты особенно не болтай пока. Велено отослать куда следует на тебя все документы. Вот, заполняй анкеты, пиши автобиографию.

И командир протянул прапорщику стопку бумаг. Хомяков тщательно высморкался в носовой платок, сделанный из куска новой портянки и принялся писать. Часа через полтора он протянул командиру исписанные листки.

— Так-так, — просмотрев их, задумчиво пробормотал комполка. — Значит, говоришь, Хомяков, у тебя нет ни родных ни близких…

— Так точно, товарищ подполковник, — подтвердил прапорщик. — Детдомовский я. Меня в разбомбленном эшелоне нашли, в пятимесячном возрасте. Старики мои наверное в нем погибли. А жениться я еще не успел, все служба, служба… Один-одинешенек я на этом белом свете.

— Ну ладно, иди, — вздохнул подполковник. — Тебя вызовут, если что. Примерно через месяц прапорщик Хомяков получил приказ отбыть в один из подмосковных военных госпиталей для прохождения медицинской комиссии. Целую неделю Хомякова и еще человек пятнадцать лейтенантов и прапорщиков химических войск терзали дотошные медики, заглядывали им во все отверстия, вращали на специальной карусели и часов по десять заставляли сидеть в полной темноте. О том, ради чего все это делается и что их ждет впереди, подопытным военнослужащим упорно не сообщали. Поэтому среди лейтенантов и прапорщиков ходили самые различные слухи и догадки. Вроде того, что идет отбор в сверхсекретный диверсионный отряд, который будет применять химические препараты на территории стран НАТО.

По окончании медицинских терзаний выяснилось, что медкомиссию успешно прошли только трое — прапорщик Пузенко, лейтенант Теймурзаев и прапорщик Хомяков. Не выдержавшим испытания военнослужащим было приказано в тот же день убыть в свои части. А Пузенко, Хомякова и Теймурзаева посадили в УАЗик с наглухо зашторенными окнами и куда-то повезли. Выйдя из машины после более чем двухчасовой поездки, Хомяков увидел прямо перед собой большое, современное здание с табличкой у входа: «Центр космических исследований Министерства обороны СССР».

— Это что еще значит?! — удивленно воскликнул прапорщик Пузенко. — В космос, никак, нас собрались запускать? У них что, обезьяны кончились и собаки?…

Из здания Центра вышел приветливого вида генерал-майор со знаками различия артиллерии в петлицах и пригласил прибывших следовать за ним.

— Поздравляю вас, товарищи, с успешным прохождением мандатной и медицинской комиссий, — торжественно произнес генерал-майор, когда все четверо зашли в один из кабинетов Центра. — Хочу вас обрадовать — партия, Родина и вооруженные силы страны доверили вам выполнение чрезвычайно ответственного и почетного задания, от которого, возможно, в будущем будет зависеть обороноспособность нашего великого государства. 3адание, прямо скажу, весьма необычное, и, конечно в чем-то рискованное…

Генерал сделал многозначительную паузу и, глянув на окаменевшие лица Пузенко, Теймурзаева и Хомякова, с пафосом объявил: — Итак, товарищи, вам предстоит лететь на Луну… Раздался громкий щлепок — это ошеломленный услышанным прапорщик Пузенко упал со стула.

— А почему именно мы? — облизывая пересохшие губы, поинтересовался лейтенант Теймурзаев, немного придя в себя. — А космонавты на что?…

— Объясняю, — кивнул генерал-майор. — Дело в том, что пару месяцев назад наша автоматическая станция «Луна-16» доставила на Землю образцы лунной породы. Среди которой наши ученые обнаружили минерал, обладающий воистину уникальными свойствами. Помещенный на несколько часов в жесткое электромагнитное поле этот минерал (которому наши ученые дали название брежневит, в честь руководителя нашего государства), становится радиоактивным. (В обычном состоянии он таким свойством не обладает). Причем радиоактивность его просто огромна — в сотни, тысячи раз выше, чем у обогащенного урана, представляете! Два-три килограмма брежневита равны годовой добыче урана и плутония на крупном месторождении, а месторождений вышеуказанных радиоактивных веществ в нашей стране, к огромному сожалению, становится все меньше и меньше. Поэтому, думаю, вам не стоит объяснять, насколько важно для обороны заполучить несколько десятков килограммов брежневита!

— Итак, ваша задача, — повысил голос генерал-майор и выражение лица его стало очень серьезным. — С помощью специального космического корабля высадиться на Луне, оборудовать там временное жилье и приступить к сбору брежневита. Для этого вам придется использовать различные радиометрические и другие приборы, с которыми вы уже работали по роду своей службы. Кроме того, вы, как офицеры-химики знакомы с азами геологии, а также добычи и обработки различных радиоактивных веществ. Вот почему к выполнению этой ответственной задачи решено привлечь представителей именно вашего рода войск! После того, как вы соберете сто килограммов брежневита, за вами прилетит другой космический корабль, который доставит вас и собранные вами образцы брежневита на Землю. Ну, а по возвращении ваш подвиг будет оценен по заслугам: звание Героя, крупное денежное вознаграждение, повышение в звании, спокойная должность в Московском военном округе, солидная прибавка к пенсии — все это я вам гарантирую…

Генерал умолк и пристально посмотрел на ошеломленных такой невиданной новостью лейтенанта и прапорщиков.

— Да наср. ть мне на вашу прибавку к пенсии и Героя! — неожиданно заорал прапорщик Пузенко, вскочив с места. — Ни хрена себе придумали — на Луну лететь… А ежели меня там метеоритом по башке стукнет или скафандр прохудится? Да и космические корабли эти… Знаю я нашу технику! Нет уж, извольте — я вас не знаю, вы меня не знаете. Бувайте здоровы, шукайте кого поглупее…

И Пузенко решительной походкой направился к двери.

— Стоять! Немедленно сядьте на место, товарищ прапорщик! — властно крикнул генерал-майор. — Вы забыли наверное, что принимали присягу? Распоряжение о вашем полете на Луну оформлено специальным приказом, невыполнение которого будет караться самым суровым образом! Вплоть до расстрела, тем более учитывая тот факт, что с этого момента вам стала известна важнейшая государственная тайна. Так что выбирайте между стенкой и Звездой Героя.

Пузенко остановился, потоптался немного на месте и нехотя вернулся на свое место, ворча что-то себе под нос.

— Как выяснили ученые с помощью спектрального анализа, на Луне брежневит встречается довольно часто, однако крупных залежей, к сожалению, не имеется, — подавив бунт, спокойно продолжил генерал-майор. — Поэтому, для того, чтобы собрать необходимое количество этого минерала, вам придется исследовать достаточно обширный участок лунной поверхности. Чтобы вам легче было передвигаться на значительные расстояния, вместе с вами на Луну будет отправлено специальное транспортное средство….

Генерал подошел к столу и нажал несколько кнопок на расположенной сбоку стола пульте. Послышалось мягкое жужжание и шторы на окнах автоматически задернулись, а позади генерала опустился небольшой белоснежный экран. Погас свет, вспыхнул яркий луч спрятанного в столе диапроектора и на экране появилось изображение невиданного аппарата, напоминающего огромную суповую кастрюлю на восьми колесах.

— Перед вами изображение вышеупомянутого транспортного средства, которому дано условное название «Луноход-1». - пояснил генерал. — Передвигается по поверхности Луны этот аппарат с помощью восьми колес, которые вращаются электромоторами, питаемых от аккумуляторов. Последние подзаряжаются от солнечных батарей, расположенных на крыше «Лунохода». В случае отказа электросистемы предусмотрен аварийный способ вращения колес «Лунохода» с помощью цепного привода и педалей, вращаемых непосредственно водителем.

Щелкнул диапроектор и на экране вместо «Лунохода» появилось схематическое изображение цепного привода от педалей, очень похожих на велосипедные, к колесам аппарата.

— Слушай, дорогой, я слышал, что вроде на Луне воздуха совсем нету, — озабоченно спросил лейтенант Теймурзаев, когда в кабинете вновь стали светло. — Если это правда, то чем там тогда дышать будем? Что жрать, где жить?…

— Запасы продовольствия и питьевой воды на два с половиной месяца вы привезете с собой в космическом корабле, — терпеливо произнес генерал-майор. — Кстати, по некоторым данным, на Луне имеются обширине запасы чистой воды, которая залегает на небольшом расстоянии от лунной поверхности. Сложнее обстоит дело с кислородом. Болыпой запас последнего взять не удасться — баллоны с кислородом достаточно тяжелы, а космический корабль имеет строгие ограничения по грузоподъемности. Здесь наши конструкторы нашли оригинальный выход. Они разработали установку, которая с помощью химического взаимодействия определенных веществ вырабатывает чистый кислород. Гарантированный срок службы этой установки, а также регенерирующей системы, очищающей воздух от продуктов выдыхания человека — один год…

— У нас утюг и сковородку не могут сделать так, чтобы через месяц не сломалась, а тут, видите ли, — гарантия год!.. — не удержался и проворчал Пузенко.

— Что же касается жилья, то жить вы будете в специальной герметичной палатке, которая абсолютно не пропускает воздух, — продолжил свой рассказ генерал, сделав вид, что не заметил провокационного, антисоветского высказывания Пузенко. — В данной палатке имеется специальная шлюзовая камера, так что установив ее (палатку) на Луне и обложив для надежности лунной породой, вы получите вполне приличное жилище, в котором можно будет находиться даже без скафандра. Конечно, кое-какие бытовые трудности неизбежны, но я уверен, что они не испугают советских военнослужащих, да к тому же коммунистов.

— И долго нам на этой Луне придется торчать? — хмуро поинтересовался прапорщик Хомяков.

— Все зависит от того, как скоро вы сможете набрать необходимые сто килограммов брежневита, — развел руками генерал. — Думаю, для этого вам понадобится недельки две-три. Ничего страшного… Помолчав немного, он добавил.

— Чтобы из ваших радиопереговоров с Землей, точнее, с Центром космических исследований потенциальные противники нашей страны не догадались об истиной цели вашей миссии, в ваши радиопередатчики будет вмонтирован так называемый дешифратор, задача которого — преобразовывать человеческую речь в набор бессвязных, бессмысленных звуков, и наоборот. Вопросы есть?

— Так нам что, в этой палатке придется втроем жить? — поинтересовался Теймурзаев, глянув искоса на Пузенко и Хомякова.

— Нет, на Луну полетит один человек, — улыбнулся генерал. — Затем, через некоторое время, второй, затем третий. Все вы будете доставлены разными ракетами в разные районы Луны и ездить на «своих» «Луноходах». Ну, идите, устраивайтесь в гостинице, отдыхайте, а с завтрашнего дня начнем подготовку к первому старту. Времени осталось очень мало… В течение целого месяца Хомяков, Теймурзаев и Пузенко в обстановке небывалой секретности готовились к беспримерному космическому вояжу. С раннего утра до позднего вечера они изучали устройство космического корабля, учились раскладывать шлюзовую палатку, овладевали методами распознавания брежневита среди других лунных пород, а также способами его добычи. Особое внимание уделялось вождению «Лунохода» на специальном песчаном полигоне в Средней Азии, куда трех будущих «лунатиков» возили несколько раз на самолете. На этом полигоне были созданы условия, максимально напоминающие настоящий лунный пейзаж. А чтобы сымитировать также и лунную силу тяжести, которая, как известно, в шесть раз меньше земной, остроумные инженеры прицепили «Луноход» к двум огромным воздушным шарам, подъемная сила которых была строго рассчитана и равнялась 5/6 веса лунного транспортного средства.

Наконец подготовка была закончена и руководитель лунной программы, уже знакомый нам генерал-майор, фамилия которого была, кстати, Кайсаров, собрал всех троих, для того, чтобы сообщить дату первого отлета, а заодно назвать фамилию того, кому суждено было первым из всех советских людей ступить на лунную поверхность. К несказанной радости Теймурзаева и Пузенко, им оказался прапорщик Хомяков.

И вот настал день старта. Сидя в тесной кабине космического корабля «Луна-17», Хомяков угрюмо щелкал тыквенные и подсолнечные семечки, кулек с которыми ему сунул «на дорожку» добрый Пузенко. В наушниках звучали обычные предстартовые команды «ключ на старт», «протяжка один» и так далее. Наконец послышался глухой нарастающий гул, корабль мелко задрожал и «Луна-17» сначала медленно, словно нехотя, а потом все быстрее и быстрее устремилась ввысь, унося прапорщика к воспетому многочисленными поэтами спутнику нашей планеты…

Почти все трое суток, в течение которых космический корабль летел к Луне, Хомяков проспал, просыпаясь лишь для того, чтобы покушать да сходить в туалет — сказалась усталость после многодневных тренировок и разрядка после нервного напряжения во время старта. Но вот наконец пепельно-желтый лунный диск заслонил собой почти все видимое из иллюминатора пространство. Хомяков не отрываясь глядел на увеличивающуюся с каждой минутой в размерах ослепительно-огромную Луну, на которой ему предстояло провести неизвестно сколько времени, а возможно, и сложить свою кудрявую голову…

Сделав несколько витков вокруг спутника Земли, «Луна-17», повинуясь командам с Центра космических исследований, пошла на посадку. Прилунение прошло удачно — космический корабль мягко ткнулся посадочными опорами в лунную пыль на поверхности Моря Дождей. Едва стих гул тормозного двигателя и осела взбудораженная его раскаленной струей пыль, как Хомяков одел скафандр и, обуреваемый чувствами любопытства и волнения одновременно, выбрался наружу. Разминая затекшие за время перелета ноги, он с любопытством огляделся. Пейзаж, представший его взору, был унылый и величественный одновременно. Застывшие, «неживые» горы, холмы и равнины однообразного светло-песочного цвета четко, контрастно вырисовывались на фоне матово-черного неба с мириадами ярких звезд да огромным диском родной, голубовато-зелено-бе-лой Земли, висящей невысоко над горизонтом.

— Ну вот, прибыл…. - с грустью констатировал прапорщик, закуривая. (По его просьбе скафандр был сконструирован таким образом, чтобы в нем можно было курить). Перекурив, Евгений Петрович подготовил к работе нелепо торчавший «на крыше» космического корабля «Луноход-1» и, съехав, на нем по сходням на поверхность Луны, сделал несколько пробных кругов. Убедившись в том, что «Луноход» управляется прекрасно, Хомяков отправился искать подходящее место для установки своего лунного жилища.

Ему повезло — меньше чем в километре от космического корабля он обнаружил достаточно просторную пещеру в скале. В ней прапорщик установил герметичную палатку, куда перетащил из «Луны-17» запасы воды, еды, аппарат для выработки кислорода. а также радиостанцию и необходимое для сбора и поиска брежневита оборудование. Тщательно задраив шлюзовую дверь и наполнив палатку кислородом, Хомяков снял опостылевший скафандр, сообщил по рации на Землю о своем благополучном обустройстве и, обведя унылым взором свое убогое, набитое битком различными причиндалами жилище, вытащил из одного из контейнеров с пищей заранее заныканную им перед отлетом бутылочку водки.

— Ну что ж, как говорится, отпразднуем новоселье, — вздохнул Хомяков, откупоривая бутылку. — Во как, однако, жизнь у людей лихо оборачивается. Мог ли я еще год назад в самом кошмарном сне предположить, что меня забросит на Луну!..

Он сделал большой, продолжительный глоток прямо «из горла» (по причине слабой силы тяжести водка лилась очень медленно) и, утерев губы ладонью, вслух произнес: — Ну-с, сегодня, сам Бог велел маленько передохнуть, а завтра, стало быть, с утречка начнем искать этот самый хренов брежневит…

На следующий. день у Хомякова начались трудовые будни. Брежневит действительно оказался достаточно редким минералом на Луне. Чтобы раздобыть несчастный килограмм-другой этого минерала, прапорщику приходилось исколесить на «Луноходе» не менее 20–30 километров, а подчас и побольше. (Заблудиться он не боялся — к дому всегда можно было вернуться по своему же следу колес «Лунохода», четко отпечатывающемуся не нетронутом, девственно песчаном лунной грунте). К большой досаде Евгения Петровича, электрическая часть его лунного автомобили уже через несколько дней безнадежно и навсегда вышла из строя, поэтому ему приходилось изрядно попотеть, вращая колеса «Лунохода» с помощью ножного привода. Этот прискорбный факт весьма существенно отразился на производительности труда Хомякова — прошло больше месяца, а он едва-едва собрал шестьдесят килограммов брежневита.

Так, в трудах праведных, проходил у прапорщика день за днем. Постепенно он привык к своему необычному существованию (человек, как известно, ко всему привыкает). к унылому лунному пейзажу, к бытовым неудобствам. Единственное, что угнетало его — это одиночество и однообразное существование. Евгений Петрович сильно скучал по Земле, по человеческому общению, которое, конечно же, никак не могли заменить ежедневные непродолжительные сеансы радиосвязи с Центром космических исследований.

Впрочем, однажды одиночество Евгения Петровича было нарушено, причем самым необычным, фантастическим образом.

В этот день Хомяков в поисках стратегического минерала отъехал особенно далеко от своего жилища — километров этак на шестьдесят, и у подножья высокой скалы наткнулся на отличные залежи брежневита. Лихорадочно размахивая киркой, прапорщик откалывал куски породы от скалы и складывал их в специальную космическую авоську из тончайшего парашютного шелка, притороченную к поясу его скафандра. Он так увлекся работой, что не замечал ничего вокруг, а когда случайно поднял голову, то едва не упал от неожиданности и удивления.

Прямо над ним медленно, и, естественно, бесшумно, снижался огромный, метров двести-триста в диаметре серебристый диск, матово блестевший в лучах заходящего солнца. Вдоль его борта тянулись два ряда иллюминаторов, как на самолете, а по краям мигало несколько разноцветных огней, словно на рождественской елке. Зависнув на высоте около метра, диск замер неподвижно, затем в его днище неожиданно вырисовалось большое отверстие в виде круглого черного пятна, из которого медленно выдвинулось нечто вроде трапа. Притаившийся за скалой Хомяков оторопело наблюдал, как по трапу на поверхность Луны неспешно спустились четверо невысоких, длинноруких существ в скафандрах темно-бронзового цвета и направились в сторону сиротливо стоявшего поодаль в ожидании хозяина «Луноходу». Подойдя к нему, инопланетяне неторопливо обошли лунный автомобиль несколько раз вокруг, затем один из них открыл дверцу и шмыгнул внутрь. Вскоре он, впрочем, выскочил наружу, возбужденно размахивая руками, видимо от удивления.

— «Цепную передачу велосипедного типа увидел, — догадался прапорщик. — Такая допотопная штука для них, ясное дело, наверное в диковинку»…

Покрутившись еще немного вокруг «Лунохода» инопланетяне неожиданно схватили его с четырех сторон за выступающие части, и, легко оторвав от поверхности, дружно потащили к своей «летающей тарелке».

— Стоять! — заорал опешивший Хомяков, выскочив из своего укрытия. — Вы что это делаете, суки коротконогие! Положите немедля «Луноход» на место, мать вашу…

Однако, инопланетяне не замечали прапорщика, и, тем более, не слышали его, что вполне естественно — все действующие лица этой сценки находились в скафандрах. Видя, что его верный лунный автомобиль вот-вот исчезнет в недрах летающей тарелки, обозленный Хомяков выхватил из авоськи крупный кусок брежневита и швырнул его в сторону пришельцев. Удар получился метким, и, судя по всему, мощным — инопланетянин, которому камень попал в спину, подпрыгнул и кубарем покатился по лунной пыли. И тут из висевшей над поверхностью неподвижно летающей тарелки внезапно вырвался ярко-фиолетовый луч и сшиб прапорщика с ног, как шар в кегельбане сбивает кеглю. Когда Хомяков очнулся, ни тарелки, ни инопланетян уже не было, а целый и невредимый «Луноход» стоял поодаль, как ни в чем ни бывало. Кряхтя, прапорщик поднялся на ноги и поковылял к своему лунному автомобилю. Сегодня работать он уже не мог — у него сильно болела голова, ломило все тело…

Наконец настал тот долгожданный и радостный день, когда весы, на которых Евгений Петрович ежедневно взвешивал весь собранный брежневит, показали ровно сто килограммов. Весело напевая, Хомяков бросился к радиостанции, чтобы сообщить об этом на Землю.

— Благодарим за службу, — услышал он в наушниках приглушенный голос руководителя Центра космических исследований. — Через три дня к Луне стартует специальный космический корабль «Боливар-1», который доставит вас на Землю. По нашей команде включите радиомаяк, чтобы с его помощью мы посадили космический корабль как можно ближе к тому месту, где вы находитесь. До связи…

И вот, примерно через неделю, Хомяков увидел наконец высоко в черном лунном небе яркую золотистую точку, которая быстро увеличивалась в размерах, пока не превратилась в ясно видимый космический корабль с длинным хвостом алого пламени, выбрасываемого тормозным двигателем. Советские космические специалисты оказались на высоте — «Боливар-1» приземлился совсем недалеко (по космическим, конечно, меркам) от жилища Хомякова — не далее двух километров. Подпрыгивая от радостного возбуждения, прапорщик погрузил в «Луноход» специальный контейнер с брежневитом и, яростно вращая педали, повел свой лунный автомобиль к видневшемуся вдалеке металлическому пришельцу с планеты Земля. Натужно скрипела цепь и верный, хотя и неказистый «Луноход», тяжело переваливаясь на ухабах, медленно вез своего хозяина к космическому кораблю, который через каких-то несколько дней доставит его к родным березкам милой Смоленщины..

Подъехав к «Боливару», издали здорово похожему на баптистскую церковь на четырех опорах, Хомяков открыл входной люк, погрузил в грузовой отсек контейнер с брежневитом и, вдохнув, подошел к сиротливо замершему «Луноходу».

— Прощай, брат, — похлопал по корпусу лунного автомобиля прапорщик. — Ты был мне верным товарищем в этой дыре…

Произнеся эти слова, Евгений Петрович решительными шагами поднялся на борт «Боливара». Протиснувшись в тесную кабину управления, в которой почему-то пульт управления был с одной-единственной красной кнопкой посередине, да небольшей коротковолновой радиостанцией, Хомяков доложил в Центр космических исследований о готовности к старту.

— Брежневит на борту? В грузовом отсеке? — озабоченным голосом поинтересовался руководитель полетов.

— Так точно, все сто килограммов, — бодро сообщил прапорщик.

— В таком случае начинаем обратный отсчет. Услышав слово «старт», тут же нажмите красную кнопку, остальное сделает автоматика. Внимание: десять, девять, восемь, семь….

Полузакрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, Хомяков слушал обратный отсчет как сладкую музыку. Перед его взором приятным миражем мелькали то звезда Героя, то толстая пачка денег, то погон с маршальской звездой, то прием в Кремле… Услышав вожделенное слово «старт», прапорщик встрепенулся и с силой нажал красную кнопку. Почти сразу послышался нарастающий грохот ракетного двигателя, корабль задрожал и зашатался на опорах…

Затем произошло нечто неожиданное; грохот двигателя вдруг стал доноситься как бы сверху, становясь все тише и тише, пока не затих вовсе. Прекратилась также дрожь обшивки и в кабине воцарилась какая-то странная, мертвая тишина.

— «Что за хреновина? — удивился Евгений Петрович, подсознательно отметив, что он почему-то не испытывает перегрузки, обычной при старте космического корабля. — Может быть двигатель стартовый отказал? Этого еще не хватало»…

Посидев еще немного. Хомяков поднялся с кресла и глянул в маленькое окошечко, вмонтированное в обшивку кабины. Так и есть — «Боливар» еще находился на Луне. Хомяков бросился к радиостанции, чтобы сообщить о неполадках с двигателем на Землю, но рация почему-то молчала. Чертыхнувшись, прапорщик открыл люк, спрыгнул на лунную поверхность и хотел было осмотреть дюзы ракетного двигателя — может быть забились чем-то или еще чего, но, осмотревшись, едва не упал в обморок….

Космического корабля «Боливар» не было. На лунной поверхности стояла лишь маленькая, квадратная кабина управления, из которой несколько секунд назад вылез Евгений Петрович. Оторопевший, ничего не понимающий прапорщик растерянно посмотрел по сторонам, затем машинально поднял голову… И увидел, как в черном, бездонном, усыпанном яркими звездами небе тает, с каждым мгновением уменьшаясь в размерах, золотистое тело с мерцающим огненно-рыжим хвостом. Скоро оно превратилось в маленькую желтую точку и затерялось среди мириадов звезд. Без всякого сомнения, это был стартовавший несколько минут назад с Луны космический корабль «Боливар»…

Сколько простоял с запрокинутой головой прапорщик Хомяков — установить ему так и не удалось. Но судя по тому, что у него добрых две недели потом болела шея, наверное он все-таки стоял очень долго. — «Японский бог, что же случилось? — наконец вернулась к прапорщику способность если не рассуждать, то просто думать. — Аварийная катапульта, что ли, сработала?… Так почему вместе с кабиной? Да и не должно быть, вроде, никакой катапульты на стартовом лунном модуле корабля… Ничего не понимаю»….

Закурив папиросу, Хомяков принялся задумчиво бродить вокруг сиротливо стоявшей на поверхности Луны, словно невесть кем установленный посереди бескрайней степи одинокий сортир, кабины управления. И тут внимание его привлекли некоторые особенности конструкции этой кабины. Весьма характерные… Неплохо разбиравшийся в технике прапорщик осмотрел их и определил, что в момент старта кабина, в которой он находился, была отсоединена от космического корабля при помощи оригинального устройства. Какая-то неясная, еще не оформившаяся тревожная мысль зашевелилась в голове у Хомякова, однако он по-прежднему еще ничего не понимал. Озабоченно почесав пятерней затылок, вернее заднюю часть шлема скафандра. прапорщик бросился к «Луноходу», с которым он совсем недавно так трогательно попрощался. Приехав к себе в пещеру, он стал вызывать по радиостанции Центр космических исследований, однако и этот передатчик хранил ледяное молчание. Земля не отвечала. И тут внезапно Евгений Петрович Хомяков понял ВСЕ! Он вспомнил, как однажды в курилке Центра космических исследований невольно подслушал разговор двух специалистов Центра, которые обсуждали конструктивные недостатки стартовых двигателей, установленных на советских лунных аппаратах, в частности, их маломощность. По причине которой эти аппараты пока не способны унести с поверхности Луны груз, вес которого превышает центнер. Тогда прапорщик абсолютно не придал значения этим словам, но теперь они звучали зловещим приговором. Ну конечно — его специально оставили на Луне, едва он выполнил свою задачу — собрал брежневит и погрузил его на борт космического корабля. Оставили по той простой и одновременно страшной причине, что космический корабль просто не мог унести на Землю и брежневит, и Хомякова. «Боливар» никак не мог «выдержать двоих» — прапорщика и груз, поэтому советские специалисты цинично отдали предпочтение последнему. Евгений Петрович вспомнил известный рассказ О.Генри, и в ярости скрипнул зубами — более издевательского названия для прилетевшего якобы за ним космического корабля придумать было трудно. Упорное молчание радиостанций в кабине управления и в пещере красноречиво указывало на то, что прапорщика оставили здесь навсегда. Теперь Хомяков наконец понял, почему для полета на Луну отбирали только тех военнослужащих, у которых не было ни семьи, ни близких. Никто его не будет разыскивать, никто не будет задавать руководителям Центра космических исследований ненужных вопросов…

Волна глухой ненависти к советским конструкторам и военспецам, разработавших этот коварный, подлый план, благодаря которому он оказался обреченным на мучительную смерть вдали от родной планеты поднялась в груди Хомякова.

— Ну, я вам сейчас покажу, суки, волки позорные, — бормотал прапорщик, открывая дрожащими пальцами заднюю крышку радиостанции. В его голове родилась воистину гениальная мысль — отсоединить дешифратор и сообщить всему миру открытым текстом про ту подлость, которую с ним учинила родная Страна Советов. Однако, увы, советские конструкторы предусмотрели и этот вариант: едва дешифратор был отсоединен, как внутри рации внезапно полыхнул сиреневый огонек и повалил густой серый дым. Оказалось, что схема передатчика была сконструирована таким хитроумным образом, что при отсоединении дешифратора она самоуничтожаласъ. Оторопело поглядев минут пять на дымившиеся внутренности радиостанции, Хомяков отшвырнул в сторону дешифратор и заплакал в бессильной ярости…

Немного успокоившись и отбросив, после некоторых колебаний мысль о самоубийстве, Евгений Петрович принялся оценивать ситуацию, в которой он очутился. Она была, конечно, ужасной, но полностью не безнадежной. У него оставались еще запасы еды и питья, на удивление хорошо работала и установка по выработке кислорода. И прапорщик решил бороться за свою жизнь до конца, надеясь на какое-то призрачное, неясное еще ему самому чудо — то ли прибытие с Земли еще одного космического корабля, то ли на помощь инопланетян. (Незадолго, кстати, Хомяков видел в лунном небе еще одну летающую тарелку, быстро шмыгнувшую по небосводу). И вновь потекли однообразные, скучные дни, во сто крат более унылые, чем прежде. Заняться Евгению Петровичу теперь было решительно нечем, и он часами бродил по поверхности Луны, с тоской глядя на висевшую у него над головой зелено-голубую планету, его родную Землю. Увы, черное безжизненное небо над Луной было пустынно, без всяких признаков приближающихся к Селене земных или каких-то еще космических кораблей…

Время потихоньку шло и вскоре у прапорщика закончились запасы воды, а чуть позже — и еды. Однако здесь фортуна к нему неожиданно повернулась, как избушка на курьих ножках перед Иванушкой, передом. В полном соответствии с предположениями советских ученых, Хомяков обнаружил недалеко от своего жилища целое подлунное озеро с вкуснейшей минеральной водой, вполне пригодной для употребления. Залегала она на глубине всего полтора-два метра, поэтому добывать воду по мере необходимости прапорщику не составляло никакого труда. Что же касается пищи, то здесь вопрос решился весьма неожиданным образом.

Примерно дней за десять до прилета злополучного «Боливара», Евгений Петрович, роясь от скуки в карманах своего комбинезона, неожиданно нащупал горсточку провалившихся за подкладку сырых подсолнечных и тыквенных семечек, которые он, как вы помните, грыз перед стартом. Прапорщик хотел было их сгрызть, но вдруг в голове его мелькнула неожиданная и достаточно дерзкая мысль — а что, если эти семечки посадить? Ведь Евгений Петрович так соскучился по запаху и виду зеленых растений — все равно каких! Земли, конечно, на Луне нет, но Хомяков был немного знаком с принципами так называемого гидропонного метода выращивания растений — на камнях, смоченных водой с разведенными в ней удобрениями. Не откладывая дело в долгий ящик, прапорщик тут же соорудил небольшой оригинальный парничок из консервационной пленки, в которую было упаковано оборудование для поиска брежневита. Одним своим концом этот парничок заходил в палатку, где жил Хомяков, а другой его конец находился снаружи пещеры, под палящими лучами солнца. Посадив семечки в находящуюся в парничке размельченную лунную породу, обильно смоченную естественными удобрениями (точнее, пардон — испражнениями Хомякова) прапорщик с нетерпением стал ждать результатов. И они пришли, эти результаты, вознаградив Евгения Петровича за трудолюбие. Черт его знает почему — то ли по причине каких-то загадочных свойств лунного грунта, то ли из-за слабой силы тяжести, или из-за воздействия прямых солнечных лучей, то. ли из-за всех этих причин вместе взятых — только в парничке уже меньше чем через месяц колосились на высоких стеблях упругие желтые подсолнухи и наливались медовым цветом огромные тыквы. Собрав первый урожай, Евгений Петрович Хомяков, радости которого по этому случаю не было предела, тут же посадил семечки тыквы и подсолнуха снова. Так что когда у него закончились запасы провизии, прапорщик стал питаться жареными на сковородке белыми и черными семечками, а также тыквенной кашей, сваренной на минеральной воде и тыквенными блинами. Меню, конечно, было более чем скудное и однообразное, однако оно позволяло Хомякову бо лее-менее поддерживать свои жизненные силы.

Так шли недели, месяцы… Хомяков уже потерял счет времени, отупел от однообразного существования и питания, но не сдавался и продолжал упорно бороться за свою жизнь. И это упорство его было в конце концов вознаграждено… Как-то раз, проснувшись, и позавтракав через силу жменей жареных семечек, которые, откровенно говоря, уже давно сидели у него в печенках, прапорщик Хомяков решил как обычно прогуляться и поглядеть на звездное небо — авось да летит чего-нибудь к Луне. Облачившись в скафандр «лунный Робинзон» Хомяков вышел из пещеры и неспешно побрел своим привычным маршрутом — до видневшейся вдалеке горной гряды и обратно — по протоптанной в лунной пыли тропинке. Не успел он пройти и пятисот метров, как неожиданно увидел, как из-за гряды скал выехал странный четырехколесный аппарат матово-белого цвета, похожий отдаленно на автомобиль-кабриолет, в открытой кабине которого сидели две человеческие фигуры в скафандрах. Оторопевший Хомяков вначале принял увиденное за мираж и даже зажмурил глаза. Но, когда он раскрыл их, то четырехколесная штуковина не исчезла и продолжала бодро катиться по лунной поверхности.

— «Это, наверное, новый „Луноход“! — вихрем пронеслась в голове у прапорщика ошеломительная мысль. — Может быть меня ищут. Спасен…»

И, размахивая руками, Хомяков бросился к автомобильчику. Однако тот ехал достаточно быстро и вскоре скрылся из виду. Прапорщик хотел было броситься с ближайшей скалы от отчаяния, но вовремя сообразил, что в принципе ничего страшного не произошло — автомобильчик вполне можно было разыскать по его следам, оставленным в лунной пыли. Евгений Петрович побежал назад, к одиноко стоявшему возле пещеры своему «Луноходу», плюхнулся на сидение и стал отчаянно вращать скрипевшие педали. Вскоре ему удалось обнаружить необычный, широкий след неизвестного лунного автомобиля и успокоенный Хомяков отправился на розыски последнего. Прапорщику пришлось проехать добрых сорок с лишним километров, прежде чем он наконец увидел пустой автомобильчик, одиноко стоявший неподалеку от нелепого сооружения непонятной геометрической формы, опирающегося на четыре мощных ноги-опоры. Конечно, это мог быть только космический корабль. Хомяков, грешным делом, подумал, что это опять какие-нибудь инопланетяне, но, подъехав чуть ближе, он разглядел на борту космического корабля звездно-полосатый флаг и надпись на английском языке «Аполлон-15».

— Американцы, язви их в душу! — ахнул Евгений Петрович. — Новое дело… Евгений Петрович Хомяков был и оставался, в общем-то, простым советским гражданином. Которому с самого детства, сначала в школе, а потом в армии усиленно внушали, что американцы — это нехорошие, злые, коварные люди, от которых прогрессивному человечеству (к которому, в первую очередь причислялись, естественно, все советские граждане, ничего хорошего ждать не следует. Поэтому прапорщик тут же, скорее даже машинально, чем осознанно, направил свой «Луноход» за ближайший пригорок и там стал обдумывать ситуацию. А ситуация, несмотря на то, что судьба, казалось бы, подарила ему один шанс из миллиарда (Хомяков прекрасно понимал, что иной возможности для спасения у него уже больше не будет никогда). была довольно щекотливой и неопределенной. Дело в том, что Евгений Петрович, который был уже далеко не новичком в космических проблемах, прекрасно понимал, что взлетный вес космического модуля, стартующего с Луны, рассчитывается буквально до грамма. И чтобы взять с собой на Землю советского прапорщика, американские астронавты должны были первым делом облегчить свой корабль не менее, чем на восемьдесят-девяносто килограммов. А это было абсолютно исключено — ничего лишнего на борту «Апполона» и быть не могло, каждая мелочь, должна была работать для возвращения корабля на Землю. Единственным выходом из создавшейся нелегкой ситуации, думал Хомяков, могло быть убийство одного из астронавтов (убивать двоих не было смысла — в одиночку Хомяков не смог бы управлять «Аполлоном»). но этот путь вел прапорщика по возврашении на Землю прямиком на электрический стул. Но кроме технических сложностей, существовали еще, так сказать, сложности военно-политические. Американцы, естественно, расшиблись бы в лепешку, применили бы все имеющиеся у них спецсредства, но вышибли бы у прапорщика информацию о том, чем он занимался на Луне. (Как человек военный, Хомяков прекрасно отдавал себе отчет в этом). И тогда его ждала бы пуля на собственной Родине, как предателя. А если еще учесть ограниченные запасы кислорода, воды и еды на борту «Аполлона», явно не рассчитанные на наличие невесть откуда взявшегося лишнего члена экипажа, то ситуация представлялась прапорщику абсолютно безвыходной. Куда ни кинь, всюду клин… И тем не менее, несмотря на все вышеуказанные «железные аргументы», Евгений Петрович вылез из «Лунохода» и решительными шагами направился в сторону американского космического корабля. Всежелезные аргументы перевесил один-единственный, самый простой и логичный — больше такого шанса для спасения у него не будет….

Поднявшись по короткому, состоящему всего из трех ступенек трапу, Хомяков размашисто постучал кулаком в крышку входного люка. Однако никто не отозвался. Прапорщик постучал сильнее — опять никакого эффекта. Прапорщик немного растерялся, но тут он заметил у входного люка небольшую желтую кнопку с надписью «open», то есть «открыть», по-английски. (Удивительно, но Хомяков неплохо знал этот язык в пределах школьного курса, естественно). Не долго думая, Евгений Петрович нажал желтую кнопку, после чего люк медленно вдавился внутрь и плавно отошел в сторону. Хомяков ловко пролез в образовавшееся узкое отверстие и люк тотчас за ним закрылся.

Когда глаза Хомякова привыкли к темноте, царившей внутри «Аполлона», он увидел двух американских астронавтов без скафандров, сидевших, вернее, полулежавших в глубоких креслах. Судя по громкому, вперемешку с присвистом, храпу, который они издавали, астронавты просто спали. Внимание прапорщика сразу привлекли большие электронные часы посередине пульта управления, которые отщелкивали зеленоватые цифры в сторону уменьшения: шесть, пять, четыре и так далее. «До старта с поверхности Луны осталось…» — гласила надпись под часами. Вглядевшись в мерцающие цифры, Евгений Петрович понял, что через шесть с лишним часов «Аполлон-15» покинет лунную поверхность. Очевидно, астронавты отдыхали перед стартом. Пралорщик решил их пока не тревожить, чтобы не напугать до смерти и принялся осматривать тесную кабину «Аполлона». Собственно, осматривать было почти нечего — рядом с отсеком, в котором спали американцы, за перегородкой, имелось одно-единственное маленькое помещение, очевидно служившее своеобразной кладовкой. В ней хранились баллоны с кислородом, скафандры, запасы воды и провизии. Здесь же находился огромный, метра два с половиной на метр, металлический контейнер. Машинально открыв крышку этого контейнера, Евгений Петрович увидел, что он доверху заполнен какими-то блестящими сиренево-голубыми камешками, показавшимися ему очень знакомыми.

— Мать честная, да это же брежневит! — ахнул Хомяков. — И эти, значит, туда же, прилетели за стратегическим сырьем… Ясное дело, теперь проситься с американцами на Землю бесполезно окончательно. Вместо советского прапорщика они конечно же предпочтут привезти домой минерал, который укрепит обороноспособность их страны…

И тут внезапно в голове у Евгения Петровича яркой молнией мелькнул замечательный план, который, при успешном выполнении сразу мог решить все проблемы. — «Сделаем им „Боливар“ наоборот», — пробормотал Хомяков, оглянувшись на спящих американских астронавтов и принялся наполнять брежневитом свою космическую авоську, которая всегда была при нем. Когда авоська была наполнена доверху, прапорщик вышел из космического корабля и высыпал брежневит в ближайший кратер. Он повторял эту процедуру до тех пор, пока контейнер не оказался пустым. (Несколько кусочков брежневита, правда, Хомяков решил взять «на память»). Потом прапорщик перетащил из своего «Лунохода» в контейнер запасы кислорода, еды и. питья, после чего сам улегся в него и закрыл крышку.

— Главное — до Земли долететь, а там видно будет, — пробормотал Евгений Петрович, устраиваясь поудобнее в тесном контейнере. — Только бы эти американцы до старта не догадались крышку открыть…

Прошло несколько часов и задремавший было прапорщик был разбужен грохотом запущенного стартового двигателя «Аполлона». Вскоре он почувствовал, как его тело наливается тяжестью от перегрузки — обычной спутницы ускорения при взлете. Сомнений не было — американский космический корабль стартовал с поверхности Луны. Хомякову хотелось запеть от радости, но он удержался, боясь себя обнаружить.

Прошло еще несколько часов и лунный модуль содрогнулся — прапорщик догадался, что он состыковался с вращавшимся на лунной орбите основным космическим кораблем. А вскоре Хомяков почувствовал, как контейнер, в котором он находился, куда-то поплыл — очевидно, астронавты перегружали его на основной корабль. Через некоторое время загудели маршевые двигатели и «Аполлон-15» направился к Земле. И чем ближе он приближался к ней, тем тревожнее становилось на душе у Евгения Петровича. Он представлял себе изумление и негодование американцев, когда вместо драгоценного брежневита (на доставку которого с Луны были, несомненно, ухлопаны многие миллиарды долларов налогоплательщиков). они обнаружат в контейнере советского прапорщика. За такой наглый подрыв американской экономики Хомякову вполне могли дать «вышку».

— «Нет, отсюда надо рвать когти любыми способами, причем до приземления! — твердо решил Евгений Петрович и, забывшись, решительно грохнул кулаком по стенке контейнера. — Только как это сделать, черт побери»…

Наконец, когда «Аполлон-15» начал ощутимо тормозиться, а руки-ноги Хомякова налились вновь тяжестью (это означало, что космический корабль вошел в плотные слои атмосферы Земли). прапорщик решил вылезти из контейнера и действовать по обстоятельствам. Осторожно выглянув из-за перегородки, отделявшей кладовку от кабины управления, Евгений Петрович убедился в том, что астронавты сидят в глубоких креслах спиной к нему, очевидно приготовившись к посадке. Тогда, превозмогая все нараставшую силу тяжести, Хомяков подошел к иллюминатору и выглянул наружу.

Далеко внизу, в разрывах облаков виднелась родная Земля. Судя по некоторым особенностям рельефа и цвету поверхности, это была Юго-Восточная Азия. Догадку Хомякова подтвердила длинная, извивающаяся среди коричнево-серых горных вершин светлая полоска, в которой легко угадывалась Великая Китайская стена. Определив направление движения быстро снижающегося космического корабля и с натугой воскресив в голове изображение глобуса (которое он в последний раз видел в восьмом классе школы). прапорщик сообразил, что через некоторое время «Аполлон» должен пересечь границу Советского Союза. И точно — минут через двадцать внизу мелькнуло очень похожее на большой кукиш (и потому легко узнаваемое на карте) озеро Иссык-Куль и засверкали сотни крохотных искринок. Это в лучах солнца отражались донышки запрокинутых бутылок — граждане великого СССР, как известно, не брезгуют пить «из горла».

— «Так, самое время сматываться отсюда, — понял Хомяков. — Больше такой возможности, ясное дело, не представится, совсем скоро корабль приземлится. Но как это сделать?»

И тут взгляд прапорщика упал на пластмассовый ящик с надписью «парашюты для аварийного покидания спускаемого аппарата». «Вот он, выход!» — радостно подпрыгнул Хомяков. Он достал из ящика один парашют и хотел было его надеть, но вовремя сообразил, что ему придется одеть еще и скафандр. Ведь спускаемый аппарат еще находился на достаточно большой — километров этак 40–60 — высоте и, покинув его без скафандра, он вполне мог погибнуть без воздуха. С большим трудом облачившись в один из небрежно сложенных в углу скафандров американских астронавтов, прапорщик тяжело вздохнул, одел парашют и бросил прощальный взгляд на пустой контейнер, в котором вместо брежневита темнело на дне несколько засохших коричневых кучек — следы жизнедеятельности Евгения Петровича. Эта картина внезапно развеселила Хомякова и, несмотря на всю серьезность момента, он решил маленько поразвлечься. Заметив на полке тюбик с клубничным джемом, прапорщик схватил его и, осторожно выдавливая джем тоненькой струйкой, вывел на днище контейнера фразу по русски: «Здесь был Женя». Коротко расхохотавшись (он представил себе физиономии американцев, которые прочтут на Земле эту надпись). Евгений Петрович направился к шлюзовой ид камере, в которой находился люк аварийного покидания «Аполлона-15». «Ну, Господи помоги…» — перекрестившись, пробормотал Хомяков и, решительно рванув большую красную рукоять возле люка, шагнул в пустоту.

Приземлился прапорщик Евгений Петрович Хомяков достаточно удачно — на кукурузное поле, неподалеку от живописного круглого пруда. Сняв с себя скафандр, предусмотрительный прапорщик тут же утопил его в пруду — в скафандре с американским флагом на груди и английскими надписями местные аборигены вполне могли принять его за американского диверсанта или сбитого летчика, и тогда неизвестно как повернулось бы дело. Затем Хомяков спрятал в пустовавшей барсучьей норе парашют и несколько кусочков брежневита, которые он захватил с Луны на память и заковылял в сторону видневшегося вдали населенного пункта. Идти было очень тяжело — за время пребывания на Луне прапорщик отвык от земного притяжения. Скоро он добрел до разбитой вдребезги проселочной дороги и повеселел — подобные раздолбанные транспортные артерии могли быть только в стране Советов, а значит его расчет оказался точным.

Дойдя до околицы села, Хомяков осторожно расспросил гонявших в футбол пацанов о своем местонахождении. Как-то странно поглядев на прапорщика, пацаны тем не менее объяснили, что находится он в Одесской области, неподалеку от села Виноградовка, и что в Одессу, которая расположена в семидесяти пяти километрах, вполне можно добраться на поезде или электричке — буквально в двух километрах отсюда находится железнодорожная станция. Поблагодарив пацанов, Хомяков побрел в сторону станции. По причине полного отсутствия у него каких-либо денежных средств, добираться до Одессы ему пришлось на товарняке, усевшись на тормозной площадке вагона-хопера. Но как бы там ни было, жарким летним вечером этого же дня прапорщик Евгений Хомяков спрыгнул с подножки товарного поезда на окраине Одессы. Очутившись на пыльной захолустной улочке, которая носила странное название «7-я Спартаковская», Евгений Петрович в растерянности почесал затылок, раздумывая о том — куда бы ему сейчас направиться: в обком партии, военную комендатуру или горотдел милиции. После длительных размышлений, прапорщик решил пойти прямо в КГБ — все-таки, как ни крути, а его миссия являлась важнейшей государственной тайной и сотрудники комитета госбезопасности сразу бы поняли что к чему, не задавая лишних вопросов. Правда, прежде чем отправиться в столь важное учреждение, нужно было хотя бы побриться — за время полета к Земле на лице Хомякова выросла изрядная щетина. Однако, решение этого вопроса опять же упиралось в отсутствие денег. Впрочем, сообразительный прапорщик довольно быстро нашел выход из этой щекотливой ситуации, подобрав несколько валявшихся у гастронома пустых бутылок и сдав их в ближайший приемный пункт.

Усевшись в кресло парикмахерской, Евгений Хомяков глянул в установленное перед ним зеркало и оторопел — оттуда на него глядела незнакомая смуглая физиономия с прищуренными, чуть ли не раскосыми глазами. — «Вылитый татарин, — с недоумением констатировал он. — Вот почему пацаны в Виноградовке так на меня странно смотрели. Что же со мной произошло?»

Впрочем, Хомяков вскоре успокоился, так как быстро догадался в чем дело. Смуглый цвет лица, без сомнения, появился у него в результате длительного воздействия солнечных лучей, вернее — их ультрафиолетового спектра, которое на Земле «гасится» атмосферой. (По той же причине отсутствия атмосферы, Солнце на Луне светит куда мощнее, чем на Земле). Защищая глаза от яркого солнца, Евгений Петрович, конечно же, все время невольно прищуривался. По прошествии определенного времени это вошло у него, без сомнения, в настоящую привычку, на которую он уже не обращал внимания, а потом мускулы его лица уже, видно, стали как бы самопроизвольно «держать» глаза в прищуренном виде.

Расплатившись с парикмахером и узнав от него, как проехать к зданию Управления Комитета Государственной безопасности, Хомяков отправился на улицу Бебеля. Подробно рассказав дежурному офицеру КГБ о своих приключениях на Луне, брежневите, инопланетянах, тыквенных семечках, «Луноходе», а особенно о чудесном возвращении на Землю на американском космическом корабле «Аполлон-15», Евгений Петрович закончил свое информационное сообщение просьбой выдать ему под расписку сто рублей, чтобы он смог добраться в Москву, в Центр космических исследований, который фактически является местом его нынешней службы.

Внимательно выслушав эту, несколько сумбурную речь, офицер КГБ задумчиво почесал подбородок, соображая, что делать — сразу вызвать бригаду медбратьев со смирительной рубашкой из психиатрической больницы, или прежде доложить о странном визитере начальству. Немного подумав. он решил сначала доложить своему начальству — все-таки незнакомец с раскосыми глазами вел речь о вещах достаточно серьезных — космосе, «Луноходе», «Аполлоне», каких-то стратегически важных радиоактивных ископаемых. Вскоре Хомякову было предложено подняться в один из кабинетов и рассказать то же самое заместителю начальника Управления КГБ. Выслушав прапорщика, зам. начальника растерянно икнул, и, поразмышляв немного, не придумал ничего лучшего, как запросить Москву о дальнейших действиях. Москвичи оказались немного сообразительнее и сразу связали зам. начальника с генерал-майоров Кайсаровым. Выслушав торопливый рассказ зам. началъника Одесского управления КГБ, Кайсаров сразу поинтересовался, как выглядит незнакомец, рассказывающий такие невероятные вещи про Луну, брежневит и «Луноход».

— Похож на татарина?! — воскликнул генерал-майор, едва услышал ответ.

— Ну, я так и думал. Тогда все ясно… Значит так — к вам явился бывший член отряда подготовки исследователей космоса, некто лейтенант Теймурзаев… Теймурзаев! Который месяц назад нарушил присягу и коварно сбежал с места службы, то есть из Центра космических исследований в неизвестном направлении. Без всякого сомнения, у него «поехала крыша» в результате ежеминутных, постоянных опасений быть разоблаченным. Ведь на него объявлен всесоюзный розыск. Вот он и решил «сдаться» таким оригинальным образом… Итак, слушайте внимательно — в связи с тем, что лейтенант Теймурзаев является носителем определенных сведений, составляющих важнейшую государственную тайну, приказываю вам немедленно поместить его в спецотделение ближайшей психиатрической больницы… На какой срок? Бессрочно, то есть до конца жизни! Глаз с него там не спускать, на воле ему теперь делать нечего. Это даже гуманно, так как в ином случае Теймурзаева ждет пуля за нарушение присяги. Исполняйте немедленно, я имею неограниченные полномочия от Главного Управления КГБ Союза!

Таким образом беспрецедентный вояж прапорщика Советской Армии Евгения Петровича Хомякова, первого советского человека, побывавшего на Луне, завершился довольно неожиданно — в одной из палат спецотделения Одесской психиатрической больницы. И так он до конца и не понял — за какие такие грехи его туда заточили, да еще под фамилией Теймурзаева. Остается добавить, что через полтора года после своего возвращения, прапорщик Хомяков, находясь в процедурном отделении, где ему делали уколы, случайно услышал по радиоточке как диктор Левитан торжественно-загробным голосом сообщал о новой выдающейся победе советских ученых. А именно — успешной доставке на Луну автоматической передвижной лаборатории, управляемой с Земли — «Луноход-2». Это сообщение вызвало у прапорщика столь сильное возбуждение, что дежурный врач распорядился вколоть ему дополнительную дозу успокаивающего сульфазина…

 

Глава 3. Опрыскиватель из американского скафандра

«…И вот, уважаемый Александр Борисович, в результате какой-то чудовищной ошибки или навета я уже скоро как 12 лет нахожусь в спецотделении здешней психбольницы под фамилией Теймурзаев. Все попытки доказать, что я нормален и выбраться отсюда легальным путем — бесполезны. Остался один выход — побег. Однако, в одиночку мне его не совершить, а знакомых или близких друзей в Одессе у меня нет. И вот, пару месяцев назад я совершенно случайно узнал от одного из здешних пациентов о вашем существовании, дорогой товарищ Холмов и понял, что вы — моя последняя надежда. (Этот же пациент должен передать вам это письмо — его через два дня отпускают на волю). Прошу вас, умоляю — помогите мне бежать отсюда, товарищ Холмов! Ваши труды не останутся без вознаграждения. Дело в том, что незадолго перед отлетом на Луну я спрятал в одном укромном месте неподалеку от Москвы свою сберкнижку на предъявителя. Клянусь вам, что весь вклад — три тысячи сто сорок два рубля плюс проценты за тринадцать лет — я, в случае успешного завершения дела, передам вам, весь до копейки! Это все мои сбережения, но свобода дороже — здесь я долго не протяну…»

Чтобы доказать вам, что вся эта, действительно невероятная история является правдой, а не бредом сумасшедшего — прилагаю к своему письму подробный план того места близ села Виноградовка, где я спрятал кусочки брежневита и парашют, а также утопил американский скафандр. Съездите туда, уважаемый Александр Борисович, найдите эти вещи (и если можете — привезите их в Одессу, они мне понадобятся как доказательство и в других инстанциях). и вы убедитесь в правоте моих слов. Съездите, эта процедура у вас займет максимум полдня и сорок копеек денег, всего лишь…

Остаюсь с горячей надеждой на сочувствие и помощь. Прапорщик Хомяков Евгений Петрович. Подпись. дата…

… Когда Шура Холмов дочитал до конца послание, написанное на туалетной бумаге, за окном уже брезжил рассвет. Отбросив в сторону размотанный рулон, Шура погасил настольную лампу, закурил папиросу и, подойдя к окну, задумчиво уставился на освещенные первыми лучами восходящего солнца крыши соседних домов. Сведения, изложенные в туалетном письме произвели на него достаточно сильное впечатление. Причем он был почти готов поверить в то, что все, что в нем написано — действительно правда. Уж очень стройным, логичным, со многими специфическими техническими и космическими терминами было оно. Поразмышляв немного, Холмов решил заняться этим неординарным делом. Причин для такого решения у него было две.

Во-первых, его манила весьма приличная сумма, которую можно было заработать без особого напряжения. (Холмов был почему-то убежден, что «вытащить» Хомякова из психбольницы он сможет запросто).

А во-вторых, и это было главным аргументом, заняться ему сейчас все равно было нечем — за время своего вынужденного отсутствия Шура растерял практически всех своих потенциальных клиентов. И пока они вновь найдут к нему дорогу, может пройти немало времени, в течение которого Шуре нужно будет пить, есть, курить, платить за квартиру и водить девушек в кино.

Поэтому, всхрапнув часика два и наскоро выпив чаю, Шура Холмов захватил сумку и отправился на вокзал, чтобы там сесть на электричку и добраться к окрестностям села Виноградовка. Вещественные доказательства пребывания прапорщика Хомякова на Луне безусловно нужно было найти в первую очередь, чтобы дальнейший труд не оказался напрасным — ведь версия того, что туалетное письмо было написано лишенным рассудка человеком все-таки полностью не исключалась.

Выйдя на пустынном полустанке, Холмов бодро зашагал по проселочной дороге. Через минут сорок он уже был в нужном ему месте и, поминутно сверяясь с куском туалетной бумаги, на котором прапорщик вычертил подробный план района своего приземления, принялся искать пруд и барсучью нору. Пруд он нашел довольно быстро, но вот с норой ему пришлось достаточно повозиться. Шура уже начал переживать, что ему не удастся найти ее — шутка ли, столько лет прошло — но в конце концов он таки обнаружил на одном из пригорков широкое отверстие в земле. Недолго думая, Холмов сунул туда руку и тут же заорал от боли — какая-то тварь вцепилась острыми зубами в его ладонь. Кряхтя, Шура стал тащить руку наружу вместе с упорно не отпускавшей его ладонь тварью. В конце концов ему удалось вытащить из норы свою руку, а также упиравшегося в землю всеми своими четырьмя лапами толстого барсука. Схватив свободной рукой валявшуюся рядом палку, Холмов что есть силы огрел ею вредную скотину по голове. Барсук тут же отпустил Шурину ладонь, отбежал метров на десять и, усевшись на травку, стал наблюдать за Холмовым со злобным выражением морды.

Сунув руку в нору вторично, Шура вскоре извлек из нее на свет божий свернутый в тугой комок шелковый купол парашюта, на котором отчетливо была вытеснена заводская марка, надписи «НАСА», «Аполлон-15» и «Мэйд ин Ю ЭС Эй». Развернув купол, Холмов увидел, что из него на землю упали несколько несколько сиренево-голубых камешков с фиолетовыми прожилками, необычайной красоты. Видимо, это и был брежневит. Подняв один из камешков, Холмов стал осматривать его со всех сторон. В этот момент лучи выглянувшего из-за тучи солнца осветили камешек, и он неожиданно заиграл какими-то феерическими, серебристо-золотистыми переливами. Баз всякого сомнения, это было неземное вещество…

Полюбовавшись камешком, Шура собрал весь брежневит в свою сумку, туда же положил кусочек шелка с заводской маркой и надписями, который он отрезал от купола (сам парашют Холмов спрятал обратно в барсучью нору). Затем Холмов направился к пруду. Вытащив из сумки сложенную в бухту длинную веревку с большим металлическим тройным крюком на конце (так называемую «кошку»). он принялся ходить по берегу, периодически забрасывая «кошку» в воду. Через час работы Холмов натаскал на берег целую кучу всякой дряни — несколько трупов дохлых кошек и собак, велосипедную раму, старое дырявое корыто, покрышку заднего колеса от трактора «Беларусь», несколько непонятных ржавых железяк — но скафандр буквально как в воду канул.

— Закурить не найдется, касатик? — вдруг услышал Шура чей-то ласковый голос. Обернувшись, Холмов увидел худенького старичка в потрепанном зипуне с удочками в руках, насмешливо глядевшего на него.

— Крючки-то у тебя, касатик, маленько великоваты, — закурив, произнес старичок, кивнув в сторону «кошки». — У нас такой рыбы большой отродясь не было в пруду…

— Да я, батя, вовсе не рыбу ловлю, — нехотя ответил Шура, тоже закурив, — Понимаешь, лет десять назад мы тут с корешами раков ловили, ну и по пьянке водолазный костюм утопили. А теперь он мне понадобился. Вот, ищу..

— Водолазный костюм? Мериканский? Дык выловили его давным-давно! — неожиданно воскликнул старичок. — Гришка-молдаван лет пять назад с сеткой браконьерничал, ну и вытащил. Он его потом под опрыскиватель приспособил, там классные баллоны за спиной. Говорит, красота — одел эту штуку с баллонами, ходишь, прыскаешь — и никакие химикаты на тебя не попадают. Он, кстати, и сейчас в нем деревья опрыскивает…

— А где этот Гришка-молдаван живет? — оживленно спросил Шура, отшвырнув в сторону недокуренную папиросу.

— Улица Колхозная, 98. У него такой дом, из ракушняка, нештукатуренный, — объяснил старичок. Найдя дом № 98 по улице Колхозной, Холмов несколько раз сильно стукнул ногой и рукой в железную калитку. Вскоре из-за дома вывалилась фантастическая фигура в космическом скафандре с изображением американского флага на груди и надписью «USA» и, медленно переваливаясь, побрела к калитке.

— Чего надо? — мрачно спросил сидевший в скафандре загорелый усатый мужчина средних лет, откинув плексигласовое «забрало» и настороженно глядя на Холмова.

— Гражданин, — так же мрачно произнес Шура. (Он чуть было не добавил «Гришка-молдаван», но вовремя осекся). — Я из милиции, вот мое удостоверение. К нам поступила информация, что вы, несколько лет назад, занимаясь браконьерством, выловили в пруду скафандр американского летчика, выполнявшего разведывательный полет и сбитого нашими доблестными зенитчиками над Одесской областью…

— Э?… — только и произнес ошеломленный Гришка-молдаван, раскрыв рот. — Вот тебе и «э»! — рассердился Шура. — Ну-ка, вытряхивайся живо из скафандра, он необходим, как вещественное доказательство! Где ваша сознательность, гражданин, обнаружив такую вещь вы должны были немедленно сдать ее в компетентные органы. Впрочем, это скоро вам объяснят в другом месте…

Сунув скафандр в сумку, довольный Холмов поспешил на станцию. Бесспорные доказательства пребывания прапорщика Хомякова на Луне были обнаружены, а, стало быть, дело можно было смело продолжать дальше.

Приехав домой и отдохнув с часок, Шура отправился в Одесскую психиатрическую больницу на разведку. (Он решил не терять времени даром и довести это необычное дело до конца как можно быстрее). Однако, результаты разведки повергли Холмова в большое уныние. Все оказалось далеко не так просто, как он себе представлял. Спецотделение Одесской психиатрической больницы располагалось в середине окруженного со всех сторон больничными корпусами дворика и представляло собой самую настоящую тюрьму с забранными толстыми решетками окнами. И если в обычные корпуса психбольницы можно было хоть с большим трудом, но проникнуть, то спецотделение, котором содержались свихнувшиеся убийцы-маньяки, политически неблагонадежные граждане, лица, совершившие крупные преступления на почве повреждения психики, первый советский человек, побывавший на Луне и т. д., тщательно охранялось широкоплечими «санитарами». (Взглянув на широкие физиономии которых, Шура безошибочно определил, в каком учреждении они фактически получают зарплату (О том, чтобы вызволить оттуда Хомякова обычным путем, передав ему штатскую одежду и веревочную лестницу, не могло быть и речи. Оставался один выход — каким-то образом внедриться в психбольницу и провести тщательное обследование окружающей обстановки. Для того, чтобы найти какое-то слабое место в охране спецотделения, какую-то «лазейку», через которую можно было бы вытащить Хомякова на волю. Собственно, здесь имелось только два пути — либо попасть в сумасшедший дом в качестве пациента, либо в качестве сотрудника. Первый путь Шура, после длительного размышления отверг — он бы значительно сковал его возможности для обследования окружающей обстановки. Оставался второй путь — устройство в психбольницу на работу. Однако, Холмову и здесь не повезло. В отделе кадров Одесской психиатрической больницы ему любезно сообщили, что свободных вакансий у них нет, за исключением дежурной санитарки.

— Это что, горшки выносить, что ли? — мрачно поинтересовался Шура.

— Если понадобится, то и горшки, — улыбнулась миловидная женщина, начальник отдела кадров. — А главным образом — делать уколы, подкожные впрыскивания и другие процедуры. Поэтому на эту должность нам необходим работник с медицинским образованием и опытом работы в лечебных учреждениях. У вас имеется такой опыт?

— Увы… — развел руками Холмов. — У меня имеется только большой жизненный опыт…

— К сожалению, этого явно недостаточно, — разочарованно сообщила начальница.

И Шура Холмов отправился на Пекарную 21 «Б», как говорится, несолоно хлебавши. Дома он увидел унылого Вацмана, которому сегодня тоже не повезло — оказалось, что на место Димы в вытрезвителе взяли другого человека, а его самого уволили за прогулы. (Хотя Вацман несколько раз посылал из Хлебалово телеграмму с просьбой предоставить ему отпуск за свой счет в связи со сложными семейными обстоятельствами).

— Не расстраивайся, Вацман, все это ерунда, — рассеянно произнес Шура, погруженный в свои мысли. — Найдем тебе какую-нибудь службу… И тут внезапно в голову Холмова пришла блестящая мысль.

— Блин, и как это я сразу не догадался! — хлопнул он в ладоши. — Вот кто в сумасшедшем доме будет горшки выносить… Господин Вацман!

— Не понял… — поднял на него удивленные глаза Дима.

— Сейчас поймешь, — махнул рукой Холмов. Найдя под шкафом небрежно свернутое в рулон послание Хомякова, он протянул его Диме. — Читай…

Недоуменно пожав плечами, Вацман погрузился в чтение туалетного манускрипта. — Ты думаешь, что это все правда? — с сомнением покачал он головой, закончив читать. Вместо ответа Шура молча открыл сумку и показал Вацману скафандр, парашютный шелк с надписями и кусочек брежневита.

— Все точно. Я был сегодня…. - и Шура рассказал Диме о результатах своего посещения Одесской психиатрической больницы.

— Как видишь, все достаточно удачно складывается, — закончил он свое повествование. — Предлагаю тебе завтра же устроиться в сумасшедший дом дежурной санитаркой, не спеша осмотреться, посмотреть что к чему, если будет возможность — втереться в доверие к охране. А дальше за дело возьмется Шура Холмов… Дима озабоченно почесал затылок.

— Охота была с этими психами возиться, — нерешительно произнес он, стараясь не смотреть на Шуру. — Еще прибьют там. Да и вообще вся эта затея достаточно рискованная, как я понимаю. Вдруг все раскроется. Тогда мне визу до конца дней моих не откроют, за обладание таким важным государственным секретом…

— Не переживай, не раскроется, — успокоил его Холмов. — Ну посуди сам, как оно может раскрыться? Кому в голову придет обвинять тебя в том, что ты хотел организовать побег забытому людьми и богом умалишенному? О том, что он был на Луне, я вообще молчу, в это никто не верил и не поверит. Зато потом, оказавшись в США, ты сможешь продать эту невероятную историю присовокупив доказательства (Шура кивнул в сторону кусочка брежневита) в какой-нибудь «Лайф», «Вашингтон пост» или «Нью-йорк таймс» не меньше, чем за миллион долларов!

Эта стрела попала точно в цель. У Димы загорелись глаза и он согласился завтра же устроиться в Одесскую психбольницу дежурной санитаркой и всячески способствовать освобождению прапорщика Хомякова.

 

Глава 4. Комиссия отца денисия…

… - Есть контакт! — возбужденно воскликнул Дима, вбегая в комнату. — Я сегодня видел этого Хомякова…

Вот уже три недели Вацман трудился на ниве отечественной психиатрии. За это время ему удалось познакомиться с весьма симпатичной девушкой Риммой, работавшей в спецотделении медсестрой. По заданию Холмова, Дима пару раз сводил эту самую Римму в кино и бар «Молодежный». После чего их дружба окрепла настолько, что они стали встречаться не только в больничном дворике, но и в ординаторской спецотделения, когда их дежурства приходились на ночное время суток. (В это время Римма находилась там одна, а Диму охранники пропускали в спецотделение по ее просьбе).

— Так, так, — оживился Шура. Он уже измучился длительным ожиданием и бездельем — ни один клиент за все это время так и не пришел к нему. — Давай, рассказывай.

— Римка пошла уколы делать, перед сном, значит, ну и я за ней увязался — дескать, давай, помогу тебе. Вообще-то во время процедур ее должен санитар сопровождать, но они там в домино резались, ну и мы пошли с ней вдвоем. И, значит, зашли к Теймурзаеву, вернее Хомякову. Он в отдельной палате лежит, где входная дверь все время на ключ закрыта. Бедный мужик, исхудал весь, руки трясутся, искололи его всякой ненужной ерундой, за эти двенадцать лет… Да. Ну, пока Римка со шприцами возилась, я к нему наклонился и тихонечко спрашиваю: — «Вы Хомяков?..» Он весь встрепенулся, закивал, — да, мол. Я уму говорю — я от Александра Борисовича, будьте готовы к эвакуации, ждите дальнейших инструкций… И отошел в сторону. Бедняга, чуть не заплакал… И Дима, шмыгнув носом, умолк.

— Отлично, отлично, — потер руки Холмов. — Благодарю за службу, действуешь верно.

Шура задумался затем поинтересовался.

— Слушай, а ножовку ты бы ему не смог передать? Чтобы он решетки на окнах перепилил…

— Даже если бы и смог, вряд ли бы он ею воспользовался, — покачал головой Вацман. — У них там ежедневно шмон проводят в палатах. Найдут запросто и тогда с него глаз не будут спускать.

— Ты смотри, даже так, — изменился в лице Шура. — Этот факт значительно усложняет дело… И Холмов снова погрузился в размышления.

— Значит так, — наконец произнес Шура. — Тебе необходимо снять слепок с ключа от палаты Хомякова. Насколько я понял, ключи от палат во время ночного дежурства находятся у твоей подруги. Сможешь выполнить эту задачу? Ничего особенно сложного здесь нет.

— Постараюсь, — пожал плечами Вацман, однако в его голосе уверенности не наблюдалось.

— И сообщай мне о любой мелочи, связанной со спецотделением, — добавил Холмов, — О всех событиях, там происходящих, о новых пациентах и врачах, о возможных изменениях режима, о приказах руководства — все, что тебе станет известно. Может быть какая-то ерунда как раз и подскажет нам — где искать ту лазейку, в которую мы сможем вытащить прапорщика Хомякова…

Прошло еще с полмесяца. После нескольких попыток, Диме-таки удалось снять слепок с ключа от палаты, в которой содержался Теймурзаев-Хомяков. (С помощью этого слепка Холмов изготовил вполне приличный ключ, который, как проверил Дима, вполне был способен был открыть палату). Однако дальше, к сожалению, дело не продвинулось ни на миллиметр. Даже с учетом того факта, что охранники спецотделения уже узнавали Диму в лицо и беспрепятственно пропускали его к Римме. (Для этого, правда, опять же по совету Холмова, Вацману пришлось несколько раз угостить охранников водкой с хорошей закуской). Спецотделение Одесской психиатрической больницы охранялось достаточно строго, пропускной режим здесь был серьезным и зайти туда кому-то постороннему (не говоря уже о том, чтобы выйти оттуда пациенту) было практически невозможно. Холмов уже начал потихоньку отчаиваться, что с ним случалось чрезвычайно редко, но неожиданно фортуна повернула к нему свое испитое, морщинистое лицо и улыбнулась беззубой улыбкой…

Как-то, придя с работы и с аппетитом наворачивая приготовленный Шурой борщ (Холмов, как более свободный, добровольно взял на себя роль домохозяйки). Дима как бы между прочим вспомнил.

— Да, кстати, Римма мне сегодня сообщила, что у них слухи бродят, на предмет того, что скоро их спецотделение будет проверять какая-то крутая комиссия из Киева, точнее, из медицинского управления МВД республики. Говорят, что эта проверка связана с недавними ЧП в спецотделе — помнишь, я тебе рассказывал. Ну, когда один больной градусник сожрал, а другой, буквально на следующий день презерватив на голову натянул (Фантомаса хотел изобразить, санитарку напугать) и чуть не задохнулся, его еле откачали…

— Комиссия отца Денисия, — рассеянно пробормотал Холмов, прихлебывая чай. И тут внезапно Шуре пришла в голову какая-то смутная мысль. Забыв о чае, он обхватил голову руками и, уставившись в одну точку, задумался.

— Когда ожидается эта самая комиссия? — наконец спросил Холмов через довольно большой промежуток времени.

— А хрен его знает, — развел руками Дима. — Точно неизвестно, но говорят, что со дня на день может приехать.

— Угу, — буркнул Шура и неожиданно улыбнулся, потирая руки. — Ну, вот наконец, Вацман, мы и дождались подходящей оказии, которая поможет нам извлечь первого советского лунатика из сумасшедшего дома!

— Каким образом? — удивился Дима.

— Элементарно, Вацман, — хмыкнул довольный Холмов. — Я сегодня же позвоню начальнику спецотделения, представлюсь какой-нибудь «шишкой» из областного УВД и сообщу, что по имеющимся у меня сведениям завтра утром в Одессу тайком, «инкогнито» прибывает комиссия медицинского управления МВД республики с целью проведения внезапной проверки вверенного ему лечебного учреждения. И комиссия действительно приедет. В составе — Александр Холмов (начальник). Дмитрий Вацман (заместитель) и двое рядовых членов, из числа кого-нибудь из моих надежных друзей. Так как охрана и персонал спецотделения хорошо знают твою физиономию, я тебя тщательно загримирую при помощи накладного парика и усов. Проникнув в спецотделение, трое членов комиссии морочат голову руководству «проверкой», а четвертый, а именно ты, Вацман, отпросившись якобы в туалет, незаметно открывает своим ключом дверь в палату Хомякова, передает ему штатскую одежду, а также весь свой грим — бороду, усы, ну, может быть еще очки нацепишь для солидности. Переодевшись и загримировавшись «под Вацмана», Хомяков в качестве вернувшегося из туалета четвертого члена присоединяется к комиссии. А настоящий Вацман как ни в чем ни бывало выходит из спецотделения под своей собственной личиной, объяснив удивленной охране, что он еще ночью, после любовных развлечений с Риммой случайно заснул в кладовке. Минут через пять после того, как ты смоешься, комиссия спешно сворачивает проверку, благодарит руководство спецотделения за блестящий порядок и дисциплину, и тоже рвет когти. Охрана здесь не подкопается — четверо членов комиссии зашло, четверо вышло. И Хомяков на свободе и быстренько привозит мне четыре «штуки»… Не правда ли, великолепный план? Давно я такой гениальной и простой вещи не придумывал…

— А по-моему это — самый настоящий бред сивой кобылы, — покачал головой Дима. — Ну посуди сам, какая из нас комиссия! А ежели у нас документы потребуют, то что мы ответим? Забыли в поезде, извините…

— Извини меня, Вацман, но ты настоящий осел! — закипятился Холмов, в раздражении расхаживая по комнате. — Какие, к чертям еще документы! Если руководство спецотделения знает, что приедет комиссия, если ему звонят и говорят, что эта комиссия приедет завтра, и если завтра является несколько человек, заявляя, что именно они — эта самая комиссия — кому придет в голову требовать у них документы, посуди сам! Всем ясно как божий день, что эти люди и есть долгожданная комиссия, и никто не задает им глупых вопросов. Все будет в ажуре, вот увидишь…

Подойдя к шифоньеру, Шура выдвинул один из ящиков и извлек из него целую груду париков, накладных усов, бород, бровей и бакенбард самых различных расцветок — от седых и рыжих до иссиня-черных.

— Когда-то давно всю эту мишуру по моему заказу исполнил один гример Одесского русского драматического театра, — объяснил он. — Порой требуется изменить внешность — когда занимаешься слежкой, скажем, или еще в силу каких-то причин. Вот тут-то они меня и выручают. Ну-ка, сынку, давай тебе патлы примерим.

Подобрав Диме парик и усы с бородкой «а-ля Михаил Козаков», Холмов сел за стол, вырвал из записной книжки листок бумажки и принялся что-то писать мелким почерком.

— Во чтобы-то ни стало тебе необходимо передать сегодня же эту записку Хомякову, — кончив писать, обратился он к Диме. — Здесь я изложил наш план. И скажешь ему, чтобы после прочтения он эту записку обязательно сожрал! Так. Ну, а я поехал к своим корешам, Вовке Гулию и Сереге Шандуре, попрошу их подключиться завтра к нашей «комиссии». Встречаемся вечером здесь.

Однако, столь блестяще задуманная операция едва не сорвалась в последний момент.

— Психболъницу закрыли на замок! — едва вбежав в комнату, сообщил запыхавшийся Дима. — Никого не пускают, вход и выход разрешен только обслуживающему персоналу, строго по пропускам. Это наш главврач сделал по просьбе начальника спецотделения. Они там все на ушах, марафет к приезду комиссии наводят. Ну, и не хотят, чтобы кто-то из посторонних по двору слонялся в это время, а также во время работы комиссии. Откроют только послезавтра. Представляешь, теперь нас без документов туда и на порог не пустят, значит и к спецотделению мы хрен доберемся.

— Черт побери, что же делать?! — завертелся на месте Холмов, словно собака, которой под хвост попал репей. — Все пропало, больше такого случая не представится. Что, неужели в спецотделение никак нельзя проникнуть, минуя вход в психбольницу?

— Конечно нет, ты что, забыл, что оно со всех четырех сторон окружено корпусами больницы. Все первые этажи зарешечены, не пролезешь. Немного помолчав Дима добавил.

— Но кое-какой план у меня созрел. Я поменялся сменами и буду сегодня дежурить в ночь. Где-то за полночь, когда все успокоятся и на улице не будет лишних свидетелей, я втащу тебя и твоих друзей по простыне на второй этаж. Переночуете в одной из палат, а утром мы как ни в чем ни бывало отправимся в спецотделение. Так даже достовернее будет, руководство спецотделения подумает, раз мы прошли кордоны на входе, значит документы у нас в самом деле в порядке и мы — это мы, то есть комиссия…

— План хороший, только, к сожалению, я уже своих корешей предупредить не успею, — вздохнул Холмов. — Серега сегодня в ночь тоже дежурит, а Вовчик у своей очередной бабы собирался ночевать, а где она живет — бес ее знает. Мы в девять утра у меня договорились собраться, а теперь… Так что придется нам действовать самостоятельно — назад дороги уже нет. Ладно, там что-нибудь придумаем. В общем, в час ночи я жду твоего сигнала у главного корпуса больницы…

… Успешно проникнув в психбольницу, Шура переоделся в больничную пижаму, которой его снабдил Дима (на всякий случай, чтобы не привлекать внимание) и, зевая, рухнул на койку. «Господи, и куда только не забросит судьба человека моей профессии,» — сонно подумал он, прислушиваясь к храпу психически больных лежащих на соседних койках. — «Но что же, в самом деле, делать с остальными членами комиссии?… Комиссия из двух человек — это весьма подозрительно, знаете ли. Ладно, утром что-нибудь придумаем, утро вечера мудренее»…

И Холмов провалился в липкие объятия Морфея… Разбудил его галдеж, поднятый проснувшимися обитателями палаты. Шура сел на кровати и, недоуменно моргая, уставился на суетившихся больных. Наконец он сообразил, что уже утро, а, значит, пора сматываться из палаты, чтобы не попасться на глаза дежурным врачам. Шура извлек из-под матраца свою одежду и стал торопливо одеваться. В этот момент к нему подошел один из больных, взъерошенный толстяк с литровой банкой, доверху наполненной салатом оливье (видимо, передача от родственников) в одной руке и ложкой в другой. Уписывая за обе щеки салат, толстяк стал возбужденно рассказывать Холмову о том, что он видел собственными глазами, как из обыкновенного канализационного люка на Молдаванке стартовала самая настоящая межконтинентальная баллистическая ракета.

— Крышка люка, понимаешь, откидывается, и оттуда ракета как полетит — ф-р-р-р! — с горящими глазами докладывал толстяк. Так как в момент произнесения слова «ф-р-р-р», у него был полный рот оливье, то последний с силой брызнул из многочисленных щелей между зубами рассказчика во все стороны, заляпав Шуру с ног до головы.

— Пошел ты к чертовой бабушке со своей ракетой! — зашипел на него Холмов. Ничуть не обидевшись, толстяк побрел дальше, а к Шуре подошел худой, как кусок фанеры, чернявый мужчина с шахматной доской подмышкой. Как-то странно, загадочно глядя на Шуру, он взял в правую руку доску и стал медленно протягивать ее Холмову.

— Нет-нет, я в эту дребедень не играю, — поспешно произнес Шура. — Поищи кого поумнее. В этот момент раздался предостерегающий возглас вошедшего в палату Димы. Холмов обернулся и тут «шахматист» с силой треснул Шуру по голове шахматной доской. Удар был столь мощным, что доска отскочила в сторону, раскрылась и из нее вывалились на пол шахматные фигуры.

— Ты что, офонарел?! — заорал Холмов, схватившись за голову. — Счас как врежу, придурок…

— Тихо ты… — цыкнул подскочивший Дима. Выхватив из кармана шприц с успокоительным, Вацман торопливо выпустил из него воздух и ловко сделал «шахматисту» инъекцию, после чего тот зевнул, и не говоря ни слова, поплелся к своей кровати.

— Это Миша Циперман, бывший чемпион Одессы по шахматам, — объяснил Дима, подбирая с пола рассыпанные шахматные фигуры. — Его на чемпионате Украины засудили, из-за пятой графы. Ну, и он от этого так расстроился, что маленько «поехал» головой. И, кроме прочего, взял себе за моду каждого, кто отказывается играть с ним в шахматы, бить доской по голове. Главврача однажды так треснул, что тот неделю на больничном пробыл. У него уже три доски отобрали, а эту, видать, опять ему сердобольные родственники передали, так как без шахмат он, видите ли, тоскует…

— Хорошенькое начало, — проворчал Холмов, ощупывая огромную шишку на темени. — Что же дальше будет…

— Кстати, насчет «дальше», — Дима перешел на шепот. — Я тут с двумя больными, вернее выздоравливающими — Митькой и дядей Жорой договорился. Они за три бутылки водки согласились изображать остальных членов комиссии. Они хорошие, надежные хлопцы, лишнего болтать не будут.

— Надежные, говоришь… А ежели кто-то из них что-нибудь ляпнет при начальнике спецотделения… типа о стратегической ракете, стартующей из канализационного люка на Молдаванке? — угрюмо спросил Шура, морщась от боли (голова у него все-таки болела сильно).

— Да они практически здоровые, их через пару дней выписывают уже, — поспешно проговорил Вацман. — Митька — бывший наркоман, а дяде Жоре тяжелая заготовка на работе на голову упала.

— Ну ладно, — вздохнул Холмов. — Все равно выхода другого нет, пусть идут с нами. Только скажи им, чтобы рты свои не открывали! Пусть молчат как рыбы все время, от греха подальше.

— Конечно, — кивнул Дима. — Правда, есть маленькая проблема. Их шмотки гражданские в раздевалке, а раздевалка сейчас на замок закрыта. Нужно ее как-то открыть…

— Нет ничего проще, — махнул рукой Шура. — Идем, нужно с этим делом кончать поскорее, пока мне тут окончательно башку не раскроили.

Митька оказался улыбающимся долговязый парнем с растопыренными как лопухи ушами и тощей шеей. На вид ему было не более 20–25 лет. Дядя Жора, наоборот, был низеньким, широкоскулым мужиком с угрюмым, настороженным взглядом.

— Душераздирающее зрелище, — констатировал Холмов, оглядев новых «членов комиссии». — Какие вы, нахрен, представители министерства, вы же натуральные босяки с «Привоза». Но раз другого выхода нет, то придется мне попробовать придать вам более-менее благородный вид. Хорошо еще, что я догадался прихватить с собой лишние парики, усы и средства для макияжа. Ну-тес, господа, попрошу гримироваться! Прошу, кто первый?..

Минут через двадцать Холмов с удовлетворением глянул на творение рук своих. Теперь Митька был похож на интеллигентного, пышноусого молодого барина, дядя Жора — на степенного профессора университета, а Вацман вообще преобразился до неузнаваемости.

— Сойдет. Ну, господа — с богом, — скомандовал Шура, спрятав лишние бороды в свой портфель, — Смелее за мной. Впрочем, стоп. Вацман, быстренько звякни по внутреннему телефону к руководству спецотделения. Скажи, мол, звонят с проходной, к вам прибыли члены комиссии.

… У входа в спецотделение «комиссию» встречал весь руководящий состав этого лечебного учреждения.

— С приездом, уважаемые товарищи, рады вас видеть, — бормотал заведующий, потирая от волнения руки. — Прошу вас следовать за мной.

«Комиссия» прошла мимо вытянувшихся по стойке смирно охранников и, следуя за заведующим, поднялась на второй этаж, где находились палаты.

— Думаю, начнем знакомство с нашим учреждением с осмотра пациентов и условий их содержания. Вы не возражаете? — подобострастно поинтересовался заместитель заведующего, прижимая к груди толстую кипу историй болезни.

— Валяй, — милостиво согласился Холмов, которого начало забавлять происходившее.

Как и предполагал Шура, вся операция прошла без сучка и задоринки. Никто ничего не заподозрил, никто не задал членам комиссии ни одного скользкого, ненужного вопроса. Только в самом конце осмотра, когда к членам «комиссии» присоединился переодетый Хомяков и Шура уже подумывал — под каким благородным предлогом свернуть деятельность «комиссии» и быстрее выбраться на свободу, дядя Жора едва не испортил всю обедню. Уставившись на очередного пациента, тяжелопомешанного Парамонова (он попал в спецотделение за то, что в припадке бешенства связал и закоптил живьем в домашней коптильне свою тещу, которую ненавидел). дядя Жора внезапно мелко затряс головой и зловеще произнес.

— Ты кому это, падло, рожи корчишь?.. Кому рожи корчишь, я спрашиваю?! Что, думаешь, фраер большой, что мне можешь рожи корчить? Да я тебя за это…

Парамонов, который, сидя на кровати, и вправду корчил уморительные рожи, не обратил на этот выпад абсолютно никакого внимания. Зато остальные члены «комиссии» и руководство спецотделения оторопели. Заведующий растерянно посмотрел на Холмова, а похолодевший Шура, в свою очередь, с ужасом глядел на расширенные, налитые краской глаза и дрожащие губы дяди Жоры, у которого, без сомнения, внезапно начался психический припадок.

— Не обращайте внимания, коллега, действия больного неадекватны ситуации, — громко произнес прямо в ухо дяде Жоре первую пришедшую ему в голову чепуху Холмов. — Право, не стоит так бурно реагировать на происшедшее. Кстати, можно вас на минуточку? Извините, товарищи… Шура торопливо выволок дядю Жору в коридор и, обернувшись по сторонам, с размаху треснул его несколько раз ладонью по щекам.

— Закрой свой рот на замок и чтобы я от тебя больше слова не слышал, ты понял? — зловещим шепотом произнес он. Пришедший немного в себя после пощечин дядя Жора испуганно закивал, потирая рукой покрасневшие щеки. Несмотря на этот опасный инцидент, деятельность «комиссии» закончилась вполне благополучно. В напыщенных тонах Холмов поблагодарил радостно улыбавшегося заведующего спецотделением за образцовый порядок во вверенном ему учреждении. После чего члены «комиссии», отказавшись от приглашения заведующего «пообедать в честь приезда», поспешно ретировались.

— Все нормально, — успокоил Холмов изнывавшего от волнения Диму, когда все четверо вошли со двора в главный корпус психиатрической больницы. — Скорее только отведи этих двоих обратно в палату и забери у них штатское. Этого дядю Жору еще маленько подлечить не мешало бы, кстати. Чуть было всю операцию не завалил, гад. И Шура в двух словах рассказал Диме об инциденте в палате у больного Парамонова. 3атем Холмов обернулся к Хомякову.

— Ну что, поздравляю вас с освобождением! Это, я вам скажу, не очень легко было, но нет таких дел, которые были бы не по плечу Александру Холмову. Нам любое дело, понимаешь, по плечо…

— Да погоди ты поздравлять, входные двери в больницу по-прежнему закрыты на замок, их открывает лично завхоз, для входа-выхода сотрудников, вновь поступивших больных или выписавшихся по записке лечащих врачей, — с тревогой в голосе перебил друга Вацман.

— Вам отсюда незаметно выйти не удастся. А тикать вам нужно как можно скорее — если сбежавшего Хомякова хватятся, то тут оцепят все вокруг…

— М-да, проблема, — озабоченно пробормотал Шура. — Нужно что-то срочно предпринять. Но что?… Холмов в задумчивости прошелся по коридору, затем вышел во двор и огляделся.

— Слушай, а это что за фургон там стоит, у ворот? — спросил он Диму.

— Где? А, это продукты на кухню привезли, — ответил Дима. — Он уже давно стоит. Наверное уже выгрузился, значит скоро уедет.

— Ну вот и чудесно! Выход есть, — повеселел Шура. — Значит так. Вы, космический путешественник, идите за мной, а ты, Вацман, дуй спокойно домой, на Пекарную. Там встретимся. Будь здоров…

Холмов и Хомяков тихонько подкрались к грузовику с фургоном и спрятались неподалеку от него, за помойным ящиком. Как только в кабину грузовика уселся водитель и включил стартер, Шура, пригинаясь и стараясь не попасть в зону видимости зеркал заднего вида, бросился к автомобилю. Распахнув дверцы фургона, он отчаянно засемафорил Хомякову — мол, действуй как я. Прапорщику не потребовалось повторять дважды, и за секунду до того, как грузовик, натужно рыча мотором, тронулся с места, оба они уже сидели в фургоне на каких-то железных ящиках. Проехав с десяток метров, автомобиль остановился, без сомнения, у проходной. У Холмова натужно колотилось сердце, он с тревогой прислушивался к неясным звукам, доносившимся снаружи — не дай бог, вахтерам придет в голову заглянуть внутрь фургона. Однако, все обошлось — постояв с полминуты, грузовик резко рванул с места и помчался по одесским улицам.

— Все, земляк, прорвались! — с облегчением вздохнул Шура и не удержавшись от избытка радостных чувств, довольно крепко треснул прапорщика Хомякова ладонью по спине. — Теперь считай, что ты окончательно на свободе!

Евгений Петрович ничего не ответил, он только шмыгал носом, а потом, не совладав с эмоциями, заревел во весь голос, утирая кулаком слезы счастья…

 

Глава 5. Хомяков предлагает свой план

Выждав определенное время, необходимое грузовику для того, чтобы удалиться от психбольницы на достаточное расстояние, Холмов улучил момент, когда они остановились у светофора, приоткрыл дверцу, огляделся и скомандовал прапорщику: — За мной! Уходим…

Спрыгнув на мостовую, Шура показал кукищ удивленно взиравшим них прохожим и, поманив за собой Хомякова, юркнул в ближайшую подворотню. Попетляв на всякий случай немного по проходным дворам, беглецы вышли наконец на одну из оживленных одесских улиц, сели в трамвай и поехали в сторону Молдаванки. Вскоре они уже были у дома номер 21 «б» на Пекарной улице.

— Милости прошу к нашему шалашу, — галантно пригласил Холмов, распахивая дверь подъезда. — Хатынка наша невелика, конечно, но в тесноте, как говорится, не в обиде. Хомяков зашел в подъезд, но, не сделав и трех шагов неожиданно остановился, схватился обеими руками за рот и со всех ног бросился обратно на улицу.

— Что с вами, друг мой? — с удивлением спросил Шура, глядя как прапорщик, согнувшись в три погибели, блюет у забора. — Вы что-то съели? — С-семочки… — в перерывах между спазмами бормотал Евгений Петрович. — Жареные семечки.

.. Я ж даже теперь запаха ихнего переносить не могу… Так они мне осточертели. Я ими на Луне обожрался…

— Ах вот оно что! — засмеялся Холмов, вспомнив чем питался последние месяцы своего пребывания на Луне прапорщик Хомяков. — Это наша квартирная хозяйка семечки жарит, на продажу. Погодите, я сейчас что-нибудь придумаю. И Шура скрылся в подъезде дома. Минут через пять он вернулся, держа в руках полотенце, щедро смоченное уксусом.

— Прижмите его к лицу и быстро идите, — посоветовал Холмов, протягивая Хомякову полотенце. — Запах уксуса отобьет все остальные.

Таким образом Евгению Петровичу удалось с грехом пополам добраться до Шуриной квартиры, в которой запах жареных Мусей семечек почти не ощущался.

— Ну, вы пока располагайтесь, отдыхайте, а я в магазинчик сгоняю, — сообщил Холмов, доставая авоську из шкафа. — Отметим ваше освобождение, ну и о дальнейших делах поболтаем. Через полчаса все трое, включая вернувшегося с работы Диму, сидели за столом и поднимали стаканы, наполненные «андроповской» водкой.

— Ну, братцы, еще раз огромное вам спасибо за дарованную мне свободу! — несколько напыщенно произнес Хомяков. Опрокинув стакан, он с жадностью вцепился зубами в твердый и безвкусный тепличный помидор и добавил с набитым ртом.

— Теперь, Александр Борисович, нам с вами нужно решить, как быть дальше.

— То есть как это «как быть дальше»? — удивился Шура, остановив стакан у самого рта. — Чего тут еще решать? Насколько я вас понял, дальше мы быстренько катим с вами в Москву, где вы вытаскиваете из своей заначки свою сберкнижку и отстегиваете мне обещанную сумму. После чего мы пожимаем друг другу ладошки и расстаемся добрыми друзьями. Или может быть вы хотите сказать, что никакой сберкнижки у вас вообще не имеется, что вы меня просто взяли «на понт»? В таком случае, имейте в виду, уважаемый, что со мной такие номера не проходят категорически!

— Да нет, успокойтесь, сберкнижка имеется, — замахал руками прапорщик. — Только вынужден признаться, что я вас действительно немного ввел в заблуждение… В том плане, что эта сберкнижка не на предъявителя, а на мое имя. И поэтому без паспорта деньги мне с нее не выдадут. А мой паспорт остался в Центре космических исследований…

— Ах, вот значитца как… — зловеще пробормотал Холмов и его лицо стало покрываться красными пятнами.

— Поймите меня правильно, Александр Борисович, мне же необходимо как-то легализоваться, доказать, объяснить кому следует в Москве — кто я такой и как сложилась моя судьба! — торопливо заговорил Хомяков, стараясь не глядеть на Шуру. — А в одиночку, да еще без документов я могу запросто снова оказаться в психушке, даже не доехав до Центра космических исследований. Я очень много думал об этом, находясь в больнице, и пришел к твердому убеждению, что без помощи надежного человека, у которого в полном порядке все документы гражданина СССР, мои шансы на успех в этом плане равны практически нулю. Поэтому я прошу вас, Александр Борисович, и вашего друга быть мне такими помощниками. Умоляю вас — не бросайте меня гна полпути, помогите мне доказать кому следует, что я — это я! И если все будет в порядке, то я скоро получу паспорт, а, стало быть, и деньги…

— М-да-а… Ловкий вы, однако, жук, как я погляжу, — процедил Шура, но было заметно, что гнев его значительно ослабел. — И как же вы себе представляете эту нашу вам помощь в легализации? — Вот здесь я и хотел бы с вами посоветоваться, — оживился Евгений Петрович. — План у меня, в общих чертах созрел такой. Я напишу письмо, в котором подробнейшим образом изложу все, что со мной произошло, начиная с самого начала…

— Надеюсь, не на туалетной бумаге,? — не удержался и съязвил Шура. — Нет, на обычной, — серьезно ответил Хомяков. — Напишу я, значит, письмо, но в Центр космических исследований отвезете его вы, Александр Борисович. Вместе с куском брежневита, для убедительности…

— Хорошенькое дело! — хмыкнул Шура, показав Диме искоса на Хомякова глазами — мол, гляди что придумал этот хмырь. — Ловко вы это сообразили — чтобы за решетку или в психушку упекли меня, а не. вас. Ха-ха…

— Да за что вас упекать! Вы же просто посторонний человек, которого некий Хомяков за определенной вознаграждение попросил передать свое послание в Центр космических исследований, — резонно воскликнул прапорщик. — Причем вы в принципе даже не обязаны знать, что написано в нем. А в конце письма я, на всякий случай, сделаю приписку. Мол, ежели с вами или со мной случится что-то нехорошее, то копия этого письма плюс доказательства — скафандр американского астронавта, кусок парашюта и остальные кусочки брежневита — будут немедленно переданы надежными нашими сообщниками иностранным журналистам.

— Какими такими сообщниками? — не понял Холмов.

— Я имею в виду вашего товарища Диму, — пояснил Евгений Петрович. — Ага, счас! — вскричал подвыпивший Вацман и хлопнул о стол наполненным водкой стаканом, который он собирался в этот момент поднести ко рту. — Нашли фраера. Если в КГБ пронюхают о том, кто сдал иностранцам такие важные сведения, то мне не то что визу откроют, а вообще к стене поставят, или лет на двадцать посадят. Нема дурных!

— Ну, я думаю, что вам в игру вступать вряд ли придется, — поспешно произнес несколько растерявшийся Хомяков, — видимо он не ожидал от Вацмана подобной реакции. — Ведь особенность моего плана как раз и заключается в том, что кто-то из нас непременно остается на свободе. Александр Борисович отвозит письмо — я на воле, Александр Борисович возвращается живой и невредимый — в Центр еду я, а он остается на воле…

— Хм, вы думаете, что у КГБ не хватит ума сцапать нас обоих? — с сомнением покачал головой Шура. — Это элементарно — выследят меня, когда я буду возвращаться, а потом, когда вы явитесь в Центр собственной персоной — цап меня за шкирку — и привет. Я, правда, от «хвоста» уходить еще не разучился, но всяко бывает.

— Господи, ну почему вы настроены так пессимистично — «посадят, посадят»! — воскликнул Хомяков и, вскочив со стула, принялся бегать по комнате. — За что сажать-то?! То, что я оказался в психбольнице — это ведь еще ни о чем не говорит, это явно какое-то недоразумение. Недаром меня туда заточили под фамилией Теймурзаев. Видимо этот хрен чего-то натворил, сбежал иди еще что, а меня за него приняли. А я не Теймурзаев, я Хомяков, который, между прочим, обеспечил доставку на свою Родину ста кг. чрезвычайно ценного стратегического минерала, укрепившего обороноспособность нашей страны! Эта пылкая речь прозвучала весьма и весьма убедительно, и Шура не нашелся, что на нее ответить.

— Хм, — наконец произнес после долгого задумчивого молчания Холмов. — Что ж, для сумасшедшего вы рассуждаете достаточно здраво. Ладно, уговорили. Прокатимся, Вацман, в белокаменную, поможем национальному герою нашей страны пачпорт справить. Нужно в конце концов это дело до конца довести…

— Но я не могу сейчас сразу уволиться из психбольницы, — произнес Дима, непрерывно икая. — В связи с побегом Хомякова-Теймурзаева это может показаться подозрительным, тем более, что меня в спецотделении часто видели.

— Тоже логично, — кивнул Шура, — Ничего не попишешь, господин прапорщик, в таком случае придется вам две недельки подождать, пока у Вацмана на службе все уладится. Без него я не поеду. Отдыхайте пока у нас, отсыпайтесь, отпивайтесь.

— Только я уж ни в каких ваших разоблачительных акциях и обращениях к журналистам участвовать не буду, — предупредил Дима. — Вы уж извините, но… Я согласен выполнять мелкие вспомогательные поручения — ну там, принести чего-нибудь, или еще что-то в этом роде — но не больше. Поймите меня правильно…

— Понимаем, чего уж там, — потрепал друга по плечу Шура. — Каждому жить охота, ясное дело. Все будет о'кей, Вацман…

Однако покинуть Мусин дом им пришлось несколько раньше, чем предполагал Холмов, и достаточно поспешно. Причиной тому стали весьма неожиданные обстоятельства.

Примерно через неделю после описываемых событий Шура, Дима и Евгений Петрович сидели на Пекарной 21 «б» и с аппетитом уплетали плов из мидий, которых собственноручно наловил и приготовил Холмов. При этом Холмов и Хомяков внимательно слушали Вацмана, который возбужденно рассказывал о последствиях побега Евгения Петровича из психбольницы. Собственно, последствий, как таковых, не было вообще. Так как неожиданно выяснилось, что каких-либо документов, объясняющих причину нахождения там прапорщика, в канцелярии спецотделения не имелось и в помине! Кто его направил в спецотделение, по какой причине — было неизвестно. Поэтому заведующий спецотделением, руководствуясь справедливейшей поговоркой страны Советов «нет документов — нет человека», принял очень мудрое решение не подымать шума, а просто сделать вид, что никакого больного Теймурзаева в природе вообще никогда не существовало. Таким образом, все обошлось как нельзя более удачно, «без шума и пыли», как любил говорить Шура.

— Ну вот, Вацман, а ты боялся! — радостно треснул Диму кулаком по спине Холмов. — Я же говорил, что все будет в ажуре…

Дима хотел было что-то ответить, но в этот момент раздался требовательный стук в дверь, после чего последняя распахнулась безо всякого на то разрешения. Обернувшись, Дима и Шура увидели стоявших на пороге трех загорелых, плечистых мужиков, просто одетых, явно деревенского вида. За их широкими, мускулистыми плечами просматривалась фигурка какой-то девицы в платочке. Мужики мяли в руках кепки и мрачно смотрели на Холмова.

— Вам чего, господа? — недоуменно произнес Шура, глядя на незваных гостей. — Чем обязан талому бесцеремонному вторжению?

— Счас ты узнаешь «чем обязан», — зловеще процедил самый здоровенный из мужиков — настоящий бугай. — Ну-ка иди, поздоровкайся со своим миленком…

С этими словами, бугай не оборачиваясь протянул руку назад и выпихнул на середину комнаты девицу, то и дело шмыгавшую носом. Увидев ее, Холмов подавился куском плова и судорожно закашлялся. Шуре было от чего растеряться — перед ним стояла его подруга Ефросинья из села Хлебалово.

— Так что, начальник, давай решать что делать, — произнес мужик, не сводя глаз с покрасневшего, вытаращившего глаза Холмова, который размахивал руками, не в силах унять кашель. — Обрюхатил девку, побаловался, порезвился — теперича изволь на ней жениться! Вся деревня свидетели, что окромя как с тобой, она ни с кем не путалась…

Услышав последние две фразы, пришедший было в себя Шура опять отчаянно закашлялся.

— А вы кто такие будете? — спросил он наконец, тяжело дыша.

— Я — ейный батя, — представился бугай, — А это мой брат и племянник.

— Так-так, — вздохнул Шура, глядя на стоявшую с опущеной головой, пунцовую Фросю. В этот момент он совсем некстати вспомнил, как она рассказывала ему о том, что ее папаша одним ударом кулака насмерть зашиб теленка. — Но почему сразу жениться! Может быть, есть еще какие-либо способы уладить это недоразумение?…

— Какие ишшо способы! — повысил голос нахмурившийся палаша. — Жениться — и никаких разговоров! Иначе мы тебя в бараний рог скрутим, яйца твои оторвем и сожрать заставим. И в милицию заявим, алименты будешь платить. У нас все село свидетели…

— Так-так, — облизнув пересохшие губы, снова пробормотал Холмов. До него постепенно стал доходить весь ужас происходящего. — Значит вы хотите, чтобы я на ней женился…

— Не хотим, а именно требуем! — сурово произнес бугай. — Завтра же едем с нами в Хлебалово и играем свадьбу, пока ее брюхо, — тут он пощелкал пальцем по животу дочери, словно по арбузу, проверяя его спелость — еще не сильно заметно. Бабы к свадьбе уже жратву готовят…

— Так-так, — в третий раз произнес Шура. В голове его царил сплошной кавардак, поэтому он вдруг ни с того ни с сего спросил. — Позвольте, но откуда вам стал известен мой адрес?

— Известно откуда, председатель сообщил, Тимофей Степанович, — невозмутимо ответил бугай. — Так что давай, собирай живо свои манатки и едем на вокзал. Как раз успеваем на поезд.

— Как это так «собирайся»! — закричал Холмов. У меня здесь дела, я вещи в химчистку сдал, у меня наконец… это… паспорт в ЖЭКе на прописке находится. Я не могу сейчас…

— Тогда к завтрему улаживай все свои дела и вечером на поезд, — тоном, не терпящим возражений, заявил будущий Шурин тесть. — А сегодня устрой нас где-нибудь переночевать. Шура потоптался на месте, окинул взглядом кряжистые фигуры неожиданных визитеров и потянулся было к револьверу. Но тут же понял, что это не выход, вздохнул и принялся натягивать пиджак.

— Могу предложить только Дом колхозника на «Привозе», — неохотно произнес он, стараясь не смотреть на свою невесту. — Там у меня знакомая администраторша имеется.

В этот момент раздался громкий крякающий звук, похожий на тот, который издает селезень, призывающий самку. Это долго крепившийся Дима не выдержал и заржал, прикрывая рот ладошкой. Холмов бросил на друга печальный, укоризненный взгляд, криво улыбнулся и вышел из комнаты в сопровождении своих потенциальных родственников и будущей жены.

Домой Шура вернулся уже под вечер. Не говоря ни слова и не раздеваясь, он рухнул на кровать и, заложив руки за голову, остекленевшими глазами уставился в потолок. Видя что Холмов сильно переживает о случившемся, Дима решил его не трогать и тоже молчал. Что касается прапорщика Хомякова, то он уже спал, растянувшись на матрасике у окна.

— В общем так, Вацман, — очнувшись через довольно продолжительное время, произнес Холмов, вскочив с постели. — Немедленно рвем отсюда когти. Прокатимся с этим горемыкой (тут Шура легонько пнул носком ноги громко храпевшего прапорщика) в столицу. Денег у нас с тобой еще маленько есть. Завтра же с утра отправишься в свою психбольницу и возьмешь расчет. Или, в крайнем случае, отпуск за свой счет, по семейным обстоятельствам, я отправлюсь добывать билеты на поезд. Встретимся на вокзале…

Шура судорожно вздохнул, закурил, затем сел к столу и принялся писать на вырванном из тетрадки листике. «Дорогая Фрося! Обстоятельства сложились так, что меня неожиданно посылают (дали всего два часа на сборы) в срочную командировку на пять лет, на БАМ»…

Здесь Холмов остановился, немного подувал, после чего зачеркнул слова «на БАМ» и написал «… в Афганистан, дли выполнения ответственного спецзадания. Задание очень опасное, так что меня вполне (даже наверняка) могут убить. Поэтому, чтобы наш ребенок не рос сиротой, тебе необходимо срочно сделать аборт. Вот адрес отличного одесского врача, который быстро и не больно поможет тебе решить эту проблему… Деньги на аборт я тебе оставляю. Прощай, любимая…» Окончив писать, Шура порылся в своих бумагах, лежащих в шкафу, нашел какой-то облезлый конверт, вложил в него записку и две двадцатипятирублевые купюры, после чего отправился вниз, к Мусе Хадсон.

— Муся, завтра сюда придут три жлоба в кепках и девка с ними. Передай пожалуйста девке вот этот конверт, — обратился Холмов к своей хозяйке. — Если они будут что-то обо мне спрашивать — скажешь, что мы вчера с Вацманом неожиданно съехали с квартиры… навсегда. А больше ты ничего, дескать, не знаешь…

— А вы что, в натуре съезжаете? — испуганно захлопала своими белесыми ресницами Муся Хадсон.

— Да нет, просто прокатимся недельки на полторы-две в одно место и вернемся, — махнул рукой Шура. — Только об этом не должна знать ни одна живая душа. понятно?

— Ты ж меня знаешь, Шурик, я — могила! — треснула себя кулаком в живот Муся. — Возвращайтесь скорее, мне без вас скучно…

 

Глава 6. Приключения димы и шуры в москве

По причине начавшегося сезона отпусков, билеты друзьям удалось взять лишь в общий вагон дополнительного поезда «Одесса-Москва», да и то благодаря стараниям знакомого Шуры, вокзального носильщика. Сидя на пыльной, обшарпанной лавке, Холмов рассеянно глядел на проплывавшие за окном вагона степи и думал о том, что ждет их в Москве. Одной из первоочередных задач был, безусловно, поиск жилья. Гостиница их явно не устраивала. Во-первых, дорого, во-вторых, найти летом гостиницу в Москве было делом почти безнадежным, а главное — у Хомякова не было паспорта, а без паспорта, как известно, в советской гостинице делать нечего. «Ладно, приедем — там видно будет, — наконец решил Шура. — Чего заранее голову ломать». И вправду, вопрос с жильем решился проще, чем ожидал Холмов. Уже через часа полтора после прибытия в Москву, Шуре, Диме и Евгению Петровичу удалось снять за сравнительно небольшую сумму крохотную комнатушку в подвале, неподалеку от Киевского вокзала. Эта комнатушка принадлежала московскому дворнику, корейцу по национальности, с большим трудом говорившим по-русски. Сам кореец жил этажом выше, на первом этаже, в служебной квартире. Судя по всему, данный подвальчик предприимчивый дворник переоборудовал в жилую комнату из бывшей кладовки или сарая.

— Ну-с, сегодня отдыхаем, отмечаем благополучный приезд, а завтра начинаем делать дело, — сказал Шура Холмов, когда все трое расположились в комнатушке. — Эй, хозяин, где здесь у вас ближайший гастроном?

На следующий день Шура, морщась от головной боли, ехал в сторону Павелецкого вокзала, чтобы сесть там на электричку, которая шла в сторону расположенного в Подмосковье Центра космических исследований Министерства обороны СССР. В портфеле у Шуры, кроме письма Хомякова, находились кусочек брежневита, а также фотографии американского скафандра и кусочка парашюта с «Аполлона» — их Холмов предусмотрительно сфотографировал еще в Одессе. Сами скафандр и лоскуток парашютного шелка, а также остальной брежневит на всякий случай оставались в подвале у дворника. Кроме того, на всякий случай, в портфеле Шуры покоилась бутылка хорошего коньяку, которую он загодя приобрел в гастрономе.

Сойдя с электрички, Шуре пришлось пройти добрых километров пять, пока он наконец уткнулся в высокий каменный забор с железными воротами и контрольно-пропускной пункт с табличкой «Центр космических исследований МО СССР. ВХОД СТРОГО ПО ПРОПУСКАМ! Режимная зона».

— Мне необходимо срочно видеть генерала Кайсарова, — обратился Холмов к дежурному офицеру, скучавшему на КПП. — У меня для него имеется информация государственной важности.

— А у нас такого нет, гражданин хороший, — весело подмигнул офицер, явно обрадовавшийся хоть какому-то разнообразию своего рутинного бытия. — Так что вы, батенька, наверное адресом ошиблись.

— Как это нет? — растерялся Шура. — Ну этот… Который лунной программой занимается.

— И лунной программы у нас никакой нету, батенька, — продолжал резвиться офицер. — Может, батенька, вам в НАСА нужно? Так это не здесь, это неподалеку, в Хьюстоне, всего тринадцать тысяч километров отсюдова…

Холмов задумчиво почесал затылок, затем достал из кармана записную книжку, вырвал из нее листок и написал на нем: «Располагаю чрезвычайно важными сведениями и подробностями относительно реализации в СССР лунной программы в 1970-73 гг., а также об истинных причинах запуска на Луну „Лунохода-1“ и способах добычи и доставки на Землю минерала бреж-невит. Информация подкреплена необходимыми вещественными доказательствами. Прошу принять меня немедленно. Житель Одессы Холмов Александр Борисович, паспорт Д… серия…»

— Слышишь, земляк, передай, пожалуйста, эту записку кому-нибудь из вашего начальства, желательно как можно более высокому, — обратился Шура к офицеру, однако тот не проявил ни малейшего желания кому-то что-то передавать. Увидев отсутствующее выражение на лице офицера, Холмов вздохнул и, мысленно хваля себя за находчивость и сообразительность, полез в портфель за бутылкой коньяка.

Минут через десять запыхавшийся дежурный офицер вернулся на КПП и, почтительно глядя на Шуру, произнес: — Это вы будете гражданин Холмов? Вас просит к себе руководитель Центра. Следуйте, пожалуйста, за мной, я вас провожу.

Начальником Центра оказался высокий, худощавый генерал-полковник с добродушными, но несколько усталыми глазами. Выслушав торопливую, сбивчивую вступительную речь Холмова, он предложил Шуре присесть и углубился в чтение письма Хомякова. Холмов с тревогой наблюдал за выражением лица генерала. но оно было абсолютно невозмутимым и непроницаемым. Закончив чтение, руководитель Центра космических исследований задумался, зловеще (как показалось волновавшемуся Шуре) барабаня пальцами по полированному столу.

— Если вы сомневаетесь, то у меня есть веские доказательства, — поспешно забормотал Холмов, не выдержав напряженной тишины и полез в портфель. — Вот, глядите, брежневит, на Земле вы такой хрен где найдете…

— Да нет, представьте себе, я ни в чем не сомневаюсь. Наоборот, я убежден, что все, что изложено в этом послании — правда, — неожиданно произнес генерал фразу, которую Шура меньше всего ожидал от него услышать. — Открою вам небольшой секрет — надеюсь, вы не проболтаетесь. Дело в том, что буквально полгода тому назад нашей разведке совершенно случайно удалось узнать подробности грандиозного скандала, разразившегося в Соединенных Штатах в 1971 году. Причиной этого, тщательно засекреченного скандала, в который оказались втянуты Пентагон, НАСА и некоторые представители Конгресса, явился тот факт, что отправленный на Луну специально за брежневитом «Аполлон-15» привез на Землю пустой контейнер, в котором вместо этого стратегического минерала оказалось лишь пару кучек человеческих эскрементов. Экипаж «Аполлона» никаких вразумительных объяснений относительно происшедшего дать не смог. Поэтому некоторым высокопоставленным сотрудникам НАСА и Пентагона пришлось подать в отставку. (Один американский генерал даже застрелился). Шутка ли — на ветер оказались выброшенными более шести миллиардов долларов налогоплательщиков, затраченных на бесполезный полет «Аполлона-15»! Нам вся эта история поначалу показалась странной и неправдоподобной, но теперь все окончательно встало на свои места… Руководитель Центра умолк и снова погрузился в раздумье.

— Так что же будет с Хомяковым? — осторожно поинтересовался несколько воспрянувший духом Шура. — Надеюсь, сумасшедший дом ему больше не гро…

— Да какой, к черту, сумасшедший дом! — раздраженно перебил Холмова генерал, хлопнув кулаком по столу. — Хомякову впору звание Героя давать, а вы «сумасшедший дом»! Благодаря ему наш потенциальный противник угрохал из бюджета гигантскую сумму впустую, не заполучив ста килограммов брежневита, из которого он мог бы изготовить около четырех сотен ядерных и нейтронных бомб. Это вам, знаете ли, не хиханьки-хаханьки…

— Так почему же тогда до сих Хомяков томился в сумасшедшем доме? — задал резонный вопрос Шура также несколько раздраженным тоном. — Почему вы его не выпустили?

— Да разве же мы знали, что в Одесской психбольнице находится прапорщик Хомяков?! — воскликнул руководитель Центра, закурив дорогую сигарету. — У нас были сведения, что там сидит лейтенант Теймурзаев, ну а ему действительно было самое место в спецотделении психиатрической лечебницы, предателю… Интересно, кстати, где же тогда находится сейчас настоящий Теймурзаев? Впрочем, черт с ним, он уже не представляет опасности, кто поверит в его россказни. Между прочим, новое руководство страны резко осудило разработанный генералом Кайсаровом бесчеловечный и дорогостоящий способ доставки с Луны брежневита ценою жизни советских людей. (Тем более, что в последнее время у нас открыто немало новых урановых месторождений). Генерал Кайсаров с позором был уволен в запас, его даже хотели привлечь к суду военного трибунала, да пожалели. А трагически погибшим при исполнении ответственного задания государственного значения прапорщикам Хомякову и Пузенко на территории Центра был установлен памятник.

— Вот здорово! — не удержался и хмыкнул Шура. — Стало быть, Хомяков может в любой момент положить цветочки к своему собственному памятнику?

— Да, чего только в жизни не бывает, — вздохнул генерал-полковник. — В общем, передайте, пожалуйста, Евгению Петровичу, что я его жду завтра в 10 часов в своем кабинете. Пусть назовет дежурному на КПП свою фамилию, имя отчество и его проведут. Да вы не беспокойтесь, ничего ему не грозит, — добавил, усмехнувшись, генерал, заметив настороженное выражение лица Шуры. — Все будет очень хорошо.

— Смотрите, а то ежели что, то я этого так не оставлю… — на всякий случай туманно пригрозил Холмов и откланялся.

На обратном пути Шура то и дело останавливался и как бы невзначай осторожно осматривался по сторонам. Слежки как будто за ним не наблюдалось. Тем не менее, с целью дополнительной предосторожности, Холмов с вокзала не сразу направился в свою временную квартиру в подвале, а изрядно попетлял по Москве, перепрыгивая с автобусов в троллейбусы на остановках и неожиданно, в последний момент выскакивая из вагонов метро. Покружив так по столице в течение полутора часов, и окончательно убедившись в отсутствии «хвоста», довольный собой Шура отправился наконец к своему временному жилищу. Поведав о результатах своего визита в Центр космических исследований вконец истомившемуся от тревожного ожидания прапорщику и Диме, также волновавшемуся за него, Холмов закончил свой доклад словами: — Ехать завтра в ЦКИ вам, Евгений Петрович, конечно же, необходимо. Мне кажется, что никакого подвоха вас там не ожидает. Не знаю почему, но у меня сложилось такое впечатление…

— Дай-то Бог, как говорится, — вздохнул Хомяков, который не ждал ничего хорошего от контакта с представителями любых ответственных организаций Советского Союза. — Конечно, ехать надо.

Рано утром следующего дня полный нехороших предчувствий Хомяков отбыл на вокзал. Проводив его, Дима и Шура отправились гулять по Москве, чтобы не томиться понапрасну в подвале в ожидании возвращения своего подопечного. Попутно они хотели посетить Мавзолей, с единственной целью — выяснить наконец. что лежит в его саркофаге — настоящий труп Ленина или его восковая копил. Шура утверждал что установить этот у факт в принципе можно без особого труда. Ведь у настоящих покойников должна присутствовать хоть малюсенькая, но щетина на лице, так как после смерти рост волос у человека не прекращается. Однако вопрос остался открытым, так как друзья совсем выпустили из виду, что у Ильича имелись усики и бородка, так что ни о какой щетине, конечно, не могло быть и речи. Друзья только даром отстояли полтора часа в длиннющей очереди в Мавзолей.

Когда Вацман и Холмов вернулись к себе в подвал, прапорщика Хомякова еще не было. Не было его и через два часа и через три. Часы показывали уже девять часов вечера, десять, пол-одиннадцатого, а Евгений Петрович так и не появился. Куря сигарету за сигаретой, Шура беспрерывно мерял шагами крохотную комнатку в подвале. В час ночи Холмов затоптал каблуком недокуренную папиросу и угрюмо произнес: — Все ясно. Сцапали-таки большевики нашего Евгения Петровича. Вот суки, Вацман, да?

Давай думать, что дальше делать будем, где этих чертовых иностранных журналистов искать…

— Да ну их нахрен, этих журналистов! — нервно замахал руками Дима.

— Толк от них вряд ли какой будет, зато неприятностей можем нажить себе полную задницу. Лучше давай соберем шмотки и завтра же смоемся в Одессу. пока еще нас с тобой не захомутали..

— Что ж, может быть ты и прав… — нехотя согласился Холмов после недолгих раздумий. — Эх, столько трудов коту под хвост! Ладно, пошли баиньки. Утро вечера мудренее. На следующий день друзья проснулись достаточно поздно, и, даже не позавтракав, принялись укладывать в сумки свой нехитрый скарб.

— Ну, давай присядем на дорожку, — грустно произнес Шура, когда вещи были уложены. Он никак не мог примириться с мыслью, что обещанные Хомяковым тысячи, которые вот-вот уже были у него в руках, ускользнули, и, судя по всему, безвозвратно. Они присели на облезлую кровать и молча уставились на сырую, с мокрыми потеками стенку подвала.

— Пора, — сказал Дима, поднимаясь. В это время у входной двери раздался непонятный шорох, послышались нетвердые шаги и в подвал ввалился Евгений Петрович Хомяков, собственною персоною. Друзья оторопело уставились на него.

— Об-бший привет! — бодро произнес прапорщик, с трудом ворочая языком. Невооруженным глазом было видно, что Хомяков находится в изрядном подпитии. — А у меня в-все клас-с… Я, конечно, дико извиняюсь, что заставил вас маленько поволноваться, но обстоятельства сложились таким непредсказуемым образом, что…

— Где вы были!.. — простонал Холмов. — Мы уже не знали, что и думать…

Из достаточно непродолжительного рассказа Евгения Петровича выяснилось, что в Центре космических исследований он полдня писал объяснительную на имя самого Министра обороны, затем отвечал на многочисленные вопросы руководства и ученого совета ЦКИ. После чего прапорщику выдали триста рублей подъемных, временное удостоверение личности и попросили («попросили!» — торжественно поднял палец Хомяков) приехать в Црнтр через день. Затем Хомяков уехал в Москву, где на радостях завернул в ресторан «Юбилейкый», расположенный неподалеку от Павелецкого вокзала. Там он, опять же на радостях, хорошо выпил, после чего познакомился с обаятельной блондинкой, оказавшейся заурядной проституткой, и, истосковавшись по женскому полу, поехал к ней на квартиру, где и провел ночь. Утром они с блондинкой опохмелились тремя бутылкани шампанского, после чего прапорщик взял такси и вот он здесь…

— Мудак вы, однако, Евгений Петрович, — только и произнес в ответ Шура, сокрушенно качая головой. — Мы с Вацманом здесь с ума сходим, а он по бабам шляется…

— Кстати, начальник Центра просил вас, Александр Борисович, подписаться под обязательством о неразглашении государственной тайны, — вспомнил прапорщик, протягивая Холмову какой-то листок. — Вы ведь теперь в курсе всей этой истории, так что надо подписать. Я тоже подписал. Генерал-полковник сказал, что это простая формальность.

— Не нравится мне что-то эта формальность, — покачал головой Шура, однако листок подписал. — Ладно, поглядим, что дальше будет.

Однако, дальше все было хорошо, даже чересчур хорошо. Начальник ЦКИ официально, от имени всего советского государства принес извинения Евгению Хомякову за все те лишения и страдания, которые ему пришлось испытать по вине этого же государства. Хомякова представили к званию Героя Советского Союза (правда, потом, вместо Золотой Звезды ему почему-то вручили орден Дружбы народов). оформили ему отличную пенсию и выдали ордер на однокомнатную квартиру в новом доме в Химках. (Правда, этот дом еще не был сдан в эксплуатацию, так что отставной прапорщик пока так и продолжал жить вместе с Димой и Шурой в подвале у дворника-корейца). А главное — в качестве компенсации за все прошлые лишения Евгению Петровичу выплатили заработную плату за все время, которое он провел на Луне и в сумасшедшем доме. Эта сумма получилась воистину огромной — 25 тысяч рублей. Ошалевший от такого счастья Хомяков тут же «отстегнул» на радостях Диме и Шуре половину — двенадцать тысяч «деревянных», по шесть штук на брата. (Кстати, позже выяснилось, что со спрятанной сберкнижкой ловкий прапорщик таки «взял на понт» Холмова — никакой сберкнижки ни на предъявителя, ни на его личность у Хомякова не оказалось. Но этот факт уже никакого значения не имел для одесситов). Холмов и Вацмаи, сроду не державшие таких огромных денег в руках, тоже ошалели.

— Предлагаю на «штуку» хорошенечко погулять в столице — знаешь, так, Вацман, погулять, чтобы надолго запомнилось, — а на остальные приобрести в Одессе приличный двухкомнатный кооператив, — возбужденно произнес Шура, хрустя новенькими сотенными и пятидесятирублевыми купюрами. — Когда ты будешь сваливать, я тебе твою долю отдам. Или будут другие предложения?

— Нет-нет, все правильно, согласен! — закивал головой Дима, глупо улыбаясь от распиравшей его радости. — Хорошая идея…

— Ну, тогда предлагаю начать кутеж с обеда в ресторане «Арагви», — объявил Холмов. — Полжизни мечтал побывать в этом богоугодном заведении. Поехали… Однако несмотря на то, что до вечера еще было далеко, на дверях ресторана «Арагви» уже висела табличка «свободных мест нет».

— Отец родной, будь другом, пропусти нас на полчасика… — зашептал Шура стоявшему у входа важному, пузатому швейцару, одетому в форменую фуражку и расшитый золотыми нитями пиджак. — Очень, понимаешь, кушать хочется. И Холмов сунул украдкой швейцару две трешки. Однако швейцар тут же швырнул их Шуре обратно. — Ты что, читать не умеешь? — небрежно ткнул он пальцем в табличку, с нескрываемым презрением глядя на скромно одетых Диму и Шуру. Уловив этот взгляд, Холмов сначала позеленел, а потом покрылся красными пятнами от ярости.

— А такая купюра тебя устроит, отец родной? — спросил он, небрежным жестом достав из кармана толстый пласт сторублевок и царский жестом отслюнив от него одну бумажку. Увидев столь внушительную кучу денег, швейцар мгновенно изменился в лице.

— Дак это вот…. - забормотал страж «Арагви», не сводя плотоядного взгляда с сотенной банкноты в Шуриной руке. — Оно-то конечно…

— В таком случае, батенька, прокукарекай три раза и эта бумажка твоя, — предложил Холмов, лениво обмахиваясь «стольником».

— Как это прокукарекай? — удивился швейцар.

— Обыкновенно, как петухи кукарекают — «кукареку», — усмехнулся Шура. — Что, разве никогда не слышал? Ну, давай — три-четыре…

Швейцар немного поколебался, но чувство жадности у него, как верно определил Холмов, оказалась сильнее чувства собственного достоинства. Оглянувшись по сторонам, он послушно вытянул руки по швам и, словно заправский хозяин курятника бойко, с переливами закукарекал.

— Молодец, ловко это у тебя получается, — похвалил Шура. протягивая сотенную купюру голосистому швейцару. — Тебе бы на «зоне» в петушатнике цены бы не было. А теперь отойди в сторону, Шура Холмов гулять будет… Из «Арагви» изрядно поддатые друзья вышли часа через два. Поскольку было еще светло, Холмов предложил прогуляться по Москве. В прекраснейшем настроении, Дима и Шура неторопливо брели по центральным улицам столицы, добродушно задирая встречных прохожих. Внезапно Холмов остановился и, слегка покачиваясь, уставился на молоденького милиционера-регулировщика, отчаянно размахивающего жезлом на одном из перекрестков.

— И кто только этого балбеса на улицу выпустил, — пробормотал Шура, икнув. — Совсем ни хрена регулировать движение не умеет.

И действительно, было похоже, что на перекресток молоденький регулировщик сегодня вышел впервые. Покрывшись крупными каплями пота, он растерянно вертелся на месте, то так то этак поворачивая, поднимая или опуская свою полосатую палку. Результатом этих неуверенных телодвижений стали длинные вереницы машин на всех четырех улицах, примыкавших к перекрестку, да лавина нетерпеливых гудков, с помощью которых водители выражали свое возмущение неопытностью милиционера.

— А ну, дайкось я тряхну стариной, — неожиданно произнес Холмов и, перепрыгнув через металлическое ограждение, нетвердой походкой направился к регулировщику. Встревоженный Дима начал издавать отговаривающие и предостерегающие звуки, но Шура на них никак не реагировал. Бесцеремонно выхватив из рук вспотевшего милиционера жезл и напялив на голову его фуражку, Шура попросил регулировщика отойти подальше и принялся уверенно размахивать полосатой палкой. Милиционер поначалу опешил от такой наглости, но потом растерянно махнул рукой, с явным облегчением вздохнул и побежал к ближайшему автомату испить газированной водички. Длинные вереницы автомобилей вскоре стали укорачиваться на глазах. Раздраженные гудки прекратились — Шура Холмов отлично знал свое дело…

Оставшийся один Дима заскучал и от нечего делать стал наблюдать, как купившие у находившейся неподалеку лоточницы ливерный пирожок граждане тут же начинают искать уединенное место, словно кошка, собравшаяся рожать, чтобы в этом укромном уголке этот пирожок умять, не привлекая лишнего внимания прохожих к своей персоне. Прошло минут пятнадцать, и благодаря стараниям Холмова пробка на перекрестке полностью рассосалась. Шура вернул регулировщику жезл и фуражку, добродушно похлопал его по спине и, довольный собой, вернулся назад. Друзья продолжили прогулку.

— Глянь, Вацман, какие девочки, — толкнул Шура Диму локтем в бок, указав кивком головы на идущих впереди двух фигуристых, длинноногих девиц. — Блин, ведь трахает же кто-то таких куколок… Слушай, Вацман, а почему этими «кто-то» не можем быть мы с тобой, а?

— Логично, — промычал Дима. — Берем на абордаж…

— Погоди, я только гляну, как у них обстоит дело с грудями, — засуетился Холмов. — Не терплю плоских.

Обогнав девиц, Шура осмотрел их спереди и в профиль. С грудями у подруг оказалось все в порядке и вскоре Холмов и Вацман уже ловили такси, чтобы отправиться со своими новыми знакомыми девушками в Лужники, в ночной бар. В таком безудержном загуле друзья провели дней десять, пока однажды утром Холмов, пересчитав оставшуюся наличность, угрюмо не произнес:

— Пора, Вацман, нам рвать когти в Одессу, если мы не хотим в столице все бабки просадить.

— Пора, так пора, — легко согласился Дима, которому уже, откровенно говоря, осточертела пыльная, суматошная Москва. — Пошли за билетами. На следующий день Холмов, Дима, Евгений Петрович и дворник-кореец Вань Сунь (или просто Ваня). с которым обитатели подвала успели подружиться, сидели за накрытым столом. И чего только не было на этом столе, каких только яств. И заливной поросенок, и копченые угри, и колбаска-сервилат, и корейка, и бутерброды с икрой, и маслины, и марочный коньяк, и еще много чего там было. В честь отъезда дорогих одесситов (завтра Дима и Шура улетали в Одессу) своих освободителей Евгений Хомяков, первый советский человек, побывавший на Луне, устроил скромный прощальный ужин. Выпивая и закусывая, бывший прапорщик, Холмов и Вацман оживленно беседовали, снова и снова вспоминая все подробности блестяще проведенной операции по освобождению будущего кавалера ордена Дружбы народов Хомякова из сумасшедшего дома. Что же касается Вань Суня. то он, по причине плохого владения русским языком в беседе участия не принимал и больше налегал на заливного поросенка, который по вкусу почему-то напоминал ему его любимую жареную собачатину. Скоро наступили сумерки, затем совсем стемнело и в крохотном окошке подвала показалась полная, ярко сияющая таинственным желто-серебристым светом Луна. Беседующие умолкли и обратили свои взоры к висевшему высоко в ночном небе спутнику Земли, ставшим невольным виновником их знакомства.

— А Вовка Пузенко так и остался там, на Луне, — нарушил молчание Евгений Петрович и голос его дрогнул. — Интересно, как сложилась его судьба? Наверное давно дуба врезал, на одних семечках долго не проживешь…

— Предлагаю помянуть погибшего при исполнении своего долга прапорщика Пузенко, — серьезно произнес Шура, высоко подняв рюмку с коньяком. — Да будет ему Луна пухом…

Выпили не чокаясь. Холмов потянулся было за бутербродом с икрой, но в это время раздался громкий, требовательный стук в дверь.

— Кого это еще несет? — удивился Шура, забыв о бутерброде. — Вацман, будь другом, посмотри. Дима, жуя на ходу, подошел к двери, распахнул ее и увидел трех незнакомых, коротко стриженых мужчин.

— Мы из Комитета госбезопасности, — суровым тоном произнес один из мужчин, предъявив соответствующее удостоверение. — Нам нужен гражданин Холмов. Он здесь?

— Ва-ва-ва… — пробормотал побледневший Дима, отступая назад. — Ва, ва, ва…

— Здесь, — упавшим голосом отозвался Шура, с тревогой глядя на неожиданных визитеров. — Это я. Чем обязан?…

— Прошу вас немедленно одеться и ехать с нами в Управление КГБ, — тоном, не терпящим никаких возражений, произнес мужчина. — Никаких вопросов, там вам все объяснят. В подвале повисла гнетущая, напряженная тишина, которую неожиданно нарушил дворник-кореец Вань Сунь, обреченным тоном произнеся какое-то странное, непонятное слово.

— Писдеса…