Отчасти пятница, пятнадцатое ноября, становится Днем Маленькой Победы.

И вот в чем дело.

Во время биологии, второго урока, идет проверочная работа в виде теста, и большинство ребят, конечно же, не готовы. Кроме меня, Егора и Ангела. Весь вчерашний вечер мы созванивались друг с другом и совместно занимались повторением материала по биологии, так как СЛЫШАЛИ учительницу и поэтому ЗНАЛИ, что будет тест, и этот тест важный.

Возможно, мы втроем единственные, кто готов.

Я смотрю на вопросы и вспоминаю информацию, которую прочла в учебнике, провожу анализ каждого варианта ответа и в итоге записываю букву, которую считаю правильной. Сейчас как раз не хватает тишины. Все шуршат, перешептываются друг с другом в надежде, что кто-то знает ответ. А кому-то все равно, и он ставит наугад.

― Эй, Егор, ― слышу я гадкий шепоток справа.

Я рефлекторно поднимаю голову и отрываю взгляд от теста, чтобы посмотреть, как Паша, еще один возомнивший себя крутым, тянется через парту, чтобы ткнуть ручкой по локтю Егора.

Егор отзывается и смотрит на Пашу.

― Ты же шаришь в биологии? ― спрашивает шепотом Паша и быстро смотрит в сторону учительницы. Убеждается, что та его не замечает и снова поворачивается к Егору.

Егор неуверенно кивает и поправляет очки.

― Дай списать, ― просит Паша.

― У нас разные варианты, ― отвечает Егор.

― Аааа, блин.

Я еще раз убеждаюсь в том, что умственные способности Паши близки к нулю, если он даже не додумался, что у Егора первый вариант, а у него второй.

― Тогда реши за меня, ― не унимается Паша.

Егор молчит и смотрит на него. Я забываю про тест и жду реакцию Егора. Неужели, он возьмется решить его вариант? Это же Паша! Сколько его помню, он всегда при удобном случае находил, чем обидеть Егора. И сколько я помню Егора, он никогда не отказывал Паше и другим, потому что те пугали его разборками, в которых примут участие кулаки.

― Эй, ты чего? ― Паша снова тянется через парту и дергает Егора за рукав. ― Оглох, что ли? Я с кем разговариваю! Реши за меня, слышишь? ― он снова смотрит в сторону учительницы и поджимает губы. ― Реши, ― шипит он, не разжимая их.

Я человек, который ни за что не вмешается в подобную ситуацию. Я человек, которому нет дела до всего этого. Я человек, который пытается ничего не видеть и не слышать.

Поправка.

Я была такой.

Но я меняюсь.

И сейчас меня не на шутку раздражает наглость Паши.

― Егор, ― шепотом зову я его.

Он поворачивается ко мне и смотрит испуганно-растерянными глазами.

― Не решай за него, ― говорю я.

― Но я…

Я знаю, что он хочет сказать. Он не может отказать, потому что боится расправы. Но ведь сейчас все по-другому. Сейчас за него можем заступиться мы с Ангелом. Сейчас Егор не один. У него есть мы ― друзья. И я, как его друг, не могу спокойно смотреть, как Егор унизит себя в глазах этого несносного Паши в очередной раз.

Хватит с нас.

Хватит с Егора.

― Пошли его к чертям, ― слышим мы с задней парты шепот Ангела.

Мой единомышленник.

Я улыбаюсь и киваю Егору.

― Давай, ― подталкиваю я его. ― Сделай это. Скажи «нет».

Я так смело думаю об этом. А могу ли я отказать, если меня попросят?

Да! Смогу, еще как.

Я вижу слабую решительность в глазах Егора. Он на правильном пути.

― Давай, ― Ангел подбадривающе тыкает колпачком ручки в его лопатку. ― У него нет своих мозгов, так нечего пользоваться твоими.

Я с необъяснимым воодушевлением смотрю сначала на Ангела, который напряженно улыбается мне, затем на Егора. Егор хороший и умный парень. Он не достоин того, чтобы им пользовались.

― На, ― я вижу, как Паша протягивает листок с тестом Егору, ― давай только быстро. Десять минут до конца урока! Слышишь? Эй!

Я киваю Егору и сжимаю кулаки под партой, затем снова поворачиваюсь к Ангелу, отворачиваюсь, и мы вместе наблюдаем за Егором.

― Нет, ― я плохо слышу, как Егор говорит это, но он все же произносит!

Какое-то странное ликующее ощущение зарождается внутри, и я не могу сдержать улыбки.

Ох, не передать словами, какое недоумение появляется на лице Паши. Так тебе!

― В смысле? ― от удивления он забывает, что находится в классе и идет проверочная работа, и что учительница ведет тотальную слежку за тем, чтобы никто не переговаривался. Его определенно заметят. ― В смысле нет?

Егор набирает в легкие воздух и повторяет громче:

― Нет.

Льдисто-голубые глаза Паши округляются. Бедняжка, испытывает, наверно, невероятный шок. Я не могу сдерживать злорадную ухмылку при виде лица одноклассника. Уверена, и Егор чувствует себя лучше и увереннее. Просто однажды у каждого… такого, как мы (изгоев, если точнее) наступает момент, когда он должен прекратить позволять помыкать собой и сказать «нет».

― Я не буду за тебя ничего решать, ― произносит Егор тихо, чтобы его не услышала учительница.

― Ты… ― Паша теряет дар речи.

«Ура!» хочется воскликнуть мне, но я воздерживаюсь и улыбаюсь шире.

Так держать, Егор. Так держать.

Постепенно растерянность уходит с лица Паши, и оно становится злым и даже краснеет. Ох, а вот это уже нехорошо. Еще бы! Теперь-то он знает, каково это, когда тебе в чем-то отказывают. Почаще бы устраивать ему подобные «уроки».

― Что за разговоры на задних партах? ― слышим мы все голос учительницы.

Это немного разряжает обстановку, и все будто просыпаются. Я резко дергаю голову в сторону доски и вижу, как биологичка вытягивает шею, чтобы увидеть, что у нас происходит. Затем она встает из-за стола и медленно направляется в нашу сторону. Одноклассники прячут шпаргалки, телефоны и закрывают учебники с тетрадями, когда она проходит мимо них.

― Обсуждаем что-то глобальное? ― интересуется учительница, глядя сначала на меня, потом на Егора и затем на Пашу.

― Нет, ― процеживает сквозь стиснутые зубы Паша и стреляет злобным взглядом в последний раз на Егора.

― Тогда почему не делаем тест? ― учительница скрещивает руки на груди.

Мы опускаем головы к своим работам и молчим. Только когда биологичка отходит, я отвожу взгляд к Егору и вижу, что он тоже смотрит на меня. После нескольких секунд оцепенения его губы растягиваются в широкой улыбке.

«Молодец» думаю я.

Это маленькая, но все же победа. Над собой, над всеми.

Мы не можем вечно потакать остальным, тем более, когда никто не хочет хотя бы в чем-то помочь нам. К людям нужно относиться так же, как они относятся к тебе. Это как бумеранг.

Конечно, не стоит ждать того, что Паша просто спустит Егору его отказ с рук. Я более чем уверена, что он обязательно сделает какую-нибудь подлость в ответ. Странно. Почему на добро люди не могут платить тем же, а на зло они всегда отвечают?

Мы возвращаемся к тестам и сдаем их ровно со звонком. С видом победителя (хотя я имею ко всему лишь косвенное причастие) я покидаю класс следом за Егором и Ангелом и вижу, как Паша, стоящий в кучке с другими ребятами, прожигает нас ненавистным взглядом.

Он припомнит, я не сомневаюсь.

Но мы дадим отпор снова.

***

В этот же день я и Ангел в последний раз приходим на озеро.

― Так жаль, что наступает зима, ― вздыхаю я и осматриваю свое пристанище. Теперь это место не так пестро, как летом. Летом здесь просто чудесно.

― А зимой сюда приходить нельзя? ― спрашивает Ангел и снимает с плеча рюкзак, он кидает его на сырую траву и наваливается на валун.

― Утонем в сугробах.

Ангел ухмыляется.

― Тогда мне тоже жаль, ― говорит он.

― И солнца сегодня нет, ― я смотрю вверх, и в мое сердце продолжает просачиваться грусть. ― Обычно, оно всегда светит, когда я прихожу сюда в последний раз перед зимой. Странно.

― Странно, ― тихо вторит Ангел.

Мы долго молчим, и никто не решается нарушить тишину. От воды веет холодом, и мои руки коченеют. Даже не спасает то, что я прячу их в карманах.

― Тебе что, не холодно? ― спрашиваю я.

Ангел переводит на меня отрешенный взгляд.

― Ммм?

― Ты никогда не пытаешься согреть руки, ― говорю я. ― Они у тебя никогда не мерзнут?

Ангел слабо улыбается и смотрит на них. Они бледные и, должно быть, ледяные.

― Привык, ― отвечает он. ― С самого детства не ношу перчатки.

― Кошмар, ― я стучу зубами и начинаю глупо прыгать, чтобы согреться.

Дико холодно.

― Может, пойдем домой? ― предлагает Ангел.

― Ты замерз?

― Я ― нет, а вот ты замерзла.

― Ерунда.

― Не хочу, чтобы ты заболела.

Я перестаю прыгать и замираю. Я не дышу и смотрю на Ангела, лицо которого абсолютно спокойно.

Он не хочет, чтобы я заболела.

Он беспокоится обо мне.

Да, мы друзья, лучшие друзья, но обо мне никто и никогда не заботился кроме родителей, поэтому слышать что-то подобное из чьих-то уст необычно и… приятно. Я стою, не в состоянии пошевелиться, и прокручиваю в голове его последние слова. И с каждым разом что-то внутри меня стремительно оттаивает.

Я больше не чувствую холода.

― Ты меня пугаешь, ― вдруг произносит Ангел, с легким беспокойством в глазах глядя на меня.

Я едва хмурюсь, не понимая, что он имеет в виду.

― О чем ты? ― еле слышно проговариваю я.

― Ты не дышишь почти две минуты, ― отзывается он.

И тут я чувствую головокружение, и в глазах начинает темнеть. Я делаю громкий вдох, и слышу, как сердце бешено колотится в груди. Снова холодно, снова тревожно, и я снова начинаю прыгать на месте, чтобы согреться.

― Сегодня Паша весь день сверлил Егора сердитым взглядом, ― говорит Ангел.

― Ага.

― Но Егор молодец.

― Ага.

― Никто не сможет причинить нам вред, если мы сами не позволим другим делать это. Все просто, на самом деле.

Я понимаю, о чем он.

Егор позволял другим использовать его, когда возникала необходимость. И он совершенно не считался с тем, хочет он помочь, или нет. Хотя… это даже помощью назвать нельзя. Но сегодня он дал отпор, и если сделает это еще несколько раз, все поймут, что он может постоять себя. Я не говорю об уважении, но думать о нем, как о бесхребетном и безвольном мальчике-ботанике точно перестанут.

― Но ради собственного благополучия и успеха люди должны идти по головам, ― киваю я.

― Без разбора, ― добавляет Ангел. ― Без лишних слов. Без сомнений. К сожалению, человек обязан быть жестоким и расчетливым, если хочет заслужить уважение. Только если он будет пренебрежителен и груб по отношению к другим, люди его полюбят.

― Будут бояться.

― Человек так устроен, что ему нужно кому-то подчиняться.

― Тому, у кого больше наглости, ― усмехаюсь я.

― Свободные люди опасны. Их сторонятся, их боятся.

― Потому что думают, что могут стать такими же свободными, ― продолжаю я. ― Потому что они страшатся этого.

― Свободы действий, ― Ангел понимающе смотрит на меня.

― Они боятся того, что не смогут справиться со своей жизнью самостоятельно.

Мы улыбаемся друг другу.

― Ты слышала когда-нибудь про родственные души? ― неожиданно спрашивает он.

Я неуверенно киваю.

― Так вот, мне кажется, что ты мой душевный родственник.

Его заявление сбивает меня с толку.

Я снова замираю. Когда-нибудь Ангел точно подумает, что я странная в плохом смысле.

Мои глаза удивленно расширяются. А сердце… с ним начинает твориться какая-то чертовщина. Как и с пульсом. Как и с моими мыслями. Редко бывают такие моменты, когда моя голова пуста. Сейчас именно такой момент.

― Я понимаю тебя. Ты понимаешь меня. Мы можем говорить друг с другом о том, о чем не сможем поговорить ни с кем другим, ― говорит Ангел, и мне кажется, что мое сердце так громко колотится в груди, что его удары слышу не только я. ― Я думаю, это и есть родственные души. Мы с тобой. Близнецы по разуму, ― его голос постепенно затихает, и наступает тишина.

Я так растеряна, что готова провалиться сквозь землю. Я так растеряна, что все слова путаются, и не остается ничего, кроме ощущения полной бессмыслицы. Я хочу перестать выглядеть глупо, хочу перестать поедать Ангела своим недоуменным шокированным взглядом, но не могу справиться со своими эмоциями. Когда теряешь над ними контроль, становится очень трудно, и можешь натворить много вещей, за которые потом может стать стыдно.

Ангел понимает, что обстановка накалена до предела и усмехается, пытаясь помочь мне расслабиться. И это действует. Я чувствую, как напряжение уходит и вскоре исчезает где-то в кончиках пальцев ног.

― Чего ты боишься больше всего? ― спрашивает Ангел.

Я вяло пожимаю плечами, а он вдруг издает усталый смешок.

― Ты чего? ― говорю я.

― Просто ты почти на каждый мой вопрос пожимаешь плечами, ― объясняет он. ― Это забавно и в то же время печально.

― Почему печально?

― Потому что я не знаю ответа. И ты тоже, хотя должна знать.

Я натянуто улыбаюсь и специально пожимаю плечами снова. Ангел тихо смеется и качает головой.

― А ты? ― говорю я. ― Чего боишься ты?

Я подхожу к нему и наваливаюсь спиной на валун.

― Что от меня все отвернутся, ― признается Ангел. ― Не родители. Нет. Я знаю, что они всегда будут поддерживать меня, что бы ни случилось. Я боюсь потерять друзей, то есть тебя и Егора, ― Ангел перестает говорить и неуверенно прикусывает нижнюю губу. ― Но больше я боюсь, что от меня отвернешься именно ты.

У меня перехватывает дыхание, а сердце начинает колотиться, как сумасшедшее.

Я ошибалась, думая, что накал страстей был тогда, когда минуту назад Ангел назвал меня своей родственной душой.

― О-о-о, ― еле слышно протягиваю я на громком длинном выдохе.

Боковым зрением я замечаю, как левая рука Ангела сжимается в кулак.

― Ты стала мне близким другом, ― продолжает он и нервно глотает. ― Нет, ты стала лучшим другом. И мне будет очень больно, если что-то заставит тебя отвернуться от меня. Честно.

Мне становится трудно дышать, но не потому, что плохо, а потому что я испытываю такое волнение, какое еще никогда не испытывала, и это очень необычное ощущение. Что я могу сказать? Ангел ― удивительный, и мне крупно повезло, потому что он стал моим другом, да и просто потому, что я вообще его встретила.

И пусть он знает, что я тоже не хочу терять его. Я впервые скажу кому-то, что чувствую.

― Не отвернусь, ― произношу я хрипло. ― Я не отвернусь от тебя. Никогда. Потому что ты мой друг. Единственный лучший друг, ― я набираюсь смелости и смотрю ему в глаза. Они такие большие и искренние, что в них так легко потеряться, и нет совершенно никакого желания выбираться. ― И мне тоже будет больно, если что-то разведет нас.

Ну вот, я это сказала. Сказала, и теперь громко выдыхаю.

― Спасибо, ― шепчет Ангел.

Мы смотрим друг на друга очень долго, и я понимаю кое-что для себя.

Однажды что-то случается в твоей жизни. Мгновенная вспышка озаряет тебя, и в следующий момент ты начинаешь смотреть на мир другими глазами. Вот так просто все меняется. Появляются краски. Настоящие, яркие краски, благодаря которым ты начинаешь замечать, что, оказывается, еще есть что-то хорошее. И ты цепляешься за это с отчаянным рвением, желая, в конце концов, прийти к чему-то светлому.

Ангел привел меня к этому. Он показал, что жизнь может быть не только серой.

Я смотрю на его лицо и не верю, что теперь все по-другому. Не верю, что в моей жизни появился настоящий друг, за которого не страшно будет отдать жизнь. А Ангел определенно стоит того, чтобы пожертвовать собой ради него. Он замечательный. Он удивительный. Я никогда не перестану повторять это. Я никогда не изменю свое мнение о том, что он лучший человек на этой планете… во всей Вселенной.

― Спасибо, ― шепчу я.

― За что? ― спрашивает Ангел, внимательно глядя на меня.

За то, что ворвался в мою жизнь. За то, что заговорил со мной на литературе в первый день, когда пришел в наш класс. За то, что продолжал общаться со мной. За то, что не такой, как все. За то, что не отвернулся. За то, что каждый день улыбаешься, потому что твоя улыбка делает меня счастливой, живой, потому что я всегда улыбаюсь в ответ.

― За все, ― отвечаю я.

Я вижу только его лицо. И нет места в моих мыслях о его шраме на левой щеке, которому остальные придают огромное значение. Для меня Ангел красив. Как внутри, так и снаружи. Я часто спрашиваю себя, что чувствую к нему, потому что мое отношения к нему нельзя назвать просто дружбой. Это нечто большее. Теперь я понимаю это. Влюбленность? Но я не знаю, что это такое. Я много читала об этом чувстве, но каждый говорит то, что ощущает сам, а все чувствуют по-разному. Кто-то любит, ненавидя, кто-то любит, страдая.

Так что я чувствую к нему? Что между нами? Дружба ― да. Любовь ― не знаю. Любовь всегда была другой в моем представлении. Но опять же, любовь может быть физической и духовной. Между нами нет любви физической. Но духовная… вполне вероятно. Для духовности нужна душа, и теперь я не сомневаюсь, что она есть у меня. Вот она ― та часть меня, что оттаяла. Та часть, которую я чувствую, которая цветет сейчас, когда я смотрю в глаза Ангела.

― Я могу взять твою руку? ― тихий голос Ангела вырывает меня из размышлений.

Я несколько раз моргаю, думая, не послышалось ли мне.

Он только что попросил разрешения взять меня за руку?

Правда?

― Д-да, ― робко отвечаю я.

Ангел смущенно улыбается, я достаю правую руку, которая ближе к нему, из кармана, и он неуверенно накрывает своей ладонью мою. Наши пальцы медленно переплетаются. Внутри меня происходит необъяснимый взрыв эмоций. Я закрываю глаза и чувствую только то, какая теплая у него кожа. Наверно, это из-за того, что его рука на самом деле холодная, как и моя. У нас одинаковая температура тела и… Господи, о чем я думаю?

Я чувствую счастье.

Я чувствую трепет.

Теперь я понимаю выражение «бабочки в животе».

― Только… ― произношу я и резко замолкаю.

― Что? ― шепчет Ангел.

Я делаю глубокий вдох. Я не уверена, что могу просить об этом. Я не знаю, как он отреагирует на мою просьбу.

― Только не отпускай ее, ― собравшись с духом, говорю я.

Я слышу, как взволнованно колотится в груди мое сердце. Интересно, сердце Ангела бьется так же быстро?

― Хорошо, ― наконец, отзывается он, и меня накрывает волна облегчения.

Я улыбаюсь, но так и не открываю глаза.

― Что ты чувствуешь? ― шепотом спрашивает Ангел.

Мне не приходится долго думать. Я знаю ответ.

― Покой.

Ледяной ветер обдувает мое лицо, но это заботит меня в последнюю очередь. На самом деле, ветер не кажется таким грубым, потому что все мои мысли заняты тем, что я держу за руку Ангела. Только это имеет значение.

― И я, ― произносит Ангел.

Мое сердце не собирается униматься, и я не могу сдержать глупой улыбки, которая так и просится засветиться на моем лице.

Я боюсь открыть глаза, потому что то, что сейчас происходит, может оказаться лишь сном… самым чудесным и незабываемым сном. Я боюсь, что как только открою их, то все исчезнет, и я буду одна, в этом холоде... Что может быть кошмарнее? А ведь раньше это было моей жизнью.

― Знаешь, наши жизни не так уж и ужасны, ― заявляет Ангел.

Один маленький миг абсолютной идиллии разрушен, но я не становлюсь несчастнее оттого, что Ангел заговорил. Нет. Я все так же счастлива. Просто в тишине намного спокойнее.

Я все же открываю глаза. Сначала перед глазами пляшут огромные белые пятна, а когда они рассеиваются, я вижу тусклый фон, темную, почти черную воду и свинцовое небо. Но я тут же заставляю себя сосредоточиться на другом. На своей правой руке. Я отчаянно пытаюсь убедиться, что ее крепко сжимает рука Ангела.

В горле даже образовывается комок. Но нет необходимости нервничать.

Я опускаю взгляд и вижу, что наши пальцы по-прежнему переплетены друг с другом. Я просто не чувствую руку из-за холода.

Все хорошо.

Все нормально.

Теперь я заставляю себя прислушаться к тому, что говорит Ангел, а это достаточно проблематично, потому что… потому что ощущение счастья сбивает меня с толку.

― Ты слышишь? ― Ангел с крошечной улыбкой смотрит на меня.

Я не могу понять себя, потому что его глаза, в которых плескается теплота, вызывают у меня такие чувства. Я не понимаю, почему мне сейчас хочется плакать.

― Да, ― хрипло отзываюсь я и рассеянно улыбаюсь в ответ.

Это традиция. Улыбаться, если он улыбнется, и неважно, что он скажет, неважно, если мне будет невероятно грустно. Я все равно улыбнусь.

― Серьезно, ― Ангел медленно втягивает в себя ледяной воздух и отворачивается. На сердце становится тяжело, когда я больше не вижу его темных глаз.

«Сосредоточься» напоминаю я себе.

― Нам еще крупно повезло, ― продолжает он. ― Вот, например, как тяжело живется детям в Африке? Или в Индии? Они умирают от голода и жажды, они подвержены разным ужасным болезням, от которых погибают в страшных муках. Малярия, лихорадка… ― его лицо кривится. ― Они живут, можно сказать, на улице. У них нет компьютеров и телефонов, нет телевизоров и прочей техники, которая есть у каждого среднестатистического человека. Они бедны. По-настоящему бедны, и их жизнь действительно ужасна, ― он замолкает ненадолго. ― Или все те люди, живущие в некоторых странах Третьего мира. Бедных странах. Иран, Ирак, Сирия, Египет… Они подвержены войне, которую ведут более могущественные страны. Это не справедливо, ― Ангел хмурится, и могу поклясться, что я физически чувствую, как он зол. На этот мир. ― Ты только представь, сколько невинных людей погибает только потому, что они родились в неправильном месте? Ты представь, как страдают жены, теряющие своих мужей, или детей? Или дети плачут оттого, что их родителей больше нет… ― Ангел резко обрывает себя и громко сглатывает. ― Мы просто не имеет права жаловаться на нашу жизнь, Августа, ― звучит его надломленный голос, и меня охватывает черная печаль. Она болезненно сжимает сердце и сковывает тяжелыми невидимыми цепями все тело. Я заставляю свои онемевшие пальцы крепче сжать пальцы Ангела, ― потому что мы живем хорошо.

Мне хочется сказать или сделать что-нибудь, чтобы выбить эти мысли из его головы, чтобы заставить его улыбнуться, потому что его печаль каким-то невероятным образом передается и мне. А я не хочу, не хочу, чтобы он грустил. Никогда.

― И я кое-что понял, ― добавляет Ангел.

― Что? ― спрашиваю я.

Он делает глубокий вдох, как будто готовится к чему-то, и начинает говорить.

― После того несчастного случая я считал свою жизнь ужасной. Все пошло под откос. У меня больше не было друзей, у меня не было футбола, у меня не было мечты. Я восстанавливался по кусочкам, но так и не смог вернуть прежнюю жизнь. Я стал отрешенным, отдельной частью этого мира и общества. Я ненавидел все, что меня окружает, я ненавидел то, что другие ребята могут играть футбол, а я нет.

Ангел делает небольшую паузу, чтобы сделать еще один вдох, и продолжает.

― Но недавно мне в голову совершенно неожиданно пришла мысль, что у нас всего лишь одна жизнь, ― с этими словами он поворачивает голову в мою сторону и пронзительно смотрит на меня. ― Нам отведено всего несколько десятилетий, чтобы успеть сделать все возможное и, может быть, даже что-то за гранью невозможного. И я понял, что мы, не такие как все, на жалость к себе и страдания о том, как мы несчастны, теряем безвозвратно столько драгоценных часов! Мы тратим свое время на обиды, о которых в скором времени даже и не вспомним, и те, кто заставили нас так думать, тоже забудут об этом. И я думаю, что мы вовсе не изгои. Нет. Мы такие же люди, просто немножко другие, понимаешь? ― я хочу кивнуть, но почему-то не могу, поэтому молча смотрю на него. ― Не всем в этом мире нужно быть одинаковыми, ― не знаю, почему, но Ангел улыбается, так, словно он узнал ответ на самый тревожащий его вопрос. ― Я человек. И ты тоже. И мы не изгои.

Я смотрю в его чудесные глаза, и мне становится тепло.

― Не изгои, ― шепотом вторю я.